Раздел 3. Культура речи: коммуникативный аспект

Задание 1. Укажите слова из жаргона преступного мира.

Предъявы делаются на сходняках

(«Непонятки» бандитских понятий)

Бандитские структуры, естественно, заинтересованы в постоянном увеличении доходов… Для того чтобы заполучить новую фирму, есть несколько способов, одним из которых является так называемая пробивка. Упрощенно «пробивка» выглядит так: экипаж бандитской машины заходит в недавно открывшееся кафе или магазин и вежливо интересуются у хозяина, кому он платит, кто его охраняет...

«Пробивки» – рабочий момент бандитской профессии, как правило, она проходит мирно. «Пробитую» точку (кафе, фирму, магазин) заносят в реестр личного учета банды – либо как свою, либо как чужую (информация о «коллегах» лишней не бывает). «Пробивки» могут быть с «наездами» и без.

«Наезд» – способ психологического и физического давления на бизнесмена – в основном для стимуляции его искренности и деморализации.

«Пробивка» с «наездом» – это все то же самое, но с более глубокими эмоциями: «Ну, ты, падла, крыса, мышь! Кому платишь, гнида! Слышь, ты нам по жизни должен! Ты понял, нет?!» и т.д. и т.п.

Как уже говорилось выше, «пробивки» обычно заканчиваются «стрелками» (встречами с конкурирующими бандитами), которые не принято «динамить». Во-первых, это просто невежливо, во-вторых, это дает козыри «продинамленной» стороне.

Бывают «стрелки» конфликтные, когда одна из сторон может считать, что ее интересы ущемлены. Такая «стрелка» может закончиться разборкой, т.е. силовым конфликтом. Поскольку всегда есть шанс нарваться на «отмороженных» (на "беспредельных», жестких, неумных и жадных «коллег»), «стрелки» обычно назначаются в очень людных местах, где пользоваться оружием затруднительно (рынки, кафе, магазины), либо, наоборот, в местах глухих и уединенных, куда каждая сторона может без лишней нервотрёпки привезти оружие.

Каждому бизнесмену нужно очень хорошо представлять, что такое так называемые разводки. «Разводка» – это, по сути дела, обман, мошенничество, которое вынуждает «разводимого» поступать так, как надо «разводящим» (А. Константинов).

Задание 2. Проанализируйте судебную речь с точки зрения ее выразительности, композиции, убедительности аргументации.

Речь присяжного поверенного Н.П. Шубинского по делу крестьянина Сергея Киселева на сессии Владимирского окружного суда в г. Муроме 29 октября 1898 года.

 

Гг. присяжные заседатели!

Подробности нашего дела кратки и немногосложны. Они состоят из откровенного рассказа самого обвиняемого и шести свидетельских показаний. И все-таки они с замечательной ясностью и силой рисуют перед нами многолетнюю и глубокую драму человеческой жизни. Я не понимаю только, почему неискренними считает объяснения обвиняемого г. прокурор. Право, я редко встречал такую прямоту, такое мужество в передачи обвиняемым каждого факта, каждого события, какие бы желал знать и установить даже против него суд. Не вижу и той озлобленности и жестокосердия, какие находит в душевном состоянии его г. обвинитель, в роковой для него день 21 июня.

Свидетели говорят совсем о другом: что всегда, вне случаев опьянения покойной, Киселев нежно любил жену, «души в ней не чаял», как выражается свидетель Тальникова, а после события свидетель Иван Киселев находит его на завалинке своего дома горько плачущего, окруженного своими детьми, которым он говорил, указывая на брата: «Вот вам теперь отец, – а на его жену, – вот мать… Только не проклинайте своего отца!» Вот настроение человека в первые моменты после события. Можно ли говорить о какой-либо дикости, жестокосердии в те минуты с его стороны? Нет, я думаю, тогда произошло раздвоение: в нем померк под давлением роковых событий – горя, отчаяния, стыда, душевных мук — бодрый, мягкий, любящий человек и вырвалась наружу гневливая воля оскорбленного и негодующего мужа…

Отчего случилось это? Здесь я охотно присоединюсь к призыву г. прокурора и прошу изучить прошлое, проследить, как дошел обвиняемый до рокового порыва.

Г. прокурор говорит: «Еще 8 лет тому назад появилось облачко на горизонте семейной жизни Киселевых – пьянство жены, постепенно перешедшее в тучу, но «разразившуюся не благодатным дождем», а событием, за которое вы нынче судите мужа. Да, я вполне присоединяюсь к образному сравнению г. прокурора, но только прошу вас припомнить, что туча шлет не один только благодатный дождь, но и молнии, которые разрушают все, что встречают на своем огненном пути. Так случилось и с Киселевой. Быть может, и были минуты всепрощения у обвиняемого и благодатных слез, когда он просит жену бросить порок. И она обещала ему, но исполнения не случилось, и та же почва должна была дать огневой удар. Вот уж поистине с ней случилось то, что говорит пословица: сеющий ветер пожнет бурю. Горька, конечно, ее судьба, но никто в мире не в состоянии вернуть ее к жизни, и никакое негодование, которого просят у вас, не внесет облегчения прошлому. Напротив, формой вашего негодования должна явиться гибель другого человека.

Справедлива ли она, мера ли это его проступка? – решите сами. Прошу вас только вникнуть всесторонне в то, что это был за преступник. Было ли это злодеяние сознательное, преследующее определенную цель и выражающее ясно сознаваемое намерение — убить, как думает г. прокурор, или же это были минуты утраченной воли, померкшего сознания от целого ряда глубоких жизненных мук, огорчений, отчаяния, стыда?

Мне кажется – последнее, и я постараюсь доказать вам правоту моей мысли событиями прошлой жизни обвиняемого. Обратимся же к ним. Они с неоспоримой ясностью расскажут нам, что в этом деле говорить о «запальчивости и раздражении» мало; их рождают минуты гнева, порыва, переполнивших муками отчаяния и горя грудь этого человека. Он боролся, справлялся иногда с ними, побеждал. Так было до рокового дня, когда негодование и гнев победили его усилия и вылились в порыв, который он сам оплакивает горше всех нас!..

<...>

Приступим же к этому делу изучения прошлого. Жизнь выработала во мне свой взгляд на преступление. Если оно является результатом порочности человека, я первый говорю: «Бестрепетно карайте его». Если же в преступление впадает человек безупречного прошлого и всегда праведной жизни, не спешите с осуждением его, вглядитесь с отеческим вниманием: есть ли вина в содеянном, нет ли тут вины других. Их порочного отношения к жизни, их беззаботности к тому, что вызвало порыв негодования другого человека? О, не судить погибшую хочу я здесь, но судить порок, который довел ее до преждевременной гибели. А порок это был велик и жесток в ней. Я не знаю более печального, отвратительнейшего явления, чем пьянство женщины. И в мужчине оно постыдно, но в женщине, где стыдливость уместнее всего, оно поистине отвратительно. Есть мудрая пословица: «Муж пьет – полдома горит, жена пьет – весь дом горит». Здесь было не только употребление покойной вина для веселья и бодрости; нет, это был твердо вкоренившийся порок. «Пила всегда одна, без мужа, до безобразия, до бесчувствия», как показывают свидетели. Г. прокурор говорит – это была болезнь. Да, но от которой больше всего страдали другие, и болезнь неизлечимая, если не сделает усилий сам больной. Однако же при муже она умела сдерживать себя: пила, когда оставалась одна. Значит, владеть еще могла собою. Подумайте, что должен был испытывать муж ее? Это, ведь, не работница, не кухарка – ее не сгонишь со двора. Они связаны были вечными узами! Припомните также его самого, по отзывам всех свидетелей. Он третье трехлетие староста, всеми уважаемый человек, безупречный торговец, у него, ведь, своя честь, свой стыд. И вот, на глазах всех, жена предается грубейшему пороку. Что должен был испытывать он? Какие печали мучили и угнетали его грудь, когда он возвращался домой и находил такую, по словам работницы Рыжовой, обстановку: «Дети не умыты, не причесаны, не накормлены, а сама она пьяная, растрепанная, нечесаная»… Так протекали годы, пока не наступил последний, роковой день жизни покойной.

21-го июня муж рано утром уехал в село строить лавку. Покойная остается одна, немедленно напивается и засыпает. Проспавшись, она обливает голову водой и идет пить чай. Работница думает: «Ну, хотя к приезду мужа будет трезвой». Но после чая она берется за водку и напивается так же жестоко во второй раз, проходит в омшаник, существующий для нечистот, сваливается там, среди них, и засыпает. Возвращается муж. Первый вопрос его: «Где Паша?» Рыжова что-то невнятно отвечает и видит, как мрак опускается на его лицо. Она спешит к омшанику и будит спящую. Та появляется на дворе – муж это видит – пьяная, растрепанная, с бессмысленным лицом, покрытая грязью нечистот, и с трудом, шатаясь, добирается до сеней, где сваливается на пол и засыпает. Он говорит нам, что что-то такое невыразимо тягостное защемило грудь и помутило сознание. Он помнит, что что-то делал, куда-то ходил, потом вернулся в сени, где положил раньше топор, придя с постройки лавки. Топор оказался в руке, и катастрофа свершилась. Он опомнился, по его словам, когда «зашумела кровь»… Теперь уже говорят другие: они слышат крики, видят его, в воротах, со словами: «Вяжите меня – я зарубил жену». Он обливается слезами; к нему подходит жена брата; он опирается о ее плечо рукою, и она ведет его к своему дому. Там видит его прибегающий Тальников, по словам которого, «он сидел у дома брата и, обняв детей, горько плакал; глаза у него были не свои, весь трясся». Вот каковы события!

Вот две жертвы одного и того же проклятого порока!

Да, милостивые государи, в народной жизни нет более рокового, печального порока, чем пьянство. Нет беды, не горя, нет несчастья, нет преступления, которое не порождало бы оно. И если диавол – прародитель греха, то вино – главное из воплощений его. Нет ученого, богослова, мыслителя, которые бы ни проклинали пьянство. Ни бедствия войн, ни эпидемий не могут справиться с этим пороком, — говорят они. Он уничтожает человека, божеский образ в нем, доводит до животного. Нет – хуже! У животного остается инстинкт, у опьяневшего человека нет даже и его!..

Теперь рассудите, что же должен был испытывать Киселев, человек вовсе не пьющий. От наших пороков более всего страдают близкие, окружающие нас люди. С другой стороны, порок ни в ком так не противен, как в близком нам человеке. Чем чище сам человек, тем тяжелее ему мириться с бесстыдством другого. Долгие годы мучительной борьбы с собою переносил обвиняемый, пока гнев не затмил его разума, не взял верх над его волею. Скажут мне: ведь это-то и есть худое — гнев, охватывающий человека. Но всякий ли гнев безусловно ли должен осуждаться людьми? Нет, милостивые государи, бывают положения в жизни, когда даже высшее проявление гнева ненаказуемо. В дружественной нам стране – Франции, – где высоко ценится и ограждена человеческая личность, ненаказуем гнев мужа, убившего жену на месте ее измены. А ведь, по словам Писания, пьянство не отличается от измены. Там сказано: «Дела плоти: прелюбодеяние… пьянство»…

Попытаемся же, с другой стороны, уяснить себе вопрос: что такое наказание? Какие цели преследует оно? Первое — удовлетворить общественному негодованию против преступника. Но здесь разве можно говорить о нем?

Припомните слова Ивана Киселева: «Когда народ узнал о событии, он хлынул не в дом, где лежала покойная, а к дому, где был обвиняемый, и, окружив его, все плакали навзрыд». Второе — подвергнуть преступника мукам. Но разве он мало их вынес за годы своей жизни с покойной, да и теперь, когда события разбили его семейную, личную, общественную жизнь? И третье – осуждают, чтобы оградить общество от злого человека. Таков ли он? Вглядитесь со вниманием – похож ли он на злодея? События еще не делают человека таковым. Есть незабвенные слова, сказанные знаменитым ученый Фейербахом: «На убийство в состоянии душевного возбуждения способны и благородные характеры». А о Киселеве все говорят: «Честный, трезвый, преданный заботам и трудам человек». Если такой человек срывается в пропасть, не хочется верить, что это – неразрешимая вина его…

Но вернемся еще раз на одну минуту к основному утверждению обвинителя. Он настаивает на умысле на убийство у обвиняемого. Сопоставьте это утверждение с фактами дела. К роковому для него дню он выстраивает большой и ценный дом, отдается всегдашним заботам жизни, строит лавку и, весь погруженный в деловые заботы, возвращается домой. Где уж тут место умыслу? Умысел, если бы он в действительности существовал, нашел бы иные формы покончить с женою. Да и зачем было искать их? Стоило только не поберечь ее, чтобы случай явился и сделал то, что сделала его рука. Нет, здесь была нечаянность, роковой момент, затмение человеческой мысли.

Я знаю, вам будут говорить: «Да, ведь, не мог же он не знать, ударяя топором,

что он лишает жизни». Это — не признак умысла. Сумасшедший, стреляя в другого, тоже не знает, что лишает жизни; животное, ударяя рогами, знает и хочет отнять жизнь. Но их не судят: у них нет рассудка. То же бывает и с человеком. У одних в злые минуты гнева, злости, ожесточения, у других – в пору горя, стыда, бессилия воли, способной удержать порыв, сдержать негодование.

По-моему, все эти черты здесь налицо перед вами, и вам надо решать, что здесь – злодеяние или несчастье, – и решить, только руководствуясь одним своим убеждением, ибо только вы несете ответ за свои слова. Закон наделяет вас величайшей властью – определять виновность и невиновность. И нет границы ей, кроме вашей совести. Отпустив его, вы скажете лишь: «Да рассудит их Бог».

Теперь я отдаю вам его судьбу. Да укрепит Господь ваш разум, да смягчит ваши сердца!

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: