Сюжет становится запутанным

 

Я совсем забыла, что Герберт уехал на выходные, чтобы произнести программную речь на ежегодном съезде Ассоциации переплетчиков. Жалюзи в «Биллинг энд Браун» были опущены, и офис выглядел унылым и безжизненным. Переступив порог и окунувшись в мертвую тишину, я испытала совершенно несоразмерное разочарование.

– Джесс? – с надеждой позвала я. – Джесси, детка?

Никто благодарно не потопал ко мне, никто не принялся старательно карабкаться по лестнице из подвала, лишь круги побежали по поверхности тишины. Есть что‑то глубоко тревожное в любимом месте, лишенном своих привычных обитателей, и в этот миг мне как никогда захотелось побороться с Джесс за место на диване.

– Джесси?

Опять никого. А значит, она тоже отправилась в Шрусбери и я действительно осталась одна.

«Ничего страшного, – подбодрила я себя, – работы хватит на весь день». «Призракам на Ромни‑Марш» в понедельник предстояло отправиться на корректуру, и хотя в силу обстоятельств я уже уделила им самое пристальное внимание, никогда не поздно что‑нибудь улучшить. Я подняла жалюзи, включила лампу на столе, стараясь шуметь как можно больше, села и пролистала рукопись. Я переставила несколько запятых и вернула их на место. Задумалась над преимуществом использования «however» вместо «but», ничего не решила и мысленно сделала пометку еще поразмыслить на эту тему. Также мне не удалось однозначно определиться по поводу следующих пяти стилистических вопросов, после чего я сочла, что точно не получится сосредоточиться на пустой желудок.

Герберт любил готовить, и в холодильнике обнаружилась свежая тыквенная лазанья. Я отрезала себе кусок, подогрела и с тарелкой отправилась обратно за стол. Казалось неправильным есть над рукописью медиума, так что я открыла свою папку с распечатками из «Майлдерхерст меркьюри». Я выхватывала фразы тут и там, но в основном просматривала снимки. Есть что‑то очень ностальгическое в черно‑белых фотографиях; отсутствие цвета – визуальное отображение углубляющейся воронки времени. Было множество снимков самого замка в различные периоды, несколько фотографий поместья и очень старый снимок Раймонда Блайта и его дочерей‑близнецов в статье, посвященной публикации «Слякотника». Фотографии Перси Блайт, чопорной и неловкой на свадьбе местных жителей Гарольда и Люси Роджерс: Перси Блайт, разрезающей ленточку на открытии общинного центра; Перси Блайт, вручающей экземпляр «Слякотника» с автографом победителю поэтического состязания.

Я пролистала страницы еще раз; Саффи не было ни на одной фотографии, и это показалось весьма необычным. Отсутствие Юнипер я могла понять, но где же Саффи? Я взяла статью в честь окончания Второй мировой войны, в которой освещался вклад разных деревенских жителей в борьбу с врагом. Снова фотография Перси Блайт, на этот раз в униформе скорой помощи. Я озадаченно на нее уставилась. Возможно, Саффи не любила фотографироваться. Возможно также, она всячески противилась участию в жизни общества. Но ведь я видела близнецов в действии, и более вероятно, что Саффи просто знала свое место. С такой сестрой, как Перси, полной железной воли и яростной приверженности доброму имени семьи, у бедняжки Саффи не оставалось ни малейшей надежды увидеть свою улыбку в газете.

Фотография была крайне неудачной. Перси располагалась на переднем плане, снимок был сделан с нижней точки, несомненно, чтобы уместить в кадр замок за спиной женщины. Ракурс был невыгодным, Перси словно нависала над зрителем и казалась суровой; то, что она не улыбалась, только усиливало впечатление.

Я пригляделась. На заднем плане было нечто, чего я прежде не замечала, рядом с коротко подстриженными волосами Перси. Я порылась в ящике Герберта, достала увеличительное стекло, поднесла к фотографии, сощурилась и изумленно отпрянула. Я оказалась права; на крыше замка кто‑то сидел. На самом краю, рядом с одним из выступов, белая фигура в длинном платье. Я сразу поняла, что это Юнипер. Несчастная, печальная, безумная Юнипер.

От крошечного белого пятнышка у окна чердака я испытала приступ негодования и скорби. И злости. У меня снова пробудилось подозрение, что Томас Кэвилл – корень всех зол, и я позволила себе вообразить тот роковой октябрьский вечер, когда он разбил сердце Юнипер и разрушил ее жизнь. Боюсь, фантазия была весьма подробной; она уже посещала меня много раз и текла, как знакомый фильм, с тематическим саундтреком и всем, что полагается. Я сидела вместе с сестрами в прекрасно обставленной гостиной, слушала, как они гадают, отчего Томас так задержался, видела, как Юнипер сдается под натиском безумия, которое поглотит ее… И вдруг случилось нечто неожиданное. Нечто, чего прежде не происходило.

Не уверена, почему и как, но нахлынувшая ясность была внезапной и жаркой. Воображаемый саундтрек со скрежетом остановился, образ растаял, оставив лишь факт: в этой истории все не так просто, как кажется. Есть еще что‑то. Люди не сходят с ума только потому, что их бросают возлюбленные. Даже если страдают беспокойством, депрессией или что там миссис Кенар имела в виду под приступами Юнипер.

Отложив «Меркьюри», я выпрямила спину. Я приняла печальную историю Юнипер Блайт за чистую монету, потому что мама права: я ужасная фантазерка, и трагические истории – мой конек. Но это не выдумка, это реальная жизнь, и мне необходимо взглянуть на ситуацию более критически. Я редактор, моя работа – проверять правдоподобность сюжетов, а этому сюжету ее не хватает. Он слишком упрощен. Любовные связи распадаются, люди предают друг друга, любовники расстаются. Человеческая жизнь усеяна осколками личных трагедий: это неприятно, но по большому счету не так серьезно. «Она сошла с ума» – слова легко слетали с языка, но реальность казалась истонченной, как в дешевом романе. Что далеко ходить, меня саму недавно бросили подобным образом, но я же не свихнулась. Даже не собираюсь.

Мое сердце забилось быстрее; я потянулась к сумке, засунула туда папку с газетами и взяла грязную тарелку, чтобы вернуть на кухню. Нужно найти Томаса Кэвилла. Почему я раньше не сообразила? Мама отказывается со мной говорить, а Юнипер не может; Томас – единственный ключ, разгадка лежит у его ног, и мне нужно выяснить о нем больше.

Выключив лампу, я опустила жалюзи и заперла за собой переднюю дверь. Мне проще общаться с книгами, чем с людьми, так что я приняла единственное возможное решение: вприпрыжку понеслась обратно в библиотеку.

Мисс Йетс обрадовалась при виде меня.

– Вы так быстро вернулись. – В ее голосе звенел энтузиазм, достойный встречи с давно потерянной подругой. – Но вы промокли до нитки! Неужели погода опять испортилась?

Я даже не заметила.

– У меня нет зонта, – ответила я.

– Ничего страшного. Вы скоро высохнете, и я очень рада, что вы пришли.

Она взяла со стола тонкую стопку бумаг и протянула мне с благоговением, словно это был сам Святой Грааль.

– Помню, вы сказали, что у вас нет времени, но я все равно предприняла кое‑какие шаги… Институт Пембрук‑Фарм, – пояснила библиотекарша, вероятно, заметив, что я понятия не имею, о чем речь. – Завещание Раймонда Блайта.

– А, – отозвалась я; казалось, утро было очень давно. – Превосходно. Спасибо.

– Я распечатала все, что сумела найти. Я собиралась позвонить вам на работу и дать знать, но вы уже здесь!

Снова поблагодарив ее, я бегло просмотрела бумаги, пролистала страницы с подробной историей природоохранной деятельности института и на минуту задумалась над полученными сведениями, прежде чем убрать их в сумку.

– Мне не терпится внимательно их изучить, – сообщила я, – но сначала я должна сделать кое‑что еще.

И я объяснила, что ищу информацию об одном человеке.

– Его зовут Томас Кэвилл. Он был солдатом во время Второй мировой, а до этого – учителем. Жил и работал в районе Слона и Замка.

Библиотекарша закивала.

– Вы хотите узнать что‑либо конкретное?

Почему он не прибыл на ужин в замок Майлдерхерст в октябре 1941 года, почему Юнипер Блайт навсегда погрузилась в безумие, почему моя мать не желает разделить со мной хоть какие‑нибудь подробности своего прошлого.

– В общем‑то, нет, – пожала я плечами. – Все, что удастся отыскать.

Мисс Йетс была волшебницей. Пока я в одиночестве сражалась с аппаратом для просмотра микрофильмов, проклиная колесико, которое не желало вращаться медленно и пролистывало зараз целые недели, пожилая женщина носилась по библиотеке, собирая разрозненные листки бумаги тут и там. Когда через полчаса мы снова встретились, моей добычей был истерзанный микрофильм и невыносимая головная боль, в то время как ей удалось собрать небольшое, но приличное досье.

Сведений было немного, они не шли ни в какое сравнение с грудой распечаток из местных газет о семье Блайт и фамильном замке, но для начала неплохо. Небольшое сообщение о рождении из «Берменси газетт» за 1916 год, гласившее: «Кэвилл – 22 фев. на Хеншо‑ст., супруга Томаса Кэвилла, сын Томас»; экспансивный отчет в «Саутуарк стар» за 1937 год, озаглавленный «Местный учитель побеждает в поэтическом конкурсе», и еще один за 1939 год, с не менее однозначным заголовком: «Местный учитель отправляется на фронт». Ко второй статье прилагалась небольшая фотография с подписью «Мистер Томас Кэвилл». Отпечаток был очень плохого качества, я сумела разобрать лишь, что Томас был юношей с головой и плечами, одетым в форму британской армии. Довольно скромная коллекция сведений о жизни человека, и я очень расстроилась, обнаружив, что после 1939 года наступила тишина.

– Вот и все, – протянула я, стараясь, чтобы это прозвучало по‑философски; мне не хотелось показаться неблагодарной.

– Почти, – отозвалась мисс Йетс и подала мне еще одну стопку бумаг.

«Таймс», «Гардиан» и «Дейли телеграф» за март 1981 года, рекламные объявления, напечатанные внизу разделов тематических объявлений. Все они выглядели одинаково: «Томасу Кэвиллу, прежде проживавшему в районе Слона и Замка, просьба позвонить Тео по неотложному вопросу по телефону (01) 394 7521».

– Хм, – произнесла я.

– Хм, – эхом повторила мисс Йетс. – Весьма любопытно, не правда ли? Что бы это значило?

Я покачала головой. Понятия не имею.

– Ясно одно: этому Тео, кем бы он ни был, необходимо было связаться с Томасом.

– Позвольте спросить, дорогая… не хочу лезть не в свое дело, но это как‑то поможет вашему исследованию?

Снова взглянув на объявления, я заправила влажные волосы за уши.

– Возможно.

– Знаете, если вас интересует его послужной список, в Имперском военном музее собран превосходный архив. Можно также обратиться в Генеральную регистрационную службу за справкой о рождениях, смертях и браках. Уверена, если дадите мне еще капельку времени… О боже! – Библиотекарша залилась румянцем, посмотрев на часы. – Вот жалость! Уже почти пора закрываться. И как раз когда мы напали на след. Наверное, до закрытия я уже ничем не успею помочь?

– Окажите еще одну любезность. Можно воспользоваться вашим телефоном?

 

Прошло одиннадцать лет с тех пор, как были размещены объявления, так что не знаю, на что я рассчитывала, знаю лишь, на что надеялась: что парень по имени Тео возьмет трубку и с готовностью поболтает со мной о последних пятидесяти годах жизни Томаса Кэвилла. Нечего и говорить, что этого не произошло. Моя первая попытка столкнулась с грубой настойчивостью гудков отбоя, и я так расстроилась, что невольно топнула ногой подобно испорченному викторианскому дитяти. Мисс Йетс хватило любезности проигнорировать мой гнев и напомнить, что телефонный код недавно изменили на 071. После этого библиотекарша осталась рядом. От неловкости из‑за чужого присутствия я сумела набрать номер только со второго раза, но мне повезло!

Я побарабанила пальцами по трубке в знак того, что слышу длинные гудки, и взволнованно коснулась плеча мисс Йетс, когда на том конце взяли трубку. Когда я попросила позвать Тео, любезная леди ответила, что купила дом в прошлом году у пожилого мужчины по имени Тео.

– Теодора Кэвилла, – уточнила она. – Полагаю, вас интересует именно он?

Я с трудом сдержалась. Теодор Кэвилл. Наверное, родственник.

– Да, он.

У меня под носом мисс Йетс стиснула основания ладоней, словно поставила печать.

– Он переехал в дом престарелых в Патни, – сообщила моя собеседница. – Тот, что у самой реки. Кажется, он был очень рад. По его словам, он преподавал в школе неподалеку.

 

И я отправилась к нему в гости. Отправилась в тот же вечер.

В Патни было пять домов престарелых, но лишь один находился у реки, и я легко его нашла. Морось сдуло ветром, вечер был теплым и ясным; я стояла перед зданием словно во сне, сравнивая адрес на голой кирпичной стене с записанным в блокноте.

Как только я ступила в фойе, меня поприветствовала дежурная медсестра, молодая женщина с короткой стрижкой и слегка асимметричной улыбкой. Я сказала ей, к кому пришла, и она заулыбалась.

– О, как мило! Тео – наш любимчик.

Впервые я испытала укол сомнения и довольно нервно улыбнулась. Сначала это казалось хорошей идеей, но теперь, в залитом флуоресцентным светом коридоре, по которому мы шагали, я уже не была так уверена. Есть что‑то не слишком привлекательное в человеке, который собирается навязать свое общество ничего не подозревающему пожилому джентльмену, любимчику медсестер. В совершенном незнакомце, который копается в его семейной истории. Я чуть было не ретировалась, однако медсестра приняла мой визит на удивление близко к сердцу и с поразительной энергичностью потащила меня через фойе.

– Им становится так одиноко ближе к концу, – посетовала она, – особенно кто ни разу не женился. Ни детей, ни внуков, не о ком позаботиться.

Я согласилась, улыбнулась и вприпрыжку побежала за ней по широкому белому коридору. Дверь за дверью, в промежутках между которыми висели вазы; из ваз выглядывали не слишком свежие фиолетовые цветы, и я рассеянно подумала, что кто‑то их, наверное, меняет. Но спрашивать не стала. Не останавливаясь, мы промчались по коридору и достигли двери в самом конце. Сквозь стеклянную панель вырисовывался аккуратный садик по ту сторону. Медсестра открыла дверь и наклонила голову, давая понять, что я должна пройти первой, после чего последовала за мной по пятам.

– Тео, – окликнула она нарочито громко, хотя я не видела, к кому она обращается. – К вам гости… – Она повернулась ко мне. – Простите, я забыла, как вас зовут.

– Эди. Эди Берчилл.

– Эди Берчилл пришла к вам в гости, Тео.

В этот миг я заметила железную скамейку позади низкой изгороди и встающего с нее пожилого мужчину. Он сутулился и держался за спинку скамейки, отчего стало ясно, что он поднялся на ноги при нашем появлении, повинуясь привычке, рудименту старомодных манер, которыми, несомненно, обладал всю жизнь. Мужчина заморгал сквозь толстые стекла очков, похожие на бутылочные донышки.

– Добрый день, – поздоровался он. – Присаживайтесь.

– Оставляю вас наедине, – предупредила медсестра. – Я буду за дверью. Крикните, если вам что‑то понадобится.

Она кивнула, скрестила руки на груди и щеголевато пошла обратно по дорожке, выложенной красным кирпичом. Дверь захлопнулась за ее спиной, теперь мы с Тео были в саду одни.

Старик был крошечным, от силы пяти футов ростом, и обладал довольно дородным телом, из тех, что при желании можно изобразить, небрежно набросав баклажан и перетянув его ремнем в самом широком месте. Он кивнул увенчанной хохолком головой.

– Я сижу здесь и смотрю на реку. Знаете, она ведь никогда не замедляет ход.

Мне понравился его голос. Его теплый тембр напомнил мне, как в раннем детстве я сидела по‑турецки на пыльном ковре и грезила наяву, пока взрослый с неясно различимым лицом нашептывал мне что‑то успокаивающее. Внезапно я поняла, что не представляю, с чего начать. Мой визит сюда – чудовищная ошибка, я должна немедленно уйти. Я открыла рот, собираясь откланяться, когда он продолжил:

– Простите, я отвлекся. Боюсь, не могу вас припомнить. Не обижайтесь, меня подводит память…

– С ней все в порядке. Мы прежде не встречались.

– Вот как? – Он умолк, только его губы медленно двигались в такт мыслям. – Понимаю… что ж, как бы то ни было, вы здесь, а гостей у меня немного… Ради бога, извините, но я уже забыл ваше имя. Джин назвала его, но…

«Беги», – взмолился мой мозг.

– Эди, – произнес мой рот. – Я пришла насчет ваших объявлений.

– Моих?.. – Он приставил ладонь к уху, как будто плохо расслышал. – Что? Объявлений? Боюсь, вы меня с кем‑то перепутали.

Достав из сумки распечатку из «Таймс», я показала ему.

– Я пришла насчет Томаса Кэвилла.

Но он не смотрел на листок. Я поразила его, все его лицо преобразилось, недоумение сменилось радостью.

– Я ждал вас, – страстно сообщил он. – Садитесь, садитесь. Откуда вы, из полиции? Из военной полиции?

Из полиции? Настала моя очередь недоумевать. Я покачала головой.

Он оживился, сжал маленькие ручки и быстро‑быстро заговорил:

– Я знал, что, если протяну достаточно долго, рано или поздно кто‑то заинтересуется моим братом… Садитесь. – Он нетерпеливо махнул рукой. – Прошу вас. Расскажите мне… что же случилось? Что вы обнаружили?

Я испытала полное замешательство, поскольку и понятия не имела, о чем речь. Я шагнула к нему и осторожно промолвила:

– Мистер Кэвилл, возможно, это какое‑то недоразумение. Я ничего не обнаружила, и я не из полиции. И не из армии, если это важно. Просто я пытаюсь найти вашего брата… найти Томаса… и надеялась, что вы сможете мне помочь.

Он уронил голову.

– Надеялись, что смогу?.. Что я смогу помочь вам?..

Реальность стерла румянец с его щек. Он схватился за спинку сиденья, чтобы не упасть, и кивнул с горьким чувством собственного достоинства, от которого мне стало больно, хотя я даже не догадывалась, в чем дело.

– Понимаю… – Слабая улыбка. – Понимаю.

Я расстроила его, и хотя не представляла, чем именно и какое отношение полиция имеет к Томасу Кэвиллу, но должна была как‑то объяснить свой визит.

– Ваш брат был учителем моей матери перед войной. Недавно мы с ней обсуждали прошлое, и она вспомнила, каким вдохновляющим примером он был. Ей очень жаль, что их общение прервалось. – Я сглотнула, равно удивленная и встревоженная тем, как легко мне далась эта ложь. – Она гадала, что с ним стало, продолжил ли он преподавать после войны, женился ли?

Во время этой тирады его внимание вновь обратилось к реке, но по блеску его глаз было ясно, что он ничего не видит. В любом случае, смотреть было не на что – ни людей на мосту, ни лодочек, подпрыгивающих на дальней отмели, ни парома, набитого туристами с фотокамерами на изготовку.

– Боюсь, я вынужден вас разочаровать, – наконец ответил он. – Я не имею ни малейшего представления, что случилось с Томом.

Тео сел, опершись спиной о железные перекладины, и начал свою историю:

– Мой брат исчез в сорок первом. В разгар войны. В мамину дверь постучали, и на пороге вырос местный бобби. Полисмен запаса… он дружил с отцом, когда тот был еще жив, сражался с ним бок о бок на Первой мировой. Да… – Тео хлопнул рукой, как будто прибил муху. – Бедняга был изрядно смущен. Наверное, терпеть не мог приносить подобные новости.

– Какие новости?

– Том не явился на службу, и бобби пришел забрать его силой. – Тео вздохнул. – Бедная старушка мама. Что она могла сделать? Сказала парню правду: что Тома здесь нет и она не представляет, где он, что он живет один с тех пор, как его ранили. Не смог вернуться в родительский дом после Дюнкерка.

– Он был эвакуирован?

Тео кивнул.

– С большим трудом. После этого он много недель провел в госпитале; нога его зажила хорошо, однако мои сестры считали, что он вернулся из больницы не таким, как прежде. Смеялся в тех же самых местах, но после паузы. Как будто читал строки сценария.

Неподалеку заплакал ребенок, и внимание Тео переключилось на дорожку вдоль реки; он слабо улыбнулся и пояснил:

– Мороженое уронил. Суббота в Патни – не суббота, если какой‑нибудь несчастный малыш не лишится мороженого на этой дорожке.

Я подождала продолжения, а когда не дождалась, поторопила старика как можно осторожнее:

– И что же случилось? Как поступила ваша мать?

Не переставая наблюдать за дорожкой, он побарабанил пальцами по спинке скамейки и тихо проговорил:

– Том ушел в самоволку в разгар войны. У бобби были связаны руки. Но он был хорошим человеком и дал нам отсрочку из уважения к папе; дал матери двадцать четыре часа на то, чтобы найти Тома и отправить его на службу, пока все не стало официальным.

– Но она не смогла? Она не нашла его?

Старик покачал головой.

– Все равно что искать иголку в стоге сена. Мама и сестры были в ужасе. Они искали повсюду, но… – Он слабо пожал плечами. – Я не мог помочь. Меня не было рядом… я так себе этого и не простил. Я был на учениях на севере вместе со своим полком. Узнал, только когда получил мамино письмо. Но было уже поздно. Тома объявили в розыск.

– Мне так жаль.

– Он до сих пор в розыске.

Наши взгляды встретились, и я в смятении обнаружила, что его глаза блестят от слез. Он поправил толстые очки, поудобнее зацепил дужки за уши.

– Я проверяю это каждый год, поскольку когда‑то прочитал, что некоторые типы находятся через десятки лет. Приходят на гауптвахту, поджав хвост, и за спиной у них – вереница ошибок. Отдаются на милость дежурного офицера. – Он поднял руку и позволил ей беспомощно упасть обратно на колени. – Я проверяю только из отчаяния. В глубине души я знаю, что Том не объявится ни на какой гауптвахте. – Тео заметил мое беспокойство, заглянул мне в глаза и добавил: – Чертовски бесчестная отставка.

Позади раздались голоса, я обернулась через плечо и увидела, как молодой мужчина помогает пожилой женщине пройти в сад. Женщина засмеялась его словам, и пара медленно направилась к розам.

Тео тоже их заметил и произнес тише:

– Том был человеком чести.

Каждая фраза давалась ему с трудом, и когда он сжал губы, сдерживая дрожь сильного чувства, я поняла, насколько он нуждается в том, чтобы я поверила в благородство его брата.

– Он никогда бы этого не сделал, никогда бы не сбежал подобным образом. Никогда. Я так и сказал военной полиции. Никто не стал меня слушать. Это разбило сердце моей матери. Стыд, тревога, неведение, что на самом деле с ним случилось. Не бродит ли он где‑то по дорогам, потерянный и одинокий. Быть может, из‑за несчастного случая он забыл, кто он такой и откуда родом…

Тео осекся и смущенно потер наморщенный лоб – и я поняла, что именно эти скорбные теории были отвергнуты в прошлом.

– Как бы то ни было, – продолжил он, – мама так и не сумела оправиться. Он был ее любимцем, хотя она этого не признавала. Да и не нужно было: он был всеобщим любимцем, наш Том.

Повисла пауза; я наблюдала, как два грача кружатся по небу. Прогулка привела любителей роз прямо к нам, и я подождала, пока они достигнут берега реки, прежде чем повернуться к Тео и спросить:

– Почему полицейские не стали слушать? Почему они были так уверены, что Том сбежал?

– Мы получили письмо. – На его челюсти дернулся мускул. – В начале сорок второго, через несколько месяцев после того, как Том пропал. Машинописное и очень короткое, в нем говорилось только, что он кого‑то встретил и сбежал, чтобы жениться. Что он залег на дно, но позже напишет. Как только полицейские это увидели, их больше не интересовал ни Том, ни мы сами. Понятное дело, шла война. Времени искать парня, который предал свой народ, не было.

И пятьдесят лет спустя рана Тео была очень болезненной; я могла только воображать, что он чувствовал, когда она была свежей. Потерять дорогого человека и не суметь заручиться ничьей помощью в поисках! Однако в деревне Майлдерхерст я выяснила, что Томас Кэвилл так и не показался в замке, что он сбежал с другой женщиной. Может, лишь фамильная гордость и преданность поддерживают уверенность Тео в том, что побег брата – ложь?

– Вы не поверили письму?

– Ни на мгновение, – отрезал Тео. – Да, он встретил девушку и влюбился. Он сам мне признался в этом, писал о ней длинные письма… о том, как она прекрасна, как рядом с ней все в мире становится правильным, о том, что хочет на ней жениться. Но он не собирался бежать… ему не терпелось познакомить ее с семьей.

– Вы не видели ее?

Он покачал головой.

– Никто из нас ее не видел. Это было как‑то связано с ее семьей. Все надо было хранить в секрете, пока они не узнают первыми. Мне показалось, что она из очень непростой семьи.

Мое сердце забилось быстрее, ведь история Тео столь замечательно дополняла мои собственные догадки.

– Вы не помните имени девушки?

– Брат не называл его.

Меня окатила волна разочарования.

– Он настаивал, что должен сначала познакомиться с ее семьей. Вы не представляете, как это мучило меня все долгие годы. Если бы мне было известно ее имя, я мог бы начать поиски. Что, если она тоже пропала; что, если несчастье случилось с ними обоими? Что, если у ее семьи есть информация, которая может помочь?

На кончике моего языка вертелось имя Юнипер, однако я промолчала. Что толку возрождать его надежды, когда у Блайтов нет никаких дополнительных сведений о местонахождении Томаса Кэвилла, когда они наравне с полицией убеждены, что он сбежал с другой женщиной?

– Письмо, – внезапно произнесла я. – Кто, по‑вашему, послал его, если не Том? И зачем? Зачем кому‑то другому посылать такое письмо?

– Не представляю, но только вот что: Том ни на ком не женился. Я обратился в Регистрационную службу. Записи о смерти я тоже проверил. До сих пор проверяю. Примерно раз в год, просто на всякий случай. Ничего. Никаких записей о нем после сорок первого. Как будто он растворился в воздухе.

– Но люди не растворяются так просто.

– Нет, – устало улыбнулся Тео. – Не растворяются. И я всю жизнь пытаюсь отыскать брата. Я даже нанял детектива несколько десятков лет назад. Пустая трата денег. Выбросил тысячи фунтов на то, чтобы услышать от этого идиота, что Лондон военного времени был прекрасным местом для человека, желающего исчезнуть. – Он резко вздохнул. – Похоже, всем наплевать, что Том не собирался исчезать.

– А объявления? – жестом указала я на распечатку, которая все еще лежала на скамейке между нами.

– Я отправил их, когда наш младший брат Джоуи совсем расхворался. Решил, что стоит попробовать, на случай если я все это время ошибался и Том где‑то прячется и ищет повода вернуться. Джоуи был простаком, бедолага, но обожал Тома. Отдал бы все на свете, лишь бы увидеть его напоследок.

– Однако вам так никто и не позвонил.

– Никто, не считая пары глупых шутников.

Солнце опустилось за горизонт; ранние сумерки были прозрачными и розовыми. Ветерок ласкал мои руки, и я обнаружила, что мы снова в саду одни; я вспомнила, что Тео – старик, который должен находиться под крышей, размышляя над тарелкой с ростбифом, а не над горестями прошлого.

– Становится прохладно, – сменила я тему. – Идемте в дом?

Он кивнул и попытался слегка улыбнуться, но когда мы поднялись, я поняла, что ветер покинул его паруса.

– Я не дурак, Эди, – сказал он, когда мы достигли двери; я распахнула ее, но он настоятельно придержал ее и пропустил меня вперед. – Я знаю, что больше не увижу Тома. Объявления, ежегодная проверка записей, папка с семейными снимками и прочей сентиментальной чепухой, которую я храню просто на всякий случай, чтобы показать ему… я делаю это по привычке и чтобы хоть как‑то заполнить пустоту.

Я понимала его как нельзя лучше.

Из столовой доносился шум: скрип стульев, звон ножей, журчание приятной беседы. Тео остановился посередине коридора. Фиолетовый цветок увядал за его спиной, лампа дневного света гудела над головой, и я заметила то, чего не заметила на улице: его щеки блестят от пролитых слез.

– Спасибо, – тихо поблагодарил он. – Не знаю, почему вы решили сегодня прийти, Эди, но я рад, что вы это сделали. Весь день меня терзала хандра – бывают такие тоскливые дни, – а поговорить о Томе так приятно. Я остался один, мои братья и сестры все здесь. – Он прижал ладонь к груди. – Я скучаю по ним, но описать утрату брата невозможно. Вина… – Нижняя губа Тео задрожала, и он усилием воли заставил ее замереть. – Осознание того, что я его подвел. Того, что случилось нечто ужасное и никому не известное; мир и история считают его предателем, ведь я не смог доказать обратное.

Каждая частица моего существа мечтала все исправить.

– Простите, что не принесла вам новостей о Томе.

Он покачал головой и слегка улыбнулся.

– Ничего страшного. Надежда – это одно, а ожидание – совсем другое. Я не глупец. В глубине души я знаю, что лягу в могилу, так и не упокоив душу Тома.

– Если бы я могла что‑то сделать!

– Навестите меня как‑нибудь еще, – попросил он. – Это было бы чудесно. Я расскажу вам о Томе. В следующий раз – о более счастливых днях, обещаю.

 

1

 

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: