Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Манюня подглядывает за Ингиной тетей, или Как мы собирались в пионерлагерь «Колагир»
Мама выделила нам с Каринкой один чемодан на двоих. Чемодан был новый, большой, вполне себе солидный, с малепусеньким ключиком и кодовым замком в двухзначное число. Вооот. Надеюсь, никто не станет спорить, что один чемодан на двоих — это отличный повод для смертоубийства. По крайней мере — для нормальных среднестатистических советских детей. Сначала мы подрались просто так, от переполняющих нас чувств. Манька, как опытный рефери, какое-то время бегала вокруг, а когда увидела, что дела плохи и Каринка вот-вот вырвет мне кадык, навалилась на нее и оттащила в противоположный угол комнаты. Через минуту мы снова сцепились, потому что никак не могли решить, у кого вещи в чемодане будут лежать справа, а у кого — слева. Потом мы подрались из-за ключика. Потом мы подрались, потому что мирным путем выбрать цифровую комбинацию на кодовом замке у нас не получалось. А потом на шум прибежала мама, вывернула нам уши, отобрала ключ и установила код 27. — Ты родилась 14-го, а ты —13-го, в сумме будет 27. Ясно? — Но… — запричитали мы. — Никаких но! — дыхнула огнем мама. — А будете плохо себя вести, в «Колагир» не поедете. В «Колагир» хотелось всем, поэтому мы старались вести себя по возможности тише воды, ниже травы. Вот и сегодня, как только контуженный светским разговором с бабулей дед вернулся к себе на работу, мы оставили взрослых в гостиной, а сами заперлись в детской. День провели в героической тишине, шушукались об Ингиной тете, по пятьсот раз перепрятывали Каринкины рогатки и мечтали о том, как здорово мы проведем время в пионерлагере с таинственным названием «Колагир». Вообще дед легко мог организовать нам путевки в «Артек» или в любой другой хороший пионерлагерь. Он долгое время проработал первым секретарем райкома, ездил на разные съезды республиканского и всесоюзного значения, имел немало влиятельных друзей. НО. Партийцем был идейным, свято верил в победу коммунизма и обладал славой кристально честного человека. Чем сильно затруднял жизнь своей семьи. Когда бабушка Тата заикнулась о покупке радио, мол, Драстамат-джан, свет очей моих, пусть Бог дарует тебе вечную удачу, здоровье и долгие годы процветания, тебе и твоим партийным друзьям! И их семьям! — Так, — напрягся дед. — У всех наших друзей есть радио, почему бы и нам не купить? — затрепетала Тата. — Тата, ты мне не жена, а классовый враг! — стукнул по столу кулаком дед. — Половина жителей нашей республики до сих пор живет без радио и не имеет представления о рекордном урожае хлопка в Узбекской Советской Социалистической Республике. А ты, мещанка такая, просишь у меня радио! — Драстамат, — пошла обходными путями Тата, — если у второй половины республики уже есть радио, то почему бы и нам не купить? Подумай сам: Лева учится в шестом классе, Юрик — в четвертом. Зоя пошла в первый класс. Разве это порядок, когда дети первого секретаря райкома ничего не знают о рекордном урожае хлопка в Узбекской Советской Социалистической Республике? Дай бог здоровья и долгих лет процветания тебе, твоим партийным друзьям, их семьям, а также всему узбекскому народу?! Драстамат от возмущения побагровел и заговорил лозунгами. — Только после того, как наш сосед Леван! Купит радио! Только после этого! И мы купим! Ясно? — пророкотал он и, хлопнув дверью, закрылся в кабинете. Медитировать на партбилет. Зачем глухому как пень Левану, который круглый год спасается от сварливой жены, запираясь в хлеве, радио, Драстамат уточнять не стал. Видимо, из каких-то идейных соображений. — Мам, — обступили Тату дети, — и чего теперь? Радио не будет? Тата вздохнула, усадила детей делать уроки, а сама пошла пропалывать огород. Потому что жене первого секретаря райкома, учительнице математики и матери пятерых детей не пристало покупать овощи на базаре. Не дай бог люди подумают, что ее муж разворовывает народную собственность и на эти нетрудовые доходы содержит семью! Тата споро прополола огород, замесила тесто для хлеба, вычистила от помета курятник, подмела двор, приготовила обед, проверила тетради сыновей и выпорола каждого палкой для взбивания шерсти. А потом, собравшись с духом, пошла к мужу. Мириться. — Драстамат, — поскреблась она в дверь кабинета, — чаю будешь? — Налей мне кипятку, — зашуршал страницами «Капитала» Драстамат, — сахару не надо, оставь детям. С возрастом дед ничуть не изменился, поэтому, когда замученная нашими шкодливыми выходками мама подняла вопрос о лагере, никто не сомневался, что путевки он возьмет только в «Колагир». «Колагир» был совершенно невзрачным пионерлагерем местечкового масштаба, находился в часе езды от нашего городка, отличался скромными интерьерами и отвратительной кухней. Впрочем, об этом мы пока не догадывались и, потирая руки, строили планы на предстоящий сказочный отдых. — Почти целый месяц без взрослых! Делай что хочешь! Разводи костры, уди рыбу, играй в казаков-разбойников, стреляй из рогатки! — перечисляла Каринка. — Не надо на скрипке по два часа в день пиликать, — закатывала глаза Манька. — И на пианино играть не надо, — поддакивала я. — Вот оно счастье, — вздыхали хором мы. Потом зазвенел телефон, и мы рванули отвечать. После небольшого мордобоя трубку все-таки подняла я. — Але! — Сделали, — раздался таинственный шепот. — Что сделали? — Клизму. Я крепко задумалась. — Чивой это? — Манька с Каринкой, затаив дыхание, следили за выражением моего лица. Выражение лица, видимо, было невнятным, поэтому они полезли мордочками в трубку и заорали: —А кто это и чего надо? — Грю, клизму сделали, — зашипела трубка. — Чего говорит? — Говорит — клизму сделали. А, это Маринка! — осенило меня. — Марин, это ты? — Я! — А чего шипишь? — Я не шипю… шиплю, я шепотом говорю, чтобы Сурик не слышал. А то он дразнится, — объяснила Маринка. — И как ты себя чувствуешь? — Не знаю. Там посмотрим. Я чего звоню. Вы не ходили к Инге? — Неа, ну мы же обещали, что не пойдем без тебя. — Спасибо, — обрадовалась Маринка, — ну все, тогда до завтра. — До завтра. — Я положила трубку. Девочки смотрели на меня во все глаза. — Ну? — Говорит — клизму сделали. Завтра пойдем подглядывать за Ингиной тетей. — Надо было предупредить, чтобы она не ела сушеного кизила, — проворчала Каринка. — Ну, она же не дура! — Не дура. Но предупредить надо было. Я хотела набрать Маринке, но тут из гостиной вышла Ба и сказала, что уже восьмой час, и им с Манюней пора домой. Мы с сестрой сначала проводили их до двери, потом долго махали вслед с балкона, а Манька ежеминутно оборачивалась и посылала нам воздушные поцелуи. Потом она споткнулась, чуть не упала, заработала мощный подзатыльник от Ба и понуро поплелась дальше. Но если вы думаете, что на этом Манька успокоилась, то очень ошибаетесь. Оборачиваться она больше не стала, но завела руку за спину и периодически «трепыхала» нам ладошкой. Бабуля с умилением наблюдала за нами. — Вот ведь какая у вас дружба хорошая, — улыбнулась она. — Какая дружба? — Дружба с Манечкой. — Бабуль, дружба у нас с Маринкой из тридцать восьмой. И с Риткой из тридцать пятой. А с Маней у нас это… — Мы крепко задумались, что же у нас с Маней. — Родство душ? — подсказала бабуля. — Да! — обрадовались мы. — У нас с Маней вотэто-вот, и еще она нам как сестра! — Ну и славно. — Бабуля мелко перекрестила сначала нас, а потом Ба с Маней. — Пусть все у вас будет хорошо! Мы захихикали. — Если бы Ба видела, что ты ее в спину перекрестила, она бы задала тебе жару! Потом мы какое-то время пугали бабулю рассказами о том, что если летучая мышь вцепится тебе в лицо, то оторвать ее вжисть не сможешь. — Да ладно, — прятала улыбку бабуля. — А то! И еще в озере Цили, недалеко от которого находится пионерлагерь «Колагир», водятся двухголовые змеи. — Уж прямо двухголовые, — смеялась бабуля. — Ага, двухголовые, одна голова с этого конца, а другая с другого. Эти змеи выползают ночью на берег и заглатывают всех людей на своем пути. Потом мы вспомнили, что не закрыли чемодан, и побежали в детскую. И тут началось форменное светопреставление, потому что, пока мы прохлаждались на балконе, до чемодана добралась Гаянэ. Она вытащила наши вещи, сложила туда свои игрушки, потыкала пальчиком в кодовый замок и захлопнула крышку. — Ааааа! — заорали мы. — Ты чего натворила, зачем чемодан закрыла? — Я тозе хочу в пиянельлягерь, — топнула ножкой Гаянэ. Мы попытались открыть чемодан, но куда там! На число 27 замок упорно не реагировал. — Умапалата! Ты хотя бы приблизительно можешь сказать, какое число набрала перед тем, как захлопнуть чемодан? — Сорок восемь! — Ты знаешь, как выглядит это число? — Знаю. Там вот такая штучка и вот такая, — начертила пальчиком в воздухе загогулины сестра. Ни на сорок восемь, ни на восемьдесят четыре, ни на другие возможные комбинации с цифрами четыре и восемь кодовый замок не реагировал. Сестру от самосуда спасла бабуля. Она прикрыла ее собой и сказала, что Гаянэ тоже приходится несладко, потому что она заперла свои игрушки и не может теперь играть. Как только Гаянэ услышала об этом, она тут же подняла крик на весь дом. — Отдайте мне мои игрушки, — выла корабельной сиреной она, — не хочу я в пиянельлягерь в нивкакой, только верните мне игрушкииии, мишку верните, и зайчика верните, и куклу верните, и ведерко верните, и кукольный домик вернитееее. — Какой кукольный домик? Нет у тебя никакого кукольного домика, — опешили мы. — А мозет, он в чемодане появился узе, откуда вы знаетееее, — заливалась горючими слезами Гаянэ. Мама принесла тетрадку, вывела в столбик все числа от 01 до 99, и мы стали по очереди набирать их на кодовом замке. — Гаечка, милая, — ворковала бабуля, — а на что были похожи эти цифры? — На цывыточек и на булочку, — сквозь слезы рассказывала Гаянэ. — Убью, — ругалась Каринка и вычеркивала очередное число в тетрадке, — набери теперь семьдесят шесть. — Семьдесят шесть, — возвещала я. Чемодан не открывался. На 83 у меня запотели ладони, на 95 я вспотела насквозь, а когда и на число 99 замок не отреагировал, то хором завыли уже все девочки. — Да что это за наказание такое, — причитала мама, — ни одного дня без потрясений! — Ааааа, — гудела Гаянэ, — верните мне мои игрушки и мишку-ведерко-куклу и кукольный домик верните-еееее. И много-много зувачек тозе верните!!! — Это не ребенок, а стоматолог Шпак какой-то, — разводила руками бабуля. Мы еще минут десять попрыгали вокруг чемодана, а потом Каринка побежала за инструментами, чтобы разобрать замок. Но тут, к нашему счастью, вернулся папа, оперативно вник в ситуацию, отобрал у Каринки молоток с отверткой, глянул в тетрадь с перечеркнутыми числами. — Ноль-ноль набирали? — Нет, — заплакала мама. «Мой зять золото» набрал ноль-ноль и под всеобщее ликование открыл чемодан. — Я зе сказала, что набрала сорок восемь! И ваш чумадан мне не нузен, и ваш пиянельлягерь тозе не нузен, вот! — Гаянэ выгребла свои игрушки, втянула голову в плечи и, смешно двигая лопатками, ретировалась в родительскую спальню. Оплакивать свою горькую судьбу в мамину ночнушку. Спать мы легли только к полуночи. Сначала по новой раскладывали вещи, потом чистили на скорость зубы, а потом подглядывали, как бабуля молится на миниатюру Тороса Рослина «Благовещение». Икон дома не водилось ввиду папиного критического отношения к религии, поэтому бабуля, ничтоже сумняшеся, определила под иконостас альбом средневековой армянской миниатюры. С особенным пиететом она относилась к Рослину. — Душевные какие, — приговаривала она, подолгу рассматривая каждую его работу.
Назавтра четыре всадника Апокалипсиса топтались возле Маринкиного подъезда. Долго ломали головы, раздумывая, как провернуть такую архисложнейшую операцию, как подглядывание за чужой тетей. Сначала решили просто напроситься в гости к Инге. Но открыла Ингина мама и сказала, что Инга на два дня уехала с папой в Дилижан. — Проведать дедушку, — объяснила она. Идти в гости к Инге, когда ее нет, как-то глупо, поэтому мы несолоно хлебавши отправились горевать в беседку. Сначала Маринка в подробностях рассказывала, как ей делали клизму, и как потом Сурик до поздней ночи обзывал ее «впопетрубкой». Потом, вдоволь нагоревавшись из-за того, что не видать нам Ингиной тети, мы пошли кататься на качелях. Качели были старые и покореженные и при раскачивании издавали такой душераздирающий лязг, словно все привидения мира собрались в нашем дворе — побряцать своими цепями. Мы скорбно качались под кентервильский реквием и чувствовали себя самым несчастными девочками на свете. — Стоп! — вдруг заорала Каринка. — Чивой? — затормозили мы ногами в землю. Скрип оборвался. — За токаром стоит стул. Так? — Так! — встрепенулись мы. Токаром называли небольшое сооружение с электрическими щитами, которое находилось во дворе нашего дома. Иногда к этому сооружению приходили электрики, отключали во всем доме электричество и начинали с важным видом ковыряться в проводах. Через секунду после того как отключали электричество, из окон гроздьями высыпали домохозяйки и нервно поторапливали электриков: — Когда свет дадите? Холоде лники размораживаются!!! — Женщины, не мешайте работать! — огрызались электрики и продолжали ковыряться в проводах. — Вы «не мешайте работать» будете своим женам говорить, ясно? — клокотали домохозяйки. — Включите токар, говорят вам — холоде лники размораживаются! Сестра была права, за токаром действительно стоял старый, обшарпанный стул. На него взбирались электрики, когда ковырялись в проводах. — Вот! — продолжила Каринка. — Инга живет на первом этаже. Если притащить этот стул под окна и взобраться на него, то… Мы не дали Каринке договорить, соскочили с качелей и рванули к токару. Все верно, Инга живет на первом этаже, и если подставить под окна стул да взобраться на него, то вполне можно увидеть, что творится в гостиной и на кухне ее квартиры. — Какая ты умная, Каринка, — радовались мы на бегу. — Я умная и находчивая, — сопела Каринка и всячески раздувала щеки от гордости. У всех в жизни когда-нибудь случается звездный час. У Маньки, например, звездный час настал, когда она нашла Дядимишины права. Все уже отчаялись их искать, а Манька нашла. За дровяной печкой. Дядя Миша на радостях подарил ей десять рублей, и мы целую неделю объедались коржиками и мороженым и напивались лимонадом «Буратино» до полного изнеможения. У Каринки звездный час настал прямо сейчас, как только она догадалась поставить стул под окна Ингиной квартиры. Правда, никто не собирался за это ей десять рублей отдавать. А жаль. Еще одна беспробудная неделя с коржиками, мороженым и лимонадом была бы нам очень кстати. А следом, совершенно неожиданно, звездный час настал для меня, потому что я была самой высокой девочкой, и только мне было видно, что творится в Ингиной квартире. — Ты это, аккуратнее, — инструктировала меня Маринка, — показывайся в окне ненадолго, а то тебя заметят и прогонят. — Жаль, что у Нарки глаза не на перепонках, — вздыхала Манька. — На каких перепонках? — Ну, на этих. Которые веревочками из глаз вылезают. — Это не перепонки, это щупальца, — постучала по лбу я. — Щупальца так щупальца, — не стала спорить Манька. — А было бы вообще шикарно — вытянула глаза и все видишь, а сама внизу спряталась. Нарк, там на бельевой веревке какая-то тряпка висит, ты накинь ее на голову, и тогда тебя никто не увидит. Я осторожно подтянула к себе тряпку. Выглядела она не очень — была вся в каких-то разводах и пахла сыростью. — Фу, — поморщилась я, — этой тряпкой полы моют! — Никаких «фу», — отрезала Манька, — потом выкупаешься — и все дела. Давай подсматривай быстренько, а то сейчас кто-нибудь из взрослых нас заметит и прогонит из-под окон. Делать было нечего, я зажала нос пальцами, накинула на голову тряпку и, поднявшись на цыпочки, заглянула в окно. Ингину тетю я заметила сразу. Она была очень похожа на Ингину маму — такая же круглощекая, с густыми вьющимися волосами, сидела на угловом диванчике и мерно качала головой. — Ну чего? — зашипели девочки. — Да вот, — доложилась я, — вижу ее. Головой кивает. — Кому кивает? — Никому. На кухне больше никого нет. Сидит и сама себе кивает головой. — Храпит? — Может, и храпит, но мне не слышно. Но головой качает постоянно. — Ооооо, — затрепетали девочки, — вон оно как! А расскажи, что там еще происходит! Я поправила на голове тряпку, привстала на цыпочки, заглянула в окно и похолодела — Ингина тетя смотрела на меня расширившимися от ужаса глазами и, хватая воздух ртом, тыкала пальцем в окно! — Ааааа! — заорала я, кубарем скатилась со стула и, придерживая тряпку на голове, пустилась наутек. — Ааааа! — заорали девочки и побежали следом. В арьергарде, гремя стулом, летела Манька. — Вы чего орете, нас по крику вычислят! — шикнула Каринка. Остальной отрезок пути мы проделали в молчании, бежали, отчаянно выпучившись глазами на перепонках. Или на щупальцах, один хрен. Ворвались в беседку и рухнули на лавочки. — Она меня заметила, — скулила я, — теперь нажалуется маме, и мне влетиииит! — Ничего не влетит, — выдохнула Маринка, — вряд ли Ингина тетя кого-то под тряпкой разглядела. А чем она тебя так напутала? — Ничем. Она сама испугалась. Меня заметила и испугалась. Девочки мелко затряслись в хохоте. — Теперь Ингина тетя никогда не заснет. Ты ее вылечила от болезни, — задыхалась Каринка. — Аааа, ооооо, — подвывали мы и хватались за бока, — теперь она никогда не будет храпеть! Конечно, мы понимали, что поступили очень и очень нехорошо. Но чем отчетливее мы это осознавали, тем громче смеялись. — А зачем ты стул с собой потащила? — пытали мы сквозь слезы Маньку. — Ну, я видела, что Нарка рванула с тряпкой на голове, вот и потащила стул, — объясняла Манька. — Ахахаааа, — рыдали мы, — ахахаааа… Я оставлю нас корчиться от смеха в беседке и вот чего вам скажу (делает строгое лицо и качает головой): если ты по глупости напугал ни в чем не повинную чужую Ингину тетю, то должен быть готов к тому, что это аукнется тебе какой-нибудь бякой. Легионами кусачих комаров, россыпью мошкары в первом, втором и даже компоте, сумасшедшим горнистом, туалетом типа «деревенский сортир» со шквальным сквозняком из всех щелей в стенах, — вот чем аукнется тебе твое необдуманное поведение. Напугал ни в чем не повинную тетю — получай незабываемый отдых в пионерлагере с таинственным названием «Колагир». Ыхыхыыыыыы (злобный, продолжительный смех).
ГЛАВА 13 |
Последнее изменение этой страницы: 2019-04-10; Просмотров: 329; Нарушение авторского права страницы