XXVIIIРождение мифа о «троцкизме»

 

В 1924 году оппонентов Троцкого меньше всего интересовало содержание идей, изложенных в «Уроках Октября». Их реакция на эту работу оказалась всецело предопределённой амбициозными соображениями, яростью по поводу того, что Троцкий позволил себе напомнить о былых принципиальных ошибках, допущенных людьми, захватившими к тому времени основные рычаги власти в партии и Коминтерне. В соответствии с замыслом её организаторов дискуссия вышла далеко за пределы полемики по вопросам истории Октябрьской революции. Главным её итогом стало оповещение партии (и всего мира) о том, что на протяжении всей истории партии основным врагом ленинизма был и остаётся «троцкизм».

В этой связи следует напомнить, что после вступления Троцкого в большевистскую партию сам Ленин ни разу не употребил понятие «троцкизм». Полемизируя с Троцким по конкретным вопросам, выдвигавшимся жизнью после Октября, он ни разу не обронил даже намёка на то, что эта полемика представляет продолжение или рецидив дооктябрьских разногласий.

Уже в период острых споров в партии непосредственно после Октябрьской революции, те «старые большевики» (Зиновьев, Каменев, Рыков и другие), которые склонны были принять предложение соглашательских партий о формировании «коалиционного правительства» без участия в нём Ленина и Троцкого, пользовались в числе прочих и тем аргументом, что Троцкий раньше не был большевиком. В связи с этим 14 ноября 1917 года Ленин на заседании Петроградского комитета партии подчёркивал, что Троцкий давно понял невозможность объединения с меньшевиками, «и с тех пор не было лучшего большевика»[433]. Во время дискуссии о профсоюзах Сталин и Зиновьев снова пытались пустить в ход ссылку на небольшевистское прошлое Троцкого. В ответ некоторые ораторы из числа сторонников Троцкого напоминали Зиновьеву о его поведении в период Октябрьского переворота.

Очевидно, опасаясь повторения такой личной полемики после своей смерти, Ленин и дал свой известный совет партии в «Завещании»: «Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в виду лично, как небольшевизм Троцкому»[434]. Непредвзятое чтение этого фрагмента ленинского письма выявляет существенный нюанс: Ленин предостерегал от использования в качестве довода в полемике напоминаний о прошлых ошибках всех трёх упомянутых им лидеров партии, но лишь в отношении Зиновьева и Каменева он предупреждал, что их ошибка не являлась случайностью, т. е. что она может дать рецидивы.

С 1917 по 1923 год в партии о «троцкизме» не было и речи. Даже в дискуссии 1923 года представители большинства, многократно возвращаясь к напоминаниям о дореволюционных разногласиях Троцкого с Лениным, как правило, избегали этого одиозного термина. Понятие «троцкизм» не встречается в «классической» работе Сталина «Об основах ленинизма», впервые опубликованной в «Правде» в апреле — мае 1924 года. Ни разу не использовали его триумвиры и на XIII съезде, многословно критикуя Троцкого за его позицию в недавней дискуссии.

Впервые в послеоктябрьской истории этот термин был гальванизирован в «литературной дискуссии» 1924 года, определив её основное содержание и направленность. Теперь дело представлялось таким образом, будто на протяжении всей истории партии наблюдалось резкое противостояние ленинизма и «троцкизма» по всем основным вопросам революции, оценки её классовых сил и прежде всего — по вопросу об отношении к крестьянству.

Главная роль в создании «теории первородного греха», как иронически называл версию о «троцкизме» сам Троцкий, принадлежала Каменеву и Зиновьеву. Уже в конце 1924 года Зиновьев объявил «Уроки Октября» попыткой «ревизии — или даже прямой ликвидации — основ ленинизма»[435]. Распространяя эту формулу на весь «троцкизм», на всю совокупность идей и работ Троцкого, он говорил об «эволюции Троцкого от небольшевика к антибольшевику, т. е. эволюции человека, который хотел (хотя и не всегда умел) быть большевиком, но теперь постепенно становится противником большевизма… Действительно, то, что мы имеем в лице троцкизма, это есть идейное восстание против большевизма… Кто хочет строить партию в союзе с Троцким, в сотрудничестве с тем троцкизмом, который откровенно выступает против большевизма, тот отступает от основ ленинизма»[436].

В «литературной дискуссии с троцкизмом» Зиновьев и Каменев вновь избрали наихудший образ действий, с точки зрения последствий не только для судеб партии, но и для своей собственной судьбы. Они внесли наиболее злобный и рьяный вклад в персональную дискредитацию Троцкого. Идя рука об руку со Сталиным, они посеяли — на радость всей внешней и «внутренней» эмиграции — версию о наличии внутри руководства партии непримиримых разногласий по основным вопросам революции и социалистического строительства. Наконец, они вложили в руки Сталина отравленное идеологическое оружие в виде мифа о «троцкизме», который он в дальнейшем повернул прежде всего против них самих, а затем против всякого инакомыслия в партии и международном коммунистическом движении.

При помощи этого оружия Сталину удалось уже спустя несколько лет добиться абсолютной власти в партии и стране, а затем истребить почти всю старую партийную гвардию и вслед за ней — сотни тысяч советских и зарубежных коммунистов. Если в ходе дискуссии 1923 года впервые был пущен в ход жупел «фракционности», то в дискуссии 1924 года был впервые опробован второй, ещё более грозный жупел — «троцкизм». Использованный Сталиным и его ближайшим окружением в борьбе со всеми последующими оппозициями, он с течением времени приобретал всё более зловещее звучание, превращаясь из синонима «антиленинизма» и «антипартийности» в синоним «антисоветской контрреволюционной деятельности».

Перенесение дискуссии 1924 года в плоскость «борьбы с троцкизмом» имело далеко идущие цели и далеко идущие последствия. Отныне любой член РКП(б), равно как и других секций Коминтерна, соглашавшийся с позицией Троцкого по любому конкретному вопросу, был обречён на обвинение в «троцкизме». Под флагом «борьбы с троцкизмом» Сталин и его ближайшее окружение проводили все «чистки» и репрессивные кампании.

Десятки и сотни тысяч членов нашей и других компартий, большинство из которых не принимали участия ни в одной из оппозиций и не разделяли оппозиционных взглядов, ушли на смерть или в концентрационные лагеря с самым страшным клеймом «троцкист». Трагизм положения этих коммунистов, всерьёз поверивших в существование «теории первородного греха», усугублялся тем, что им приходилось непрерывно доказывать товарищам по партии (а затем, с начала 30-х годов — следователям и судьям) свою полную непричастность и враждебность «троцкизму». Этот продукт коллективной мифологии так настойчиво внедрялся в массовое сознание, что даже Ф. Раскольников — единственный крупный большевик, решившийся на гребне репрессий 30-х годов порвать со Сталиным и публично направить в его адрес такие обвинения, на которые не отважился ни один настоящий «троцкист», т. е. участник возглавлявшейся Троцким в 20-е годы левой оппозиции, — счёл необходимым в «Открытом письме Сталину» (1939 год) сделать знаменательную оговорку: «Как вам известно, я никогда не был троцкистом. Напротив, я идейно боролся со всеми оппозициями в печати и на широких собраниях»[437]. «Троцкистской вылазкой» считалось любое сколько-нибудь благоприятное (даже в частном разговоре) упоминание о Троцком, хранение его работ или знакомство с ними, любое несогласие с той или иной акцией сталинского руководства.

Атмосфера политической истерии, сопутствовавшая всем последующим чисткам и массовым репрессиям, отчётливо проявилась уже в «литературной дискуссии» 1924 года. В декабре этого года Суварин писал из Москвы, что кампания по обесчещиванию и дискредитации Троцкого достигла «невероятной степени ярости, бесстыдства и ненависти». «Страна буквально наводнена так называемой «антитроцкистской литературой». Все издания соревнуются между собой в низкопоклонстве»[438]. Суварин осуждал заявления о раскаянии, подобные заявлению одного из «красных профессоров», принимавшего участие в подготовке третьего тома собрания сочинений Троцкого. По мнению Суварина, молчание Троцкого и участников оппозиции 1923 года в ответ на бесчисленные грубые и нелояльные нападки и инсинуации в адрес «троцкизма» привели к тому, что «симпатии к Троцкому растворяются в незнании и страхе, но никто… не понимает цели этой кампании»[439].

«Литературная дискуссия с троцкизмом» может быть названа дискуссией лишь в кавычках. На деле никакого диалога не было, а была тщательно скоординированная односторонняя идеологическая кампания, на службе которой стоял весь партийный аппарат, все органы партийной печати. Сторонники Троцкого не выступили ни с одной ответной статьёй. Очевидно, это произошло под влиянием самого Троцкого, который ни разу публично не ответил на поток направленной в его адрес откровенной клеветы.

Правда, уже в ноябре 1924 года он написал статью «Наши разногласия», в которой подвергал обстоятельному разбору обвинения в свой адрес и опровергал все подлоги, передержки и фальсификации, пущенные в ход его противниками. Но эта статья не увидела света и впервые была извлечена из архива Троцкого и опубликована за рубежом лишь в конце 80-х годов.

В статье «Наши разногласия» Троцкий подчёркивал: «Если бы я считал, что мои объяснения могут подлить масла в огонь дискуссии, — или если б мне это прямо и открыто сказали товарищи, от которых зависит напечатание этой работы, — я бы отказался от её напечатания, как ни тяжело оставаться под обвинением в ликвидации ленинизма»[440]. Здесь вновь проявилась уже знакомая нам нерешительность Троцкого, даже замешательство перед лицом беспринципного заговора, инспирированного «руководящим коллективом». Нежелание Троцкого «подлить масла в огонь дискуссии» объяснялось ещё и тем, что основные аргументы по поводу версии о «троцкизме» уже были высказаны им в брошюре «Новый курс», но полностью проигнорированы его оппонентами. К тому же в той накалённой атмосфере, которая была создана в конце 1924 года «руководящим коллективом», любое ответное выступление Троцкого не только неминуемо дало бы повод к новым неистовым нападкам, но и вызвало бы немедленные новые обвинения во фракционности и создании «троцкистской оппозиции». (Именно это и произошло спустя полтора года, после первого выступления объединённого оппозиционного блока).

Некоторые ближайшие соратники и единомышленники Троцкого считали, что публикация им «Уроков Октября» была тактической ошибкой, поскольку дала повод его противникам развязать новую кампанию против «троцкизма». Этому обвинению Троцкий придавал столь серьёзное значение, что после образования объединённого оппозиционного блока в 1926 году он обратился к Зиновьеву на одном из фракционных совещаний с вопросом:

«— Скажите, пожалуйста, если бы я не опубликовал «Уроков Октября», имела бы место так называемая литературная дискуссия против «троцкизма» или нет?

Зиновьев без колебаний ответил:

— Разумеется. «Уроки Октября» были только предлогом. Без этого повод дискуссии был бы другой, формы дискуссии несколько другие, но и только»[441].

Другой момент, который Троцкий считал нужным прояснить, касался сознательного обмана Зиновьевым и Каменевым своих сторонников, особенно в Ленинграде, не посвящённых в заговоры и провокационные намерения «тройки» и «семёрки». По этому поводу Зиновьев не раз говорил Троцкому после сближения с ним: «В Питере мы это (миф о «троцкизме». — В. Р.) вколотили глубже, чем где бы то ни было. Так поэтому труднее всего переучивать»[442].

В 1926 году Троцкий был свидетелем разговора Зиновьева и Лашевича с двумя ленинградскими рабочими-оппозиционерами, которые специально прибыли в Москву Для того, чтобы их «вожди» разъяснили им вопрос о «троцкизме». И Зиновьев разъяснил: «Ведь надо же понять то, что было. А была борьба за власть. Всё искусство состояло в том, чтобы связать старые разногласия с новыми вопросами. Для этого и был выдвинут «троцкизм»[443]. А Лашевич так охарактеризовал смысл провокационной политической кампании 1923—1924 годов, принявшей особо значительные масштабы в Ленинграде: «Да чего вы валите с больной головы на здоровую? Ведь мы же с вами выдумали этот «троцкизм» во время борьбы против Троцкого. Как же вы этого не хотите понять и только помогаете Сталину? »[444]

Чтобы уточнить содержание этих разговоров, Троцкий в конце 1927 года разослал своим ближайшим соратникам письмо с просьбой сообщить, слышали ли они от Зиновьева и Каменева подобные объяснения причин возникновения мифа о «троцкизме». Непосредственным поводом для рассылки этого письма явилось согласие Зиновьева и Каменева, сдавшихся на милость победившему Сталину, выполнить его первое условие восстановления их в партии — реанимировать легенду о «троцкизме».

В ответ на просьбу Троцкого Радек дал следующее письменное свидетельство, фотокопия которого была воспроизведена в книге «Сталинская школа фальсификаций»: «…Присутствовал при разговоре с Каменевым о том, что Л. Б. (Каменев) расскажет на пленуме ЦК, как они (т. е. Каменев и Зиновьев) совместно со Сталиным решили использовать старые разногласия Л. Д. (Троцкого) с Лениным, чтобы не допустить после смерти Ленина т. Троцкого к руководству партией. Кроме того, много раз слышал из уст и Зиновьева и Каменева о том, как они «изобретали» троцкизм, как актуальный лозунг»[445].

Пятаков резюмировал услышанное им заявление Зиновьева в следующих словах «…Троцкизм» был выдуман для того, чтобы подменить действительные разногласия мнимыми, т. е. разногласиями, взятыми из прошлого, не имеющими никакого значения теперь, но искусственно гальванизированными в вышеуказанных целях»[446].

В условиях, когда перед партией, всего несколько месяцев назад лишившейся Ленина, стояло множество сложнейших внутриполитических и внешнеполитических проблем, требовавших неотложного обсуждения и решения, она оказалась втянутой в разбор цитат многолетней давности, характеризовавших былые разногласия Троцкого с Лениным. С самых первых дней дискуссии вся партийная пропаганда и учеба была переориентирована на «изучение борьбы с троцкизмом». Особое рвение в этом деле проявил Каганович, ставший к тому времени одним из самых верных и рьяных выдвиженцев и клевретов Сталина. Будучи председателем комиссии ЦК по воспитанию ленинского призыва, Каганович уже в ноябре 1924 года на заседании этой комиссии потребовал за счёт сокращения теоретической части программы партийной учебы значительно расширить и дополнить её разделы, касающиеся «борьбы с троцкизмом». Кагановичу возражали заведующий агитпропотделом ЦК Сырцов, заявивший, что программа не должна быть сконцентрирована на тактических разногласиях сегодняшнего дня, и Крупская, подчёркивавшая, что нельзя весь ленинизм сводить к борьбе против «троцкизма». Однако большинство комиссии поддержало Кагановича, а Сырцов вскоре оказался смещенным со своего поста.

Анализируя логику внутрипартийной борьбы, Троцкий писал в 1928 году: «В 24-м году призрак троцкизма — после тщательной закулисной подготовки — выпускается на сцену. Вдохновителями кампании являются Зиновьев и Каменев. Они стоят во главе — по тогдашнему — «старой большевистской гвардии». По другую сторону — «троцкизм». Но группа «старой гвардии» раскалывается в 25-м году. Зиновьев и Каменев уже через несколько месяцев оказываются вынуждены признать, что основное ядро оппозиции 23-го года, так называемые «троцкисты», в коренных вопросах разногласий оказались правы. Это признание является жесточайшей карой за злоупотребления в области партийной теории. Более того: Зиновьев и Каменев вскоре сами оказались зачисленными в число «троцкистов». Трудно придумать иронию судьбы, более беспощадную! »[447] «Когда Зиновьев и Каменев отделились от Сталина, — добавлял Троцкий несколько позднее, — последний автоматически использовал против них самих ту неистовую инерцию травли против «троцкизма», которую они в течение трёх лет развивали вместе с ним»[448].

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: