Не совсем привычный вид деперсонализации

Не совсем привычный вид деперсонализации описан также в четырех номе­рах НПЖ за 2004—2005 гг. В.Г. Остроглазовым под названием «autoperson- amnesia». Автором исследовался феномен загадки последнего десятилетия — по­явления десятков молодых людей, полностью забывших собственную личность и свое прошлое, но здраво рассуждающих и сохранных во всем остальном. Автор утверждает, что у этих больных, говоря словами К. Шнайдера, не нарушается пе­реживание идентичности, непрерывности во времени. Пациенты, описанные в этих статьях, будучи «неизвестными» при полном забвении собственной прош­лой жизни все время знали, что «Я» это «Я». Автор приводит фразу Г. Гегеля о бе­зумии, что прямо касается этого феномена: «Помешанный субъект оказывается поэтому у себя в том, что составляет его собственное отрицание, другими словами, в его сознании имеется непосредственно налицо его отрицание». Автор утвержда­ет, что этот феномен есть проявление обострения мягкой шизофрении под влия­нием стрессовых факторов. Данный феномен под другими названиями описы­вался и раньше, и В.Г. Остроглазов приводит примеры этих описаний. В наблю­дении Дулея приводится пример потери идентичности, которая переживалась пациентом как катастрофа: «...я совершенно забылся...забыл, сколько времени было тогда, кто я, и где я нахожусь». Такое же наблюдение под названием «жаме- вю» приводит В.А. Жмуров: «Думаю, кто я такая, откуда я, как меня зовут...учи­лась ли...Кажется, и замужем не была...всему учусь заново — ходить, писать, будто не умела прежде...»

Сейчас же нам осталось исследовать еще одно состояние, примыкающее к де­персонализации, хотя по генезу и механизмам возникновения имеющее совер­шенно иную природу, так называемое расстройство в виде множественной личнос­ти (диссоциативное расстройство идентификации по DSM-1Y). Формально оно от­носится к осознаванию личности* но в основе этого нарушения лежат совершенно иные механизмы — конверсионные (истерические). Как правило, это нарушение возникает у людей, перенесших тяжелое насилие (чаще сексуаль­ное), о котором личность потерпевшей (-его) подсознательно пытается забыть, вычеркнуть из памяти навсегда. 3. Фрейд изучил феномен вытеснения, когда неприятное событие смещается в сферу бессознательного, оккупирует эту сферу и мешает в дальнейшем человеку нормально жить, вызывая те или иные невроти­ческие симптомы. С помощью психоанализа это событие «вытаскивается» в сфе­ру «Я», осознается личностью и происходит избавление от болезненных симпто­мов. В отличие от вытеснения, при расстройстве в виде множественной личности человек настолько травмирован насилием или иным тяжким психогенным собы­тием, что, согласно психоаналитическим концепциям, вместо вытеснения этого события в сферу бессознательного вообще амнезирует, отказывается от своего «Я», от своей первой личности и становится другой личностью. Вторая личность дис­танцируется от первой на какой-то период времени, потом может смениться пер­вой или третьей. Самое любопытное заключается в том, что другая личность может иметь не только другое имя, иные психические качества, но и иные психометри­ческие и физиологические характеристики, вплоть до других очков из-за иных показателей остроты зрения. У них могут быть различные показатели IQ, различ­ное полоролевое поведение и т.д. Одна личность (первичная, исходная), называе­мая личность-хозяин, может быть спокойной, трудолюбивой, серьезной, другая - беспечной и праздной. В уже цитированной нами «Анормальной психологии» опи­сывается случай диссоциативного расстройства идентичности, при котором одна женщина часто и регулярно куда-то пропадала ночами, но ничего об этом не знала и не помнила, у нее имелись значительные провалы и пробелы во времени. На од­ном из сеансов гипноза, отвечая психотерапевту, она вдруг заговорила совершенно другим голосом от совершенно иного имени, описывала ночные поездки на теат­рализованные представления, где эта, другая личность, «выпускала пар». Психоте­рапевту стало ясно, что «другая» была исключительно грубой и враждебной лич­ностью, прямо противоположной покладистой и самоотверженной личности-хо­зяйке. Затем выяснилось, что в биографии личности-хозяйки были эпизоды физического и сексуального насилия со стороны отца и других мужчин.

Расстройства сознания

Задача врача-психиатра — выявить патологию сознания, если такая имеет место, четко определить ее вид и решить на первом этапе вопрос, является ли она урген- тной, требующей оказания немедленной, неотложной помощи. Широко извест­но, что критерии помрачения сознания предложил К. Ясперс в первой половине XX столетия. Они не потеряли свою актуальность, и даже во времена коммунис­тического осуждения Ясперса как «фашиствующего громилы от философии» во всех учебниках психиатрии были представлены эти критерии. Из уважения к лич­ности нашего учителя предлагаем дословное цитирование маленького отрывка из «Общей психопатологии», напечатанного петитом на с. 189 великого труда: «Для всех разновидностей психотического изменения сознания существует ряд объектив­ных симптомов — хотя не все они выявляются в каждом отдельном случае (иногда же могут не выявиться вообще). Это: (1) отрешенность от реального внешнего мира: больные едва понимают происходящее вокруг них, не могут сосредоточить свое внимание и действуют невзирая на ситуацию; (2) дезориентированность: она тесно связана с первым признаком; (3) утрата связности, делающая поведение непонят­ным; (4) расстройство способности примечать и запоминать наряду с затруднен­ным мышлением, а впоследствии — амнезией».

Итак, мы уже знаем признаки патологически измененного сознания, а каким же образом их применять к конкретному больному? Определение ясности созна­ния можно проводить тактическим приемом «тетрада наоборот». Определяем не симптомы измененного сознания по Ясперсу, а наоборот — признаки ясного сознания. Итак, ориентация. Нужно уточнить больному, что мы подразумеваем под словами «место нахождения». Страна, город, улица, дом, учреждение, палата, кабинет. Что конкретно интересует врача? Так же точно нужно проверять и ори­ентацию в ситуации. С обязательной предварительной расшифровкой. Способ­ность вспоминать — также простая для понимания и врача, и пациента функция ясного сознания. Третий критерий — осмысление. Нужно пояснить. Речь идет не вообще о мышлении и его расстройствах, коих можно насчитать сотни.

Подразумевается способность «собираться с мыслями» при обдумывании ответов на вопросы врача, т.е. о понимании сути, содержания и значения вопроса врача, понимании связности ассоциаций, прочтении всей ассоциативной цепочки.

И, наконец, что такое отрешенность? Вернее, что такое отрешенность наобо­рот, т.е. ее отсутствие? Если пациент лежит в приступе онейроидной кататонии, устремивши зачарованный взгляд в потолок, весь переполненный фантастичес­кими переживаниями, его отрешенность от окружающей жизни понятна и легко выявляется. А в случаях менее грубых нарушений сознания? Нам необходимо, как учит Ясперс, установить, возможно ли каким-либо образом фиксировать больного на сути речи врача, т.е. добиваться от пациента тех или иных реакций на поставленные врачом вопросы и задачи. Мы хотим понять, присутствует ли здесь и сейчас душа больного, или рядом с нами находится только его телесная оболоч­ка, душа же отрешенно парит в просторах вселенной.

Отрешенность в легкой степени, без глубокого нарушения сознания, может встре­чаться при загруженности больного какими-то переживаниями, и не только галлюци­наторными или онейроидными. На одной беседе с пациентом, у которого формировался ипохондрический бред, маскирующийся в псевдонавязчивые мысли и сомнения, врач дли­тельное время старательно проводил рациональную психотерапию, разъясняя отличия тяжелого заболевания, якобы имевшегося у больного, от тех ощущений, которые дейст­вительно испытывал пациент. Спустя почти час врач понял, что пациент не слышит его, взгляд был погружен внутрь, он находился не «здесь и сейчас», а «там», глубоко в своих переживаниях, он своими бредовыми умозаключениями отрешался, отрезался, изолировался от личности и речи врача, он бредовыми переживаниями переносился в мир иной, в силу чего не мог фиксироваться на вопросах и доводах психиатра.

Оглушение

Существует еще одно психическое нарушение, чаще всего встречающееся именно при расстройствах сознания, именуемое растерянностью, описанное Н.Я. Беленькой в 1966 г., основной симптом которой — аффект недоумения — из­ложен еще в 1893 г. С.С. Корсаковым. Последний обрисовывал это состояние первоначально в качестве эмоционального нарушения, при депрессивной острой спутанности в клинике психозов с нарушениями сознания. А.В. Снежневский в лекциях по общей психопатологии рассматривает растерянность (мы уже расс­казывали об этом в нарушениях сферы внимания, в чем-то повторимся) как остро возникающее нарушение психической деятельности, сопровождающееся либо нарушением самосознания, либо чувством непонятной, необъяснимой изменен­ное™ окружающего мира. При шизофрении аффект недоумения и феномен рас­терянности отражают неспособность понять изменения, касающиеся обращен­ных «вовнутрь» болезненных переживаний. При алкогольных параноидах он носит характер эмоциональных реакций с недоумением, вопрошающей мимикой, воз­никших в результате остро наступившей необычности происходящего вокруг, т.е. при обращенности переживаний больного вовне.

Одна из неплохих классификаций нарушений сознания представлена в «Об­щей психопатологии» А.О. Бухановского. Нарушения сознания разделяются по динамике, или развитию этого расстройства, и по структуре. Развитие нарушения сознания может происходить мгновенно, в форме пароксизма, или растянуто по времени — непароксизмально. В структуре же нарушений сознания мы обнару­живаем выключение и помрачение сознания [И]. Итак, прежде всего мы обязаны знать состояния непароксизмальных выключений сознания, к которым относят оглушение, сопор и кому, поскольку это неотложные состояния, требующие не­медленной не только психиатрической, но и просто медицинской помощи.

Оглушение — это первая степень выключений сознания, которая в свою оче­редь делится на обнубиляцию — начальную легкую степень оглушения и сомнолен- тность — глубокое оглушение. Что касается оглушения, особенно обнубиляции, вряд ли правомерно говорить о выключении сознания. Скорее это не выключение, а падение напряжения «в сети» сознания. Когда вы у себя в доме включаете мощ­ное энергоемкое устройство, сразу тускнеет свет в лампочке. При оглушении про­исходит прежде всего повышение порога восприятия. Что это такое?

Вы идете по старой деревенской улочке. Напротив друг друга стоят два дома. Один — жалкая лачужка деревенского пастуха-доходяги, с покосившимися стена­ми, почти врытыми в землю окнами и порожком, что называется, ниже уровня моря. Второй — купеческий особняк, выложенный красным кирпичом, с балко­нами и высоким крыльцом, переходящим в веранду. Как вы думаете, в какой дом будет легче войти бабуле с изношенным старым сердцем? Конечно же, в лачужку пастуха, где крыльцо ниже уровня земли. Чем выше крыльцо, тем труднее под­няться на него, чем выше порог восприятия, тем труднее ощущениям, цельным феноменам восприятия пробраться в «высшие этажи здания» сознания. Как кли­нически выглядит этот повышенный порог восприятия? Чтобы больной с повы­шенным порогом восприятия услышал какие-либо звуки, они должны быть нес­колько громче обычных. Чтобы почуял запах пищи, парфюмерных или кондитер­ских изделий, запах должен быть чуть сильнее. Чтобы почувствовать боль или прикосновение, эта боль или касание должны быть несколько более интенсивны­ми. Но повышение порога восприятия — только часть патогенеза оглушения. Сознание не исчерпывается только «отражением» действительности. Ощущения, образы, представления и все иные феномены сознания должны не только про­никнуть за его порог, но и быть переработанными, «свариться в котле» сознания в некую кашу и т.п. Как проявляется затруднение этого кашеварения? Как кли­нически опознать, что на сознание человека болезнь надела едва обнаруживае­мую вуаль? Время — великий инструмент и прекрасный диагност! Удлиняется время ответа. Увеличивается так называемый латентный промежуток между воп­росом врача и ответом пациента. Здесь нужно быть очень внимательным. Увели­чение латентного промежутка может быть связано с ментизмом, о коем мы уже говорили, с иными нарушениями мышления.

Иллюстрация оглушения

Кроме увеличения времени переработки воспринятой сознанием картины окружающего мира, мы можем наблюдать очень важный феномен этого состоя­ния - фрагментарность, осколочность, дробность осмысления и восприятия мира. Так, фары автомобиля выхватывают из пейзажа, окружающего дорожное полотно, отдельные придорожные столбы, силуэты строений, дорожные знаки. Водитель, путешествующий в ночи, всегда больше рискует совершить ДТП, так как темнота поглощает большую часть обычно видимого мира. При сомнолент- ности или выраженном оглушении резко затрудняется словесный контакт, речь, если и имеется, грубо дизартрична (речь сильно пьяного человека), взгляд с тру­дом сосредотачивается на собеседнике. Глаза начинают «плавать». Движения приобретают хаотичность или стереотипность. Нередко отмечаются выкрики не­цензурной брани, связность речи теряется. Снижается заметно болевая чувстви­тельность (этим эффектом и объясняется первоначальное использование алкоголя в качестве наркотического обезболивающего средства). Чтобы привлечь вни­мание пациента, нужно не просто похлопать его по руке, а довольно сильно ущипнуть, потрясти, как бы поколотить по рукам или ногам.

В конце 2004 г. в приемный покой из инфекционной больницы доставили женщину с из­мененным сознанием. Дежурный врач расценила состояние как аментивно-подобное и ос­тавила больную в стационаре. Утром при осмотре она не говорила ни одного слова, мыча­ла и издавала нечленораздельные звуки, оборачивалась только на громкий оклик по имени. Выражение глаз было несколько болезненно растерянным, иногда равнодушным, тусклым. Заподозрив неладное (оглушение вследствие какого-то грубого органического заболевания мозга), мы вызвали перевозку, чтобы отправить на консультацию в БСМП к нейрохирур­гам. Из короткого анамнеза, который дал муж женщины, следовало, что состояние раз­вилось остро два дня назад после однократного подъема температуры до 37, 6 °С. Уже на следующий день поведение стало неадекватным, постепенно перестала разговаривать и отвечать на вопросы. Перед приездом перевозки у больной развилось два подряд эпилеп­тических генерализованных приступа. Мы перезвонили и вызвали реанимацию, так как постепенно нарастало оглушение, перешедшее в сопор. В БСМП написали, что нейрохи­рургической патологии нет. Мы вызвали невропатолога из горбольницы и начмеда инфек­ционной больницы. Сделали пункцию, обнаружили небольшое повышение белка; с подозре­нием на вирусный энцефалит женщину перевели в инфекционную больницу. Там, в отделе­нии реанимации, через двое суток она пришла в сознание, но запамятовала весь период пребывания у нас. Так и вели ее как больную с энцефалитом. Уже после перевода к нам удалось узнать любопытные подробности анамнеза, которые сразу же могли бы пролить свет на сущность страдания. Во-первых, женщина за несколько дней до болезни много времени работала с анилиновыми красителями. Во-вторых, на второй день после подъема температуры утром пошла на работу, которая находилась невдалеке; в ста метрах от места проживания, в ночной сорочке и в обуви — на одной ноге был зимний ботинок, на другой ноге туфля. Если бы дежурный врач получил сведения о таком нелепом поведении, свидетельствующем о нарушении сознания (оглушении) уже на второй день болезни, она наверняка не оставила бы больную у нас.

Тотальная амнезия всего периода нарушения сознания свидетельствовала также о грубом изменении сознания. Кстати, недавно удалось прочитать изуми­тельное описание различия потери и провала памяти.

«Представьте себе вагон, — пишет японский писатель. — Потеря памяти — это когда из какого-то вагона идущего поезда выпадет содержимое вагона, груз, кото­рый перевозился в этом вагоне. Провал же памяти — это исчезновение самого вагона из состава поезда».

Завершая этот рассказ, следует сделать вывод, что так называемая среда оби­тания души, к коей относится и одежда человека, и его обувь, могут сказать за­метно большее для оценки состояния души (психической сферы) этого человека, ибо в том, какую одежду или обувь в каждый данный момент надевает человек, содержится бесценная информация о его душевном самочувствии и состоянии. Выраженное оглушение постепенно переходит в глубокое, которое сопровожда­ется потерей речи. Сохраняются основные рефлексы, в частности назопальпеб- ральный рефлекс, с утратой которого наступает сопор. При сопоре речь отсутст­вует, больной лежит, как правило, с закрытыми глазами, глазные яблоки совер­шают плавающие движения, болевая чувствительность резко снижена, и только при очень сильной боли возможна какая-либо реакция, назопальпебральный рефлекс отсутствует (при легком поколачивании по переносице не отмечается рефлекторное закрытие глаз). Сохраняются роговичный и корнеальный рефлекс.

С утратой роговичного рефлекса наступает кома. Полностью теряется болевая чувствительность. Больной обездвижен. Отмечаются изменения в основных по­казателях соматического состояния — артериальном давлении, пульсе, частоте дыхания. Исчезновение корнеального рефлекса свидетельствует о переходе комы в предагональное состояние. В клинической психиатрической практике состоя­ния сопора и комы не встречаются — это удел соматической медицины. Несколь­ко десятилетий назад каждый начинающий врач-психиатр должен был назубок знать отличительные признаки оглушения, сопора и комы, так как с первых ша­гов в психиатрии он неминуемо встречался с практикой ежедневного определе­ния глубины инсулиновой комы в рамках проведения инсулино-шоковой тера­пии. Сегодня ИШТ уходит в славное прошлое, и представить взору врача в одной палате все стадии, мельчайшие оттенки и переходы оглушения в сопор и далее в кому уже невозможно.

Как иллюстрацию оглушения приведем клинический случай последнего вре­мени.

Скорая помощь доставила в приемный покой детской больницы мальчика 13 лет, у ко­торого через час после скандала с родителями развилось тяжелое возбуждение прямо в помещении кафе, куда семья отправилась праздновать Новый год. Возбуждение было столь сильным, что его решили отправить в ПНД как психически больного. Мальчика внесли на носилках, его удерживали руками родители и фельдшер скорой помощи. Он что-то бормотал, размахивал руками, временами закрывал глаза. Когда ему задавали вопрос, поднимал глаза, смотрел мутным, пьяным взглядом на врача, но ни на один вопрос не отвечал. Вместо речи — мычание. Удалось с трудом разобрать только его имя, да и то — сильно искаженное. Мы предположили, что он выпил какое-то лекарство, стали выяснять у матери. Объяснили врачу скорой помощи, что у мальчика глубокое оглушение, которое может быть вызвано быстротекущей инфекцией, признаков которой не обнару­живалось, либо отравлением. Мать вспомнила, что отец болен сахарным диабетом и дома имеется много таблеток, понижающих содержание сахара в крови. Было высказа­но предположение, что у мальчика возможно гипогликемия или какое-либо иное отравле­ние. Одним словом, забрали мальчишку в детскую реанимацию. Спустя два дня сообщили, что он отравился димедролом, что уже все в порядке, и он переведен в общее отделение.

Делирий

Традиционно, изучение состояний помрачения сознания принято начинать с делирия. Это расстройство, как и онейроид, и аменция, относится к непарок­сизмальным нарушениям сознания. Что это означает? Нарушение возникает пос­тепенно и постепенно проходит. Можно обнаружить различные более-менее чет­ко очерченные стадии, проследить зарождение, нарастание, расцвет и угасание состояния. Развернутый делирий, если оценивать прежде всего критериями Ясперса, характеризуется нарушением ориентировки в окружающем мире, вре­мени и ситуации. Ориентировка в собственной личности сохраняется до самых тя­желых степеней делирия. Психическое пространство заполнено истинными зри­тельными галлюцинациями, постепенно обрастающими и слуховыми, и иными, т.е. галлюцинаторный феномен преобразуется в комплексный. При устрашаю­щем содержании галлюцинаций состояние сопровождается страхом и тревогой. Вторым компонентом ясперовской тетрады, всегда встречающимся при делирии, обнаруживается разной выраженности амнезия — конградная, т.е. распространя­ющаяся на период существования болезненного нарушения. Типичный делирий, за модель которого чаще всего принимают алкогольный делирий (белую горячку), имеет три этапа, или стадии развития, которые более столетия назад описал Либермейстер. Почему нужно знать эти этапы? Делирий — ургентное со­стояние. Симптоматика носит всегда потенциально опасный характер, следова­тельно, диагностика, а особенно прогнозирование развития состояния имеют особое значение. Это наиболее важно на ранних этапах развития делирия, когда совсем не очевидна динамика в сторону помрачения сознания.

Привозят в приемный покой этакого замызганного, суетливого, с бегающими глаз­ками человечка, от которого на километр разит бурным выхлопом перегара. Жена со­общает, что он во сне кричит, видит страшные сновидения, просыпаясь, становится заводным. Бегает по дому, суетится, заглядывает во все углы, ищет, как водится, водку. Сев за стол, начинает безумолку болтать. «Ну дурак, дураком, алкаш мой» — так, чуть ласково повествует о нем супруга. Кажется, что стоит его отмыть, по­чистить, переодеть, накормить, и засияет здоровьем доставленный ночью пациент. Не тут-то было. Эта так называемая инициальная стадия незаметно, но верно, плавно и неуклонно перетекает в предцелирий, когда больной начинает терять вре­менно ориентировку в ситуации и обстановке. В дневное время сознание вроде бы полностью проясняется, возникают светлые промежутки, именуемые врачами «люцидными окнами». К вечеру возникают зрительные иллюзии, нередко парей- долии. Затем они сменяются гипнагогическими галлюцинациями, а уже на следу­ющий день возникают стойкие зрительные галлюцинации, при которых пациент видит галлюцинаторные образы среди реальных вещей, предметов окружающего пространства. Впоследствии галлюцинации полностью закрывают реальный мир. Описывают случаи, когда больные не замечают высоты и могут выйти в открытое окно многоэтажного дома. Усиление галлюцинаций приводит к сценоподобности, образы животных, существующих в биосфере (мышей, кошек, собак, волков, тара­канов, клопов, вшей), сменяются фантастическими образами — чертями, кентав­рами, циклопами и прочей нечистью. Эмоции бурные. Страх, тревога, ужас. Ми­мика очень выразительная, гримасы ужаса и страха сменяются на растерянное, тревожно-озабоченное выражение лица. Нередко больные нападают на мнимых страшилищ, а поскольку те занимают реальное пространство, под руку и под ору­дие защиты может попасть любой случайный человек.

В декабре 2003 г. во второй половине дня линейная бригада скорой помощи доставила больную девочку, которую нес на руках ошарашенный всем случившимся отец. Глаза его были испуганны, тревожны и полны ужаса. Присев на кушетку, он с большим трудом удерживал на руках мечущуюся, вопящую, с всклокоченными, спутанными волосами, вспотевшую девчушку лет семи. Примерно за полчаса до нашего осмотра девочка упала в обморок в классе, ей стало, по словам отца, «плохо». В психическом статусе сразу обра­щала на себя внимание выраженность, мощность возбуждения. Страх и ужас выливался изо рта девочки визгом, криком, воплями ужаса. Видимо, она галлюцинировала, видения были страшными, и она инстинктивно закрывала глаза. Попытки насильно приоткрыть веки наталкивались на резкое сопротивление, но все же можно было разглядеть нормаль­ной величины зрачки. Это было очень важно установить, ибо психотическое состояние весьма напоминало тяжелый интоксикационный психоз, прежде всего атропиновый. То, что она — «не наша», конечно, сразу же было ясно. Но даже предположить этиологию разворачивающегося заболевания оказалось весьма непростым делом. По словам отца, ни­каких лекарств, необычной пищи, каких-либо химических веществ девочка употребить не могла, ибо находилась все время под наблюдением родителей и учителей. Против инфекци­онного психоза говорила нормальная температура, которую ваш покорный слуга (будучи в этот день дежурным врачом) все же решил проверить. Еле-еле удерживая девочку, мы вдвоем с отцом сумели-таки измерить температуру. Столбик ртути показал 36, 6 °С. Интуитивно понимая, что оставлять больную в таком состоянии нельзя, так как не имея возможности оказывать интенсивную терапию, мы можем ее потерять, мы (де­журный доктор, заведующая детским отделением и начмед) начали размышлять вслух. Что же это может быть? Итак, эндогенное заболевание в детском возрасте так никог­да не манифестирует. Сумеречное состояние сознания при дебюте эпилепсии — также проблематично, ибо поведение при сумерках все же более внешне упорядоченное, да и ра­дикал психопродуктивной патологии у детей бывает значительно реже, чем у взрослых. Чаще состояния помраченного сознания у детей протекают в виде амбулаторных авто­матизмов. Здесь же, исходя из внешних признаков, превалировала делириозная составля­ющая. Если девочка не была отравлена, значит — это острая инфекция. Начинается грипп. Логично предположить бурное начало гриппозного менингоэнцефалита. Дебаты за­кончены. Продолжались они минут пять. Мы пишем направление в инфекционную больни­цу. Судьба девочки нас очень тревожила, и в этот день мы несколько раз справлялись о ее состоянии у коллег. Ей успели часа за два сделать люмбальную пункцию, в анализе кото­рой все было чисто. Компьютерная томография мозга также ничего не обнаружила. Ана­лизы крови спокойные! Консультация нейрохирурга констатировала отсутствие объем­ных образований. До вечера температура оставалась нормальной. Обнаружена была лишь легкая гиперемия зева. К вечеру температура начала повышаться. Возбуждение смени­лось сопором. Затем был отмечен генерализованный судорожный приступ. После диагнос­тики острого вирусного энцефалита в реанимации инфекционной больницы была начата интенсивная терапия, проведен плазмоферез. К утру температура снизилась до субфеб­рилитета, девочка пришла в сознание.

Именно так, не в форме классического «книжного» варианта, а со всевозмож­ными сюрпризами встречается в жизни делирий.

 

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться: