Глава 4. Анализ роли отношений собственности

Глава 4. Анализ роли отношений собственности

И управления в формировании мотивации, психологического облика индивидов и масс

и их духовной культуры (на примере современного российского пролетариата)*.

 

 

Исчез ли пролетариат?

 

Начнем с вопроса: почему российский пролетариат с изумительным терпением и покорностью сносил все обрушившиеся на него в 1990-е годы ужасы – и так и не восстал против них?

Самым простым – и самым нелепым – решением этой проблемы было бы утверждение, что если пролетариат ведет себя не так, как мы того ожидаем, значит, это и не пролетариат вовсе. Пролетариата в России нет, он исчез, испарился, растаял, - так любят говорить многие.

Нелепость данной идейки слишком очевидна, чтобы с нею серьезно спорить. Если нет пролетариата, за чей счет жирует буржуазия? Кто работает на нее на заводах, получает нищенскую зарплату и производит прибавочную стоимость? Пролетариат как экономический класс буржуазного общества, за счет труда которого существует все это общество, не может исчезнуть, пока существует капитализм. Исчез пролетариат как политическая сила, борющаяся за уничтожение капитализма. Пролетариат как класс наемных рабов капитала существует, революционного и социалистического пролетариата нет. 

Исчезновение революционно-социалистического пролетариата было замечено на Западе еще более 100 лет тому назад. Первыми это увидели те, кто хотел увидеть, - всевозможные буржуазные и реформистские идеологи, для которых революционно-социалистический пролетариат представлял смертельную угрозу. Будучи идеологическими прислужниками капитала, они объясняли утрату революционности пролетариатом стран развитого капитализма тем, что этот капитализм излечился от пороков раннего капитализма, стал «демократическим» и «цивилизованным», осуществил прогрессивные социальные реформы, резко повысил уровень жизни рабочих, и те перестали быть не имеющими ничего, кроме своих цепей, пролетариями, перейдя в довольный и процветающий средний класс, не испытывающий нужды в какой-либо революционности**.

На самом деле причины утраты революционности западным пролетариатом были противоположны тем, о которых говорят прислужники капитала. Пролетариат в развитых капиталистических странах потерял революционность вовсе не потому, что якобы избавился от тягот капитализма, а, напротив, потому, что куда более разобщен внутри себя - и, следовательно, куда более подчинен и раздавлен капитализмом, чем пролетарии XIX века. И уж совершенно очевидно, что объяснение утраты пролетариатом революционности повышением его жизненного уровня не имеет никакого отношения к реалиям жизни современного российского пролетариата.

Жизненный уровень российского пролетариата не рос, а катастрофически рухнул. Работать он должен больше и тяжелее, зависимость его от начальства сильнее и ощутимей, а зарплата за этот каторжный подневольный труд намного меньше, чем в доперестроечные годы. Но, несмотря на такое катастрофическое ухудшение жизни российского пролетариата, его классовая активность, способность бороться за свои классовые интересы и свои классовые идеалы намного меньше, чем была даже в 1989-1991 гг.

Вот как описывает парадоксальность ситуации левый историк А. В. Гусев:  

«Ситуация выглядит парадоксально: ведь главные объективные условия, которые должны способствовать распространению социалистических идей, казалось бы, налицо. Во-1-х, в стране имеется многочисленный класс наемных рабочих, ядро которого составляет индустриальный пролетариат. К концу 80-х годов в СССР насчитывалось 80–85 миллионов рабочих и 25-30 миллионов работников умственного труда, не связанного с руководящими функциями. Эти категории составляли 90% всего занятого населения. Советский пролетариат отличался высокой степенью урбанизации: 80% его проживало в городах и было охвачено городской культурой. Десятки миллионов наемных рабочих были встроены в ту же организацию труда, что и во всех промышленно развитых странах. По уровню образованности советские рабочие не уступали западным: 70% из них имели среднее или среднее специальное образование. Во–2-х, положение этого класса на протяжении 90-х годов неуклонно ухудшалось: достаточно сказать лишь о сокращении реальных заработков рабочих более чем на 60%, массовых увольнениях, повсеместных невыплатах заработной платы.

На рубеже 80-90-х годов многим наблюдателям представлялось, что столь мощный класс имеет все необходимое, чтобы стать одной из самых активных сил в обществе. Если сто лет назад гораздо менее многочисленным и образованным российским рабочим удалось объединиться в сильное движение и создать массовые социалистические организации, то почему не ожидать от их современных потомков еще более внушительных успехов? …

Надо признать, что в то время подобные оценки имели под собой некоторые основания…

…быстрое нарастание активности трудящихся, легкость образования в их среде организационных структур, практически молниеносная политизация движения – все в начале 90-х гг., казалось бы, говорило о том, что рабочему движению уготовано большое будущее. Можно было ожидать, что, столкнувшись с последствиями введения рыночной экономики, наемные работники скоро освободятся от иллюзий о «спасительной роли рынка» и, в соответствии со своими изначальными социалистическими устремлениями (автор, похоже, придерживается иллюзии, что “социалистические устремления” почему-то должны быть присущи трудящимся априори и изначально. Как мы увидим, это не так. - В. Б.), придут к пониманию необходимости альтернативного общественного устройства. Сумев покончить с тоталитаризмом, они уж тем более смогут отстоять свои права и интересы в условиях демократии (Как видим, Гусев, при всей своей академической левизне, разделяет буржуазные иллюзии о демократии. - В. Б.). Реалии постсоветского развития, однако, опрокинули такие прогнозы целиком и полностью.

В 90-е годы на всей территории постсоветского пространства наемные работники оказались по сути дела бессильны перед лицом резкого падения уровня жизни (сравнимого с тем, что принесла первая сталинская пятилетка), увольнений и значительного ухудшения условий труда. Вместо того, чтобы консолидироваться в борьбе, рабочее движение просто-напросто распалось. Большинство его структур (свободные профсоюзы, рабочие комитеты) развалилось и исчезло, некоторые, лишившись сколько-нибудь массовой поддержки, деградировали и утратили качественное отличие от старых бюрократических “профсоюзов”. Столь же печальная судьба постигла, соответственно, и начавшие было зарождаться левые политические организации…” [Цит. по: 233, с. 200].

Скажем прямо: если сопоставить социалистическую надежду о способности лишенных собственности и власти наемных рабов капитала и государства объединиться, независимо от наций и стран, свергнуть власть своих угнетателей и господ и создать строй трудового товарищества, - если сравнить эту фундаментальную, определяющую идею социализма с реальным состоянием современного российского пролетариата, то ее можно смело отнести к разряду утешительных мифов, а придерживающиеся ее марксистские группы зачислить в одну категорию со всевозможными христианскими сектами.

Однако история рода людского не ограничивается настоящим, она имеет прошлое и будущее. Было время, когда перед призраком коммунизма содрогались в непритворном ужасе все силы старого мира, и когда за освобождение человечества клали головы сотни тысяч передовых пролетарских борцов. Вопрос состоит в том, почему исчез призрак коммунизма и вернется ли этот призрак снова? Умер ли он, или всего лишь погрузился в затяжную зимнюю спячку, из которой встанет еще более грозным для буржуазии?

 

 

Революционно-социалистическая психология раннего пролетариата:

Классовая борьба,

Итоги и перспективы.

 

В заключение нужно, естественно, сказать об «итогах и перспективах».

По мнению ряда марксистов России и СНГ, на территории СНГ будет происходить долгое и органичное развитие капитализма, в ходе этого развития широкие слои трудового населения будут пролетаризироваться, т. е. лишаться «мелкобуржуазных источников доходов», в ходе тред-юнионистской борьбы будут «самовоспитываться», т. е. приобретать «чувство собственной силы и достоинства», вырабатывать классовое самосознание, пока, созрев в достаточной мере, не поднимутся на революцию.

Эта перспектива является достаточно оптимистичной и ортодоксально-марксистской (то бишь меньшевистской), однако, к сожалению, все будет происходить совсем по-другому.

Вопреки распространенным среди марксистов представлениям, революционно-социалистическое сознание вовсе не является продолжением и развитием тред-юнионистского сознания:

Революционно–социалистическое сознание не является развитым, расширенным и дополненным тред-юнионистским сознанием, это два разных и противоположных типа сознания, хотя бы они и уживались тем или иным образом в голове одного и того же пролетария. Более того.

Исторически революционно–социалистическое сознание пролетариата предшествует тред-юнионистскому сознанию, а не вырастает из него. Английские пролетарии сперва крушили капиталистические фабрики, как луддиты, боролись за политический и социальный переворот, как чартисты, мечтали о социализме, как оуэнисты, и лишь затем приняли капиталистический строй и начали бороться лишь за лучшие условия продажи своей рабочей силы, что и называется тред–юнионизмом. Американские пролетарии сперва объединялись в выступавших за замену капитализма социализмом (как бы смутно ни понимался последний) Национальном рабочем союзе и Ордене рыцарей труда, и лишь затем возникла принявшая капитализм как незыблемую данность Американская федерация труда. Обратных случаев эволюционного перехода от тред–юнионистского к революционно–социалистическому сознанию в истории мирового рабочего движения не наблюдалось никогда.

Старое революционно-социалистическое сознание пролетариата не было продуктом капиталистической фабрики самой по себе, оно пришло к пролетариям извне капиталистической фабрики – но было не плодом пропаганды невесть откуда взявшейся мудрой партии, но результатом столкновения с новым капиталистическим миром опыта и психологии старого общинного коллективизма.

Чем более старый общинный коллективизм перемалывался и уничтожался капиталистической системой, и чем более чистым и свободным от докапиталистических примесей становился капитализм, тем более революционно-социалистическое сознание пролетариата сменялось тред-юнионистским сознанием. Там, где революционно-социалистическое сознание пролетариата возрождалось на какое-то время, это было следствием не органического эволюционного развития от тред-юнионизма к революционному социализму, но великих потрясений и катастроф, в первую очередь – войн (как произошло в результате Первой империалистической войны, после которой, в 1918–1923 гг., призрак коммунистической революции внушал буржуазии ужас больше, чем когда-либо в истории).

 У нас нет оснований считать, что в будущем будет происходить по-другому. Грядущие империалистические войны и прочие капиталистические потрясения, несомненно, вызовут радикализацию пролетариата (как вызвали ее крах финансовых пирамид в Албании и государственное банкротство в Аргентине). Чтобы пролетарские восстания не закончились бесследно и бесплодно, но разрушили до основания буржуазные государства и установили победоносную диктатуру пролетариата, нужно, чтобы в соответствующей стране существовала революционная организация, которая не была бы ни обществом для посиделок марксистской интеллигенции, ни оппортунистической “легальной рабочей партией”, но своими фанатизмом и деловитостью превосходила бы даже еретические секты средневековья.

 

Сама надежда на то, что наемные рабы капиталистического строя могут в пределах этого строя “самовоспитываться” и приобретать чувство “собственной силы и достоинства”, по своей иллюзорности и утопичности не намного уступает надеждам на возможность таких прогрессов у не наемных, а буквальных рабов древнего Рима. Раб мог обрести чувство силы и достоинства, лишь восстав, убив господина, перестав быть рабом, уйдя в в отряды Спартака и Аристоника; но если даже ему, не делая всего этого, удавалось методом волынки добиться повышения выдаваемого ему рациона, чувства силы и достоинства у него не прибавлялось.

Теории о вызревании рабочего класса для социализма могли выглядеть убедительными 100 лет назад. В настоящее время их иллюзорность очевидна. Пролетариат может обрести силу, свободу и достоинство не “шаг за шагом”, а в революционном скачке, в катастрофическом разрыве с буржуазным миром, в вызванной какими-то общественными потрясениями (войнами, государственными банкротствами и т. п.) революции. Разумеется, такое обретение пролетариатом силы, свободы и достоинства будут закономерно - поскольку закономерны большие войны и прочие глубокие потрясения капитализма, им же самим регулярно порождаемые, - но эта закономерность будет действовать никак не постепенно, не эволюционно, это будет катастрофическая законоерность.

Все рассуждения нынешних СНГовских марксистов, надеющихся на перерастание тред-юнионистского сознания пролетариев в революционное, исходят из возможности в современной России (и в целом в СНГовии) длительного периода органического капиталистического прогресса, когда будет развиваться промышленность, с ней будет развиваться за счет “лишающейся мелкобуржуазных доходов” пролетаризируемой массы рабочий класс, в экономической борьбе он будет воспитывать свои сознательность и боевитость и т. д. – словом, повторение России 1861-1917 гг. - и даже не той России, какой она на самом деле была, а той, какой она представляется подобным марксистам!

К сожалению, ничего подобного не будет. Длительное бурное, стабильное и органичное развитие капитализма в России невозможно. Места на мировом рынке заняты, расти капитализму некуда (единственное предвидимое исключение – грядущий третий империалистический передел мира и предшествующая ему всемирная модернизация производства оружия, но в этом случае говорить об органическом и стабильном развитии капитализма и подавно невозможно). Возможны и неизбежны циклические колебания, промышленное производство может то подниматься на несколько процентов в год, то падать на несколько процентов в год, однако подобные колебания бессильны вытащить экономику даже до не столь уж высокого уровня 1989 г.

Начавшийся в 1999 г. экономический подъем вызван прежде всего высокими мировыми ценами на энергоносители. Он не сопровождается даже обновлением чрезвычайно устаревшего и изношенного оборудования, а потому носит чрезвычайно поверхностный, ограниченный и неустойчивый характер (как пишет В. В. Виноградов, “Оживление производства, начавшееся в 1999 г., не представляется устойчивым, так как не опирается на инвестиции в реальный сектор” [113, с. 105]).

Марксистам, да и не только марксистам, в России следует понять одну простую, но мрачную вещь: в современной России другого капитализма, чем тот, который есть, не будет. Никакой капиталистический прогресс, в условиях современного мирового капитализма, здесь невозможен.

Это означает, в частности, и то, что не будет “пролетаризации”, понимаемой как превращение трудящихся в промышленных пролетариев, за счет исчезновения “мелкобуржуазных источников доходов”. Современный российский капитализм обречен оставаться гниющим смрадным болотом, а промышленные пролетарии останутся в нем меньшинством, окруженным огромной пролетаризированной массой безработных, полубезработных и “самозанятых”, т. е. люмпен-пролетариев и люмпен–буржуа.

Г. А. Завалько пишет, что “паракапитализм” (так он вслед за Ю. И. Семеновым называет зависимый, периферийный капитализм) ведет большинство “зависимых социоров” (социальных организмов), “включая нынешнюю Россию”, “по пути деградации, исключающем революцию. “Невидимая рука рынка” жмет на тормоз, разрушая все, что не нужно западному капиталу (не только западному, но и самому российскому тоже. Завалько, так же как и Семенову, вообще свойственно преувеличивать подчиненное положение российского капитала, умалять его самостоятельность, в реальности достаточно высокую, чтобы говорить о России как об империалистической державе - хотя, разумеется, далеко не самой сильной в мире. - В. Б.), но обрубить ее некому. Революционная сила отсутствует. Кардинальное отличие положения в России перед Октябрем 1917 г. и после августа 1991 г. наглядно проявляется в отличии стремительного взлета большевиков от нынешнего удручающего бессилия левой оппозиции…

… ложна исходная установка о возможности социалистической революции в периферийных странах*. Россия же выделяется даже среди них крайне низким уровнем протестных выступлений, что связано, как я полагаю, с регрессивным направлением развития нашей страны, с криминализацией, люмпенизацией и окрестьяниванием населения. (Ох уж эта дурная привычка марксистов-ортодоксов связывать утрату пролетариатом революционности с его окрестьяниванием… - В. Б.) В этом случае появления конструктивно–революционной силы внутри России ждать неоткуда. Конечно, России с ее научным и промышленным потенциалом тесно в рамках паракапитализма. Конечно, что-то одно должно исчезнуть. Но из этого не следует, что исчезнет паракапитализм. История последних лет показывает, что скорее исчезнет научный и промышленный потенциал России…” [201, с. 208, 244–245.]

Но, как ни удивительно, при всех подобных мрачных перспективах для революционного пролетарского движения в России, призрак коммунизма продолжает являться в кошмарах ученым слугам буржуазии.Так, известные нам Гордон и Клопов пишут:

«Увы, уроки истории далеко не всегда усваиваются народами (!!! - В. Б.). В моменты тяжких кризисов миллионы людей снова и снова начинают верить в невозможное (да как сказать… Из того, что первый блин вышел комом, вовсе не следует, что надо вообще прекратить печь блины. - В. Б.). В отличие от рыночно-демократической утопии иллюзия коммунистической социальной демократии может получить массовую опору. В этом смысле не совершенно безнадежны позиции таких, пока что слабых и маргинальных образований, как Социалистическая партия трудящихся, Партия самоуправления трудящихся (для буржуазных «социологов рабочего движения» страшнее абсолютно безобидных для буржуазии СПТ и ПСТ зверя нет. - В. Б.), левосоциалистические экстремисты в профсоюзах и компартии (это каких таких “левосоциалистических экстремистов” раскопали они в ФНПР, " Защите" и КПРФ?! - В. Б.).

…Коммунизм – это такая утопия, которая на практике всегда становится тоталитарной тиранией, но которая содержит в себе огромный заряд привлекательности. Поэтому попытки его осуществления могут повторяться опять и опять. Тут стоит говорить о своего рода возвратной утопии.

Хочется думать, что «перекормленность» российского общества десятилетиями официальной коммунистической пропаганды дает некоторую надежду хотя бы на ближайшее будущее (Всего-навсего! - В. Б.). Быть может, если не сознательное понимание исторических закономерностей, то инстинктивное отвращение к столь памятному лицемерию прошлого позволит нам, по крайней мере, в непосредственной перспективе устоять перед соблазном соединять несоединимое – социально-политическую демократию и огосударствленную экономику” [141, т. 1, c. 85-86]. 

Нам придется огорчить авторов послужившего неплохим подспорьем для нашей работы двухтомного исследования: указанная ими причина для “некоторой надежды хотя бы на ближайшее будущее” является несостоятельной. Выросло новое поколение, которое абсолютно не помнит по собственному опыту “лицемерие прошлого”, а равным образом не помнит прошлых неудач и поражений. Те, кому сейчас 18 лет, не видели доперестроечные времена и не запомнили времена перестроечные. Лицемерие “советских” времен для них такое же смутное предание, каким для людей брежневской эпохи было лицемерие царской России.

Зато молодежи прекрасно известно лицемерие настоящего. Подобно тому, как у французской малоимущей молодежи ответом на лицемерие режима Реставрации были бонапартистский миф и миф якобинский, ответом на лицемерие российской Реставрации стал миф сталинистский и, по мере того, как Сталин в качестве великого русского патриота поднимается на щит путинским режимом, станет миф большевистский.

Революционное движение пролетариата не нуждается в мифах. Большевики сделали свое дело – обеспечили победу неоазиатского строя в России; задачей новых революционеров будет уничтожить продукт разложения неоазиатского строя, изначально гнилой монополистический капитализм. Новые революционеры будут учиться на опыте, победах и просчетах большевиков, но пойдут дальше них. Однако речь сейчас не о том…

В ельцинскую эпоху “беспорядочного грабежа” преобладающим официальным лицемерием было лицемерие “демократическое” и либеральное. В т. ч. и поэтому (хотя не только поэтому) у недовольных официальным лицемерием представителей низов доминировали державнически–патриотические настроения. В путинскую эпоху “грабительского порядка” господствующим стало державно–патриотическое лицемерие, и чем больше власти будут бить в патриотические барабаны, славить “единую Россию”, и чем больше российское государство будет обнаруживать свой грабительский характер, тем сильнее будут расти в массах антигосударственные и антипатриотические настроения…

 

*  *  *

Глава 4. Анализ роли отношений собственности

12345678Следующая ⇒

Поделиться: