III — Эффективность кодекса

Эффективность кодекса в первую очередь зависит от приема, оказанного ему юридическим сообществом, призванным привести этот кодекс в действие или, иначе говоря, претворить его в жизнь.

Ключевую роль здесь играют, конечно, практикующие юристы, о чем в 1806 г. говорил еще Трейяр* применительно к Гражданскому процессуальному кодексу: «Мы не скрываем, что успех Кодекса во многом зависит от представителей власти, на которых возложено его применение, а также от тех должностных лиц, имея в виду нотариусов, судебных приставов и др., которые будут его исполнять каждый день»².

Тем самым эффективность кодекса главным образом предопределяется уровнем познаний практиков, вследствие чего нередко возникают проблемы в тех случаях, когда происходит заимствование какого-нибудь иностранного кодекса. Скажем, кодексы, принятые в Японии в конце XIX в. и разработанные либо по французскому, либо по немецкому образу и подобию, оказались не столь эффективны по причине именно недостаточного знания японскими судьями основ западного права. Как отмечал Нода, «приходится сильно сомневаться в том, что магистраты того времени хорошо поняли данные законы»³. О том же самом писал Рене Давид применительно к разра-

¹ F. Terré, Introduction gé né rale au droit, op. cit., № 377, n. 4.

* Жан-Батист Трейяр (Treilhard) (1742-1810) - французский государственный деятель, принимавший участие в работах по наполеоновской кодификации, в том числе в составлении Гражданского кодекса, хотя в состав комиссии Порталиса он не входил. В ходе разработки проекта ГК и его обсуждения в Государственном совете Трейяр выступил как лидер «левого крыла», настаивавшего на создании абсолютно нового гражданского законодательства и полемизировавшего с так называемым «правым крылом» во главе с Биго де Преамене (о нем см. во введении), которое ратовало за сохранение гражданско-правовых норм Старого режима (об этой полемике см.: Malaurie P. Anthologie de la pensé e juridique. Paris, 2001. P. 145). - Примеч. пер.

² Цит. по: H. Solus, Les ré formes de la procé dure civile // Mé langes G. Ripert, 1950, t. 1, p. 213.

³ Y. Noda, Introduction au droit japonais, op. cit., p. 61 (автор цитирует одну из инструкций японского министра юстиции, свидетельствующую о таком непонимании:

436

Выбор содержания

ботанному им эфиопскому Гражданскому кодексу, когда он столкнулся с тем, что отсутствие знающих соответствующие правовые конструкции юристов представляет собой главное препятствие на пути эффективной реализации Гражданского кодекса на практике: «Впрочем, при нынешнем положении дел совершенно очевидно, что Гражданский кодекс не может действовать в полной мере, поскольку просто-напросто нет юристов, знающих его положения и способных их должным образом применять»¹. Возьмем другой пример: суданский законодатель, преисполненный желанием внести ощутимую лепту в единство арабского мира, принял в свое время Гражданский кодекс, разработанный по образцу египетского Гражданского кодекса, но так и не смог реально воплотить его в жизнь, поскольку суданские судьи изучали в университетах англосаксонское Соттоп Law и не были готовы к восприятию романо-германской системы гражданского права². Напротив, французское право относительно легко прижилось в Румынии после принятия там Гражданского кодекса 1865 г., составленного по модели Кодекса Наполеона, потому что львиная доля румынской юридической элиты (судьи, адвокаты и т.д.) состояла из выпускников французских университетов³. Несмотря на то что в большинстве приведенных выше примеров практики парализовали эффективное применение незадолго до того принятого кодекса, было бы несправедливо изображать их в виде некоего извечного тормоза всякой кодификации. Нередко практики, наоборот, активно и плодотворно участвуют в процессе психологической адаптации к новому кодексу. Скажем, Верховный суд Нидерландов еще до введения в действие нового Гражданского кодекса (NBW) стал развивать практику «досрочного толкования», когда старые правовые нормы толковались уже с учетом норм новых, которым спустя какое-то время только еще предстояло всту-

« Говорят, что есть судьи, путающие гражданские дела с делами уголовными и присуждающие истцам или ответчикам наказание в виде битья кнутом или палками...»).

1 R. David, La refonte du Code civil dans les É tats africains // Annales africaines, 1962, p. 164.

² См.: R. Sacco, La codification, forme dé passé e de lé gislation // Rapport italien au XI Congrè s international de droit comparé, Caracas, 1982, p. 71.

³ См.: L.-J. Constantinesco, Roumanie // L'influence du Code civil dans le monde. Travaux de la Semaine internationale de droit comparé, 1954, p. 680: «Если новый Кодекс все в большей и большей степени становился живой реальностью, то это происходило оттого, что он постоянно получал тонизирующий живительный импульс от французских доктрины и судебной практики, чьими неутомимыми агентами являлись именно румынские теоретики и практики».

437

Техника кодификации

пить в силу¹. В результате получился очень плавный переход от старого Гражданского кодекса к новому.

Современные кодификаторы прекрасно отдают себе отчет в решающей роли практиков в будущей судьбе кодекса, стараясь дать им возможность заранее усвоить новые положения до их вступления в силу. Так, в течение года, предшествовавшего введению в действие нового Гражданского кодекса Квебека, местные власти проводили в рамках специальной программы профессиональную переподготовку судей, адвокатов и нотариусов. То же самое происходит во Вьетнаме, где разработка каждого нового кодекса в обязательном порядке сопровождается программой обучения практиков, позволяющей ознакомить их с духом и техникой новых институтов².

Эффективность кодекса равным образом зависит от доктрины, чье значение очень велико. Если не вдаваться в детали, то роль доктрины заключается в том, что, будучи вынужденной, по крайней мере в первые годы действия кодекса, толковать его сугубо экзегетически, она тем самым помогает кодексу адаптироваться и способствует его распространению. Наверное, самой яркой иллюстрацией является непереоценимый вклад, внесенный университетской доктриной, изучавшей и преподававшей римское право, в возрождение юстиниановской кодификации в Средние века, что тысячи раз описано в литературе. Следует также отметить огромные усилия, затраченные в течение XIX в. доктриной многочисленных европейских стран для безболезненного врастания в европейскую культурную почву французского Гражданского кодекса, - кодекса, изначально навязанного, напомним, силой оружия³. Под данным углом зрения становятся совершенно понятны опасения, высказываемые в наши дни по поводу эффективности Европейского гражданского кодекса (если таковой все-таки будет принят): ни о какой эффективности не может быть и речи при отсутствии доктринальных толкователей, хорошо знакомых с новыми правилами и понимающих их смысл⁴.

¹ A. Hartkamp, Vers un Nouveau Code civil né erlandais // Revue internationale de droit comparé, 1982, p. 355.

² P. Bé zard, L'é laboration de la nouvelle codification vietnamienne // Histoire de la codification au Vietnam, op. cit., p. 395.

³ См.: 3. Gaudemet, L'é laboration de la rè gle de droit et les donné es sociologiques // Sociologie historique du droit, op. cit., p. 112: «После того как он сначала был навязан ratione imperii (по смыслу власти (лат.). - Примеч. пер.), затем Гражданский кодекс приобрел неоспоримый авторитет в Европе imperio rationis (властью смысла (лат.). — Примеч. пер.)».

4 M. Bussani, U. Mattei, Le fonds commun du droit privé europé en // Revue internationale de droit comparé, 2000, p. 39 et s., spé c. p. 44.

438

Выбор содержания

Для наглядности приведем пример от обратного (a contrario), свидетельствующий о том, что недостаток полноценной доктрины способен парализовать надлежащее применение кодекса на практике. Именно так получилось с тунисским Кодексом обязательств и договоров 1906 г., который очень долгое время реально не действовал в связи с отсутствием надлежащего доктринального обеспечения. Этот Кодекс «ожил» лишь в 1970-х годах «после того, как был объяснен, очищен от несуразностей и систематизирован доктриной»¹. Судя по некоторым оценкам, похожие трудности, связанные с попытками реализовать на практике кодекс без достаточной поддержки доктрины, наблюдаются и в случае с Гражданским кодексом Российской Федерации 1995 г.: * он пока еще не занял того места в российской правовой системе, которое заслуживает, во многом потому, что доктрина не сумела обеспечить его должное восприятие обществом².

Но проблема реального воплощения в жизнь содержащихся в кодексе положений связана не только с деятельностью юристов-практиков и уровнем доктрины. Есть еще одно необходимое условие, определяющее эффективность применения кодекса: его содержание должно быть приспособлено к тому населению, чьи права и обязанности он призван регулировать, иначе рецепция кодекса обществом успешной не будет. Как отмечал Порталис, «не люди сделаны для законов, а законы — для людей... поэтому законы должны быть привязаны к характеру, привычкам, реальному положению народа, для которого они разработаны»³. Понятие рецепции права, будучи хорошо известно компаративистам⁴, позволяет рассмотреть

¹ M. Zine, Centenaire de la codification en Tunisie, le code des obligations et des contrats // La codification / sous la dir. de B. Beignier, op. cit., p. 195.

* Согласно французской традиции кодекс, как правило, принято датировать годом его вступления в силу. — Примеч. пер.

² См. высказывание российского юриста С.С. Алексеева (S.S. Alexeï ev, Les perspectives de dé veloppement du droit privé en Russie // Revue internationale de droit comparé, 2001, p. 159 et s.): «Добавим, что российская юридическая наука не окончательно выполнила свою миссию. Успешно справившись с подготовкой проекта Гражданского кодекса, она не решила другой важнейшей задачи и не смогла показать всему обществу в целом историческую роль Гражданского кодекса, его сущностное значение, предначертанные, хотим мы того или нет, существом и логикой процесса формирования гражданского общества и развитой рыночной экономики, а также тем местом, которое Гражданский кодекс по определению призван занимать в системе российского законодательства».

³ J.-E.-M. Portalis, Discours pré liminaire sur le projet de Code civil... // Portalis, É crits et discours juridiques et politiques, op. cit., p. 23.

⁴ «Рецепция права означает ситуацию, когда некое национальное общество приняло, ввело, интегрировало у себя определенную иностранную систему права в це-

439

Техника кодификации

интересующую нас проблему в традиционной плоскости, т.е. применительно к кодексу, заимствованному из другой правовой системы (2). Однако сегодня законодатель обязан также учитывать другую форму рецепции кодекса - рецепцию внутри отдельно взятой правовой системы, когда оценивается, насколько закон рецепирован теми, кому он предназначен, т.е. в какой мере общество приняло и переварило закон. Наличие феномена «внутренней рецепции» не дает нам возможности оставить без внимания вопрос о кодексе, не заимствованном, а созданном самостоятельно (1).

Самостоятельно созданный кодекс

Не разделяя в полной мере концепцию Пауля Кошакера*, мы полагаем, что эффективность кодекса прямо пропорциональна его адекватности нравам народа, жизнь которого он призван регулировать¹.

Очевидные случаи кодексов, созданных самостоятельно, но так и не прижившихся и потому полностью отторгнутых народом, достаточно редки и, надо признаться, весьма мало изучены в литературе. На ум приходят кодексы, принимавшиеся в странах Центральной и Восточной Европы в коммунистическую эпоху, которые как по команде дружно выползали из головы идеологического Зевса и отличались подчас очень и очень относительной степенью эффективности... Риск получить столь же малоэффективный кодекс, опять-таки навязанный свыше, вызывает необходимость в длительном вызре-

лом, т.е. в полном ее объеме» (J. Carbonnier, Sociologie juridique, PUF, «Quadrige», 1994, p. 384). Термин «аккультурация (acculturation)» используется тогда, когда речь идет об ограниченном заимствовании отдельных иностранных правовых институтов; выражение «перенос права», как представляется, должно обозначать этап, предшествующий рецепции, т.е. формальное введение иностранного права, когда еще неизвестно, насколько оно приживется (см.: J. Gaudemet, Les transferts de droit // L'anné e sociologique, XXVII, 1976, p. 29 et s.). См. также: E. Agostini, Droit comparé, op. cit., № 125 et s.; R. Sacco, La comparaison juridique au service de la connaissance du droit, Economica, 1991, p. 113 et s. (автор анализирует здесь мутации, происходящие между различными моделями).

* П. Кошакер (1879-1951) - выдающийся немецкий романист, цивилист и компаративист, являвшийся также специалистом по Древнему Востоку; помимо многочисленных трудов на немецком языке, в том числе упоминаемой здесь работы «Европа и римское право» (1947), см. также на английском языке его монографию «Пределы и методы изучения истории ассирийско-вавилонского права» (1913). — Примеч. пер.

¹ Ср. с известным тезисом Пауля Кошакера (Europa und das romische recht, 1947), в соответствии с которым удачная рецепция какого-либо права зависит от расклада политических сил, а не от адекватности рецепируемого права нравам соответствующего народа.

440

Выбор содержания

вании гипотетического Европейского гражданского кодекса. Прежде чем его принимать, надо, в частности, постараться предварительно сгладить правовые и культурные различия между многочисленными странами Евросоюза¹.

Значительно проще привести примеры кодексов, очень точно отразивших чаяния общества, ради которого они были разработаны, и пользовавшихся по этой причине продолжительным и ошеломляющим успехом.

Стало общим местом утверждать, что французский Гражданский кодекс столь легко добился всеобщего признания и вырос до уровня бесспорного символа главным образом в силу того, что с момента своей разработки он предстал в виде законодательного акта, сочетающего традиции Старого режима и завоевания Революции², синтезирующего старый мир с миром новым. Данное качество Гражданского кодекса еще полнее раскрылось впоследствии, уже после того, как он вступил в силу³.

Столь же показателен успех нового Гражданского кодекса Квебека 1994 г., объясняющийся желанием квебекских кодификаторов в максимальной степени учесть потребности квебекского населения. Как заметил его главный разработчик, в этом Кодексе «заложено стремление отразить социальные, нравственные и экономические реалии сегодняшнего квебекского общества»⁴.

Предпринятая в 1960-е годы в рамках французского Гражданского кодекса рекодификация семейного права равным образом увенчалась успехом в силу своей адекватности ожиданиям нового французского общества. Декан Карбонье заметил по этому поводу: «Моя роль свелась к тому, чтобы с максимальной тщательностью

¹ См.: A. Chamboredon, C.U. Schmid, Pour la cré ation d'un «Institut europé en du droit» // Revue internationale de droit comparé, 2001, p. 691: «Подобный единообразный кодекс, навязанный from above (сверху (англ.). — Примеч. пер.) без необходимой подготовки, рискует, вопреки ожиданиям, столкнуться с сильным национальным сопротивлением и еще больше разделить наши правовые системы».

² «Наш Гражданский кодекс есть самое величественное, самое полезное, самое торжественное соглашение, подобного которому не являла еще миру ни одна нация» (слова члена Трибуната Альбисона приведены в: Р.А. Fenet, Recueil complet des travaux pré paratoires du Code civil, t. XV, p. 120).

³ J. Carbonnier, Le Code civil, art. cité, p. 301.

⁴ Предисловие П.-А. Крепо к Докладу по проекту Гражданского кодекса Квебека (P.-A. Cré peau, Pré face au Rapport sur le Code civil du Qué bec, É d. Officielle du Qué bec, 1978, vol. 1, XXVII).

441

Техника кодификации

перенести в правовые нормы то, что, по моему убеждению, соответствовало потребностям и чаяниям нации»¹.

Последний пример показывает, что добиться такой адекватности между кодексом и нуждами населения, чье поведение он регулирует, иногда технически проще тогда, когда в ходе кодификации используются специальные методы, предлагаемые юридической социологией: анкетирование и законодательные опросы. Действительно, нельзя отрицать того, что социологическое анкетирование сыграло очень важную роль при рекодификации в 1960-е годы семейного права во Франции. Впрочем, здесь нет ничего удивительного, поскольку главным вдохновителем и разработчиком реформ являлся создатель современной французской юридической социологии декан Кар-бонье. Нечто похожее имело место при подготовке испанского Гражданского кодекса 1889 г.: власти произвели социологически корректную выборку лиц, представлявших собой репрезентативный срез избирательного корпуса, и попросили их высказать свое мнение по поводу основных положений проекта нового гражданского законодательства².

История свидетельствует, что, как правило, наиболее успешными бывают так называемые «компромиссные кодексы», разработанные в соответствии с мудрыми советами, которые давал законодателю еще Монтескье³. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что само выражение «компромиссный кодекс», или «компромиссный закон», появилось значительно позже и было использовано применительно к тем кодексам, чей успех уже стал для всех очевиден (примеры таких кодексов мы только что привели).

Так, по поводу французского Гражданского кодекса 1804 г. было сказано, что он «проник в тот тип законодательства, который нас научила различать юридическая социология. Я имею в виду компромиссные законы»⁴. Собственно, сам Порталис к этому и стремился — разница лишь в том, что идею компромисса он выражал другими словами⁵. Если взять гражданское право, развившееся из

¹ J. Carbonnier, Droit et passion du droit..., op. cit., 1996, p. 197.

² N. Rouland, Introduction historique au droit, op. cit., № 94.

³ Montesquieu, De l'Esprit des lois, livre XXIX, chap. I: «Я продолжаю утверждать, и, думается, что основное значение моего труда в том, чтобы доказать данное утверждение: духом законодательства должен быть дух умеренности; политическое благо, как и благо нравственное, всегда расположено посередине между двумя крайностями».

⁴ J. Carbonnier, Le Code civil, art. cité, p. 301.

⁵ «Умение открывать настоящие или полезные вещи есть, как правило, награда за умеренность характера и здравый смысл» (J.-E.-M. Portalis, Examen des observations

442

Выбор содержания

Кодекса 1804 г., то компромиссный дух прежде всего отличал все ту же рекодификацию французского семейного права 1960-х годов¹. Успех швейцарского Гражданского кодекса равным образом принято объяснять стремлением его составителей «примирить политические противоположности, разнообразные традиции всех уголков Швейцарии, протестантскую и католическую религии, образ жизни городов и деревень, модернизм и чувство исторической преемственности»². Министр юстиции Квебека представлял новый Гражданский кодекс в качестве некоего «общественного договора», приложив при этом максимум усилий, чтобы добиться единогласия при его принятии Национальной ассамблеей³. О тексте французского Уголовного кодекса 1994 г. в литературе также пишут как о продукте политического компромисса: требовалось умаслить оппозицию, чтобы облегчить и ускорить его прохождение через Парламент⁴. В нынешних проектах Европейского гражданского кодекса равным образом отражено желание составить такой текст, который отразил бы компромисс между различными европейскими правовыми традициями, дабы носители ни одной из них не ощущали своей отчужденности и не вставляли палки в колеса общеевропейской гражданско-правовой кодификации.

Нельзя, конечно, не признать, что иногда компромисс подвергается критике. Так, Жорж Рипер считал, что, когда мы развиваем право, стараясь преимущественно примирить противоборствующие силы, то не можем создать ничего, кроме сугубо посредственных кодексов⁵. Действительно, в продолжение критики Рипера следует согласиться с тем, что в некоторых случаях компромисс обезличивает кодекс или лишает его концептуальной целостности. Например, политический, если не сказать — политиканский, компромисс, позволивший без особых затруднений принять французский Уголов-

proposé es contre le projet de Code civil // J.-E.-M. Portalis, Discours et rapports sur le Code civil, Caen, 1989, p. 64).

¹ J. Carbonnier, Droit et passion du droit..., op. cit., p. 195 et s.

² G. Petitpierre, Introduction au Code civil, Chapalay-Mortier, p. 1.

³ Commentaires du ministre de la Justice, op. cit., p. VI.

⁴ P. Poncela, P. Lascoumes, Ré former le Code pé nal, op. cit., spé c. p. 203 et s. См. также: M. Delmas-Marty, Le Nouveau Code pé nal, avant-propos /'/ Revue de science criminelle et de droit pé nal comparé, 1993, p. 433: «Редко можно встретить уголовно-правовую реформу, где бы столь же явно было выражено стремление к консенсусу».

⁵ См.: G. Ripert, Les forces cré atrices du droit, op. cit., № 52: «Закон, созданный властью на основе компромисса между противоборствующими силами, не способен стать великим творением новых институтов. Настоящий кодекс можно разработать только посредством полного отречения от всяких дискуссий».

443

Техника кодификации

ный кодекс 1994 г., стоил, по отзывам специалистов, достаточно «дорого» и изрядно подпортил Кодекс, текст которого мог быть значительно лучше¹. Кроме того, нередко страсть к компромиссам вызывает иронию, а то и откровенно сатирические выпады: «О Портали-се поговаривали, что с кардиналами он вещал, как святоша, а в Государственном совете, где царили Берлье и Трейяр, стоявшие на страже завоеваний Революции, начинал сыпать доводами философов Просвещения»². Все это, быть может, верно, но, на наш взгляд, прав все-таки декан Карбонье, ратовавший за «дух компромисса, который для права, напротив, является признаком уравновешенной жизнеспособности»³.

Умеренность и компромисс являются залогом или, если угодно, средством достижения эффективности не только самостоятельно созданного кодекса, но и кодекса заимствованного.

Заимствованный кодекс

Импорт иностранного кодекса иногда происходит вследствие колонизации или военной оккупации. В такой ситуации нет никакого осознанного волеизъявления, связанного с выбором законодательной техники, поэтому интерес для нас может представлять разве что сохранение кодекса или отказ от него после деколонизации или освобождения от иностранного владычества⁴. Но, к большому счастью, imperium* завоевателей отнюдь не является единственным вектором, по которому проходит экспорт-импорт кодификаций: по вполне понятным причинам по всему миру на всем протяжении истории очень часто также возникал и возникает соблазн добровольного заимствования иностранных кодексов.

¹ P. Poncela, P. Lascoumes, Ré former le Code pé nal, op. cit., spé c. p. 203 et s.

²J. Carbonnier, Sociologie juridique, op. cit., p. 79. См. также портрет Порталиса в книге: M. Mole, Souvenirs d'un té moin de la Ré volution et de l'Empire (1791-1803), Genè ve, é d. 1943, p. 163: «Неспособный убеждать, лишенный страсти и почти не имевший никаких предпочтений, по любому вопросу доводы " за" и " против" он приводил с одинаковым проворством, отстаивал их с одинаковым удовольствием и одинаковым успехом... Он чувствовал только то, что чувствовали вокруг, говорил только то, что говорили вокруг...»

³ J. Carbonnier, Sociologie juridique, op. cit., p. 290.

⁴ Впрочем, как отмечается в литературе, случаи насильственного насаждения иностранных кодексов встречаются в истории достаточно редко (R. Sacco, La comparaison..., op. cit., p. 123).

* Власть (лат.). — Примеч. пер.

444

Выбор содержания

Прежде всего корни заимствования лежат в человеческом влечении ко всему новому - инстинктивной психологической реакции, на которую в самом общем плане указывал еще Декарт¹ и которая в интересующем нас аспекте нередко проявляется в поклонении перед всем, что приходит из-за границы. В этом смысле декан Карбонье обращал в свою очередь внимание на существование «мифа об иностранном законодателе»². Кроме того, заимствование кодекса, вне всяких сомнений, представляет собой самый быстрый способ кодификации, в чем прямо признавались многочисленные кодификаторы, прибегавшие к заимствованию на разных этапах истории.

Так, например, сроки кодификации являлись решающим критерием, определившим ее метод в Японии в начале эры Мэйдзи. Столкнувшись с необходимостью поставить систему национального капитализма в качестве надежного заслона, обеспечивающего независимость страны перед лицом западной угрозы, новое японское правительство должно было действовать столь быстро, что в первое время речь могла идти лишь о скорейшем переводе на японский язык французских кодексов. Выиграв время, японцы только затем приступили к разработке собственных национальных кодексов, также, впрочем, испытавших сильное влияние кодексов западных³. Примерно в тот же самый период во Вьетнаме легисты императора Жиа Лонга, пожелавшего принять кодекс, решили почти слово в слово воспроизвести Кодекс китайской династии Цин, причем, по их собственному признанию, руководствовались они прежде всего соображениями быстроты⁴. Приведем другой, весьма и весьма красноречивый, пример: в новой Румынии второй половины XIX в. ра-

¹ «Когда первая встреча с неким объектом вызывает в нас удивление, когда мы считаем его новым или сильно отличающимся от того, что мы знаем, или непохожим на то, что мы ожидали увидеть, это неизбежно вызывает наше восхищение перед объектом» (Descartes, Les passions de l'â me // Œ uvres, Gallimard, «La Plé iade», p. 723) (ср. с русским переводом по изданию: Декарт Р. Страсти души // Соч. в 2 т. Т. 1 // Философское наследие. Т. 106. М., 1989. С. 507. - Примеч. пер.).

² J. Carbonnier, A beau mentir qui vient de loin ou le mythe du lé gislateur é tranger // Essais sur les lois, op. cit., p. 227.

³ См.: Y. Noda, La ré ception du droit franç ais au Japon // Revue internationale de droit comparé, 1953, p. 546: «В подобных условиях японское правительство не имело времени ждать, пока само собой постепенно образуется современное право по мере поэтапного преобразования традиционных социальных структур в капиталистическое общество».

⁴ СТ. Nguyen, Le Code des Le et le Code des Nguyê n é taient-ils des codes nationaux? // Histoire de la codification au Vietnam, op. cit., p. 185 et s., spé c. p. 220.

445

Техника кодификации

бота комиссии по подготовке проекта Гражданского кодекса продолжалась ровно сорок дней. Видимо, столько времени ей понадобилось, чтобы отредактировать перевод на румынский язык текста французской модели гражданско-правовой кодификации...¹ Когда Ататюрк решил приступить к обширной кодификации турецкого права, то в качестве важнейшей задачи также определил кратчайшие сроки ее проведения: именно по этой причине он предпочел прямо использовать уже готовые образцы — швейцарский и немецкий кодексы, а не заниматься кропотливой разработкой какого-то собственного национального варианта кодекса, как ему советовали некоторые юристы, в частности министр юстиции Мехмет Сейит бей². Тот же самый фактор времени во многом обусловил выбор кодификаторов Центральной и Восточной Европы, которые после падения коммунистических режимов взяли на вооружение испытанные и доказавшие свою жизнеспособность модели кодексов для того, чтобы обеспечить немедленный переход к рыночной экономике³. Приведем, наконец, последний пример: довод о сроках проведения кодификации сегодня выдвигается на первый план отдельными специалистами, участвующими в обсуждении вопроса о разработке Европейского гражданского кодекса и предлагающими, дабы не откладывать его принятие в долгий ящик, использовать действующий Гражданский кодекс одного из государств — членов Евросоюза либо в качестве готового образца, либо, на худой конец, в виде некой «заготовки», из которой можно быстро и без особых затруднений сделать окончательный вариант⁴.

Итак, на принципиальном уровне мы допускаем возможность рационального заимствования иностранного кодекса как такового. Теперь необходимо выяснить, от чего зависит выбор той или иной

¹ V.D. Zlatescu, I. Moroianu Zlatescu, Le droit roumain dans le grand systè me romano-germanique // Revue internationale de droit comparé, 1991, p. 836.

² См.: R. Poroy, L'avenir du droit: optimisme malgré tout // Mé langes F. Terré, PUF, Dalloz, Juris-Classeur, 1999, p. 834.

³ C. Ajani, La circulation de modè les juridiques dans le droit postsocialiste // Revue internationale de droit comparé, 1994, p. 1087 et s.

⁴ См., например, соответствующие соображения большинства участников проходившей в 1990 г. в итальянской Павии конкуренции, посвященной будущему Европейскому договорному кодексу: G. Gandolfi, Pour un code europé en des contrats // Revue trimestrielle de droit civil, 1991, p. 707 et s., spé c. p. 723 et s. (цитируемый здесь итальянский специалист, разумеется, предлагает в качестве такой модели итальянский Гражданский кодекс, что сразу показывает очевидный недостаток данного подхода, сопряженного с неизбежными проявлениями национального шовинизма).

446

Выбор содержания

конкретной модели иностранного кодекса. Думается, что здесь существует множество факторов, отнюдь не являющихся взаимоисключающими¹.

Одним из важнейших факторов является, пожалуй, новизна заимствуемого кодекса, считающаяся гарантией эффективности в постоянно меняющемся мире права. Именно эффектом новизны объясняется то обстоятельство, что французская модель кодификации, имевшая огромный успех на протяжении всего XIX столетия, в значительной мере утратила свою популярность сразу после обнародования в конце XIX - начале XX в. ГГУ (BGB) и швейцарских Гражданского и Обязательственного кодексов².

Выбор модели кодекса может также обусловливаться политическими симпатиями или, напротив, антипатиями, поскольку любой кодекс является символом, олицетворяемым либо с конкретным человеком, либо с создавшей его страной³. Об этом свидетельствуют, скажем, с одной стороны, преклонение перед французским Гражданским кодексом, а с другой стороны, резкое его неприятие, разделившие Европу и остальной мир на протяжении XIX в. в зависимости от того, стояли ли у власти люди, восхищавшиеся Наполеоном Бонапартом и идеями Французской революции, с которыми ассоциировался Кодекс, или испытывавшие к ним отвращение⁴. Приведем другой пример: при составлении Гражданского кодекса Италии* за образец была взята французская кодификация, а не австрийское ABGB**, казалось бы, более привычное итальянцам в силу того, что частично оно уже применялось к тому времени на Апеннинах. Но вспомним, что лейтмотивом объединения Италии стала прежде всего борьба против австрийцев, в результате чего все, идущее из Вены, пользовалось там крайне малой популярностью. В Японии конца XIX столетия Император всячески стремился построить абсолютист-

¹ См., например, рассуждения о множественности факторов, определивших влияние французского Гражданского кодекса: J. Gaudemet, L'é laboration de la rè gle de droit et les donné es sociologiques // Sociologie historique du droit, op. cit., p. 117: «Крайне широкое распространение в то время французского языка, престиж французской культуры, достоинства формы самого Кодекса, простота его стиля — все это нельзя сбрасывать со счетов, оценивая причины успеха французской кодификации».

² R. Sacco, Rapport de synthè se // Travaux de l'Association Henri Capitant, t. XLIV, 1993, La circulation du modè le juridique franç ais, p. 5 et s., spé c. p. 10 et s.

³ См. об этом выше (в первом разделе работы).

⁴ См. об этом также выше (в первом разделе работы).

* Имеется в виду итальянский Гражданский кодекс 1865 г. — Примеч. пер. ** Allgemeines bù rgerliches Gesetzbuch (ABGB) - Общее гражданское уложение Австрии 1811 г. - Примеч. пер.

447

Техника кодификации

ское государство по прусскому образцу, что не замедлило сказаться на росте влияния ГГУ (BGB), затмившего французский Гражданский кодекс, представлявшийся японцам носителем либеральных идеалов Французской революции¹. Есть и более парадоксальный пример политического влияния на выбор импортируемого кодекса: тесные культурные и правовые узы, сформировавшиеся в эпоху колонизации, явились причиной того, что новообразованные государства, невзирая на независимость, подчас обретенную с помощью насилия, стали копировать кодексы своих бывших метрополий. В результате западные кодексы воскресли, например, в многочисленных африканских государствах, причем воскресли они уже в непорочном виде, будучи обернуты в государственный суверенитет.

Когда мы анализируем причины выбора при составлении кодекса конкретной иностранной модели, атрибуты которой страна-имитатор пытается перенести на свою национальную почву, то нельзя сбрасывать со счетов вопрос о степени престижа того, что собираются копировать². Так, скажем, политический престиж французского Гражданского кодекса или научный престиж ГГУ (BGB) сыграли немаловажную роль в их распространении по всему миру, продолжая и в наши дни служить сильным соблазном для законодателей любых мастей и оттенков, забывать о коем не следует. Столь же велик был престиж кодексов бывших колониальных держав, являвшихся в глазах жителей колоний символом высокого экономического и правового развития. Стоит ли удивляться, что многие африканские государства сразу после обретения ими независимости оказались в плену этих символов, обещавших скорое процветание? ³

На выбор модели кодекса может равным образом оказать влияние аура, распространяемая доктриной той страны, которая создала выбранный кодекс. Иногда речь идет о прямом влиянии. Такое

¹ См.: Y, Noda, La ré ception du droit franç ais au Japon // Revue internationale de droit comparé, 1953, p. 550: «Новая Конституция должна была быть дарована подданным самим Императором. По этой причине абсолютистский характер Прусской империи оказался притягательнее для японских государственных деятелей, нежели Французская Республика... Такого рода политические тенденции не могли не отразиться и на юридическом поле».

² R. Sacco, La comparaison..., op. cit., p. 123.

³ См. замечание Р. Давида, занимавшегося разработкой эфиопского Гражданского кодекса 1960 г., о том, что Кодекс был задуман «в качестве политического инструмента, призванного обозначить некоторые пути развития страны» (R. David, La refonte du Code civil dans les É tats africains // Annales africaines, 1962, p. 161). См. также об этом выше (в конце первого раздела данной работы).

448

Выбор содержания

влияние, например, имело место при разработке кодексов стран Латинской Америки XIX в., составленных по образу и подобию французских кодификаций в первую очередь потому, что разнообразные труды французской доктрины снискали в данном регионе широкую известность и большой авторитет. В литературе по этому поводу отмечается: «Чаще всего источником вдохновения кодификаторов новых государств служил вовсе не сам Гражданский кодекс (или иные наполеоновские кодексы) и даже не конкретные законодательные положения, содержавшиеся во французских кодификациях. Как правило, речь шла о совсем другом влиянии — влиянии доктрины и судебной практики, ощущавшемся сильнее всего»¹. Так, аргентинский Гражданский кодекс 1869 г. многое взял из французского Гражданского кодекса, но не прямо, а косвенно — через призму трудов По-тье*, наложивших глубокий отпечаток на цивилистические воззрения основного разработчика аргентинской кодификации Велеса Сарсфельда². Но не менее типична ситуация, когда престиж доктрины определенной страны проявляется иначе, в опосредованной форме: один из представителей авторитетной доктрины приглашается в состав комиссии по кодификации другого государства, внося тем самым вклад в разработку кодекса, неизбежно приобретающего очертания кодекса его собственной страны. Если говорить о французской доктрине, то таких случаев сколь угодно много. Скажем, в Гражданском кодексе, принятом в 1929 г. китайским республиканским правительством, просматривается явное влияние французского Гражданского кодекса, что объясняется достаточно просто — в работе китайской комиссии по кодификации участвовал Жан Эс-карра**, многое привнесший из французского права. В том же ряду стоит ливанский Кодекс обязательств и договоров 1932 г., чье немалое сходство с французским Гражданским кодексом в значительной

¹ См.: С. Jauffret-Spinosi, Rapport introductif sur l'Amé rique latine // La circulation..., op. cit., p. 111.

* О великом французском юристе Р.-Ж. Потье, чьи труды использовались составителями ГК 1804 г., см. наше примечание во введении. - Примеч. пер.

² V. Pasqualini-Salerno, L'influence de Pothier sur le droit civil argentin // Robert-Joseph Pothier, D'hier à aujourd'hui, Economica, 2001, p. 131 et s.

** Ж. Эскарра — профессор юридического факультета Парижского университета, один из крупнейших представителей французской науки торгового права середины XX в.; сооснователь «Квартального журнала торгового права» (Revue trimestrielle de droit commercial), издаваемого до сих пор и считающегося ведущим французским научно-практическим изданием по торговому праву; официальный советник китайского правительства в 1920-1930-х годах. - Примеч. пер.

449

Техника кодификации

мере связано с личностью Жоссерана*, внесшего значительный вклад в его разработку. Богатство немецкой доктрины XIX столетия равным образом служит объяснением столь активного экспорта за рубеж ГГУ (BGB), где оно в одних случаях полностью вытеснило французскую модель гражданско-правовой кодификации, а в других - частично на нее наслоилось¹.

Заимствование одной страной кодекса другой страны может обусловливаться некоторой социологической и культурной близостью между этими странами. Так, в литературе в качестве одной из причин утраты французскими кодексами влияния в Японии в эру Мэйдзи и вытеснения их кодексами немецкими называлось сходство социальной структуры немецкого и японского обществ, которые были оба сильно иерархизированы². Совершенно ясно, что немаловажным фактором, определяющим выбор модели кодекса, является идентичность языка. Наличие единого языка сыграло существенную роль в том, что в качестве образца кодексов, принятых в Луизиане, Квебеке или во многих африканских государствах, был взят французский вариант кодификации, а, допустим, кодексов, разрабатывавшихся в Латинской Америке, — испанский или португальский варианты³. С другой стороны, справедливо замечено, что французский Гражданский кодекс не прижился в США, где вскоре после обретения независимости имели место особая симпатия к французским идеям и резкая неприязнь к бывшей метрополии, прежде всего потому, что основные источники французского права так и не были тогда переведены на английский язык⁴.

* Луи Жоссеран (1868-1941) - выдающийся французский цивилист, профессор юридического факультета Лионского университета, одно время декан (затем — почетный декан) этого факультета, в конце жизни — советник Кассационного суда Франции. Автор фундаментального труда «Курс французского позитивного гражданского права» в 3 томах (1-е изд., 1930); он известен также во французской цивилистике как создатель теории злоупотребления правом, которую он, вопреки известной позиции М. Планиоля, отрицавшего конструкцию «злоупотребления правом», начал разрабатывать с конца XIX в., в 1905 г. изложил в первоначальном варианте в работе «О злоупотреблении правом» и представил в завершенном виде в монографии «О духе субъективных прав и их относительности» (Париж, 1927). — Примеч. пер.

¹ См.: R. Sacco, La comparaison..., op. cit., p. 150.

² N. Rouland, Introduction historique au droit, op. cit., № 213.

³ Например, испанский Торговый кодекс 1829 г. имел большое влияние в Боливии и Коста-Рике, следующий испанский Торговый кодекс 1885 г. - на Кубе, в Мексике и в Перу, а португальский Торговый кодекс 1833 г. — в Бразилии.

⁴1. Zajtay, La ré ception globale des droits é trangers // Travaux de recherche de l'Institut de droit comparé de Paris, t. XXXIII, 1970, p. 34.

450

Выбор содержания

Выбор модели кодекса бывает предопределен особыми отношениями, культурными связями, существующими между представляющими две страны людьми, в частности юристами. Так, решение Турции времен Ататюрка остановиться на швейцарской модели гражданско-правовой кодификации есть в значительной мере результат вмешательства так называемых «лозаннцев» — группы турецких юристов, изучавших право на юридическом факультете Лозанны в Швейцарии и к моменту проведения реформы занимавших важные посты в турецкой администрации¹. Похожая ситуация имела место с греческим Гражданским кодексом, который испытал сильное немецкое влияние и во многих положениях оказался слепком с ГГУ (BGB): корни следует искать в царствовании Оттона I*, являвшегося принцем из рода Виттельсбахов и окружившего себя немецкими юристами, что не могло не сказаться на всем последующем развитии греческой правовой мысли.

Заимствование у той или иной страны какого-либо кодекса в некоторых случаях может быть сопряжено с превратностями истории, вследствие которых кодекс, попав в другую страну, проходит через нее транзитом и принимается еще и в третьей стране, не имеющей прямых связей с первой страной, откуда кодекс ведет свое происхождение. Достаточно привести всего несколько примеров: египетский Гражданский кодекс 1949 г., разработанный по лекалам французской модели кодификации, был воспринят в мусульманском мире как кодекс исламской страны и потому скопирован многими другими арабскими государствами (Сирией в 1949 г., Ираком в 1953 г., Ливией в 1954 г., Сомали в 1973 г., Алжиром в 1975 г....). Гражданский кодекс Пуэрто-Рико был сделан по образцу луизианского Гражданского кодекса, став в результате опять-таки новой переработкой французского варианта кодификации. Болгарский Гражданский кодекс 1880 г. воспроизвел итальянский Гражданский кодекс, в свою очередь составленный на основе все того же французского Гражданского кодекса. Испанский Гражданский кодекс, представлявший собой копию французского Гражданского кодекса, послужил моделью для чилийского Гражданского кодекса 1855 г., впоследствии взятого в качестве образца разработчиками Гражданских кодексов Эквадора 1861 г.,

¹ I. Zajtay, La ré ception globale des droits é trangers // Travaux de recherche de l'Institut de droit comparé de Paris, t. XXXIII, 1970, p. 33.

* Отгон I Баварский (1815-1867) - король Греции в 1832-1862 гг. из баварского рода Виттельсбахов. - Примеч. пер.

451

Техника кодификации

Колумбии 1873 г. и Аргентины 1869 г.¹ Большинство положений сербского Гражданского кодекса 1844 г. сводилось либо к прямым заимствованиям из французского Гражданского кодекса, либо к заимствованиям косвенным — через посредство австрийского Гражданского уложения (ABGB) 1811 г.²

Наконец, немаловажную роль при выборе модели кодекса играют, пожалуй, научные качества последнего, что также объясняет успех, допустим, французского Гражданского кодекса или ГГУ (BGB), причем далеко не последнее место среди этих качеств занимает способность кодекса адаптироваться к местным условиям. Если взять французский Гражданский кодекс, то его популярность связывают, в частности, с тем, что «он оказался в состоянии мирно сосуществовать с политическими идеями самого разнообразного толка, которые могли выражаться где-то рядом с Кодексом, не противореча ему и не повреждая существа содержащихся в нем положений»³. Хотя добрую половину XIX в. французский Гражданский кодекс считался символом модернизма и либерализма, он, как представляется, удачно сочетался со многими политическими режимами, подчас имевшими между собой мало общего. Более того, из этого Кодекса не возбранялось вырезать целые, относительно автономные, части, касавшиеся, например, права лиц или семейного права, что давало возможность переносить его в XX в. даже в коммунистические или мусульманские страны.

Однако, каковы бы ни были причины, позволяющие рационально объяснить заимствование определенной модели кодекса, разработанного в другой стране, нельзя полностью сбрасывать со счетов и нечто совершенно иррациональное и не поддающееся никакому объяснению. Скажем, не так давно албанское правительство поручило группе немецких юристов подготовить проект Торгового кодекса. Далее произошло непонятное: эти юристы взяли в качестве образца отнюдь не свое национальное законодательство, что было бы логично, а французский Торговый кодекс и французский же Закон 1966 г. о торговых обществах! ⁴

¹ R. Sacco, Rapport de synthè se // La circulation du modè le juridique franç ais, op. cit., p. 8.

² B.-T. Blagajevic, L'influence du Code civil sur l'é laboration du Code civil serbe // Revue internationale de droit comparé, 1954, p. 733 et s.

³ См.: R. Sacco, La comparaison..., op. cit., p. 135.

⁴ G. Ajani, La circulation de modè les juridiques dans le droit postsocialiste // Revue internationale de droit comparé, 1994, p. 1087 et s., spé c. p. 1102.

452

Выбор содержания

Но кодекс всегда является продуктом истории и культуры. Как отмечал Эскарра, «мы еще не до конца усвоили истину, что кодифицировать означает прежде всего учитывать состояние права и правовые ожидания соответствующей страны в строго определенный момент ее развития»¹. В данной фразе слышится отзвук знаменитой теории климатов Монтескье, который писал: «Они (законы) должны настолько соответствовать народу, для которого создаются, что только по великой случайности законы одной нации могут подойти другой»². В такой ситуации пересадку кодексов следует осуществлять с очень большой осторожностью, иначе неизбежно возникнет опасность их абсолютной неэффективности в новых условиях. На это обстоятельство справедливо обратил внимание в своей статье Эжен Шэффер, который, заметив, что «кодификация европейского типа не способна изменить поведение индивидов в обществах с иной культурой», пришел в целом к отрицательному выводу по поводу перспектив рецепции импортированных кодексов³. Когда местное право изгоняют, оно стремительно возвращается: существует множество примеров, иллюстрирующих неудачные попытки заимствовать кодексы, так и не прижившиеся в странах-импортерах.

Мы не будем здесь говорить о кодексах, вводившихся метрополиями в колониях для того, чтобы закрепить западное право, более или менее аккуратно сочетая его с местными обычаями⁴, поскольку в данном случае речь не идет о заимствовании кодексов суверенными государствами. Но пример с кодексами, принимавшимися в африканских странах сразу после обретения ими независимости, достаточно характерен. По этому поводу в литературе справедливо упоминался миф об Икаре: кодекс — это не то солнце, что призвано освещать счастливое будущее; кодекс — это другое солнце, обжигающее крылья наивным мечтателям, которые напрасно верят в его

¹ J. Escarra, Le droit chinois (цит. по: Е. Schaeffer, De l'importation de codes..., art. cité, p. 277).

² Montesquieu, De Г Esprit des lois, livre I, chap. III.

³ E. Schaeffer, De l'importation de codes..., art. cité, p. 281. Примерно о том же самом писал П. Кошакер: «Ни одному законодателю никогда не удастся полностью освободиться от коренного для данной страны права, которому всегда будет принадлежать определенное место. Даже если он на самом деле попытается рецепировать чужую правовую систему в целом, то весьма сомнительно, что у него получится полностью избавиться от коренного права» (цит. по: E. Agostini, Droit comparé, op. cit., № 168).

⁴ В качестве примера см.: J.-P. Royer, Le Code civil du Tonkin à l'usage des juridictions indigè nes promulgué le 30 mars 1931 // Histoire de la codification juridique au Vietnam, op. cit., p. 319 et s.

453

Техника кодификации

чудодейственную способность обеспечивать политическое и экономическое развитие¹. Затея с африканскими кодексами, содержание которых сильно отличалось от обычного права, действовавшего тогда в соответствующих странах и нередко намеренно игнорировавшегося западными кодификаторами², полностью провалилась. Опыт кодификации оказался неудачен, наверное, потому, что она проводилась слишком прямолинейно: большая часть населения Африки, прежде всего в сельских местностях, по-прежнему не воспринимает логику и содержание новых кодексов, применяя, как и много веков назад, право предков³. Примеры такого рода особенно часто встречаются в сфере семейного и земельного права⁴. Как отмечалось в литературе по поводу сенегальского Кодекса гражданско-правовых, торговых и административных обязательств, общая часть которого была принята в 1963 г., а разделы, касающиеся отдельных видов договоров, — в 1966 г. (этот Кодекс представляет собой всего лишь слегка видоизмененное переложение французского права): «Кто, помимо предпринимателей и крохотного мирка Торгово-промышленной палаты Дакара, использует предусмотренные Кодексом правовые механизмы?.. Когда я трудился там с 1969 по 1979 г., то видел, что в сельской местности применяется исключительно традиционное право, имея в виду общие правовые обычаи страны»⁵. Если взять сенегальский Семейный кодекс 1972 г., сильно критиковавшийся исламскими иерархами, то его охранительные положения, обеспечивающие, в частности, защиту прав замужней женщины, почти полностью игнорируются традиционными слоями общества: «Повышение социального статуса и укрепление прав освобожден-

¹ Е. Le Roy, Le Code civil au Sé né gal ou le vertige d'Icare // La ré ception des systè mes juridiques: implantation ou destin / sous la dir. de M. Doucet et J. Vanderlinden, Bruylant,

1994, p. 31 Jet s.

² См. рассуждения Р. Давида, составлявшего проект эфиопского Гражданского кодекса: «Я счел, что эти обычаи не заслуживают уважения; они являются причиной крайне низкого уровня развития, на котором остается африканское общество; иначе говоря, они являются причиной недоразвитости во всех ее проявлениях... Даже не могло идти речи о том, чтобы разрабатывать в Эфиопии право на базе обычаев; право должно, напротив, помочь предать эти обычаи забвению» (R. David, La refonte du Code civil dans les Etats africains // Annales africaines, 1962, p. 161)- Другие примеры см. в работе: R. Degni-Segui, Encyclopé die juridique de l'Afrique // Les nouvelles é ditions africaines, 1.1, 1982, p. 464.

³ R. Degni-Segui, Codification et uniformisation du droit en Afrique noire francophone // Revue politique et juridique Indé pendance et coopé ration, 1986, № 3, p. 284 et s.

⁴ См.: N. Rouland, Anthropologie juridique, op. cit, № 210; N. Rouland, Introduction historique au droit, op. cit., №215.

^s E. Le Roy, Le Code civil au Sé né gal ou le vertige d'Icare, art. cité, p. 314.

454

Выбор содержания

ной женщины — все это, впрочем, выглядит достаточно поверхностным. На Кодекс много проще ссылаться, будучи богатой, молодой христианкой, проживающей в Дакаре, нежели оставшись брошенной супругой крестьянина-многоженца где-нибудь в долине реки Сенегал»¹. В качестве естественной реакции на опустошающую радикальную кодификацию во многих африканских государствах сегодня проводится политика так называемой правовой аутентичности, отражающая стремление соединить завоевания современных кодексов с преимуществами традиционных обычаев путем, например, предоставления возможности по своему усмотрению выбрать, какая из этих двух форм права будет применяться в конкретной ситуации². Можно сказать, что традиционное право отчасти реабилитировано кодексами, которые в какой-то мере вдохнули в него новую жизнь...

Турция также является характерным примером, демонстрирующим неэффективность ввоза из-за рубежа кодексов, слишком далеких от реалий страны. Напомним, что еще в XIX столетии там было принято несколько кодексов, составленных по западному, преимущественно французскому, образцу (Торговый кодекс 1830 г., Уголовный кодекс 1858 г., Уголовно-процессуальный кодекс 1880 г., Гражданский процессуальный кодекс 1881 г.)³, однако обширная кодификация началась только в 1920-е годы по инициативе Ата-тюрка. В 1926 г. вводятся в действие турецкие Гражданский и Обязательственный кодексы, скопированные с соответствующих швейцарских кодексов, — новейшей на тот момент западной модели кодификации; одновременно существенно обновляются остальные кодексы, действовавшие в Турции уже не один год. Положения нового Гражданского кодекса, в частности нормы, составляющие институт лиц и семейное право, разошлись с традиционными нравами страны: брак, являвшийся по мусульманскому праву сугубо частным действием, стал официально регистрируемым институтом; появился официальный развод, осуществляемый в судебном порядке и заменивший одностороннее расторжение брака, разрешенное в исламском праве. Как справедливо отмечалось в литера-

¹ Е. Le Roy, Le Code civil au Sé né gal ou le vertige d'Icare, art. cité, p. 319.

² N. Rouland, Introduction historique au droit, op. cit., № 2\9 (автор приводит в качестве примера тоголезский Кодекс законов о лицах и семье 1980 г., который разрешает применять обычаи в тех случаях, когда умерший не распорядился перед смертью о судьбе своего наследства в порядке, предусмотренном Кодексом).

³ J. Lafon, L'empire ottoman et les codes occidentaux //Droits, 1998, № 26, p. 51.

455

Техника кодификации

туре, «будучи консерватором в Швейцарии, Гражданский кодекс стал революционером в Турции»¹. Нет ничего удивительного в том, что турецкая деревня сразу же организовала «пассивное сопротивление»², продолжая применять традиционное право. Суды и еще в большей степени законодатель постарались сгладить противоречие между правилами, навязанными извне, и реальными правовыми устоями страны: скажем, Парламент оказался вынужден время от времени легализовывать полигамные семьи и браки, заключенные без их регистрации служащим органов записи актов гражданского состояния, узаконивая детей, рожденных в таких семьях и от таких браков. В результате кодексы, разработанные по инициативе Ата-тюрка, полностью на практике воплощены так и не были, поскольку представляли собой чрезмерно резкий переход к западному праву³.

Иногда дело доходит до крайности, когда не получается даже ввести в действие кодекс, слишком сильно оторванный от реалий определенной страны.

Такая участь ждала, например, проект Гражданского кодекса, составленный в конце XIX в. для Японии Буассонадом. Будучи представлен в 1891 г., данный проект подвергся жесточайшей критике, апофеозом которой стал подписанный в 1892 г. одиннадцатью японскими юристами Манифест, где со ссылками на Савиньи отмечалось, что Японии не пристало принимать кодекс, оторванный от исторических корней традиционного японского права⁴. Проникшись этими доводами, Имперский парламент отверг проект Гражданского кодекса, открыто мотивировав свое решение тем, что в проекте недостаточно учтены традиции и обычаи японского народа⁵. Даже если

¹ Е. Agostini, Droit comparé, op. cit., № 170.

² Ibid.

³ Ср. с оценкой, содержащей больше нюансов, в работе: R. Рогоу, L'avenir du droit: optimisme malgré tout /'/ Mé langes F. Terré, PUF, Dalloz, Jurisclasseur, 1999, p. 834.

⁴ Y. Okubo, La querelle sur le premier Code civil japonais et l'ajournement de sa mise en vigueur: refus du lé gislateur é tranger? // Revue internationale de droit comparé, 1991, p. 390 ets., spé c. p. 397.

⁵ Если принять во внимание другие факторы, в том числе политические, то подход законодателя должен был быть совершенно иным. Японские власти тем не менее проявили в данном случае твердость и предпочли более авторитарную прусскую модель законодательства (см.: Y. Noda, Introduction au droit japonais, op. cit., p. 57). Ho именно влияние этих самых «других факторов» служит объяснением того, что Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы были-таки введены в 1882 г. в действие, невзирая на те потрясения, которые испытало после их принятия старое японское право, чуждое принципу законности преступлений и наказаний, правилу придания уголовному закону обратной силы in mitius (наличие обратной силы у уголовного за-

456

Выбор содержания

учесть тот факт, что разработкой положений проекта, касавшихся права лиц и семейного права, занималась комиссия, составленная исключительно из японских юристов, сделанный Имперским парламентом вывод выглядит весьма реалистичным¹. Парадокс заключается в другом: деятельность новой комиссии, созданной после отклонения первого проекта, привела-таки к принятию в 1898 г. Гражданского кодекса... испытавшего сильное влияние ГГУ (BGB), причем германизация затронула и остальные отрасли права². Но усилия вновь оказались в определенной мере тщетны, поскольку и эти кодексы на практике применялись далеко не всегда. Так, например, ст. 739 Гражданского кодекса требовала официальной гражданской регистрации брака, который в противном случае считался недействительным, тогда как в старой Японии брак сводился исключительно к совместному проживанию супругов, начинавшемуся после проведения соответствующих ритуальных обрядов. В результате предусмотренные ст. 739 Гражданского кодекса формальности почти не соблюдались на практике, и суды были вынуждены официально признать их пустым звуком, согласившись с тем, что совершение найём, обряда ритуального празднества, в большинстве случаев есть достаточное условие действительности брака³. Как отмечал в более общем плане Нода, «социальная жизнь японского народа по-прежнему регламентируется главным образом древними правилами поведения феодального происхождения, которые крайне далеки от современных правовых систем. Причем это касается отнюдь не только сельской местности. Даже в городах не любят прибегать к правовым решениям в строгом смысле слова»⁴. Менталитет японского народа, предпочитающего прежде всего примирение и неформальные способы разрешения споров, до сих пор остается настолько чужд западным кодексам, что они вряд ли могут прижиться в Японии, заблистав там во всей своей красе. Как бы ни хотелось кому-то утверждать обратное, но «введе-

кона, улучшающего положение лица. - Примеч. пер.), равенству граждан перед законом... (см.: J.-H. Moitry, Le droit japonais, op. cit., p. 17).

¹ См.: С. Jamin, Boissonade et son temps // Archives de philosophie de droit, 2000, p. 311, n. 172: «Думается, что подготовленный Буассонадом проект Гражданского кодекса представлял собой диалог скорее с древнеримским правом, нежели с правом японским, о чем свидетельсгвуют многочисленные отсылки к первому, сделанные в объяснительной записке к проекту, и полное отсутствие упоминаний о втором, пусть даже в самом тексте проекта его следы обнаружить можно».

² См. подробнее во введении.

³ J.-H. Moitry, Le droit japonais, op. cit., p. 30.

⁴ Y. Noda, Introduction au droit japonais, op. cit., p. 67.

457

Техника кодификации

ние в Японии западных правовых норм никоим образом не изменило представление японцев о праве, которое они считают опасным или, по меньшей мере, бессмысленным»¹.

Пример со злоключениями западных кодексов в Японии не выглядит чем-то уникальным. Проект сербского Гражданского кодекса 1834 г., прямо списанный с французского Кодекса, принят так и не был, уступив место другому проекту, ставшему Гражданским кодексом 1844 г. Последний не столь сильно напоминал французскую гражданско-правовую кодификацию, поскольку комиссия, призванная рассмотреть проект, сочла, что французские правовые нормы не соответствуют образу жизни сербского населения².

Трансплантация кодекса имеет много больше шансов на успех, если страна его происхождения и страна, ввозящая к себе кодекс, почти не отличаются друг от друга по укладу жизни. В более общем плане это правило отмечено компаративистами применительно к пересадке любого правового механизма или института³. Именно здесь, например, следует искать причины того, что французский Гражданский кодекс 1804 г., подогнанный под новое общество, развивавшееся в Европе с начала XIX столетия, и отчасти даже способствовавший его формированию⁴, более или менее благополучно пережил в отдельных государствах распад наполеоновской Империи, причем не стоит забывать, что речь идет о государствах, которым он был навязан исключительно силой оружия⁵. Тот факт, что Гражданский кодекс 1804 г. до сих пор действует в Бельгии и Люксембурге — странах, с культурной точки зрения очень близких к Фран-

¹ Y. Noda, Introduction au droit japonais, op. cit., p. 179. О трудностях, которые вызвал один только перевод французских правовых понятий, в Японии неизвестных, см. выше.

² См.: В.-Т. Blagajevic, L'influence du Code civil sur l'é laboration du Code civil serbe // Revue internationale de droit comparé, 1954, p. 737 (здесь цитируется высказывание одного из членов этой комиссии: «Переведенные законы из Гражданского кодекса французов... были созданы в других условиях для иностранного народа, для совершенно другого народа, для народа другой цивилизации, проводящего другую политику, вследствие чего указанные законы неприменимы в Сербии»).

³ R. Sacco, La comparaison..., op. cit., p. 125: «Если две системы походят друг на друга, влияние и имитации (односторонние или взаимные) становятся много более интенсивными, чем в тех случаях, когда между системами имеются четкие различия».

⁴ См.: J. Carbonnier, Le Code civil des Franç ais a-t-il changé la socié té europé enne? // Recueil Dalloz-Sirey, 1975, p. 171 et s.

⁵ См. об этом, например: J. Gaudemet, Le temps de l'historien des institutions // Mé langes F. Terré, PUF, Dalloz, Jurisclasseur, 1999, p. 105 et s.

458

Выбор содержания

ции, видимо, отнюдь не случаен, как, с другой стороны, не случайно то, что его рецепция в румынских деревнях, значительно дальше отстоявших от Франции и географически, и культурно, происходила с большими трудностями¹. Чилийский Гражданский кодекс 1855 г., который, несмотря на бесспорные заимствования из иностранного права, основывался все-таки на праве национальном, оказал благотворное влияние на многие кодексы других стран Латинской Америки, «потому что этим странам было прекрасно знакомо содержавшееся в нем право с самых его корней, т.е. оно не являлось для них чуждым»².

Но отмеченное здесь правило не стоит воспринимать как какой-то непогрешимый закон, присущий точным наукам: случается, что кодексы, имеющие мало общего с укладом жизни импортирующей их страны, приживаются вполне успешно. Так, скажем, обстояло дело с египетскими кодексами 1876 и 1883 гг.*, разработанными непосредственно по французским лекалам. По их поводу в литературе сказано: «Подобное проникновение нашей правовой системы в правовую систему другой страны, настолько сильно отличающейся языком, нравами, идеями, религией, обладающей к тому же собственным столь оригинальным, неизменным, священным правом, есть факт удивительный и парадоксальный, который, как нам думается, противоречит самым непреложным постулатам исторической критики»³.

Трансплантация иностранного кодекса равным образом приобретает больше шансов на успех в случаях, когда она является частичной, ограничиваясь переносом не всех, но определенных положений кодекса. Страна-импортер может в такой ситуации предпочесть сохранить в силе локальные правовые нормы в тех областях права, где обычай или религия играют решающую роль, допустим, в семейном праве или в вопросах, касающихся института лиц. Частичная трансплантация иностранного кодекса позволяет снизить риск его неэффективности. Кодификатору, конечно, следует избегать формирования неких «гетто» иностранного права, совер-

¹ См.: L.-J. Constantinesco, Rapport roumain // Travaux de la Semaine internationale de droit, Pé done, 1954, p. 664: «Будучи чужд укладу жизни румынского народа, новый Кодекс оказался далек от социальных реалий страны».

² A. Guzman, Rapport chilien // La circulation du modè le juridique franç ais, op. cit., p. 146.

* Об этих египетских кодексах, которые в литературе называют «смешанными», см. подробнее на русском языке: Цвайгерт К., Кётц X. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. I. М., 1995. С. 169—170. — Примеч. пер.

³ P. Arminjon, Le Code civil et l'Egypte // Livre du centenaire, t. 2, op. cit., p. 758.

459

Техника кодификации

шенно оторванных от реалий заимствующей кодекс страны, но на практике такая опасность невелика, поскольку компактная изолированная совокупность норм легче интегрируется в любую правовую систему.

Так, в странах, исповедующих мусульманскую религию, самыми успешными являются те кодификации, которые ограничиваются институтами, почти не соприкасающимися с положениями Корана, допустим, институтами обязательственного права. Кодекс Маджалла, разработанный во второй половине XIX столетия при последних турецких султанах, включал далеко не все разделы гражданского права, оставляя в стороне семейное и наследственное право, в результате чего его судьба сложилась достаточно успешно и была относительно коротка только из-за превратностей истории¹. Другим характерным примером служит проект тунисского Гражданского кодекса, составленный в 1856 г. итальянским юристом Сантильяной, из которого была принята только одна часть, ставшая Кодексом обязательств и договоров Туниса 1906 г., применявшимся впоследствии достаточно эффективно². С другой стороны, подготовленный в 1916 г. проект алжирского Кодекса мусульманского права, или Кодекс Морана, как его еще называют по имени основного разработчика, предусматривавший, в частности, несколько положений, защищавших права женщин, так никогда и не был принят из-за сильнейшего противодействия со стороны кадиев*³.

Гражданский кодекс Маврикия представляет собой иллюстрацию отменно проведенной частичной трансплантации, успех которой обусловлен тем, что от начала и до конца она осуществлялась мягко, постепенно, когда один осторожный шаг следовал за другим. Французский Гражданский кодекс был введен в действие на острове

¹ См. в этом смысле: J. Lafon, L'Empire ottoman..., art. cité, spé c. p. 69. См. также: E. Schaeffer, De l'importation de codes..., art. cité, p. 270 (здесь по поводу турецкого султана сказано: «Благодаря современному праву он подключил свою торговлю и промышленность к экономике европейских наций, оставив неизменным повседневный, семейный быт своих подданных»).

² См. в целом позитивную оценку действия этого Кодекса, сделанную по итогам XX столетия, в работе: M. Zine, Centenaire de la codification en Tunisie, le code des obligations et des contrats // La codification / sous la dir. de B. Beignier, op. cit., p. 188 et s. Немаловажным обстоятельством, обусловившим, как представляется, успех тунисского Кодекса, является также удачное сочетание в нем западного права и права мусульманского.

* Кади — мусульманский судья, единолично осуществлявший судопроизводство на основе шариата. — Примеч. пер.

³ D. Sourdel, Droit musulman et codification // Droits, № 26, 1997, p. 47.

460

Выбор содержания

во время его оккупации французами в период Первой империи, причем он остался в силе и после передачи Маврикия под владычество британской Короны, официально произошедшей по Парижскому договору от 30 мая 1814 г. Гражданский кодекс 1804 г., как известно, разрабатывался в расчете на однородное христианское французское общество, поэтому отдельные его положения, касавшиеся права лиц и семейного права, в частности института брака, не совсем подходили для многоконфессионального населения Маврикия. Скажем, в силу того, что религиозный брак не признавался Кодексом из-за светских устремлений его составителей, значительная часть жителей острова продолжала строить свои семейные отношения вне рамок гражданско-правовых норм¹. В результате длительной эволюции проблема была решена Законом о гражданском состоянии (Civil Status Act) Маврикия 1981 г., поставившим окончательную точку в процессе частичной трансплантации Гражданского кодекса в правовую систему этого государства: Закон 1981 г. включил в Кодекс ст. 228-1—228-10, предоставившие любому жителю Маврикия право заключать гражданские, т.е. признаваемые государством, браки в религиозной форме, причем за мусульманами была оставлена даже возможность применять при заключении брака нормы исламского права.

Успех трансплантации кодекса, будь то трансплантация тотальная или частичная, в значительной мере зависит от того, куда направлена воля судей: интегрировать пересаженные правовые нормы, трансформировав их в элемент национального права, или отказаться от интеграции, уготовив им незавидную участь чужеродного нароста из права иностранного. Иными словами, суды в состоянии помочь кодексу приспособиться к условиям жизни заимствующей его страны, толкуя содержащиеся в нем положения сообразно с этими условиями и избегая механического воспроизведения того толкования каждого из заимствованных понятий, которое принято в судебной практике страны происхождения кодекса. Можно привести массу примеров локального толкования импортированных правовых норм, в значительной мере обеспечившего успех операции по полной или частичной трансплантации иностранного кодекса.

¹ Е. Venchard, La codification et l'é volution du droit civil mauricien // Revue juridique et politique Indé pendance et coopé ration, 1986.

461

Техника кодификации

Новый Гражданский кодекс Квебека содержит немало заимствований не только из французского Гражданского кодекса, но также из кодексов немецкого, итальянского, эфиопского, польского, мексиканского и др.¹ Квебекская доктрина не оставила без внимания возможные отрицательные последствия столь обширных заимствований, отмечая в связи с этим: «Если иностранное право через свои источники проникает в квебекское право, то оно должно " квебекизироваться", т.е. перестать быть правом " иностранным", а превратиться, образно говоря, в нечто вроде пересаженного сердца, которое, будучи трансплантировано, не является более сердцем донора, а всецело принадлежит тому, кому оно пересажено»². Квебекские специалисты подчеркивают, что именно суды играют решающую роль в том, чтобы не произошло обратное: «Эти грифоны иностранного права, дабы выжить и гармонично вписаться в общую структуру Гражданского кодекса, должны толковаться строго в соответствии с остальными его нормами и со всеми положениями квебекского гражданского права в целом...»³

Точно так же на Маврикии судьи всегда проявляли большую независимость по отношению к французскому толкованию совершенно идентичных правовых норм⁴. Так, например, они долго отказывались применять подход, выработанный в решении по делу Жандёра*... хо-

¹ См.: R. Cabrillac, Le Nouveau Code civil du Qué bec // Recueil Dalloz-Sirey, 1993, p. 268. См. также в более общем плане: H. Glenn, Le droit comparé et l'interpré tation du Code civil du Qué bec // Le Nouveau Code civil du Qué bec, interpré tation et application, journé es Maximilien Caron, 1992, Thé mis, p. 175 et s.

² J.-L. Baudouin, Confé rence de clô ture // Le Nouveau Code civil du Qué bec, interpré tation et application, op. cit., p. 326.

³ J.-L. Baudouin, Quelques perspectives historiques et politiques sur le processus de codification Il Confé rences sur le Nouveau Code civil du Qué bec, Yvon Biais, 1991, p. 19.

⁴ Mangroo v. Dahal (1937), Mauritius Reports 43: «Если мы полагаем, что они (французские суды) истолковали какую-либо правовую норму ограничительно или, напротив, истолковали ее расширительно, то, безусловно, не должны следовать за ними в этом вопросе».

* Имеется в виду известное решение Кассационного суда Франции по делу Жан-дёра (Jand'heur), вынесенное 13 февраля 1930 г., где дано ставшее общепризнанным во Франции толкование ч. 1 ст. 1384 Гражданского кодекса (об этой статье и соответствующем институте см. также наше примечание выше), благоприятное по отношению к лицу, понесшему вред. Кассационный суд выработал важнейший принцип, в соответствии с которым «закон при применении содержащейся в нем презумпции не различает случаи, когда вред причинен вещью, управляемой действиями человека или не управляемой ими». В результате возникла правовая фикция, присущая французскому гражданскому праву, исходя из которой вред может быть причинен собственно «действиями» неодушевленной вещи, пусть даже находящейся в руках человека (движущийся автомобиль, велосипед и т.д.). — Примеч. пер.

462

Выбор содержания

тя, много лет спустя, законодатель отразил его непосредственно в тексте ст. 1384 маврикийского варианта Гражданского кодекса¹.

Аналогичные соображения можно высказать по поводу бельгийской судебной практики, «которая часто в прошлом черпала вдохновение в судебной практике французской, но никогда не переставала при этом мыслить самостоятельно»². Известным примером такого рода самостоятельности служит толкование все той же ст. 1384 Гражданского кодекса: для бельгийских судей презумпция ответственности лица, под чьим надзором находится вещь, причинившая вред, возникает только в силу наличия у вещи недостатков³.

¹ Act 9/83 (см.: Е. Agostini, Responsabilité du fait des choses: l'î le Maurice est encore l'î sle de France // Mé langes С Mouly, Litec, 1998, t. II, p. 8).

² A. Meeus, Rapport belge // Travaux de l'Association Henri Capitant, t. XLIV, 1993, La circulation du modè le juridique franç ais, op. cit., p. 31.

4bid., p. 27.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Нужна ли в наши дни кодификация? Более того, есть ли у нее будущее? Способна ли она в начале наступившего тысячелетия по-прежнему успешно противодействовать кризису источников права, как ей удавалось это ранее, когда с помощью кодификации преодолевались многочисленные кризисы, имевшие место на протяжении истории, которые, собственно, и породили ее на свет?

По данному поводу высказываются серьезные сомнения. Строго говоря, они высказывались и прежде, уже сто лет назад, когда некоторые авторы начали даже оспаривать целесообразность классических кодификаций XIX в., отмечая, что последние, будучи призваны превзойти обыкновенные законы, на деле ничем не отличаются от них в лучшую сторону. Ф. Жени, например, сомневался, что «кодификация способна увеличить эффективность законодательства, так как она всего лишь является его особой, причем второстепенной, формой»¹. Однако сегодня у доводов о беспомощности кодификации становится все больше и больше сторонников, чья критика делается день ото дня острее, что в немалой степени связано с пороками нынешней «непрерывной кодификации права». Кодификация видится им чем-то вроде гипнотического средства в руках государственной власти, с помощью которого власть пытается притупить чувство правовой неопределенности, хотя в реальной действительности кодификация совершенно не в состоянии справиться с кризисом источников права, т.е. она бессильна выполнить то, ради чего, собственно, и проводится. Кодекс есть на самом деле всего лишь рядовой закон, который ни в чем не превосходит остальные законы. Следовательно, нет ни малейших оснований рассчитывать на то, что кодификации удастся избежать мощного кризиса, ныне поразившего закон и многократно описанного в литературе², где, в частности, отмечается: «Десакрализация и дестабилизация закона извратили саму рациональность права, в результате чего не могли не зашататься основы кодексов»³. В такой ситуации кодифицировать означает не решить проблему, как раньше, а просто-напросто перевести ее в другую

¹ F. Gé ny, Mé thode d'interpré tation et sources en droit privé positif, op. cit., t. I, № 52.

² Кризис закона великолепно показан, например, в работе: F. Terré, La crise de la loi 11 Archives de philosophie du droit, 1980, p. 17 et s.

³ F. Terré, La codification // Europé en review of private law, 1993, p. 40.

464

Заключение

плоскость: за избытком законов грозит последовать избыток кодексов¹, т.е. существует риск возникновения инфляции кодексов, которая грозит быть значительно опаснее, нежели инфляция законов². Не понадобится ли в скором времени кодифицировать сами кодексы, срочно разрабатывая не кодекс законов, а кодекс кодексов? Размножение кодексов, вне всяких сомнений, концептуально убивает кодекс как таковой: трудно себе вообразить, что продукты нынешней кодификации когда-нибудь добьются такого же уважения, как наполеоновские кодексы. Кроме того, рост числа кодексов является явным «признаком регресса права»³. Кодексов становится все больше и больше, они появляются, словно грибы после дождя, путаясь между собой, громоздясь друг на друга, но кризис источников права остановить тем не менее не удается, из чего следует, что кодификация представляет собой «пройденную форму законодательства»⁴.

С другой стороны, скептическая критика кодификации выглядит несколько парадоксальной именно сейчас — во времена, когда явно наблюдается очередной всплеск интереса к кодификации. Мы уже отмечали, что история кодификации, насчитывающая более четырех тысяч лет, всегда развивалась циклично⁵: кодификация рано или поздно приспосабливалась к многочисленным кризисам источников права, и это не может в общем-то не настраивать на оптимистический лад. Думается, что сегодняшний кризис есть не столько кризис кодификации как таковой, сколько кризис позитивистского подхода к кодификации, который к тому же касается лишь двух ее ипостасей, упорно противопоставляемых современной доктриной между собой, — кодификации-

¹ В. Oppetit, Essai sur la codification, op. cit., p. 66. См. также: F. Terré, Introduction gé né rale au droit, op. cit., № 377: «Административное безумие вкупе с исступленным рвением ученых мужей не в последнюю очередь привели к тому, что мы сегодня наблюдаем настоящую вакханалию кодексов, которая не только не позволяет справиться с вакханалией правовых норм и устранить ее вредные последствия, но скорее, напротив, вносит дополнительный хаос, еще более усугубляя проблему».

² См., например: R. Drago, La codification en droit administratif franç ais et comparé // Droits, 1996, № 24, p. 101: «Кодификация отнюдь не останавливает нормативную инфляцию (если не подходить к проблеме сугубо арифметически, а постараться увидеть суть). Иногда происходит совершенно обратное... она еще больше провоцирует эту инфляцию (в чем мы смогли убедиться на примере Кодекса законов о здравоохранении)».

³ F. Terré, Introduction gé né rale au droit, op. cit., № 377.

⁴ См.: La codification, forme dé passé e de lé gislation // XI Congrè s international de droit comparé, Caracas, 1982, spé c. R. Sacco, Rapport italien, p. 65 et s. См также: G. Taor- mina, La codification est-elle encore utile? Elé ments pour une mé thodologie historique // RRJ, 2002, p. 21 et s.

⁵ См. самое начало введения.

465

Кодификации

реформы и кодификации-компиляции. Нельзя не согласиться с теми, кто, сомневаясь в чудодейственных свойствах кодификации, отмечает, что ныне просто-напросто нет более условий, обеспечивших расцвет кодификаций образца XIX — начала XX в.: «Где сейчас четыре парадигмы, на которых основывалось успешное проведение кодификации в эпоху ее триумфа (правовой монизм, политический монизм, дедуктивная и линейная рациональность, прометеевское ощущение времени)? Они полностью разрушены»¹.

Наверное, дальнейшее развитие кодификации должно проходить через преодоление традиционного позитивистского подхода, от чего в конечном итоге зависит ее будущее. Постараемся набросать несколько направлений такого преодоления.

Современная законодательная инфляция, о которой столь часто пишут и которую столь же часто обличают, есть, пожалуй, лишь видимая часть айсберга кризиса источников права — его самое явное и, возможно, самое болезненное проявление. Но в ней абсолютно нет ничего оригинального, поскольку все предыдущие кризисы, встречавшиеся в истории, равным образом характеризовались избыточным ростом числа правовых норм. Если прибегнуть к метафоре, то любой кризис источников права напоминает ситуацию, когда течение протяженной спокойной реки на определенном участке сменяется нескончаемой чередой каскадов, беспорядочно разбрасывающих воды реки в самых разных направлениях. В интересующем нас случае происходит примерно то же самое: право, исходившее исключительно от государства и создававшееся институтами государства национального — политической организации, возникшей на развалинах феодальной системы, ныне постепенно уступает место более или менее стихийному праву, вырабатываемому независимыми административными органами*, органами экономического регулирования**, комитетами

¹ M. Van de Kerchove, F. Ost, Le systè me juridique entre ordre et dé sordre, PUF, 1988, p. 116. См. также: M. Delmas-Marty, Pour un droit commun, LeSeuil, 1994, p. 207: «Сама концепция кодексов, каждый из которых создавался как изолированный и самостоятельный памятник, с трех сторон подпиралась такими глыбами, как государственное пространство, стабильное время и правопорядок, основанный на законе».

* О так называемых независимых административных органах см. наше примечание выше. — Примеч. пер.

** Органы экономического регулирования (organes de ré gulation é conomique) - термин, обозначающий во Франции «независимые административные органы» (НАО) в случаях, когда хотят подчеркнуть именно экономическую составляющую деятельности многих НАО (о них см. наше примечание выше), допустим, Совета по конкуренции. Впрочем, более распространенным и юридически корректным является все-таки понятие «независимые административные органы», предпочтение которому отдают не толь-

466

Заключение

по этике* и т.д., причем вырабатывается оно не только в границах какого-то определенного государства, но все чаще и чаще, едва ли не ежедневно, — на надгосударственном уровне, имея в виду, допустим, Европейский Союз, а то и всю планету в целом.

Традиционное представление об источниках права рушится на наших глазах, и в такой ситуации официальная кодификация, проводимая усилиями какого-либо одного государства, более, быть может, не является единственно возможной моделью кодификации.

Трудности, с которыми сталкиваются современные французские кодификаторы, беспомощно пытающиеся разрешить неразрешимое противоречие между принципом полноты кодификации (неполные кодексы бессмысленны) и невозможностью объединить в рамках национальных кодексов международные, европейские и негосударственные правовые нормы¹, служат одним из проявлений острой необходимости в преодолении позитивистской концепции кодификации. Настала пора вспомнить о неофициальных кодификациях: каковы бы ни были их неизбежные недостатки², каков бы ни был груз исторического прошлого³, они вполне способны с пользой для дела заменить немалую толику кодификаций официальных, когда те представляют собой всего лишь кодификации-компиляции. В литературе подобные соображения уже высказывались применительно к проекту французского Торгового кодекса образца 1993 г.: «В настоящий момент разумнее опереться на качественные доктриналь-ные публикации, нежели на кодификацию, совершенно не заслужи-

те административисты, но и специалисты по публичному экономическому праву (см., например: Delvolvé P. Droit public de l'é conomie. Paris, 1998. P. 264). — Примеч. пер.

* Имеется в виду Национальный консультативный комитет по этике (НККЭ) в отраслях науки, касающихся жизни и здоровья, созданный во Франции декретом от 23 февраля 1983 г., а также аналогичные комитеты с более ограниченной компетенцией (скажем, Комитет по биоэтике). Например, НККЭ, включающий председателя, назначаемого Президентом Франции, и 36 членов, дает заключения по этическим проблемам, возникающим при проведении научных исследований, проводит соответствующие расследования, высказывается о необходимости определенных законодательных ограничений и т.д. — Примеч. пер.

¹ См. об этом подробнее выше (во втором разделе данной работы).

² Об этих недостатках см. выше (в первом разделе данной работы).

³ Выше мы постарались показать, что в историческом плане первым ответом на кризисы источников права, вызывавшие социальную потребность в правовой определенности, являлись, как правило, неофициальные кодификации, уже на втором этапе сменявшиеся кодификациями официальными (см. первый раздел данной работы), т.е. с точки зрения истории обратная замена официальных кодификаций неофициальными не совсем типична.

467

Кодификации

вающую такого наименования»¹. Для нас очевидно превосходство доктринальных публикаций, много более динамичных и более полных, поскольку они в состоянии учитывать международно-правовые нормы, нормы негосударственные, важнейшие судебные решения и т.д. Видимо, очевидно оно не только для нас, о чем позволяет судить в весьма прагматической плоскости коммерческий успех такого рода публикаций, в частности, среди юристов-практиков.

Кем бы ни проводилась кодификация-компиляция — государственными властями или, что предпочтительнее, частными издателями, она в любом случае не может более оставаться в стороне от технического переворота, потрясшего окружающий нас современный мир. История кодификации убедительно показывает, насколько этапы ее эволюции крепко привязаны к состоянию экономики, культуры и науки в том обществе, в котором она развивалась. Решающее влияние на изменение методов кодификации всегда, в частности, оказывало появление новых способов распространения знаний. Первые кодификации возникли в Месопотамии одновременно с рождением письменности. Новый взлет кодификации произошел в эпоху Возрождения вместе с изобретением книгопечатания. Развитие информатики и распространение электронных баз данных способно через какое-то время коренным образом видоизменить само понятие кодификации. Как справедливо отмечено в литературе, «если средства обработки электронных данных достаточно развиты и внушают доверие, то ознакомление с действующими законами может происходить в самых разнообразных формах»². Данное явление лишь набирает обороты, и есть все основания рассчитывать на появление в будущем киберко-дексов или даже киберкодификаций³. В такой ситуации не исключен переворот не только в способах распространения и разработки кодексов — радикальной ломке может подвергнуться собственно концепт кодификации, т.е. смысловое значение данного термина.

Существует еще одна причина, по которой государство должно без малейших угрызений совести прекратить выполнять работу ча-

¹ F. Terré, A. Outin-Adam, Codifier est un art difficile..., art. cité, p. 100.

² S. Guy, Une utopie: la codification, art. cité, p. 300.

³ См.: D. Bourcier, E. Catta, Du code au cyber-code, peut-on simplifier le droit? // Revue franç aise de finances publiques, 1996, p. 51 et s. (киберкодификация определяется здесь как «продуманный и упорядоченный процесс составления, поддержания в надлежащем состоянии и распространения самих кодексов»).

468

Заключение

стного издателя, чем оно без особого успеха занимается сегодня, пытаясь составлять кодификации-компиляции. Отказавшись от этой бессмысленной затеи, государство смогло бы уделять больше времени и сил тем формам кодификации, для развития которых его помощь совершенно необходима. Если говорить конкретнее, то отход от модели официальной кодификации, навязанной сверху, даст государственной власти реальную возможность инициировать другие формы кодификации, предполагающие при их проведении предварительные теоретические изыскания и составление соответствующих программ по законодательной технике, для чего потребуется активнее привлекать к кодификационным работам сообщество юристов. Представляется, что широкая часть современной доктрины отвергает позитивистский монизм и готова взвалить на свои плечи такое бремя¹, которое к тому же доктрина всегда добросовестно несла на протяжении истории², впав в полуспячку лишь совсем недавно. Если взять, допустим, в качестве примера выдающиеся кодификации, осуществленные во Франции во второй половине XX в., то они явились творением именно доктрины, будь то рекодификация семейного права, проведенная деканом Карбонье, или рекодификация гражданского судопроизводства, выполненная деканом Корню. То же самое имеет место за рубежом: полные рекодификации гражданского права, доведенные несколько лет назад до логического завершения в Квебеке или, скажем, в Нидерландах³, обязаны своим несомненным успехом главным образом огромному вкладу доктрины.

Доктринальное возбуждение, вызванное возможным принятием Европейского гражданского кодекса, выглядит, какова бы ни была позиция по данному вопросу, знаком доброго предзнаменования — возникает впечатление, что доктрина пытается восстановить свою роль, в результате чего кодификация может заблистать новыми гранями и приобрести интересные перспективы для дальнейшего развития. Труды Комиссии Ландо, в частности подготовленные ею Принципы европейского договорного права, создание совсем недавно Исследовательской группы по Европейскому гражданскому кодексу⁴ — все это

1 См., например: С. Atias, Le Code civil nouveau, Dalloz, 1999, p. 200.

² См.: F. Zé nati, L'é volution des sources du droit dans les pays de droit civil // Le Dalloz, 2002, p. 15 et s., spé c. p. 17: «Вопреки тому, что вешают многие, понимая интересующий нас феномен слишком узко, кодификация есть прежде всего доктринальная деятельность, представляющая собой плод традиции, сложившейся в мире ученых юристов».

³ Имеется в виду новый Гражданский кодекс Квебека 1994 г. и новый Гражданский кодекс Нидерландов (NBW) 1992 г. (см. о них подробнее во введении).

⁴ См. об этом подробнее во введении.

469

Кодификации

показывает, что интеллектуальный порыв доктрины, по определению, способен нести в себе больший творческий заряд, нежели мрачные министерские кабинеты...

Будучи вынуждена искать малейшие признаки единых для различных стран правовых норм и подходов, европейская доктрина прокладывает путь к новой форме кодификации, шансы которой преодолеть современный кризис источников права, по нашему мнению, значительно выше. В условиях безудержного роста все более и более казуистичных нормативно-правовых актов правомерные ожидания повышения уровня правовой определенности обязывают к поиску jus commune*, основанного на фундаментальных принципах или, по крайней мере, неких общих решениях¹, и именно здесь возможно появление новых целей кодификации, что должно положить конец тому антагонизму между jus commune и кодификацией, на который часто обращается внимание в литературе². Следует подумать о разработке кодексов общих принципов³, кодексов, закрепляющих только определенные стандарты, позволяющие судьям динамично развивать толкование соответствующих правовых норм⁴. Такие кодексы выглядят предпочтительнее кодексов детального регулирования, поскольку они более приспособлены для того, чтобы воспринять современный нормативный плюрализм и обеспечить правовой системе необходимую гибкость, являющуюся залогом реальной правовой определенности⁵.

' Jus commune (лат.) - общее (здесь - единое для всех стран) право. - Примеч. пер.

¹ См.: В. Oppetit, Droit et modernité, op. cit., p. 73 et s.; R. David, C. Jauffret-Spinosi, Les grands systè mes de droit contemporain, op. cit., № 51.

² См.: В. Oppetit, Essai sur la codification, op. cit., p. 64: «Сегодня напрашивается вопрос: не трещит ли по швам (или, по крайней мере, испытывает сильное конкурентное давление) сама идеология кодификации под натиском выражаемого со всех сторон стремления вернуться к некоему общему праву, которое не будет иметь формы права законодательного или кодифицированного». См. также ставшую уже классической статью: M.-F. Renoux-Zagame, La mé thode du droit commun: ré flexions sur la logique des droits non codifié s H Revue d'histoire des Faculté s de droit, 1990, № 10—11, p. 133 et s. См. также: J.-L. Halpé rin, L'approche historique et la problé matique du jus commune // Revue internationale de droit comparé, 2000, p. 717 et s. Ср.: M. Bussani, U. Mattei, Le fonds commun du droit privé europé en // Revue internationale de droit comparé, 2000, p. 39 et s. (здесь авторы представляют поиск jus commune и кодификацию как некие параллельные пути развития).

³ О полемике сторонников и противников таких кодексов см. выше (в первом разделе работы).

⁴ О динамическом толковании см. выше (в первом разделе данной работы).

⁵ См.: M. Delmas-Marty, Le flou du droit, PUF, 1986, p. 12 (автор считает необходимым учитывать «размытость права», т.е. «уметь мыслить категориями множества и предписывать множество, не сводя его при этом к чему-то единичному, с одной сто-

470

Заключение

Но не слишком ли многого мы ждем от кодекса?

С первых античных кодексов и до кодексов новейших всякая кодификация является носительницей мечты об абсолютном совершенстве, что неизбежно переводит ее из плоскости реального в плоскость идеального. Примеров иногда доходящей до крайности идеализации кодекса можно привести немало. В качестве одного из них приведем слова Фридриха II Прусского, оказавшегося под влиянием философии Просвещения, когда культ совершенного кодекса достиг своего апогея¹: «Совершенный свод законов станет шедевром человеческого гения в том, что касается правительственной политики: в нем отобразится единство замысла и заработают столь точные и столь пропорциональные правовые нормы, что государство, ведомое этими законами, будет напоминать часовой механизм, все детали которого отлажены для решения общей задачи...»² Мы помним, к чему привели все эти пафосные рассуждения — к Прусскому общеземскому уложению (ALR) 1794 г. со всеми его огромными недостатками!

Ох, уж эта любовь к кодексам, настоящая любовь, любовь, которая всегда оборачивается разочарованием, но остается любовью вечной — отражением несомненного мифического ореола, обретенного кодификацией³.

Миф о кодификации пропитан флюидами прошлого, реминисценциями золотого века...

Золотого века почти без права. Вспомним, например, идеальные города-государства, создававшиеся на протяжении истории в головах утопистов, бравших, как правило, в качестве модели первобытные

роны, и не допуская полного распыления, с другой стороны»). См. также рассуждения сторонников Уголовного кодекса, построенного на основе этой теории: P. Poncela, P. Lascoumes, Ré former le Code pé nal, op. cit., p. 283 (авторы отмечают, что новый Уголовный кодекс мог бы быть «некой системой отсчета, где излагаются и легитимируются общие принципы, которые должны действовать в определенном секторе права»).

¹ F. Ost, L'amour de la loi parfaite // L'amour des lois, L'Harmattan, 1996, p. 64: «Кодекс — идеал юристов XVII и XVIII веков, объект разнообразного экспериментирования, отображение всевозможных фантазмов, нечто вроде философского камня, который в один прекрасный день превратит неопределенную и противоречивую магму законов и обычаев в чистое золото совершенного закона».

² «Рассуждение о причинах, побуждающих создавать и отменять законы» (1749) (цит. по: A. Dufour, L'idé e de codification et sa critique dans la pensé e juridique allemande des XVIII et XIX siè cles // Droits, № 24, 1996, p. 50).

³ См.: В. Oppetit, Essai sur la codification, op. cit., p. 68: «...нельзя не задать вопрос, не превратилась ли кодификация, по крайней мере на этапе ее подъема и стремительного распространения, в настоящий миф в смысле утопии, по определению являющейся замыслом об организации идеального города-государства».

471

Кодификации

человеческие общества. В этих городах-государствах должна была царить гармония, почти не нуждавшаяся в праве, в силу чего большинство утопистов предполагало для них вполне достаточной разработку краткого свода законов, весьма напоминавшего кодекс¹. Такие представления о законе-кодексе пронизывают всю историю утопизма — от моровского острова Утопия² до коллективистских обществ, о которых мечтали отдельные социалисты в начале XX столетия³.

Золотого века с более совершенным правом. Скажем, при всей юридико-технической обоснованности яростной критики, направляемой современной французской доктриной в адрес «непрерывной кодификации права», не объясняется ли она также в определенной мере тоской по ушедшему золотому веку наполеоновских кодификаций? «Ах, милочка, кодексы сейчас совсем не те, что были раньше! То ли дело старые добрые времена Гражданского кодекса 1804 г.» — такие вздохи постоянно слышатся в «Коммерческом кафе» доктрины*. Некоторые представители университетской науки говорят о том же самом в более элегантной манере: «Мы привыкли к кодексам Консульства и Империи, которые считаем замечательным творением французской кодификации. Что же касается так называемой " непрерывной кодификации права", то она остановилась на полпути между работой архивариуса и работой нотариуса. Это сугубо административная кодификация, ничего не дающая ни уму, ни сердцу, не столько упрощающая, сколько усложняющая право. Современную кодификацию можно сравнить с изготовлением и использованием подделки, при-

¹ См.: D. Guyon, L'utopie et l'imaginaire juridique // Archives de philosophie du droit, 1985, t. 30, p. 262 et s., spé c. p. 271 (почти ничего не меняет даже то обстоятельство, что некоторые идеальные города-государства вовсе отвергали идею права). См. также в том же смысле: N. Rouland, Anthropologie juridique, op. cit., № 2 (здесь имеются указания на конкретных авторов).

² T. More, L'utopie, trad. V. Stouvenel, Librio, p. 96: «Законов здесь очень мало, однако их вполне достаточно для надлежащей работы соответствующих учреждений» (ср. с русским переводом по изданию: Томас Мор. Утопия. М.; Л., 1947. С. 171. - Примеч. пер.).

³ M. Reberioux, С. George], F. Moret, Socialisme et utopie, La Documentation franç aise, 2000, p. 11: «В начале века наблюдался расцвет социалистических кодексов». В качестве примера отметим, допустим, Проект социалистического кодекса из 129 статей, опубликованный в 1907 г. адвокатом Жоржем Дазе.

* «Коммерческое кафе» (Café du commerce) — традиционное название незамысловатого бистро, имевшегося и иногда сохраняющегося до сих пор в каждом французском городке или деревне, где собиралась самая простая публика. Такие кафе, как правило, располагались на торговой площади, поэтому в них часто обсуждали свои дела или заключали сделки местные коммерсанты (отсюда название). В данном контексте имеются в виду банальные рассуждения, которые всуе ведутся в научном юридическом мире на каждом углу. — Примеч. пер.

472

Заключение

своением чужого наследства, незаконным ношением униформы без права на нее»¹. Иными словами, долой жалких подражателей, путанно изъясняющихся слогом Гюго*! После «великих» кодексов великого Наполеона — нет «маленьким» кодексам маленьких наполеончиков... Тоска по золотому веку свойственна французской доктрине, но ее уже замечают даже иностранные юристы: «Все, что с начала XIX века неизбежно отдаляло от этого исключительного momentum** рационализации права, не могло не вызывать разочарования и воспринималось как отступление с завоеванных рубежей»².

Миф о кодификации навеян флюидами будущего, скрытой тоской по вечному и нетленному...

Во всяком кодексе заложено «стремление к долголетию», если вспомнить знаменитые слова канцлера Д'Агессо³. Продолжительность жизни или, по крайней мере, как сказали бы демографы, ожидание жизни кодекса рассматривается в качестве одной из его основных характеристик, вызывая к себе почти такое же отношение, как если бы причина менялась местами со следствием и эффективность кодекса зависела от его долговечности⁴. Кодексы, успешно прошедшие через горнило истории, вызывают трепетное восхищение, скажем, Кодекс Хаммураби, Законы XII таблиц, кодификация Юстиниана, Кодекс династии Мин, даже французский Гражданский кодекс 1804 г. Мы привели здесь примеры из истории, но это не значит, что тяга к вечности характеризует исключительно кодексы прошлого. Разве современные французские кодификаторы, настаивающие на необходимости того, чтобы нормативно-правовые акты, затрагивающие уже кодифицированные сферы права, составлялись не в виде автономных законов или подзаконных актов, но исключительно в форме изменений или допол-

¹ В. Beignier, La codification, op. cit., avant-propos, p. 2.

* Стиль великого французского писателя Виктора Гюго (1802-1885) характеризовался длинными пышными фразами, большим количеством синонимов и повторов. В данном контексте «изъясняться слогом Гюго» означает неумение кратко и точно выражать свои мысли, чем, по мнению многих специалистов, современные кодификации невыгодно отличаются от наполеоновских кодексов. — Примеч. пер.

** Momentum (лат.) — момент. — Примеч. пер.

² D. Mockle, Crise et transformation du modè le lé gicentrique // L'amour des lois, L'Harmattan, 1996, p. 33.

³ Преамбула к Ордонансу о дарениях 1731 г.: «Нет ни одного закона, где не было бы скрыто стремление к долголетию и единообразию...»

⁴ Возникновение этой идеи в греческой философии законотворчества прекрасно показано в работе: J. de Romilly, La loi dans la pensé e grecque, Les Belles Lettres, 2001, spé c. p. 204 et s.

473

Кодификации

нений к действующим кодексам¹, в свою очередь не надеются разработать долговечные кодексы? Любой кодекс в силу присущих кодификации эффектов полноты, обобщения, кристаллизации и т.д.² представляет собой попытку остановить ход времени, заставить его оставаться в застывшем положении. В этом смысле весьма показательна иконография, точно отражающая данный феномен: идет ли речь о восхвалении определенного кодификатора или о превознесении достоинств какого-нибудь кодекса, оставшегося в истории, но в иконографии всегда широко используются символы вечности, скажем, мрамор или камень, на котором кодификатор выбивает слова кодекса, либо божественные атрибуты самого кодификатора³.

Прошлое, будущее... В попытках всякого кодификатора отыскать корни кодекса в идеализируемом прошлом, чтобы, оттолкнувшись от него, устремиться в безграничное будущее, несомненно, просматривается желание бросить вызов Времени.

Чаяния эти, надо признать, напрасны. Напомним справедливые слова декана Корню: «Кто думает, что пишет на камне, всегда будет писать только на песке, обрекая себя на тягостное пробуждение после мимолетных мечтаний. Наивное подобие веры в законодательство, выбитое на скале, коим могла бы стать кодификация, вряд ли все еще полностью застит глаза тем, кто по-прежнему предан последней (и кто о ней слишком много говорит), вряд ли они не осознают опасности, что, как сказал Бодлер* о поэте, им придется копать небо или (это уже возглас отчаявшегося Боливара**) вспахивать море»⁴.

¹ Статья 4 Циркуляра от 30 мая 1996 г. о кодификации законодательных и регла- ментарных нормативно-правовых актов.

² О присущих кодификации эффектах см. в первом разделе данной работы.

³ Об иконографии см. подробнее выше (в конце первого раздела настоящей работы), где она, в частности, обсуждается применительно к отображению в литературе и искусстве французского Гражданского кодекса и римского Corpus juris civilis.

* Имеется в виду великий французский поэт Шарль Бодлер (1821-1867), известный, помимо поэтических сочинений (сборник «Цветы зла»), также художественно-критическими трудами. — Примеч. пер.

** Имеется в виду руководитель борьбы за независимость испанских колоний в Южной Америке генерал Симон Боливар (1783-1830), освободивший свою родину -Венесуэлу, а также Новую Гранаду, провинцию Кито (ныне — Эквадор), создавший современную Боливию и возглавивший в качестве президента так называемую «Великую Колумбию». Его замысел образования испано-американской конфедерации закончился неудачей, после чего С. Боливар в состоянии глубокого разочарования отошел от политической деятельности. — Примеч. пер.

⁴ G. Cornu, Codification contemporaine: valeurs et langage // L'art du droit en quê te de sagesse, op. cit., p. 370.

474

Заключение

Но чаяния эти тем не менее неискоренимы. Думается, что коллективное бессознательное общества, в котором действуют кодификаторы, соединяется здесь воедино с индивидуальным бессознательным последних. Любая попытка вписать себя в историю есть человеческий эрзац бессмертия - чувство, присущее и архитектору, и художнику, и обыкновенному родителю, и даже, как недавно показал Жак Аттали*, собственнику¹. Не является исключением и кодификатор: все его действия по кодификации, пожалуй, представляют собой лишь одну из форм тщетной борьбы человека и человеческого общества с неумолимым миром, в котором человек смертен и в котором ничего нетленного нет. Поэтому без большого риска ошибиться можно биться об заклад, что, покуда будут существовать люди и человеческие общества, в той или иной форме будут существовать и кодексы...

* Ж. Атгали - современный французский политолог, политик, публицист; главный советник ныне покойного экс-президента Франции Франсуа Миттерана в бытность того как в оппозиции, так и на президентском посту; бывший президент Европейского банка реконструкции и развития; автор многочисленных книг, в том числе цитируемой здесь « В прямом и переносном смысле: вариант истории собственности» ( 1988). - Примеч. пер.

¹ Жак Аттали, например, убедительно продемонстрировал, что привязанность к собственности есть всего лишь отражение присущей каждому человеку жажды бессмертия или, по крайней мере, отрицания смерти (J. Attali, Au propre et au figuré, une histoire de la proprié té, Fayard, 1988, p. 12: «Я думаю, мне удалось понять, что за каждой из концепций собственности, которые на протяжении тысячелетий сменяли друг друга или сталкивались между собой, стоит нечто общее, какой-то вечно зажженный сигнал, какая-то непреодолимая навязчивая идея. Это общее я бы определил так: за собственностью всегда прячется страх смерти»).

Реми Кабрияк

КОДИФИКАЦИИ

Редактор Т. Г. Христенко

Корректоры Г.Б. Абудеева, Л.А. Галайко

Художественное оформление: В.В. Самойлова

Компьютерная верстка: А.А. Науменко

Подписано в Печать 28.11.2006. Формат 60x90 '/, «, Бумага офсетная. Гарнитура Newt_on. Печать офсетная. Усл. печ. л. 30. Тираж (I) 1500 экз. Заказ № 0623220.

Издательство «Статут»:

119454, г. Москва, ул. Лобачевского, д. 92, корпус 4, офис 6;

тел./факс: (495) 649-18-06

E-mail: [email protected]

www.estatut.ru

Отпечатано в полном соответствии с качеством Предоставленного электронного оригинал-макета ^в ОАО «Ярославский полиграфкомбинат» 150049, Ярославль, ул. Свободы, 97

ISBN 5-8354-0378-Х

9»7 85835 " 4 03783

⇐ Предыдущая17181920212223242526

Поделиться: