Государство вандалов при Трасамунде (496—523 гг.)

 

Престол умершего 3 октября 496 г. Гунтамунда наследовал его брат Трасамунд, вершивший судьбы вандальского королевства в течение почти 30 лет (до 7 июня 523 г.). Естественно, на протяжении этого долгого правления выработалась определенная преемственность политики, которая была прежде всего заметна во внутриполитических предприятиях. Курс Трасамунда основывается прежде всего на соединении культурных тенденций Гунтамунда с антиортодоксальными мерами Гунериха. Именно по этой причине многие его современники высказывали весьма разноречивые оценки Трасамунда, но тем не менее почти все отмечали многочисленные положительные черты этой личности. Поэты Луксорий, Флавий Феликс и Флорентин восхваляют повелителя за его красоту и приветливость и превозносят его духовные и научные устремления. Даже полемические, направленные против Трасамунда произведения Фульгенция Руспийского или Житие Фульгенция, написанное Феррандом, удостоверяют философские и богословские интересы короля, который сделал своей первейшей задачей борьбу арианского учения против ортодоксальной догмы. И все же он пытался обозначить свое королевское превосходство в духовных спорах прежде всего с помощью «убеждения», так что он предстает в более привлекательном свете, чем Гейзерих и Гунерих, представители идеи абсолютной власти и безжалостной государственной необходимости (61).

Во внешней политике определяющим для правления Трасамунда было стремление к улучшению отношений с Византией и с королевством остготов. Король, несомненно, намеревался своей готовностью к компромиссу со средиземноморскими силами ликвидировать или косвенным образом уменьшить постоянно нависающую мавританскую угрозу. Присутствовавшая как среди вандалов, так и среди остготов потребность в безопасности привела — скорее всего в 500 г. — к заключению брака между Трасамундом и сестрой Теодориха Амалафридой (62). Так как оба супруга уже успели овдоветь, мы можем уверенно считать движущей силой династические устремления обоих государств и их правительств: этот брачный союз как составная часть вошел в систему безопасности, которую Теодорих стремился создать с помощью династических браков внутри мира германских государств, образовавшихся в ходе Великого переселения, и удовлетворял честолюбие и политические амбиции Трасамунда, поскольку в приданое супруга принесла ему область Лилибея и свиту из 1000 знатных готов и 5000 вооруженных слуг. Пограничный камень с надписью «fines inter Vandalos et Gothos» (граница между вандалами и готами) указывает на изменения, явившиеся следствием брачного договора (63). В политической практике, конечно, готско-вандальская дружба складывалась не так хорошо, как можно было бы предположить. Дело в том, что Теодорих был чрезвычайно заинтересован в поддержании двусторонних дружественных отношений, в то время как Трасамунд больше лавировал и — так как он, конечно, постоянно стремился вернуть своему государству былую мощь — пытался заигрывать с другими государствами, прежде всего Византией. Когда Теодорих в 508 г. запутался в войне на два фронта с Византией и франками, его зять Трасамунд занял выжидательную позицию. Пожалуй, будет несколько опрометчиво вслед за Людвигом Шмидтом делать из этого вывод, что между императором Анастасием I и королем Трасамундом существовал тайный договор (64). И все же Трасамунд по крайней мере до прихода к власти императора Юстина I (518 г.) поддерживал отношения с Византией на самом высоком уровне, о чем свидетельствуют и вандальские монеты. Так, на золотых монетах Трасамунда появляются надпись DN (Dominus Noster) Anastasius РР (Pater Patriae) Aug(ustus) (государь наш Анастасий, отец отчизны Август) и изображение этого императора (65). Так как Юстин и Юстиниан, его племянник, побуждаемые чрезвычайно сильными ортодоксальными пристрастиями, выступили в защиту изгнанных Трасамундом африканских епископов, вандало-византийские отношения с 518 г. начали резко ухудшаться. Между тем в 510 г. чуть не произошел разрыв с государством остготов, так как Трасамунд поддержал деньгами бежавшего в Африку претендента на вестготский престол Гесалеха. Теодорих должен был воспринять это как крайне бесцеремонное отношение, ибо в те годы государство вестготов находилось под остготской опекой; вследствие этого он направил вандальскому королю энергичный протест, после чего Трасамунд послал своему шурину письмо с извинениями в сопровождении богатых подарков. Эпизод закончился отклонением этих подарков и серьезным предупреждением действовать в будущем более предусмотрительно. С этого момента, кажется, отношения между остготской и вандальской державами снова вошли в нормальное русло. Конечно, нельзя не удивляться тому, что Амалафриде не удалось оказать на вандальскую политику сколько-нибудь самостоятельное, а тем самым, естественно, проготское влияние. Скорее всего она предприняла такую попытку, однако уступила Трасамунду в искусстве дипломатии; когда после смерти супруга она стала действовать более самостоятельно и составила вместе со своей свитой и, по всей видимости, при поддержке мавританских племен заговор против вышедшего из союза с остготами Хильдериха, она была заключена в тюрьму и умерла загадочной смертью. Хильдерих устранил и ее готское окружение.

Во время правления Трасамунда вандальское государство понесло большие потери и со стороны мавро-бербер-ских племен. Наряду с пустынно-степными племенами, локализуемыми западнее и восточнее, и жителями горного массива Аврес приблизительно с 510 г. начались волнения среди племен из гор среднего Туниса между Тебестой (Тебессой) и Телептом (Мединет-эль-Кедима). Под руководством князя Гуэфана, постепенно приобретавшего все большую известность, они начали наступление против культурных территорий. Урон, наносимый вандалам и провинциалам, поначалу был еще более ли менее терпимым, пока сын Гуэфана Антала — может быть, уже с начала 20-х годов VI века — не разграбил города восточного побережья Туниса. Располагавшиеся западнее города Тамугади (Тимгад) и Багаи в поздневандальскую эпоху также стали жертвами берберских нападений; вероятно, на какое-то время они даже попали в руки племен из области Авреса. Направление удара и тенденции этих нападений в целом ясны; к концу правления Трасамунда они представляли собой для вандальского государства угрозу, которая затрагивала не только пограничные и близлежащие области, но и ставила под вопрос общую безопасность. Это явствует даже из экспедиции Трасамунда против триполитанского деспота Каваона, на которого двинулась конная армия. Однако Каваон располагал не только хорошей разведкой, которая доносила ему о силах, направлении движения и, кроме того, намерениях врага и настроениях населения провинций, но и обладал значительными тактическими способностями. Он отгородил свой обоз воинами и верблюдами, а также наездниками на верблюдах и тем самым использовал страх вандальских коней перед верблюдами. По сообщению Прокопия, вследствие этого вандалы потерпели чувствительное поражение (66).

Внутренняя политика Трасамунда известна нам главным образом по сообщениям о возобновившейся церковной борьбе. Трасамунд никоим образом не скрывал своего враждебного отношения к ортодоксальному христианству, однако, в отличие от Гунериха, действовал с помощью более тонких приемов, предоставленных ему его образованием и богословскими познаниями. В общем он, пожалуй, не собирался вновь начинать суровые преследования, которые постепенно сошли на нет уже при Гунтамунде. В качестве основных методов он применял убеждение и подкуп. Обращенные вознаграждались подарками и должностями и могли рассчитывать на помилование в случае, если они до того заслуживали наказания. Честные приверженцы ортодоксальной веры в основном отвечали королю только презрением. Разумеется, с самого начала он с крайним недоверием следил за епископами, и самое позднее с 499 г. бизаценский епископ Руфиниан жил в изгнании на маленьком острове неподалеку от Сицилии. Вскоре после своего восшествия на престол Трасамунд выпустил эдикт, в соответствии с которым епископские кафедры, вакантные из-за смерти занимавших их епископов, не могли быть заняты никем другим. В этом отношении он поступал строже, чем Гунерих до 482 или 483 г. Ибо — прежде всего в 502 г. — еще действовавшие епископы уступили напору осиротевших общин и во многих местах рукоположили новых епископов — последним скорее всего был уже знаменитый аббат Фульгенций Руспийский — и навлекли на себя в качестве наказания изгнание в Сардинию. Этот остров и прежде служил для подобных целей, но прославился именно этим более чем двадцатилетним пребыванием в ссылке многих африканских епископов (число которых называется как 60, 120 или 220). Разумеется, Трасамунд не стал приставлять ортодоксальных пастырей к выполнению самых грязных работ, как это делал Гунерих. Они жили в Каранарии (Кальяри) или в его окрестностях в полной безопасности, объединялись в монашеские общины и в своих душеспасительных трудах даже могли поддерживать связи со своими родными общинами. То, что сообщается нам об исключенных из церковного общения африканцах, навещавших изгнанных епископов, чтобы оправдаться перед ними, проливает определенный свет на великодушие — или равнодушие — Трасамунда. Естественно, в этом одновременно проявляется и огромный авторитет этих изгнанников, пользовавшихся поддержкой папы Симмаха и других итальянских братьев по вере, но и со своей стороны развивавших свою пастырскую и богословскую деятельность в самых разных направлениях (67). Приблизительно с 515 г. Фульгенций Руспийский становится кем-то вроде представителя этих изгнанников. Его перевезли в Карфаген, где разрешили жить в относительной свободе, но он должен был ответить королю в письменной форме на ряд запутанных богословских вопросов. Как показывают дошедшие до нас сочинения из этого «диспута», Фульгенций обращался к королю с формальной покорностью, но на самом деле с догматической суровостью, как то пристало последователю Августина (Ad Thrasamundum regem: Contra Arianos — К королю Тразамунду: против ариан). Очевидно, Трасамунд и его придворные духовники уступали диалектике и казуистике этой школы. В конце концов они отказались от ведения богословских дискуссий и тем самым прекратили последние попытки одолеть ортодоксальное христианство с помощью соответствующих средств. Сложно сказать, кто одержал формальную победу в этой борьбе: само собой, Фульгенций после провала этого нового «религиозного диалога» был вынужден вновь испытать тяжести изгнания; его братья по епископату также оставались в Сардинии до начала правления Хильдериха. И все же во многих отношениях трудно избавиться от впечатления, что с пребыванием Фульгенция в Карфагене наступил окончательный кризис арианства в Северной Африке. С обеих сторон появлялись новые обращенные, однако все еще лишенная руководства ортодоксальная церковь сумела по крайней мере сохранить свой «капитал». Ортодоксальные монастыри в Северной Африке в то время даже переживали свой расцвет и, таким образом, — и в отношении пастырской деятельности— заполняли бреши, возникшие в результате изгнания епископов.

Говоря о духовной жизни во времена Трасамунда, следует назвать нескольких поэтов, таких как Луксорий, Флавий Феликс и Флорентин, которые выдвинулись прежде всего за счет мифологических спекуляций и хвалебных стихотворений, посвященных королю и его столице Карфагену. Из их утрированных описаний — как, впрочем, и из свидетельств ортодоксальной литературы — можно заключить, что во многих отношениях правление Трасамунда все еще было периодом расцвета вандальского государства. Несмотря на нападения мавров, процветали земледелие и ремесла, а Карфаген предоставлял вандалам широчайшие торговые возможности. Король любил роскошь и великолепие и охотно позволял поэтам воспевать себя в качестве строителя, например, роскошных бань. Даже в произведениях Фульгенция или в посвященной ему биографии Ферранда проскальзывает кое-что из этого внешнего блеска. Что парадоксально: эти труды богословского направления возникли отчасти именно благодаря условиям поздневандальской эпохи, а их написанию никто по меньшей мере не препятствовал. Интеллектуальный деспотизм Трасамунда все-таки не приводил ни к какой унификации взглядов, а «гарантировал» духовную свободу, по крайней мере в изгнании. Поэтому письма и другие сочинения Фульгенция ни в коем случае не касаются только проблемы вандальского арианства. Напротив, великий ученик Августина вмешивался в пелагианские споры и рассматривал проблемы, которыми интересовались и в Византийской империи; не случайно богословие Фульгенция повлияло также на схоластику (68).

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: