ВЫХОД ИЗ ЛОВУШКИ: ПЕРВЫЕ ШАГИ

Глава 1

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ ОТ ЗАВИСИМОСТИ .

ОСНОВНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

 

Зависимость от алкоголя или наркотиков можно остановить, причем на любом этапе. В схеме развития болезни, внизу, есть последний этап: «навязчивый характер употребления, сосредото­ченность всей жизни на добывании наркотика, одержимость им, бе­зумие и смерть» — до тех пор, пока нет смерти, зависимость можно остановить. Как бы глубоко ни упал алкоголик и наркоман, до тех пор, пока он жив, — есть возможность выздоравливать. Даже если есть серьезные психические нарушения, у него есть возможность восстанавливаться. Может быть, здоровье вернется не все, но вос­становится настолько, что вы себе представить не можете.

Тем, кто старается помочь алкоголику или наркоману — родственникам или специалистам, — очень важно верить в эту воз­можность. Это очень трудно, потому что налицо множество безус­пешных попыток выздоровления, а разрушения физические, пси­хологические, социальные, духовные — ужасны. Иногда кажется, что смерть просто тут, рядом, и лучше оставить все как есть, «пусть отмучается». Еще есть жалость к себе, страдающему от кон­такта с таким тяжелым больным, и собственный страх смерти, и даже просто задетые амбиции. Как сказал мне — коллеге — один заведующий отделением наркологии: «мы из него человека сдела­ли, а он смотрите, какой опять...». Мы все заслужили не жить та­кой ужасной жизнью родственника или врача, бессмысленно и бес­полезно вновь и вновь тратящих силы, деньги, жизнь, наконец, на его бесперспективные попытки вновь начать выздоравливать от за­висимости. Вот мы и лишаем тогда наркомана или алкоголика воз­можности жить — просто переставая ему помогать. Тогда он, ве­роятно, умрет, и нас еще будут утешать и благодарить за то, «сколько вы для него сделали».

Правда же состоит в том, что если мы устали и отчаялись, — что, конечно, с каждым может случиться, — надо отойти в сторону и перестать мешать своим неверием другим помогать ему, потому что выздоровление возможно всегда. Мне каждый раз стыдно на груп­пах Анонимных Алкоголиков слушать истории годами выздоравли­вающих уже ребят о том, как на них «поставили крест», т.е. похоро­нили, врачи, психологи и родственники. А они, представьте живут, радуются, выздоравливают. У них много друзей, работа, нередко и новая семья, и они делятся опытом выздоровления с новичками. Этих людей много, они вовсе не те 3-5 процентов чудом излечивших­ся людей, которые есть в каждой неизлечимой болезни. Я этих людей знаю лично, и потому живу с твердой уверенностью, что я призвана помогать каждому наркоману или алкоголику, который хочет выз­доравливать. А те, кто не хочет, живут в своем отчаянии по двум при­чинам: во-первых, им еще не встретился человек, который говорил бы им о возможности выздоравливать так, чтобы ему можно было верить, и, во-вторых, потому что отрицание болезни, как ее симп­том, включает и отказ от выздоровления.

 

 

Первичный прием.

 

Когда мне звонят люди, впервые узнавшие телефон нашего реа­билитационного центра, и это, как правило, родственники, а не са­ми зависимые, я спрашиваю: почему вы позвонили мне именно сей­час? Если это «плановый» звонок, т.е. семья ищет пути выздоровле­ния, встречу можно отложить на несколько дней, если у нас трудно со временем. Но если мне говорят: «мой сын только что вышел из больницы, и ему надо что-то сделать, чтобы не вернуться к употреб­лению», или «мой муж решился выздоравливать и просит о помо­щи» — тут помощь нужна немедленно независимо от того, что у нас с расписанием консультаций. Если встречу отложить, отрицание — помните, это симптом болезни, оно обязательно придет! — заставит его отложить выздоровление, «забыть», «найти срочные дела», т.е. сделать все, чтобы максимально быстро вернуться к употреблению вещества. Готовность пациента к разговору — это срочная, «скоропомощная» ситуация, и надо действовать быстро, иногда это дело пары часов.

На первой встрече мне нужно сделать главное — установить контакт с пациентом. Это трудная задача после всего того, что ему пришлось пережить, да еще в его сегодняшнем плохом состоянии. Но это совершенно необходимо для того, чтобы мы могли говорить так, чтобы можно было поверить в то, что я могу ему сообщить.

С чем он встречался раньше? Скорее всего, его уговаривали ле­читься вполне коммерческим способом (потому что многие — но не все — лечебные и реабилитационные центры вполне коммерческие, и им нужно «продать услугу»). Поэтому он не верит ни в свое возможное выздоровление («все равно ничего не выйдет»), ни в мою добросовестность («знаю я, что им всем от меня надо»). А я спрашиваю его о жизни, о сегодняшних трудностях и избегаю из­вестной манеры торговых агентов «все знать» и «со всем согла­шаться». Я могу и не поверить, и не согласиться, и пошутить — и при этом не сказать в конце торжественно: «я знаю, что только в нашем центре тебе помогут». Вместо этого я стараюсь с ним лично познакомиться, а не познакомить его с «услугой».

Еще он, наверняка сталкивался со взглядом на себя как на «кли­нический случай», с холодноватым взглядом специалиста, который все-все знает про него, и скучно уже повторять, что надо делать.... «С тобой все ясно». Я, может быть, утрирую, но как часто мы сами с этим сталкивались! Поэтому мне важно выяснить, что именно с ним происходит, и если это и укладывается в какие-то схемы и симпто­мы, то это моя личная «кухня», которая к нему не имеет отношения, и скорее служит мне средством понимания его лично, а не целью — поместить его в готовую схему, в которой известен рекомендован­ный способ лечения. Все это хрестоматийные вроде бы положения, но так часты эти ошибки, что приходится об этом здесь говорить.

Метод, который используется консультантом, — это диалог²⁸. Это способ общения с пациентом, когда оба: и консультант, и па­циент - оказываются одинаково важными личностями, которые могут встретиться, а не направленно воздействовать друг на друга. Воздействие, конечно, происходит, но не «коррекцией» или «мотивацией» объекта — пациента, а самим фактом контак­та двух личностей. Глубина человека непостижима, и потому его нельзя «формировать», на него нельзя «повлиять, чтобы он...». Кроме того, фокус внимания, доминанта в этом диалоге находит­ся на пациенте, при этом консультант стремится свое «Я» отодви­нуть на второй план, чтобы увидеть другого. В нем консультант старается разглядеть человека в определенных обстоятельствах жизни, но кроме того, есть еще духовная часть, которая имеет свой голос, и именно она и поможет нам установить контакт. Че­ловеку же очень плохо, раз он сюда пришел, как он в этом «пло­хо» живет, как его душе? Сочувствие ему в этом, поддержка его, пусть едва слышного, стремления выздоравливать — и одновре­менно внутренняя строгость, не позволяющая «залипать» в его тягу, болезненные чувства и отчаяние. Контакт в диалоге образу­ется именно с духовным «Я» пациента. Искусство консультиро­вания — это диалог.

Итак, целью нашего разговора является установление контакта, и часто мой пациент уходит (к неудовольствию родственников) не с твердым желанием «здесь остаться», а с информацией к размыш­лению в виде очень краткого рассказа о собраниях АА и НА, цент­рах, общинах, смысле их работы и, главное, о том, что все они за­нимаются выздоровлением, а в твоей истории это могло бы зна­чить... И я рискую дать ему подумать о сказанном. Конечно, есть телефоны, адреса всего того, что может помочь именно ему (не только нашего центра), есть расписания собраний АА и НА с приглашением пойти и составить собственное мнение: «большой мальчик, сходите и посмотрите сами, а то все со слов других суди­те...». Еще он, надеюсь, уйдет от меня с представлением обо мне, как о нормальном человеке, уважительно к нему относящемся, и приглашением обращаться с любым вопросом и позвонить через какое-то время, чтобы рассказать, как дела.

Это наша встреча. Встреча двух людей, из которых один в бедственном по­ложении (что бы он ни говорил, обычно это так), и другой — искренне же­лающий ему помочь и профессионально наученный это делать человек. Это встреча двух людей, и это главное. Но есть еще более главное, то, что обычно не возникает в нашей первой беседе как тема (это довольно интим­ные материи, не для первой встречи), но что лежит в основе всего того, что происходит в центре. Я православный человек и верю в то, что я призвана к этой работе — так же, как другие призваны к другой. Меня Господь поз­вал на встречу, на которую привел этого человека. И его Он тоже позвал поговорить — здесь, у нас в центре. Наша встреча устроена Третьим, и по­тому в ней точно есть высокий смысл, «психотерапия может состояться только если Сам Бог соблаговолит участвовать в ней»²⁹, — а мне надо это­му смыслу соответствовать. Я не рупор Божий, но мне надо не мешать Ему делать большое дело спасения этого человека от алкоголизма и наркома­нии, и, более того, мне нужно помогать — Он же позвал меня на помощь! Значит, мне надо это делать в том же ключе, интонации, направлении, что Он делает, я же Ему помогаю! (А не Он — мне). Я все время это, конечно, не помню, но я в это верю, и так работаю, и потому это задает тон всей бе­седе. Пациент об этом не знает, сказать ему об этом при первой встрече бу­дет глупо. Но потом, если мы будем работать, он это поймет, конечно.

Честная позиция уважения к человеку и готовность ему помочь как минимум сеет семена доверия, которые могут «взойти» и спус­тя долгое время (и не обязательно в нашем центре) — вот и слава Богу. Но бывает, и часто, что человек тут же откликается на при­зыв выздоравливать, и мы вместе сразу очень конкретно решаем, как ему надо начать. Но прежде, чем перейти к следующему этапу, несколько дополнительных сведений.

Коллеги и помощники. Конечно, наш центр не единственный хороший реабилитационный центр в нашей сфере. Все центры разные, и какому-то пациенту с его индивидуальны­ми особенностями, может быть, больше подойдет другой центр. Кроме того, для того, чтобы остановиться в употреблении, нередко нужны вра­чи — об этом следующий пункт. Врачи нужны и для консультаций и ле­чения сопутствующих заболеваний — терапевты, гепатологи, специа­листы по ВИЧ-инфекции и вообще хорошие врачи. Очень нужны хоро­шие психиатры, потому что при наркомании и алкоголизме могут воз­никать вторичные психические патологии (психозы, острые фобии, травмы головы с различными последствиями, эпилепсии и пр.), кото­рые вовсе не всегда проходят сами и бесследно с прекращением употреб­ления вещества. И, главное, бывает (не так часто, как думают некоторые доктора), что первична все-таки психическая патология, например, ши­зофрения, и наркотики возникли как потребность в лекарстве от плохо­го состояния. Лекарство действительно нужно, только другое, подходя­щее. Всем этим занимается, понятно, психиатр, причем разные врачи и разные клиники специализируются по разным проблемам. Бывает, нужно обратиться к юристу (особенно наркоманам), нужны специаль­ные службы помощи, например, служба помощи изнасилованным жен­щинам, или детские психологи, или «чеченские-афганские» психологи, или священники... Если ко мне приходит верующий (и не только правос­лавный!) пациент с серьезными проблемами веры, мне надо помогать ему вместе со священником, да таким, который не отшатнется от него, как от беса, при слове: «батюшка, я наркоман!».

Это целый банк данных о проверенных организациях и чаще всего прос­то лично знакомых людях, которым можно доверить сопутствующую проблему пациента, не опасаясь непрофессионального и травматическо­го вмешательства. Но в функцию консультанта все же входит своего ро­да «первичная диагностика»: чтобы направить пациента, например, к психиатру, нужны серьезные основания. Надо еще это сделать в прием­лемой для пациента форме, потому что если я отправлю его «в диспансер по месту жительства на консультацию», он не только туда не пойдет, но и у меня больше не появится, и будет прав.

Этой все время пополняющейся и проверяемой структурой помощи па­циентам надо владеть и пользоваться, как говорят, реферировать па­циента. Как и везде в нашей стране, здесь многое построено на личных связях и знакомствах. Пока еще трудно верить внешней информации. На первичном приеме эта система нечасто работает, потому что глав­ная проблема, с которой пришел пациент — зависимость от алкоголя или наркотиков, и именно с нею и надо заниматься. Но иногда я обра­щаюсь к системе помощи сразу для решения срочных проблем, и нуж­но сказать пациенту, что у нас есть возможность вернуться к этой те­ме, если сохранится необходимость.

Двойной диагноз. Вернемся на несколько слов к ситуации, когда основной, первичной проблемой па­циента оказалась не зависимость от веществ, а т.н. «эндогенное заболе­вание», т.е. некая болезнь психики, на фоне которой развилась зависи­мость от наркотиков. Вопреки мнению некоторых врачей, установлено, что это бывает в сравнительно небольшом количестве случаев, обычно же алкоголизм или наркомания — первичные заболевания, никак с другими психическими расстройствами не связанные. Но тут иная кар­тина: «двойной диагноз» — это параллельно протекающие наркомания (или алкоголизм) и основное психическое расстройство. Лечить надо оба заболевания одновременно или последовательно, в зависимости от их течения³⁰. Поэтому совершенно необходим альянс обоих специалис­тов: психиатра, который будет заниматься основным заболеванием, и психолога-консультанта со всем арсеналом его средств помощи, кото­рый будет заниматься наркоманией или алкоголизмом.

Здесь трудная ситуация: мы знаем, что психоактивные препараты, ко­торые выпишет нашему пациенту психиатр, для наркомана и алкоголи­ка обычно становится просто заменой наркотика. У пациента формиру­ется то, что в российской психиатрии называется «токсикоманией», а на самом деле является просто формой наркомании, как во всем мире ее на­зывают, только вещество здесь — «выписанные наркотики» — или не выписанные, «но мне доктор велел пить, вот я и пью...» — обычно в до­зах, многократно превышающих выписанные и в невероятных для соз­нания врача сочетаниях- «коктейлях». Поэтому в выздоровлении стоит жесткий запрет на прием любых веществ, изменяющих состояние созна­ния; неважно, кто их выписал.

Но в исключительном случае двойного диагноза, когда пациента ведут два специалиста, они согласовывают свои действия таким образом, чтобы не мешать друг другу. Например, во время острого периода основного заболе­вания пациент получает сильнодействующие препараты — которые спа­сают его жизнь! — в больнице необходимым курсом; а когда удается «по­гасить» острый процесс, дозировки снижают. Тогда в процесс подключа­ется консультант, который начинает индивидуально вести пациента до тех пор, пока тому не сократят препараты до минимального поддержива­ющего уровня, и тогда можно переходить к групповой терапии наркома­нии практически в обычных форматах, профилактируя по возможности обострение основного заболевания. Если же лечить только основное забо­левание, несмотря на то, что пациент получает адекватное лечение, пси­хологические и биологические изменения, связанные с опытом приема наркотиков или алкоголя так сильны, что вскоре вновь начинается упот­ребление этих веществ, и пациент выпадает из контакта с врачом. Есть и иные варианты сотрудничества, это очень творческий процесс. У нас есть успешные примеры такого взаимодействия, сегодня наши пациенты хо­рошо выздоравливают после таких совместных усилий. От консультанта-психолога в этой ситуации обычно требуются некие специальные знания и навыки, но это входит в сферу нашей компетенции. Очень важно в этом альянсе четко распределить роли и каждому специалисту заниматься только сферой своей компетенции, уважая позицию коллеги. К сожале­нию, сегодня есть довольно много взаимного непонимания и страхов меж­ду психиатрами и консультантами, но у нас есть вполне успешный опыт, и он соответствует тому, как эта проблема решается во всем мире.

Бывает и так, что первичные консультации начинаются с кон­сультаций родственников, потому что сам зависимый не хочет нику­да идти, а делать что-то надо! И правильно, сделать можно очень многое. Во-первых, родственникам надо самим сориентироваться в том, как можно помогать своему близкому, во-вторых, тогда им бу­дет, что рассказать дома при случае — хотя это не является само­целью, потому что родственники отнюдь не всегда (чтобы не сказать: никогда) не могут быть в описанной позиции консультанта: слиш­ком много боли и обид, гнева и страха стоит между ним и его близ­ким. И все же весть может быть донесена и так! Наконец, можно на­учиться «не кормить» болезнь своей созависимостью и тем ускорить процесс прихода близкого к выздоровлению. И вот уже не наконец, а прежде всего — хотя сами родственники часто ставят это на пос­леднее место, и напрасно, — родственникам тоже нужна помощь, и они тоже достойны лучшей жизни, а потому с ними должна вестись отдельная серьезная работа. Об этом расскажем подробнее потом.

Итак, встреча состоялась. Кстати, она может произойти не толь­ко в кабинете психолога или врача. Это еще и встречи на группах Анонимных Алкоголиков, случайные встречи на улице с выздо­равливающими алкоголиками — самые разные обстоятельства, в которых до употребляющего наркотики или алкоголь человека вдруг доносится весть, что есть возможность выздоровления. Все эти встречи тоже успешны, если они устроены по тем же принци­пам, только они «любители», а мы «специалисты», с нас спрос больше. Попав в контакт, наркоман или алкоголик каким-то кра­ешком своего сознания понимает: выход все же есть. Правильно проведенная встреча пробивает броню отрицаний, и неожиданно для себя человек решает попробовать выздоравливать.

 

Отказ от употребления любых психоактивных веществ. Поразмыслив, наверное, вы согласитесь, что выздоровле­ние предполагает отказ от лю­бых веществ, изменяющих состояние сознания человека. Действи­тельно, о каком выздоровлении можно говорить, если пациент «по средам» «чуть-чуть» пьет, или «по воскресеньям» покуривает трав­ку?! Это понятно всем, но когда доходит до дела, тут же выясняет­ся, что от снотворных он и не собирается отказываться, и «траву» он за наркотик не считает (как будто его мнение меняет природу «травы»!), и «корвалол — это же от сердца!». Удивительно, что не­редко так же думают и его родственники. Поэтому нужно с самого начала прояснить: отказываться будем от ВСЕХ психоактивных ве­ществ. Принять такое решение очень трудно, поэтому мы сразу вы­ясняем, что для этого нужна помощь. Помощь нужна двух видов: вероятно, потребуется медицинская помощь в том, чтобы помочь пережить отмену наркотика, и уж точно — групповая поддержка в нескольких формах, чтобы трезвость не была мучительна. Пове­рить в это сначала трудно, но уже на первой-второй неделе трезвос­ти наши пациенты с удивлением говорят, как впервые в жизни с от­меной наркотика их обошла депрессия и мучительное состояние ду­ши, как удивительно помогли группы. Но пока еще у нашего нович­ка такого опыта нет, и ему придется поверить нам на слово.

 

 

Детоксикация

 

Детоксикация — это медицинская помощь для того, чтобы чело­век мог пережить отмену алкоголя или наркотиков. По причине, которую я вам только что назвала, пациенту придется пережить отмену всех других психоактивных препаратов. Поэтому обычно бывает нужно постепенное прерывание употребления. Врачи-нар­кологи дают специальный курс лекарственной терапии: транкви­лизаторы, антидепрессанты, трамал — героиновым наркоманам, а алкоголикам — специальные лекарства, уменьшающие интокси­кацию. Это нужно для того, чтобы человек пережил отмену и прос­то не умер. Это бывает очень редко, но бывает. Кстати, есть один особенно противный наркотик—люминал или фенобарбитал, снот­ворное группы барбитуратов. Для людей, которые употребляют эти снотворные как наркотики, резкая отмена этих препаратов мо­жет быть смертельной.

Итак, часто бывает нужно медицинское вмешательство для то­го, чтобы пациент безопасно пережил отмену наркотиков. Есть и другая, гораздо более часто встречающаяся ситуация. Пациент вовсе не умирает, а просто, когда кончаются силы терпеть боль и депрессию — а сил-то мало очень, тяжело болеет человек, — он, по­теряв голову, просто идет за наркотиком. Медицинская помощь нужна для того, чтобы у него достало сил пережить ломку и депрессию. Для этого проводится специальная терапия, чтобы улучшить общее состояние пациента (сон, аппетит, давление), сгладить неприятные симптомы интоксикации (тошнота, пот). Да­ются специальные препараты, замещающие действие наркотика, чтобы немного сгладить тягу, профилактируются осложнения: психозы, пневмония, сердечная недостаточность и пр.

Искусство хорошего врача заключается в том, чтобы не заменить лекарствами наркотик полностью, а, сохранив силы пациента, посте­пенно снизить дозу и свести ее к той, отмену которой пациент сможет перенести. Это означает обычно, во-первых, что пациента вовсе не «отключают» от жизни, чтобы он потом проснулся «новеньким» — это опасно для дальнейшего выздоровления, поскольку эта иллюзия скоро закончится, и человек не успеет включиться в структуру помо­щи. Кроме того, и сам наркоз — не безвредный пустяк. Так называе­мый «быстрый детокс», т.е. мощная «прочистка» организма под нар­козом вызывает большие сомнения у многих специалистов, с которы­ми мне приходилось советоваться. Во-вторых, детоксикация должна быть все же недолгой, в среднем до одной-двух недель, чтобы паци­ент, который терпит такую «трезвость», не терпел слишком долго, иначе волна тяги к наркотику, которая неизбежно возникнет вновь вскоре после этого срока, не даст ему начать выздоравливать, и он просто сорвется в употребление наркотика, несмотря на усилия меди­ков. Понятно, что нет лекарства, которое снимает тягу к нарко­тику, иначе бы у нас не было наркоманов вовсе. Можно только «заг­рузить» человека до «полурастительного» состояния, но в нем долго быть нельзя, а возвращение в себя есть возвращение в себя с тягой. Удивительны и бессмысленны попытки лечить наркоманов полуго­дичными курсами антидепрессантов и нейролептиков.

Не попадайтесь на ложь, которую повторяют некоторые любите­ли заработать на наркоманах, что нужно прожить полтора месяца, шесть месяцев в больнице для того, чтобы избавиться от зависи­мости. Нельзя избавиться от физической зависимости, а психичес­кую оставить. Так не бывает, хотя многие говорят именно так. Ес­ли человек лежит в стационаре месяц, полтора месяца и вообще полтора года, пьет психотропные препараты и мучается от тяги, то он тихо звереет: нужна дальнейшая работа выздоровления, а он ее там получить не может. И в отчаянии, в безвыходности он просто начинает употреблять тут же в стационаре.

И все же, сказанное относится к «среднему» пациенту, которо­го, как известно, не бывает. В каждом случае лучшее, что можно сделать, — полностью довериться врачу, который работает с вами, не проверяя его по этим «средним» стандартам: вы же не «сред­ний»! Но сначала убедитесь в том, что ваш врач — специалист с хо­рошим опытом именно в этой области, о чем вам скажут, в первую очередь, его пациенты или другие специалисты, осознанно направ­ляющие к нему пациентов. Доверие врачу здесь очень важно. Вы­бор врача по справочной службе или рекламе, конечно, весьма лег­комысленное занятие. Но когда вы выбрали врача — доверьтесь ему и не пытайтесь сами корректировать его назначения.

В некоторых случаях врачи предлагают использовать в течение короткого времени блокаторы опиатных рецепторов (антаксон, Ревия, налтрексон) или тетурам (антабус, дисульфирам и др.) — что возможно только с информированного согласия пациента. Это означает, что ему объяснили плюсы и минусы блокаторов, и он все-таки решил их использовать:

 

Табл. 3. Эффекты блокаторов и антабуса.

Блокатор	Позитивный эффект	Возможный негативный эффект
Блокаторы Опиатных Рецепторов (Антаксон, Ревия, Налтрексон И др.)	Употребление опиатных наркотиков практически не вызывает наркотического опьянения, и потому бессмысленно.	· Возможность передозировки наркотика · Расширение спектра употребляемых наркотиков · Снижение мотивации к выздоровлению.
Тетурам (антабус, дисульфирам, и др.)	Пациент знает, что при употреблении алкоголя возникнут резкие признаки интоксикации (тошнота, рвота и др.), что останавливает его в намерении выпить.	· Применение вскоре после за­поя вызывает хроническую, хотя и не очень заметную, интоксикацию. · Возможное тем не менее упот­ребление алкоголя вызовет сильную интоксикацию, что нанесет ущерб уже подорван­ному здоровью пациента. Снижение мотивации к выздоровлению.

 

На первой встрече пациенту нужно говорить не столько о том, что ему нужно пройти детоксикацию, и какое-то время он будет трезвый, сколько о том, что этого недостаточно. Он хорошо знает, что трезвость—это несчастливое состояние, и потому нужно обсу­дить, что есть путь выздоровления и устройства своей жизни так, как он сам этого хочет. Для этого нужна реабилитация, к которой он немедленно и приступает. Промедление здесь влечет за собой неизбежное возвращение к употреблению наркотиков или алкого­ля и разочарование в любых попытках начать выздоравливать. Любой предлог для промедления должен быть отвергнут: без даль­нейшей помощи человек бессилен перед наркотиком.

Основная реабилитация

Основная реабилитация ставит целью помочь человеку выстро­ить себя и свою жизнь таким образом, чтобы он не возвращался к употреблению наркотиков и при этом жил более или менее хоро­шо. Счастлив в это время он будет только сначала, когда он увидит, что перед ним есть свет, что есть выход. А потом начнутся трудные времена, когда он поймет, что впереди еще очень долгий путь, еще очень много работы, а эйфория начала выздоровления закончи­лась. Да, ему уже не плохо, но чего-то не хватает для счастья.

Обычно родственники и неопытные в выздоровлении наркома­ны и алкоголики очень боятся этого времени. У них есть опыт пе­реживания трезвости, — иначе не скажешь, — когда они стара­лись «держаться», «завязать» на какое-то время, и терпели тягу. Это жизнь между скукой и раздражением. Поэтому ее стремятся как-то побыстрее закончить, как правило, тайком начиная упот­реблять что-нибудь. И непонятно: как «разговоры» могут избавить от этих мук, почему мы не закрываем дверей на замки и не «снима­ем» эти состояния разными медитациями-биодобавками. Это сразу не объяснишь, но мы предлагаем попробовать. А смысл вот в чем.

Посмотрим это на таком образе (рис. 12). Возьмем деревянную линейку, она прямая, теплая в руке, такая хорошая, правильная линейка. Так и человек здоровый, ничего не употребляющий, жи­вет правильно, ему можно жить и работать в этой жизни так, как это предназначено его сутью. Вот мы сгибаем линейку, даем наг­рузку на ее концы, — она выгибается в наших руках и перестает быть такой линейкой, с которой можно работать. В каком-то странном смысле — если, скажем, смотреть на нее сверху — она еще прямая, но на самом деле с ней уже работать нельзя. Вы виде­ли пьяного человека и понимаете, что я имею в виду. Если снять нагрузку, линейка вернется в прежнее состояние, она опять пря­мая, у нее есть упругость, слава Богу, наша «ошибка» не стоила ли­нейке «жизни». У человека тоже есть некая упругость, которая не дает ему «сломаться», даже после многократного употребления.

Есть еще одно явление: усталостная деформация. Это означает, что нес­мотря на упругость линейки, если ее долго и несильно нагружать — и еще попарить — после снятия нагрузки она так и останется кривой. Выпрямится, но не до конца... Но ее все же можно исправить, если пог­нуть аккуратно в другую сторону, и опять подольше подержать... И все же можно такую линейку выправить так, чтобы она была правильной и целой. Найдите сами параллели этому образу в жизни людей, употреб­лявших алкоголь или наркотики.

В этом объяснение обычного возражения, которое приводят нам наркоманы и алкоголики в отрицании своей зависимости: такой-то перестал употреблять, и у него все хорошо, вот и я так смогу. Они не учитывают следующего обстоятельства.

Если мы продолжаем нагружать линейку, то в какой-то момент, мы не знаем в какой, вдруг раздастся резкий звук ломающегося де­рева, и мгновенно — мы и не успели отскочить! — у нас в руках две исковерканных половинки линейки. Все, это больше не линейка. У нее заусеницы по рабочей поверхности, в ней больше не тридцать сан­тиметров, а только сколько-то, сколько нам мало, и ничего сделать больше нельзя. Как бы мы ни пытались сложить вместе половинки, даже если мы очень аккуратно это сделаем, малейшее движение — и опять все развалилось, в руках бесполезные обломки. Каждая из них — «недолинейка». Так однажды «ломается» человек, употребляю­щий наркотики или алкоголь, ломается навсегда, и как бы он ни пы­тался «складывать» себя разными способами, это ненадолго и вновь падение каждый раз мучительно. С линейкой есть хороший способ: берем половинки, складываем их очень аккуратно, и сверху прикле­иваем к ним другую, прямую и ровную, линейку. Тут уже надежно: можно пользоваться нашими половинками как длинной, хорошей линейкой, и все будет хорошо — до тех пор, пока «линейкина горды­ня» не заставит ее «отклеиться» от помощи — тогда перед нами опять две половинки, плачущие горько. С наркоманом или алкоголиком способ тот же: берем других, выздоравливающих уже наркоманов или алкоголиков, и «прикладываем» больного к выздоравливаю­щим, тот и выстраивается рядом с ними правильно. И останется в по­рядке, пока с ними. Так будет в реабилитации, а о дальнейшем пого­ворим потом. Сейчас же критически важно понять, что выздоравли­вающая среда — та самая «прямая линейка», какой так не хватало раньше нашему наркоману, потому он и терпел только, а не жил.

Итак, задача — научиться жить, и потому даже самый трудный день в начальной, основной реабилитации нельзя променять на са­мый приятный день в употреблении. Наши ребятки не хотят назад, и очень стараются прожить трудные времена, не срываясь, это их собственное желание — и потому нам не надо их удерживать и зас­тавлять. Но надо грамотно и точно помогать, потому что раньше наш наркоман или алкоголик никогда еще этого не делал!

Для этого периода нужна среда, среда терапевтическая, т.е. леча­щая, и безопасная. Такая, как в операционной. Нам придется, как в хирургии, восстанавливать здоровье человека, отсекая его изменен­ные болезнью представления и «зашивая», заполняя пустоту, соз­данную употреблением в течение многих лет. Нами было приложено очень много усилий для того чтобы сделать реабилитационную программу теплой изнутри и безопасной. Я думаю, что в значительной степени это удалось. Это трудно, потому что должна быть чистая, в смысле человеческих отношений, безопасная среда, где тебя не осу­дят, где к тебе точно относятся хорошо, просто потому что ты при­шел в программу выздоровления. Придется много потрудиться: ес­ли сказать точнее, отсекать свои болезненные представления и вос­станавливать с нашей помощью свою жизнь будет сам пациент, а мы ему будем помогать. Для этого пациента надо любить, сопереживать ему и быть готовым отдавать все то, что ему сейчас нужно для выз­доровления — свое выздоровление. Это сейчас для него критически важно, ведь он один не может жить, и это буквально так. Здесь, в основной реабилитации, мы служим пациенту, и все, что мы делаем: группы, тренинги, питание, интерьер и даже цветочная клумба пе­ред входом — все работает на него. Поэтому ему с нами будет хоро­шо, он будет согрет и защищен. Он будет с радостью видеть измене­ния к лучшему в себе и других — которых он и не мог ожидать. Но ему еще будет здесь больно и трудно, будут и слезы, и гнев, и страхи — они будут пережиты, потому что при этом есть и любовь и служе­ние. Это просто нормальная терапия, вот и все.

Здесь, в реабилитационном центре, есть партнерские отноше­ния. Консультант и пациент находятся не в отношениях учителя и ученика, а почти равны. Не совсем равны, но почти. Скорее паци­ент главный, а консультант помогает ему идти по нащупываемому самим пациентом пути.

Программа должна выстроить направле­ние реабилитации таким образом, чтобы человек точно знал, куда ему нужно сделать следующий шаг, чтобы выздоравливать. Есть определенные задания, лекции, тренинги и иная работа, чтобы он понимал, куда ему нужно идти. Потому что если этого направле­ния нет, если просто вместе живут пятнадцать-двадцать алкоголи­ков или наркоманов, то это не реабилитационная программа, это сумасшедший дом. Мы должны осознано действовать: как мы шу­тим, консультант должен быть профессионально «вменяемым».

Несколько слов о тех, кто работает в реабилитационном центре: консультантах, психологах, ином персонале. То, что у нас в прог­рамме выздоравливают наркоманы и алкоголики, актуализирует нашу «начинку», то, какие мы на самом деле есть. И неважно, насколько мы «духовны», образованны. Мы здесь оказываемся самими собой, и вовсе не всегда такими, такими хотели бы быть. Хочешь помочь пациенту, или просто «пришел на работу»? Рабо­таешь с его проблемой — какой? — или просто «играешь в психо­терапию»? Решаешь его проблему — или свои собственные, нап­ример, поднимаешь свою самооценку или отрабатываешь свои страхи? Представьте себе того же хирурга, который во время операции побежал лечить зубы... Приходится поэтому заботиться о своем благополучии, и у нас были случаи увольнения тех, кто не справлялся со своим собственным выздоровлением. Мало того, мы должны действовать согласованно. Весь персонал реабилитацион­ного центра, от директора до уборщицы, должен действовать сла­женно в интересах пациента. Это, кстати, не всегда очевидно, нап­ример, когда в конфликте прав пациент, а хочется поддержать ав­торитет действительно хорошего консультанта, который здесь ошибся. И нельзя, иначе разрушится все, и превратится в подобие плохой советской школы. Но если ты честно работаешь, и при этом все время учишься, — тогда ты уже что-то умеешь, и много шансов, что у тебя получится работать в центре. Это большое счастье. Потому что в нас много настоящего, и именно своим «нас­тоящим», выздоравливающей душой мы и помогаем выздоравли­вать другим. Это наша выздоравливающая сердцевина на самом деле и дает нам базис для того, чтобы мы могли заниматься реаби­литацией других людей.

Пациент вычищает, выбирает из своей жизни всю боль, все ми­фы, обман самого себя, все непонимание жизни, которое у него, бе­зусловно, присутствует. Мы с трудом, болью ищем — и находим путь выздоровления. Поэтому команда наших профессионалов должна состоять из разных людей. Здесь есть психологи и консуль­танты. А консультанты — это люди, которые имеют собственный опыт зависимости, опыт выздоровления, и после этого получили профессиональное образование³¹. Консультантом не может быть просто выздоравливающий человек. Это профессия. Основную часть программы составляют эти консультанты, и именно на них выстраивается процесс реабилитации. Впрочем, бывают консуль­танты и без химической зависимости или созависимые, но тем не менее у них должен состояться собственный духовный опыт и должна быть специальная подготовка.

Каждому пациенту придется пройти в основной реабилитации определенный курс. В своей основе он одинаков для всех — пото­му что у всех одна проблема: зависимость от наркотиков или ал­коголя. Это большая радость, что мы в этом похожи: как в любой болезни, в химической зависимости есть общие симптомы, и по­тому можно рекомендовать определенное «лекарство». Но тече­ние этой болезни у каждого свое собственное, и в этом мы все от­личаемся. Поэтому у каждого пациента есть свой индивидуаль­ный лечебный план. И еще у каждого пациента есть свой собственный консультант-монитор, который помогает ему идти по пути выздоровления. Это что-то вроде лечащего врача в обыч­ной больнице. Представляете, безопасная должна быть среда в программе, чтобы люди позволили друг другу идти разны­ми путями, не переделывая друг друга и не «подстригая всех под одну гребенку». И, с другой стороны, как хочется найти свой собственный, отдельный путь «выздоровления», не затрагиваю­щий болезненные темы и только насыщающий человека теплом и поддержкой! А алкоголики и наркоманы будут искать любые спо­собы не выздоравливать, потому что выздоравливать трудно и страшно. У них бывает бессознательное отрицание того факта, что можно выздоравливать, потому что гораздо легче скатиться назад, чем лезть вверх в гору выздоровления.

Рис. 13. Система поддержки

120

Монитор и группа помогают не совершать этих ошибок, сохраняя выздоровление — общим и индивидуальным одновременно.

Есть еще один образ, помогающий понять, что происходит в ос­новной реабилитации (рис.13). Как любой образ, он только час­тично описывает феномен, но зато наглядно. Если здорового че­ловека вывести из равновесия, то он быстро вернется в свое нор­мальное состояние. Вспомните картинку из курса физики: поло­жение устойчивого равновесия, шарик в ямке с крутыми стенка­ми лежит на дне очень устойчиво. Менее здоровому человеку, у которого есть психологические проблемы, труднее будет возвра­щаться в прежнее состояние равновесия, но все-таки он будет возвращаться. Это похоже на шарик в ямке с менее крутыми стенками, но все-таки кривизна есть, она положительна. Есть третий человек, с которым случалась беда. Кривизна его «ямки» нулевая, шарик лежит на ровной поверхности. Его вывели из сос­тояния равновесия, — он тут и остался. Теперь ему требуется пос­торонняя помощь — некая сила, которая вернет его в состояние равновесия; но, вернувшись в него, без особых усилий теперь он в нем и останется. Есть и четвертый вариант: шарик лежит на вер­шине горки. Кривизна — отрицательна. Его чуть-чуть толкни — и он поехал вниз, да с ускорением свободного падения. И чтобы подниматься по этой горке назад, требуются большие усилия. Но только шарик водрузили на вершину, как малейшее движение снова сталкивает его вниз. Это положение неустойчивого равно­весия. Так и наш наркоман или алкоголик. Малейшее событие в его пока трезвой жизни вынуждает его катиться вниз, в употреб­ление. Подниматься вновь вверх тяжело, а сил-то мало, и потому он будет искать любую возможность не подниматься по этой горе, не выздоравливать. Сколько усилий было приложено и им самим и его близкими, чтобы вновь забраться вверх — и все опять нас­марку, вот он уже опять употребляет. А подножье горы от каждо­го падения становится все ниже и ниже… Вылезать все труднее и труднее... Вот выздоровление и есть создание на вершине нашей несчастной горы с отрицательной кривизной стеночки-крепости, системы поддержки, тогда внутри этой крепости кривизна станет положительной, и несмотря на любые ветра наверху — мы удер­жим равновесие. И нам сверху жизнь порой видна получше, чем тем, кто в благополучных «ямках».

Вот еще третий образ: все люди — мореплаватели. Это работа та­кая, и приходится плавать не только по спокойному морю, но иног­да и в волнение, а бывает, попадают в шторм, и тогда наш корабль испытывается на прочность. В любом случае это требует усилий и напряжения для выживания в шторм, иногда — крайнего напря­жения. Плавать по морям — не шутки, и к кораблю, и к команде предъявляются большие требования. А мы вот на корабле алкого­ликов и наркоманов, плохо наше дело! Если шторм — погибнем: пьяные разве выдержат! Кто-то так и погиб, а нас вот осталось сколько-то, и решили мы выздоравливать. Но корабль потрепало в бурях, и мы пока еще плохие моряки, а потому надо понимать, что проблемы будут обязательно. Нам надо готовиться к ним заранее. Корабль надо починить, команду научить, потренировать. Ко мно­гому сможем подготовиться, а иногда просто придется выживать, как и остальным в сильный шторм, всего не предусмотришь. Но ес­ли вместо всей этой подготовки мы, протрезвев, решим, что мы уже совсем готовы к любым испытаниям — мы ошибемся, и эта ошибка будет стоить нам жизни в первый же серьезный шторм. В этом образе важно то, что в жизни выздоравливающих людей слу­чаются «нештатные» ситуации, и тут все дело не в везении, а в об­щем выздоровлении, которое либо есть — и тогда есть шансы про­жить беду, или нет — тогда срыв неизбежен. Иногда надо просто стоять за свои убеждения про жизнь, просто стоять, сжав зубы — не смотря ни на что.

Как в море — команда, так и выживание в жизни происходит в команде. Это неявная команда: семья, друзья, товарищи, сосе­ди... Как увидеть, что такое твоя команда и как в ней жить? Сна­чала мы создаем команду искусственно: это круг из тех, кто хочет научиться жить в команде, а до того жил один — или думал, что живет один.

Одиночество может быть очень разным: загнанное «под плин­тус» маленькое беспомощное и злое существо; или самодостаточ­ный ни в ком не нуждающийся (и потому никому не нужный) «пу­зырь», царек в своем царстве, вокруг которого крутится вся жизнь, хорошая или больная; или просто слепой\глухой\немой человек в обществе людей, которых он воспринимает либо препятствие, если случайно наткнется, либо как вдруг попавший в руки кусок еды — неизвестно, что будет с этим человеком дальше. Это жестковатые образы, но это правда про одиночество, и ни один из этих людей не счастлив. Образ Одинокого Волка именно потому и романтичен, что в рассказе одиночество нарушается — у действующего наркомана или алкоголика одиночество не нарушается никогда.

Команда — это то, что противостоит одиночеству. Для того, что­бы можно было научиться жить среди людей, надо увидеть коман­ду и каждого в ней особенного человека. Надо увидеть другого — от слова друг. И увидеть себя как друга в команде людей. Когда встре­чаются 8-10 более или менее одиноких людей, команда сразу не рождается, ее надо строить всем вместе, и парадоксально именно в этом процессе и образуется команда. Мы встретились для того, что­бы подружиться, с уверенностью, что ничего не получится. Мы все же пробуем, и все не верим, что удастся довериться и быть поня­тым. Мы идем к цели, которая кажется недостижимой, но идем — и тут обнаруживаем, что цель уже достигнута, мы уже дружим. Дружба — слово очень условное, люди в кругу не становятся друзь­ями-приятелями в обычном смысле этого слова. Но они учатся до­верять и понимать, и быть понятыми. Они учатся взаимодействию, находя свое особенное место в этом мире и ценя других участников круга — на их месте в своей жизни. Они перестают быть одиноки­ми. Может быть, поэтому выздоровление в кругу нельзя забыть или вычеркнуть из своей жизни, и если человек ошибается, он все равно имеет достаточно веры в других и в себя в этом кругу, чтобы вернуться к выздоровлению.

Поэтому вся работа в программе строится на групповой основе. Ос­нова реабилитационной программы — группа. Я не верю в индивиду­альную терапию как основу реабилитации алкоголиков и наркома­нов, исключения редки и связаны не с особенностями личности чело­века, а скорее с внешними обстоятельствами. Индивидуальная рабо­та обязательно нужна как дополнение к групповой терапии, но не как самостоятельная основа для выздоровления.

 

Групповая терапия. Чем мы занимаемся в группе? О групповой терапии надо говорить отдельно, но все же я скажу несколько слов о конкретных направ­лениях работы. Мы занимаемся чувствами, которые переживает человек сейчас и в связи со своим прежним жизненным опытом. Мы изучаем в себе механизмы, которые толкают человека на упот­ребление. Мы вырабатываем ресурсы, которые помогают человеку не употреблять никаких веществ, изменяющих состояние созна­ния — и жить хорошо, радостно и достойно³². И при этом «чело­век», о котором идет речь — это мы и есть, поэтому мы говорим, как правило, о себе и от своего имени. Никто никого не учит — мы учимся сами в подходящей для этого среде. Может быть, вы виде­ли, как растут кристаллы: маленькая «затравка» - кристаллик со­ли из солевого раствора «выбирает» подходящие ему частицы ве­щества, даже уже готовые кусочки структуры, или единичные мо­лекулы, «пристраивает» их туда, где им место, — они становятся его собственной структурой, и процесс роста кристалла продолжа­ется. Притом, что кристаллы строятся по точным и определенным для каждого вещества законам (это связано со строением молеку­лы вещества, очень жесткие законы!), все кристаллы различны — и очень красивы. Человек бесконечно более сложен, чем кристалл, но тем интереснее, тем более творчески идет процесс «выращива­ния» себя самого — выздоравливающего человека. Группа — это та самая среда, «питательный бульон», «операционная», «парник» — что угодно, все это только частичные образы, позволяющие, тем не менее, почувствовать, как работает группа, в которой выздорав­ливают алкоголики и наркоманы.

Отрицание и стыд — ключевые моменты в программе. Там, где все участники круга имеют похожий опыт, можно раскрыть свой стыд. Человек может сказать: «Знаешь, я наркоман и это было вот так», — и другой его не осудит. Мы узнаем друг друга в рас­сказах. На группе пациент рассказывает о себе, и другой пациент слышит его гораздо лучше, чем он сам себя. Потом он отвечает рассказчику тем, как внутри себя он откликнулся на рассказ, ка­кими чувствами и мыслями. Это своего рода «эхо» называется об­ратной связью. Обратная связь похожа на зеркало, которое дает человеку правильный взгляд на себя и в особенности на те сторо­ны жизни, которые он сам в силу определенных причин видеть не может, это «слепое пятно». Как зеркало не заявит вам: «Фу, га­дость какая, побрейся немедленно как следует!» (И слава Богу, а то бы мы жили без зеркал, кто же захочет такое с утра выслуши­вать!), так и обратная связь не должна содержать ни оценок («фу, гадость!»), ни советов («побрейся!»). Это же относится и к так на­зываемой «поддержке» вроде «ты молодец, у тебя все получит­ся!». Если человек имеет право тебя оценивать, то ты будешь ждать оценки: со страхом и злостью — негативной, или с надеж­дой — позитивной, — и станешь строить свои высказывания в расчете на оценку. Представьте себе, что это жизнь на экзаме­не: каждое твое слово может быть оценено «пятеркой» или «трой­кой», и «пересдать» нельзя: люди помнят, что ты это все-таки сказал, «слово не воробей»! Кто же станет искренне говорить?! А нам в группе критически важно говорить искренне, чтобы мы могли выяснить, кто мы на самом деле, и что в нас не так! По­этому мы стараемся избегать оценок, всячески вышучивая по­пытки пациентов «сдать задание» на группе и «получить оцен­ку». Мы стараемся быть живым, сочувствующим зеркалом, кото­рое искренне скажет Вам, что с ним происходило, когда Вы гово­рили о себе. Посмотрев в это зеркало, Вы сами будете решать, что «так» и что «не так», и что с этим делать.

Отчасти иллюстрирует один из аспектов работы группы такой образ (рис. 14): представьте себе, что все, что есть во мне, все, что я собой представляю,

 

 

Рис. 14. «Групповая динамика»

Заключено в одном большом прямоугольнике. Здесь — вся «Я». Вокруг меня сидят люди — «Они». При этом что-то они про меня знают: как меня зовут, с кем я живу, что я — нар­коман, какие-то другие факты моей жизни. Что-то им не известно: как звали мою бабушку, и любила ли я ее; как зовут моих кошек, и как я к людям вокруг отношусь. Итак, есть две области для них в информации обо мне: что-то они знают, и что-то — нет. Но и я про себя знаю только частично. Я знаю, конечно, все перечисленное, но понятия не имею о том, не испачкана ли у меня спина, покраснела ли я, и, что гораздо важнее, можно ли меня простить за то, что я на­делала в жизни, как я им всем такая?! Значит, есть две области и для меня самой, что-то я про себя знаю, что-то — нет. Заметьте, это все — про меня, ни про кого другого. Образуются четыре области:

«Жизненная арена». Здесь то, что знаю я, и знают они обо мне. Это очень удобная область для общения, безопасная и спо­койная, но, довольно бесплодная в том смысле, что все уже все знают, и ничего нового не ожидается.

 «Секреты». Это то, что я по тем или иным причинам не ска­зала: спрятала, или забыла, или просто не пришлось к случаю сказать. Но я осознаю, что они не знают это про меня, и не тороп­люсь им сообщать. Может быть, им и любопытно, но я не соби­раюсь слишком много о себе рассказывать! Это небезопасно, и вообще как-то не принято...

«Слепое пятно». Это информация обо мне, которую знают они, но я о ней понятия не имею. Что-то я понимаю, что хоте­лось бы знать, например, нравлюсь ли я им, и потому я с интере­сом разглядываю их реакцию на меня, но в ней не все ясно. Очень страшно, если они говорят за моей спиной: нет уж, поз­вольте, говорите в лицо, нечего сплетничать! Очень уж хочется мне знать свое слепое пятно. Что-то там, может быть, и страш­ное... а все равно хочется знать.

«Бессознательное», назовем так эту область. Это самое инте­ресное. Это информация обо мне, это то, что, может быть, ко­лоссально важно про меня, но никто, ни я, ни они этого не знают. И тем не менее, это есть! Это такое удивительное мое внутреннее содержание, которое заставляет меня совершать неожиданные для меня самой и других поступки, которое де­лает меня такой, какая я есть, и с этим я ничего не могу поде­лать, потому что на то, что я не знаю, я никак не могу повли­ять! Вам, кстати, это ничего не напоминает? Действительно, механизмы зависимости от алкоголя и наркотиков (и созависимости) коренятся именно здесь. Сколько бы мы ни «чисти­ли» «жизненную арену», невычищенное «бессознательное» вновь и вновь делает нашу жизнь неуправляемой (можно вер­нуться к главе «Психология зависимости» для более подроб­ного объяснения этого феномена).

 

Я пришла на группу, села в круг, мы познакомились как-то, и в результате у нас образовались эти четыре «части окна». Но вот теперь я иду на большой риск. Я берусь подвинуть немного вправо линию, разделяющую области: «они знают» и «они не знают». Просто я рискую рассказать о себе нечто, что относится к моим секретам, это я знаю про себя, и теперь хочу, чтобы узнали и они. Но рассказывать-то буду я вся, и волей-неволей что-то увеличится и в моем «слепом пятне»: действительно, как страшно, что теперь они обо мне подумают?! А может, теперь Они будут смеяться и не будут принимать меня всерьез? Или испугаются, и не будут об­щаться? Или будут жалеть и оберегать? Или...? А может, я в рас­сказе неожиданно (и незаметно) для себя проявила какое-то свое качество, о котором они и не догадывались? Это действительно риск — рассказывать о себе. Но я рискнула — и вертикальная чер­та сползла немного вправо.

Теперь новая трудность. Они дают мне обратную связь: рассказы­вают честно и точно, что они чувствовали и думали, когда я им рас­сказывала о себе сейчас. Без оценок и советов, они просто стараются быть точными, вглядываясь в себя, и тогда в них, как в зеркале я ви­жу себя. Горизонтальная линия, отделяющая мое «я знаю» от «я не знаю» едет вниз. Теперь я знаю о себе, конечно больше. Что же про­исходит в итоге с «частями окна»?

Моя «жизненная арена», конечно, увеличивается. Теперь мы можем свободно обсуждать еще и эту тему, им известны факты, а мне понятно то, как они на меня реагируют. Это очевидно, и опять не сулит ничего нового. «Секреты», против ожидания, меньше не стали, а только изменили форму. Я, конечно, подели­лась с ними информацией о себе, но в процессе их обратных свя­зей кое-что поняла про себя, что совершено не хочу с ними об­суждать. Удивительно, но мне это и в голову не приходило, пока я не рассказала свою историю в кругу! Надо еще подумать и ра­зобраться... Да и «слепое пятно» по той же причине не стало меньше, а только изменило форму. Они поняли про меня кое-что из того, что я и не собиралась показывать, и теперь знают — но почему-то мне не сказали: может, пожалели, может, побоялись, или просто не сочли важным... Хотя откуда им знать, что про ме­ня важно, а что нет? А вот «бессознательное» очевидно сократи­лось, отдав свои части остальным областям. (Что интересно: меньше всего — жизненной арене», а больше — «секретам» и «слепому пятну», т.е. это еще будет темой для разговора в груп­пе потом! Процесс продолжается, и содержание кусочка из «бес­сознательного» такое сложное, что его еще надо будет осмыс­лить!) Нам же очень важно то, что в той страшной области, где коренилась зависимая часть личности, завоевана некая террито­рия. Идет выздоровление.

Мы не сможем, конечно, всю информацию о себе превратить в «жизненную арену» — по крайней мере, в этой жизни. Но, расчи­щая область бессознательного, мы лишаем болезнь ее силы и воз­можности вдруг напасть на нас. Жизнь становится более осознан­ной, а отношения в группе более близкими и точными. А если те­перь понять, что этот процесс в группе идет спонтанно, и часто од­новременно у многих ее участников, и это такой общий танец всех участников, где каждый находит что-то свое, опознавая себя в дру­гом — тогда станет, хотя бы отчасти понятно, почему групповая те­рапия так много приносит в выздоровлении.

 «Разделенная со многими тайна действует настолько же бла­готворно, насколько разрушающе действует тайна личная. Она подобна вине, отделяющей ее несчастного владельца от общнос­ти с другими людьми. Если при этом скрытое от других осозна­ется, то ущерб, несомненно, меньше, чем в обратном случае, когда сокрытое вытеснено. В этом последнем случае скрытое со­держание не хранится больше сознательно в тайне, а утаивает­ся даже от самого себя; оно отщепляется в виде самостоятельно­го комплекса от сознания и ведет в области бессознательной ду­ши существование особого рода, недоступное сознательному вмешательству и коррекции... Надо, между прочим, отметить, что ... бессознательное имеет также свои особые содержания, ко­торые исходят из неизведанных глубин, чтобы постепенно дос­тичь сознания»³³.

Особое внимание в группе уделяется чувствам. Именно к ним вновь и вновь возвращает ведущий участников круга, чтобы они поняли свое состояние. Вы, наверное, помните, что чувства — это язык души, и именно с помощью чувств она сообщает нам — и всем остальным участникам круга — о своем состоянии. Мы в кругу учимся понимать этот язык. Дело, впрочем, не в том, чтобы каждые пять минут заученно произносить: «А сейчас я чувствую тревогу... Вот появился страх... Сейчас я чувствую удовлетворение...» Такая игра в психологию никому не нужна. Разве вам понравится, если при вашем позднем возвращении до­мой к вам подойдет мама, и, внимательно глядя внутрь себя, задумчиво произнесет: «Когда ты приходишь домой так поздно, у меня возникает чувство тревоги, выражающееся в напряжении в спине и в общей усталости. Вскоре оно переходит в чувство стра­ха за тебя, и тогда у меня потеют ладони и я чувствую, как у ме­ня тяжелеет затылок, и тогда я плачу. А сейчас, когда я, нако­нец, вижу тебя, я испытываю чувство облегчения и гнева». По-моему, впору вызывать «скорую помощь». Психически нормаль­ные люди так не говорят. Естественная реакция мамы при встре­че с вами будет, если она вытрет глаза и скажет: «Слава Богу, пришел. Я так волновалась!» Так и в кругу, мы учимся не просто видеть свои чувства, а переживать, выражать их естественно, просто живем с ними вместе. Мы учимся проверять, адекватны ли наши чувства, они могут ведь и ошибиться, напутать. Для это­го мы в кругу очень нужны друг другу.

Один участник круга рассказывает свою давнюю детскую оби­ду на отца. Обида эта живет в нем до сих пор, и он сейчас пытается в кругу что-то с ней сделать. Для этого, рассказав свою ис­торию как можно более точно, он слушает обратные связи от участников круга. Кто-то сочувствует, кто-то не понимает — и так бывает, и очень важно разобраться, что же мешает человеку понять горе другого. И тут очередь доходит до одного участника круга, который существенно старше остальных, и старше самого автора истории. Этот участник круга, неосознанно заняв пози­цию отца автора, говорит: «Ну и что особенного? Сделал отец это и сделал, ты сам, наверное, виноват...» Почему он перенес на себя роль отца? Только ли возраст тому причиной? Это будет отдель­ный интересный разговор в кругу, а тут рассказчик начинает кричать на него, приняв этот перенос: он кричит на него как на отца. Тот неловко защищается ответной обидой. Ситуация восп­роизводится теперь уже явно в кругу, и автор истории встает пе­ред вызовом: что-то надо делать. Можно потрясти головой и ска­зать: «Прости, это же ты, а я кричал на тебя как на отца, ты ни при чем». Это самый простой, но не самый лучший вариант, по­тому что это уход от разрешения той старой истории. Можно ска­зать: «Я понимаю, что ты — не мой отец. Но можешь ты сказать, почему ты так ответил мне? Что ты чувствовал, когда я все это говорил? Я не могу спросить своего отца об этом, расскажи мне ты, я хочу понять отца, или хотя бы приблизиться к этому». Это уже начало прощения, потому что автор рассказа готов слышать иную точку зрения.

Мне кажется очень важным здесь то, что во время собрания группы все участники старались осознавать себя теми, кто они есть здесь, в кругу. Если бы перенос не обнаружился тут же, и автор рассказа стал сводить счеты с «отцом», который в кругу взял на себя эту роль, этот, из-за какой-то своей собственной, совершенно другой истории взяв­ший на себя эту роль, стал бы ему отвечать с позиции отца, «отругива­ясь» за какую-то свою историю, может быть, с собственным сыном, — они бы никогда не договорились. Каждый из них имел бы виду свою историю, они бы до конца не могли понять друг друга просто потому, что находились бы в двух разных историях и временах. Соблазн «про­играть сценку», этакая любительская спонтанная психодрама могла бы стоить дорого обоим участникам. Здесь каждый из них осознавал себя сейчас в кругу, собеседника как безопасного участника круга, который помогает ему разобраться в проблеме — и это дало большой эффект. Другой вариант — правильно организованная психодрама, с протагонистом, позволила бы автору истории увидеть ее по-другому, но это все же более искусственная техника, чем тот глубокий диалог, который шел в кругу.

Когда люди говорят о чувствах, есть обстановка честности. Они говорят о себе правду, и это возможно в особенной обстановке группы. Группа — это полигон, где размороженные чувства могут выплеснуться, и это не означает, что ты будешь наказан. В группе можно отрабатывать разные способы жить. Нельзя, впро­чем, сказать, что тебе это ничего не стоит: в группе живут всерь­ез, и там есть и слезы, и крик, и страх, и немалый... Это все же настоящая жизнь, но тут нельзя поплатиться за желание жить самой жизнью, как это было во времена активного употребления. В группе можно позволить чувствам быть, и тогда замороженные болезнью чувства вскипают как молоко, с шапкой пены из «нега­тивных», т.е. трудных для переживания, но таких важных чувств. Искусство групповой терапии позволяет этой пене не по­калечить никого, сойти, и тогда чувства живут, дышат, иногда кипят. Это похоже на то, как человек после искусственного дыха­ния и массажа сердца вдруг начинает дышать, всхлипывая, дви­гаться, говорить, ему непонятно, больно и страшно, но это уже жизнь, и все радуются и успокаиваются понемногу. Чувства — это не только язык души, но и ее жизнь, и потому так важно поз­волить чувствам разморозиться и быть.

Итак, группа, как сообщество становится двигателем терапии. Образуется новая единица — группа, которая становится цели­тельной для ее участников, и эта группа вовсе не равна сумме ее членов. Одной из очень важных функций группы является появля­ющаяся возможность для ее участников осуществить выбор между прежней жизнью — знакомой, но уже почти невозможной — действующего наркомана или алкоголика, и жизнью иной, соот­ветствующей их истинным ценностям³⁴. Осуществить этот вы­бор, сделать его реальностью, а не только намерением, во всей пол­ноте оказывается возможным только в группе.

Группа вовсе не определяется ее ведущим. Дело не в том, что­бы у нас был гениальный консультант, который двигал группу в том направлении, в котором он считает нужным - в конце кон­цов, если он работает хорошо, группа сама начинает лечить себя. Именно это, кстати, и происходит на группах Анонимных Алко­голиков и Анонимных Наркоманов. Группа сама по себе облада­ет огромной терапевтической силой и грамотная работа консуль­танта — это когда он «сидит в кустах» и наблюдает за процессом, который запущен и правильно идет в группе, при этом обеспечи­вая безопасность участников — но вовсе не лишая их возможнос­ти развиваться и выздоравливать. Это похоже на уличное движе­ние: нормально — это когда работает светофор, а не регулировщик стоит и машет руками. То же самое происходит и здесь. Нормально, когда группа работает сама по себе.

Кратко говоря о групповом консультировании в реабилита­ции, нужно отметить одно важное обстоятельство. Чем больше в программе информационных материалов и тренингов, - тем ме­нее она эффективна. Чем больше в ней развития «Эго» и трени­ровки навыков успешности жизни и повышения самооценки — тем хуже результат реабилитации, вплоть до отрицательного, даже не нулевого. У Роджерса (который вообще-то не занимался специально алкоголиками, но заложил фундамент всей групповой терапии), есть удивительно точное наблюдение³⁵. Очень кратко: был поставлен эксперимент - работали с двумя группа­ми алкоголиков. В одной работали в позиции психотерапии Род­жерса: сочувствие и поддержка того, что ты сам в себе имеешь решение проблемы, а терапевт помогает тебе его найти (сам его тоже не знает!). В другой группе с алкоголиками работали в ди­рективной форме: отрабатывали навыки и сообщали нужную ин­формацию. Еще была контрольная группа, с которой не работа­ли. Результаты таковы: понятно, что психотерапия Роджерса дала хорошие плоды, и они лучше, чем в «директивной» группе. Но вот удивительно точное наблюдение: результаты во второй, «директивной» группе были хуже, чем в контрольной группе, где с ними вообще не работали! Таким образом, акцент на дирек­тивные, «научающие» формы работы приносит вред. Это понят­но, если посмотреть на цели реабилитации. В директивных прог­раммах у пациента складывается впечатление, что он теперь сам может справиться с зависимостью, и это рождает в нем ложные надежды, которые лишают его даже остатков страха пе­ред болезнью.

 

 

Цели терапии в основной реабилитации³⁶

Программа «12 шагов».

Первый шаг. Есть несколько конкретных целей терапии в этот пери­од. Во-первых, это честное осознание своего положения как безвы­ходного на прежних путях действующего наркомана или алкого­лика. Наконец надо понять, что впереди стенка, и как бы ты на нее не напирал или прыгал — головой стенку не пробьешь, и сегодня страдает именно голова. В этом процессе человек бессилен спра­виться с зависимостью, которая тем временем делает с ним то, что она хочет, а он не управляет своей жизнью, не справляется с ней³⁷. Поэтому жизнь закономерно разрушается. Неуправляемость, т.е. все разрушительные последствия употребления, которые так му­чительны в жизни действующего наркомана или алкоголика, свя­заны именно с этим бессилием. Не стоит объяснять их какими-то другими причинами. Все просто: «это происходит потому, что я пью или употребляю наркотики», и можно прямо проследить эту связь. За каждым примером неуправляемости, который прямо кричит в жизни наркомана или алкоголика, стоит бессилие перед веществом и зависимостью от него. Можно научиться видеть эту связь, не прячась от этого факта. Раньше человек старался не ви­деть эту связь, потому что она означала ужасный вывод: надо пе­рестать употреблять, а «как раз этого я и не могу», и поэтому жизнь будет продолжать разрушаться. Чтобы не видеть этот ужасный вывод, алкоголик или наркоман очень старался объяс­нять свои злоключения другими причинами, в надежде, что дру­гие причины еще можно будет исправить, а тем временем продол­жать пить — и жизнь наладится. Не тут-то было, жизнь станови­лась все хуже, и это происходило вследствие бессилия перед зависимостью. Теперь наркоману придется увидеть все так, как оно есть на самом деле и «выставить счет» своей болезни.

Это трудная работа принятия факта своей болезни, т.к. нужно вспомнить, перестать вытеснять из сознания множество фактов, неопровержимо утверждающих это грустное — или отчаянно-гнев­ное — бессилие перед зависимостью и неуправляемость жизни. Временами это просто мучительно. Кроме того, эта цель прямо про­тивоположна тому, что обычно человек делал: убеждал себя в том, что еще не все потеряно, и надо пробовать вновь, несмотря на факты. Теперь на факты надо посмотреть и отказаться от тупи­кового пути. Группа помогает это прожить, не разрушившись. Это удается потому, что есть обстановка безусловного принятия самых тяжелых сторон жизни человека, доверие ему и надежда на то, что эта работа для него будет иметь смысл. В этом состоит работа по Первому шагу программы «12 шагов». Он звучит так: «Мы призна­ли, что бессильны перед алкоголем (наркотиками, наркоманией), признали, что наша жизнь стала неуправляемой». В английском оригинале звучит иное слово, admitted, т.е. «приняли». Попробу­ем понять, что это означает³⁸.

Возьмем опять образ: однажды мужчина обнаружил, что нес­колько лет назад у него родился внебрачный ребенок, он даже это­го не знал, так как когда он расстался с будущей матерью ребенка, она не сказала ему, что беременна. Вот теперь как-то он узнал: у не­го есть сын. Меняет это что-то в его жизни? Да нет, не особенно. Может быть, он почувствует ностальгию, или стыд, или вину... И все пройдет, а он уж постарается забыть об этой неприятной исто­рии побыстрее. Узнал — это почти ничего не меняет. Но он решил поступить по-другому: признать его своим сыном. Это очень труд­но: ему надо поехать к матери ребенка, поговорить с ней, познако­миться с сыном, сказать ему: да, я твоей отец. Вероятно, дать ему свою фамилию, или хотя бы запись в документах. Вероятно, посы­лать его матери какие-то деньги на содержание сына. Смотрите, это уже совсем другая позиция. Она стоит ему дорого: неприятнос­ти с сегодняшней женой, трудные разговоры с матерью ребенка, денег стало поменьше... Но зато он признал: это мой сын. Это пос­тупок порядочности, не так ли? Но есть еще одно: он может при­нять сына. Это означает удивительные вещи: он станет ездить к не­му, гулять с ним, воспитывать его. Он не просто станет перечис­лять деньги, но покупать ему вещи, знать размер его одежды, что ему нравится, что нет. Он будет заботиться о нем и действитель­но сделает его своим сыном, даже если он в нашей трудной жизни, как оказалось, живет отдельно. И еще он постарается как-то нала­дить добрые отношения с матерью сына, чтобы не стоять между ни­ми... Это самая трудная работа, но только она в полноте соответ­ствует тому, что называется: «это мой сын».

Так происходит и в жизни алкоголика или наркомана. Узнать, что он бессилен перед своей зависимостью, и что жизнь стала неуп­равляема — это непросто, потому что механизмы отрицания про­тивятся этому изо всех сил. Требуется долгий путь, чтобы, наконец, впустить в сознание эту грустную мысль: не могу справиться. Но признание — это другое. Это уже факт, ясный не только для себя, но и признанный перед людьми. Это означает определенные действия, трудные для наркомана или алкоголика, утверждающие этот факт не только в «тайниках души», но делающие его ясным и бесспорным: я бессилен перед алкоголем. Это автоматически озна­чает, что мне надо держаться от него подальше. А это, в свою оче­редь, означает работающую систему границ и бесспорное условие: не выпить первого глотка. Остановимся на этом поподробнее.

Вспомним образ сломанной линейки: вот она точно сломана, спо­ров больше быть не может, что она когда-нибудь «сама срастется» или вдруг «как-то окажется не сломанной». Сломана, и восстанов­лена с помощью другой прямой линейки. Что общего теперь у этой линейки с другими, изогнутыми или сломанными? Изогнутые, хоть бы и еще целые линейки, соприкасаются с ней только в точке (линии по ширине), так мало общего! А если наша восстановленная линейка попробует согнуться вслед за той, от нее оторвется ее пря­мая основа, и тут же она развалится на прежние изломанные поло­винки. Пить нашему выздоравливающему алкоголику нельзя сов­сем. Время, когда «линейка только гнулась» прошло безвозвратно. Первый глоток означает срыв, может быть и не мгновенный запой, но непременно все придет к этому, и скоро. И общение с другими пь­ющими людьми бессмысленно и опасно. Бессмысленно, потому что у трезвого и притом злого от дурацкой ситуации алкоголика мало общего с пьющими пусть и «независимыми» друзьями. А у действу­ющего алкоголика прежде всего одна, но пламенная страсть — вы­пить, и он совсем не понимает, почему ты «другой». А тяга, которая потом будет трепать нашего выздоравливающего алкоголика не один день после общения? Зачем же все эти муки? Легче просто «поставить себе границу», т.е. перестать общаться с пьющими людьми (но это не означает прекратить общение, оно есть как с выз­доравливающими людьми, так и с теми, кто не пьет.... Оказывает­ся, они есть... А если они соберутся пить — «ребята, без меня, я не могу».) Границы ставятся на места, где обычно пил или можно лег­ко сорваться: любимые скамейки, бары-кафе, гулянки на работе.

Наркоманы ставят границы и на атрибуты употребления: старают­ся держаться подальше от аптек, где покупали шприцы и таблетки, всякие прочие специфические предметы. Конечно, до абсурда дово­дить не надо: я продолжаю жить в своем подъезде (но уже не стою в нем часами с друзьями, как раньше), если некому больше купить лекарство, я пойду в аптеку (но не буду разглядывать витрину со шпицами и таблетками). Мне кажется очень важным, что человек не отказывается от людей из прошлого, считая их «плохими». Но пока они употребляют, я поздороваюсь с ними, не замедляя шаг. Если они перестанут употреблять, я смогу (может быть и не сразу) вновь дружить с ними. И уж конечно, помогу им, если они попросят о помощи. Они вовсе не плохие, они для меня опасны, у них «чума», и я заболею, как только войду в контакт. Дай Бог им не болеть са­мим, но я отвечаю за свои усилия остаться в порядке, и я это делаю.

Границы не всем понравятся. Многие сочтут их чрезмерными (они не знают, как мне было плохо в употреблении), другие решат, что я задрал нос (они не понимают, почему я это сделал, и что, мне плакат повесить на грудь, что они все равно для меня хорошие лю­ди?), третьи по печальной особенности действующих наркоманов\алкоголиков приложат все усилия, чтобы я не выдержал и сорвался («у бесов по мне план горит», вот и мутят воду, и если я сорвусь, ребятам я тогда трезвый глаза не мозолю, о них самих не напоминаю»). Ну и что? Есть люди, которые меня поймут. Кроме того, мне вовсе не обязательно нравиться всем, как денежка. Если я понимаю, что поступаю правильно, я могу так поступать, не уго­варивая всех кругом простить меня за это.

Границы — это только один из примеров того, как наркоман или алкоголик признает перед людьми факт своего бессилия перед зави­симостью. Отказ от первого употребления — второй пример. Ано­нимные Алкоголики говорят, что есть один самый надежный способ не напиться — не выпить первого глотка. Нечасто бывает, чтобы нас связывали и зондом заливали в горло спиртное. Обычно мы сами на­чинаем пить... И вот, можно не начинать. Для этого есть много средств, но когда (или если) в конечном счете, ни одно из них не сра­ботает, и все равно будет тяга, можно просто не употреблять только сегодня. Я не знаю, что будет завтра, я не собираюсь зарекаться на всю жизнь. Единственное, что в моих силах — сегодня остаться трез­вым. Если это очень трудно, можно разбить день по часам. Только в этот час я не выпью — а дальше посмотрим. Потом наступает дру­гой, потом следующий час... Хитрость в том, что у выздоравливаю­щего человека тяга развивается волнообразно, и достаточно какое-то время просто перетерпеть. Тяга схлынет, уже не нужно будет тер­петь, можно жить. Это не работает, если человек просто терпит, а не выздоравливает, тогда тяга его вымотает так, что рано или поздно он не выдержит. А у выздоравливающего человека это отличный при­ем, который сохранил трезвость и жизнь многим людям.

Но вспомните: мы только говорим о признании, а в оригинале формулы Первого шага звучит слово «приняли». Как принявший сына мужчина теперь сделал его частью своей жизни, так приняв­ший свое бессилие наркоман живет с этим совсем по-другому, спо­койно и радостно. Дело уже не столько в том, что у него есть грани­цы, отказ от первого употребления, осознание причины его преж­них злоключений. Дело, прежде всего в том, что выздоровление ста­новится естественной частью его жизни: посещение собраний Ано­нимных Наркоманов становится естественным делом, вовсе не тя­гостным «отбыванием повинности», а нормальной частью жизни, как умывание, еда, молитва, работа. Естественная осторожность уже не имеет характер запрета (границы), а стоит на уровне «не со­вать два пальца в розетку» — мы же не напоминаем себе об этом каждый день, просто так естественно живем, электричество требу­ет осторожности. Проявления своего бессилия в трезвой жизни (сны о наркотиках, особенное внимание к определенным темам но­востей, наличие хронического гепатита С, раздражительность и да­же тяга в определенных ситуациях) не вызывают у него паники и отчаяния, а становятся нормальным делом, задачей, которую мож­но и нужно решать. Не безрассудство, не равнодушное отношение к теме, но наоборот, трезвый взгляд на свою жизнь и необходимое присутствие в жизни темы выздоровления — признаки такого при­нятия. Как усыновивший своего ребенка мужчина находит в этом много радости и смысла, о котором он раньше и не догадывался, так и принявший свое бессилие перед зависимостью наркоман или ал­коголик открывает благодаря этому принятию глубины, о которых он и не подозревал.

 

Второй шаг. Убедиться в том, что прежний путь тупиковый, не­обходимо для того, чтобы искать путь другой. Другой путь лежит в осознании простого факта, что выход — есть. Это значит, что его можно искать, и любой другой путь — уже путь. То, что человек не находил его до сих пор, не означает безнадежности. Обычно гово­рят, что помогает опыт тех, кто идет на этом пути на шаг впереди тебя, и видно, что у них жизнь улучшается — может быть, и у ме­ня что-то получится? Конечно, пример выздоравливающих людей вдохновляет. Но, мне кажется, это не единственная причина. Па­циент начинает надеяться, что этот иной выход есть именно для него, и не очень похоже, чтобы он так легко переносил на себя чу­жой опыт. Во всяком случае, когда мама говорила ему про Васю из соседнего подъезда, который перестал «колоться» и начал новую жизнь, это не помогало: Васина жизнь была критически невоз­можна для самого пациента. А тут происходит нечто иное: уже сей­час, в кругу он начинает видеть некоторые признаки улучшения.

Например, когда он сказал, что под личиной «своего парня» у не­го, может, и нет никого, что он не знает толком, кто он (читай: «Ме­ня можно видеть? Есть ли моя личность вообще? Можно ли меня лю­бить?») — ему ответили спокойным принятием. Никто не стал жа­леть, уговаривать и убеждать — просто встали рядом, и он понял, что сейчас, уже сейчас его видят и рядом стоят: значит, он — личность. Это оказалось больно и страшно, он потом несколько дней проверял, не бросили ли его все-таки. Но вот уже стал дышать и жить в нем тот подлинный характер, который уже он сам видит, как личность.

Сейчас, в своей собственной жизни человек обнаружил правиль­ность формулы Второго шага: «Мы пришли к убеждению, что Си­ла, более могущественная, чем наша собственная, может вернуть нам здравомыслие».

Оказывается, что этот иной путь сегодня, сейчас реализуется в его жизни в кругу, и это уже не просто надежда на выздоровление: мол, есть выход, ко мне может вернуться здоровая жизнь, — но на­чало выздоровления прямо здесь. Теперь уже с этого пути его может сбить только срыв, сам он с него не захочет уйти. Человек начинает размышлять о том, откуда взялся этот новый путь в его жизни. Ока­залось, что есть Сила, более могучая, чем он сам, (хотя сам он так старался! — а не получилось...) которая возвращает ему здоровую жизнь. Или «здравомыслие», как говорят в группе: они верят, что от здоровых мыслей происходят здоровые поступки и, соответ­ственно, здоровая жизнь в целом. В английском оригинале так и звучит: sanity, т.е. «здоровье». Жаль только, что в русском перево­де этого слова звучит медицинский оттенок: здоровье мы обычно понимаем, прежде всего, как телесное. Поэтому более правильно бы­ло бы перевести «вернуть здоровую жизнь», но именно к этому при­ходит в логике размышлений выздоравливающий по «шагам» ал­коголик или наркоман. Что же это за Сила, возвращающая здоро­вую жизнь? Эта Сила, конечно, из его опыта — процесс с теми людь­ми, в котором он оказался в выздоровлении. Формулируя помощь, которая позволила ему найти «дверь» рядом со «стенкой», которую он столько времени безуспешно пытался пробить, он формулирует свой опыт взаимодействия с Силой. Оказывается, что это только на­чало, и помощь продолжает действовать в его жизни.

Во-первых, вероятно, это консультант, личный контакт с кото­рым, принятие друг друга и доверие позволили ему войти в круг. Этот контакт сохраняется во все время терапии, укрепляется и как бы прорастает в более глубокие слои жизни, так что консуль­тант перестает восприниматься как некое чудо в ужасе обыкно­венных дней действующего наркомана, а становится другом и партнером в этой жизни, а она уже перестает хотя бы от этого быть столь ужасной. Пропадает одиночество и возникает доверие и по­нимание, раздвигающее горизонт жизни от стены, в которую уперся лбом, до приемлемых размеров.

Если это консультант, то контакт этот особенный. Подробнее этому сто­ит посвятить отдельную главу в другой книжке, но скажем в двух сло­вах, а остальному придется пока поверить. Консультант служит пациен­ту, но не наоборот. Поэтому все, что происходит в этом контакте, имеет одностороннюю направленность. Нередко пациент пытается сделать этот процесс взаимным, чувствуя, что это упрочнит дружбу, что, конеч­но, правильно, но невозможно без потерь для пациента. Профессиональ­ная позиция консультанта заставляет его избегать взаимности в отноше­ниях, сдерживая пациента в его стремлении «отплатить дружбой», и тогда это вознаграждается во много раз больше тем, что пациент выздо­равливает, а именно это и есть высшая цель консультанта.

Если же отношения не профессиональны — например, друг на собраниях Анонимные Алкоголики, или даже т.н. «спонсор», т.е. человек из Сооб­щества АА или НА, который бескорыстно делится своим опытом выздо­ровления с менее опытным собратом, — тогда контакт может быть и впол­не взаимным. Иногда к этому приходят и консультанты с пациентами, но тогда уже вне рамки своих профессиональных отношений, т.е. спустя го­да два после окончания формального курса реабилитации в центре.

Благодаря этому контакту с одним человеком — консультантом или просто другом — как с посредником, пациент может войти в группу. Он тогда вовсе не передает кругу функцию консультанта, но качественно ее расширяет. Круг, состоящий уже из 8-10 чело­век (вряд ли больше), становится для пациента такой мощной си­лой, изменяющей его жизнь, что основная реабилитация соверша­ется именно здесь. Именно в кругу выздоравливающих одновре­менно с ним людей пациент находит недостающие ему в жизни открытость, доверие, готовность к изменениям, надежду. Если ал­коголик или наркоман выздоравливает не в реабилитационном центре, то таким малым кругом становится неформальный круг более близких приятелей в сообществе АА или НА, и там воспроиз­водится в некоторой степени та же система отношений помощи.

Но замкнутость на малом круге еще не дает нашему пациенту достаточно средств для выздоровления. В какой-то момент он на­ходит для себя сообщества Анонимных Алкоголиков или Аноним­ных Наркоманов как необходимый ресурс. Дело здесь не только в том, что опыт, передаваемый на этих собраниях, гораздо шире, разнообразнее и глубже, чем опыт малого круга. Конечно, ведь и людей больше, и разные они, и срок выздоровления уже значи­тельно отличается от 1-3 месяцев малого круга. Но, мне кажется, есть еще один очень важный фактор, вновь качественно меняю­щий глубину выздоровления. Принадлежность к движению выз­доравливающих людей создает некую абстрактную общность, соз­дающую дистанцию к опыту людей, достаточную для того, чтобы этот опыт мог быть усвоен нашим пациентом.

Посмотрим это на таком примере. Многие мои пациенты имели неудачный — чтобы не сказать травматический — опыт религиоз­ной жизни. Церковь их выталкивала в лице служителей или «ста­рушек», которым не «подходили» эти грешники («Плохо, очень плохо. Молиться вам надо, молодой человек. И немедленно оста­вить эти ваши занятия наркотиками. Надо решительно отказаться от греха!» — как будто наркотики хуже осуждения, в котором каем­ся ежедневно...). Или просто они сами говорили себе эти же слова, и не могли войти в храм, «такие грязные». А может, как Марию Еги­петскую, что-то гнало их от святыни, и это что-то — отсутствие по­каяния. Но, так или иначе — они поняли, что помощь Божья — не для них. Увидев людей в малом кругу, они поняли, что другим по­хожим на них, тоже наркоманам, помощь Божья есть. Но вот сле­дующий шаг — перенести этот опыт на себя — они все же не могут. Потому что Бог помог Саше и Маше, но я же не Саша и не Маша, а наоборот, Дима. Я внутри себя знаю, что я — другой. Но когда на собраниях Анонимных Наркоманов, в книгах обоих сообществ они видят, что Бог помогает наркоманам, это уже просто: наркоманам, а я вот как раз наркоман Дима. Множественность и потому обезличенность опыта помогает его принять без излишней критики, помо­гает пробовать — и тут он обнаруживает, что у него получается об­ращаться за помощью к Богу. Теперь это уже его личный опыт, ко­торый невозможно забыть и приходится развивать.

Обычно говорят, что переносится на себя именно личный опыт человека, сидящего напротив. Абстрактный опыт перенести невоз­можно. Это верно, если человек напротив «вещает» нечто «вооб­ще», отсюда и правило: «говори о себе и от себя». Но если не чело­век, а сообщество в целом, как очень большая группа людей, зани­мающихся выздоровлением вот уже 70 лет, обезличивает этот опыт (подумайте, не в этом ли главный смысл анонимности сообществ!), тогда он может быть перенесен на себя уже гораздо проще. Есть ана­логия в медицине, где в практике пересадки некоторых тканей от одного организма к другому (клетки костной ткани, поджелудоч­ной железы), существуют специальные методы обработки этих тка­ней, которые лишают их индивидуальности, что и помогает орга­низму принять чужие для него клетки донора без отторжения.

Эти три последовательных примера того, как человек видит Си­лу, более могущественную, чем он сам, которая возвращает его к здоровой жизни, показывают, что это понятие расширяется по ме­ре того, как человек продолжает выздоравливать. Но слово Сила неспроста написано с большой буквы: уходя от личности и вполне диалектически возвращаясь к Личности на ином уровне, человек начинает замечать присутствие Бога-Личности в своей жизни по следам этого Присутствия. Обычно это называют чудом (есть даже такое обещание в сообществе: «жди чуда!»), но все же это просто следы Присутствия без нарушения обычного хода вещей. Чело­век, (уже не хочется писать «пациент»), придя на собрание АА с проблемой, не решился высказать ее вслух — и услышал решение ее в высказывании другого участника собрания, как будто специ­ально для него предназначенное. Друг позвонил ему именно в тот момент, когда он уже решил, что пойдет пить, потому что никому не нужен — и развеял морок зависимости. Человек рядом предло­жил помощь, когда казалось, что помочь уже нельзя. И все эти со­бытия оказываются удивительно координированы, как будто не­видимая палочка дирижера давала знак этим людям точно вовре­мя. Удивляясь и боясь назвать Личность Его именем, человек за­мечает Бога в своей жизни.

Вновь вернувшись к английскому оригиналу формулы шагов, мы заметим здесь вновь смысловой нюанс, потерянный в переводе. В оригинале звучит came to believe, т.е. поверили. «Убедиться» как в русском тексте — это скорее «подойти и пощупать», увидеть фак­ты. Вера же — это «осуществление ожидаемого, уверенность в не­видимом»³⁹. Это то, что уже состоялось в моей жизни, в чем я уве­рен, хотя и не вижу, спокойной и твердой уверенностью живет мой ум. И я на это очень надеялась, всю жизнь надеялась, хотя и наде­яться-то по совести было глупо, а я все равно надеялась... а теперь уверена, точно так. Есть Сила, более могущественная, чем мы, ко­торая может вернуть нам здоровую жизнь. И вот, я пришла к этой вере, поверила. Это очень крупно, но и как было не поверить, если Сила Сама показала Себя в моей собственной жизни?

Может быть, человек и не прошел всего пути, прослеженного сейчас в этой главе: отдельный человек — малая группа — сообще­ство — Личность. Пусть он только идет по нему, но Второй шаг уже в нем работает: некая Сила, ему еще неведомая, возвращает ему здоровую жизнь прямо сейчас. Это надежда, которую нельзя поте­рять. Это опыт, к которому можно возвращаться в разных жизнен­ных ситуациях, даже и не в связи с зависимостью, как вы понимаете. Если у тебя работает Второй шаг, теперь ты не пропадешь. Только бы он работал — а для этого тебе надо работать по нему.

 

Третий шаг.

Трепетный опыт Встречи невозможно в полноте передать даже и на собраниях, поскольку это интимная область духовного опыта. Но именно этому внутреннему пониманию Бога и адресован следующий шаг программы «12 шагов», утверждающий доверие Богу. Если Он так близок мне, что видит меня в моей внутренней боли, я могу дове­рить Ему свою жизнь. «Приняли решение поручить свою волю и жизнь Богу, как мы Его понимали» — вот формула Третьего шага.

 

Поручить можно, конечно, не консультанту, не группе, не опы­ту сообщества АА в целом — а Тому, Кто так близко от меня, что может взять мою жизнь, если я Ему ее передам. Было бы совер­шенно ужасно, если бы от меня потребовали бы подчинения неко­му гуру-консультанту, или политбюро — малой группе, или пар­тии-сообществу. Верить можно, как мы знаем, только в «вещи не­видимые». Все в душе противится поклонению идолам, из каких бы замечательных людей я их не «лепила». Но стоит только сде­лать из них идола — и все хорошее кончается, а начинается дрему­чий лес самообманов и гордыни. Третий шаг, поэтому неизменно требует от нас формулирования объекта веры.

Сделаем некое отступление. Вера у людей была всегда. Нет ни одного исторического народа, который бы не имел веры — разная, но она была. Верили и мы всю свою жизнь, кто в коммунизм — светлое будущее (вполне невидимая вещь), кто в добро и справед­ливость, кто в любовь, кто в удачу и счастливую звезду с судьбой, кто в себя.... И в последнем мы проиграли. Может быть, все по той же скучно-простой причине: идола нельзя делать и из себя тоже. Но и в невидимые вещи вера не равноценна. Скажем, верит чело­век в справедливость. Кричит об этом на всех углах, мол, справед­ливости хочу. Посмотришь повнимательнее, а он хочет справед­ливости как-то однобоко, чтобы при этом ему было хорошо. А хо­чешь, справедливо, но наоборот? Вот по справедливости, ты, нар­коман, должен сидеть в тюрьме, такие у нас законы. «Пройдем­те»? Ладно, законы плохие, так может ты посчитаешь, сколько денег ты отнял у родителей и остальных людей и пойдешь их зара­батывать и отдавать? Как это — невозможно, а где же справедли­вость? А как насчет того, чтобы твои дети стали наркоманами в уплату за то, что ты своим родителям сделал, теперь «покушай» сам? Ну, или хотя бы чтобы наркоманы «очистили» твою кварти­ру? Не нравится? Не получается что-то у тебя верить в справедли­вость... Или в любовь верит человек до самозабвения, и если какая «новая» понравилась, тут же бросает предыдущую «партнершу» (так это там называется), и устремляется за новой «любовью». А как же любовь той, кого ты бросил? Выходит, ты веришь только в свою любовь? Ну, это по-другому называется: ты веришь в свое удовольствие, ты просто нормальный эгоист, вот и все. Очень трудно нам верить в такие «невидимые вещи» ...

И все же в каком-то смысле каждый из них прав. Хочется свет­лого будущего, да для всего человечества. Ради любви мы готовы многим жертвовать. К справедливости тоже стремимся. И добро, в конечном счете, действительно победит зло, но только не так, как сейчас хочется. Все это частичные правды, ракурсы, отблески иной Правды, которая все же абсолютна. Ведь что удивительно, каждый из них верит в эту абсолютную Правду, но называет ее по-своему, приписывая Всей Ей видимый ему аспект, ракурс. Не эту ли Правду некоторые из нас искали, когда начинали употреблять свои вещества? Заблудились мы, конечно, до невозможности, но потребность искать Правду осталась. Вот к этой потребности и об­ращен Третий шаг программы.

Это не абстрактный поиск объекта веры. Нам, простите, иначе не выжить. Нам нужно не ошибиться в этот раз, потому что для кого-то вера вещь абстрактная, а нас она сейчас спасает в виде не­кой Силы, и нам нужно научиться теперь уже самим опираться на Нее, обращаться к ней, искать и находить помощь. Не ждать, ког­да эта какая-то Сила меня спасет, когда мне плохо, а быть с Ней в контакте, в сотрудничестве в моем выздоровлении. Это очень конкретно: надо понять, во что же, в Кого я верю, и научиться вза­имодействию с Ним.

Третий шаг не означает, что я отказываюсь от своей жизни, уже поручив ее Богу. Это святость, и в нашем положении далеко до нее, не будем обольщаться. Но Он может так быть со мной, участ­вовать в моей жизни, как я это видела, — теперь так может быть всегда, если я свою жизнь буду соизмерять с Его присутствием. Это просто: вот ты веришь в Бога, каким ты Его видишь в своей жизни, Его Присутствие было показано тебе в твоей жизни, ты это понял и вновь принял в свою жизнь. Разве ты при Нем сможешь радоваться победе над другим человеком, наорав на него и увидев его страх? Разве сможешь пройти мимо того же друга в депрес­сии? А когда увидишь, какой сегодня закат, может быть, огля­нешься внутри себя на Него?

Несколько необходимых замечаний. Осознание своего выздо­ровления, уже происходящего сейчас с помощью более могущест­венной Силы, как опыта Встречи и Присутствия этой Силы в моей жизни здесь и сейчас, и, наконец, способность разглядеть: что же это за Сила, что я сейчас вижу в своей жизни — все это вовсе не оз­начает какого-то таинственного (ах!) «Очень духовного» опыта. Упаси Боже от этого обольщения себя самого. Когда в группе кто-то начинает богословствовать, возведя глаза к небесам, обычно и у группы, и на худой конец, у консультанта хватает жесткого чувства юмора, чтобы унять новоявленного «пророка». Есть фак­ты, изволь их придерживаться. Вот, скажем, закат, хорошо. Ты почувствовал, что есть Создатель. А как это связано с тобой сейчас, что в твоей жизни сейчас меняется от того, что Создатель есть в твоей жизни? Вы вместе смотрите на этот закат? Он показал этот закат сейчас тебе? Если человек может это все внятно объяснить, он перестанет болтать. Если не может — можно услышать реакцию круга, и там найдется ответ... который станет ответом здравомыс­лия для «пророка».

С другой стороны, Третий шаг не означает и формулирования своей религиозной принадлежности, церковности. Программа «12 шагов» предназначена для всех людей, в том числе и не готовых сейчас — или когда-либо — прийти в какую-то религиозную кон­фессию. Это очень личный опыт Встречи, и только. Церковный путь, если он возникнет, совершится вне работы по программе, и будет вполне личным делом выздоравливающего человека. Выска­зывания на собраниях, в которых звучит гордость «я — православ­ный» или «я — буддист» есть только гордость перед другими выздо­равливающими людьми, отделяющая от них и вносящая смуту⁴⁰. Поэтому на собраниях АА и НА запрещена проповедь. Для испове­дания своей веры есть другие места, где люди будут слушать имен­но исповедание твоей веры, а здесь они для выздоровления, и любая проповедь неуместна. Это важно еще и потому, что выздоравливаю­щие алкоголики и наркоманы — народ уязвимый, мы готовы пой­ти за каждым, лишь бы было похоже на выздоровление... Нельзя использовать слабость человека для того, чтобы завлечь его в Церковь. Пусть он сам в слабости своей придет в нее — он будет при­нят, а проповедь, преподносимая под соусом выздоровления, явля­ется духовным насилием. Этим грешат многие церковные реабили­тационные центры. Программа «12 шагов» этим не грешит, и по­тому не является ни церковью, ни сектой. А поэтому совместна со свободным духовным поиском человека. Что для меня, православ­ного человека, критически важно: иначе бы православным приш­лось выбирать между АА и Церковью, и это было бы катастрофой.

Иногда думают, что когда в реабилитацию приходит верующий человек, ему проще, потому что он знает Бога, и ему не надо искать, «как он Его понимает». Это, конечно, ошибка. Мне приходи­лось много раз слышать пустые, скучные односложные ответы на вопросы по Третьему шагу в форме анкеты советских времен: не был, не состоял, не участвовал, всей душой «за»... За время упот­ребления вера алкоголика или наркомана бывает так выхолоще­на, замучена, полна отчаяния и неверия, тщательно от себя само­го скрываемого, что тут еще надо «место расчистить», в том смыс­ле, чтобы убрать заученные фразы, вновь и вновь возвращая чело­века к разбору того, как он сам это конкретно видит в своей жиз­ни, и что эта фраза означает для него сейчас — и опять напоми­нать, что в соответствии с Евангелием, последним пророком, по словам Христа, был Иоанн Креститель, а наш пациент на него не очень похож. Не самозванец ли?

Смысл работы по Третьему шагу сводится к тому, чтобы понять, в Кого веришь, и как эта вера сейчас действует в твоей жизни в выз­доровлении. К тому есть конкретные факты и дела самого человека, соответствующие его вере — или нет. Надо понять, как человек хо­чет теперь жить, и принять вновь это решение в свою жизнь. Это вовсе не значит, что теперь он будет жить праведно — тогда бы Программа на этом закончилась. В том-то и дело, что принятое ре­шение очень трудно осуществить, и для того служат следующие ша­ги, но это уже будет позже, в период продолжения реабилитации, Четвертый шаг требует большей зрелости в выздоровлении.

Решению поручить свою волю и жизнь Богу, как я Его понимаю, противостоит мое желание действовать самостоятельно без оглядки на кого бы то ни было, делать то, что я хочу, т.е. по своей воле. В за­даниях рассматриваются многие примеры того, как можно посту­пать «по воле Бога» или наоборот, своевольно, и заодно возникает вопрос: а как можно знать вообще волю Бога? Ответ приходит в прос­тых примерах. Материи это столь высокие, что их скорее можно про­иллюстрировать, чем аналитически строго изложить. Мы же не бо­гословы, мы консультанты-практики, помилуйте, давайте попроще. Вот пример: сидит в кругу наркоман Паша с тремя неделями трезвости, едва начинает приходить в себя. Рассказывает свою проблему: «У меня есть сын шести лет, вот уже два года сын живет у тещи, потому что жена пошла на работу. Теща не дает с ним ви­деться, а я имею право!». Итак, проблема неразрешима в корне: те­ща злая, но на нее же не в суд подавать, жена тоже злая, наплевав на сына, пошла искать работу, я ей говорил: сиди дома, ничего бы не случилось, а жена не слушается. Другими людьми нам управ­лять не удается, нашему герою остается только пропадать. Но если «включить» Третий шаг, может быть, проблема и найдет свое реше­ние. Возникает простой вопрос: а в чем воля Божья в этом случае?

Видеться с сыном. Кому? Наркоману с тремя неделями трезвости, который с трудом сидит в очень благоприятной для него обстанов­ке? Ты уверен, что ты нужен сыну? Нет, сын нужен тебе! Вот это по­хоже на правду, значит, ты это делаешь не ради сына, а ради себя, чтобы себя утешить и согреть? Конечно, здесь ты тоже прав, тебе нужно тепло и любовь. Но посмотри, не похоже ли на своеволие: хо­чу увидеть сына, и, не смотря ни на что, хочу, а мне не дают! Тогда эта теща, как ни странно для тебя звучит, исполняет волю Божью: следила за твоим малышом, пока ты «кололся», следит и теперь, когда ты выздоравливаешь. И бережет нервы и покой сына, кото­рый сейчас увидит тебя — испугается. Похоже, что ты сейчас не ну­жен своему сыну... А вообще-то, конечно нужен. Выздоравливаю­щий. Выходит, ты сейчас работаешь именно на свое желание уви­деться с сыном — выздоравливаешь. А можешь ты надеяться, что если ты будешь выздоравливать, наступит такой день, что тебе раз­решат с ним видеться, и это будет в воле Божьей? То, что сейчас не­разрешимо для тебя, станет возможно в воле Божьей? Да... А ты знаешь, когда это наступит? Нет... А довериться можешь, что как только будет хорошо ему и тебе — смотри, вам обоим! — так сразу и будет случай вам встретиться? Может быть, это и есть решение?

Важное замечание: Третий шаг не отменяет факта бессилия пе­ред зависимостью. Она остается на всю жизнь. Но вытекающая из бессилия неуправляемость перестает «вытекать»: Бог, как я Его понимаю, берет на Себя осуществление того, что мне так критичес­ки нужно, и неуправляемость, разрушающая мою жизнь, не наступает. Поэтому по-прежнему очень важно видеть бессилие в своей жизни и вовремя отдавать проблемы Тому, Кто может их ре­шить, чтобы не было неуправляемости.

В Третьем шаге до человека доходит простая истина: если Бог волен так выстроить события вокруг человека, что они служат ему в беде, то, если он не сумасшедший эгоцентрик, он поймет, что как ему служили, так и он служит! А это означает, что Бог уже и так участвует в его жизни, но можно быть с Ним заодно в Его делах добра, а можно идти против Его воли, и кто тогда победит? И так ли я буду рад победе своеволия? И, похоже, это со мной уже было?

Это все очень сложные вещи, которые переворачивают всю жизнь человека. И, конечно, это до конца не происходит в первые три месяца его трезвой жизни. Но представление о том, что именно про это и говорят люди, которые выздоравливают, формируется к концу основного выздоровления. Иначе трезвость будет мучитель­ной борьбой с самим собой и неизбежно закончится победой зави­симости. Как сказал мне один пациент: «Я решил не пить, и дер­жался, а потом как-то себе позволил... Не должен был позволять. Опять скрепился и держусь. И почему-то опять позволил...» Ему даже не приходит в голову, что это не в его власти — решать или позволять. Вместо того, чтобы терпеть и с неизбежностью, вынуж­денностью вновь начинать пить, ему бы догадаться, что все решено за него: ему болезнь положила пить, и он не властен в этом реше­нии. А выход в том, чтобы найти Того, Кто решит это за болезнь и за него, а болезнь капитулирует. Вот и пошел он на собрания АА, да каждый день. Как-нибудь Бог там донесет до него Свое решение. Потому что собрания АА — это одно из тех проверенных мест, где Бог помогает алкоголикам. Там он встретит тех, кто в своей трез­вости совсем по-другому живет.

Как замечательно сказал один наш выздоравливающий нарко­ман: «Моя трезвость определяется моей верой. А моя вера состоит из трех частей: веры в себя, веры в людей и веры в Бога. Когда стра­дает хотя бы одна из них, хотя бы одна недостаточна — я могу сор­ваться. Поэтому я буду укреплять свою веру практикой».

Понятно, что это только начало выздоровления. Но качество жизни в это время кардинально отличается от того, что было в пос­ледние 7-10 лет жизни наших пациентов. Если они ошибутся (а ошибки и срывы бывают, конечно, о них чуть дальше), они не за­будут этот опыт и будут, как минимум скучать по нему. И, если хва­тает сил, будут возвращаться. Силы же можно искать все в тех же отношениях доверия и поддержки, которые складываются в основ­ной реабилитации. Итак, у наших пациентов появляются реаль­ные шансы выздоравливать.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: