О русских стихах Марка Шагала

В книге «Моя жизнь» Марк Шагал пишет: «Как только я стал говорить по-русски, я тут же принялся сочинять стихи». Свои русские стихи Шагал, как он свидетельствует, собирался даже показать Александру Блоку, но «...не решился. И забросил, а потом совсем потерял ту тетрадку с юношескими стихами». Надо полагать, однако, что кое-что из той тетрадки в его памяти сохранилось. Известно, например, его русское стихотворение «Сад», написанное, судя по всему, именно в те годы.

Русские стихи, наряду с еврейскими, Шагал время от времени писал и позже. Так, в аннотации к его книге стихов «Ширим», выпущенной в ивритских переводах издательством «Маарив», говорится, что десять стихотворений, написанных Шагалом по-русски, публикуются впервые. Тут важно заметить, что речь идет не о впервые публикуемых переводах этих стихов, а о самих стихах, нигде до этого (если верить аннотации) не печатавшихся. Некоторые из этих стихов были потом переведены на другие языки (например, на французский: они звучат за кадром в фильме о Шагале, показанном несколько раз и по советскому телевидению), но русских оригиналов нам нигде обнаружить не удалось. Еврейский поэт Израил Беркович, живший и умерший в прошлом году в Румынии (знаток творчества Шагала, предоставивший, кстати, все издания, с которых выполнены переводы для данной книги: в наших государственных и частных библиотеках стихов Шагала я не нашел! ), рассказал следующее. Примерно в середине 50-х годов Шагал передал свои русские стихи поэту Аврому Суцкеверу (см. «Примечания») для перевода и опубликования их на идиш в журнале «Ди голденэ кейт». Суцкевер, закончив работу, послал якобы свои переводы Шагалу для авторизации их, но Шагалу переводы не понравились, и печатать их он не позволил. Где теперь русские оригиналы — возвратил ли их переводчик Шагалу, или они остались у Суцкевера — неизвестно...

Эта история напоминала бы больше легенду, если бы в ней фигурировали другие — а не Шагала и Суцкевера — имена. Авром Суцкевер, прекрасный еврейский поэт, много лет был в самых дружественных отношениях с художником, который в 1953 году иллюстрировал книгу стихов Суцкевера «Сибирь». На протяжении многих лет ни самому Берковичу, ни — тем более! — мне установить достоверность этой почти легенды не удалось, но времена меняются, и можно надеяться, что раньше или позже тексты русских стихов Шагала найдутся... А пока что — не хотелось бы лишать нашего читателя возможности ознакомиться если не с поэтической версией, то хотя бы с «содержанием» этих стихов. Традиция переводов ad litteram в мировой литературе существует давно, достаточно вспомнить дословные французские переводы из Пушкина или английские (со староанглийского) Шекспира. Известно, что многие современные поэты (Хикмет, например) предпочитали перевод подстрочный — художественному.

Уведомив читателя и не посягая на «обратный перевод» стихов Шагала, мы публикуем подстрочники десяти стихотворений, выполненные с иврита, по книге «Ширим», вышедшей при жизни Марка Шагала и, следовательно, «санкционированной» автором.

 

Столько лет

Время от времени мне хотелось окликнуть кого-то.
Это желание поднимается у меня из души
и ложится на губы молитвой о том,
чтобы среди других цветов расцвели бы и розы —
когда ты явишься ко мне.

Мне хочется окликнуть кого-то и попросить,
чтобы третье мое пробужденье
превратило бы снова
ночь — в красоту.

И я бы, нагой, совсем потеряв голову —
пустился искать тебя.
Где ты?

Только что я проснулся
после сна, длившегося столько лет.
Ты помнишь: вчера еще
я тебя целовал.

Как угар, ты меня усыпляла в своих объятьях.
От дерева к дереву мы перелетали с тобой.
И я искал тебя.

Где ты?

Осень и зима,
весна и лето —
торопят, гонят меня вперед.
Куда?

В твоих руках свеж до сих пор
букет цветов из тех давних дней моей юности,
он еще покачивается и ждет
свадебной ночи.

Ничего не осталось в моих руках,
только годы мои, покрытые пылью.
Я снова и снова искал тебя —
где ты?

Каждый день из множества дней моих
спешит, торопит,
подгоняет меня к ночи,
гонит вперед —
куда?

Я и хочу этого, и не хочу.

Я уже приготовился.
Уже мои крылья сложились
и опять раскрываются —
чтобы тебя подхватить на пути
к небесам.

И все время пока я парю —
я ищу тебя.

Где ты?

Руки тянутся
изображать этот мир, который так рано покинула ты.

Я верю, что душа и губы мои
донесут до тебя молитву.

Мой сон беспрестанно течет из картин
к ногам твоим.
Где ты?

 

Моя любовь

Где любовь моя,
где греза моя,
где моя радость
всей жизни — до последнего мига?

На каждом шагу я вижу тебя.
Во все мои годы я вижу тебя.
В скорби я вижу тебя и в великой
нужде моей.

Днем и ночью я слышу твой голос.
В каждом ударе часов я слышу твой голос.
Кто ни окликнет меня — я слышу твой голос.
Я слышу твой голос, пока ты молчишь.

 

Я по жизни тащусь

Я глубоко затаил любовь
и спрятал свои картины,
и посреди своей жизни
я — как дерево в лесу.

Кто слышит мой голос?
Кто видит слезы мои?
Кто лицо мое видит,
раздвоенное в лунном сиянье?

Я точно умер, я мертв уже тысячу лет.
Мать подарила мне два луча,
два маленьких рога любви,
блуждающих в моем теле.

Я боюсь открыть рот:
как бы сердце не выпорхнуло.

 

Я удалился

Счастлив соловей —
петь он может без слов.
Я тоже пою и плачу,
и слова льются из глаз.

Плоды рук моих
западут, может быть, в душу
человека, который пожелает на них взглянуть.
Этим светом освещен мой путь.

Но если он, мой друг,
отводит глаза —
я еще глубже ухожу в мое одиночество
и оттуда смотрю на мою тропу, пролегающую в стороне.

Рукою своей я уже прикасаюсь, кажется, к Господу,
а ты все еще не замечаешь,
как удалился я от тебя.
Песня соловья оказалась короткой.
На распутье дорог
я озираюсь и не понимаю: где есмь аз?

 

Об этой ясности

Боже мой, за эту ясность,
которую Ты поместил в мою душу, —
спасибо.

Боже мой, за этот покой,
который Ты поместил в мою душу, —
спасибо.

Боже мой, ночь приближается.
Веки мои опять до утра не сомкнутся,
и опять я буду писать
картины для Тебя —
о земле и о небе.

 

За облаками

Кто-то мне шепчет в ночи:
слова — не краски,
краски — не блики солнца.
Там, за облаками,
душе — дрожать, замирая в страхе предсмертном.

Кто-то мне шепчет:
да не пребудешь в надежде, не жди
проблеска, полосочки света в пути —
и не придется испить самому
слез своих
в конце этой длинной дороги.

Кто-то мне шепчет:
там стоит и ждет крест —
ждет он тебя.

Что за всадник скачет в высотах,
унося меня на руках?

 

Теперь

Во все мои дни я мало молился.
Как он, мой Бог?
Где он?

Слышишь ли Ты меня, видишь?
Мне всегда хотелось окликнуть Тебя, возопить —
но я был так ничтожен.

Теперь я старик.
Ты поднимешь меня к Себе,
мой Бог.

 

По лестнице Иакова

Мир мой заперт,
свет мой гаснет,
наступает конец,
когда улягутся, успокоятся мои краски,
и я, выплакав слезы,
обращу свой последний, умиротворенный взор —
в иную страну, к моим братьям.

К «им восхожу я, спускаюсь
по лестнице Иакова — и течет мой сон.
Ты взгляни, как тяжело мне нести свой крест,
эту истерзанную картину, эту песню,
отыскавшую для себя гнездо
где-то между землей и небом...
Все картины мои — похоронены,
разбросаны по кладбищу.
Слышен запах погасших свечей.
Мертвые певцы появляются со всех сторон
и нараспев читают «Эль-Малэй», Кадиш.

 

Реквием

С тобою я молод.
Даже если деревья начинают мне угрожать
и небеса — отдаляться, —
глаза твои все равно смотрят в сердце мое.

И когда всякий шаг исчезает в траве,
и когда всякий шаг скользок, как по воде,
и волна за волной ударяет мне в голову, и штормит,
и кто-то меня из-за облака окликает —
с тобою я молод.

Годы мои — как рассыпанная листва.
Кто-то раскрашивает мои картины,
а ты озаряешь их светом.

Улыбка на твоем лице
все яснее сияет из-за облака — и я тороплюсь
туда, где ты, задумавшись, меня ожидаешь.

 

Слово мое

Что оно — мое слово?
Кто на свете сумел изменить жизнь
своим словом?
Ни Моисей, ни Шекспир, ни Данте.
Я не знаю, какими словами мне говорить?
Мой крик — вопль в пустыне,
и я берегу его для себя самого.
Ты один его слышишь,
смотришь в мое лицо,
Ты — тропинка, по которой уходят мои сомненья,
Ты — эхо моей любви.

Ты — весь сжимаешься в голубизне,
лик Твой раскалывается всеми красками,
вокруг Тебя я верчусь
до скончания моих дней.

Земля под моими ногами
уносит меня днем и ночью,
и праздничен я на двух крыльях,
и сладок и горек мой сон.

 

Примечания

Русское издание литературного наследия Марка Шагала предпринимается впервые и — в силу разных осложняющих обстоятельств — не претендует на исчерпывающую полноту. Трудности такого издания, прежде всего — отыскания и библиографизации текстов, связаны не только с тем, что большую часть своей творческой жизни Шагал провел за пределами нашей страны, но и с той традицией полупризнанности великого художника, которая сложилась у нас на протяжении многих десятилетий. Даже для ведущих некоторых наших шагаловедов явилось открытием (после первых публикаций в прессе), что Марк Шагал писал стихи! Да еще на идиш...

Сложность нахождения и идентификации текстов обусловлена еще и тем, что к своему литературному творчеству живописец Шагал относился не слишком, как бы это сказать, профессионально, нередко позволяя распоряжаться своими сочинениями по усмотрению редакторов и издателей. В случае неудач он, правда, протестовал (как, например, в описываемом в «Приложениях» эпизоде с переводами А. Суцкевера), но разноголосица не только текстологическая, но и «генезисная», что ли (на каком языке написан тот или другой текст? ), была внесена. А поскольку жизнь художник прожил долгую, то и набралось этих разночтений и спорных моментов за 80 лет (если говорить о стихах) сочинительства — немало. История расследования происхождения некоторых текстов напоминает порой настоящий детектив.

Стихотворения

Стихи для Марка Шагала были чем-то сугубо интимным, вроде записей в дневнике, который, конечно, потом может оказаться изданным, но — не для того ведется. Они и появлялись в печати, стихи Шагала, лишь эпизодически, по тому или иному случаю (например, к 4-й годовщине смерти Беллы Шагал) или в результате настойчивости того или иного печатного органа.

Как уже сказано, не считая себя в литературе профессионалом, Шагал позволял редакторам — не вторгаясь в строку (кроме случаев приведения в грамматико-литературную норму его «литовского» диалекта) — менять конфигурацию и последовательность строф, перекомпоновывать их. Что касается его «литовского» идиша, то в довоенных публикациях он почти не подвержен правке и редактуре, и мы часто можем встретить «вопиющие» нарушения нормы, такие, которые по-русски звучали бы, допустим, как «моя окно» или «твой кровать». (В литовском диалекте идиша отсутствует средний род, вот на этом-то неповторимом языке и писал Шагал, что прежде всего и категорически подтверждает аутентичность его стихов, написанных на идиш! ) В послевоенных публикациях редакторы приводят язык Шагала в грамматически божеский вид, а заодно получают разрешение автора и на пересмотр целых поэтических композиций. Больше всего «перекройке» подверглась его поэма, впервые опубликованная в американском еврейском ежемесячнике социалистической ориентации «Цукунфт» под названием «Далекая моя родина» в 1937 году, а в 1938 году — с небольшими добавлениями и под заголовком «Мой дальний дом» — в варшавском еврейском издании «Литерарише блетер». Уже в 60-е годы эта поэма была напечатана в тель-авивском идишском журнале «Ди голденэ кейт» в виде цикла разрозненных стихотворений — несомненно, по согласованию с автором. Редактор журнала, крупный идишский поэт Авром Суцкевер, пошел на такое «членение» поэмы с полной, на наш взгляд, художественной оправданностью: поэмой как таковой это сочинение Шагала и не было, скорее — слитые в свободной последовательности и объединенные широтой темы самостоятельные стихотворения, стансы. Разъятые, они обретают свои естественные очертания, контур, лицо. Правомочность (художественная, кроме разрешения автора) такого восстановительного расчленения поэмы подтверждается и тем, например, что впоследствии эти тексты так и публикуются — отдельными стихами, в таком виде и переводятся на другие языки (например, на иврит в книге стихов Шагала «Ширим», выпущенной издательством «Маарив»).

Следуя этой художественно оправдавшейся традиции, мы, при более углубленном прочтении текста поэмы, сочли допустимым вычленить как отдельные миниатюры несколько строф, композиционно и сюжетно с прилегающим контекстом не связанных. В общем итоге первоначальный текст поэмы представлен в нашей книге следующими стихотворениями: «Родина», «Я расписал плафон и стены...», «Старый король», «Наследство», «Мать», «Брат», «Сестры», «Ангел над крышами», «Первый учитель», «Жена», «Старый дом», «Тот город дальний», «Вечерняя молитва».

Другие стихи взяты для перевода из указанного журнала «Ди голденэ кейт», из книги еврейского американского поэта Исаака Ронча «Мир Марка Шагала» (Лос-Анжелес, 1967), а также из румынско-еврейско-английского издания «Ревиста култулуй мозаик», выходящего в СРР. Из книги И. Ронча взято и стихотворение в прозе «К моему городу Витебску», широко известное как «письмо» (см., например, публикацию в «Литературной газете» № 36, 1987), ничего, однако, общего с эпистолярным жанром не имеющее.

О стихах Марка Шагала в разделе «Приложения» см. там же.

КАРТИНА. В Каталоге выставки Марка Шагала к 100-летию со дня рождения (М.: Сов. художник, 1987) опубликован русский «автограф стихотворения», точнее, три первые его строфы. В своем переводе мы не сочли возможным воспользоваться этим явным подстрочником, выполненным Шагалом неизвестно с какой целью и обладающим, по сравнению с оригиналом, весьма небольшой художественной ценностью.

К ВРАТАМ ВЫСОТ. Существует русский перевод этого стихотворения, выполненный А. Вознесенским и опубликованный в указанном Каталоге.

ВИЛЬНЕНСКАЯ СИНАГОГА. События относятся, видимо, к периоду советско-польского конфликта во время гражданской войны.

ЛЕСТНИЦА ИАКОВА. Существует перевод этого стихотворения под названием «Белые ступени», опубликованный вместе с стихотворением «Высокие врата» А. Вознесенским в Каталоге к выставке Шагала в Москве.
О сюжете «Лестницы Иакова» см. в «Библейских именах и понятиях».

НАСЛЕДСТВО. Название этого фрагмента из поэмы заимствовано из ивритского перевода в названной выше книге «Ширим».
Его убил холодный меч. — «Меч» здесь надо понимать метафорически, как «меч смерти», аналогичный «косе смерти» в русском сознании. В другом месте Шагал свидетельствует, что отец его погиб, попав под автомобиль.

МАТЬ. Фрагмент из поэмы. Название взято из публикации в «Ди голденэ кейт».
Молитву на ночь говорить. — В оригинале — «Учила меня Кришмэ». «Кришмэ» — чтение молитвы «Шема».

ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ. Фрагмент из поэмы. Название взято из публикации в «Ди голденэ кейт».
Первым учителем живописи был у Шагала Иегуда Пэн. (Юрий Моисеевич) (1854—1937) — художник, основатель первой в Белоруссии студии живописи в 1892 году.

ЖЕНА. Фрагмент из поэмы
В 1915 г. Марк Шагал женился на Белле Розенфельд.

В ЛИССАБОНЕ ПЕРЕД ОТПЛЫТИЕМ
Из Лиссабона Марк Шагал отплывал в США в 1941 году.

ПАМЯТИ ХУДОЖНИКОВ — ЖЕРТВ ГОЛОКАУСТА. Голокауст (Holocaust) — международное слово, означающее в данном контексте массовое уничтожение евреев во время второй мировой войны.
Израэлс Йозеф (1824—1911) — живописец, учился в Париже. Автор картин «Сын древнего народа», «Давид перед Саулом» и др.
Писсарро Камиль (1830—1903) — живописец и офортист. Автор картин «Осеннее утро в Эраньи», «Бульвар Монмартр» и др.
Модильяни Амедео (1884—1920) — живописец. Русскому читателю хорошо известен его портрет Анны Ахматовой, которая, кстати, и писала о нем.
Хольбейн (Гольбейн) Ханс Младший (1497— 1543) — немецкий живописец и график. Автор картин «Мертвый Христос», «Моретт» и др.
Дюрер Альбрехт (1471 —1523) — немецкий живописец и график. Автор знаменитой серии гравюр «Апокалипсис», диптиха «Четыре апостола» и др.

СЛЕЗЫ МОИ. Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты меня оставил? — реминисценция из Евангелия или из Псалмов Давида. По Евангелию (Матф. 27: 46) именно этими словами «возопил Иисус громким голосом» на кресте, но «возопил» он — декламируя из Давидовых Псалмов, а именно: из Псалма 21-го, стих 2-й, где сказано: «Боже мой! Боже мой! (внемли мне) Для чего Ты оставил меня? »

ИСТОЧНИК. В названии стихотворения можно предположить аллюзию, «источник» — частый образ в Ветхом и Новом Заветах, например, у Иоанна: «от источника воды живой».
Я сам превращусь в волшебную флейт у. — Намек на оперу Моцарта «Волшебная флейта».

Проза

Моя жизнь

Публикуемые фрагменты из автобиографического сочинения Марка Шагала в большинстве своем не совпадают с теми, что были опубликованы в 1987 году журналами «Юность» и «Театр» в переводе с французского Л. Дубенской. Это несовпадение обусловлено, главным образом, отличной от журнальных тематической направленностью публикации, а также временной и географической очерченностью отражаемых событий. То есть нас интересует: самочувствие художника в до- и послереволюционной России.

«Моя жизнь» закончена автором в 1922 году, и первая ее публикация состоялась на страницах еврейского (идишского) нью-йоркского ежемесячника «Цукунфт».

Впоследствии книга была переведена на французский женой художника Беллой Шагал, а уже с французского ее перевели на другие языки, включая английский (в 1960-м, изд-во «Орион», Нью-Йорк, перевод Элизабет Эбет), и круг, таким образом, замкнулся: нью-йоркский читатель смог наконец ознакомиться с сочинением, впервые увидевшим свет в Нью-Йорке почти за 40 лет до этого. Вот судьба «малого» языка. Воистину: «Lingua est hostis hominum» — «Язык враг людей»...

Итак, первая публикация — на идиш. Но по некоторым свидетельствам в создании этого идише кого текста участвовали известные еврейские литераторы Перец Маркиш и Варшавский, поскольку... они перевели его с русского! Так замкнулся второй круг, и русский читатель получил наконец возможность ознакомиться с сочинением, которое писалось по-русски и, в основном, в России 65 лет назад!

Ступив на третий круг поисков, мы задаемся вопросом: где русский текст?.. Убедительного ответа на этот вопрос мы не находим даже в таком основательном труде о Шагале, как работа Франца Мейера — исследователя жизни и творчества великого художника и его зятя, многие сведения получившего, разумеется, из первых рук. А. Игнатов и М. Макаровская, опубликовавшие фрагменты из своего перевода «Моей жизни» с французского («В мире книг» № 12, 1987 и № 1, 1988), пишут в примечании: «...мы обратились к вдове Шагала, проживающей во Франции, с просьбой найти русский оригинал. Увы, ее поиски не увенчались успехом, и мы лишены возможности прочесть книгу в том виде, в каком ее писал мастер». Вспоминается брошенное вскользь замечание Арона Вергелиса в очерке «В гостях у Марка Шагала»: «Разговариваем мы и по-русски и на идиш. Валентина Шагал говорит лучше по-русски, чем по-еврейски, сам Шагал — лучше по-еврейски...» (16 стран, включая Монако. М.: Сов. писатель, 1982).

Легкая вуаль некоей загадочной путаницы, лежащая на всей жизни великого художника, легла складкой погуще и на его автобиографические заметки «Моя жизнь».

Мои родственники в Лиозно... — Лиозно — местечко под Витебском, где родился Шагал и где жили его родственники.

Царь не позволяет выезжать за черту оседлости... — «Черта оседлости» — в России в 1791 — 1917 граница территории, на которой разрешалось постоянное жительство евреям. Охватывала 15 губерний. В основе многочисленных дискриминационных законоуложений в царской России лежал Указ императрицы Елизаветы Петровны от 2 декабря 1742 года, в котором она «всемилостивейше повелевала»: «Из всей нашей империи, как из великороссийских так и из малороссийских городов, сел и деревень, всех мужеска и женска пола жидов, какого бы кто звания и достоинства ни был, со объявления сего нашего Указа, со всем их имением немедленно выслать за границу, и впредь оных ни под каким видом в нашу империю ни для чего не впускать...» Экономические потребности России вынудили впоследствии царскую власть пересмотреть Указ, вследствие чего и родилось это уродливое географически-административное образование — «черта оседлости».

25 октября. Город заполонил и... — 25 октября 1918 года, 1-я годовщина Октябрьской революции. Шагал был одним из организаторов празднества.

К ним примкнули и те... — в первую очередь имеется, несомненно, в виду Казимир Малевич.

...мне полагалось за росписи в Камерном театре. — Имеется в виду Еврейский Камерный театр в Москве, руководил которым Александр Грановский. Этот период жизни и творчества Шагала освещен в упомянутых публикациях фрагментов из этой книги в «Юности» и «Театре».

Х.-Н. Бялик

Очерк написан в июле 1934 года, сразу после смерти великого еврейского поэта, и опубликован в «Литерарише блетер» № 30, 1934. Здесь печатается с сокращениями.

...мы с Бяликом плыли на пароходе. — Первая поездка Шагала в Палестину, в 1931 г.

...он сказал моей дочери. — Иде Шагал.

Статьи и выступления

Листки

Опубликовано в «Штром», № 1, 1920. Первый номер этого журнала, издававшегося в Москве (всего вышло 6 номеров), иллюстрировал Марк Шагал.

Антокольский, Марк Матвеевич (1842—1902) — скульптор, уроженец Вильны, учился в Петербургской академии. Автор статуй и барельефов: «Иван Грозный», «Поцелуй Иуды», «Мефистофель» и др.

Анский (точнее: Ан-ский) — псевдоним Соломона Рапопорта (1863—1920), русского и еврейского писателя. Родился в Витебске. Автор всемирно известной драматической легенды «Между двумя мирами», больше знакомой читателям по подзаголовку — «Диббук».

Либерман Макс (1847—1935) — немецкий живописец. Автор импрессионистических полотен «Консервщицы», «Капустное поле» и др.

...недавно вернувшись туда из Парижа. — В 1914 г.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: