История книгопечатания представляет собой лишь часть истории письма

(л\К

eS До сих пор мы имели дело, главным образом, с пись­менным словом, поскольку оно способствует переходу от аудиотактильного пространства «сакрального» бесписьмен­ного человека в визуальное пространство цивилизованного, или письменного (иначе «профанного»), человека. Как то­лько этот переход, эта метаморфоза происходит, мы почти сразу оказываемся в мире книг, рукописных или печатных. Далее нас будут интересовать именно книги в рукописном или печатном виде и их влияние на образовательную сфе-

ру и общество в целом. Начиная с пятого столетия до н.э. и до пятнадцатого книга была рукописной. Лишь треть исто­рии книги в западном мире связана с книгопечатанием. По­этому отнюдь не лишено оснований следующее утвержде-, ние Г.С.Бретта, приведенное в его книге «Психология древ­няя и современная» (р.36, 37):

Представление о том, что знание сущностно связано с книгой, пожалуй, является чисто современным взгля­дом, который, по-видимому, берет начало в средневеко­вом различии между духовным лицом и мирянином, в которое внес свою лепту литературный характер дово­льно причудливого гуманизма шестнадцатого века. Из­начальное и естественное представление о знании свя­зано с «хитроумием», или с острым умом. Одиссей — человек многоумный, способный победить циклопов и достичь триумфа духа над материей — вот первонача­льный тип мыслителя. Таким образом, знание есть спо­собность преодоления жизненных трудностей и дости­жения успеха в мире.

Бретт в данном случае придает особое значение естест­венной дихотомии, которая вносится книгой в общество в дополнение к расколу в индивиде, принадлежащем этому обществу. Множество прозрений в этом плане содержит произведение Джеймса Джойса «Улисс». Его герой Лео­польд Блум, человек многоумный и сноровистый, является свободным рекламным агентом. Джойс видел параллель между современным размежеванием вербального и образ­ного, с одной стороны, и гомеровским миром, балансирую­щим между старой сакральной культурой и новой профан-ной, или письменной, чувственной организацией, с другой. Блум, детрайбализованный еврей, помещен в современный Дублин, т.е. отчасти детрайбализованный ирландский мир. Пограничное положение современного мира рекламы, та­ким образом, соответствует переходной культуре Блума. В семнадцатом эпизоде («Итака») «Улисса» читаем: «Каковы обычно бывали его последние размышления? О некой единственной и уникальной рекламе, невиданной новинке рекламного дела, поражающей изумлением прохожих, очищенной от всего стороннего, сведенной лишь к самому

броскому и простому, целиком обозримой с одного взгляда и сообразной с темами современной жизни»⁵⁴.

В своем исследовании «Книги на " Поминках" » Джеймс С.Атертон указывает (р.67, 68):

Среди прочего «Поминки по Финнегану» представ­ляют собой еще и историю письма. Мы начинаем учить­ся писать со слов «Кость, камень, баранья шкура... пусть они варятся в кипяще-бормочущем материнском горш­ке: и Гутенморг с его кроманьонской хартией, и великая весна должны некогда выйти сверстанными и перепле­тенными краснокирпичным томом из-под словесного пресса»⁵⁵ (20.5). «Кипяще-бормочущий материнский горшок» — это, конечно, намек на алхимию, но здесь есть и другое значение, связанное с письмом, поскольку в следующий раз это слово появляется в контексте ука­зания на усовершенствование в системах общения. Вот это место: «Все воздушные ирландские значки ее глу-понемого алфавита-поводыря от Папаши Хогэма до Ма­тушки Масонихи...» (233.3). «Глупонемой алфавит-пово­дырь» (dipandump helpabit) соединяет глухие (deaf) и немые (dumb) знаки алфавита в воздухе (air) или воз­душные (airish) знаки — с подъемами и опусканиями обычного алфавита и озвучиваемыми подъемами и опу­сканиями ирландского огхэмского письма. Исходя из этого Масон (Mason), должно быть, является человеком, изобретшим стальное перо. Но все, что мне приходит в голову по поводу «mutther», — это бормотание вольных каменщиков (Freemasons), что, по-видимому, никак не. вяжется с контекстом, хотя они ведь тоже делают знаки в воздухе.

«Гутенморг с его кроманьонской хартией» указывает посредством мифической глоссы на то, что письмо означа­ло выход пещерного, или сакрального, человека из звуко­вого симультанного мира в профанный мир дневного света.

Упоминание каменщиков призвано связать искусство кир­пичной кладки с речевой деятельностью как ее разновид­ностью. На второй странице «Поминок» Джойс составляет мозаику (так сказать, щит Ахилла) всех тем и моделей че­ловеческой речи и коммуникации: «Покойный мастер Фин-неган, из Заикающейся Стороны, вольный каменщик, жил на самый широкий — шире, чем можно себе вообразить, — лад в своем морщинистом, недосягаемом для письменных веков далеке еще до того, как навиновы судьи дали нам числа...». Джойс в «Поминках» создает свои собственные изображения из альтамирской пещеры, охватывающие всю историю человеческого сознания, используя как мате­риал основные жесты и положения тела, проводя их сквозь все фазы развития человеческой культуры и технологии. Как можно понять из заглавия его книги, он видел, что пробудившийся (wake)⁵⁶ прогресс человечества может сно­ва вернуться во тьму существования сакрального, или слу­хового, человека. Цикл Финна (Finn), связанный с институ­тами родового общества, может возродиться в эпоху элект­ричества, но если это произойдет, то мы можем посмотреть на это, как на поминки (wake) или как на пробуждение (awake), или как на то и другое вместе. Джойс полагал, что замкнутость в одном культурном цикле не сулит никаких преимуществ и подобна трансу или сновидению. Он обна­ружил способ жить одновременно во всех культурных формах и притом именно на сознательных началах. Сред­ство, способствующее развитию такого сознания и коррек­ции культурных предрасположений, — его «collideorsco-ре». Это слово подразумевает взаимодействие в коллоид­ной смеси всех компонентов человеческих технологий, ко­торые расширяют наши чувства и изменяют их соотноше­ния в социальном калейдоскопе культурных столкновений: «deor», т.е. дикого, или устного, сакрального; «scope», т.е. визуального, или профанного, цивилизованного.

 

⁵⁴ Пер. С.Хоружего. — Прим. пер.

⁵⁵ Здесь и далее перевод из «Поминок по Финнегану» далек от
претензий на передачу художественных достоинств оригинала и
притязает только на расшифровку тех значений, которые «игра­
ют» в текстах Атертона и Мак-Люэна, поскольку совместить и то
и другое — задача, требующая усилий, не поддающихся оценке,
если вообще выполнимая. — Прим. пер.

⁵⁶ «Поминки по Финнегану» — традиционно закрепившийся в научной литературе вариант перевода «Finnegans Wake». Однако грамматика фразы позволяет переводить это название и как «Финнеганы пробуждаются». — Прим. пер.

из

До сих пор культура механически

Предопределяла судьбу человеческих

Обществ, поскольку представляла собой

Автоматическую интериоризацию

Их собственных технологий

$$ До сих пор большинство людей принимало культуру как судьбу, подобно климату или родному языку. В нашем же случае эмпатическое проникновение в жизнь других культур есть не что иное, как способ освобождения из их тюрьмы. Потому-то заглавие книги Джойса — это одновре­менно и манифест. В высшей степени компетентном иссле­довании «Человек: его первый миллион лет» Эшли Монте­гю рассуждает (р.193, 194) об аспектах бесписьменной ку­льтуры в прямой связи с рассматриваемыми здесь темами:

Бесписьменный человек набрасывает сеть своего мышления на весь мир. Мифология и религия могут быть тесно связаны, но если одна вырастает из повсед­невной жизни человека, то другая — из его интереса к сверхъестественному. Так же обстоит дело и с его миро­воззрением, в котором в единый клубок сплелись эле­менты мирской жизни, религии, мифологии, магии и опыта.

Большинству бесписьменных народов свойствен трезвый реализм. Они стремятся подчинить себе мир, и большая часть их практик нацелена на то, чтобы заста­вить реальность покоряться их приказаниям. Человек всегда убежден, что духи на его стороне, и, замыслив какое-либо предприятие, он предпринимает все необхо­димые приготовления для его успеха, неизменно пребы­вая в этой убежденности. Принуждение реальности к выполнению своей воли путем предписанных манипу­ляций для бесписьменного человека является частью самой реальности.

Необходимо понять, что бесписьменные народы в го­раздо большей степени ощущают свое единство с ми­ром, в котором они живут, чем это свойственно пись­менным народам. Чем более «письменным» становится какой-либо народ, тем больше усиливается разобщен­ность между ним и его миром.

Для бесписьменного человека реальностью является то, что происходит. Так, если ритуалы, предназначен­ные для того, чтобы способствовать размножению жи­вотных и росту растений, приводят к успеху, то они не только связываются с явлением, но и становятся его ча­стью. Ибо без такого ритуала не было бы и желаемого результата — таков ход рассуждений бесписьменного человека. И его нельзя обвинить в алогичности; его ум безупречно логичен, и он умело им пользуется. Если об­разованный белый человек вдруг окажется в централь­ной австралийской пустыне, вряд ли он сможет долго продержаться. Для австралийского же аборигена такая ситуация не проблема. Аборигены во всех частях мира очень хорошо приспособились к окружающей их среде, что, вне всяких сомнений, доказывает высокий уровень их интеллекта. Проблема бесписьменного человека не в недостатке логики, а в том, что он прибегает к ней слишком часто, и нередко основываясь при этом на не­достаточных посылках. Он исходит из предположения, что связь между событиями всегда носит каузальный характер. Но это ошибка, которую постоянно соверша­ют и цивилизованные люди, и даже квалифицирован­ные ученые! Бесписьменные люди склонны всякую связь рассматривать только как каузальную, но поско­льку чаще всего это срабатывает, естественный прагма­тизм заставляет их думать, что то, что приносит успех, истинно.

Ничего не может быть дальше от истины, чем пред­ставление о том, что бесписьменные люди абсолютно доверчивы, суеверны, живут в постоянном страхе и не­способны к независимому и оригинальному мышлению. Помимо простого здравого смысла, они обычно проявля­ют недюжинную практическую сметку, основанную на понимании трудностей жизни...

Высказывание Монтегю об изрядной практичности бес­письменного человека может служить прекрасным ком­ментарием к фигуре джойсовского Блума-Одиссея, которо­му никак не откажешь в изобретательности. Что может быть более практичным для человека, зажатого между Сциллой письменной культуры и Харибдой постписьмен­ной технологии, чем попытаться выплыть на рекламе? Он ведет себя, подобно матросу Эдгара По из рассказа «Низ-

вержение в Мальстрем», который спасается благодаря то­му, что изучил принцип действия водоворота. Не в том ли будет состоять наша задача в новую электронную эпоху, чтобы попытаться понять принцип действия нового водово­рота на тело старых культур?

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: