Вертолёт, доставивший нас из Еревана в Спитак

        Прощаемся с пилотами вертолёта. И тут выясняется, что у них проблемы. Вертолёт неисправен. Сесть-то он сел, а вот взлететь он уже не может. Уходим со стадиона и временно располагаемся около развалин детского сада с фонтаном во дворе и разрушенным плавательным бассейном. И, как символ бедствия, на куче развалин детсада лежит детская игрушка – кукла.

       Мы с «Бородой» уходим в штаб, руководящий спасательными работами. Идём по улице, залитой потоками патоки, текущей из лопнувших резервуаров – танков цеха «лимонки». За железными решётками, окружающими бывшее полуразрушенное адми-нистративное здание, во дворе поставлены две просторные палатки штаба. Подступы к нему охраняют, сцепившись локтями, милиционеры, а вокруг орущая, не слушающая никого, кроме себя, толпа. С трудом пробираемся к цепи милиционеров и объясняем, кто мы такие и что мы хотим. Нам повезло: в этой шеренге есть наши земляки – курсанты Саратовского училища МВД. Они прибыли в Спитак после землетрясения одними из первых. В воздухе, как они сказали, ещё стояла пыль. И это их заслуга в оказании помощи раненым в первые часы. Они находились в Карабахе в командировке, были подняты по тревоге и потом в Спитаке более суток работали непрерывно, помогая всем, кто нуждается в помощи. Заслуги их в этом деле по-настоящему не оценены до сих пор.

        Представляемся руководителю штаба Норику Мурадяну и просим его направить нас в горные селения. Недолгое раздумье, и следует отказ. Нет транспорта и нет карт местности, даже пешее передвижение невозможно. Дурацкая игра в секретность лишила почти все службы и население подробных карт местности. И возникали парадоксы. Наши карты недоступны, так как они на секретных листах. Но когда возникала острая нужда, американские спасатели по спутниковым каналам получали в кратчайший срок подробнейшие, новейшие карты. И делились ими с нашими спасателями. Какова абсурд-ность ситуации? Бюрократия засекречивала родную страну от своего же народа. И видимо, желая от нас отвязаться, нам предлагают идти на сахарный завод. Там спасателей мало, возможно, не будем лишними.

- 11 -

        Возвращаемся к ребятам. У развалин детского сада видим печально стоящую женщину. Подумали, что она здесь потеряла кого-то, но, обернувшись к нам, она вдруг сказала, что здесь, на этом месте, случилось чудо. Накануне землетрясения были толчки, и перед ними выли собаки. 7 декабря в доме рядом она стирала бельё и, когда вдруг завыли собаки, она кинулась в детский сад. Всех детей вывели из здания. Замешкалась только одна девочка. Она и пострадала. Кукла на развалинах – это памятник ей.

       Вообще, случись удар позже на 4 или 5 минут, сколько ребят остались бы живы. Была бы в школе перемена, дети были бы на улице.

       Ребята подыскали площадку для лагеря, и мы перебираемся туда, ставим палатки, устраиваемся, огораживая лагерь, благо обломков мебели вокруг валяется в избытке.

           Мы приступили к работе                               Таким был весь Спитак

       Оставив в лагере дежурного, группа идёт туда, где вроде бы кипит работа. Это оказались развалины 5-тиэтажного корпуса лаборатории цеха лимонной кислоты – «лимонки». Шуму и криков вокруг много, но результаты ничтожны. Вручную к развалинам не подступиться, а грузоподъёмности 15-тонного крана не хватает. Он только может приподнимать зажатые обломками плиты и отрывать от неё куски. Прораб Ашот, командующий этими работами, в отчаянии от результатов. Поздно вечером за ужином ребята, обсуждая результаты дня, пришли к выводу, что так вести работы нельзя. Рядом с нами оказалась воинская часть. У неё есть инженерная машина. Это танк, с которого снята башня, навешен огромный бульдозерный нож и мощная 75-тонная лебёдка. Догова-риваемся об использовании этой машины. И утром она приходит вместе с нами на развалины «лимонки». К этому времени у нас после горячих обсуждений сложилась технология разборки развалин этого здания, и мы принялись внедрять её в дело.

       Ашот горячо одобрил нашу инициативу. Мы нашли методы этой работы, совместно отработали её приёмы. Вот они. С помощью ломов и лопат очищаем верхнюю поверхность бетонной плиты от обломков, могущих упасть и повредить людей, нахо-дящихся под ней. Пробиваем отверстие в плите, зачаливаем её тросом крана и припод-нимаем. Два спасателя ныряют под плиту и осматривают открывшееся пространство. Затем, если там ничего не обнаружено, тросом 75-тонной лебёдки зачаливаем эту плиту и инженерная машина, заякорившись бульдозерным ножом, по команде с рёвом выволакивает плиту. И работа пошла. Крики: «Вира», «Майна», «Пенза, цепляй», «Вира лебёдка», «Майна лебёдка», – стали слышны днем и ночью.

      За двое суток мы вместе с группой Ашота разобрали таким образом все пять этажей и подвальное помещение лаборатории и никого не нашли. Если бы нам знать, что все работницы лаборатории лежали под обломками её стен, и мы по этим обломкам ходили!! От сознания этого становится не по себе. Их многих нашли в этих обломках не в нашу смену и поняли их поведение в беде. В момент удара они кинулись к окнам и в это время стены рассыпались. Однако одну живую всё же откопали. Она ещё была в сознании и на глазах у всех умерла. Её убил синдром длительного сдавления – крэш-синдром. Врач, который прибыл слишком поздно, плакал от бессилия ей помочь. Надо было наложить жгут на пострадавшую конечность сразу же после её обнаружения, но по незнанию этого

- 12 -

не сделали, и токсины из повреждённой руки, проникшие в кровь, убили её. Она постепенно потеряла сознание и угасла. Для таких пострадавших существует единствен-ный способ помочь – подключить их кровоток к аппарату искусственной почки. Но на всём пространстве бедствия этих аппаратов были единицы. Да и незнание коварства крэш-синдрома, известного с давних пор, также погубило многих спасённых.

        Позже в газете «Правда» я прочитал заметку спецкора об этих работах на «лимонке». В ней было сказано и о нас: «… на четвертый день прибыли крановщики из Пензы…». Корреспондент не беседовал с нами, и присвоение нам квалификации крановщиков – на его совести. Среди нас были только инженеры разных специальностей от механика до электронщика и связиста, и с нами – здравый инженерный смысл.

        Постепенно наладился наш быт. Живём в двух палатках. Ночёвки холодные, а на улице мороз доходит до - 10 градусов Цельсия, но мы привычны, и это нас мало беспокоит. Наши запасы минералки пришлось занести в палатку. Там хоть на несколько градусов теплее. Однажды ночью нас разбудил чей-то крик: вода в бутылках всё же замёрзла, бутылки полопались и подмочили наши спальники. Но днём ещё было тепло, и мы чувствовали себя нормально. Дрова в изобилии, дежурные наши на высоте походной кулинарии. Единственное, что нам непривычно – это горько-солёная минералка, на которой готовят и чай, и суп.

       Трясло землю и днём, и ночью. Шли последние толчки, так называемые афтершоки. Ночью земля шевелилась под нашими палатками, гремело железо на развалинах сахарного завода. Однажды поздним вечером во время нашего ужина земля под нами вдруг сильно дёрнулась. Свеча, стоявшая на перевёрнутом блюдце, упала и погасла. Суп в наших блюдах расплескался, а мы сами попадали со скамеек, на которых

сидели. В темноте раздался истошный крик Володи Белякова из палатки (Андреевича по нашей обыденности). Он только нагнулся, чтобы в неё войти, и тут же улетел от толчка в дальний угол палатки. Когда он вынырнул из неё, объяснил причину своего крика: он подумал, что кто-то над ним подшутил и двинул его сапогом под зад. Наутро объявили, что был толчок силой 6, 5 баллов по шкале Рихтера.

           Работы на «лимонке» закончились. Печальные развалины её были теперь пустынными и мёртвыми. Начались работы во вспомогательных цехах и в цехе готовой продукции. Ходить по ним было опасно, и после нашего обследования их взорвали. Обломки чуть не задели наши палатки. В кузнице возле пневмомолота обнаружили тело. Взять его можно было только с помощью нашей лопаты, нами потом сожжённой. В цехе варочных котлов родственники обнаружили около рабочего места тело погибшего. А мы обнаружили, что зачерстветь душой около чужой беды можно очень быстро.

          Во вспомогательных цехах мы работали вместе со спасателями из Австрии. Сравнивая себя со многими нашими группами, военными и гражданскими мобилизо-ванными, мы могли гордиться. По сплочённости, трудолюбию и умению работать мы резко отличались от них в лучшую сторону. Но, когда мы столкнулись с первыми профессиональными спасателями из Австрии, наша гордость сильно поубавилась. У нас – только энтузиазм, а у них – чёткая организация. У нас для связи – охрипшие глотки, у них – индивидуальные радиостанции. Мы одеты, кто во что горазд, – у них яркие заметные издалека форменные куртки. Мы переворачиваем горы камней в поисках тел, они же – идут с дрессированными собаками, бережно перенося их на руках по камням развалин, и время от времени прислушиваются, объявляя 3 минуты тишины. И всё же их руково-дитель, видя работу наших ребят под наклонёнными стенами цехов, в восхищении

пригласил нас работать в их команде. Для нас оценка профессионала - высшая похвала, но как же нам стыдно за заскорузлую отсталость, за незнание иностранного языка, приводящее порой к анекдотическим случаям.

         Андреевич: « Das Hund? » ( собака? )

         Австриец: « Ja, Ja »         ( да, да )

- 13 -

         Андреевич: « Rex? »        ( Рекс? )     

         Австриец: « Nein, Meri » ( нет, Мэри)

          Вот и весь наш словарный запас.

            Спасатели из Австрии                                   Работа была разной…

          Работы на сахарном заводе подходили к концу, когда рядом с нашими палатками возник пожар. Кто-то в развалинах кузницы развёл костер. Загорелись обломки строения, начал гореть мазут, разлившийся из лопнувших громадных баков – резервуаров электро-

станции сахарного завода. Возникший пожар грозил нам большой бедой. Он был рядом с нашими палатками. Мазут залил большую площадь развалин пожарного депо, кузницы и оранжереи – теплицы. Прибывшие пожарные предприняли пенную атаку. И залили пеной всё, что только можно. Пожар потушили, и наша тревога по поводу близости к нему нашего лагеря поутихла.

          Вообще, здесь многое удивительно. Резервуары с мазутом лопнули от гидроудара изнутри, а высоченная труба стоит целёхонькая, а в теплице все стёкла целые. В развалинах сахарного завода делать было больше нечего.

          Куда-то делся прораб Ашот, но наконец-то появился главный инженер завода. Он не возглавлял разборку развалин, а занимался устройством своих собственных дел. Чиновная душа иначе поступить не может. Так, что при работах на сахарном заводе мы его не видели.

          В штабе договариваемся, что будем заниматься милосердным делом по направлениям штаба. Будем оказывать людям помощь в жилых кварталах.

          Эта работа потребовала перемены тактики работы. Если дом сложился, то особых трудностей работа в этих развалинах не вызывала. Копай и что ищешь - откопаешь. Иное дело, когда дом полуразвалился, тут нужно быть предельно собранным и осторожным. Он может рухнуть в любой момент.

            И первым в эти развалины нырял «Борода». Этой разведкой он и определял объём работ, и намечал пути отхода каждого из нас, в случае необходимости.

           К этому времени понаехали корреспонденты разных иностранных агентств. Вся эта назойливая орава вызывает иногда наше возмущение. Один из нас, Петров Слава, не выдержал и высказал одному из них в самых резких выражениях наше отношение к их назойливости и бестактности. Мы раньше договорились, что фотоснимки мёртвых тел мы

делать не будем. Это, по нашим понятиям, кощунство. И нам непонятна их назойливость и бестактность в этом деле. Самыми профессиональными и корректными оказались японские телеоператоры, взявшие у нас телеинтервью, понявшие нас по собственному опыту и не задававшие бестактных вопросов.

          Появились ещё наши ребята – Пензенская группа под руководством КабановаГ.В.

Они поставили лагерь за рекой и пригласили нас присоединиться к ним. В отличие от нас, они лучше обеспечены продуктами и предложили поделиться с нами консервами и прочим. Что-то мы у них взяли, но от объединения отказались. От добра добра не ищут. Наша группа уже сложилась, а что будет там, мы не знаем. И с продуктами у нас стало лучше. Организованы комендантские районы, и комендант нам помогает.

- 14 -

         Работа с жителями Спитака выявила одну их особенность. Они почти все находятся в состоянии шока. Со времени землетрясения прошло больше недели, они не отходят от развалин своего дома, но лезть в развалины своего дома за самым необходимым их ни за что не заставишь. Вот и лазали мы, по их просьбе, по этим развалинам и вытаскивали подушки, перины, матрацы и одеяла. Они же не могли переломить себя, даже не могли сунуться в эти развалины и ночевали около костров возле своего бывшего дома. Мне знакомо такое состояние. Это чувство теперь у них останется надолго, если не на всю оставшуюся жизнь.

          Запомнились несколько особенных случаев.

          Один из опекаемых штабом попросил вытащить с третьего этажа разрушенного дома цветок и больше ничего. Мы удивились такой любви к цветку, но просьбу выполнили. При нас он эту пальму вытряхнул из кадки и забрал с её дна золото. Больше цветок был не нужен, и неприветливый армянин тут же удалился.

          Другой попросил вытащить из развалин его дома армянские книги. Он оказался весьма интеллигентным человеком – учителем местной школы. Для него книги оказались самым дорогим в этих развалинах. Месроп Маштоцы, основатель армянской письмен-ности, мог бы гордиться, что имеет хороших последователей.

          Тронула нас просьба одного жителя откопать ему портрет его жены. Мы эту просьбу выполнили и увидели слёзы волнения и благодарности.

          Была и одна настойчивая просьба - найти под заваленной обломками кроватью непонятно какой предмет. Когда мы выволокли на свет божий эту штуку, она оказалась бочонком из нержавейки, по размерам и форме напоминающим колпак от старинной швейной машины Зингер, полным коньяка. Это был остаток от свадебного пира. И мы с трудом убедили его владельца, что мы не пьём, мы спортсмены, и при нашей работе этот напиток небезопасен – он может вызвать в дальнейшем у нас замедленную реакцию, а это в наших условиях очень опасно. Вообще, «сухой закон» нам соблюсти было нетрудно: из девяти человек никто не курит и не пьёт.

         Однажды нас позвал к себе Косогоров. Он говорил с женщиной, сидевшей около развалин своего дома. Мы ничего не могли сказать о её возрасте: чёрное лицо, ввалившиеся щёки, красные вывернутые веки и ноздри, потрескавшиеся губы. Что делает стресс с человеческим лицом! Она не спала уже 12 суток, и не может никак уснуть. Её дети и внуки ушли - одни на работу, другие в школу. И никто не вернулся. Она сидела около развалин своего дома, на разбитом ящике и перед ней был погнутый таз. Это было всё, что у неё осталось. Она постоянно повторяла одну фразу: «Где мне взять ребёнка? » Мы с трудом поняли, что это не сумасшедшая, а одинокая женщина, ищущая такого же обездоленного сироту, чтобы обласкать и обогреть его. Эта женщина стала для нас олицетворением, как бы символом бедствий Спитака.

           А всех этих бедствий было в избытке. В один из первых дней, мне было необходимо быть на стадионе. Обошёл, прыгая по камушкам, огромное озеро липкой патоки (отход производства – сырьё для лимонной кислоты) и стал свидетелем сцены около морга. Приехала автомашина КАМАЗ с трикотажной фабрики, полная раздавлен-ных женских трупов. Разгружать её должны были солдаты. Молоденький солдатик от увиденного, как говорится, «поплыл». Он готов был упасть в обморок. Прапорщик, который руководил разгрузкой, подошёл к нему и изо всей силы ударил его по лицу. Солдат принялся за работу. Кончил разгрузку, подошёл к прапорщику, обнял его, и слёзы потекли по его лицу: «Спасибо тебе, иначе я бы сошёл с ума». – «Не стоит благодарности.

Нас учат этому», – был ответ прапорщика.

          Постепенно работы в центре города закончились. И мы по просьбе штаба ушли на работы в пригород. Штаб настойчиво просил помочь одному жителю. Он оказался начальником какого-то строительства. Теперь бы, на фоне особняков нуворишей нашего времени, его дом не произвел бы впечатления, не удивил бы своей роскошью. А тогда

- 15 -

резная лестница из вьетнамского дуба, рисунчатый художественный паркет, подоконники из красного дерева, резные двери из ясеня, кухня с двойным набором французского оборудования, стеновые панели, и мебель красного дерева, изготовленная по заказу, нас привели в изумление и негодование. И все три этажа, подвал и гараж на два бокса, были забиты стройматериалом ещё на такой же особняк. Мы всё-таки считали себя повидав-шими многое, но такое видели впервые. Для спуска мебели из его особняка со слегка треснувшими углами, он мог бы кого-нибудь нанять от своих щедрот, но не пользоваться услугами нас – волонтёров.

⇐ Предыдущая1234Следующая ⇒

Поделиться: