V. Умственное движение и «Risorgimento»

 

Новые идейные течения. Все революционные движения в Италии с 1815 по 1832 год были подняты одними и темп же лицами, носили один и тот же характер и не удались по одним и тем же причинам. Их вызывали тайные общества, ими руководили старые наполеоновские офицеры, их поддерживала либеральная буржуазия, они являлись делом того поколения, которое познало восторги революции и сохранило память об Империи. Исходной точкой восстаний и толчком к ним было отвращение к господству произвола, их целью – установление конституций, и потому в них следует видеть скорее выражение либеральных тенденций, нежели национальных страстей.

Европа боролась с революционными движениями дипломатическим оружием, Австрия подавляла их силой, и в этой двойной борьбе движения эти терпели крушение частью вследствие неопытности своих вождей, не умевших столковаться между собой, частью вследствие равнодушия населения, не желавшего их поддерживать. Горький опыт трех неудачных попыток не пропал даром: между 1830–1840 годами созрело для политической жизни новое поколение, молодое, пылкое, восторженное, тем более вдумчивое, что оно имело еще мало случаев тратить свою силу, и тем более смелое в своей идеологии, что оно не имело случая наталкиваться на практические затруднения. Исследовать, по каким причинам прежние революционные движения потерпели неудачу и каким образом можно обеспечить им успех в будущем; выяснить, каким путем можно привести Италию к свободе и как надо будет организовать Италию, чтобы она была счастлива; воспитать народ в идее национальности – идее, жившей до сих пор лишь в умах нескольких отдельных мыслителей, – такова была задача этого поколения, которому революция 1848 года дала возможность применить свою теорию на деле.

Вызванное и руководимое людьми этого поколения движение мысли обозначают именем Risorgimento (воскресение).

Революционеры и реформисты. Инициаторы этого движения, единодушно осуждавшие ошибочные способы действия, применявшиеся до сих пор, естественно, должны были разделиться на две группы и образовать две школы, отличавшиеся одна от другой как своим учением, так и намечаемой целью. Одни, одаренные более пылким характером и более живым воображением, видели Италию не такой, какой она была в действительности, а такой, какой она должна была быть, рисовали себе ее идеальный образ согласно политической теории или по образцу соседних стран, и для осуществления этого идеала настойчиво предлагали насильственные мероприятия и радикальные решения; другие, более благоразумные и считавшиеся не столько с тем, что желательно, сколько с тем, что возможно, – требовали лишь некоторых улучшений в существующем порядке вещей и ставили своею целью добиться реформ без революции. Таким образом, первые, известные в истории под названием партии Молодая Италия, были революционерами, а вторые, называвшиеся тогда неогвелфам остались реформистами^[164]. Три вопроса должны были привлекать их внимание и дробить их усилия: вопрос о территориальном устройстве, о политической независимости и о внутренней свободе отдельных итальянских государств.

Революционеры. Маццини. Основателем и вождем Молодой Италии был человек, неукротимая энергия которого, пламенная любовь к отечеству и героическое самоотречение сделали его в глазах соотечественников чистейшим и благороднейшим олицетворением национального чувства. Его звали Маццини, он родился в Генуе в 1809 году. Сначала он занимался литературой и философией, потом выступил на политическом поприще в качестве редактора двух газет, которые одна за другой были закрыты; на двадцать втором году жизни, заподозренный в карбонаризме, он должен был покинуть родину и оставался в изгнании почти до смерти; его пропагандистское, апостольское служение длилось сорок лет. На службу делу, которому он отдал свою жизнь, Маццини принес разнообразные и могучие духовные качества: упрямую веру мистика, глубокую мысль теоретика и нравственный авторитет учителя. Жизнь его не раз была в опасности, планы часто разлетались впрах, но и в дни гонений он был тверд и в дни испытаний не падал духом; ничто не могло пошатнуть его веры в конечное торжество его идей: ни невзгоды изгнания, ни неудачи попыток; из всей его партии, может быть, только он один никогда не отчаивался в успехе. Позднее Гарибальди в знаменитом тосте в честь Маццини сказал о нем: «Он один бодрствовал, когда все спали». Обладая широким и просвещенным умом, Маццини мастерски умел находить в философии и истории доводы в пользу своей мысли и соединять их в строго последовательную логическую систему, которую излагал с. увлекательной ясностью языком, доступным для всех; наконец, его нравственная чистота и внешние данные в такой же» ^степени помогали ему дисциплинировать людей, как систематический ум помогал ему дисциплинировать идеи. Строгость – его жизни и абсолютное бескорыстие в служении убеждениям стяжали ему уважение даже противников, а преданность друзей объясняется влиянием, которое оказывали на них заразительный жар его красноречия, лихорадочный блеск его черных глаз. Тотчас по прибытии во Францию (1830) он начал свою революционную пропаганду; из его упорно направленных в одну точку размышлений родилась пять лет спустя программа-манифест его партии – Молодой Италии.

Молодая Италия. Эта программа была проста и ясна. Так как главными препятствиями к свободе Италии были до сих пор сопротивление государей и местный сепаратизм, то Маццини хотел избавиться от первого через установление республики, от второго – через объединение. «Молодая Италия, – говорил он, – стоит за республику и единство»: за республику потому, что республика является единственной формой правления, соответствующей как требованиям разума, так и итальянским традициям; за единство потому, что «единство есть условие силы, и потому, что Италии, окруженной объединенными державами, завистливыми и могучими, нужно прежде всего быть сильной», и потому, с другой стороны, что «федерализм, разрушив единство великой итальянской семьи, сделает неосуществимой ту миссию, которую Италия призвана исполнить в истории человечества». Этим учением, смелость которого стояла в резком противоречии с крайней умеренностью программы заговорщиков 1820 и 1821 годов, Маццини провел ясную демаркационную черту между собой и революционерами, действовавшими до него. Так же разнился он от них и в практическом отношении, рекомендуя для достижения грезившегося ему идеала совсем иной образ действий, чем тот, которому следовали они.

До сих пор недовольные составляли тайные общества, число членов которых было ограничено и проекты которых оставались тайной для равнодушного населения; их попытки, бессильные вследствие своей изолированности и таинственности, надо было заменить национальным восстанием, которое подняло бы в сознании своей силы и своих прав весь народ. «Средствами, которыми думает пользоваться Молодая Италия для достижения своей цели, являются воспитание и восстание; воспитание примером, словом и книгой внедрит в 20 миллионов итальянцев сознание их национальности, так что восстание

настанет их уже вполне готовыми подняться против притеснителей». Таким образом, они обойдутся без всякого иностранного вмешательства, «потому что для освобождения не силы им недостает, а только веры»^[165].

Благодаря своей простоте, ясности и широте учение Маццини должно было увлекать пылкую и неопытную молодежь. И действительно, оно почти тотчас приобрело множество адептов, но с первых же шагов подверглось искажениям, так как от того, кто хотел применять это учение в полном объеме, требовалась долгая подготовительная работа, на какую по своему нетерпению не были способны юные друзья Маццини; поэтому Молодая Италия скоро была увлечена на путь заговоров, которые осуждал ее вождь. Начался ряд вспышек: в Генуе в 1833 году – восстание братьев Руффини, которое было беспощадно подавлено и повлекло за собой настоящий террор во всем Пьемонте; в Савойе в 1834 году – восстание Раморино, тщетно пытавшегося перейти границу, чтобы поднять крестьян; в Романье в 1843 году – восстание «итальянского легиона»; в Калабрии в 1844 году – восстание братьев Бандиера, которые высадились с небольшой друясиной, были взяты в плен и расстреляны. Таким образом, до 1848 года маццияиевское движение имело не больше успеха, чем прежние попытки карбонариев.

Реформисты. Джоберти. Повторные неудачи в конце концов оттолкнули от Маццини целую категорию людей, которых с самого начала пугала смелость его учения; это были все те, кого возраст, опыт, преданность монархии и церкви делалц умеренными в желаниях и скромными в требованиях. Эти люди жаждали мирных реформ и с отвращением думали о ниспровержении существующего строя. Их было много в среднем классе и среди либеральной буржуазии, но они не составляли особой партии, так как не имели ни программы, пи знамени, ни лозунга. И вот нашлось три человека, задавшихся целью организовать эту группу: то были Дясоберти, Бальбо и д'Азелио.

Дясоберти был католическим священником; он сначала занимался философией и обратил на себя внимание несколькими крупными работами по метафизике. Человек подвижный, впечатлительный и резкий, он был изгнан из отечества за свои сношения с Маццини и удалился в Брюссель, где в его мировоззрении произошел перелом. Он изложил свои идеи в 1843 году в книге, которая, несмотря на все свои недочеты, произвела довольно сильное впечатление. Это был его знаменитый Primato. В предисловии к этому сочинению, озаглавленном О нравственном и политическом первенстве итальянцев, автор следующим образом излагал свою руководящую мысль и свой план: «Выяснив, чтб я понимаю под нравственным и политическим первенством Италии, в доказательство верности этой моей мысли я рассмотрю отдельные области цивилизации как в разрезе мысли, так и в разрезе действия и в каждой из этих областей докажу, что одна только Италия проявила качества, необходимые для первенствующей нации и что хотя теперь она совершенно утратила это преобладание, но еще может вернуть его себе; затем я укажу главные условия, при которых может совершиться ее возрождение». Действительно, Primato состоит из двух частей. В теоретической части Джоберти борется против обессиливающего пессимизма своих соотечественников и старается воскресить в них веру в самих себя, показывая им, как высоко они стоят в качестве нации. В «практической части» Джоберти излагает свои взгляды на способ решения итальянского вопроса. Этот способ был весьма прост: так как Италия никогда не достигала большего величия, чем в эпоху папского всемогущества и господства гвельфов, то для восстановления ее престижа и силы достаточно соединить все образующие ее государства в один союз под политическим и моральным верховенством папы. Таким образом, все вопросы, волнующие страну, будут решены без «чужеземного вмешательства, гражданских войн и насильственных переворотов; государям будет обеспечена незыблемость престолов, а подданные будут удовлетворены реформами, которые предпримут государи по совету папы.

Такова была программа Джоберти. Несмотря на свою многословную и напыщенную форму, она увлекла тысячи людей частью благодаря своему философски «обосновываемому» итальянскому шовинизму, частью благодаря своим примирительным тенденциям. Впрочем, программа Джоберти представляла собой скорее идеологическую схему, нежели практическую программу. Другой деятель, Вальбо, задался целью пополнить пробелы этой программы и устранить неясности.

Бальбо. Вальбо был политиком неогвельфской партии, как. Джоберти был ее теоретиком, а д'Азелио – ее солдатом. Вальбо был сыном сардинского министра и сам при Наполеоне I служил аудитором в государственном совете. На политическое поприще он принес богатый жизненный опыт и практическое чутье, давшие ему возможность подвергнуть строгой проверке идеи его друга, устранить из них утопические элементы и пополнить их пробелы. Подобно Джоберти, Вальбо не считал нужным, кроме одного пункта, изменить территориальное распределение итальянских областей. Но он открыто поставил вопрос, которого не дерзал коснуться его предшественник, – вопрос о национальной независимости. С помощью убедительной и сжатой аргументации он доказывал, что никакой плап федерации не имеет шансов на осуществление, пока Австрия сохраняет сильную позицию в Италии и всей тяжестью своего престижа и всей силой своей армии влияет на решения итальянских государей. Безумно надеяться прогнать Австрию силою; лучше предоставить этому вопросу решиться естественно, в связи с событиями, которые готовятся на Востоке. Теперь уже недолго ждать падения и раздела Оттоманской империи; и вот в момент этой катастрофы достаточно будет поддержать притязания Австрии на Балканском полуострове, где она притом будет менее опасна, нежели Россия, – чтобы взамен потребовать от нее отказа от итальянских провинций, которые затем должны быть присоединены к Пьемонту. Таков был план, который Вальбо изложил в книге, вышедшей в 1844 году под заглавием Надежды Италии. Джоберти со свойственной ему гибкостью почти тотчас примкнул к взглядам Бальбо. «Между нами нет разногласий, – говорил он. – У меня есть мысль, а он (Бальбо) ее применяет. Моя задача – теоретического свойства, его – практического. Я указываю цель, он – преграду – Австрию, о которой мне не было надобности говорить: Бальбо сделал это за меня, и весьма толково, весьма сдержанно». Несколько робкий и проникнутый самоотречением тон книги и странность предложенного ее автором решения доставили этому произведению Вальбо прозвище Надежды человека отчаявшегося^ или Книга против надежд Италии.

Д'Азслпо. Спустя два года вышла в свет сенсационная-брошюра о последних волнениях в Романье, кончавшаяся следующими словами: «Мы, итальянцы, должны прежде всего собрать все наше гражданское мужество, чтобы добиться от наших правительств всяческих усовершенствований и либеральных учреждений, совместимых с общественным порядком. Затем явится и военная доблесть для завоевания независимости». Эта гордая декларация, тон которой представлял такой резкий контраст со сдержанностью и осторожностью Бальбо, принадлежала перу другого пьемонтца, Массимо д'Азелио. Аристократ по происхождению, офицер по профессии, ставший потом художником по призванию и романистом из патриотизма, д'Азелио полагал, что в деле изгнания чужеземцев итальянцы должны рассчитывать гораздо больше на Собственные силы, Чем на Европу, и мечтал о том, чтобы во главе их стал государь, другом которого он был и советником которого надеялся быть, – именно Карл-Альберт, вступивший на пьемоптский (сардинский) престол в 1831 году. Таким образом, д'Азелио сыграл известную роль в развитии неогвельфской идеи. Джоберти дал формулу основных начал, Бальбо указал цель, д'Азелио наметил путь, по которому 3! га цель могла быть достигнута.

Итак, в ту минуту, когда революция 1848 года вызвала в Европе общее восстание всех угнетенных народов, итальянское общество делилось на два лагеря: один стоял за республику и объединение, другой – за федерацию и монархию; по оба были проникнуты национальным чувством и враждой к Австрии. Этим соревнованием в патриотизме и этими частичными разногласиями объясняются мимолетные успехи и конечное поражение итальянского восстания в 1848 и 1849 годах.

 

⇐ Предыдущая18192021222324252627Следующая ⇒

Поделиться: