Отрывок из книги Э. Бенвениста “Общая лингвистика”. – М., 1974

…В передаваемом пчелами сообщении содержится три установленных до сегодняшнего дня параметра: существование источника пищи, расстояние до него и направление к нему. Эти элементы можно упорядочить несколько иначе. Танец по кругу указывает просто на наличие взятка, имплицитно включая и то, что он находится на небольшом расстоянии. Он основан на механическом принципе «все или ничего». Другой танец является подлинно формой сообщения; в этом случае двумя внешне выраженными параметрами (расстоянием и направлением) имплицитно задается третий – существование пищи. Здесь мы видим несколько черт сходства с человеческим языком.

Во-первых, этим актам, хотя и в зачаточной форме, присуща подлинная символика, с помощью которой объективные данные транспонируются в формализованные телодвижения, состоящие из переменных элементов и постоянного «значения». Во-вторых, сама ситуация и функция здесь типично языковые, в том смысле, что данная система принята внутри данной общ­ности особей и каждый член общности способен ее понимать или применять в одних и тех же формах.

Однако существенны и различия, они-то и помогают осознать характерные признаки, принадлежащие только человеческому языку. Коренное различие заключается, прежде всего, в том, что сообщение у пчел целиком осуществляется в танце, без вмешательства «голосового» аппарата, тогда как языка без голоса не бывает. Отсюда и другое различие, физического порядка. Коммуникация у пчел, будучи не звуковой, а двигательной, осуществляется обязательно в условиях, обеспечивающих зрительное восприятие, то есть при дневном освещении; она не может протекать в темноте. Человеческий язык не знает такого ограничения.

Фундаментальное различие проявляется также в ситуации, при которой происходит коммуникация. Сообщение пчелы не вызывает другого ответа от окружающих особей, кроме определенного образа действий, а это не ответ. Значит, необходимого условия человеческого языка, диалога, у пчелы не существует. Мы разговариваем с собеседниками, которые нам отвечают,— такова чело­веческая действительность. Отсутствие диалога выявляет новый контраст. В силу отсутствия диалога сообщение у пчел соотносится лишь с некоторым фактом объективной действительности. У них не может быть сообщения об языке, во-первых, уже потому, что у пчел нет ответа – языковой реакции на языковое действие, и, кроме того, известие одной пчелы не может быть воспроизведено другой, которая не видела бы сама того, о чем сообщает первая. Не было замечено, например, чтобы какая-нибудь пчела передала в другой улей сообщение, полученное в своем, то есть чего-то вроде передачи эстафеты. Мы видим, таким образом, отличие от человеческого языка, в котором указания на объективный опыт и реакции на языковой стимул перемежаются в диалоге свободно и в неограниченном количестве. Пчелы не строят одного сообщения на основе другого. Каждая из пчел, завербованных танцем сборщицы, вылетает и отправляется кормиться к указанному месту, а, возвратившись, воспроизводит ту же самую информацию не на основе известия первой пчелы, а на основе только что установленной ею на опыте действительности. Характерное же свойство языка в том, чтобы обеспечить субститут опыта, который без конца можно передавать во времени и пространстве; это и есть особенность нашей символической деятельности и основа языковой традиции.

Если мы обратимся теперь к содержанию сообщения, то легко заметим, что оно всегда связано с одним-единственным фактом – пищей, а единственно допускаемые вариации относятся к пространственным данным. Бросается в глаза контраст с неограниченностью содержания человеческого языка. Кроме того, действие, являющееся у пчел формой сообщения, представляет собой особый тип символизма, состоящий в копировании объективной ситуации, причем той единственной ситуации, которая дает начало сообщению без каких-либо вариаций или преобразований. В человеческом же языке символ, в общем случае, не является слепком с данных нашего опыта – в том смысле, что между явлением действительности и его языковой формой нет обязательного подобия. В этой связи можно было бы отметить еще многие отличительные черты свойственного человеку символизма, хотя природа и функционирование его еще недостаточно изучены. Но разница и так очевидна.

И последним свойством коммуникация пчел резко противопоставлена человеческим языкам: их сообщение нельзя расчленить. В нем можно видеть только общее содержание, и единственная дифференциация связана с пространственным положением объекта, о котором сообщается. Невозможно разложить содержание высказывания на составляющие его элементы, на «морфемы», поставив в соответствие каждую из этих морфем какому-то одному элементу выражения. Человеческий язык характеризуется именно этим. Каждое высказывание в нем делится на элементы, которые допускают свободное комбинирование по определенным правилам, так что относительно небольшое количество морфем допускает значительное число комбинаций; это и порождает разнообразие человеческого языка, с помощью которого можно говорить обо всем. Более углубленный анализ языка показывает, что эти элементы значения – морфемы – в свою очередь разлагаются на фонемы, единицы артикуляции, не обладающие значением, число которых еще меньше и избирательные и различительные комбинации которых образуют значащие единицы. Эти «пустые» фонемы, организованные в системы, составляют фундамент всякого языка. Очевидно, что в “языке” пчел нельзя выделить подобных составляющих; он не членится на различительные элементы, поддающиеся идентификации.

Совокупность этих наблюдений выявляет существенную разницу между способами коммуникации у пчел и нашим языком. Это различие резюмируется термином, который, как нам кажется, лучше всего подходит для определения вида коммуникации, используемого пчелами; это не язык, а сигнальный код. Отсюда и проистекают все его свойства: постоянство содержания, неизменяемость сообщения, отнесенность к одной-единственной ситуации, неразложимость сообщения, однонаправленность его передачи. Тем не менее, весьма знаменателен тот факт, что этот код, единственная форма языка, которую до сих пор удалось открыть у животных, свойствен насекомым, живущим в сообществах. Значит, и общество также есть непременное условие существования языка. Открытия К. фон Фриша важны для нас не только новыми сведениями о мире насекомых, но и тем, что косвенно проливают свет на условия существования человеческого языка и лежащего в его основе символизма. Возможно, что прогресс исследований приведет нас к еще более глубокому пониманию средств и форм этого вида коммуникации, но уже одно то, что установлен факт его существования, его природа и то, как он функционирует, поможет нам лучше понять, где начинается язык и проходит грань, отделяющая человека от животного мира...

[1] См.: Парыгин Б. Д. Социальная психология как наука. - Л., 1967. - С. 140, 141; Спиркин А. Г. Сознание и самосознание. - М., 1972. - С. 209; Андреева Г. М. Социальная психология. - С. 98; Леонтьев А. А. Психология общения. - Тарту, 1974. - С. 8—9; Он же. Общение как объект психологического исследования // Методологические проблемы социальной психологии. - С. 107.

[2] Джидарьян И. А. Психология и развитие личности. - М., 1981. - С. 142—143.

[3] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т. 42. - С. 150—151.

[4]Ярошевский М. Г. Дискуссия как форма научного общения // Вопр. философии. – 1978. - №3. - с. 98.

[5] Бахтин М.. М. Вопросы литературы и эстетики. - С. 88, 90, 93, 95; 106-107,164.

[6] Баткин Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. - М., 1978. - С. 137

[7] См.: Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. - С. 163, 175.

 

⇐ Предыдущая1234567

Поделиться: