II. Незаписанные сказания

 

1. Тарлан-Коо; слышал в 1950 г. от сказительницы по имени Барбара в с. Чибит Кош-Агачского аймака.

2. Алтын-Билек (Золотое Запястье); слышал от отца, 3. Когудей-Мерген; слышал от Т.Токтогулова.

4. Kан-Taajы бий; сказитель не помнит, от кого слышал.

5. Кан-Буудей; слышал от Оспыйнака.

6. Кан-Сологой — от него же.

7. Алтын-Бузе (Золотой Бюзе); слышал от Д.Тобокова.

8. Телбен-каан; слышал от Т.Токтогулова.

9. Сары-каан (Желтый каан); слышал от отца.

10. Ак-Боко (Белый Силач); слышал от отца.

11. Солтый-Мерген; сказитель не помнит, от кого слышал.

12. Эрке-Мондур (Ласковый Мёндюр); сказитель не помнит, от кого слышал.

13. Коболок-Кара (Черная Бабочка); сказитель не помнит имя сказительницы, от которой слышал.

14. Талай-каан; слышал от отца.

15. Jер-Кара (Черная Земля); слышал от отца.

16. Чулмус Чуны; слышал от сказителя Бабыша Кыпчакова (с. Верхний Ябаган Усть-Канского аймака).

Все эти сказания, по словам самого сказителя, — в стихах. Кроме того, А.Г.Калкин знает много прозаических сказок, легенд, преданий и песен.

С.С.Суразаков

О ВАРИАНТАХ «МААДАЙ-КАРА», ЗАПИСАННЫХ ОТ СКАЗИТЕЛЯ А.Г.КАЛКИНА

 

Публикуемая в настоящем издании запись героического сказания «Маадай-Кара» является третьей записью[133] этого сказания от А.Г.Калкина.

Первая запись «Маадай-Кара» от А.Г.Калкина была произведена в 1948 г. С.С.Суразаковым. Запись производилась под диктовку. В 1957 г. эта запись в несколько сокращенном виде была издана на алтайском языке в Горно-Алтайске[134]. Читатели встретили это издание (оно содержало 5720 стихотворных строк) с большим интересом. В 1963 г. сказание было переиздано в книге «Алтай баатырлар»[135].

Вторая запись сказания «Маадай-Кара» была произведена в 1951 г. сотрудницей терминологической комиссии при Горно-Алтайском облисполкоме П.К.Чакыровой. Она записывала сказание сплошным текстом (как прозу). Запись П.К.Чакыровой полнее, чем первая, но она не была положена в основу текста первого издания из-за большого числа неточностей в написании слов (не понятных записывавшей) и нарушения стихотворного строя.

Третья запись осуществлена С.С.Суразаковым по поручению сектора фольклора Института мировой литературы им. А.М.Горького Академии наук СССР на магнитофоне. Запись на магнитофоне производилась в феврале—марте 1964 г. в помещении Горно-Алтайского научно-исследовательского института истории, языка и литературы в присутствии большого числа слушателей. Исполнение сказания каем продолжалось в течение восьми часов. Чем дольше сказитель пел, тем более он вдохновлялся, его голос становился звучнее. Пропев отрывок примерно в 80—100 или более строк, он обычно делал кратковременную (1—2 минуты) паузу, иногда эти паузы были более продолжительными. В это время и сам сказитель, и его слушатели могли разговаривать между собою, вставлять свои замечания. После паузы сказитель начинал играть на топшууре (см. нотную запись), затем низким голосом продолжительно тянул звук «о» (настраивание голоса), а уже после этого пел каем стихи. Во время пения в промежутках между этими большими паузами он также делал перерывы для вдоха, исполняя обычно семь стихотворных строк на одном выдохе, при этом он не переставал играть на топшууре. После записи сказания на магнитофоне С.С.Суразаков в течение 20 дней переписывал стихи на бумагу. При этом постоянно присутствовал сам сказитель, который повторял невнятно произнесенные при исполнении слова и стихи. Во время этой работы он иногда исправлял отдельные фразы или вставлял упущенные стихи. Объем последней записи составил 7738 стихов, т. е. он значительно больше, чем объем первых двух записей.

Диалект, на котором говорит А.Г.Калкин, — теленгетскнй, однако смешанный с алтайским. Это объясняется тем, что он, проведя детство среди теленгетов (в Улагане), затем подолгу (а с 1947 г. постоянно) живет среди алтайцев (в Горно-Алтайске и затем в Ябагане)[136]. Поэтому в своей поэтической речи он часто одно и то же слово в одном месте произносит по-теленгетски, в другом — по-алтайски: булгинЦбилгин «знай», ббугенЦббббн «старик», чоорЦшоор «дудка», куушкан//куйушкан «подхвостник», бттирЦ блтур «убей» и т. д. Публикуя данный текст, мы не стали приводить подобные слова к единому написанию.

Сопоставление сюжетов и мотивов всех трех записей этого сказания, а также описаний картин и диалогов показывает, что они во всех записях почти неизменны. Полностью сохранена последовательность развития сюжета сказания. Возьмем, например, первую часть сказания — повествование о старом богатыре Маадай-Кара. Во всех записях дается описание стойбища Маадай-Кара; говорится о длительном сне старого и немощного богатыря; о непорядках в племени во время его сна; о том, как стала будить и упрекать его жена; о сборах и поездке богатыря с целью устроить племя; о том, как он с вершины горы увидел приближающегося для нападения на его стойбище Кара-Кула и спешно возвратился домой; о рождении сына в его отсутствие; о том, как спрятали младенца на вершим горы; о нашествии Кара-Кула; об угоне им народа и скота и пленении старого Маадай-Кара; о побеге из табуна серой кобылицы и безуспешной погоне за ней Кара-Кула; о возвращении Кара-Кула на свою землю.

Диалоги и описания каждого эпизода во всех записях совпадают. И даже количество стихов примерно одинаково. Так, например, описание стойбища, где живет Маадай-Кара (в самом начале сказания), в первой записи составляет 18 стихотворных: строк, во второй — 41, в третьей — 43; описание тополя соответственно — 16, 25, 24; кукушек — 12, 19, 16; беркутов — 16, 17, 18; собак — 16. 15, 16; коня — 22, 26, 32; юрты — 4, 6, 6; коновязи — 8, 6, 10; спящего Маадай-Кара — 13, 19, 12; Алтын-Тарги (жены богатыря) — 26, во второй — нет, 18.

Расхождения в текстах, в общем, незначительны. Так, во второй записи нет описания портрета Алтын-Тарги. Кроме того, в первой и второй записях говорится, что Алтын-Тарга о непорядках в племени узнала из книги судур:

«Семислойный лунный судур

В теченье семи дней вынимала,

Девятислойный солнечный судур

В течение девяти дней вынимала.

Когда начала смотреть, [увидела]...»[137].

И далее рассказывается о том, что она увидела, так же как и в третьей записи (стк. 201—216). В третьей записи приведенные стихи выпущены, по-видимому, сказитель их просто забыл, а между тем в смысловом отношении они имеют определенное значение: сидя дома, Алтын-Тарга своими глазами не могла увидеть далеко откочевавшую часть племени.

В последней записи выпущен и наказ Кара-Кула Маадай-Кара, из угоняемого табуна которого вырвалась серая кобылица и побежала назад:

«Ты, Маадай-Кара богатырь,

[Даже] детеныша скотины не спрячь.

Если спрячешь — конь твой погибнет,

Многочисленный скот гони,

На землю мою доставь.

[Даже] ребенка из народа не спрячь.

Если спрячешь — сам погибнешь,

В мою землю народ доставь.

Твоей четырехухой кобылицы

Все кости переломаю,

Серомастной негодницы

Слабые кости изрублю»[138].

После этого Кара-Кула пускается в погоню за серой кобылицей. Рассказ о преодолении серой кобылицей препятствий во всех записях совпадает. Но в третьей записи опущен важный момент, который имеется в первой и второй записях: кобылица, преодолевшая пять препятствий, не могла пройти мимо шестого и седьмого препятствия — семи волков и девяти воронов.

«Сильный мороз она вызвала,

До брюха коня снег выпал,

Семь одинаковых черных волков

Пуще прежнего завыли,

Девять одинаковых черных воронов

Еще сильнее заклекотали.

Ноги (кобылицы] задрожали,

Круглое ее сердце забилось»[139].

Именно поэтому серая кобылица прыгнула в густые заросли и спряталась там.

Хотя в третьей записи есть небольшие пропуски, зато в ней имеются и новые диалоги, которых нет в предыдущих записях (стх. 781—784, 966—979). Кроме того, сказитель убрал здесь ненужные повторы, содержащиеся в первых двух записях. Например, о непорядках в племени сказитель в них сначала говорил от своего имени (как о результате многолетнего сна богатыря), затем то же самое повторял как о факте, о котором узнала Алтын-Тарга, и в третий раз — в ее упреке мужу. В третьей записи рассказ от своего имени он убрал.

Если в первой записи о приметах родившегося мальчика возвратившемуся из поездки Маадай-Кара сначала сказали встретившие его богатыри, а затем — жена, то в последней записи об этом говорит только жена (ста. 741—-746).

Если в первых двух записях говорилось о том, что из двух кукушек, сидевших на тополе Маадай-Кара, одна знает, кто когда умрет, а другая — кто сколько проживет, то в последней записи эти функции приписываются им обеим. Смысл этого ясен: зная, кто когда умрет, можно узнать, кто сколько проживет. В первой записи дан диалог между Маадай-Кара и Алтын-Tapгoй перед выездом его из дома. Алтын-Тарга спрашивает, куда он отправляется, беспокоится за него. В последних двух записях этот диалог убран, потому что он противоречит ее упреку в том, что Маадай-Кара, надолго заснув, оставил народ и скот без присмотра.

В первой записи говорилось, что Кара-Кула, напав на стойбище Маадай-Кара, стал уничтожать народ:

«Вниз проезжая, по шестьдесят тысяч,

Вверх проезжая, по пятьдесят тысяч

Стал рубить и крошить»[140].

Эта поэтическая формула обычно употребляется при изображении боя. Но в данном случае она неуместна, ибо старик Маадай-Кара не оказывает никакого сопротивления. Поэтому при последующих записях она была опущена здесь. Все это свидетельствует о том, что сказитель не механически повторял прежний текст, а творчески осмыслял и перерабатывал его там, где нужно.

В отдельных местах встречаются и незначительные перестановки описаний и диалогов. Так, например, портрет Алтын-Тарги в третьей записи дается перед тем, как она стала будить мужа, а в первой — в сцене ее прощания с отъезжающим мужем. Слова Маадай-Кара о возможности отмщения за него в первой и второй записях даны как предупреждение Кара-Кула во время его приезда в стойбище, а в третьей — как его «внутренняя речь» уже во время угона в плен (стк. 1175—1190).

В дальнейшем главным героем сказания становится сын Маадай-Кара — Когюдей-Мерген. Повествование о нем, в свою очередь, состоит из трех частей: в первой рассказывается о победе над Кара-Кула и об освобождении им родителей и всего народа, so второй — о женитьбе молодого богатыря, в третьей — о его поездке в подземный мир для борьбы с Эрликом.

В первой части сначала повествуется о воспитании мальчика старухой — хозяйкой Алтая; о его первых подвигах: уничтожении злых духов — волков и воронов; о приобретении богатырской одежды, военных доспехов и богатырского коня.

В этой части существенных различий нет. Во второй записи (после стк. 2067 третьей записи) есть краткая вставка, поясняющая, почему мальчик, поразивший стрелой семерых волков, для уничтожения воронов применяет чудесный камень, с которым родился, зажав его в руке:

«Единственную стрелу он выпустил,

Больше не было стрелы.

Не находя выхода...»[141].

(далее по тексту третьей записи).

В той же второй записи старуха объясняет Когюдей-Мергену, откуда появился его темно-сивый конь: серая кобылица, убежавшая из табуна, превратилась в синюю корову, которая отелилась; синий бычок, конем оборотившись, стал его богатырским конем:

«Синий теленок-бычок —

Это твой конь, дитя»[142].

Этих стихов также нет в третьей записи.

Из новых вставок, которых нет в первых двух записях, можно отметить сцену, в которой мальчик, сидя в засаде и увидев странные звезды (глаза волков), стал считать их по пальцам (стк. 1992—1999).

В первых записях портрет молодого богатыря дается после того, как он облачился в богатырскую одежду и доспехи (после стк. 2339 третьей записи), в третьей — в сцене встречи богатыря с первыми противниками (стк. 2745—2755).

Основную часть сказания составляет рассказ о победе Когюдей-Мергена над Кара-Кула и об освобождении им родителей и народа.

В этой части все эпизоды и сцены, описания и диалоги почти совпадают во всех трех записях. Исключение составляют только три случая. В первой записи нет эпизода сна богатыря в пути к Кара-Кула, во время которого он видит отца и мать (в третьей записи—стк. 3139—3149). Кроме того, там же отсутствует благопожелание родителей Когюдей-Мергену после встречи с ним (в третьей записи — стк. 4063—4068). В первой записи в рассказе о том, как Когюдей-Мерген, возвращаясь домой, попал в подземный мир, говорятся, что первыми его увидели два богатыря Эрлика. которые заспорили между собою:

«Один говорит: „Он мертвый",

Другой говорит: „Жив он".

Один говорит: «Он плачет»,

Другой говорит: „Смеется".

„Если мертв он, надо сжечь его,

Если он жив, надо осмотреть" —

Так два силача разговаривали»[143].

Этого диалога нет ни во второй, ни в третьей записях.

В остальных случаях различия относятся к степени полноты изложения того или иного сюжета или эпизода.

Во второй части повествования расхождений в сюжетах и мотивах значительно больше. В первой и второй записях есть большой эпизод, которого нет в третьей записи. Это рассказ о преодолении Когюдей-Мергеном во время поездки за невестой, перед встречей с семью богатырями, трех препятствий:

«Прославленный Когюдей-Мерген

Доехал до желтой степи.

До конца которой сорока не долетит.

На этой земле стоял

Серебряный тополь со ста ветвями.

Хлопковогривый темно-сивый [конь]

Остановился и сказал:

„Вырви этот тополь

И перед собой положи, парень".

Прославленный Когюдей-Мерген,

С коня наклонившись.

Сем и коленный тополь вырвал

И перед собой положил.

Когда дальше поехал.

Препятствия Эрлик-бия —

Два одинаковых черных верблюда —

Навстречу ему рысью бежали.

Один говорит:

" О коня я буду тереться".

Другой говорит:

„О самого [богатыря] я буду тереться".

Увидев это, Когюдей-Мерген

На краю желтой степи

Между двумя верблюдами

Серебряный тополь воткнул.

Когда два верблюда

О серебряный тополь стали тереться,

Им это очень понравилось.

Богатырь Когюдей-Мерген

Дальше поехал.

Когда он так ехал,

На равнине, которую

Глазом можно окинуть,

Две одинаковые семиглавые

Змеи-обжоры ползали.

Одна говорит: „Коня ужалю",

Другая говорит: „Самого ужалю".

Увидев это, Когюдей-Мерген

Вместе со своим конем

В змей обернулись.

К двум змеям присоединившись.

Вчетвером поиграв.

Oт них удалились, ушли.

Хозяева-духи — змеи-обжоры,

Вдвоем играть остались (на своей) земле.

Дальше проехав, (Когюдей-Мерген)

У основания черной горы

Увидел спящих

Двух одинаковых медведей-самцов.

Прославленный Когюдей-Мерген

Вместе со своим конем

В медведей превратились.

Став двумя одинаковыми медведями,

Друг за другом пошли.

Присоединившись к двум черным медведям-самцам,

Вместе с ними стали играть.

Бегая и борясь.

От них удалились, ушли.

Два черных медведя-самца

Одни остались, играя»[144].

Третья запись во второй части значительно полнее первых двух записей, в которых отсутствуют такие эпизоды, как единоборство Поднимающего Гору с Тенек-Бёкё (в третьей записи—стк. 6364—6405), встреча Прыгуна с коварной Дьебелек (стк. 6494—6551); нет в них и перечня богатырей-соперников, которые пинали скалу (стк. 6622—6640). В первой записи нет рассказа о выполнении Когюдей-Мергеном трудных заданий Ай-Каана (стк. 0944—7176).

Третья запись за счет этих и других сюжетов и эпизодов намного расширилась. Кроме того, следует отметить, что эта часть повествования (о женитьбе богатыря), как и в других алтайских героических сказаниях[145], оказалась менее устойчивой и более подверженной изменениям.

Последняя часть сказания (о поездке богатыря в подземный мир и победе над Эрликом) по своему сюжету во всех трех записях совпадает, за исключением одного случая: в третьей записи убраны явно осовремененные сказителем сцены мух землепашцев и кузнецов в подземном мире.

Сопоставляя язык всех трех записей, мы видим, что каждый эпизод, каждая картина описываются словами и фразами, которые остаются почти неизменными, постоянными, если не считать небольших синтаксических вариаций. То же самое нужно сказать и о диалогах. И все же сказитель часто описание одного и того же явлении или предмета в одном случае дает кратко, в другом — значительно расширяет его. Это видно хотя бы на примере разницы количества строк в описании стойбища Маадай-Кара (18 — в первой записи, 41 — во второй, 48 — в третьей). Таких примеров можно привести много. Они показывают, что в исполнении сказания всегда наличествует значительная доля импровизации в пределах тех традиционных поэтических формул, которыми сказитель овладел. Наряду с этим, как уже отмечалось выше, сказитель часто привносит от себя новые слова и выражении. Например, в первых двух записях в описании сходящихся и расходящихся скал не было сравнения их с бодающимися быками («Как два бодающихся быка», стк. 3092). Оно появилось уже позже. В рассказе о пребывании Когюдей-Meргена (в образе Тастаракая) у семи лам в третьей записи появилось много комического в диалогах и в описании его поступков. Подобных примеров также можно привести много.

То же самое издавна наблюдалось и у других алтайских сказителей. Сказители при каждом новом исполнении то сокращают, то расширяют текст, часто вставляя куски и из других сказаний. Иногда, как это имело место в записях вариантов «Маадай-Кара» от А.Г.Калкина, расхождения в тексте могут быть довольно значительными.

В отношении записей вариантов «Маадай-Кара» следует иметь в виду еще я следующее.

А.Г.Калкин — сказитель, наделенный большим природным талантом, обладающий замечательной памятью. Но в то время, когда производились первые две записи, это был еще очень молодой человек, с не очень богатым опытом выступлении. Поэтому мы имеем редкий случай наблюдать рост сказителя на глазах фольклористов и читающей аудитории. На наших глазах он «приводил в порядок», отшлифовывал «свое» сказание. В третьей записи он, как отмечалось выше, упорно стремился выбросить повторы, лишние, «ненужные» места. В этом смысле третий вариант несколько «стройнее» предыдущих. Третий вариант «Маадай-Кара» является наиболее полным, поэтически зрелым (в смысле традиционных образных средств языка) сказанием.

Но из сказанного здесь неправильно было бы заключить, что третий вариант «Маадай-Кара» стоит на пути превращения эпоса в художественное литературное произведение. Это совсем не так. «Маадай-Кара» и в третьем варианте целиком остается народным эпическим творчеством. (Интересно, что в своих песнях на современные темы А.Г.Калкин в основном отбирает и использует традиционные народные образные средства для воспевания новой жизни — случай, весьма частый у народных певцов и сказителей Советского Союза.)

Примечательно, что и в третьем варианте местами сохранились встречающиеся в народных сказаниях смысловые недоразумения. Например, Когюдей-Мерген спрашивает

своего коня:

«Какого хана (эта] земля?

Куда мы приехали? » (3386—3387)

Перед этим говорилось, что герой достиг земли своего врага Кара-Кула хаана. Когюдей-Мерген обозревал ее и узнавал (давалось обширное описание стойбища Кара-Кула). И после этого герой вдруг задает коню приведенный выше вопрос объясняемый только традицией. Сказители постепенно меняют подробности, отдельные эпизоды, но традиционный вопрос богатыря своему коню, как видно, еще остается неизменным, даже входя в противоречие с реальным содержанием.

Варианты «Маадай-Кара» представляют серьезный научный интерес. Автор этих строк надеется вернуться к ним в специальном исследовании.

С. С. Суразаков

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: