О гимнах преп. Симеона Нового Богослова

Иеромонах Пантелеимон.

(Предисловие иеромонаха Пантелеимона приводится в сокращенном виде. Опущена заключительная часть предисловия, касающаяся литературного стиля и текстологии Гимнов. Прим. сост.)

Гимн 1. О том, что Божественный огонь Духа, коснувшись душ, очистившихся слезами и покаянием, охватывает их и еще более очищает; освещая же помраченные грехом части их и врачуя раны, он приводит их к совершенному исцелению, так что они блистают божественною красотою.

Поистине Божество есть огонь, как сказал Владыка, так как Он пришел, чтобы низвести его... (Лк. 12, 49). Но на какую землю, скажи мне? - Конечно на людей, мудрствующих земное. О том, что Он хотел и хочет возгореться во всех, послушай, чадо, и познай глубину Божественных таинств.

Итак, какого рода этот Божественный огонь? Не считаешь ли ты его видимым, тварным или уловимым? Он совсем не такой. Если бы ты был посвящен в его тайну, то достоверно знал бы, что он неудержим, несотворен, невидим, безначален и нематериален, совершенно неизменен, неописуем, неугасим, бессмертен, неуловим, будучи вне всех тварей - вещественных и невещественных, видимых и невидимых, бестелесных и телесных, земных и небесных,- вне всех их пребывает он по природе, по сущности и, разумеется, по власти. Итак, скажи мне, в какое вещество ввергается он? В души, преизобильно имеющие более всего милость и прежде этого и вместе с тем веру и дела, ее подтверждающие. Когда приобретены бывают эти добродетели, тогда, как в светильник, полный елея и пакли, Владыка ввергает огонь, которого мир не видел и не может видеть. Миром же я называю находящихся в мире и мирское мудрствующих. Подобно тому как светильник возжигается тогда (я говорю в образах), когда прикоснется к огню, так, понимай духовно, и Божественный огонь, прикасаясь к душам, воспламеняет их. Прежде чем прикоснется, как он может возжечь? а прежде чем будет ввержен, как прикоснется? Поистине никак не может. Когда же светильник горит и ясно всех освещает, не погаснет ли он, если не станет елея?

Но обрати внимание на нечто другое - важнейшее, что более всего меня устрашает.

В то время, когда светильник мой ярко горит при изобилии елея и пакли, мышь или какое-либо другое животное, придя, опрокидывает светильник или, вылизав мало-помалу, уничтожает елей и съедает паклю - и лампада угасает. Еще удивительнее то, что, когда пакля, называемая фитилем, вся погружается в елей, тогда огонь тотчас угасает и светильник мой, перестав светить, делается совершенно темным. Под светильником подразумевай душу мою, под елеем - добродетели, фитиль же - это ум мой. Появляясь в нем, Божественный огонь освещает душу и вместе весь дом тела моего и находящихся в доме, то есть мысли и намерения. Так бывает, когда огонь этот светит. Если же появится зависть, или злопамятство, или славолюбие, или какая-либо другая похоть некоего удовольствия или страсти и опрокинет светильник, то есть доброе расположение души моей, или как бы вылижет елей добродетелей; ум же мой, который, как я сказал, поистине есть фитиль, имеющий в себе ярко светящий Божественный свет, либо весь поглотит дурными мыслями, либо весь погрузит в елей (то есть когда ум, помышляя о своих добродетельных деяниях, впадет в самомнение и ослепнет).

Если от одной из этих причин или от чего-либо другого светильнику моему случится угаснуть, то, скажи мне, где тогда будет огонь или что сделается с ним? Останется ли он в светильнике или исчезнет из него? О неразумие, о безумие! Как можно допустить, чтобы светильник зажегся без огня или огонь остался в нем без вещества? Ведь огонь всегда ищет и стремится охватить вещество. Но наше дело, конечно, изготовлять это вещество и вполне охотно представлять самих себя в качестве светильников с елеем, украшенных всякими добродетелями, фитиль же ума держать прямо, чтобы он, коснувшись огня и мало- помалу загоревшись, оставался в таком состоянии у тех, которые стяжали этот огонь. Иначе ведь этот огонь (пусть никто не обольщается) невидим, неудержим и совершенно неуловим, потому что он, как сказал я, пребывает вне всех тварей. Неуловимо же уловимым делается он через неизреченное соединение и описуемым точно так же в неописуемом образе. Не исследуй же этого вовсе ни на словах, ни в мыслях, но проси ниспослать тебе тот огонь, который учит и неизреченным образом ясно показывает стяжавшим его все это и еще более таинственное. Внимай же, чадо, этим сокровеннейшим Таинствам, если желаешь. Когда Божественный огонь воссияет, как сказал я, и прогонит рой страстей и дом души твоей очистит, тогда он смешивается с нею без смешения и соединяется несказанно, существенно, с сущностью ее, весь со всею совершенно, и мало-помалу озаряет ее, делает огнем, просвещает, и притом как? так, как и сказать я не могу. Тогда двое, душа с Творцом, делаются едино, и в душе пребывает Творец, один с одною весь Тот, Кто дланию Своею содержит всю тварь. Не сомневайся, Он весь с Отцом и Духом вмещается в одной душе и душу внутри Себя объемлет. Разумей, смотри, внимай этому.., Я ведь сказал тебе, что душу содержит внутри Свет нестерпимый и неприступный для Ангелов, опять же и Сам в душе обитает, не сжигая ее. Познал ли глубину Таинств? Человек, малый среди видимых вещей, тень и прах, имеет внутри себя всего Бога, на одном персте Которого повешена тварь и от Которого всякий имеет бытие, жизнь и движение. От Него - всякий ум, душа и разум разумных существ и дыхание неразумных. Оттуда же происходит бытие всех животных - как одаренных умом, так и одаренных чувствами. Имеющий Его, кто бы он ни был, и носящий внутри себя, и созерцающий красоту Его, как стерпит он пламя желания? Как снесет огонь любви? Как не источит горячих слез от сердца? Как поведает чудеса эти? Как исчислит то, что совершается в нем? Как и умолчит совершенно, будучи принуждаем говорить?

Ибо он видит себя во аде, благодаря сиянию света. Ведь никто из сидящих там не может познать себя прежде озарения Божественным светом, но все они находятся в неведении о том мраке, тлении и смерти, которыми одержимы. Однако та душа, как я сказал, видит просвет и понимает, что вся она находилась в страшнейшей тьме, под крепчайшей стражей глубочайшего неведения. Тогда видит она, что все то место, где она заключена, есть болото, наполненное нечистыми ядовитыми гадами. Себя же саму она видит связанной и скованной узами по рукам и ногам, иссохшей и загрязненной, искусанной змеями, видит, что и плоть ее распухла и кишит червями. Видя это, как не содрогнется она? Как не восплачет? Как не закричит, горячо каясь и прося исторгнуть ее из этих страшных уз? Всякий, кто действительно увидел бы это, и стенал бы, и рыдал, и желал бы последовать источнику света - Христу.

Итак, когда я делаю то, что сказал, и припадаю к Источнику света (хорошо внимай словам моим), Он касается руками моих уз и ран, и где прикоснется рукою или приблизится перстом, там тотчас разрешаются узы, черви вымирают, исчезают раны и вместе с ними спадает грязь и мелкие пятна с плоти моей. Все это стягивается и заживает так хорошо, что на месте раны бывает совершенно не видно рубца, но скорее Он делает то место блистающим, подобным Своей божественной руке; и дивным чудом бывает тогда плоть моя! Не только, говорю, существо души, но также и члены тела моего, приобщившись Божественной славе, блистают Божественным светом, Видя, как это совершилось над частью тела моего, как не пожелаю я и не стану молить о том, чтобы и все мое тело избавилось от зол и точно так же получило то здравие и ту славу, о каких я сказал? И когда я делаю это, молюсь лучше и еще горячее, и когда соразмерно чудесам изумляюсь, благой Владыка, передвигая Свою руку, касается прочих частей тела моего; и я вижу, как они таким же образом, как раньше сказано, очищаются и облекаются в Божественную славу.

Итак, лишь только я очистился и освободился от уз. Он подает мне Божественную руку, поднимает из болота, весь, обнимая меня, падает на шею и (увы мне! как я стерплю это?) беспрестанно целует меня *.

* Преподобный Симеон Новый Богослов в "Словах" также говорит о Христе, что "рука, перст, уста, очи Его - свет, глас Его - свет... целование Его - свет, доброта - свет..." (Слово 62). В другом месте он называет объятия Христа невидимыми и целование неизреченным (Слово 52).- Примеч. пер.

Когда же я весь изнемогаю и лишаюсь сил (горе мне, как напишу я это?), Он берет меня на плечи- любовь, о благость!.. изводит из ада, от земли и из мрака и вводит меня либо в иной мир, либо иной воздух, чего вообще я не могу выразить. Я знаю только, что свет меня и носит, и содержит, и возводит к великому Свету, и это великое божественное чудо совершенно не в силах, думаю, изречь или высказать друг другу даже Ангелы. Когда я был там, скажу тебе, Он снова показал мне то, что находится во свете, лучше же, что от света, дал мне уразуметь то дивное воссоздание, которым Сам воссоздал меня, избавил меня от тления и всего меня освободил от смерти с ощущением этого, даровал мне бессмертную жизнь, отделил меня от тленного мира и всего, присущего миру, облек меня в невещественную и световидную одежду, надел также обувь, перстень и венец (Лк. 15, 22) - все нетленное, вечное, необычайное для здешних вещей, сделал меня неощутимым, неосязаемым и - о чудо! - невидимым подобно тому невидимому, с чем соединил меня.

Итак, сделав меня таковым и таким образом. Создатель ввел меня в чувственное и телесное жилище, заключив меня в нем и запечатав. Низведя в чувственный и видимый мир. Он опять определил жить и сопребывать мне, освободившемуся от тьмы, с пребывающими во тьме, то есть запереться с теми, которые находятся в болоте, лучше же, учить их, приводя в познание того, какими ранами они обложены и какие узы их держат. Заповедав мне это. Он удалился. Итак, будучи оставлен один, в прежней, повторяю, тьме, я недоволен был теми неизреченными благами, которые Он даровал мне, всего меня обновив, всего обессмертив, обоготворив и Христом обновив; но, лишившись Его, я забыл о всех тех благах, о которых сказал и которых считал себя лишенным. Поэтому, как прикованный к одру прежних болезней, я терзался и, сидя внутри своего жилища, как бы заключенный во гробе или в бочке, плакал и горько рыдал, совершенно ничего вне себя не видя. Ибо я искал Того, Кого возжелал, Кого возлюбил, красотою Которого был уязвлен; возжегшись, я горел и весь пламенел. Итак, когда я таким образом проводил жизнь, так плакал, истаивая от слез, и, как бы бичуемый, вопил от сильной боли, Он, услышав мой вопль, приклонился с непостижимой высоты и, увидев меня, сжалился и снова сподобил меня увидеть Его - невидимого для всех, насколько это доступно человеку. Увидев Его, я весьма удивился, будучи заперт в жилище, и заключен в бочке, и находясь среди тьмы, то есть чувственного неба и земли, потому что сам я - тьма. Так как всех людей, мысли которых прилепляются к чувственным предметам, эти последние покрывают густою тьмой.

Однако, находясь среди этих предметов, я, как сказал, умно увидел Того, Кто и прежде был и ныне пребывает вне всех вещей; и удивился, изумился, устрашился и возрадовался, размышляя о чуде, как я, находясь среди всех вещей, вижу Пребывающего вне всего, один вижу Того, Кто меня видит, не зная, где Он, как велик и какого рода, или каков Тот, Кого я вижу, или как я вижу, или что вижу. Однако, созерцая это видение, я плакал о том, что совершенно не мог ни знать, ни помыслить или сколько-нибудь уразуметь тот способ, как я Его вижу и как Он меня видит. Итак, я снова увидел Его внутри своего жилища - бочки, увидел, что Он весь внезапно пришел, невыразимо соединился, неизреченно сочетался и без смешения смешался со мною, как огонь в железе и как свет в стекле. Он и меня сделал как бы огнем, явил как бы светом, и я стал тем самым, что видел перед этим и созерцал вдали, не зная, как выразить тебе тот невероятный способ. Ибо я и тогда не мог познать и теперь совершенно не знаю, как Он вошел и как соединился со мною. Будучи же соединен с Ним, как я изъясню тебе, кто - Тот, Который соединился со мною и с Кем я взаимно соединился?

Боюсь и трепещу, как бы, в случае, если я расскажу, а ты не поверишь, не впал ты, брат мой, по неведению в богохульство и не погубил свою душу.

Однако если я и Тот, с Кем я соединился, стали едино, то как назову я себя? Богом; Который двояк по природе и един по Ипостаси, так как он двояким меня сделал. Сделав же двояким, Он поэтому и двоякое дал мне имя, как видишь. Смотри различие: я - человек по природе и бог по благодати. Видишь, о какой я говорю благодати? О том единении, которое бывает с Ним чувственным образом и умным, существенным и духовным.

Об умном единении я говорил уже тебе разнообразно и разносторонне; чувственным же я называю то, которое бывает в Таинствах. Очистившись покаянием и потоками слез и приобщаясь Обоженного Тела, как самого Бога, я и сам делаюсь богом через неизреченное .соединение. Итак, вот Таинство: душа и тело (повторяю от великой и чрезмерной радости) в двух сущностях бывают едино, то есть единым и двумя они бывают, приобщаясь Христа и пия Его Кровь; соединяясь с Богом моим обеими сущностями и природами также, они делаются богом по причастию. Поэтому одноименно и называются именем Того, Кого существенно приобщились. Ведь уголь называют огнем, и черное железо, когда оно раскалено в огне, кажется как бы огнем. Итак, чем предмет кажется, тем и называется: кажется огнем, огнем и называется. Если с тобой не совершалось ничего подобного, то не отказывайся, по крайней мере, доверять тем, которые говорят тебе об этих вещах Но от всего своего сердца взыщи и получишь жемчужину, или горчичное зерно, искру- божественное семя. Но как ты будешь искать то, о чем я говорю тебе? Внимай и тщательно исполняй - и ты вскоре найдешь. Возьми ясный образ камня и железа, потому что в них заключена, конечно, природа огня, хотя она совершенно не видна. Однако, ударяясь одно о другое, они испускают огненные искры, но, оставаясь в своем прежнем виде, все же не зажигаются, пока не коснутся вещества. Когда же с последним соединится самая малая вышедшая из них искра, то она мало-помалу зажигает вещество, испускает вверх пламя и освещает дом, прогоняя тьму и давая возможность видеть всех в доме. Видел ли диво? Итак, скажи мне как камень и железо, пока много раз не столкнутся, могут испустить искры? Без искры же как вещество может само собою зажечься? А пока не загорится, как оно станет светить или как прогонит тьму, давая тебе возможность видеть? Никоим образом, скажешь ты мне, конечно, невозможно этому быть. Так старайся таким же образом делать, и ты и получишь. Что говорю, получишь? Искру божественной природы, которую Творец уподобил многоценной жемчужине и горчичному зерну. Но что же нужно тебе делать? Терпеливо внимай, чадо. Пусть будет у тебя душа и тело вместо камня и железа, ум же, как самодержавный властитель страстей, пусть упражняется в добровольных деяниях и. богоугодных мыс лях; содержа умными руками тело, как камень, душу же, как железо, пусть он влечет их и силою принуждает к этим деяниям, "Царство Небесное силою берется" (Мф. 11, 12). Но о каких деяниях я говорю тебе? О бдении и посте, горячем покаянии, печали и потоках слез, неусыпной памяти смертной, беспрестанной молитве и терпении всевозможных находящих искушений. Прежде же всего этого - о молчании, глубоком смирении, совершенном послушании и отсечении воли. Упражняясь в таких и таковых деяниях и будучи всегда занята ими, душа делает прежде всего ум твой способным к восприятию озарении. Но последние скоро угасают, потому что ум не утончился еще настолько, чтобы тотчас возжигаться. Когда же божественный луч коснется и сердца, тогда и его осветит, и ум очистит, и на высоту поднимет, и, возведя на Небо, соединит с божественным светом.

Пока ты не сделаешь того, о чем говорю я, как, скажи мне, можешь ты очиститься? А прежде нежели очистишься, как ум твои может воспринять божественные озарения? Каким образом, скажи мне, и откуда иначе божественный огонь может упасть на твое сердце, и возгореться в нем, и его возжечь, и воспламенить, и соединить, и сочетать с Богом, сделав творение нераздельным с Творцом? Никоим образом, скажешь ты мне, этого не может быть ни с кем из рожденных и тех, кто родится в будущем. Что следует затем, не спрашивай... Ибо если соединишься со Светом, то Он Сам всему научит тебя и все откроет и покажет, насколько полезно тебе научиться, потому что иначе невозможно тебе посредством слов научиться тому, что находится там. Господу нашему слава во веки веков. Аминь.

Гимн 11: О том, что для человека, досаждаемого и злостраждущего ради заповедей Божией, (само) это бесчестие за заповедь Божию является славою и честию; и диалог (разговор) ко своей душе, научающий неисчерпаемому богатству Духа.

Дай мне, Христе, то чувство, которое однажды Ты мне даровал. Осени меня им, Спаситель, и всего меня внутри его сокрой, не попуская мирскому чувству ни приближаться ко мне, ни входить в меня, ни уязвлять всего меня, смиренного раба Твоего, которого Ты один помиловал.

Ибо мирское чувство, внезапно вкравшись в похвальную заботу, тотчас производит в жалкой душе моей дурные желания. Ибо оно показывает мне славу, напоминает о богатстве, побуждает приближаться к царям, говоря, что это большое счастье.

Как от ветра надувается мех и огонь разгорается в пламя, так и душа та, надмеваясь от этих мыслей, делается напыщенной и сильно рассеивается от желания славы, богатства и расслабляющего покоя- от того, что влечет ее к земле. Тогда она вместе с прославленными и сама стремится быть в славе, со знаменитыми- казаться знаменитой и с богатыми- владеть богатством. И ту душу, которую Ты прославил Твоим неизреченным светом, которую Сам Ты одел Твоей несказанной славой и явил образом Твоей Божественной светлости, мирское чувство, пленив ум ее и показывая ей царей, напоминая о славе и предлагая богатства мира сего, побуждает в одном воображении страстно желать всего этого.

О помрачение и ослепление! о суетные помыслы, грязные намерения и бесчувственная воля! оставив созерцание неизреченного и нетленного, я думаю и помышляю о земном. Разве цари не умирают и слава не проходит? Разве богатство не рассеивается, как пыль от ветра? Разве тела не истлевают в могилах? И земными имуществами разве не будут владеть другие люди после них- иные, а за теми еще иные?

И кому, скажи мне, душа моя, раньше принадлежало это богатство? Или кто в этом мире мог приобрести хотя малую вещь, которую и по смерти, так же как при жизни, он взял бы с собой?

Никого, конечно, ты решительно не можешь мне указать, кроме милостивых, которые, ничего не стяжав, все раздали бедным. Ибо они-то и являются надежными обладателями розданных имуществ, с тех пор как отдали их в руки Владыки. Все же прочие, которые откладывают и копят богатства, суть нищие и даже хуже всех нищих, ибо нагими, как выброшенная падаль, они повергаются в могилы, будучи и в настоящей жизни несчастными, и в будущей- странниками и пришельцами.

Итак, чем же хорошим в этих вещах ты, душа моя, услаждаешься? Или что из них ты почитаешь достойным того, чтобы его желать? Ничего, конечно, ты не можешь сказать на это, ничего не можешь ответить.

Горе умножающим богатства и собирающим сокровища.

Горе желающим воспринимать славу от людей.

Горе тем, которые связываются с богатыми, но не жаждут славы Божией и богатства Его, и не ищут того, чтобы только с Ним одним пребывать. Ибо суетен мир, и все, что в мире, -суета сует, так как все пройдет; один только Бог всегда будет пребывать вечным и нетленным, и с Ним будут те, которые ныне взыскали Его и Его одного вместо всего возлюбили.

Горе тогда будет тем, которые любят ныне мир сей, потому что они осудятся за то навеки.

Горе, душа, жаждущим славы человеческой, потому что они лишатся тогда славы Божией.

Горе, душа, собравшим богатства, потому что они возжелают там получить каплю воды.

Горе, душа, возлагающим надежды на человека, потому что вместе со смертью его рушатся и надежды их, и они окажутся в безнадежности.

Горе, душа, тем, которые здесь имеют упокоение, потому что там они примут вечную муку.

Поведай мне, душа моя, о чем ты печалишься? чего из вещей этой жизни желаешь? Скажи мне, и я покажу тебе необходимость и пользу каждой из них. А ты уразумей и познай, что доброго есть в каждой вещи. Скажи: ты желаешь пользоваться славой и похвалами? Так послушай, что такое честь и что бесчестие.

Честь состоит в том, чтобы почитать всех, Бога же прежде всего, и заповеди Его стяжать себе, как богатство, претерпевая ради них обиды, злословия и поношения всякого рода. Ибо когда ты, душа, предпримешь какое-либо дело ради чести и славы Божией и за него нанесут тебе обиды и уничижения, тогда ты достигла прочной чести и славы, потому что здесь-то, конечно, и придет к тебе слава Божия; тогда тебя восхвалят все Ангелы, так как ты почтила Бога, Которого и они прославляют.

Ты хочешь, душа моя, владеть одеждами и богатством? Послушай, я покажу тебе сейчас вечное богатство. Кайся со слезами, презирай все, будь нищей духом и сердцем, будь нестяжательной, странницей в мире, будь противницей своих противных желаний и, упокоеваясь в воле единого Владыки твоего, ревностно следуй по стопам Его. И тогда Он, замедлив в шествии, позволит тебе, жалкой, уловить Себя. Ты же, увидев Его, возопи и громко воззови. И Он, обернувшись, милостивым оком взглянет на тебя, и даст тебе немного посмотреть на Себя, и, скрывшись от очей твоих, опять оставит тебя. Тогда ты, бедная, горько восплачешь и возрыдаешь, тогда станешь просить смерти, не вынося скорби и не терпя разлуки со сладчайшим Владыкой. Он же, видя тебя в крайней нужде и постоянной в плаче и сетовании, опять внезапно явится и озарит тебя, опять покажет тебе неисчерпаемое богатство- неувядающую славу Отчего лика, и, исполнив радости, возвеселит тебя, как и прежде, и таким образом преисполненной радости оставит тебя. Та же радость, которая бывает от мирских слов и помыслов, мало-помалу оставит тебя, и придет к тебе печаль. И так снова, как и прежде, ты горько восплачешь, и возрыдаешь, и взыщешь Его- Виновника блаженства. Подателя радости, Который есть прочное и поистине всегда пребывающее богатство.

Когда Он будет так испытывать твое произволение, смотри, душа, не ослабей, не обратись вспять, не говори: до каких пор Он будет для меня неуловим? Не говори: зачем, являясь, Он тотчас же снова скрывается? И до каких пор вместо милосердия Он будет доставлять мне одни труды? Не говори: как могу я находиться в таком напряжении до смерти? И не обленись, о душа, искать Владыку! Но, как предавшая себя однажды на смерть и посвятившая Богу, не давай себе послабления и покоя, не ищи ни славы, ни телесного утешения, ни расположения родных. Совершенно не озирайся ни направо, ни налево; как начала, лучше же- спеша еще усерднее, старайся всегда уловлять Владыку, ухватиться за Него. И хотя бы тысячи раз Он исчезал и столько же раз являлся тебе, делаясь неуловимым, только таким путем Он будет удержан тобою. Десятки тысяч раз, лучше же до тех пор, пока ты вообще дышишь, еще усерднее ищи Его и беги к Нему.

Ибо Он не оставит тебя и не забудет тебя, но, являясь тебе понемногу, все более и более и чаще пребывая с тобою, душа. Владыка, когда ты очистишься, наконец, осиянием света. Сам, придя, весь будет обитать в тебе, и с тобою будет пребывать Тот, Кто мир сотворил. И ты будешь обладать истинным богатством, которого мир не имеет, но только- Небо и те, которые вписаны там.

Если возможно этого достигнуть, то скажи, чего еще большего ты желаешь?

Скажи, душа неблагодарная, неразумная, скажи, смиренная душа моя, что больше этого на Небе или на земле, чего тебе следовало бы искать?

Творец Неба и Владыка земли и всего, что на Небе, и что есть в мире, Он, Создатель, Судия и Царь, Сам обитает в тебе, весь открываясь тебе, весь освещая тебя светом, и показывая тебе красоту лица Своего, и давая тебе возможность яснее видеть Его, и делая тебя причастницей собственной славы, -скажи, что иное превосходнее этого?

Ничто,- конечно, ты мне ответишь. Я же снова скажу: удостоившись такой славы, зачем ты, о душа, все еще стремишься к земле? зачем обольщаешься здешними вещами? получив нетленное, зачем ты льнешь к тленному? Найдя будущее, зачем прилепляешься к настоящему? Старайся, душа, постоянно обладать вечными благами, вся прилепись к ним, душа моя, чтобы и по смерти ты находилась в тех вечных благах, которые приобрела здесь и с ними предстала бы Творцу и Владыке, радуясь с Ним во веки веков. Аминь.

 

 

Гимн 13. Изъявление благодарности за дары Божии и каким образом во отце, пишущем это, действовал Дух Святой. Также наставление, изреченное от лица Бога о том, что должно делать, чтобы получить спасение.

 Опять мне светит свет, опять я вижу его ясно. Опять он отверзает мне Небеса и рассекает тьму ночи, опять совершает все *, опять виден один только он. Опять он ставит меня вне всего видимого и отделяет от всего чувственного. Опять превысший всех Небес, Которого никто из людей никогда не видел, не разверзая Небес, не разгоняя ночи, не разнимая ни воздуха, ни кровли дома, нераздельно весь со мною, жалким, бывает, внутри моей келии, внутри ума моего. В то время, когда все остается, как и было, ко мне в середину сердца моего (о великое таинство) ниспадает свет и поднимает меня превыше всего. И, несмотря на то, что я нахожусь среди всего окружающего. Он ставит меня вне всего, не знаю, не вне ли также и тела. До тех пор я поистине весь нахожусь там, где один простой свет, созерцая который и я также становлюсь простым по незлобию.

Таковы необычайные дела чудес Твоих, Христе мой, таковы дела могущества Твоего и человеколюбия, которые Ты совершаешь в нас, недостойных.

Потому-то я, одержимый страхом Твоим, и трепещу, и постоянно беспокоюсь, и сильно сокрушаюсь о том, чем я воздам Тебе или что принесу за столь великие дары, которые Ты излил на меня? Ничего же не находя в себе, так как ничего собственно моего нет в жизни, но все Тебе служит, все - дело рук Твоих, я еще больше стыжусь и терзаюсь.

Спаситель, желая знать, что должен я делать, чтобы послужить и благоугодить Тебе, чтобы в День Судный оказаться мне, Спаситель, неосужденным пред Твоим страшным судилищем.

Послушай, что тебе делать, всякий, желающий спастись, и прежде всех ты, вопрошающий Меня.

Думай, что ныне ты умер, что ныне ты отрекся и оставил весь мир, покинув друзей, родных и всякую суетную славу; вместе с тем совершенно отбросив попечение о дольних предметах, возьми крест на плечи, крепко его привяжи и до конца жизни переноси труды искушений, боли скорбей и гвозди печалей, принимая их с величайшей радостью, как венец славы.

Ежечасно пронзаемый остриями обид и жестоко побиваемый камнями всякого рода бесчестия, проливая слезы вместо крови, ты будешь мучеником.

Перенося с великой благодарностью поругания и заушения, ты сделаешься причастником Божества Моего и славы.

А если ты сам себя покажешь последним из всех, рабом и слугой, то после Я сделаю тебя первым из всех, как Я обещал.

Если ты возлюбишь врагов и всех ненавидящих тебя, и будешь от души молиться за обидящих тебя, и благотворить им по силе твоей, то поистине ты стал подобным Всевышнему Отцу твоему и, стяжав отсюда чистоту сердца, ты узришь в нем Бога, Которого никто никогда не видел.

Если же случится тебе потерпеть гонение за правду, тогда радуйся, потому что Царство Небесное стало твоим. А что более этого?

Это и многое другое, заповеданное Мною, делай и других учи, и ты и все прочие, верующие в Меня, так поступайте, если хотите спастись и водвориться со Мною во веки веков.

Если же вы отрекаетесь и отвращаетесь, считая позором и бесчестием терпеть все это, быть презираемыми и положить души свои за Мои заповеди, то зачем стремитесь узнать, как вам должно спасаться и через какие деяния можно приблизиться ко Мне?

Зачем же и Богом вашим Меня называете? Зачем и себя также неразумно считаете верующими в Меня?

Ведь Я ради вас все это претерпел добровольно: будучи распят на Кресте, Я умер смертью злодеев, и Мои поношения и позорная смерть сделались славой мира, жизнью, светом, воскресением мертвых, похвалой всех верующих в Меня, стали одеянием бессмертия и истинного обожения для всех верных. Поэтому те, которые подражают честным страданиям Моим, сделаются также и причастниками Божества Моего и наследниками Царства Моего, станут общниками неизреченных и невыразимых благ и будут вечно пребывать со Мною.

О прочих же кто не восплачет и не возрыдает? Кто не прольет слез от жалости сердца? Кто не оплачет великого их бесчувствия? Ибо, оставив жизнь и ужасным образом отторгшись от Бога, они сами себя предали смерти. От их участи избави меня, Владыко всяческих, и сподоби мне, ничтожному и последнему из рабов Твоих, сделаться причастником непорочных страстей Твоих, чтобы, как сказал Ты, Боже, я стал и причастником славы и наслаждения благ Твоих, Слове, ныне, правда, как бы в гадании, образе или зеркале, "а тогда познаю, подобно как я познан" (1 Кор. 13, 12).

 

 

Гимн 14. Те, которые еще в этой жизни через причастие Духа Святого сочетались с Богом, и по преставлении из сей жизни будут сопребывать с Ним вовеки. Если же нет, то противоположное будет с теми, которые являются иными.

Начало жизни у меня есть конец, и конец - начало. Я не знаю, откуда прихожу, не знаю, где нахожусь, и не ведаю, жалкий, куда опять пойду. Я рождаюсь как земля от земли и как тело от тела, будучи, конечно, от тленного тленным и смертным. Малое время я провожу на земле, живя во плоти, и умираю и, переходя из этой жизни, начинаю жить другой. Я оставляю в земле тело, которое потом воскреснет и будет жить бесконечной жизнью вовеки.

Итак, призри ныне, Боже, ныне сжалься, единый Милостивый, ныне помилуй меня. Вот сила моя оставила меня, я приблизился к старости - преддверию смерти. Грядет князь мира, чтобы испытать постыдные и скверные дела и поступки мои; предстоят палачи, свирепо глядя на меня и ожидая повеления схватить и увлечь в бездну ада несчастную душу мою.

Но Ты, по естеству благоутробный и человеколюбивый и Всемилостивый Господи, помилуй меня тогда; не помяни беззаконий моих и не оставь меня; не дай власти надо мной коварному врагу моему, который ежечасно угрожает мне, рыча на меня, скрежеща зубами и говоря:

На что ты уповаешь? ты надеешься избежать рук моих, потому что, оставив меня и презрев мои заповеди, ты присоединился ко Христу? Но ты никоим образом не избежишь. Ибо куда ты пойдешь? Ты никогда не можешь ускользнуть от меня, изгнавшего Адама и Еву из рая, соделавшего Каина братоубийцей, во время потопа обольстившего всех смертных и жалким образом низвергшего в заблуждение и в ужасную смерть, прельстившего Давида к прелюбодеянию и убийству, поднявшего войну против всех святых и многих (из них) умертвившего, и ты ли, немощный, надеешься совершенно избежать меня?

Слыша это, Владыко и Боже мой, и Создатель, Творец и Судия мой, имеющий власть над душой и телом моим, как Создатель того и другого, я, жалкий, ужасаюсь, дрожу и трепещу. А он, коварный, упрекая, говорит мне, Христе мой:

Вот ты не бодрствуешь и не воздерживаешься, вот ты не стяжал молитвы, не творишь поклонов, не совершаешь тех трудов, которые некогда начал, и за это одно я отлучу тебя от Христа и возьму с собой в неугасимый огонь.

Я же, как Ты знаешь, Владыко, никогда не полагал спасения души своей в своих делах и поступках, но прибегаю к Твоему милосердию, уповая, что Ты даром спасешь меня, как Всемилостивый, и помилуешь, как Бог, подобно тому как некогда блудницу и блудного сына, сказавшего: "согрешил я". С такой верой, с таким упованием пришел, с такою надеждой приступил к Тебе, Владыко. И ныне молю, да не хвалится он предо мною, рабом Твоим, говоря: где твой Христос, где твой Заступник? не Сам ли Он предал тебя в мои руки? Ибо если, обольстив, он возьмет меня в плен, то не моему произволению и небрежению это припишет, но свалит все на Тебя, оставившего меня, говоря так:

Смотри, Тот, на Кого ты уповал, смотри, Тот, к Кому ты приступил, смотри. Тот, о Ком ты думал, что Он благоволит к тебе и любит тебя, о Ком хвалился, что Он принял тебя, как брата и друга, сына и наследника,- как Он оставил тебя и предал в мои руки - врага твоего, неожиданно изменив тебе и вдруг возненавидев тебя?

Итак, услыши и не оставь, меня, Спаситель, не попусти стать поношением Твоим, Боже мой. Царь Мой и Господи, некогда исторгший меня из тьмы, из рук и пасти его и оставивший свободным в свете Твоем. Ибо, видя Тебя, я уязвляюсь в глубине сердца и, не будучи в состоянии взирать на Тебя, не могу выносить и того, чтобы не видеть Тебя; красота Твоя неприступна, вид неподражаем и слава несравненна. Да и кто когда-либо видел Тебя? или кто мог увидеть Тебя всего - Бога моего? Ибо какое око в состоянии узреть все? Какой ум мог бы постигнуть сущего превыше всего, или обнять, или охватить Его всего, и увидеть содержащего все, вне всего пребывающего и являющегося всем, все наполняющего и существующего вне всего неизреченным образом?

И однако я вижу Тебя, как солнце, созерцаю, как звезду, как светильник, зажженный внутри сосуда, и ношу в недре, как жемчужину. Но так как Ты не открываешься более, так как не всего меня делаешь светом и Себя не всего мне являешь, каков и как велик Ты, то я думаю, что вовсе не имею Тебя - жизнь мою, но безнадежно плачу, как тот, кто из богатых стал нищим и из знаменитых бесславным. Видя это, враг говорит мне: не спастись тебе, ибо вот ты отпал и ошибся в своих надеждах, так как не имеешь, как некогда, дерзновения .к Богу. Не удостаивая его ответа словом, я дую на него, и он тотчас исчезает.

Так, прошу и молю Тебя, Владыко, будь милосерден ко мне, Спаситель мой, чтобы и когда душа моя выйдет из тела, мог я одним дуновением посрамить нападающих на меня, раба Твоего (демонов), и, защищаемый светом Духа Твоего, невредимо перешел бы и стал перед судилищем Твоим во свете Твоей Божественной благодати, Христе, всего меня покрывающей и просветляющей. Ибо кто дерзнет явиться пред Тобою, не облеченный в нее? Или может ли кто-нибудь воззреть на нестерпимую славу Твою, не имея ее внутри и не просвещенный ею?

Ибо как человек может увидеть славу Божию и низкая человеческая природа - природу Божества? Ведь Бог - несозданный, мы же все созданы. Он - нетленный, мы. - тление и прах. Он - Дух, превысший всякого духа, как Творец духов и Владыка, мы - плоть и существа земные. Он - Творец всего, безначальный и непостижимый, мы - черви, грязь и пепел. И кто из нас смог бы когда-либо увидеть Его собственными усилиями, если бы Сам Он не послал Своего Божественного Духа и, сообщив через Него нашей немощной природе крепость, силу и мощь, не сделал бы человека способным видеть Его Божественную славу? Ибо иначе никто из людей не увидит и не может увидеть Господа, грядущего во Славе.

И, таким образом, неправедные будут отделены от праведных, и грешники, и все те, которые не будут иметь в себе света отсюда, покроются тьмой. Те же, которые соединились с Ним здесь, и тогда таинственно и полно сочетаются с Богом и никогда не будут отлучены от общения с Ним. Но те, которые отошли отсюда удаленными от Его света, как или каким образом тогда соединятся с Ним?- хотел бы я научиться у вас или вас научить.

Бог, став человеком, соединился с людьми и, приобщившись человеческому естеству, всем верующим в Него и проявляющим веру делами преподал причастие Божества Своего. Итак, спасутся, сказал Он, только эти одни, приобщившиеся Божества Его, как и Сам Он, Творец всего, приобщился нашей природе, как свидетельствует Павел, что Церковь Христова - Божественное Тело без пятна и порока и без всякой морщины; такими должны быть верные; глава же Тела - Христос (Еф. 5, 27). Итак, если это будет - как, очевидно, и есть, то кто, будучи нечистым, посмеет тогда прикоснуться к Нему или кто, недостойный, прилепится к Нему? Ибо если и теперь грешники низвергаются из Церкви и совершенно исключаются от общения, лучше же сказать, лишаются созерцания вещей божественных, не будучи святыми, то как тогда, увы, они соединятся со всенепорочным Телом Божиим и сделаются членами Христовыми, будучи запятнанными и нечистыми?

Невозможно это, братия, и никаким образом этого не будет. Отделенные же от Божественного Тела, то есть от Церкви и лика избранных, скажи, куда они пойдут? в какое царство? в каком месте, скажи, они надеются вселиться? Ибо рай, конечно, и лоно Авраамово, и всякое место упокоения принадлежит спасающимся. А спасающиеся, конечно, есть святые, как свидетельствует и учит все Божественное Писание. Ибо многи обители, но внутри чертога (Ин. 14, 2). Подобно тому ведь как одно небо и на нем звезды, различающиеся друг от друга честью и славой, так существует и один Чертог и одно Царство. Но и рай ведь, и Град Святой, и всякое место упокоения есть один Бог. Ибо как в этой жизни человек, если он не пребывает в Боге и Бог в нем, не имеет покоя, так и после смерти вне Его одного, полагаю, не будет ни упокоения, ни места, совершенно свободного от печали, воздыхания и скорби.

Поэтому постараемся, братия, постараемся прежде смерти прилепиться к Богу, Творцу всех, Который ради нас, несчастных, приклонил Небеса и сошел на землю (Пс. 17, 10), сокрылся от Ангелов и, вселившись во чрево Святой Девы, неизменно и неизреченно воплотился и произошел от Нее для спасения всех нас. Спасение же наше состоит именно вот в чем, как мы часто говорили и ныне снова скажем, не сами, впрочем, от себя, но от уст Божиих. Явился великий Свет Будущего Века, на землю сошло Царство Небесное, лучше же сказать, пришел Царь всех вышних и нижних, пожелал уподобиться нам, чтобы все мы, приобщившись Его как Света, стали вторыми светами, подобными первому, и, став причастниками Царства Небесного, были общниками славы Его и наследниками вечных благ, которых никто никогда не видел. Эти же блага, как я уверен, верую и говорю, суть Отец, Сын и Дух Святой - Троица Святая. Это источник благ, это жизнь всего существующего, это блаженство и упокоение, это одеяние и слава, это радость неизъяснимая и спасение всех приобщившихся Его неизреченному осиянию и чувствующих, что имеют общение с Ним. Послушайте, ведь потому Он и Спасителем называется, что доставляет спасение всем, с которыми соединился. Спасение же есть избавление от всех зол и вечное обретение в Нем всех благ, дарующее вместо смерти жизнь, вместо тьмы - свет, вместо рабства страстям и постыднейшим деяниям - совершенную свободу всем соединившимся со Христом, Спасителем всех, которые приобретают тогда всякую радость неотъемлемую, всякое веселие и всякое радование.

Те же, которые совершенно удалены от Него и не взыскали Его или не соединились с Ним и не избавились от рабства страстям и смерти, цари ли они, князья или вельможи, хотя бы они думали и полагали, что утешаются, радуются и наслаждаются благами, но они никогда не будут обладать той совершенно неизреченной и неизъяснимой радостью, которую имеют рабы Христовы, свободные от всех недолжных пожеланий удовольствий и славы. Ее никогда не познает, не поймет и не увидит никто из тех, которые преискренне и горячо не прилепились ко Христу и в неизреченном соединении не слились с Ним, Которому подобает слава, честь, хвала и всякое пение от всей твари и всякого дыхания вовеки. Аминь. 

 

 

Гимн 27. О Божественном озарении и просвещении Духом Святым; и о том, что Бог есть единственное место, в котором все святые по смерти имеют упокоение; отпавший же от Бога нигде в другом месте не будет иметь упокоения в Будущей Жизни.

 

Что это за страшное таинство, которое во мне совершается? Его ни слово не в состоянии высказать, ни жалкая рука моя - написать в похвалу и славу Того, Кто превыше похвалы и превыше славы. Ведь если совершающееся ныне во мне, блудном, неизреченно и неизглаголанно, то, скажи мне, разве Податель и Виновник этого может нуждаться в похвале от нас или славе? Ибо не может быть прославлен Тот, Кто уже прославлен, как не может осветиться или не может заимствовать света то солнце, которое мы видим в этом мире. Оно освещает, но не освещается, изливает свет, но не получает, так как имеет свет, который изначально получило от Творца. Итак, если Бог, Создатель всего, сотворивший солнце, сотворил его без недостатка, чтобы оно светило обильным светом и не нуждалось в чем-либо другом, большем, то как бы мог получить славу от меня, ничтожнейшего, Сам Творец солнца, Который совершенно ни в чем не нуждается и, как Всемогущий, одним мановением и волею все исполняет всякими благами?

Между тем и язык мой затрудняется в словах, и ум мой хотя и видит совершающееся, но не может изъяснить. Он видит и хочет высказать, но не находит слов, потому что созерцает невидимое, совершенно безвидное, совершенно простое, несложное и беспредельное. Ибо он не видит никакого начала, ни конца, ни середины совершенно не замечает; и как он выскажет то, что видит? Видится же, думаю я, нечто совокупно-целое, но никоим образом не в самой сущности своей, а через причастие. Ведь от огня ты огонь зажигаешь и всецело получаешь огонь. И хотя он остается неделимым и неоскудевающим, как и прежде, однако сообщаемое отделяется от первого, и так как оно есть нечто телесное, то разделяется на много светильников. То же, как нечто духовное и неизмеримое, пребывает совершенно неделимым и нерасчленяемым. Ибо, будучи сообщаемо, оно не разделяется на части, но и остается неделимым, и во мне бывает, восходя во мне, внутри моего жалкого сердца, как солнце или диск солнца, шаровидный и световидный, ибо оно - пламя.

Не знаю, как сказано, что мне сказать о нем? И хотел я молчать (о если бы я мог!), но страшное чудо возбуждает сердце мое и отверзает оскверненные уста мои. Говорить и писать даже и не хотящего меня заставляет Тот, Кто воссиял ныне в моем мрачном сердце, Кто показал мне дивные дела, которых не видели очи, Кто снисшел в меня, как последнего из всех. Кто сделал меня сыном и учеником апостола*, меня, говорю, которым обладал страшный дракон - человекоубийца, меня, прежде служившего всякому беззаконию.

Предвечное Солнце, воссиявшее во аде напоследок и озарившее и мою омраченную душу, даровавшее мне невечерний день (что невероятно для подобных мне нерадивых и ленивых), исполнившее нищету мою всякими благами, Ты Само даруй мне и слово, и речь, чтобы поведать всем о Твоих чудесных действиях, которые Ты и ныне творишь с нами - Твоими рабами, чтобы и спящие во тьме лености и утверждающие, что грешникам невозможно спастись и быть помилованными, как спаслись и помилованы Петр и прочие апостолы, святые, преподобные и праведные, познали и уразумели, что для Твоей благости это легко было, и есть, и будет, чтобы и мнящие, что имеют Тебя - Свет всего мира, и, однако, говорящие, что не видят Тебя, не живут во свете, не просвещаются и не созерцают Тебя непрестанно, Спаситель, познали, что Ты не воссиял в их уме, не вселился в их нечистое сердце, и они напрасно утешаются пустой надеждой, думая по смерти увидеть Твой свет. Ибо залог этого еще отсюда и Твоя печать здесь, конечно, от Тебя, Спасе, дается десным овцам. Ведь если смерть каждого есть заключение жизни, и после смерти для всех равно наступит состояние бездеятельности и никто не сможет сотворить ничего ни доброго, ни злого, то каждый, конечно, каким окажется тогда, Спаситель мой, таким и будет.

Это-то и устрашает меня, Владыко, это заставляет меня трепетать, от этого истаивают все мои чувства. Как слепец, умерев и преставившись туда, не увидит уже солнца, хотя по воскресении он снова получит свет очей, так и тот, кто умрет, имея ослепленный ум, не узрит Тебя, Боже мой, умное Солнце, но, отойдя из тьмы, переселится во тьму и навеки будет удален от Тебя. Никто из людей, верующих в Тебя, Владыко, никто из крестившихся во имя Твое не стерпит этой великой и ужасной тяготы разлучения с Тобой, Благоутробный, потому что это страшная скорбь, ужасная, нестерпимая и вечная печаль. Ибо что может быть хуже отлучения от Тебя, Спаситель? Что мучительнее, чем разлучиться с Жизнью и жить там наподобие мертвого, лишившись жизни, вместе с тем быть лишенным и всех благ, потому что удаляющийся от Тебя лишается всякого блага? Ибо тогда будет не так, как теперь на земле. Ведь ныне неведущие Тебя наслаждаются здесь телесно и веселятся, резвясь, как неразумные животные. Имея то, что Ты дал в наслаждение жизни, и только на это взирая, они думают, что так будет и по исходе души из этой жизни. Но плохо загадывают, плохо мудрствуют утверждающие, что они хотя и не с Тобою, но будут в упокоении, для которого они уготовляют и некое место - о безумие! - непричастное ни свету, ни тьме, находящееся вне Царствия, но и вне геенны, вдали и от чертога, и от огненного мучения. В него эти несчастные и желают прийти, говоря, что они не нуждаются в Твоей вечной славе или Царстве Небесном, но будут в упокоении. О, каково помрачение их! О неведение! О жалкое состояние и пустые надежды! Нигде об этом не написано, так как нигде этого не будет. Но сотворившие божественные дела будут находиться во свете будущих благ, а делатели зла - во тьме наказаний. Посередине же будет страшная пропасть, разделяющая одних от других, как Сам Ты открыл, уготовавший это (Лк. 16, 26). Ибо эта пропасть посередине будет ужаснее всякой пытки и муки для того, кто несчастным образом стремглав летит и низвергается в эту бездну мучений и хаос погибели, откуда трудно взойти находящимся в муках, чтобы перейти на землю праведных. Поэтому они предпочли бы ужасным образом в огне обратиться в пепел, чем ввергнуть себя в эту страшную пропасть. Итак, желающие быть там по смерти, достойны многих слез и рыданий, так как, будучи совершенно бесчувственны, подобно бессловесным животным, они сами себе накликают погибель и сами себя прельщают.

Ты, Христос,- Царство Небесное, Ты - земля кротких. Ты - рай зеленеющий, Ты - чертог Божественный, Ты - неизреченная таинница. Ты - общая для всех Трапеза, Ты - Хлеб Жизни, ты - Питие совершенно новое. Ты - и чаша воды, и вода жизни, Ты - для каждого из святых светильник неугасимый. Ты - и одеяние, и венец, и раздаятель венцов. Ты - радость и упокоение. Ты - блаженство и слава. Ты - веселие. Ты и радование. И благодать Всесвятого Духа Твоего, Боже мой, подобно солнцу воссияет во всех святых; и среди них воссияешь Ты - неприступное Солнце. И все они будут озаряемы по мере веры и дел, надежды и любви, очищения и просвещения от Духа Твоего, единый долготерпеливый Боже и Судия всех, для которых в различные обители и места вменятся различные степени светлости и степени любви, и, наоборот, степень созерцания Тебя каждым будет степенью величия его, славою, наслаждением и честью - для различения чудных обителей и жилищ. Это и есть различные палаты, это обители многие (Ин. 14, 2), это блестящие одежды высоких достоинств, разнообразнейшие венцы, драгоценные камни и жемчуга, неувядающие цветы, имеющие чудный вид, это - постели и ложа, столы и престолы и все, что только есть приятнейшего для наслаждения,- было, и есть, и будет созерцание одного Тебя. Итак, если не видящие Твоего света, как сказано выше, и Тобою не видимые, но удаленные от Тебя лишаются созерцания Тебя, заключающего все блага, то где они найдут упокоение? Где найдут беспечальное место? Где вселятся они, не сделавшись правыми? ибо "непорочные будут обитать пред лицем Твоим" (Пс. 139, 14), потому что Ты вообразился в их правом сердце, и они с образом Твоим, Христе мой, обитают в Тебе.

О чудное дело, о дивный дар благости! люди бывают в образе Бога, и в них воображается Тот, Кто для всех невместим,- Бог неизменный и непреложный по естеству, Который благоволит обитать во всех достойных, чтобы каждый имел внутри всего Царя, и самое Царство, и все, относящееся к Царству, и блистал светлее лучей этого видимого солнца, подобно тому как воссиял воскресший Бог мой. И предстоя Тому, Кто так их прославил, они пребудут в изумлении от преизбытка славы и непрерывного возрастания в них Божественной светлости. Ибо преуспеянию вовеки не будет конца, так как остановка или замедление в возрастании положили бы конец Бесконечному, внесли бы постижение совершенно Непостижимого, и Невместимого всеми сделали бы предметом пресыщения. Но полнота и слава света Его будет бездной преуспеяния и началом без конца. Как имеющие Бога вообразившимся внутри, они, святые, предстоят Тому Самому, Кто блистает неприступным светом; таким образом, конец в них является началом славы; излагая же яснее свою мысль, скажу, что в конце они будут иметь начало и в начале - конец. Совершенно Полный, согласись со мною, не нуждается в прибавлении, и устремленные за Бесконечным не достигают конца. Ибо если прейдет это видимое небо, и земля, и все, что на земле (разумей, о чем я сказал), то возможно ли будет уловить место, где ты найдешь конец, не говорю телесный, но сможешь ли ты хотя бы умом обнять полноту бестелесного мира? Он же не мир есть, но воздух, как прежде было, и не воздух, но невыразимое пространство, которое называется "всё" (универс) и есть совершенно бесконечная бездна, отовсюду с разных сторон равно целостная, и это "всё" наполнено Божественным Божеством. Итак, делающиеся причастными Его и в Нем обитающие как могут всего Его обнять, чтобы даже пресытиться Им? Или как, скажи мне, они достигнут конца Бесконечного? Невозможно это и совершенно неосуществимо. Такая мысль совершенно не может и в ум прийти святым, ни здесь, во плоти сущим, ни в Боге преставившимся. Ибо, покрываясь светом Божественной славы, озаряясь, и сияя, и наслаждаясь этим, они с полной и всецелой уверенностью поистине знают, что совершенствование их будет бесконечным и преуспеяние в славе - вечным. Где же будут стоять, недоумеваю я, отпадающие от Бога и далеко отстоящие от Того, Кто везде находится?

И поистине, братия, это - чудо, исполненное великого ужаса, и чтобы хорошо уразуметь его и не впасть в ересь, как бы не доверяя глаголам Божественного Духа, требуется рассуждение ума просвещенного. Хотя и они будут находиться внутри "всего", но поистине вне Божественного Света и вне Бога. Ибо подобно тому как слепцы, не видящие сияющего солнца, хотя и всецело, со всех сторон бывают освещаемы им, однако остаются вне света, удаленные от него чувством и отсутствием зрения, так и Божественный свет Троицы есть во "всем", но грешники, заключенные во тьме, и среди него не видят, его и совершенно не имеют божественного познания и чувства. Опаляемые и осуждаемые собственной совестью, они будут иметь неизреченное мучение и невыразимую скорбь вовеки.

 

* Преп. Симеон говорит здесь о своем духовном отце - Симеоне Благоговейном.

 

 

Гимн 28: Исполненные любви к Богу слова Отца, показывают здесь, какое изменение произошло в нем, как он, вконец очистившись, соединился с Богом и из какого каким стал. К концу он, богословствуя, говорит (еще) и об ангелах.

 

О как безмерно благоутробие Твое, Спасителю! Как Ты удостоил меня соделаться членом Твоим, (меня) нечистого, погибшего и блудного? и как облек меня в светлейшую одежду, блистающую сиянием бессмертия и соделывающую светом все мои члены? Ибо пречистое и Боже­ственное тело Твое все блистает огнем Божества Твоего, растворившись и неизреченно смешавшись [с Ним].

Итак, Ты и мне даровал его, Боже мой, ибо нечистая и тлен­ная сия храмина (тела моего) соединилась с пречистым Твоим телом, и кровь моя смешалась с кровью Твоею; знаю, что я соединился и с Божеством Твоим, и соделался телом Твоим чистейшим, членом Твоим блистающим, членом поистине святым, членом светлым, прозрачным и сияющим. Я вижу красоту (Твою), вижу сияние, (как) в зеркале, вижу свет благодати Твоей, и изумляюсь неизреченному (чуду) света прихожу в исступление, замечая себя самого, из какого каким—о чудо— я стал, и страшусь, и стыжусь себя самого, и как бы Тебя Самого почитаю и боюсь, и совершенно недоумеваю в заботе о том, где бы мне сесть, и к кому прибли­зиться, и где склонить эти члены Твои, для каких дел и деяний мне употребить их—эти страшные и Божествен­ные (члены).

Дай мне, о Творче, и Создателю, и Боже мой, и говорить и делать то, о чем говорю я. Ибо если я не исполняю на деле того, о чем говорю, то я стал медью громко и всуе звенящей (I Кор. 18, 1) и не чувствующей звука ударов. Но не попусти и не оставь, и не дай, Спа­сителю мой, заблуждаться мне жалкому, нищему и стран­ному, должному Тебе десять тысяч талантов (Mф. 18, 24). Но как некогда, так и ныне, Слове, соделай: ибо тогда от наследия и всей земли отеческой, от отца, братьев, матери, своих и чужих, и всех других сродников и друзей Ты отделил меня, Спасе, грешника и худшего всех их, воспринял в пречистые Твои объятия—явив­шегося неблагодарным за Твои благодеяния; так и ныне помилуй меня, Милостиве, так и даже более умилосер­дись ко мне, о Боже мой, и охраняй меня, и обуздывай (неправые) движения духа моего, и сделай меня способным долготерпеливо переносить всякое искушение и печаль жи­тейскую, и что я сам себе причиняю (своим) худым мудрованием, чем искушает меня завистливый бесовский род, и что делом и словом причиняют мне немощные из этих братьев моих.

Увы, и горе мне! так как члены мои губят меня, и чрез них же опять я страдаю, влеком бывая ногами—я, которому главою предназначено быть. Ходя босыми ногами, я исколол их тернием, и сильно страдаю, не вынося боли. Одна из ног моих идет вперед, другая напротив обращается назад; они тащат и влачат меня туда и сюда, я спотыкаюсь и падаю вниз. Итак, я не могу (уже) следовать за всеми. Худо—лежать, но и ходить так еще хуже, нежели лежать, ибо (это) поистине ужасно, так как превосходит всякие иные несчастья.

Дай мне, Господи, сокрушение и плач и сподоби во мраке сей жизни, в этом мире—юдоли скорби поработать Тебе и добре послужить и святые заповеди Твои сохранить.

Благодарю Тебя, что Ты дал мне жить, и знать Тебя, и поклоняться (Тебе), Боже мой. Ибо это есть жизнь, (чтобы) знать Тебя единого Бога, Создателя и Творца всех, нерожденного, несозданного, единого безначального, и Сына Твоего, от Тебя рожденного (Иоан. 17, 3), и исходящего (от Тебя) Всесвятого Духа — всехвальную Троичную Еди­ницу, Которой поклоняться и благочестно служить—превосходнее всякой иной славы, назвал ли бы ты земную (славу) или небесную.

Ибо что есть слова Ангелов, Архангелов, Господств, Херувимов и Серафимов и всех прочих небесных воинств, (что есть слава их), или свет бессмертия, или радость, или сияние жизни невещественной, как не единый свет Св. Троицы, нераздельно трояко разделяемый, кото­рый един в трех лицах и недоведомо познаваем, поскольку Он хочет. Ибо невозможно, чтобы тварь так знала Творца всего, как Он Сам Себя знает по естеству; по благодати же видят Его и разумеют все Ангелы и всякая тварная природа, не постигая, но ра­зумея, поскольку Свет этот пожелает быть познанным или явиться слепым, а также и видящим, конечно. Ибо и глаз без света не видит, но зрение он получает от света, так как он им произведен. Назовешь ли ты телесное или бестелесное, найдешь, что все Бог сотворил, что на нёбесах (о чем бы ты не услышал), что на земле и что в безднах. И для всего этого единою жизнью и славой, единым желанием и единым царством, богатством, радостью, венцом, победой, миром и всяким иным благолепием является познание Начала и При­чины, от Которой все произведено и произошло. Она есть составление вышнего и нижнего. Она—упорядочение всего умопостигаемого, Она — уяснение всего видимого. Ее имели крепким стоянием Ангелы, обогатившиеся еще большим познанием и страхом, когда они увидели падение сатаны и прельщенных с ним самомнением. Ибо которые только забыли Ее, те и пали, поработившись превозношением; те же, которые напротив имели Ее в разуме, возвысились страхом и любовью, прилепившись ко Вла­дыке своему. Поэтому познание власти (Господней) умно­жило (в них) также и любовь, так как они увидели еще более блистательный и яснейший свет Св. Троицы; а это опять отражало всякую иную мысль и делало неизмен­ными тех, которые, получив в начале изменяемую при­роду, пребывают на высоте небожителей.

 

 

Гимн 33. Благодарение Богу за бывшие от Него благодеяния, и просьба научить, ради чего сделавшимся совершенными попускается терпеть искушения от бесов, и об отрекающихся от мира - наставление, изреченное от лица Божия.

 

Ты, создавший меня. Боже мой, знаешь нищету мою, мое сиротство и одиночество, видишь немощь мою, и бессилие мое известно Тебе, но Ты видишь и знаешь все.

Воззри на сердце смиренное и сокрушенное, воззри на меня, в отчаянии приближающегося к Тебе, Боже мой, и подай свыше благодать Твою, подай Духа Твоего Божественного, подай Утешителя, пошли, Спасе, как обещал Ты, ниспошли и мне ныне, сидящему в горнице, поистине, Владыко, превыше всех земных вещей и вне всего мира ищущему Тебя и чающему Духа Твоего.

Не медли, Милосердный, не презри меня, Милостивый, не забудь ищущего Тебя с жаждущей душою, не лиши жизни недостойного ее, не отвратись и не оставь меня, Боже. Я уповаю на благость Твою, на милосердие и человеколюбие Твое.

Я не понес трудов, не совершил дел правды, никогда не сохранил ни одной из Твоих заповедей, но блудно провел всю свою жизнь. Однако Ты не презрел меня, но Сам, взыскав, обрел меня, возвратил заблудшего от пути заблуждения и, возложив, Христе, на пречистые Твои плечи, через свет благодати Твоей понес меня, Милостивый, совершенно не дав мне почувствовать утомления, но, как бы покоящемуся на колеснице, дал мне легко пройти по неровным путям, пока не возвратил в ограду овец Твоих и не присоединил к рабам Твоим.

Проповедуя милосердие Твое, восхваляю благоутробие и благодарно удивляюсь богатству Благости Твоей. Но, будучи, как сказано, призван Тобою, Боже мой, и являясь ныне всецело, как полагаю, рабом Твоим, устремленный к свету и прилепившийся к Тебе, объятый желанием к Тебе и связанный любовью, я недоумеваю, изумляюсь и не могу понять, почему скорбь и теперь касается жалкой души моей, отчего вкрадывается печаль и всего меня волнует, почему скорбь о земном лишает меня Твоей сладости, Боже мой, и лишает радости.

Зачем Ты, Блаже, оставляешь меня, столь глубоко падшего и согрешившего или чем-нибудь прогневавшего Тебя еще более, Христе мой, чтобы я еще сильнее печалился, чем прежде, когда душа моя была одержима страстями? Скажи и научи меня ныне глубине судеб Твоих, скажи, Владыко, и не презри меня, говорящего, хотя и недостоин я,- Ты, некогда разделявший трапезу с грешниками и блудницами и вечерявший с блудниками и мытарями.

На это Владыка мой ответил: Взяв тебя на руки, как младенца, Я унес тебя от мира; ты знаешь, конечно, о чем Я говорю. Я тебя пеленал и вскармливал молоком, превосходящим всякую пищу и питье, ибо дела Мои совершенно неизреченны и неизъяснимы. Я отдал тебя воспитателю (ты знаешь, о ком говорю Я), и он усердно ухаживал за тобою, как за малым мальчиком, растущим час от часу, и как должно воспитал. Потом ты сделался уже отроком, но ты сам знаешь, как Я всегда был с тобою, совозрастал в тебе и покрывал тебя, пока ты благополучно не миновал всех возрастов.

Итак, будучи ныне не юным, поистине став мужем совершенным и склоняясь уже к старости, как ты хочешь, чтобы и теперь тебя держали на руках, как ребенка? как просишь, чтобы тебя снова пеленали и носили? как хочешь питаться молоком и иметь воспитателя? не краснеешь ли ты, говоря это, скажи Мне?

Будучи мужем, сам служи другим и воспитывай, заботясь обо всем, что служит к их возрастанию. Врагам сопротивляйся и, поражаемый, тоже поражай. Ты понимаешь, о каких врагах Я тебе говорю,- о полчищах бесов. Начинай бить их беспощадно; падая, снова вставай и на стрелы противников отвечай стрелами, не щадя стреляющих и злоумышляющих против тебя. Но когда они пытаются уязвить тебя отчаянием, сами пусть будут уязвлены твоею надеждой, как бы пущенной тобою стрелой. Бьющие тебя гневом, как кулаками, и возбуждающие к ярости, будучи поражаемы в лицо твоею кротостью, пусть будут отброшены далеко от твоего жилища.

Ведь разве ты, как сказал Я, ребенок или мальчик? разве душа твоя и ныне бессильна? разве ум твой и ныне слаб для сопротивления? Ты умеешь и убегать от врагов и, напротив, побеждать их. Ибо ты и сражаясь имеешь Меня помощником и защитником, и в бегстве находишь во Мне крепкий и державный покров.

О чем же из земных вещей ты печалишься? о какой из них, скажи Мне? о золоте, или серебре, или о драгоценных камнях? но что светлее Меня? или что сияет яснее? или какой камень, как Я, совершенно неоценим? Не лишение ли имений, или нужда в хлебе, или недостаток в вине совершенно смущают тебя? И какой есть иной рай, кроме Меня? или земля дольнего и преходящего подобна земле кротких? А какой хлеб или какое вино в мире можно изготовить подобные благодати Моей, и Божественному Духу, и Хлебу Жизни - Телу и Крови Моей, которые Я подаю ядущим Меня с чистым сердцем, несомненной верой, со страхом и трепетом, и пиющим умно и сознательно? Какое блаженство, какая радость, какая слава на земле, скажи Мне, больше того, чем видеть Меня одного, чем созерцать Меня одного, как бы в зеркале и гадании, и видеть одно только сияние славы Моей, и через него научиться этому и большему того, чем точно знать, что Я - Бог и Создатель всего, и разуметь, что человек, сидящий в глубочайшем рве, примирен со Мною и, превзойдя чин наемника и рабский страх, непосредственно, как друг с другом, беседовать со Мною, без труда служа Мне, с любовью угождая и приближаясь ко Мне через послушание заповедям.

Я говорю не о деяниях тех, которые наемнически служат мне и рабски приходят ко Мне, но о деяниях друзей, близких Моих и сынов Моих, и эти деяния, запиши кратко, следующие:

считать себя ничтожнее всех в мире, поистине худшим не только сподвижников и мирских людей, но даже и язычников;

незначительное нарушение одной малейшей заповеди считать отпадением от Жизни Вечной;

на малых детей смотреть как на совершенных мужей, почитать их и кланяться им, как людям знаменитым, и слепых тоже чтить, потому что Я вижу действия всех людей.

Ради Меня и это делать, что опять запиши:

совершенно не иметь в сердце против кого-либо даже легкого раздражения или малого подозрения;

 из сострадания молиться от души и со скорбью сердца за всех согрешающих против тебя, равно и против Меня отваживающихся на то же, со слезами прося об их обращении;

вместе с тем благословлять проклинающих тебя и хвалить постоянно злословящих тебя по зависти,

обижающих считать как бы благодетелями,

об упрямых же и не повинующихся тебе плакать и беспрестанно рыдать, как о совершенно отвергающихся Меня, своего Владыки, не переставая, однако, увещевать их. Ибо "кто принимает вас, принимает Меня",-сказал Я (Мф. 10, 40),-и "слушающий вас Меня слушает", конечно (Лк. 10, 16).

Кто же не внимает с трепетом словам и увещаниям вашим и не исполняет их даже до смерти, тот не приобщится и Моей вечной славы, не будет соединен со Мною, распятым на Кресте и послушным Отцу даже до смерти; такой не будет поставлен одесную и не сделается сонаследником тех, которые сами себя распяли.

Впрочем, не переставай увещевать их, не переставай оплакивать, не переставай искать спасения их, чтобы, если они послушают тебя и обратятся, ты принял их, как братьев, приобретая в лице их члены свои, и привел бы их ко Мне, как послушных и родных, чтобы и Я через тебя воспринял их и прославил, и с тобою, как дар, принес ко Отцу Моему.

Если же они не отрекутся от своей воли и не презрят душ своих, как сказал Я, если не сделаются мертвыми для своих желаний, живя в этой жизни по твоей воле и через твою волю исполняя Мою, то и тогда ты не потеряешь награды и не лишишься ее, но вместо одной Я воздам тебе двойную награду, так как хотя они и не слушали тебя, ты, однако, не перестал говорить, но скорее согласился быть ненавидимым, отвергаемым и презираемым ими, как и Я некогда был и ныне ненавидим ими и им подобными.

Я желаю, чтобы Мне служили такими делами; такими и им подобными и ты старайся угождать Мне, ибо Я весьма радуюсь им. Не желай лучше быть праздным и никогда не предпочитай пользе души своей чего-либо другого в мире. Ибо какую пользу получит тот, кто приобретет мир или находящихся в нем наставит и научит и всех спасет, если сам не спасется?

Итак, кто это или каким образом, спасая других, не спасет, но погубит, несчастный, душу свою? Тот, кто разоряет заповедь Мою, Владыки всех, и, как бы попирая и обходя ее, нарушает законы Мои и преступает повеления. Находясь вне двора заповедей Моих и вне ограды их, если он и спасет мир и живущих в мире, то и тогда будет чужд Мне и далек от овец Моих, в особенности же как разоривший ограду двора и давший овцам выход не через единственную дверь, а зверям - неправый вход: он понесет невыразимое мучение за всех овец и будет рассечен надвое и, преданный огню и тартару, будет, несчастный, добычей червей.

Так сказал Отец через Сына и изрек Дух, Который есть уста Владыки. Ангелы, услышав, восхвалили непрестанными гласами, праведники присоединились и сказали: праведен суд Твой и истинно решение, ибо беспристрастно судил Ты, о Боже Всемилостивый. В самом деле, как всецело явится Твоим сонаследником и сообщником тот, кто не оставил своей воли и не предпочел воли того, кто заменяет лицо Твое, как Твоей Верховной, и не исполнил безусловно, как Сам Ты, Милостивый, исполнил волю Отца Твоего, в особенности же кто обещался до смерти ни в чем не творить своей воли, не прилепляться и не предпочитать плоти и крови, то есть родства и естественных связей, врожденной любви *, снова связывающей находящихся на земле с тем, от чего они отреклись, и всецело обращающей их вспять?

Мученики возгласили: поистине праведный суд. Ибо когда кто охотно предал себя на мученичество, тот отнюдь не должен даже на краткое (время) внимать голосу сродников, жены и детей, которые, придя, (начинают) с плачем говорить следующее: не жаль ли тебе детей своих? и ты, бессердечный, не пожалеешь вдовства жены своей? ни нищета их не преклоняет тебя к состраданию? и о погибели их ты не подумаешь и не пожалеешь? Итак, оставляя (детей) сирыми, странниками и нищими и жену свою вдовой, ты предпочитаешь спасти себя одного? и как же ты не будешь осужден более, чем убийца, так как, оставив всех нас на погибель, ты ищешь спасения только своей души? – К (таким) воплям (говорю) он совершенно не (должен) приклонять слуха и (даже) за дары убегать от уз и затвора или, через отречение от Тебя, Христе, освобождать себя от них; как умерший уже, (он должен) оставаться в испытаниях и пребывать в заключении, голоде и жажде, не вспоминая о своих вещах в имениях и не позволяя уму своему, если возможно, даже на краткое (время) удаляться из заключения, но, созерцая в нем Тебя, Владыко всех; и через созерцание (беспрестанно) устремляя к Тебе мысли, (даже) до смерти твердо держаться единой любви к Тебе. А на тех и смотреть даже совершенно не должен он, которые, уклоняясь и отвращаясь Тебя, возвращаются на первую блевотину, к прежним действиям, к заботам о земных вещах, о жене и детях, и ни под каким предлогом не связываться этим, ибо он не владеет уже более своей душой. Поэтому многие рабы Твои, когда Ты отверзал заключения их и совершено разрешал телесные узы, отнюдь не хотели уходить прочь и бежать; но оставались, будучи как бы связанными. Так и ныне, Спасителю, есть в мире такие, которые, отрекаясь мира и вместе с тем всех сродников, друзей и прочих (людей) и всех вещей в мире, а прежде всего этого своей воли, совершенно не имеют уже более власти над собой, но хотя и не бывают возбраняемы игуменами (пользоваться ей), однако должны хранить договор с Тобой – Владыкой. Ибо не людям, но Богу они обещались хранить послушание и покорность к игуменам и ко всем вместе с ними подвизающимся в обители братиям. Поэтому они должны жить в монастыре, как бы на уединенном острове, находящемся среди моря, считая, что весь мир стал для них совершенно недоступным, словно вокруг всего монастыря их утверждена великая пропасть, так что ни находящиеся в мире не (могут) перейти в монастырь, ни живущие на острове – переправиться к тем, которые – там, и, с пристрастием глядя (на них), удерживать в сердце или в уме воспоминания о них; но, как мертвые к мертвым, они, и обладая чувством, должны относиться к ним без ощущения, делаясь (таким образом) поистине как бы добровольно закланными агнцами.

Услышав эти всесвятые слова мучеников, исполненные вожделения и любви к Владыке, Херувимы восхвалили (Господа) и в страхе сказали: слава Тебе, Царю, слава Тебе, Всемилостиве, показавший на земле мучеников без тиранов (и гонителей), которые через одну любовь к Тебе ежечасно предают себя на мучения. Поистине, сказал опять Отец через Сына и (присовокупил) Дух, (любящие Бога всем сердцем и) постоянно пребывающие (в любви к нему одному) и ежечасно умирающие своей волей – эти суть и искренние друзья (Мои) и сонаследники, они – и мученики по одному произволению, без скобления, без виселиц, костров и котлов, без сожигания огнем и рассекания мечами. На это премирные чины все вместе с ликованием воскликнули: праведен суд Твой, Всемилостиве; да напишется он и да запечатлеется ныне и во веки.

 

* Здесь понимается главным образом любовь родителей к детям и детей к родителям.

Гимн 34. Что значит выражение "по образу", и справедливо человек признается образом Божиим. И о том, что любящий врагов, как благодетелей, является подражателем Бога, а потому, соделавшись причастником Духа Святого, он бывает богом по усыновлению и по благодати, будучи познаваем одними теми, в которых действует тот же Дух Святой.

 

Слава, пение, хвала и благодарение приведшему всю тварь из небытия в бытие одним словом и волею Своею, Богу всяческих, поклоняемому в Троице ипостасей и во едином существе. Ибо един Бог - Троица Святая, Пресущественная сущность, единая в трех Лицах и трех Ипостасях, неразлучных и не раздельных, одно естество, одна слава, одна сила и одна воля. Она одна Творительница всего.

Она, образовав всего меня из глины и дав душу, поселила меня на земле и дала смотреть на свет, а в нем видеть и этот чувственный мир, солнце, луну, звезды, небо и землю, море и все, что есть среди них. Она дала мне и ум, и слово. Но будь внимателен к нашему слову. Итак, по образу Слова нам дано слово, то есть разум, ибо словесные - от Слова безначального, несозданного, неуловимого и Бога моего. Поистине по образу Его душа всякого человека - словесный образ Слова. Каким образом? - скажи мне и научи меня.

Внимай Самому Слову. Бог Слово от Бога и совечен Отцу и Духу. Таким же образом и душа моя является по образу Его. Ибо, обладая умом и словом, она имеет их по существу нераздельными и неслиянными, равно и единосущными. Эти три * суть одно в соединении, но вместе и в разделении, будучи всегда и соединены, и разделены (ибо они соединяются неслиянно и разделяются нераздельно). Если ты удалишь одно из трех, то вместе удалишь, конечно, и всех. Ибо душа неразумная и бессловесная равна будет душе бессловесных; но и без души не может существовать ни ум, ни слово.

Итак, по образу точно так же помышляй и о Первообразе. Без Духа не будет ни Отца, ни Слова Его. Отец же есть Дух, и Сын Его - Дух, хотя Он и облекся в плоть; и обратно, Дух есть Бог, ибо по естеству и по существу оба они ** суть едино, подобно тому как ум, душа и слово. Но Отец неизреченно родил Слово. И подобно тому как ум - от души моей, лучше же - в душе моей, так и Дух от Отца, лучше же - в Отце и пребывает, и исходит от Него неизъяснимым образом. И опять, подобно тому как ум мой всегда рождает слово, произнося и испуская его и делая известным для всех, однако не отделяется от него, но и рождает слово и внутри его содержит, так, разумей, и Отец родил Слово, потому что Он вечно рождает. От Сына же никоим образом не отделяется Отец Его, но видится в Сыне, и Сын в Нем пребывает.

Этот верный образ, хотя он и не ясен, показало и изобразило наше слово; но ты никогда его не увидишь и не уразумеешь, если прежде не очистишь свой образ и не омоешь от скверны, если не извлечешь его, засыпанного страстями, и не отрешь совершенно, и не разоблачишь также, и не убелишь, как снег. Когда же сделаешь это, хорошо себя очистив, и станешь совершенным образом, то Первообраза еще не увидишь и не уразумеешь, если Он не откроется тебе через Духа Святого, ибо всему научает Дух, сияющий в неизреченном свете. Насколько возможно уразуметь мысленное, Он умно покажет тебе все мысленное, насколько можешь ты видеть, насколько доступно для человека, по мере душевного очищения твоего, и ты уподобишься Богу тщательным подражанием делами: целомудрием *** и мужеством, но вместе с тем и человеколюбием, терпением искушений и любовью к врагам. Ибо в том и состоит человеколюбие, чтобы ты благодетельствовал врагам и любил их, как друзей и как истинных благодетелей, чтобы молился за всех, обижающих тебя, и имел сердечную любовь равно ко всем, и добрым, и злым, и за всех повседневно полагал свою душу, за спасение, быть может, одного, а если возможно, то и всех.

Это сделает тебя, чадо, подражателем Владыки и покажет истинным образом Создателя, подражателем во всем Божественному совершенству. Создатель же- внимай, о чем я буду говорить тебе,- пошлет тогда тебе Божественного Духа, не другую душу, отличную от той, которую ты имеешь, но вдохнет в тебя, говорю, Духа от Бога, и Он вселится и будет существенно обитать, и просветит, и сделает светлым, и всего тебя переплавит, тленное сделав нетленным, вновь переплавив, повторяю, обветшавшую храмину души твоей. Вместе с ней Он и все твое тело сделает совершенно нетленным и сделает тебя богом по благодати, подобным Первообразу.

О чудо! О таинство, неведомое для всех, одержимых страстями: неведомое сластолюбцам, славолюбцам, гордым, гневливым, злопамятным, плотолюбцам, сребролюбцам, неведомое завистливым, злоязычным, лицемерам, чревоугодникам, тайноядцам, пьяницам и блудникам, неведомое празднословным, сквернословам, беспечным, ленивым, неведомое нерадящим о ежечасном покаянии, не плачущим постоянно и повседневно, неведомое непокорным, прекословящим, живущим в свое удовольствие и по своим правилам, мнящим, что они есть нечто, когда они - ничто (Гал. 6, 3), величающимся и радующимся высокому росту или крепости тела, красоте или какому бы то ни было иному украшению, неведомое не взыскавшим чистоты сердца, не просящим с теплотой сердечной и пламенной ревностью восприятия Божественного Духа, неведомое неверующим, что Он и ныне подается желающим и ищущим воспринять Божественного Духа, ибо неверие не допускает и отгоняет Божественного Духа. Кто не верует, тот и не просит, не просящий не воспринимает, а кто не воспринял Духа Святого, тот мертв; о мертвом же кто не восплачет, так как он, будучи мертв, думает, что жив? Мертвые мертвых никоим образом, конечно, не могут ни видеть, ни оплакивать; живые же, видя их, оплакивают. Ибо они видят необычайное диво: умерщвленных - живыми и даже ходящими, слепых - мнящих, что они видят, и поистине глухих - думающих, что они прекрасно слышат. Но живут ведь они, и видят, и слышат, как скоты, мыслят, как неразумные, с чувством бесчувственным, в умерщвленной жизни. Ибо можно жить и не живому, можно и зрячему не видеть, и слышащему не слышать.

Как же это, скажи мне? Скоро скажу. Те, которые живут по плоти, те, которые смотрят только на здешние предметы и слушают Божественные глаголы одними только плотскими ушами,- все они по Духу глухие, слепые и мертвые. Ибо они совершенно не от Бога родились, чтобы могли жить. Да и Духа они не восприняли, ни очами не прозрели, ни Божественного Света не видели.

Как же, скажи мне, таковые называются христианами? Послушай божественного Павла, ясно раскрывающего тебе это, или, лучше, Христа, говорящего:

"Первый человек - из земли, перстный; второй человек - Господь с неба" (1 Кор. 15, 47). Внимай сказанному. Итак, каков первый, перстный, такими и все рождаются от него - перстными. А каков Христос, Небесный Владыка, такими- небесными -являются и все уверовавшие в Него (1 Кор. 15, 48), свыше родившиеся и крестившиеся Духом Всесвятым. Божествен.- родивший и воистину Бог, таковы и рождающиеся от Него, от Бога - боги по усыновлению "и сыны Вышнего все" (Пс. 81, 6), как говорят Божественные уста. Слышал ли слова Бога? Слышал ли, как Он различает верных от прочих? Как Он дал рабам Своим знак и примету, чтобы они не обольщались речами чуждых учителей? Первый, говорит, от земли, так как он создан перстным, второй же человек, Владыка всех, сошел с Небес. Первый своим преступлением сделался для всех людей причиной смерти и тления. Второй даровал миру, да и ныне всем верным подает свет, жизнь и нетление. Слышал ли, что говорит тебе таинник Небес? Слышал ли Христа, говорящего через него и научающего людей, каковы уверовавшие в Него и являющие веру делами?

Итак, после этого нисколько не сомневайся, если ты христианин, что каков небесный Христос, таким и ты должен быть. Не будучи же таковым, как станешь ты называться христианином? Ибо если каков Владыка, то есть небесный, таковы, говорит, и уверовавшие в Него, совершенно небесные, то мудрствующие о мирском и живущие по плоти - не от Бога Слова, свыше нисшедшего, но, конечно, от перстного человека, созданного из земли. Так мудрствуй, так будь настроен, так веруй и ищи того, чтобы и тебе стать таковым - небесным, как сказал Пришедший с Небес и Дающий жизнь миру. Он есть Хлеб, нисходящий оттуда; ядущие его никогда не увидят смерти (Ин. б, 33; 50-51). Ибо, будучи небесными, они вечно пребудут нетленными, отрясшими смерть, облекшимися в нетление и прилепившимися к жизни. Так как они становятся бессмертными и нетленными, то и называются небесными. Ибо кто от века из сынов Адамовых был назван таковым, прежде чем сошел с небес Владыка всех небесных и земных? Он воспринял нашу плоть и дал нам Божественного Духа, как мы многократно говорили, и этот-то Дух как Бог все и подает нам. Что же это все? То, о чем я неоднократно говорил, да и теперь скажу.

Дух бывает как бы Божественной и световидной купелью; найдя достойных. Он всецело объемлет их и заключает внутри. Но как я изреку это, как опять достойным образом выскажу то, что бывает? Дай мне слово, Ты, даровавший мне душу, Боже мой!

Итак, кого Божественный Дух воспримет внутрь Себя, тех Он как Бог всецело воссозидает, обновляет и чудным образом делает новой тварью. Как и каким образом? Подобно тому как огонь не перенимает от железа черноты, но сообщает ему все, что сам имеет, так и Божественный Дух, совершенно не приобщаясь их нечистоты, как нетленный и бессмертный, уделяет им нетление и бессмертие. Будучи Светом незаходимым. Он соделывает светом всех, в кого вселится; являясь Жизнью, Он всем им подает жизнь. Как соестественный Христу и единосущный, как единославный и соединенный с Ним, Он и их соделывает совершенно подобными Христу. Ибо Владыка не завидует тому, чтобы смертные через Божественную благодать являлись равными Ему, и не считает Своих рабов недостойными уподобиться Ему, но утешается и радуется, когда видит нас, происшедших от людей, такими по благодати, каким Он был и является по естеству. Так как Он благодетель, то хочет, чтобы и мы были такими, как и Он. Ибо если мы не таковы, не в точности подобны Ему, то как соединимся с Ним, как сказал Он, как пребудем в Нем, не будучи такими? И как Он в нас пребудет, если мы не подобны Ему? Итак, точно зная это, постарайтесь воспринять Божественного Духа от Бога, чтобы вам сделаться такими, как показало это слово,- небесными и Божественными, как сказал Владыка, чтобы и сделаться Царства Небесного наследниками навеки. Если же вы не будете или не сделаетесь здесь такими, небесными, как сказал я, то, как думаете обитать с Ним на Небе? Как думаете войти в Царствие с небожителями, и воцариться, и сопребывать с Царем всех и Владыкой? Итак, ревностно подвизайтесь все, чтобы сподобиться нам быть внутри Царства Небесного и соцарствовать со Христом, Владыкою всех, Которому подобает всякая слава с Отцом и Святым Духом во веки веков. Аминь.

 

* То есть душа, ум и слово.- Примеч. пер.

** То есть Бог и Дух.- Примеч. пер.

*** То есть целомудрием в собственном смысле, иначе сказать: здравомыслием (целостной мудростью).- Примеч. пер.

Гимн 35: Просительная и вместе благодарственная молитва (св. Отца) к Богу за излитые на него (благодеяния).

 

Дай мне, Господи, разумение, дай мне ведение, научи и меня, Господи, творить Твои заповеди. Хотя и согрешил я, как человек, и даже более, чем человек, как Ты знаешь, но Ты по свойственному Тебе, Боже мой, благоутробию помиловал меня нищего и сирого в миpe и соделал, Владыко, то, что одному Тебе ведомо. Отделив и восприняв меня, Благоутробне, от отца и братьев, сродников и друзей, от земли происхождения и родительского дома моего, как бы из мрачного Египта и преисподних ада (ибо так Ты дал мне худому рабу Твоему помышлять о них и говорить с разумением), и держа Твоею страш­ною рукою, Ты привел меня к тому, кому благоволил стать отцом моим (на земле), и повергнул к стопам и объятиям его. А он привел меня к Отцу Твоему, Христе мой, и чрез Духа к Тебе, о Троица — Боже мой! Когда я с плачем, подобно блудному {сыну.), припал (к Тебе), Слове как Сам Ты знаешь, так как Ты научил меня - то Ты и меня (также) не счел недостойным на­звать Твоим сыном.

О недостойные и нечистые уста! о бедный словами язык, затрудняющийся славословить Тебя и благодарить и повествовать о Твоих благодеяниях, которые Ты сотворил со мною сирым и странным, странником на земле! ибо Твои (суть) странники миpa. А что Твое и Твоих, того ни очи не видят, ни язык не может изречь, ни мир—вместить. Поэтому, Владыко, и ненавидит нас миp, гонит, злословит, завидует, неистовствует, убивает и на все способен против нас, когда попадает на таковых. Мы же, по благоволению Твоему смиренные рабы Твои, в немощи—сильны, в бедности богаты и во всякой скорби радуемся, будучи вне миpa. Мы — с Тобою, Владыко, тела же (наши) удерживает мир. Итак, обольщается он—слепой, удерживая одно брение, так как и его не приобретет он, ибо при последней трубе (I Кор. 15, 52) Ты сделаешь, как обещал, и его духовным, и тогда он один с единомысленными и слепыми миролюбцами своими приобретет собственное зло.

 

 

Гимн 41: Точное Богословие о неуловимом и неописуемом Божестве, и о том, что Божественное естество, будучи неописуемо (неограниченно), не находится ни внутри ни вне вселенной, но и внутри и вне есть, как причина всего, и что Божество только в уме уловимо для человека неуловимым образом, как лучи солнца для глаз.

 

О Троица, Создательница всех, о Единица начальнейшая!
О Боже мой Единый, единым по естеству неописуемый, непостижимый в славе, неизъяснимый в делах, Существо неизменное, о Боже - жизнь всех!
О превысший всех благ, о Начало Безначального Слова,
Пребезначальный Боже мой, Который никоим образом не произошел,
но был не имеющим начала, как найду я всего Тебя, носящего меня внутри? кто даст мне удержать Тебя, Которого и я ношу внутри себя? как Ты и вне тварей, и, напротив, внутри их, если Ты - ни внутри, ни вне?
Как неуловимый, Я не внутри, а как уловимый, не вне нахожусь;

Будучи же неограничен - ни внутри, ни вне.
Ибо Творец внутри чего может быть или же вне чего, скажи мне?
Я все ношу внутри, как содержащий всю тварь, а нахожусь вне всего, будучи отделен от всего.
Ибо Творец тварей как не будет вне всего?
Существуя прежде и наполняя все, как исполненный всем, как не буду существовать Я, и создав все? пойми, о чем Я вещаю тебе.
Создав всю тварь, Я отнюдь не переменил места и не соединился с созданиями. Если же Я неограничен, то где, скажешь ты, нахожусь Я когда-либо, не телесно, говорю тебе, но, пойми Меня, мысленно?

Ища же Меня духовно, ты найдешь Меня неограниченным, а потому опять - нигде, ни внутри, ни вне, хотя и везде во всем, бесстрастно и неслиянно, а потому вне всего, так как Я был прежде всего.
Но оставим всю эту тварь, какую видишь ты, потому что она не причастна разуму и справедливо не имеет близости к Слову, будучи лишена всякого ума. Итак, сродное животное дадим слову премудрости, дабы как ум к премудрости и слово сродно и близко к Слову, превыше слова, так и это создание имело благое общение с Создателем, как являющееся по образу Создателя и по подобию. Какое же это я разумею животное?
Я сказал тебе, конечно, о человеке, словесном (разумном) среди бессловесных, так как он двояк из двух: чувственного и умопостигаемого.
Он один среди тварей знает Бога; для него же одного в силу ума Бог уловим неуловимо, видится невидимо и держится недержимо.
 Как это уловимо и неуловимо? и как в смешении и без смешения?
Каким образом? скажи и изъясни мне это!

* Отсюда и до конца гимна преподобный Симеон снова, по-видимому, ведет речь от своего лица, обращаясь по временам с разъяснениями к слушателю или читателю и отвечая на предполагаемые его возражения и недоумения.- Примеч. пер.

 

Как изъясню я тебе неизъяснимое? Как изреку неизреченное? Однако внимай, и я скажу.
Солнце испускает лучи - я говорю тебе о чувственном солнце,
ибо другого ты еще не увидел; итак, ты смотришь на лучи его,
и они уловимы для глаз твоих; свет же очей твоих пусть будет соединен с твоими очами. Теперь ответь мне на вопрос: как свет твой соединен с лучами?
В несмешанном ли смешении, или они слились друг с другом?
Знаю, ты назовешь их не смешанными и признаешь смешанными.
Свет этот, скажи мне, и уловим, когда глаза открыты
И хорошо очищены; но он же, если ты закроешь их,
Тотчас и неуловим: в слепых он не пребывает,
Зрячим же соприсутствует; когда же заходит, то и последних
Оставляет как бы слепыми, ибо ночью человеческие
Глаза не видят. Итак, выглядывая через них, душа
Видит свет. А когда нет света,

Она находится совершенно как бы во тьме; когда же восходит он,
Тогда она видит, во-первых, свет, а во свете и все прочее.
Но, имея свет, ты, собственно, не имеешь, ибо потому и имеешь, что видишь.
Не будучи же в состоянии удержать или взять его руками своими,
Ты отнюдь не думаешь, что нечто имеешь. Ты простираешь свои ладони,
Их освещает солнце, и ты думаешь, что держишь его.
Я утверждаю, что тогда ты имеешь его; вдруг ты снова сжимаешь их,
Но оно неудержимо, и, таким образом, ты опять ничего не имеешь.
Простое просто удерживается, но его нельзя сжать, удержав.
Хотя и телом по природе мыслится этот свет
Видимого солнца, однако он неделим.
Итак, скажи мне, как бы ты ввел его в дом свой?
Как сможешь удержать, как удержишь неуловимое? Как все его приобретешь, отчасти или всецело?
Как часть его получишь и в недре сокроешь?
Конечно, скажи мне, это никоим образом и никогда невозможно.
Итак, если природу того, о котором говорю я и которое Творец повелением
Произвел, как светильник, чтобы оно светило всем в мире,
Ты совершенно не можешь изречь или исследовать,
Каким образом оно есть тело - не бестелесно же оно, разумеется?
Как оно уловимо неуловимым образом и как смешивается без смешения?
Как через лучи видимо бывает и освещает тебя ими?
То, на которое если ты ясно посмотришь на все, то оно скорее
ослепит тебя; даже и о свете очей твоих ты затруднишься сказать мне,
Как без другого света он совершенно не может видеть?
А соединяясь со всяким светом, видит все, как свет;
Отделяясь же от других светов, он пребывает совершенно бесстрастным,
Так же, как и соединяясь со светом, весь светом бывает;
И это соединение их невыразимо и неслиянно,
Подобно же и отделение неуловимо -
То как же (можно) всецело исследовать природу Творца всех?
Как изречь мне? как выразить? как посредством слова представить?
Воспринимай все верою, ибо вера не сомневается;
Вера поистине не колеблется. Однако, как говорю я, Он есть все,
Ясно говорю тебе - все и никоим образом ничто из всего.
Творец всего есть Божественное естество и премудрость;
И как ведь не будет во всем то, что есть ничто из всего?
Будучи же причиною всего. Он везде есть во всем
И весь все наполняет по существу и по естеству,
Равно и по Ипостаси Бог везде есть, как жизнь и податель жизни.

И в самом деле произошло ли что-либо, чего Сам Он не произвел, вплоть до комара, согласись со мною, и паутины паука? ибо откуда, скажи, таковою
тканью снабжается тот, кто не прядет, но неутомимо каждый день выпрядает, будучи мудрее рыбаков И всех птицеловов?

Распростирая свои нити и издали завязывая их, он среди них, наконец,
Как бы сеть, ткет на воздухе западню и, сидя, сам поджидает добычу,
Не поймается ли откуда-либо попавшее нечто крылатое.
Итак, Тот, Кто простирается Промыслом даже до всего этого,
Как не есть во всем? как не находится со всеми?
Подлинно Он и среди всего есть и вне всего,
Подлинно, Сам будучи Светом, куда бы Он скрылся, наполняющий все?
Если же ты не видишь Его, то познай, что ты слеп и среди света весь наполнен тьмою.
Ибо Он видим бывает для достойных, видится же не вполне,
Но видится невидимо, как один луч солнца;
И уловимым для них бывает, будучи по существу неуловим.
Луч ведь видится, солнце же скорее ослепляет;
И луч его уловим для тебя, как сказали мы, неуловимо.
Поэтому я говорю: кто даст мне то, что я имею?
То есть кто покажет мне все то, что я вижу?
Ибо луч я вижу, но солнца не вижу.
Луч же не солнцем ли для тебя и кажется и видится?
Видя его, я желаю увидеть и всего Родителя (его).
Таким образом, видя, я опять говорю: кто покажет мне то, что я вижу?
И наоборот, имея лучи все внутри дома, я снова говорю: где найду я источник лучей?
Луч же, со своей стороны, другим источником во мне ясно является.
О необычайное чудо чудес! Солнце вверху блистает,
Луч же солнца, напротив, на земле другим солнцем для меня
Является и освещает поистине подобно первому,
И это есть второе солнце; имея его, я и говорю, что имею;
Но созерцая точно так же это другое солнце вдали от себя, я кричу:
Кто даст мне того, кого я имею? ибо они не отделены друг от друга,
Но и совершенно неразлучны и разделены несказанно.
По сравнению со всем много ли я имею? - зерно одно или искру -
И желаю получить все, хотя и все, конечно имею.
О чем это по сравнению со всем ты говоришь мне? как над неразумным,
ты глумишься; перестань глумиться надо мною и не говори: но я все имею,
Хотя отнюдь ничего не имею.- Удивляюсь, как или к чему ты говоришь это?
Послушай, снова скажу я: помысли о великом море и нарисуй в уме моря морей и бездны бездн.
Итак, если ты стоишь лицом к ним на морском берегу, то, конечно, ты скажешь мне, что хорошо видишь воду, хотя всю отнюдь не видишь.
Ибо как бы ты увидел всю воду, когда она беспредельна для глаз твоих
И неудержима для рук твоих? - Сколько видно тебе, конечно, столько
и видишь ты.
Если бы кто спросил тебя: видишь ли ты все моря?
Никоим образом, ответишь ты. А держишь ли все их в горсти?
Нет, скажешь ты, ибо как могу я держать их? Но если бы он
снова спросил тебя:
Не вполне ли ты видишь их? - да, скажешь ты, нечто немногое вижу
И держу морскую воду. Итак, в то время, когда ты держишь руку в воде, имеешь в руке своей и все в совокупности бездны, ибо они не разделены друг от друга; и не все, но лишь немного воды.
Итак, по сравнению со всеми много ли ты имеешь?
Как бы каплю одну, скажи; но всех бездн ты не имеешь.
Так и я говорю тебе, что, имея, я ничего не имею.
Я нищ, хотя и вижу лежащее предо мною богатство;
Когда я насыщусь, тогда голоден; когда же беден, тогда богат;
Когда пью - жажду; и питье весьма сладко;
Одно вкушение его тысячекратно утоляет всякую жажду.
И я всегда жажду пить, пия совершенно без насыщения;
Ибо желаю удержать все и выпить, если бы возможно было,
Все вместе бездны; но так как это невозможно,
То я всегда жажду, говорю тебе, хотя в устах моих всегда находится вода, текущая, изливающаяся и омывающая.
Но, видя бездны, я вовсе не думаю, что пью нечто, желая удержать всю воду; и обильно опять имея всю всецело в руке своей, я всегда нищ,
Имея с малым количеством всю, конечно, в совокупности воду.
Итак, море - в капле, и в ней же опять бездны бездн в совокупности. Поэтому, имея одну каплю, я имею все в совокупности бездны. Капля же эта опять, которую, говорю тебе, приобрел я, вся нераздельна,
Неосязаема, совершенно неуловима, неописуема также,
Неудобозрима вовсе, или она и есть Бог весь.
Если же так и такова для меня эта Божественная капля, то могу ли я думать, что всецело имею нечто? поистине, имея, я ничего не имею.
Скажу тебе снова об этом иначе: вот с высоты светит солнце;
Входя в лучи его, лучше же, обладая лучами, я бегом поднимаюсь вверх, чтобы приблизиться к солнцу.
Когда же, достаточно приблизившись, я думаю прикоснуться, луч ускользает из рук моих, и я тотчас ослепляюсь и лишаюсь того и другого - и солнца и лучей.
Ниспав с высоты, я сижу и опять плачу, ища прежнего луча.

Итак, когда я нахожусь в таком состоянии, он, луч, весь мрак ночи разняв, ко мне, как вервь, с высоты небесной нисходит.
Я тотчас хватаюсь за него, как за уловимый, и сжимаю, чтобы удержать,
Но он неудержим; однако же неуловимо я держу его и иду вверх.

Итак, когда таким образом восхожу я, и лучи совосходят со мною. Превосходя небеса и небеса небес, я опять вижу солнце.
Оно гораздо выше их, но бежит ли оно - не знаю, или стоит - не ведаю. Дотоле я иду, дотоле бегу и между тем не могу достигнуть. Когда же я превосхожу высоты высот и бываю, как мне кажется, превыше всякой высоты, лучи вместе с солнцем исчезают из рук моих,
И я, падая, несчастный, тотчас низвергаюсь во ад.
Таково дело, таково делание у духовных.
У них непрестанный бег сверху вниз и снизу вверх:
Когда упал, тогда бежит, когда бежит, то стоит; склонившись весь книзу, весь есть вверху, обтекая же небеса, снова утверждается внизу.
Начало этого течения конец есть, конец же - начало.
Совершенствование бесконечно, начало же это - опять конец.
Как же конец? - как сказал богословски Григорий:
Озарение есть конец - предел - всех вожделевающих *,

И Божественный свет - упокоение от всякого созерцания.
Поэтому достигший видения его упокоевается от всего и отделяется от тварей, ибо он видит Творца их.
Видящий Его вне всего есть, один с Единым, ничего из всего не видя.

Да молчит же то, что в нем, ибо оно неясно видится и отчасти познается.
Итак, ты поражен, услышав о том, что внутри видимого.
Если же ты поражен этим, то как не покажусь я тебе баснословом,
Изъясняя тебе то, что вне видимого? Ибо совершенно неизреченны
И невыразимы вовсе Божественные вещи и то, что в них.
Да и настоящее слово разве может быть любовию принуждаемо говорить
О вещах Божественных и человеческих? Поэтому, оставив Божественные вещи и поведав тебе нечто из своих, переживаний, я в этом слове покажу тебе путь и закончу.

Познай себя, что ты двояк, и двоякие имеешь очи, чувственные и умные,
Так как два есть солнца и два также света, чувственный и умный.

Если ты видишь их, как и создан ты в начале, то будешь человеком; если же чувственное видишь, а умного Солнца - отнюдь нет, то ты полумертв, конечно.
Полумертвый же и мертвый во всем бездействен.
Ибо если бездействен всяк не видящий чувственно, то не тем ли более не видящий умного света мира?
Он мертв и хуже мертвого: мертвый ничего не чувствует, но какое мучение будет иметь умерший чувством?
Лучше же сказать: он будет как бы вечно умирающим в муках.
Но видящие Творца разве не пребывают живыми вне всего?
Да, они и вне всего живут, и среди всего суть, и видимы бывают всеми, но не для всех видимы.
Ощущая настоящее, хотя и находятся они среди всего, но бывают вне всего, являясь превыше чувства к нему;
Сочетавшись с невещественным, они не ощущают чувственного, ибо очи их хотя и видят, но с нечувственным ощущением.
Каким образом? скажи мне, скоро скажи.

Как видящий огонь не обжигается, так и я вижу нечувственно.

Ты видишь огонь, каков он, и пламя, конечно, видишь, но не чувствуешь боли; но ты находишься вне его и, видя, не обжигаешься, однако видишь с ощущением.

То же самое, пойми меня, испытывает и видящий духовно, ибо ум его, созерцая все, рассуждает бесстрастно. Какую дивную красоту видит он!
Но без похоти. Итак, огонь есть красота, прикосновение - похоть; если ты не коснешься огня, как почувствуешь боль? - никоим образом.
Точно так же и ум: пока не возьмет худого желания, видя золото,
Будет смотреть на него совершенно как на грязь, и на славу не как на славу,
Но как на один из воздушных призраков, и на богатство - как на сухие деревья в пустыне, долу лежащие вместо ложа.

Но зачем пытаюсь я все это рассказывать и изъяснять? Если опытом не постигнешь, то не можешь познать этого.

Недоумевая же в познании, будешь говорить:
Увы мне, как не знаю я этого! Увы мне, скольких благ я лишаюсь в неведении! и будешь стараться познать это, дабы называться гностиком (ведущим). Ибо если себя самого ты не знаешь,
Какого рода и каков ты, то как познаешь Творца?
Как назовешься верным? как даже человеком назовешься, будучи волом, или зверем, или подобным какому-либо бессловесному животному?
А то и хуже его будешь, не ведая Создавшего тебя.
Кто, не зная Его, посмеет сказать, что он разумен, не будучи таковым?

Ибо как разумен тот, кто лишен разума?

Лишенный же разума (слова) находится в разряде бессловесных.

Но упасенный людьми, он, конечно, будет спасен.

Если же не желает, но удаляется в горы и ущелья, то добычею зверей будет, как заблудший ягненок.

Это делай и об этом, чадо, заботься, да не отпадешь.

 

* Преподобный Симеон разумеет здесь, вероятно, следующие слова Григория Богослова: "где очищение, там озарение; озарение же есть исполнение желания для стремящихся к предметам высочайшим..." (13, 258).-Примеч. пер.

 

 

Гимн 46. О созерцании Бога или вещей Божественных, о необычайном действии Духа Святого и о свойствах Святой и Единосущной Троицы. И о том, что не достигший вступления в Царство Небесное не получит никакой пользы, хотя бы он был и вне адских мук.

 

Что это сотворил Ты во мне, о, Боже, Причина всего и Царь?
Ибо что мне сказать или что помыслить?
Хотя и велико видимое мне чудо, но оно неведомо и невидимо для всех.
Какое же это чудо?- скажи мне.
Достоверно скажу: тьмою и тенью, чувственным и чувством.
Вещественной тварью, кровью и плотью держим я, несчастный, и с ними смешан, Спасителю.
Находящегося же в них несчастно и жалостно,
меня обнимает ужас, когда я хочу сказать о том чуде.
Я вижу умно, но где, что и как- не знаю.
Ибо совершенно невыразимо, как я вижу.
Где же вижу- это, думается мне, и известно и неизвестно:
Известно потому, что во мне нечто видится, и, наоборот, вдали является;
Однако же и неизвестно, так как оно вводит меня в некое место, никоим образом и совершенно нигде не находящееся, и заставляет меня забыть мир,
и обнаженным от всего вещественного и видимого даже из тела изводит меня.
Что же совершает во мне это, что и вижу я, как сказал, и не могу высказать?
Слушай и уразумеешь эту вещь.
Итак, она совершенно неуловима для всех, а для достойных и уловима, и сообщима, и преподаваема, неуловимо и неслитно соединена с чистыми,
и срастворена в несмешанном смешении - вся со всеми непорочно живущими.
Она светит во мне подобно лампаде, скорее она видится сперва на Небе,
видится весьма неясно, незримо.
Когда же я с трудом взыщу ее и неотступно стану просить, чтобы воссияла,
то она или яснее видится там же, отделяя меня от дольнего и неизреченно соединяя со светлостью ее, или вся сполна внутри меня является, как шаровидный, тихий и Божественный Свет, безобразный и безвидный, во образе безобразном видимый и говорящий мне следующее:
Зачем ты ограничиваешь Мое присутствие Небесами и там ищешь Меня, думая, что Я там обитаю?
Зачем полагаешь, что Я нахожусь на земле и разглашаешь, что Я пребываю со всеми, определяя, что Я везде нахожусь?
Итак, это "везде" приписывает Мне величину, но Я совершенно не имею величины, ибо знай, что естество Мое превыше величины; а то "на земле" показывает ограничение, но Я, конечно, совершенно неограничен.
Ты слышал ведь, что Я пребываю со святыми Сам весь существом Своим ощутимо, через созерцание и даже приобщение, с Отцом Моим и Божественным Духом, и явно почиваю в них?
Итак, если ты скажешь, что Мы вместе сопребываем в каждом, то сделаешь из Нас многих, разделив на многих;
Если же скажешь, что один, то как один и тот же в каждом, лучше же, как этот один и вверху и внизу?
Как один и тот же будет пребывать со всеми?
Как все исполняющий будет обитать в одном?
Находясь же в одном, как будет и всё наполнять?
Послушай о неизреченных таинствах неизреченного Бога, таинствах предивных и совершенно невероятных.
Есть Бог Истинный, поистине есть.
Это исповедуют все благочестивые.
Но Он ни что не есть из того, что мы вообще знаем, даже ни что из того, что знают Ангелы.
В этом мире Бог, говорю, ни что не есть, ни что из всего, как Творец всего,
но превыше всего.

Ибо кто бы мог сказать, что есть Бог, то есть чтобы сказать, что Он есть то-то или то-то?

Я совершенно не знаю, какой Он, каков, какого рода или Он различен.
Итак, не зная Бога, каков Он по образу и виду, по величине и красоте,
Как я изъясню Его действия?
Как Он видится, будучи невидим для всех?
Как пребывает со всякой тварной природой?
Как обитает во всех святых?
Как наполняет все и нигде не наполняется?
Как Он превыше всего и везде находится?
Ведь этого никто совершенно не может сказать.
Но о Ты, которого никто из людей совершенно не видел, о, Вседержитель, единый преблагоутробный, благодарю Тебя от всего сердца своего, что Ты не презрел меня, во тьме на земле лежащего, но коснулся меня Своею Божественною рукою, увидев которую я тотчас восстал, радуясь, ибо она сияла светлее солнца.
Я старался удержать ее, несчастный, но она тотчас исчезла из глаз моих.
И я снова весь оказался во тьме, упал на землю, плача и рыдая, валяясь и тяжко вздыхая, желая снова увидеть Твою Божественную руку.
Ты простер ее и явился мне яснее, и я, обняв, облобызал ее.
О благость, о великое благоутробие!
Творец дал мне поцеловать руку, содержащую все своею силою.
О дарование, о неизреченный дар!
И снова Создатель взял ее обратно, испытывая, конечно, произволение мое,
люблю ли я ее и ее Подателя, презираю ли все, предпочитая ее, и пребываю ли в любви к ней.
Я тотчас оставил мир и то, что в мире, закрыл все чувства сразу:
очи, уши, ноздри, гортань и уста, умер для всех сродников и друзей,
да, поистине я умер добровольно и взыскал одну только руку Божию.
Она же, увидев, что так сделал, тайно коснувшись руки моей, взяла ее
и повела меня, находящегося среди тьмы.
Ощутив это, я с радостью последовал: быстро бежал я ночью и днем,
шествуя бодро и с усердием.
Идя же, напротив, я был недвижим и тогда более успевал простираться вперед.
О таинства, о победные награды, о почести!
Когда таким образом я бежал среди ристалища, та неизреченная рука Божия настигла меня - так как мой святой отец молился - и, коснувшись жалкой головы моей, дала мне венец победы,

лучше же, сама она стала для меня венцом.
Видя ее, я ощутил неизреченное веселие, неизреченную радость и блаженство.
Ибо как мне было не радоваться, победив весь мир, посрамив князя мира сего
И от руки Божией Божественный венец, лучше же, саму руку Владыки всех
получив, о чудо, вместо венца?
Изливая свет, она виделась мне невещественно, непрестанно и невечерне.
Она простирала мне как бы сосец и сосать молоко нетления обильно давала мне, как сыну Божию.
О сладость, о неизреченное наслаждение'
Она и чашею Божественного Духа и бессмертного потока сделалась для меня, причастившись от которой я насытился той пищею небесной, которою одни Ангелы питаются и сохраняются нетленными, являясь вторыми светами через Причастие первого Света.
Так и мы все Божественного и неизреченного естества соделались причастниками, чадами Отца, братиями же Христа, крестившись Всесвятым Духом.
Но, конечно, не все мы познали благодать, озарение и приобщение, потому что не все таким образом родились, но это едва один из тысячи или десятка тысяч познал в таинственном созерцании;
Все же прочие дети—выкидыши, не знающие Родившего их.
Ибо как дети, крестившись водою или и огнем, совершенно не ощущают того, так и они, будучи мертвы по неверию и скудны по причине неисполнения заповедей, не знают, что с ними было;
Так как -страшное диво, чтобы прельщенной верою мнить себя сыном Божиим и не знать Отца своего.
Итак, если ты говоришь, что верою знаешь Его, и думаешь, что верою являешься сыном Божиим, то пусть и воплощение Бога будет «верою»,
а не делом, скажи, что Он сделался человеком и нечувственно родился.
Если же поистине Он стал Сыном Человеческим, то и тебя, конечно, сыном Божиим Он делает на самом деле.
Поэтому если Он не призрачно сделался Телом, то и мы, конечно, не мысленно делаемся духом.
Но как Слово поистине было Плотию, так и нас Оно неизреченно преображает и поистине соделывает чадами Божиими.
Пребыв неизменным в Божестве, Слово сделалось человеком через восприятие плоти; сохранив неизменным человеком по плоти и по душе,
Оно и меня все соделало богом, восприняв мою осужденную плоть,
Оно облекло меня во все Божество.
Ибо, крестившись, я облекся во Христа.
Не чувственно, конечно, но умно.
И как не бог по благодати и усыновлению тот, кто с чувством, знанием и созерцанием облекся в Сына Божия?
Если Бог Слово в неведении сделался Человеком, то естественно следует думать, что и я в неведении сделался богом.
Если же в ведении, действии и созерцании Бог был всем (совершенным) человеком, то должно мыслить православно, что и я весь через общение с Богом, с чувством и знанием— не существом, но по Причастию, конечно, сделался богом.
Подобно тому, как Бог неизменно родился Человеком в теле и виден был всем, так неизреченно и меня Он рождает духовно и, хотя я остаюсь человеком, делает меня богом.
И как Он, видимый во плоти, не был знаем народом, что Он Бог,
так и мы видимся такими, какими были для всех, О, чудо, видимыми, конечно, людьми;
Тем же, чем стали мы по божественной благодати, мы обыкновенно не бываем видимы многими; но одним тем, у которых очищено око души,
мы являемся, как в зеркале.
Не очистившимся же ни Бог, ни мы не бываем видимы, и для них совершенно невероятно, чтобы мы когда-либо всецело сделались таковыми.
Ибо неверные - те, которые утверждаются на одной вере без дел.
Если же пока не неверные, то совершенно мертвые, как показал божественный Павел.
Не окажись же неверным, но скажи мне и мудро отвечай:
Что из этих двух предпочтешь ты - мертвую ли веру, лишенную дел,
или неверие с делами веры?
Конечно, ты скажешь: какая польза от дел без правой и совершенной веры?
А я, напротив, возражу тебе: какая непременно польза от веры без дел?
Итак, если ты желаешь познать то, о чем мы прежде сказали, и сделаться богом по благодати, не словом, не мнением, не мыслию, не одною только верою, лишенною дел, но опытом, делом, и созерцанием умным, и таинственнейшим познанием, то делай, что Христос тебе повелевает и что Он ради тебя претерпел.
И тогда ты увидишь блистательнейший свет, явившийся в совершенно просветленном воздухе души, невещественным образом ясно увидишь невещественную сущность, всю поистине проникающую сквозь все,
от души же - сквозь все тело, так как душа находится во всем теле и сама бестелесна;

И тело твое просияет, как и душа твоя.
Душа же, со своей стороны, как воссиявшая благодать, будет блистать подобно Богу.
Если же ты не станешь подражать смирению, страданиям и поруганиям Создателя и не пожелаешь претерпеть их, то либо мысленно, лучше же, чувственно ты сам остался, о безумие, в аду и мраке своей плоти, которая есть тление.

Ибо что иное, как не смерть - в бессмертном сосуде быть заключенным, конечно, навеки, лишаясь всех благ, которые во Свете, и самого Света?

Я ведь не говорю уже о предании огню и скрежету зубов, и рыданию, и червю, но об одном обитании в теле, как в бочке, после Воскресения, как и прежде этого, и чтобы никуда ни вне не выглядывать, ни внутрь совершенно не воспринимать света, но лежать таким образом, лишаясь всех здешних наслаждений и будущих, как и прежде сказал я.

Итак, скажи, слушатель, говорящий: я не хочу быть внутри самого Царствия,
ни наслаждаться теми благами, но мне бы только быть вне мучения
и хотя бы не принять совершенно огненного испытания.
Какая тебе будет польза от этого, как сказал я?
Отвечай мне, мудрейший, и скажи:
Полагаешь ли ты, что есть или будет другое, большее наказание?
Да не будет; в самом деле, ты утверждаешь, что, будучи одним, ты и будешь тогда находиться в муках и мучиться.
Ведь если бы ты сказал, что и духовное тело тогда получишь, то разве может душа быть заключена в нем, как в бочке?
Послушай и поучись, как это будет.
Подобно тому, как семя сеется по роду пшеницы, говорю тебе, ячменя и прочих злаков и по роду опять дает и всход,
так и тела умирающих падают в землю, какими случится им быть.
Души же, разрешившись от них, в будущем Воскресении мертвых каждая по достоинству находит покров, полный света или тьмы.
Чистые и приобщившиеся Света, и возжегшие свои светильники будут, конечно, в Невечернем Свете;
Нечистые же, имеющие очи сердца слепыми и полными тьмы,
как увидят Божественный Свет?
Никоим образом, скажи. Итак, ответь мне, когда они станут просить по смерти, кто услышит их, и отверзет им очи, увы мне,

когда они добровольно не хотели прозреть и возжечь душевный светильник?
Поэтому их ожидает беспросветная тьма.
Тела же, как сказали мы, равно тлеют и гниют и у святых, но восстают, какими они посеяны.
Пшеница чистая, пшеница освященная - Святые сосуды Святого Духа,
так как они были наичистейшими, то и восстают также прославленными,
сияющими, блистающими, как Божественный Свет.
Вселившись в них, души святых воссияют тогда светлее солнца
и будут подобны Владыке, Божественные законы Которого, они сохранили.
Тела же грешных также восстают такими, какими и они посеяны в землю:
Грязевидными, зловонными, плевелами зла, сосудами оскверненными, полными гниения, совершенно мрачными, как соделавшие дела тьмы
и бывшие орудиями всевозможного зла лукавого сеятеля.
Но и они восстают бессмертными и духовными, однако подобными тьме.
Несчастные же души, соединившись с ними, будучи и сами мрачны и нечисты, сделаются подобными диаволу, как подражавшие делам его
и сохранившие его повеления.
С ним они и будут помещены в неугасимом огне, преданные тьме и тартару;
лучше же сказать, что они низведены будут по достоинству, соразмерно тяжести грехов, которые каждый носит.
И там будут пребывать во веки веков.
Святые же, напротив, как сказали мы, поднявшись каждый на крыльях своих добродетелей, выйдут в сретение Владыки, и они, каждый по достоинству,-
как кто предуготовил себя, конечно, так ближе или дальше и будет от Создателя, и с ним пребудет в бесконечные веки, играя и веселясь непостижимым веселием. Аминь

 

 

Гимн 56: О том, что каждому из людей Бог дал прирожденное и полезное дарование чрез Духа Святого, чтобы действовать не так, как сам он желает, но как предопределено от Него, дабы не быть бесполезным среди членов Церкви Его.

 

Подобно тому, как каждый имеет свой род деятельности, но не сам от себя принял его, а от всех нас, конечно, ибо мастер всякого дела, какого бы ни пожелал, изготовляет свое орудие и искусно действует им. Поэтому нельзя ни жать нивы лопатой, ни плотничать серпом, ни строить ножом, ни копать пилой, ни шить топором, ни рубить дрова палкой, ни копьем пилить, ни мечом метать, ни луком резать, но каждое орудие приспособлено для определенного дела. Если же ты будешь употреблять их не по назначению, но иначе, то совершенно погибла жизнь твоя и всякое твое действие. Таким же образом, пойми меня, и Бог сотворил нас, чтобы каждый верный совершал в жизни свои дела.

Одних Он поставил учить, других учиться, иных начальствовать над многими, других же подчиняться им. И одним Он дал премудрость, другим знание и слово, иным дал пророчествовать, другим говорить языками, иным творить чудеса и производить силы, других показал предстоятелями - все это духовные дарования. Но назовем и иные дарования Творца, которые Он дал людям каждому по достоинству: одного Он сотворил крепким по телу, другого же более красивым, а иного с лучшим голосом, чем у других. И вообще каждому из людей Он даровал по достоинству свой дар и преимущество, как один Он знает - Бог и Творец всех, неизреченным образом, для полезной деятельности в жизни. Поэтому каждый пригоден не к тому ремеслу, какого сам он желает, но для какого он создан и к чему он имеет природную способность и свойства. И ты можешь увидеть пловца, искусно переплывающего морские пучины и радующегося этому гораздо больше, чем всадник, скачущий на быстром коне, и земледельца, режущего плугом борозды земли и пару рабочих волов считающего гораздо лучше четырех коней, впряженных в царскую колесницу, поэтому он и радуется, утешаясь благими надеждами. Воин же, наоборот, себя считает выше всех земледельцев, и мореплавателей, и ремесленников и, как обладающий славою, гордится, идя на заклание и безвременную смерть. Поэтому для него совершенно непереносимо будет ни грести веслом, ни держать заступ, ни стать плотником; ни корабельщиком, ни земледельцем или землепашцем он не пожелает быть. Но каждый, как я сказал, будет действовать в том роде деятельности, который он получил от Бога. Иначе же человек совершенно не может в этой жизни ни сделать что-либо, ни даже пожелать начать дело. Ибо вот, снова говорю я тебе, о чем и раньше сказал, как никогда невозможно, чтобы какое-либо из всех названных орудий само собою пришло в движение для действия или действовало без руки человека, берущего и изготовляющего им что-либо, так и человек без руки Божественной не может помыслить или сделать что-либо доброе. Ибо и меня также Художник-Слово устроило, каковым Само пожелало, и поставило в мире.

Итак, скажи, как я смогу помыслить что-либо, или сделать, или вообще действовать без Божественной силы? Даровавший мне ум, какой, конечно. Он пожелал. Сам дает и мыслить о том, что знает как полезное и подает мне силу действовать, как Ему угодно. Итак, если я сотворю это (последнее), то Он даст, конечно, большее и человеколюбиво подаст мудрствовать и о более совершенном. Если же я пренебрегу и этим самым, немногим, то поистине праведно лишусь вверенного мне от Бога-Подателя и сделаюсь бездейственным и негодным орудием, как не пожелавший исполнить заповеди Творца, но предавшийся лености и нерадению. Потому и отвержен я от рук Владыки, ибо, вкусив непослушания к Нему и непокорности, я изгнан из истинного рая, удален от Бога и от рук святых.

Итак, найдя меня лежащим и предавшимся полному бездействию в добре, лукавый змей хитростью сделал меня непотребным через всякие бесчестные дела, которыми я услаждался, казалось, и радовался. Вместо этого, мне должно было бы печалиться, плакать и рыдать, так как я добровольно, несчастный, отступил от того, для чего я создан, и по своей воле предал себя всему противоестественному, впав несчастнейшим образом в скверные руки врага, которым я всецело и держим, и движим, не будучи в состоянии, жалкий, противиться, ему. Ибо как бы я мог противиться, будучи мертвым? Хитро обольщенный, я, несчастный, сделался органом всякого порока, всякого беззакония и искусным орудием злого делания. Ибо, держа меня в руке и сильно влеча, он, змей, осквернил меня злодеяниями и всевозможной нечистотой, ввергнув меня в острые зловония и заставив - о бесчувствие! - увеселяться ими: хищениями, завистью и неправедными убийствами, ругательствами, гневом и, коротко говоря, он нашел меня повинным во всяком пороке, лучше же сказать, сам воспользовался мною, хотя и не хотел я. С тех пор ведь, как я добровольно отвергся руки Бога и святых Его, меня похитил страшный князь- душетлитель и держал меня в руке своей и, несмотря на то что я хотел, не мог более не совершать дел его, но поступал по всем его желаниям. Ибо меч не может противоречить держащему, но где ни пожелает держащий, там и пользуется им.

Сотворивший же меня Бог, призрев свыше и увидев меня держимым в руке тирана, сжалился, и исхитил меня из руки его, и снова ввел в Божественный рай, в Свой виноградник. И предал меня в руки земледельцев - святых, чтобы я совершал божественные дела, возделывал добродетели, хранил заповеди и не двигался без руки святых, чтобы делатель зла, снова найдя меня пребывающим вне святой руки Божией, не похитил и опять не заставил меня совершать дела его. Итак, те добрые и сострадательные земледельцы, приняв меня и взяв в свои руки всю мою волю, повелели мне немедленно упражняться в смирении и покаянии и непрестанно плакать. Ибо, хранящие эти три добродетели и пребывающие в добром их делании, вскоре, как бы не замечая, возводятся к славе, очищению, бесстрастию и Божественному созерцанию; и не бывают более уловляемы руками ненавистника, но получают от Бога прощение всех грехов и согрешений и таким образом становятся сынами Вышнего и богами по благодати и достойными орудиями, совершающими всякое добро, лучше же сказать, божественные земледельцы наставляют и других на деяния поистине благие, на дела спасения.

Поверив им, послушайте все, и сотворив, и в руки этих земледельцев и рабов Божиих по повелению Его всего себя предав, я нашел все это непреложно сбывшимся на мне, и изумился, и кричу всем, громогласно взывая, и увещевая, и говоря, ибо я не могу похоронить этого молчанием: те, кто чувствует, что находится вне рук Божиих и святых Его, бегите, поспешите и прилепитесь к ним нерасторжимо, верою и горячей любовью и всецелым произволением, отбросьте всякое мудрование и свою волю и в руки их предайте души свои, как бездушные орудия, помимо их ничего совершенно не творя, не двигаясь и не действуя. Мудрование же их да будет вашим мудрованием, а также и святая воля их да исполняется вами как воля Божия. И таким образом, пройдя кратким путем и совершенно беспрепятственно, вы будете друзьями Бога Вышнего и в немного дней сделаетесь наследниками Царства Небесного и неизреченных благ. Ибо вместе с тем как взойдете на этот правый путь, вы будете причислены ко всем святым и Он всех вас сделает блаженными.

И обо мне, более всех смертных согрешившем и прошедшем этим жестким, узким, кратким и безопасным путем, изводящим на широту Жизни Вечной, как показавшем вам его, помолитесь все, добровольно пожелавшие шествовать по нему и ревностно следовать по стопам Христа, чтобы и я, и вы оказались непорочно ходящими им до конца жизни; да и те также, которые желают увидеть Христа, чтобы вместе, с радостью оставив тела, пошли мы к нездешнему покою и к райскому простору и явились наследниками той жизни. И неразлучные с Богом и всеми святыми во Христе, Единородном Сыне и Боге Слове с Божественным Духом, мы пребудем со Святой Троицей ныне и всегда и во все веки веков. Аминь.

О гимнах преп. Симеона Нового Богослова

Читателям, интересующимся духовной литературой, давно уже известны слова или беседы преп. Симеона Нового Бо­гослова, переведенные на русский язык епископом Феофаном и изданные в двух выпусках Афонским Пантелеимоновым монастырем; между тем гимны преп. Симеона доселе оставались у нас непереведенными и неизвестными. В греческом издании творений Симеона Нового Богослова слова и главы, которые именно все сполна и переведены еп. Феофаном, составляют первую часть книги; во второй же значительно меньшей части помещены гимны преп. Си­меона, написанные в поэтической, стихотворной форме. Настоящий перевод и имеет целью дать возможность русским читателям ознакомиться с этим, другим родом произведений преп. Симеона Нового Богослова—его Боже­ственными гимнами, не менее интересными и примечатель­ными, чем изданные ранее в русском переводе слова св. Отца.

Подлинность гимнов преп. Симеона доказывается из жития его, из древних рукописей и на основании тожде­ства идей, заключающихся в словах Симеона и в гимнах.

В житии преп. Симеона Нового Богослова, написанном учеником его Никитой Стифатом, неоднократно говорится, что Симеон, занимаясь писательством, слагал исполнен­ные любви Божественные гимны, составлял экзегетические, катехизические и другие слова, писал аскетические главы, послания и пр. В разных библиотеках существует немало рукописных кодексов 12, 13, 14 и позднейших веков, в которых или особо или наряду со словами Симеона помещаются и Божественные гимны, надписанные именем преп. Симеона, игумена монастыря св. Маманта, или Нового Богослова. Сличение содержания гимнов и слов Симеона показывает, что в них развива­ются одни и те же как общие или основные, так и частные идеи. К первым должно быть отнесено учение Симеона о Боге, как свете, являющемся верующему в непосредственном созерцании, и его учение о том, что для спасения необходимо еще здесь на земле воспринять внутрь царствие Божие— благодать Св. Духа и опытно познать и ощутить ее умом и чувством. Кроме этих главных идей, слова и гимны Симеона совпадают и в некоторых частных пунктах, именно в учении о непостижимости Божества, о человеке, как образе Божием, о будущем суде, о плаче и слезах и пр. (особенно слово 45 и гимн 58; слова 60—61 и 34 гимн; 89 слово и гимны: 2, 17, 46 и 51; слова: 86, 90—92 и гимны: 3, 32, 40 и пр.).

Хотя в словах и гимнах преп. Симеона содержится одно и то же учение, но между ними однако замечается и немалая разница. Слова Симеона представляют собой по преимуществу беседы или поучения, составленные для народа или для одних монахов и большей частью, вероятно, произнесенные в храме; тогда как гимны суть не что иное, как келейные записки или дневники Симеона, в которых он описывал свои видения и созерцания и. изливал чувства любви, благоговения и благодарности к Богу. Слова Симеона излагают его учение, его богословские и аскетические взгляды; гимны же изображают нам самую душу Симеона, ее чувства и переживания. Поэтому гимны преп. Симеона наиболее характерны не для его богословской си­стемы, не для его учения, а для личности Симеона, для его настроения, для его мистики. Гимны Симеона Нового Богослова вскрывают перед нами как бы ту лабораторию, в которой изготовлены и сложились глубокие и оригинальные взгляды этого св. Отца.

Чистосердечное исповедание своих грехопадений и немо­щей, описание необычайных созерцаний и откровений, каких сподобился Симеон, и благодарение Богу за воспринятые от Него дары и благодеяния—таково общее содержание гимнов преп. Симеона. Являясь лирическим излиянием религиозных чувств св. Отца, почти всякий гимн Симеона начинается обращением к Богу и имеет форму благоговейного размышления или беседы души с Богом, в которой преп. Симеон излагает перед Богом свои тревоги и недоумения и, предлагая вопросы, получает на них ответы от Бога и разъяснения, или же просто форму молитвы, преис­полненной глубочайшего сокрушения, смирения и пламенной любви к Богу, молитвы, в которой Симеон, исповедуя дивные пути Промысла Божия в своей жизни, воссылает Богу хвалу и благодарение за все Его милости и которую заканчивает обычно прошением или мольбою о спасении и помиловании. Четыре гимна, помещенные в греческом издании в конце (52-й, 53, 54 и 55), могут быть названы молитвами в тесном смысле; две последние из них получили у нас и у греков даже обще-церков­ное употребление, как лишенные специально биографических черт своего автора и образцовые по силе и глубине чувства.

Помимо такого общего характера и содержания, в гимнах преп. Симеона можно различать и некоторые частные элементы: богословско-догматический, нравственно-аскетический и историко-биографический. Так в некоторых гимнах св. Отец затрагивает темы догматического или вообще богословского характера, трактуя, например, о непостижи­мости Божества (41 и 42 гимн), о св. Троицк (36, 45 и др. гимны), о Божественном свете и его действиях (40 и 37 гимн), о творении миpa (44 гимн), об образе Божием в человеке (34 и 43 гимн), о крещении, причащении и священстве (3, 9, 30 и 38 гимны), о страшном суде, воскресении и будущей жизни (42, 46 и 27 гимны) и пр. Сравнительно немногие гимны представляют нравственные предписания об­щего характера—для всех верующих, или частного—для монахов (таковы гимны: 13, 18—20 и 33). Есть гимны, имеющие и историческую ценность: в одном, например, из гимнов (50-м) преп. Симеон дает подробную характери­стику разных классов современного ему общества, особенно высшего и низшего духовенства, в другом гимне (37-м) рисует духовный облик своего старца, Симеона Благоговейного или Студита. Наконец, есть гимны, в которых за­ключаются указания на некоторые факты из жизни самого Симеона Нового Богослова (см. 26-й, 30, 32, 35, 53 и др. гимны). В этом случае особенно примечателен 39 гимн, где преп. Симеон говорит об отношении к нему роди­телей, братьев и знакомых и о дивном водительстве Промысла Божия в его жизни. Впрочем внешнего, фактического материала для биографии преп. Симеона в гим­нах сообщается весьма мало, черты же и события, касающиеся внутренней жизни Симеона, рассеяны едва ли не по всем гимнам.

Это именно и является, можно сказать, общей основой, общим фоном или канвой для всех гимнов Симеона, т. е. то, что все они изображают внутреннюю жизнь св. Отца, его переживания, мысли, чувства, видения, созерцания и откровения, то, что продумано, прочувствовано, выстрадано, увидено и дознано им на непосредственном, живом и постоянном опыте. В гимнах преп. Симеона нет и тени чего-либо искусственного, выдуманного, сочиненного или сказанного для прикрасы; все его слова идут прямо из души, от сердца и вскрывают, насколько возможно, его сокровенную жизнь в Боге, высоту и глубину его мистических переживаний. Гимны Симеона суть плод самого непосредственного духовного опыта, плод живейшего религиозного чувства и чистого, святого вдохновения.

Созерцая Бога то вне себя, как пресладкий Божествен­ный свет, то внутри себя, как незаходимое солнце, не­посредственно беседуя с Богом, как друг с другом, и получая от Него откровения чрез Духа Святого, отделяясь от видимого миpa и становясь на грани настоящего и будущего (особенно гимны: 1, 2, 4, 6, 13, 21, 39, 46 и др), восхищаемый на небеса, в рай и бывая вне тела, горя внутри пламенем Божественной любви и слыша, наконец, в глубине души повелительный голос записать и поведать о своих дивных созерцаниях и откровениях, преп. Симеон невольно брался за перо и в поэтической, вдохновенной формe излагал свои мысли, чувства и высокие переживания. Необычайность созерцаний, сила чувства и полнота счастья и блаженства в Боге не давали Симеону возможности молчать и заставляли писать. „И хотел я, говорит он, молчать (о если бы я мог!), но страшное чудо возбуждает сердце мое и отверзает оскверненные уста мои. Говорить и писать даже и не хотящего меня заставляет Тот, Кто воссиял ныне в моем мрачном сердце, Кто показал мне дивные дела, которых не видели очи, Кто снисшел в меня" (27 гимн) и пр. „Внутри меня, пишет Симеон в другом гимне, горит как бы огонь, и я не могу молчать, не вынося великого бремени даров Твоих. Ты, сотворивший птиц, щебечущих раз­ными голосами, даруй, просит далее св. Отец, и мне не­достойному слово, дабы всем письменно и не письменно поведал я о том, что Ты соделал на мне по беспредельной милости и по одному человеколюбию Твоему. Ибо превыше ума, страшно и велико то, что подал Ты мне страннику, неученому, нищему" (39 гимн) и пр. Вообще преп. Симеон неодно­кратно заявляет в гимнах, что он не может выносить молчания и предать забвению то, что ежедневно и ежечасно в нем видится и совершается (гимны: 8, 21, 32 и 56). Если так, то на гимны преп. Симеона нельзя смотреть как на одно лишь свобод­ное поэтическое творчество писателя; в них нужно видеть нечто большее. Сам преп. Симеон дар „петь... гимны, новые вместе и древние, Божественные и сокровенные", сознавал в себе, как благодатный дар новых языков, (49 гимн) т. е. он видел в этом даре нечто подобное древним первохристианским глоссолалиям. Поэтому Симеон смотрел на себя, лишь как на орудие, и свое духовное дарование не считал чем-либо особенным. „Уста мои, Сло­ве, пишет он, говорят то, чему научен я, равно и гимны и молитвы я воспеваю те, которые давно уже написаны приявшими Духа Твоего Святого" (9 гимн).

Преп. Симеон хотел поведать в гимнах о дивных делах милости и благости Божией, явленных в нем и на нем, несмотря на всю его греховность и недостоинство. С полной откровенностью, не щадя своего самолюбия, св. Отец обнажает в гимнах все свои духовные немощи и страсти, прошлые и настоящие, грехи делом и мыслью, беспощадно бичуя и окаявая себя за них (гимны: 2, 8, 31, 36, 39 и др). С другой стороны, он совершенно неприкровенно описывает и те видения и откровения, каких он сподоблялся от Бога, и ту славу и обожение, которых удостоился по благодати Божией (особенно гимны: 1, 7, 27, 28, 32, 40, 58 и др). Представляя зрелище души, то кающейся и сокрушающейся о своих падениях, то возвещающей всем дивные милости и благодеяния Божии, гимны преп. Симеона являются как бы его автобиографическими записками, и в этом отношении их можно сравнить лишь с „Исповедью" бл. Августина, которая написана последним также с целью исповедания грехов своих и прославления Бога и является, с одной стороны, как бы публичным покаянием Августина, а с другой—гимном хвалы и благодарения Богу за его обращение. Гимны преп. Симеона это тоже исповедь души, только написанная не в такой форме, не в форме последовательной автобиографии, а в форме отрывочных диалогов, молитв и размышлений. То и дру­гое произведение дают истории двух душ, проникнутых глубочайшим сознанием своей греховной испорченности и порочности, воодушевленных благоговейными чувствами любви и благодарности к Богу и исповедующихся как бы перед лицом и в присутствии Самого Бога. „Исповедь" бл. Августина это—неподражаемое и бессмертное произведе­ние по силе веры и необычайной искренности и глубине чувства. Однако, если иметь в виду те идеи и чувства, которые запечатлены преп. Симеоном в его гимнах, то их должно поставить даже выше „Исповеди" Августина.

Августин—муж великой веры; он живет верою и надеждою и преисполнен любви к Богу, как своему Творцу и благодетелю, как к небесному Отцу, Который озарил его светом Своего познания и, после многолетнего рабства страстям, из тьмы греховной призвал в этот чудный Свой свет. Но преп. Симеон стоит выше Августина: он превзошел не только чин веры и надежды, не только рабский страх, но и сыновнюю любовь к Богу. Не созерцая только пред очами Божественный Свет, но и имея Его внутри своего сердца, как неизреченное сокро­вище, как всего Творца и Царя миpa и самое царство не­бесное, он недоумевает, во что ему еще верить и на что еще надеяться (гимны: 2, 21, 39, 53 и др). Пpen. Симеон любит Бога не потому только, что он познал Его и чувствует сыновнюю лю­бовь и благодарность к Нему, но и потому, что он непосредственно созерцает пред собою Его неизъяснимую кра­соту. „Не видите ли, друзья, восклицает Симеон, каков и сколь прекрасен Владыка! О не смежайте очей ума, взирая на землю!" (20 гимн) и пр. Душа преп. Симеона, как не­веста, уязвлена любовью к своему Божественному Жениху — Христу и, не будучи в состоянии всецело узреть и удер­жать Его, истаивает от скорби и любви к Нему и ни­когда не может успокоиться в поисках Возлюбленного своего, насладиться созерцанием красоты Его и насытиться любовью к Нему, любя Его не мерой любви доступной че­ловеку, но превысшеестественной любовью (гимны: 7, 21, 22, 41, 49, 52 и др). Преп. Симеон стоит гораздо ближе к Богу, нежели Августин: он не только созерцает Бога, но и имеет Его в сердце и собеседует с ним, как друг с другом, и получает от Него откровение неизреченных таинств (гимны: 6, 37, 39, 46 и др.). Августина поражает величие Творца, Его превосходство над тварями, как неизменяемого и вечного Бытия над бытием условным, временным и смертным, и это сознание неизмеримого превосходства Творца отделяет Августина от Бога почти непроходимой гранью. И преп. Симеон сознает это превосходство Творца над тварями, но его поражает не столько неизменяемость и вечность Божества, сколько Его непостижимость, неуловимость и неизреченность. Идя в богопознании еще далее Августина, он видит, что Бо­жество превышает представление не только человеческое, но и невещественных умов, что Оно превыше даже самой сущности, как пресущественное, и что самое уже бытие Его непостижимо для тварей, как несозданное (особенно гимны: 16, 36, 37, 42, 47, 52). Однако Симе­он, несмотря на это и сознавая притом гораздо глубже Августина свою греховность и испорченность, настолько глубоко, что считает себя хуже не только всех людей, но и всех животных и даже бесов (гимны: 2, 31, 39), несмотря на все это, преп. Симеон но благодати Божьей видит себя превознесенным на высоту величия, созерцает себя в непо­средственной близости к Творцу, как бы другим Ангелом, сыном Божиим, другом и братом Христовым и Бо­гом по благодати и усыновлению (гимны: 31, 39, 49 и др). Видя всего себя обженным, украшенным и во всех своих членах блистающим Божественной славой, Симеон исполняется страхом и благоговением к себе самому (28 гимн) и с дерзновением говорить: „Мы делаемся членами Христовыми, а Христос нашими членами. И рука у меня несчастнейшего и нога моя—Хри­стос. Я же жалкий—и рука Христова и нога Христова. Я двигаю рукой, и рука моя весь Христос... двигаю ногой, и вот она блистает, как и Он" (гимн 58.). Августин далеко не поднялся до такой высоты, и вообще в, его „Исповеди" и речи о тех высоких созерцаниях и о том обожении, каких сподобился преп. Симеон.

В конце концов об „Исповеди" бл. Августина и о Божественных гимнах преп. Симеона должно сказать, что автобиография западного учителя превосходит характери­зуемое произведение восточного Отца своей стройностью и, пожалуй, литературным изяществом (хотя и гимны преп. Симеона далеко не лишены своего рода поэтической красоты), но силой религиозного чувства, глубиной смирения и высотой своих созерцаний и обожения, изображенных в гимнах, преп. Симеон далеко превосходит бл. Августина в его „Исповеди". В последнем произведении нарисован, можно сказать, тот идеал святости, до которого могло когда-либо достигнуть западное христианство; тогда как в Божественных гимнах преп. Симеона Нового Богослова дан еще более высокий идеал святости, свойственный и сродный нашему восточному Православию. Августин, каким он представляется по его „Исповеди", это—человек бесспорно святой, мыслящий, говорящий и живущий вполне по-христиански, но все же еще не отрешившийся совершенно от земного мудрования и не свобод­ный от уз плоти. Преп. же Симеон—не только святой, но и во плоти небожитель, едва касающийся стопами земли, умом же и сердцем витающий в небесах; это небесный че­ловек и земной Ангел, не только отрешившийся от всякого плотского мудрования, но и от земных мыслей и чувств, не удерживаемый по временам даже и узами плоти, не только освятившийся душою, но и обожившийся телом. У Августина, при всей нравственной безупречности его духовного облика, мы видим еще весьма много сродного нам: земного, вещественного, плотяного, человеческого; тогда как преп. Симеон поражает нас своей отрешенностью от миpa, от всего земного и человеческого, своей одухотворенностью и недосягаемой, как кажется нам, высотой со­вершенства.

Об „Исповеди" бл. Августина много написано и сказано одобрительного и похвального не только на западе, но и у нас в России. О Божественных же гимнах преп. Симе­она Нового Богослова никто почти ничего не сказал и не написал, и не только у нас, но и на западе. Алляций находит в гимнах преп. Симеона особенное благочестие, пышные цветы, которыми душа-невеста желает украситься, и благоухания, превосходящие всякие ароматы; о Боге в них говорится, по его словам, не только назидательно, но и усладительно, хотя нередко более в исступлении. „Увлекательные гимны (Симеона), в которых он изобразил свои стремления и свое счастье, пишет Голль, по своей непосредственной силе далеко превосходят все, что когда-либо произвела греческая христианская поэзия". Вот почти и все, что можно найти о гимнах преп. Симеона в западной литературе. Но к характеристике их сказать этого было бы слишком мало. Для того, чтобы лучше оттенить содержание и достоинства Божественных гимнов преп. Симеона, мы пытались сравнить их с замечательнейшей во всей мировой литературе автобиографией—„Исповедью" бл. Августина. Но преп. Симеон дает в гимнах не автобиографию своего земного существования, а скорее описание своих небесных восхищений в рай, в непри­ступный свет—это обиталище Бога, и повествование о тех Божественных созерцаниях, неизреченных глаголах и сокровенных таинствах, которые он сподобился там видеть, слышать и познать. В гимнах преп. Симеона слышится не голос смертного человека, говорящего о земном и по-земному, но скорее голос бессмертной и обоженной души, вещающей о жизни сверхземной, равноангельной, небесной и Божественной.

Гимны преп. Симеона это—повесть души, говорящей не совсем обычной человеческой речью, а или покаянными вздохами и стонами или радостными восклицаниями и ликованиями; повесть, написанная не чернилами, а скорее сле­зами, слезами то скорби и сокрушения, то—радости и бла­женства в Боге; повесть, записанная не на свитке только, но глубоко начертанная и запечатленная в уме, сердце и воле ее автора. Гимны преп. Симеона изображают историю души, от тьмы грехов восшедшей к Божественному свету, из глубины падения поднявшейся до высоты обожения. Гимны преп. Симеона это летопись души, повествующей о том, как она очистилась от страстей и пороков, убе­дилась слезами и покаянием, всецело соединилась с Богом, уневестилась Христу, приобщилась Его Божественной славы и в Нем нашла упокоение и блаженство. В гимнах преп. Симеона описано и запечатлелось как бы дыхание или трепетное биение души чистой, святой, бесстрастной, Божественной, души, уязвленной любовью ко Христу и истаивающей от нее, воспламененной Божественным огнем и горящей внутри, непрестанно жаждущей воды живой, ненасытно алчущей хлеба небесного, постоянно вле­кущейся горе, к небу, к Божественному свету и к Богу.

Автор Божественных гимнов—не человек, сидящий в юдоли земной и поющий скучные песни земли, но как бы орел, то высоко парящий над земными высотами, едва касаясь их крыльями, то далеко улетающий в необозри­мую заоблачную синеву небес и оттуда приносящий небес­ные мотивы и песни. Как Моисей с горы Синай или как какой-либо небожитель с высоты небес, преп. Симеон вещает в своих гимнах о том, что не видится телес­ными очами, не слышится чувственными ушами, не обни­мается человеческими понятиями и словами и не вмещается рассудочным мышлением; но что превышает всякие представления и понятия, всякий ум и речь и что познается только опытом: созерцается мысленными очами, восприни­мается духовными чувствами, познается очистившимся и облагодатствованным умом и выражается в словах только отчасти. Преп. Симеон пытался сказать в гимнах нечто о порядках не земного бытия и земных отношений, а о потустороннем, горнем миpe, куда он проникал отчасти, еще живя на земле во плоти, о Бытии безусловном, вечном, Божественном, о жизни бесстрастных и равно-ангельных мужей и бесплотных сил, о жизни духоносцев, о вещах небесных, таинственных и неизреченных, о том, чего око не видело, ухо не слышало и что на сердце человеческое не всходило (I Кор. 2, 9), и что по­этому совершенно непостижимо для нас, изумительно и странно. Преп. Симеон своими гимнами отрывает нашу мысль от земли, от видимого миpa и возводит ее на не­беса, в какой-то иной миp, потусторонний, невидимый; изводит ее из тела, из обыденной обстановки греховной, страстной человеческой жизни и возносит в область Духа, в неведомую нам область каких-то иных явлений, в благодатную атмосферу чистоты, святости, бесстрастия и Божественного света. В гимнах Симеона раскрываются перед читателем как бы те глубины Божественного ведения, которые испытует лишь Дух Божий и заглянуть в которые, даже на мгновение, не безопасно для ограниченного и слабого человеческого мышления. В Божественных гимнах преп. Симеона такая отрешенность от миpa, такая одухотворенность, такая глубина духовного ведения, такая головокружительная высота совершенства, до которых едва-ли когда еще достигал человек.

Если таково содержание гимнов Симеона, если в них так много необычного для нас и непонятного, то отсюда для читателя гимнов является двоякая опасность: или со­вершенно не понять преп. Симеона, или худо его понять и перетолковать. Некоторым из читателей многое в гимнах, несомненно, покажется странным и непонятным, невероятным и невозможным, а кое-что—даже соблазном и безумием. Таковым читателям преп. Симеон может пред­ставиться по гимнам каким-то обольщенным и исступленным мечтателем. Этим читателям считаем долгом сказать следующее: сфера познания как вообще чело­веческого, так и тем более всякого частного лица слишком ограничена и узка; человек может постигнуть лишь то, что доступно его тварной природе, что вмещается в рамки пространственно-временных отношений, т. е. нашего настоящего земного бытия. Кроме того, для каждого отдельного человека ясно и понятно лишь то, что он испытал и познал на своем личном маленьком опыте. Если так, то всякий сомневающийся и неверующий в праве сказать о непонятном и чудесном для него явлении лишь следующее: это непонятно для меня и в настоящее время, и только. Непонятное для частного опыта одного лица, быть может, понятно другому в силу его личного опыта; и невероятное для нас в настоящую минуту, быть может, станет для нас доступным и возможным когда-либо в будущем. Чтобы не оказаться во власти гнетущего сомнения и невеpия или не остаться с тупым самодовольством мнимого мудреца-всезнайки, всякий человек должен слишком скромно думать как о себе, так и о сфере человеческого познания вообще, и своего крохотного опыта отнюдь не об­общать до общечеловеческого и универсального.

Христианство, как благовестиe о царствии Божием, о. царствии небесном на земле, всегда было и будет соблазном и юродством для плотяного мудрования и для языче­ской мудрости миpa сего. Об этом давно сказано и пред­сказано еще Самим Христом и Его Апостолами (Mф. 11, 25—27; 13, 11—15; Иоан. 14, 16—17; I Кор. 1, 18-25; 2, 4— 15 в пр). И преп. Симеон Новый Богослов, который, по его словам, ста­рался лишь обновить в людях евангельское учение и еван­гельскую жизнь и который в своих гимнах лишь вскрыл те глубокие тайны, которые сокрыты и таятся в боголюбивой душе и верующем сердце человека, также неоднократно повторяет, что те вещи, о которых он пишет в гимнах, не только неведомы людям грешным, одержимым страстями (34 гимн), но и вообще непостижимы, неизреченны, невыразимы, неописуемы, неизобразимы, превосходят всякий ум и слово (гимны: 27. 32, 40, 41 и др) и что, будучи отчасти и для него самого непонятны, они заставляют его трепе­тать в то время, когда он пишет и говорить о них (гимны 38, 39). Мало того, преп. Симеон как бы сам предупреждает своих читателей, когда заявляет, что без опыта невозможно познать тех вещей, о которых он говорит (гимны 22, 41), и что кто попытался бы вообразить и представить их в уме, тот обольщен был бы своим воображением и собствен­ными фантазиями и далеко удалился бы от истины (8 гимн). Равно и ученик Симеона Никита Стифат в своем предисловии к гимнам, которое в настоящем переводе предпослано гимнам, говоря, что высота богословия Симеона и глубина его духовного ведения доступны лишь мужам бесстрастным, святым и совершенным, в весьма, сильных выражениях предостерегает духовно неопытных читателей от чтения гимнов, дабы вместо пользы они не получили вреда.

Всякий благоразумный читатель, думаем, согласится с нами, что мы либо совершенно чужды духовного опыта, либо слишком несовершенны в нем, а признав себя таковыми и все же желая ознакомиться с гимнами преп. Симеона, будем вместе с читателем, помнить, что мы своим рассудочным мышлением не можем понять и представить себе того, что совершенно недомысленно и сверх-рассудочно, поэтому не будем и пытаться проникнуть в заповедную и чуждую нам область; но будем крайне осто­рожны и внимательны, чтобы своими низменными земными представлениями не опошлить как-либо тех картин и образов, каше рисует преп. Симеон в своих гимнах, чтобы не набросить земной тени на кристальную чистоту души св. Отца, на его святую и бесстрастную любовь к Богу, и не понять грубо-чувственно тех выражений и слов, какие он нашел для своих возвышеннейших мыслей и чувств в крайне бедном и несовершенном языке человеческом. Не будем, читатель, по причине своего маловерия и неверия отрицать дивные чудеса в жизни тех, которым, но словам Христа, своей верой возможно и горы передви­гать (Mф. 17, 20; 21, 21) и творить даже нечто большее того, что совершал Христос (Иоан. 14, 12); не будем своей собственной нечистотой и порочностью пятнать ту ослепи­тельную белизну бесстрастия, которой достиг преп. Симеон и подобные ему духоносные мужи. Единственным средством к тому, чтобы хотя сколько-нибудь понять высокие созерцания и необычайные переживания преп. Симеона, является для читателя путь духовного опыта или точнейшее соблюдение всех тех предписаний, какие дает сам преп. Симеон как в своих словах, так отчасти и в Божественных гимнах. Доколе все эти предписания самым тщательным образом не выполнены нами, согла­симся, читатель, что мы с вами не в праве судить такого великого мужа, каковым был преп. Симеон Новый Богослов, и по крайней мере не будем отрицать возможности всего того невероятного и чудесного, что найдем в его гимнах.

Для читателей, не чуждых духовного опыта и знакомых с явлениями так называемой духовной прелести, при чтении гимнов преп. Симеона может возникнуть недоумение другого рода. Преп. Симеон так неприкровенно описывает свои видения и созерцания (особенно гимны: 23, 27, 31, 32, 40, 46 и др), так дерзновенно поучает решительно всех (50 гимн), так самоуверенно говорит о себе, что он воспринял Духа Святого и что его устами гово­рит Сам Бог (50, 51 гимны), так реально изображает свое собствен­ное обожение (особенно гимны: 1, 7, 28, 58 и др), что для читателя естественно подумать: не прелесть ли все это? не следует ли считать все эти созерцания и откровения Симеона, все его вдохновенные слова и речи прелестными, т. е. делом не подлинного христианского опыта и истинно духовной жизни, но явлениями при­зрачными, ложными, представляющими собою признаки обольщения и неправильного духовного делания? И в самом деле не находился ли автор предлагаемых в пе­реводе гимнов в прелести? ведь он сам говорит, что некоторые считали его при жизни гордецом и прельщенным (гимн 51).—Нет, отвечаем, не находился, и по следующим основаниям. В гимнах преп. Симеона поражает не только высота его созерцаний и откровений, но и глубина его смирения и самоуничижения. Преп. Симеон постоянно обличает и укоряет себя за свои прошлые и настоящие грехи и проступки; особенно беспощадно он бичует себя за грехи юности, с поразительной откровенностью исчисляя все свои пороки и преступления; с такой же откровенностью он сознается в тех мельчайших приражениях тщеславия и гордости, которые вполне естественны были у Симеона в то время, когда он за свою святую жизнь и учение стал пользоваться всеобщею славою и известностью и своими беседами привлекал к себе весьма многих слушателей (36 гимн). Описывая свои необычайные созерцания, преп. Симеон в то же время восклицает: „Кто я, о Боже и Творче всего, и что я сделал вообще доброе в жизни..., что Ты прославляешь меня презренного такою славою?" (58 гимн) и пр. Вообще все гимны Симеона от начала и до конца проникнуты глубочайшим самоукорением и смирением. Постоянно называя себя странником, нищим, неученым, жалким, презренным, мытарем, разбойником, блудным, скверным, мерзким, нечистым и пр. и пр.(особенно гимны: 8, 9, 31, 39 и мн. др), преп. Симеон говорит, что он совершенно недостоин жизни, что он недостойно взирает на небо, недостойно попирает землю, недостойно смотрит на ближних и беседует с ними (гимны: 31, 33, 54 и др). Говоря, что он сделался весь грехом (гимн 30), преп. Симеон обзывает себя последним из всех людей, даже более того—он не считает себя и человеком (гимн 53), но худшим всех тварей: гадов, зверей и всех животных, даже худшим самих бесов. Такая непонятная нам глубина смирения является показателем необычайной высоты совершенства, но она отнюдь немыслима у человека прельщенного.

Преп. Симеон, как он сам говорит о себе, никогда не желал и не искал той Божественной славы и тех великих даров, каких сподобился от Бога, но, вспоминая грехи свои, искал лишь отпущения и прощения их (слово 90). Мало того, еще находясь в миpе, преп. Симеон от души возненавидел мирскую славу и бегал всех тех, кто говорил ему о ней (39 гимн). Но когда впоследствии эта слава во­преки желанию его пришла к нему, преп. Симеон молил Бога таким образом: „Не дай мне, Владыко, суетной славы миpa сего, ни богатства гибнущего... ни высокого престола, ни начальства... соедини меня со смиренными, нищими и кроткими, дабы и я также сделался смиренным и кротким; и... благоволи мне оплакивать одни только грехи свои и иметь попечете об одном праведном суде Твоем..." (52 гимн). Жизнеописатель Симеона и ученик его Никита Стифат говорит о преп. Симеоне, что у него была великая забота и постоянное попечение о том, чтобы его подвиги оставались ни для коro неизвестными. Если же Симеон предлагал иногда в беседах ради назидания слушателей уроки и примеры из своей жизни и собственного опыта, то никогда не говорил о себе прямо, а в третьем лице, как о ком-то другом (слова 56 и 86). Только в четырех словах, помещенных в греческом издании и русском переводе последними (89-м, 90, 91 и 92), преп. Симеон, воссылая Богу благодарение за все Его благодеяния к нему, ясно говорить о бывших ему видениях и откровениях. В одном из этих слов он замечает: „Я ничего не писал с тем, чтобы себя показать. Не дай Бог.... Но, помня дарования, какие даровал Бог мне недостойному, благодарю и славлю Его, как благоутробного Владыку и благодетеля... и, чтобы не скрывать таланта, который Он мне дал, подобно худому и неключимому рабу, проповедую милость Его, исповедую благодать, всем показываю сделанное Им мне добро, чтобы подвигнуть тем и вас словом учения—восподвизаться по­лучить и себе то, что получил я" (слово 89). В последнем же из указанных слов читаешь: „Это пожелал я написать вам, братья мои, не для того, чтоб стяжать славу и быть прославленным от людей. Да не будет! Ибо такой человек безумен и чужд славы Божией. Но написал для того, чтобы вы увидели и познали безмерное человеколюбие Божие" и пр. „Се, говорит далее Симеон в самом конце слова, открыл я вам таинства, которые были сокрыты во мне; ибо вижу, что близок конец жизни моей".... (Слово 92) Из этого последнего замечания св. Отца видно, что четыре указанных слова Симеона написаны и сказаны им, очевидно, незадолго до смерти.

Что же касается гимнов преп. Симеона, то едва ли при жизни его они были известны многим, исключая разве только некоторых, весьма немногих гимнов. Гимны преп. Симеона, как выше было замечено, являются не чем иным, как его мемуарами или келейными записками, на­писанными, вероятно, большею частью в то время, когда преп. Симеон удалился на безмолвие—в затвор. Преп. Симеон писал свои гимны не почему-либо другому (о чем также сказано выше), как потому, что не мог умолчать о своих чудесных видениях и созерцаниях, не мог не излить хотя бы в книге или на свитке волновавших и переполнявших его душу мыслей и чувств. Никита Стифат пишет в житии Симеона, что св. Отец еще при жизни поведал ему, как ближайшему ученику, все свои тайны и передал все свои писания с тем, чтобы он обнародовал их впоследствии. Если Никита, выпуская гимны преп. Симеона, счел нужным написать к ним особое предисловие с предостережением духовно неопытным читателям, то отсюда с несомненностью следует заклю­чить, что гимны преп. Симеона при жизни его оставались неизвестными и впервые опубликованы были лишь по смерти Симеона учеником его.

В Божественных гимнах Симеона описываются такие видения и откровения, какие сравнительно редко встречаются в писаниях других отцов. Но отсюда еще не следует заключать, что их не было и в жизни других св. подвижников; подобных видений и откровений сподоблялись, без сомнения, и другие угодники, только преп. Симеон по данному ему дарованию поведал о своих созерцаниях и переживаниях с необычайной ясностью, откровенностью и подробностью, тогда как другие святые или совсем умол­чали о своих духовных переживаниях или поведали только весьма немногое. Однако несомненно и то, что преп. Симеон удостоился некоторых необычайных дарований и созерцаний, каких удостаивались далеко не все подвиж­ники. Если преп. Симеон в своих гимнах так уверенно говорит о себе и так смело обличает всех, то это по­тому, конечно, что обильно воспринятая им благодать Божия и необычайно реальное чувство необманчивости своих переживаний, подтверждаемое многолетним подвижническим опытом св. Отца, сообщали ему и великое, дерзновение и давали право говорить именно таким образом, по­добно тому, как говорил о себе и ап. Павел  (I Кор. 2, 16; 7, 40 и пр.;).

Обо всем этом свидетельствуют такие, например, сильные места из гимнов и слов преп. Симеона: „Хотя и говорят, пишет Симеон, что я, раб Твой, прельщаюсь, но я никогда не поверю, видя Тебя, Бога моего, и созерцая пречистое и Божественное лицо Твое, и воспринимая от него Твои Божественные озарения, и будучи просвещаем Духом в умных очах своих" (51 гимн). Или еще: „я с дерзновением, говорит Симеон, возглашаю, что если я не мудрствую и не говорю, что говорят и мудрствуют Апо­столы и св. отцы, если не повторяю только Божиих словес, сказанных во св. Евангелии..., да будет на мне анафема от Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, чрез Духа Святого..., и вы не заткните только уши свои, чтоб не слышать слов моих, но побейте меня камнями и убейте, как нечестивого и безбожного" (89 слово). В гимнах преп. Симе­она для нас очень много чудесного, необычайного и даже невероятного и странного; но это потому, что сами мы да­леки от царствия Божия и ни в понятиях своих, ни в жизни не усвоили юродства христианской проповеди, но и мыслим и живем полуязычески.

Наконец, как на последнее доказательство того, что видения и созерцания Симеона не были прелестными, укажем на чудеса его и на прославление. Еще при жизни преп. Си­меон делал предсказания и совершил несколько чудес­ных исцелений, равно как и вскоре же по смерти им совершено немало разного рода чудес. Все эти предсказания и чудеса преп. Симеона весьма подробно описаны в житии его, в котором повествуется и об открытии мо­щей преп. Симеона; это последнее произошло через три­дцать лет после смерти Преподобного. Все это в совокупности взятое уверяет нас в том, что преп. Симеон отнюдь не находился в прелести, но что его видения и созерцания и все духовные переживания суть подлинно-бла­годатная жизнь во Христе, подлинно-христианская мистика, а его речи и учение, содержащиеся как в словах, так и в гимнах, естественное выражение и плод истинно-ду­ховной христианской жизни. Преп. Симеон не только сам чужд был духовной прелести, но и других учил и учит распознавать ее и бегать. Умудренный долгим опытом и будучи тонким знатоком духовного делания, преп. Симеон в слове „о трех образах внимания и молитвы" указывает правильный и неправильные способы молитвенного делания. В этом слове Симеон сам сообщает точные признаки прелести и говорит о разных видах ее. После этого подозревать Симеона Нового Богослова в прелести теряются всякие основания.

 

Иеромонах Пантелеимон.

(Предисловие иеромонаха Пантелеимона приводится в сокращенном виде. Опущена заключительная часть предисловия, касающаяся литературного стиля и текстологии Гимнов. Прим. сост.)

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: