Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Полиевкт и Неарх служили в одном и том же римском легионе.



Неарх принял новую веру и, когда'был обнародован эдикт против христиан, стал избегать своего друга, не желая навлекать на него подозрения и подвергать его жизнь опасности. Полиевкт был немало огорчен поведением друга; кроме того, его приводила в отчаяние сама мысль о том, что после смерти (а согласно вере друга язычники не смогли войти в царство божие) они не воссоединятся в лучшем мире. Было решено, что друзья бросят жребий. В то же время Неарх не скрывал опасений, что вера его друга недостаточно крепка, чтобы выдержать посланные судьбой испытания. Однако Полиевкту такое и в голову не приходило; он опасался лишь того, что умрет раньше, чем примет крещение, и тем самым будет разлучен со своим другом. Горя желанием продемонстрировать истовость своей веры, он предложил Неарху пойти к месту, где был вывешен злополучный эдикт. Когда они пришли туда, Полиевкт с презрением прочел указ, бросил его наземь и затоптал в грязь. Спустя короткое время он встретили людей, несущих языческих идолов в храм. Полиевкт вырвал идолов из рук участников процессии, швырнул их на землю и принялся топтать ногами. Оба были арестованы и препровождены в местный магистрат, во главе которого стоял отчим Полиевк-та. Произошедшее чрезвычайно огорчило сердобольного родственника, и он стал умолять пасынка образумиться и посоветоваться с женой. Слова отчима пропали втуне. Полиевкт заявил, что если жена и ребенок не последуют его примеру, он откажется от них. Он принялся укорять отчима в том, что тот отвращает его от веры, напоминая о слезах жены. Главе магистрата не оставалось ничего иного, как привести в исполнение действовавшие в то время предписания и приговорить пасынка к смерти. Полиевкт воспринял приговор спокойно и сказал, что умирает с радостью, ибо видит перед собой его (его приятель-христианин возомнил себя Христом). Последнее «прости» и слова любви он сказал своему другу, Неарху. (Цитируется по книге Мейсона, с. 120-122.)

история главного героя и его друга Неарха со всей очевидностью демонстрирует неприкрытую эротическую мотивацию мучеников-христиан. При этом не имеет значения, насколько точно автор следует историческим фактам. Важно лишь то, что он верно уловил стремление героя к получению эротического удовольствия через смертную муку, принятую во имя абстрактной цели.

В большинстве случаев мазохистам необходимо присутствие мучителя или по крайней мере санкция на муки, выданная предметом страсти. В случае религиозного мазохизма последний завуалирован проявлением экстатических состояний. Например, отец Уильям Дойль, член иезуитской общины и современный великомученик, убитый в 1917 году, всячески умерщвлял свою плоть. Он носил власяницу и вериги; пробирался сквозь заросли крапивы и колючего кустарника; по ночам обливался ледяной водой; спал на холодных каменных плитах часовни; занимался самобичеванием и до минимума свел свою потребность в сердечной привязанности. В своем дневнике он в деталях живописует искушения, которым подвергался. В частности, его прельщали сахар, пирожные, варенье и другие деликатесы: «Жестокое искушение съесть пирожное; отказался несколько раз кряду. Победил желание отведать варенье, мед и сахар. Бешеное искушение сахаром и т. д. Выпил холодного чая. Очень хотелось попробовать конфет».

То, что эти жертвы приносились во имя божие, свидетельствуют следующие строки из дневника: «Господь потребовал, чтобы я полностью отказался от сливочного масла... На меня снизошло откровение, и я понял, что воздал Иисусу во всем, что касается качества пищи. Теперь Он просит ограничить ее количество». Об интимности его отношений с суровым, но любящим богом можно судить по следующим словам: «Хочется вернуться в свою тихую и уютную опочивальню, но мысль об этом вызывает у меня трепет, ибо там я так часто выражал ему свою горячую любовь... Как это не раз было, я чувствую себя беспомощным рабом любви и ощущаю пылкую, неугасимую любовь его сердца, по сравнению с которой человеческие чувства представляются совершенно ничтожными... Все существо его божественной природы наполнено любовью ко мне... Каждый удар его нежного сердца — это биение любви ко мне...» Вряд ли можно сомневаться в эротической подоплеке такого религиозного чувства.

Чарльз Макфи Кэмбелл. Личность и окружающая среда. Макмиллен, 1934, с. 25-28. (Цитируется по книге «Отец Уильям Доил, орден иезуитов, духовное исследование» Альфреда О'Рейли, Лонгменз & Грин, 1925 г.).

Следует отметить существование такой формы мазохизма, где участие второго лица не обязательно и вожделенной целью является страдание как таковое. Фрейд обозначил это явление, как «нравственную форму мазохизма». В данном случае само страдание представляет абсолютную ценность, и неважно, исходит ли оно от друга, врага или безликой судьбы. Отличительной чертой таких мучеников является их постоянная готовность к боли и то облегчение, которое она им приносит. Искушенному взору аналитика не представляет труда определить это качество как «сладострастие боли», которое придает нравственному портрету личности «аморальную» окраску. В то время как аскет борется с «искушением», накладывая на себя епитимью, мученик «провоцирует» ярость своих палачей, которая порой выходит за рамки поставленной цели.

На заре христианства отцы-основатели вполне отдавали себе отчет в порочности таких наклонностей, и слишком ретивые верующие не получали благословения церкви. Те, кто сознательно стремился попасть в руки палачей, не поощрялись, но подвергались наказанию, даже в том случае, когда они с честью несли свой крест. Вот так по этому поводу высказался епископ города Александрии: 1

Мейсон, с. 312-314.

«Христос не учил нас становиться пособниками наперсников дьявола; провоцировать их на новые смертные грехи и преумножать их ярость». Этот пастырь не винил тех, кто давал взятки с целью умилостивить гонителей; советовал христианам искать укрытия при первых признаках опасности, даже если вместо них арестовывали других людей; отпускал грехи тем, кого насильно или в бессознательном состоянии заставляли участвовать в языческих ритуалах.

Тем не менее религиозный пыл страстотерпцев не угасал. Во время повальной эпидемии мученичества, охватившей христианскую церковь, «люди полюбили смерть».

По рассказам, Игнат, епископ сирийского города Антиохии, перед тем как принять мученический венец, пребывал в состоянии неземного блаженства. Он был осужден на смерть на арене цирка. По пути в Рим епископ написал семь посланий, где выражал опасение, что знатные римляне-единоверцы могут выхлопотать ему помилование. В своем обращении к ним он пишет: «Боюсь, как бы ваша любовь не причинила мне зла... Право, я ничего не имею против клыков диких зверей, поджидающих меня на арене. Уверен, что они быстро справятся со своим делом... А если нет, то я помогу им в этом. Меня не страшат ни огонь, ни крестные муки, ни схватка с дикими зверями; пусть мне переломают все кости, рубят меня на куски, подвергают дьявольским пыткам, -- лишь бы мне воссоединиться с Иисусом Христом». По свидетельству историков, 1

Мейсон, с. 17-20.

ничто так не возвеличило ореол мученичества, как «духовный подвиг сирийского пророка, подобно метеору пронесшегося с Востока на Запад, чтобы умереть».

В истории церкви можно обнаружить немало примеров столь же неистового религиозного рвения. Спустя много лет после описанных событий появилось свидетельство об английском великомученике2.

Джон Хангерфорд П о л л ен. Деяния английских великомучеников. Лондон, Банз & Эутс, 1891.

Очевидцев поразило то, с каким воодушевлением он воспринял три месяца предварительного заключения в тюрьме, ибо раньше он никогда не выказывал таких явных признаков радости. На эшафот он взошел «с видом жениха, идущего с невестой к венцу». Другой англичанин, Эдвард Верден, медленно угасал от чахотки в тюремной камере. Представ перед судом и почувствовав перспективу скорой мученической кончины, он столь оживился и повеселел, что судьи объявили его симулянтом.

 

Краткое заключение

 

В этой главе мы убедились, что поведение многих аскетов и мучеников, по своей сути, является деструктивным; при этом неважно, претендует ли жертва на святость, героизм; является пациентом психиатрической лечебницы или просто недалеким человеком. В процессе анализа становится очевидным, что компоненты саморазрушительных побуждений аналогичны мотивам фактического самоубийства, основаны на стремлении наказать себя, агрессивности и искаженном либидо. Само собой разумеется, присутствие тех или иных мотивов меняется от случая к случаю. Отсрочка смертельного исхода свидетельствует о нейтрализующем влиянии эротической составляющей, которая также носит избирательный характер. Несколько обобщая, можно отметить ряд характерных особенностей взаимодействия деструктивных и созидательных тенденций. В случаях хронического самоубийства преобладают эротические мотивы, и, соответственно, стремления к деструктивным действиям теряют былую силу. В случаях фактического самоубийства наблюдается прямо противоположная картина. Но борьба противоположностей не утихает даже у тех, чья жертвенность едва не погасила искру жизни.

Возможно, читатель, настроенный на философский лад, возразит, что каждый член общества вынужден в той или иной степени умерять свои аппетиты, сдерживать природную агрессивность и, таким образом, может претендовать на звание аскета. Развивая эту мысль, можно утверждать, что система воспитания и образования в какой-то мере прививает человеку аскетические навыки, которые проявляются в бескорыстном и самоотверженном служении обществу и заботе о собственных детях. Однако дальнейшие сравнения будут поверхностны, если мы не проведем грань между сознательной, порой неоправданной жертвенностью и нормами социального поведения, согласующимися с общественным благом. Ограничения, которые налагает на себя нормальный член общества, подчиняясь необходимости следить за здоровьем, следовать социальной и экономической целесообразности, обусловлены внешними факторами и согласуются с реалиями жизни. Иными словами, эти правила продиктованы самой жизнью. В отличие от рядового члена общества, «хронический самоубийца» руководствуется внутренней потребностью жертвовать собой. То, что на первый взгляд воспринимается как законное стремление увековечить свое имя, на поверку оказывается замаскированным проявлением деструктивных сил.

 

Глава 2. Неврастения

 

Встречаются формы мученичества, которые не воспринимаются обществом с таким одобрением или сочувствием, как те, что рассматривались на предыдущих страницах книги. В целом они характеризуются отсутствием сознательной мотивации. В то же время такое мученичество нельзя назвать спонтанным служением некоему идеалу, ибо его мотивы носят подчеркнуто личностный и зачастую эгоистический характер. Именно эта причина лишает таких мучеников привлекательности в глазах общества.

Речь идет о страдальцах, которые не демонстрируют свои намерения столь явно, как другие. Великомученик-ортодокс встречает свою судьбу с открытым забралом и четко осознает необходимость жертвы; те же, кому посвящена эта глава, до самого конца не отдают отчета в деструктивном характере своих поступков. Явления такого порядка я называю хроническими расстройствами.

Впрочем, я не склонен рассматривать в этой связи случайные или благоприобретенные хронические заболевания и травмы, например, рак или последствия несчастного случая, равно как и наследственные болезни, которые ни в коей мере не вписываются в концепцию искупительной жертвы. В этой главе мы поговорим о невротиках или, как их квалифицируют специалисты, ипохондриках. Однако это не значит, что мы обойдем вниманием физические недомогания и посттравматические патологии. Известно, что некоторые люди склонны преувеличивать серьезность и опасность заболевания; не вызывает сомнения и то, что таких пациентов отличает мнительность и больное воображение. Согласно утверждению Форсайта1,

Д.Форсайт. Место психологии в ряду медицинских дисциплин. Из отчета Королевского медицинского общества, 1932, т. XXV, с. 1200-1212.

обычно таких пациентов подвергают ненужному медикаментозному лечению либо хирургическому вмешательству и тем самым усугубляют его невротическое состояние. В других случаях врач объявляет, что не обнаружил ничего серьезного, но подозревает функциональные нарушения того или иного органа. Бывает и так, что пациенты выслушивают целую отповедь по поводу своего «воспаленного воображения» и «болезненных фантазий» с явным намеком на лживость жалобы. После такого «диагноза» пациент начинает считать себя «докучливым невротиком», не заслуживающим хорошего отношения. Подобный приговор оставляет неизгладимый след в подсознании и создает комплекс жертвы, которую «не понимают», которой «пренебрегают» и которую «плохо лечат».

При этом невротические состояния столь распространены и знакомы любому врачу, что приводить здесь примеры значило бы «ехать в Тулу со своим самоваром». Возможно, что абсолютное большинство всех пациентов, когда-либо обратившихся к врачу, принадлежит к этой категории. Поэтому я считаю целесообразным привести лишь классические случаи из практики и не останавливаться на менее очевидных примерах хронического самоуничтожения.

Первый из них имел столь затяжной характер, что, пока психиатр разбирался, что к чему, пациент стал невосприимчив ко всем методам лечения. Второй случай также считался безнадежным, но, благодаря новому подходу к лечению, пациент поправился. Впрочем, нас интересует не столько результат лечения, сколько мотивы, приведшие к заболеванию и выявленные психоаналитическим методом. Пациентами, вернее пациентками, были женщины, ибо слабый пол более предрасположен к этой форме саморазрушения, чем мужчины.

Первая дама, шестидесяти лет от роду, была замужем и, несмотря на свои бесчисленные жалобы, прекрасно сохранилась. Всю жизнь ее одолевали сомнения по поводу здоровья. Мало того, что она привыкла раздувать из мухи слона в связи с легкими и довольно редкими недомоганиями, пациентка испытывала непреходящий страх перед воображаемой болезнью и неоднократно прокручивала в уме сценарий той или иной клинической картины.

Несмотря на свою психическую неуравновешенность, она успешно справлялась со своими обязанностями по работе. Каждый раз — а это случалось часто и по ее собственному почину — она увольнялась с очередной работы под предлогом той или иной, реальной или воображаемой, болезни. Кроме обычных детских заболеваний, она перенесла грипп в возрасте двадцати четырех лет. Всю остальную жизнь она вспоминала об этой болезни и считала ее причиной всех последующих напастей, она упорно искала корень зла в любом очередном недомогании и имела обыкновение говорить, что раньше она прекрасно себя чувствовала, но это ее доконало.

Ее история представляет собой непрерывную череду несчастных случаев и выглядит примерно так. Оправившись от предыдущей (последней по счету) болезни, она устраивается на работу и, несмотря на психологические проблемы, усердно трудится на протяжении нескольких лет, то есть до тех пор, пока не попадает в сети очередного недуга, даже такого незначительного, как воспаление среднего уха или обычная простуда. По этой причине она немедленно бросает работу, носится со своими болячками, как с писаной торбой, требует к себе всеобщего внимания, постоянно хнычет и доводит родственников, врачей и сиделок своим нытьем до белого каления. Затем она поправляется, устраивается на другую работу, и все повторяется сначала.

Она бросила интересную работу, чтобы выйти замуж за никчемного бездельника, интеллектуальный и культурный уровень которого значительно уступал ее собственному. Скоропалительный брак с самого начала был обречен на не удачу. Меньше чем через год, после многочисленных скандалов с мужем и взаимных упреков, она обнаружила у себя признаки многочисленных заболеваний и под конец решила, что страдает «хроническим аппендицитом», болезнью, которую большинство врачей считают мифической. Она легла на операцию, но затем стали проявляться симптомы ипохондрии, которая всерьез уложила ее на больничную койку. Как обычно, она заявила, что причиной всех несчастий была операция. Не говоря об этом прямо, она обвинила лечащего врача в том, что он слишком поспешно выписал ее домой. По ее словам, ей следовало бы обратиться к другим специалистам. Дословно это выглядело следующим образом: «Если бы этого не случилось, и я поступила бы иначе, всех этих неприятностей и болячек можно было бы избежать».

Однажды в больнице она почувствовала, что дошла до полного изнеможения, и ей следует оставить всякую надежду на выздоровление. Каждый день она неоднократно проверяла свой пульс и всякий раз впадала в панику, когда замечала какие-либо отклонения от нормы. Она с тревогой «прислушивалась» к ощущениям в области сердца, предполагая наличие серьезного кардиологического дефекта; какое то время ее внимание поглотила щитовидная железа, которая показалась ей увеличенной. Она тут же решила, что без хирургического вмешательства ей не жить. Она придирчиво осматривала свои испражнения. Придерживаясь строгой диеты, она надеялась предотвратить воображаемый заворот кишок, считая его неминуемым, и, когда ее опасения подтвердились, она пришла в такой ужас, что для того, чтобы прийти в себя, ей потребовалось несколько часов. Она постоянно боялась, что в уши попадет вода и начнется абсцесс; случайно с кем-нибудь столкнувшись, она воображала, что ослепнет от сотрясения мозга, и, казалось, расстраивалась, когда этого не происходило. Если возникала необходимость удалить больной зуб, то после визита к дантисту она часами металась по комнате, прижимая ко рту полотенце; при этом она не давала себя осматривать, стонала и сетовала на то, что теперь никогда не поправится и ей вовсе не следовало бы пользоваться услугами врача. Как-то зимой у нее начался насморк. Она оставалась в постели до тех пор, пока не отпала необходимость в носовом платке, и мучительно страдала, мысленно представляя картину своего будущего в самых мрачных тонах. Легкая простуда казалась ей смертельным заболеванием. Насморк прошел, и она, собравшись с духом, отважилась выйти на свежий воздух, чтобы погреться на солнце, и даже согласилась на водные процедуры. При этом она неустанно твердила о том, что процедуры идут ей во вред, и обвиняла в своей естественной после болезни слабости врачей, предписавших ей активную терапию.

А теперь попробуем выяснить причины и проанализируем симптоматику этого клинического случая. У пациентки было две сестры, одна из которых была тремя годами старше, а другая — на девять лет моложе. Их отец, человек безответственный и с параноидальными наклонностями, души не чаял в старшей сестре и, когда наша героиня появилась на свет, сразу невзлюбил ее. Он всячески шпынял и третировал ребенка, хотя ни разу не поднял руки на других детей. До шести лет девочка спала в постели родителей и привыкла засыпать, держась за мочку уха отца или прижав ладонь к материнской щеке. Спустя годы, уже в собственной кровати, она часто просыпалась по ночам и прислушивалась к дыханию других членов семьи. Если ей не удавалось уловить знакомые звуки, она впадала в панику, вскакивала с постели и не успокаивалась, пока не убеждалась, что все живы. Она сознательно хотела смерти младшей сестре, и эти мысли приводили ее в ужас. Особенный страх вызывало не раз возникавшее желание ударить сестру ножом. В то же время она сама панически боялась пораниться и полагала, что никакие молитвы не защитят ни ее саму, ни остальных членов семьи от неминуемой гибели. Из этого следует, что она панически боялась наказания за собственные дурные помыслы по поводу родственников.

С раннего детства она отличалась крайним ханжеством в вопросах пола. Несмотря на это, в тринадцать лет она уже занималась онанизмом. Вероятно, эти занятия породили «необъяснимые» страхи по поводу собственного здоровья. Нередко она вставала перед зеркалом и тщательно осматривала свое тело, особенно лицо и гениталии, словно желая убедиться, что они в целости и сохранности. Ее страшила слепота и возможность заболевания внутренних органов. Мастурбируя, она представляла, что ее яростно и жестоко насилуют. Ее сексуальные фантазии сопровождались видениями мучений и смерти членов семьи. Она чувствовала, что никогда не дождется родительской ласки, и рассчитывала лишь на порицание и осуждение, особенно со стороны отца. Более того, она сознательно провоцировала родителей, так как, наказывая дочь, они уделяли ей хоть какое-то внимание.

К восемнадцати годам она преодолела детскую порочность и в течение последующих пяти лет чувствовала себя чистой и добродетельной. Однако позднее она обратила внимание на то, что раздражение, возникающее вследствие неприятностей на работе, сопровождается непроизвольным оргазмом, который наступал спонтанно и без генитальной стимуляции. Таким образом, мастурбация и оргазм ассоциировались с раздражением и наказанием. Она вышла замуж лишь в тридцать семь лет. Сразу после свадьбы у нее стал развиваться комплекс сифилофобии, и она с ужасом думала о том, что умрет от этой отвратительной болезни.

В больнице она неоднократно заявляла, что самоубийство — единственно приемлемый для нее выход. В состоянии крайнего раздражения она представляла, как перережет себе горло или вены куском стекла или ножом, затем ляжет в ванну и захлебнется собственной кровью. В своих болезненных фантазиях она вешалась и перректально вводила себе яд. Впоследствии она приходила в ужас от мысли о том, что такие фантазии наносят непоправимый вред здоровью, и вновь возвращалась к мысли о целесообразности самоубийства. Итак, пациентка сотни раз мысленно подвергала себя уничтожению, причем символической основой воображаемых сцен являлось сексуальное насилие, которого она желала и страшилась одновременно. Деструктивные мысли появлялись в момент недовольства сиделками и врачами, которых она обвиняла в отсутствии внимания к собственной персоне. В этом смысле она экстраполировала печальный детский опыт на конкретную ситуацию в настоящем.

Частые, хотя и временные улучшения ее состояния всегда были связаны с присутствием второго лица (врача) и зависели от эротической составляющей метода лечения. Например, она испытывала явное облегчение после беседы о половых проблемах. Затем она снова начинала фантазировать на эту тему в присущей ей манере (сексуальное насилие) и пугалась, особенно в тех случаях, когда испытывала при этом генитальное возбуждение. Однажды перед уходом доктор непроизвольно подтянул брюки и одернул жилет. Пациентке показалось, что он пытается пробудить в ней страсть, и в течение нескольких часов она испытывала сладостную истому и умиротворение. Затем произошло нечто, истолкованное пациенткой как грубое вмешательство в ее переживания. Душевная радость сменилась раздражением, и больная вновь погрузилась в пучину садомазохистских фантазий. После этого случая она стала невосприимчивой ко всем формам лечения.

Этот пример демонстрирует все деструктивные элементы, заложенные в мотивации самоубийства, и избежать смерти удалось лишь благодаря тому, что болезнь приняла хроническую форму. Несчастная женщина мысленно умирала тысячу раз, и, несмотря на то, что ее деструктивные помыслы фактически никого не убили, они превратили жизнь многих людей в ад. К сожалению, любой врач может припомнить с десяток таких случаев.

Будучи мучениками по определению, такие пациенты мучают других. Их страдания являются порождением подсознательных мотивов, аналогичных тем, которыми руководствовались исторические великомученики, то есть эротизированной агрессивности и стремления к самонаказанию. Впрочем, сознательные мотивы этих двух форм существенно отличаются друг от друга. В отличие от религиозных фанатиков мученики-невротики заняты исключительно собственным «я», и если их страдания выходят за рамки личных интересов, они не обращают на это внимания или воспринимают все как должное. Я припоминаю рассказ о более позднем историческом мученике, которого скрутил ревматизм, но он ни на секунду не сомневался в промысле божием и заявил: «Не кто иной, как господь, посылает страдание». Что же касается хронических мучеников, то они получают более глубокое удовлетворение, наблюдая сострадательную реакцию врачей, друзей и родственников, чем те, кто пытается снискать милость господа.

Далее мне хотелось бы более подробно остановиться на аналогичном случае с пациенткой, которая хотя и была намного моложе, но страдала не в меньшей степени, заставляя при этом страдать других. Пациентка считалась безнадежной. Она была дочерью калифорнийского аристократа. Лошади, плантации фруктовых деревьев и прочие признаки богатства перестали радовать сердце землевладельца, так как его не оставляла тревога по поводу здоровья дочери.

Хрупкое, эфемерное создание дни напролет проводило в постели, и казалось, она не только не может самостоятельно передвигаться, но л разговаривать. Женщина страдала постоянными и мучительными болями и мигренями. Она отказывалась есть; ее пищеварительная система не справлялась со своей функцией, а менструальный цикл отличался крайней нерегулярностью. Чтобы заснуть, ей приходилось принимать большие дозы снотворного. К тому моменту она страдала уже шестнадцать лет, и острые приступы общего недомогания чередовались с непродолжительными периодами ремиссии. Весь ее жизненный опыт состоял в постоянном хождении от одного врача к другому, и не было больницы, где бы она ни побывала в надежде преодолеть хронический упадок сил. Однако все усилия были тщетны, и, по приговору одного из лечащих врачей, ей суждено было до конца жизни нести крест своего убожества. Время от времени ей предлагались разнообразные методы восстановления здоровья. Она перенесла с дюжину операций, не говоря уже о более гуманных попытках терапевтов — медикаментозном лечении, разнообразных диетах и т. д. Сама пациентка оставила всякую надежду на поправку и перестала верить в «чудеса» медицины. «Хождения по мукам» завершились тем, что ее положили на носилки и отвезли в больницу. На больничной койке она едва подавала признаки жизни. Когда возникала необходимость сделать хоть какое-то движение, ее лицо искажала мучительная гримаса, она корчилась от боли, выгибала спину, прижимала ладони к животу или пояснице и тихо постанывала, так что создавалось впечатление, что больная прилагает массу усилий, чтобы скрыть невыносимые страдания. По ее словам, она чувствовала, как «внутри что-то болезненно набухает и покалывает, как от прикосновения раскаленных ножей».

Были проведены физиологические, неврологические и лабораторные исследования, которые так и не определили структурных изменений, которые могли бы быть причиной болевых ощущений. Кроме многочисленных шрамов, оставшихся на теле пациентки после столь же многочисленных операций, врачи не обнаружили никакой органической патологии. Совершенно очевидно, что такого рода мученица, чье плачевное состояние доказывало тщетность шестнадцатилетних усилий врачей и которая так страдала, что почти не могла говорить, не может рассчитывать на успешное терапевтическое лечение. И все же два года спустя эта женщина поправилась и заняла достойное место в обществе. Впрочем, я не столько ратую за эффективность психоанализа, сколько хочу подчеркнуть, что в подобных случаях причина заболевания лежит на поверхности, а сам пациент вполне сопоставим с теми мучениками, о которых шла речь ранее.

В этой истории немало деталей, которые я опускаю из соображений краткости изложения и сообразуясь с нормами врачебной этики. Не буду утомлять читателя описанием тех проблем, с которыми столкнулся ее психоаналитик, ибо в начале курса лечения пациентка упорно настаивала на том, что ее заболевание носит чисто физиологический характер, а фиаско врачей является следствием их сомнений относительно искренности ее жалоб. Следует добавить, что она не только была уверена в физической природе своего недомогания, но и нисколько не верила в эффективность психотерапевтического лечения. Опасаясь травмировать психику пациентки и не желая вызывать реакцию отторжения, аналитики не стали заострять внимания на очевидном удовольствии, которое она получала от своих мучений. Вместо этого ей сказали, что, не зная истинных причин заболевания, можно предположить, что корень зла находится в подсознании, и поэтому следует предпринять попытку психоаналитического исследования. Больная согласилась, заявив, что соглашается на сеансы из желания угодить своей матери.

Всякий раз, когда пациент столь очевидно (хоть и под влиянием подсознания) указывает на личность, ради которой он готов подвергнуться сомнительным (для него) экспериментам со своим здоровьем, возникает подозрение в его крайней агрессивности к этому человеку. В этом случае пациенты упускают из виду то обстоятельство, что здоровье и его реабилитация прежде всего имеют значение для самого больного. С другой стороны, мы знаем, что зачастую человек стремится заболеть, чтобы кому-то досадить. Поэтому заявление пациентки является частичным признанием того, что она использовала свою немощь как оружие против матери. Иначе говоря, ей следовало бы сказать: «Соглашаясь на лечение, я пытаюсь преодолеть свою враждебность по отношению к этому человеку».

В рассматриваемом случае наши подозрения полностью подтвердились. Прошло немало времени, прежде чем аналитики дождались откровенных признаний. На первых сеансах она говорила, что мать плохо ее воспитывала. Затем последовало признание в собственных негативных эмоциях пo отношению к матери. И наконец, пациентка вспомнила о том, как в детстве мечтала о смерти матери.

В данном случае неприязнь дочери имела весомые причины. Начнем с того, что с раннего детства мать держала дочь в ежовых рукавицах. Она оставила ее в полном неведении относительно вопросов пола. Половое воспитание сводилось к заявлению о том, что коль скоро не посчастливилось родиться мальчиком, следует смириться с незавидной долей женщины, всю жизнь вынужденной терпеть безжалостную тиранию мужчин. С годами страх и неприязнь к мужчинам росли. Это усиливалось тем, что пациентка была единственной дочерью в семье, где росли еще четверо ее братьев, которым родители отдавали явное предпочтение. В возрасте двенадцати лет (а в это время у девочки начались месячные, страшно ее напугавшие) родители отправили дочь в Швейцарию и отдали в частную женскую школу закрытого типа. Таким образом, она была лишена общения с представителями противоположного пола в течение шести лет.

Вскоре пациентку перестала удовлетворять личина невольной мученицы, которую она носила во время болезни. Вновь и вновь она убеждалась (а под конец с успехом себя убедила) в том, что приступы недомогания являются для нее судьбоносными. В ответ на это она прибегла к единственно доступному для нее средству противодействия — пассивной агрессии, которая, в частности, проявлялась в ее полном небрежении к собственной персоне и нежелании ударить палец о палец без посторонней помощи. Так, в санатории она полностью отдала себя в руки сиделок и ни шагу не ступала без их опеки. Пассивное выражение враждебных намерений по отношению к матери спровоцировало муки совести и чувство вины, подкрепленное религиозным воспитанием, в соответствии с которым она неминуемо была обречена на наказание, а если говорить конкретно, на усиление болезненных симптомов. Желая продемонстрировать миру, что она пьет искупительную чашу страдания до дна, она делала все возможное, чтобы убедить в этом врачей и сиделок. Все это привело к усилению агрессивных намерений, которые проявлялись в абсолютной пассивности и нежелании что-либо предпринимать. В свою очередь, это пробудило отчетливые чувства отчаяния, беспомощности и вины.

Весь этот комплекс негативных эмоций набирал обороты и рос, как снежный ком. С точностью «до наоборот» она извратила естественное женское желание быть привлекательной. Вместо того чтобы вести себя по принципу «посмотрите, какая я хорошенькая и умная», она следовала формуле «взгляните, как я несчастна и больна». Психоаналитики убедились в том, что подмена желания быть любимым стремлением стать объектом сострадания провоцируется чувством вины, возникающим при подавлении природной агрессивности.

Не вдаваясь в подробности психоанализа, все же попытаемся понять, чем были вызваны столь очевидные болевые симптомы, которые мучили нашу пациентку, и в чем причина ее постоянных обращения к хирургам. Ключом к пониманию послужил сон, в котором она находилась у себя дома вместе с другим человеком. Этот человек был как бы частью ее самой и в то же время выглядел как мужчина. Опасаясь, что ее застанут наедине с представителем другого пола, она нырнула в кровать, с головой накрылась простыней, но затем сказала, как бы обращаясь к своему двойнику-мужчине: «Что за беда, если тебя увидят? Зачем нам надо скрывать это и дальше? »

Этот сон обнажает враждебность, которую она испытывала по отношению к собственной женственности, и зависть, которую она чувствовала к мужчинам. Во сне ей представляется, что она — полумужчина-полуженщина, но при этом она старается скрыть свое мужское естество. В действительности всю жизнь она хотела быть такой, как братья, и возникшее чувство вины трансформировалось в подсознательное стремление стать мальчиком; а для этого следовало присвоить себе половые признаки братьев. Скрытый подсознательный мотив перемены пола неоднократно понуждал ее обращаться к хирургам. Однажды в церкви, которую она регулярно посещала, отмаливая греховное чувство вины, она подумала, что охотно поменялась бы местами с Христом и, не задумываясь, приняла бы его крестные муки. В то же время она осознавала, что Иисус был мужчиной и, даже страдая, оставался таковым.

Подобные, по ее словам «богохульные», помыслы чрезвычайно угнетали нашу мученицу, но позднее она успокоила себя мыслью о том, что они являются частью ее религиозных убеждений. В какой-то мере это объясняло ее веру в чудеса и подавало надежду на то, что когда-нибудь бог услышит ее молитвы. Подсознательно она надеялась на то, что ценой страданий купит себе право называться мужчиной. Во время сеансов это обстоятельство проявилось во всей полноте. Пациентка не уставала сетовать на то, что ей некуда податься. Было не совсем ясно, что именно она хочет от врачей, но одно не вызывало сомнения — она ждала чуда. Весь ее вид говорил о том, что она не оставляет надежды стать мужчиной, даже если для этого потребуется пройти семь кругов ада.

Теперь мы видим, что болезненные симптомы были прямым следствием ее враждебного отношения к братьям, обусловленного завистью и чувством вины. В ее подсознании сформировался протест против родителей, ибо, на ее взгляд, они были прямыми виновниками того, что произвели на свет ребенка женского пола. «Ошибку» природы героиня стремилась компенсировать, спекулируя на своем недомогании. В этом смысле боль служила как средством поощрения, так и своего рода наказанием и в некотором роде воплощала в жизнь ее болезненные фантазии. Реально она добилась того, что семья потратила на лечение тысячи долларов и сотни медиков удостоили ее своим вниманием. Она как бы отдавала себя на заклание и получала от этого несомненное удовольствие. Как часто бывает в подобных случаях, физические страдания не смогли освободить больную от эмоций, их породивших.


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2017-05-05; Просмотров: 392; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.049 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь