ДЗЭЙГО. НЕОБЯЗАТЕЛЬНЫЕ СЛОВА

(Дзэнские диалоги Банкэя Ётаку)

Некий монах спросил Банкэя:

— Почему Вы не применяете посох и крик, как Риндзай и Токусан, и все другие настоящие мастера дзэн прошлого?

Банкэй сказал:

— У Риндзая был крик. У Токусана был посох. У меня есть мой язык.

ВВЕДЕНИЕ

«Необязательные слова» (яп. «Дзэйго ») — это сборник диалогов Банкэя, состоящий, за исключением нескольких коротких проповедей, из его бесед со своими учениками, мастерами дзэн и наставниками других школ буддизма.[120] Редактор-составитель этого сборника, Сандо Тидзё (1667–1749), перевел собранные им материалы с японского языка на китайский, традиционно использовавшийся для подобных записей. Он также добавил к этому сборнику свое предисловие и прокомментировал некоторые истории.

В год смерти Банкэя Тидзё было двадцать шесть лет. Тидзё пишет в своей рукописи, что составление этого сборника он завершил в 1747 году, будучи в возрасте восьмидесяти лет. Эта рукопись была впервые опубликована в вышедшем в 1941 году первом большом издании «Записей о жизни и учении Банкэя» — «Банкэй дзэндзи гороку» («Записи высказываний мастера дзэн Банкэя»), под редакцией Д.Т. Судзуки (серия Иванами Бунко; последнее переиздание вышло в 1966 г.). Настоящий перевод был выполнен с этого текста. Кроме этого, я также сверялся с текстом, приведенным в издании «Банкэй дзэндзи дзэнсю» («Полное собрание записей [о жизни и учении] мастера дзэн Банкэя»), под редакцией Акао Рюдзи (Дайдзо Сюппан, 1976), с. 279–343.

ПРЕДИСЛОВИЕ САНДО ТИДЗЁ

Чувства восхищения и уважения, что испытывают люди к добродетельным достижениям своего учителя, возникают у них совершенно спонтанно. Хотя они могут решиться молчать о его чудесных словах и деяниях, они все-таки не могут удержаться и ничего не сказать об этом. Вот откуда эти «необязательные слова». Со смертью мастера навсегда исчезла целая жизнь, наполненная бесчисленными достойными свершениями и непревзойденными высказываниями. Ныне же чрезвычайно трудно собрать то немногое, что осталось. При составлении этого сборника я просто включал в него все, что мог найти — один лист здесь, две травинки там. Поэтому записи в нем не имеют какого-либо порядка относительно времени или места, где произошло то или иное событие.

Давным-давно, во времена династии Тан, великий китайский мастер Уммон запрещал своим ученикам записывать его слова. Однако, несмотря на это, его помощник по имени Он записал его слова и поэтому они дошли до нашего времени.[121] Этому примеру можно только позавидовать. Когда мастер Банкэй был еще жив, он тоже строго-настрого запрещал своим последователям записывать его проповеди и беседы. Но рядом с ним не было помощника Она, который был бы готов записать его слова на своей бумажной рясе, поэтому все эти бесчисленные слова, изысканные, как звон нефрита, были отброшены в сторону и никто не собрал их — это все равно что позволить воробьям играть с нефритом. Какая потеря!

(Несколько лет спустя после смерти Банкэя, дзэнский мастер Дзёмё [Ицудзан] показал мне одну находящуюся у него рукопись. Это была запись одной из неофициальных бесед-проповедей мастера. Вымыв свои руки и прополоскав рот, я с тщанием и благоговением прочитал эту рукопись, чувствуя себя так, как будто я сижу прямо перед самим мастером, внимательно слушая его исполненную сострадания проповедь. С великим почтением поднес я эту рукопись к моей голове. Затем я достал кисть и переписал ее. Копию этой рукописи я со всей осторожностью положил в особую шкатулку рядом с другими редкими и ценными книгами — ибо то, что я получил, это же не какой-то там драгоценный камень! Увы, мастер Дзёмё, мастер Рэйгэн, и наставник Дайкэй Какко, служившие в течение многих лет помощниками Банкэя,[122] строго соблюдали его запрет и не осмеливались нарушить его. В результате знания об учении Банкэя стали практически недоступными. Поэтому теперь, завершив составление настоящего сборника высказываний Банкэя, я поискал в моих шкатулках и нашел копию той рукописи, которую я сделал много лет назад — что может превзойти это Сокровище Дхармы? С уважением помещаю эту запись в начало моего собрания необязательных слов.)

НЕОБЯЗАТЕЛЬНЫЕ СЛОВА

Как может дзэн, школа «прямого указания», обладать хоть одной дхармой, которую можно было бы проповедовать людям?[123] Согласно учению нашей школы, все, что вам надо сделать, это обратиться к своему изначальному лицу, к тому лицу, которое вы обрели, когда вышли из чрева вашей матери. Посмотрите на себя! Чего вам не хватает, если вы можете видеть и слышать среди разнообразных обстоятельств вашей обычной жизни? У вас совершенно все в порядке уже сейчас, притом, что вы таковы, как вы есть. Но если вы позволили возникнуть в своем сознании хоть малейшей мысли или намерению сделать что-то, то вы уже заблуждаетесь. Когда вы смотрите и слышите, вы суть Нерожденное [сознание будды]. Когда вы не смотрите и не слышите, вы суть Неумирающее. Эта изначальная нерожденность и неумираемость простирается за пределы прошлого и настоящего, превосходя своей яркостью даже солнце и луну. Она постоянно наличествует во всем сущем и охватывает собой небо и землю. Она находится вне сфер иллюзии и просветления, будучи совершенно отстраненной как от просветленного, так и от непросветленного. В Нерожденном каждая вещь [в отдельности] и все вещи [в целом] изначально истинны и освещены чудесной всеосвещающей мудростью, благодаря которой вы всегда, где бы вы ни находились, пребываете в состоянии ничем не ограниченной свободы. Полная непостижимость и совершенная добродетель (благая сила) Нерожденного всегда находится в сознании любого из вас — Нерожденное нельзя найти где-то еще. Люди говорят об изначальном сознании Будд и патриархов, но между сознанием Будд и патриархов и вашим сознанием нет различия толщиной даже в волос. Несмотря на это, вы испытываете желание порождать мысли, искать что-то вне себя, искать состояние Будды, искать Дхарму, искать знание, искать освобождение. Вы сами создаете себе препятствия, которые мешают вам и не дают вам пребывать в вашем изначальном сознании.

Некий древний Будда сказал:

— Яджнядатта достиг просветления в тот момент, когда прекратил свой безумный поиск.[124]

Поэтому даже если вы обрели понимание всех сутр, проповедованных Буддой, постигли все тайны дзэнских коанов и смогли уверенно продемонстрировать свое понимание, когда вы внимательно посмотрите вокруг себя, вы увидите, что все это всего лишь пыль, покрывающая вас как липкая грязь. Когда настанет ваш последний час, когда рассеются четыре составляющих [ваше тело] элемента, вы не сможете воспользоваться ничем из этого. Поэтому гораздо лучше посмотреть вглубь себя, постичь свою суть и действовать непосредственно и без задержки, используя животворящую, изначальную энергию Нерожденного. Как вы думаете, какие искусные средства применяют Будды и патриархи, приходящие в этот мир?[125] Они просто вырывают гвозди [привязанностей] и ломают клетки [иллюзий], дабы вы были свободны и не испытывали привязанностей. Слушая меня, вы можете подумать, что вы уже поняли смысл того, что я только что сказал. Вы можете воображать, что вы действительно верите в это. Но поскольку ваша уверенность еще далека от совершенства, вы позволяете другим вводить вас в заблуждение и живете как бесплотные духи, льнете к деревьям и пригибаетесь к траве, теряете свой путь под ясным безоблачным небом, теряете свою свободу и подчиняетесь кому-то. Разве это не достойно сожаления?

Из глаз мастера исходил свет, который освещал людей и проникал прямо в сердца тех, кто представал перед ним. Он совершенно точно узнавал о них все, прежде чем они успевали сказать или сделать что-нибудь. Он был подобен светлому зеркалу. «Если к нему приходил варвар, являлся варвар. Если к нему приходил китаец, являлся китаец».[126] Однажды, когда он был в храме Кориндзи в Эдо, к нему подошел и поклонился некий монах.

— Как ты практикуешь Дхарму? — спросил Банкэй. Монах высказал ему свое понимание.

— Твои слова и твое понимание не совпадают, — сказал Банкэй. — То, что ты говоришь, обгоняет летящего дракона, но то, что ты есть, не поспевает за хромой черепахой. Перед тем, как прийти сюда, ты обсудил те слова, которые ты сказал мне, с более продвинутым учеником, думая, что тебе удастся провести этого старого монаха. Но когда ты приходишь к учителю, который обладает истинным Оком Дхармы, ты не можешь утаить от него даже то, что тебе удалось спрятать от самого солнца.

Монах встал, поклонился Банкэю и с благодарностью принял его учение.

Во время одной из своих проповедей мастер сказал: — Мое нынешнее состояние находится за пределами понимания самих Будд и патриархов.

Сосредоточенность Банкэя при выполнении повседневных дел была выше человеческого понимания. Иногда, когда он был чем-то занят, монахи, прислуживающие ему, думали, что он пренебрегает выполнением того, что он должен сделать, или делает что-то вовсе противоположное. Они просто не могли объяснить его намерения. Однако позже они обнаруживали истинное значение и смысл этих поступков.

Мастер постоянно использовал в своем учении слово «Нерожденное», и те, кто приходили к нему, получали от него пользу в соответствии со своими способностями. Это подобно тому, как рыбы и моллюски, черепахи и киты, которые населяют необъятный океан, могут пить столько воды, сколько им нужно, не испытывая в ней недостатка.

Мастер сказал:

— Есть одно дзэнское высказывание, которое описывает суть учения нашей школы: «Если есть различие толщиной хоть в волос, то вы так же далеки от истины, как небо от земли».[127] Если во время дзэнского диалога-поединка два сознания двигаются без какого-либо разделения, то это подобно двум зеркалам, отражающим друг друга. Все сущее являет себя в своей истинной таковости, поэтому все вещи/дхармы совершенно истинны. Над вами нет ничего, за что можно было бы ухватиться, а под вами нет ничего, на что можно было бы опереться. Вы живете в состоянии своего изначального совершенства, нерожденного и неумирающего, и погружены в самадхи абсолютной свободы, в котором ничто, даже каменные стены, не может остановить вас. Вы должны осознать, что только ваши предвзятые взгляды и предубеждения являются для вас препятствием, и что «пребывание в бездействии» есть пребывание в темной, кишащей духами пещере. Это относится и к словам, которые я сейчас произношу. Вы совершаете непоправимую ошибку, если ищете в них какой-то смысл. Если я даю вам слово объяснения, и вы привязываетесь к нему, то вы сбиваетесь с пути. Лучше всего не позволять себе останавливаться или пребывать где бы то ни было. Слова и фразы, которые я произношу, крики, которые я издаю, и удары посохом, которые я наношу вам, — все это несъедобные железные гвозди. Вам не удастся их прожевать.

Мастер неоднократно сокрушался о том, сколь много пагубных обычаев установилось в его время в дзэнских монастырях и храмах. Его учение всегда было прямым и непосредственным и определялось только конкретной ситуацией. Он не допускал неразборчивого использования посоха и крика, не позволял ученикам заниматься литературным времяпрепровождением, устраивать стилизованные дзэнские диалоги и выставлять напоказ прочие проявления «дзэнской активности». Кроме этого, он принял обет не применять в своем учении цитаты из буддийских сутр и дзэнских писаний. Отвечая на вопросы тех, кто приходил к нему, каковы бы ни были их интеллектуальные способности, он всегда использовал обычный язык повседневной жизни. В то время практика дзэн описывалась китайскими терминами и высказываниями буддийских патриархов прошлого. Но мастер Банкэй заставлял своих учеников спонтанно и естественно проникать до костей и костного мозга,[128] обращаясь к ним на неформальном, разговорном японском языке, который они сами использовали в своей повседневной жизни.

Что касалось наставления учеников, находившихся под его началом, мастер не устанавливал каких-либо правил и предписаний, которые они были бы обязаны соблюдать, но тем не менее в его храмах всегда была спокойная и уважительная атмосфера, являющая собой пример воплощения принципа: «не управлять, но и не иметь беспорядка; делать то, что необходимо, не получая на то приказа».

Некий мирянин спросил:

— Разве то, что Вы говорите о «Нерожденном», не похоже на наставление, которое дал Махакатьяяне мирянин Вималакирти?[129]

— Скажи мне, что ты имеешь в виду, — ответил Банкэй.

— В соответствии с сутрой, Вималакирти сказал: «Махакатьяяна, ты не должен использовать деятельность сознания для того, чтобы проповедовать о неизменной реальности вещей/дхарм. Все сущее изначально нерожденно и неумирающе; вот в чем заключается смысл непостоянства и страдания».

— Вималакирти сказал эти слова для наставления Махакатьяяны, — сказал Банкэй. — Мое учение предназначается для того, чтобы заставить людей проникнуть за пределы слов.

Некий наставник эзотерического буддизма школы Сингон пришел к мастеру и сказал:

— Принцип Нерожденного в медитации нашей школы на букве А содержит два аспекта, аспект «устранения иллюзии» и аспект «актуализации истины». Не попадает ли Ваше учение во вторую категорию?[130]

— Подойди поближе, — ответил Банкэй.

Наставник подошел поближе.

Банкэй прокричал:

— А это какой аспект!?

Наставник оцепенел.

Один монах в собрании высунул язык от удивления.

Некий монах сказал Банкэю:

— При чтении историй о выдающихся мастерах дзэн прошлого можно заметить, что в зависимости от сложившейся ситуации они использовали много разных слов для обучения своих учеников. Вы же используете только одно слово «Нерожденное». Не кажется ли вам, что это является препятствием для практики Дхармы?

— Разве ты не читал о Гутэе? — сказал Банкэй. — Когда кто-нибудь задавал ему какой-то вопрос, он просто поднимал вверх палец. Он говорил: «Я постиг дзэн одного пальца Тэнрю. Я могу пользоваться им на протяжении всей своей жизни и учение мастера дзэн Банкэя и не исчерпать его».[131] Он просто поднимал свой палец и молчал. Как может то, что невозможно исчерпать за всю жизнь, быть препятствием для практики Дхармы? Дзэн одного пальца Гутэя — это не единственный пример. Крик Риндзая, посох Токусана, «Не испытывай иллюзий!» Муго, «Основной иероглиф» Дзуйгана — все это примеры Великих Дел, олицетворяемых каждым настоящим мастером дзэн.[132] Не то чтобы слово «Нерожденное» отсутствовало в буддийских сутрах и дзэнских писаниях, его можно в них встретить. Но кто со времен первых Будд и патриархов, за исключением этого старого монаха, использовал только одно слово для наставления своих учеников?

Монах почтительно поблагодарил Банкэя и впоследствии прилежно следовал учению мастера.

Мастер сказал:

— Учитель дзэн не может помочь другим людям, если сам он не обладает всепрозревающим Оком Дхармы. Если его Око Дхармы совершенно, то он может узнать все про любого человека, едва только глянув на его лицо. Он может узнать все про него, всего лишь услышав его голос за стенами храма. Око Дхармы подобно светлому зеркалу, которое полностью и совершенно отчетливо отражает все, что предстает перед ним, отражает и прекрасное, и безобразное. Каждое слово такого мастера, каждое его действие поражает привязанности его учеников как острый меч, разбивает их оковы и вводит их в сферу чудесной свободы и благословенной радости. Если наставник не может этого, то чем же он может помочь людям? Именно в этом совершенном владении Оком Дхармы наша школа превосходит все другие школы буддизма. Мы называем его «Драгоценным Оком Истиной Дхармы», «Особым Учением помимо Писаний», «Наследством Будд и патриархов». Посмотрите на Будд и патриархов, появившихся в этом мире. Они могли отличить черное от белого быстрее, чем летит искра. Они постигали основы [Учения] со скоростью молнии. Неужели Око Дхармы таких людей было хоть в чем-то несовершенно? Однако дзэнские наставники нашего времени ошибочно считают ловкость ученика в обращении со словами и письменными знаками основным критерием, по которому они судят о том, постиг ли он суть дзэн. Они дают свидетельство-инка тому, кто быстр и остроумен при обмене ударами в дзэнском диалоге-поединке. Это заковывает ученика в тяжелые кандалы. Такие наставники не только сами ошибаются, но и других вводят в заблуждение. Вам не удастся найти человека, который был бы способен предстать перед кем-нибудь и узнать его суть, прежде чем он успеет вымолвить хоть одно слово или совершить какое-то действие. Таких учителей больше нет. Как жаль!

Ныне мастер обращает людей к своему учению о Нерожденном, не прилагая к этому никаких усилий. На протяжении последних трехсот лет учителя и ученики привязывались к своей практике, искали странного и необычного, не уделяя внимания действенности того, что они делают. Ученикам было очень сложно научиться чему-то, следуя наставлениям таких учителей.

Раньше, когда Банкэй давал наставления в дзэн приходившим к нему людям, он выслушивал их вопросы и вовлекал их в диалог-поединок, но их ответы не могли сравниться с ответами мастера. Многие из них доходили до подножия горы, а затем отступали назад. Потом ученики, желавшие побеседовать с мастером, собирались в больших количествах — они были подобны грозовым тучам. Они вверяли себя мастеру еще прежде чем успевали увидеть его лицо, а когда они представали перед ним, они опустошали свое сознание и принимали его учение, находясь в состоянии совершенной отстраненности от своего «я». Поэтому теперь мастеру не приходится прилагать больших усилий [для их обучения].

Мастер никогда не пытался привлечь к себе внимание этого мира. Он держался на удалении от наделенных властью и богатством и воздерживался от поддерживания близких отношений с членами императорской семьи и представителями аристократии. Однажды, когда Банкэй проезжал через провинцию Этидзэн, даймё этой провинции, господин Мацудайра, услышал что-то о Банкэе и пришел посетить мастера на постоялом дворе, где он остановился. Однако когда он вошел в комнату, Банкэй не встал поприветствовать его; мастер также не снял свой головной убор во время беседы. И все же его обращение было очень теплым и уважительным. Когда господин Мацудайра вернулся в свои владения, он сказал своим вассалам:

— Мастер Банкэй, несомненно, не обычный наставник. Он не снял своего головного убора во время нашей беседы, и все же я не почувствовал ни малейшего намека на неуважение. Такое спокойствие и уверенность вряд ли были бы возможны, если бы его постижение не было полным и совершенным.

Банкэй обходился так со всеми людьми высокого положения. Его слова были достойными и уважительными, его поведение было благородным и утонченным, но он никогда не вел себя так в угоду этому миру.

С того времени когда Банкэй вступил в храм Рюмондзи и начал учить как основатель храма и его первый настоятель, братья Сасаки, которые были членами семьи богатых купцов-судовладельцев, обеспечивали ему необходимую финансовую поддержку; все здания храма были построены на их пожертвования, из этого же источника покрывались и расходы на содержание храма.[133] Сколько бы людей ни собиралось в храме, братья Сасаки обеспечивали их всех достаточным количеством еды. В залах дзэндо всегда находилось не менее семи сотен монахов, а во время проведения летнего затвора в третьем году Гэнроку (1690) на нем присутствовали тринадцать сотен монахов — ни в одном из залов нельзя было найти свободного места.

Когда Банкэй только приступил к распространению своего учения, братья Сасаки просили его о том, чтобы он разрешил им стать его прихожанами. Мастер отказывал им, но они просили его очень настойчиво:

— Даже если бы наше семейное дело расстроилось, даже если бы все принадлежащие нам магазины и склады товаров опустели, даже если бы нам пришлось нищенствовать, то и тогда мы не перестали бы защищать и охранять крепость Дхармы уважаемого мастера.

В конце концов Банкэй уступил их просьбам. Впоследствии, когда бы монастырю ни потребовались какие-то средства, он приказывал братьям Сасаки предоставить их. Мастер ни разу не советовался с ними о чем-либо и не давал им никаких объяснений. Было ли это проявлением сострадания мастера, который отказался признавать различия между учениками, остающимися в миру, и монахами, находящимися в монастыре? Или он поступил так потому, что братья Сасаки уже обладали зрелым пониманием Дхармы Будды?

Однажды, когда мастер был в храме Фумондзи на острове Хирадо, к нему пришел настоятель храма Кодайдзи из Нагасаки.[134] После краткой беседы этот наставник сказал:

— Ваше учение ясно и понятно. Необходимо без промедления пресечь в корне все страсти и иллюзии, не вовлекаясь в [какую-либо] практику. Но что же Вы тогда скажете о той истории про мастера дзэн по имени Тёкэй, который износил семь подушечек для сидения, занимаясь дзадзэн?[135]

— Ты неверно прочел повествующие о нем записи, — сказал Банкэй. — Тёкэй обучался у многих мастеров в течение двенадцати лет, его учителями были Рэйун, Сэппо, и Гэнся — вот когда он износил те семь подушечек для сидения. Но все это не привело его к пониманию. Затем, подняв однажды занавес, он внезапно достиг просветления и сочинил следующее стихотворение: «Теперь все по-другому! Все по-другому! Я поднял занавес и увидел весь мир. Если кто-нибудь попросит меня объяснить, что я увидел, я дам ему по губам своей мухогонкой». Я думаю, что тебе следует повнимательней перечитать этот отрывок.

Настоятель смог только кивнуть своей головой от удивления.

Когэн, высокопоставленный наставник школы Сингон и настоятель храма Ниннадзи в Киото,[136] навестил Банкэя в храме Дзидзодзи в Ямасина. После обмена приветствиями, Когэн сказал:

— Я являюсь наследником эзотерических учений школы Сингон, но мне все никак не удается постичь их основной смысл. Так, например, в одной из глав «Дайнити-сутры»[137] сказано: «Познай источник своего собственного сознания в реальности таковости». Я потратил много времени и усилий, пытаясь постичь свое собственное сознание, но все мои усилия ни к чему не привели. Читая дзэнские писания, я был глубоко впечатлен теми жесткими, бескомпромиссными методами, которые используют учителя дзэн для того, чтобы привести своих учеников к истине. Я хочу, чтобы Вы испытали свои искусные средства на мне.

— Одна лишь только тонкая пелена [иллюзий] отделяет тебя от источника твоего сознания, — сказал Банкэй, — но если [между вами] есть различие хоть в волос толщиной, то ты удален от него не меньше, чем небо от земли.

Когэн молчал.

— Так что же препятствует тебе прямо сейчас! — сказал Банкэй.

Когэн кивнул головой, затем почтительно поклонился. Впоследствии он часто приходил в Дзидзодзи.

Мастер школы Сото-дзэн Тэнкэй навестил Банкэя в храме Кориндзи в Эдо.[138] После обмена приветствиями Тэнкэй сказал:

— Несколько лет назад, когда Вы остановились в моем храме в Симада, я не сумел постичь истинное значение Вашего учения. Только совсем недавно, обретя больше опыта и понимания, я осознал, как я тогда ошибался. Мастер, теперь я испытываю глубочайшее уважение к Вашим Великим Деяниям.

Тэнкэй держал в своей руке веер. Он поднял его вверх.

— Что Вы видите, мастер? Я вижу веер.

Банкэй просто покачал головой.

— С почтением принимаю Ваше наставление, Сказал Тэнкэй.

Когда Банкэю было тридцать с чем-то лет, он часто приходил в деревню Икаруга в своей родной провинции Харима. Несмотря на то что обитатели деревни любили и уважали его, монах Дзякуа, настоятель расположенного в этой деревне храма школы Тэндай Буссё-ин, отказывался принять его, считая, что этот молодой монах недостоин его внимания. Только настойчивые просьбы жителей деревни заставили его в конце концов смилостивиться и снизойти до встречи с Банкэем.

Дзякуа начал с того, что небрежно задал Банкэю несколько вопросов. Банкэй ответил на них очень быстро и с такой легкостью, что это слегка обеспокоило Дзякуа. Он припомнил все, что только знал об учении Будды. Снова и снова пытался он найти брешь в познаниях Банкэя, однако по истечении некоторого времени у него уже не осталось больше вопросов.

Тогда он подумал: «Теперь я со всей определенностью понимаю, почему мастер Сайте, основатель нашей школы,[139] установил в главном храме на вершине горы Хиэй три учения: Тэндай, эзотерическое учение и дзэн».[140]

С тех пор Дзякуа стал относиться к Банкэю с большим уважением и часто навещал его. Несколько лет спустя ему прислали приглашение из Киото провести цикл лекций по сутрам в храме Энрякудзи, главном храме школы Тэндай на горе Хиэй. Он принял это приглашение и отправился в храм Рюмондзи в провинции Хамада, чтобы увидеться с Банкэем. Когда он рассказал ему, что произошло, Банкэй поднял в воздух палец и спросил:

— Дзяри![141] Сможете ли Вы проповедовать по этой сутре?

Дзякуа остолбенел. Капли холодного пота выступили по его телу. В тот же день он послал в Энрякудзи извещение о том, что отменяет свою поездку. Затем он отказался от своего положения монаха школы Тэндай, и, облачившись в одежды дзэнского монаха, стал учеником Банкэя. Он посвящал себя практике с неослабевающим усердием. Люди прозвали его «рогатым тигром дзэнского леса». Этот монах, известный под именем Сорю Сэнгаку, стал одним из наследников Дхармы Банкэя, но умер он прежде мастера.

Однажды, когда Банкэй находился в храме Гёкурюдзи в провинции Мино,[142] к нему пришел мастер школы Сото-дзэн по имени Юйэ.[143] Банкэй тепло принял его и приказал монахам приготовить для него отдельные покои. Вместо того чтобы подождать, пока Юйэ придет к нему, он сам пошел в гостевые покои, чтобы побеседовать с ним. Когда монахи увидели, что Банкэй зашел в комнату, они тихонько подошли к двери, чтобы услышать, о чем будут говорить два мастера, однако Банкэй обнаружил это и приказал своим приближенным отогнать их. Когда Банкэй вернулся в свои покои, он сказал:

— Это дзэнский мастер обладает обширными знаниями, но вот и конец им.

Кто-то сказал:

— Отныне Юйэ не будет наполнять свои проповеди множеством необязательных слов.

В ходе беседы Юйэ сказал Банкэю:

— Духовное сознание пробудилось во мне, когда мне было семнадцать или восемнадцать лет. Я посвящал все свое время занятиям дзадзэн, не делая перерывов даже на сон и отдых. Я продолжал в таком духе в течение тридцати лет. Я делал это для того, чтобы остановить мои иллюзорные мысли. Последние несколько лет мне удается поддерживать свое сознание немного более чистым. Но какой практикой занимались Вы, что позволяет Вам освобождать людей так, как Вы это делаете с теми, кто приходит к Вам? Скажите мне об этом, пожалуйста, поскольку это окажет мне совершенно неоценимую помощь.

— Когда я был молод, — сказал Банкэй, — мое сознание тоже было омрачено иллюзорными мыслями. Затем я внезапно постиг истину, что все сущее изначально пусто и спокойно, и с тех пор я перестал метаться и выбирать, и мое сознание стало совершенно чистым.

Юйэ преисполнился к Банкэю самого искреннего восхищения и уважения. Он подумал: «Все достойные мастера дзэн прошлого стали учителями людей, достигнув совершенства своего Ока Дхармы. Этот старый монах прорвался к просветлению, и теперь он обладает точно таким же всепрозревающим Оком. Он может прямо прозревать сердца людей и все узнавать о них с одного взгляда».

Перед тем как принять обеты и стать буддийским монахом, мастер школы Обаку-дзэн Сингэцу посетил Банкэя в храме Кориндзи в Эдо.

— Как ты практикуешь Дхарму?

— В течение многих лет я читаю «Сутру Лотоса», — сказал Сингэцу.

— Кто читает сутру? — спросил Банкэй.

— Тот, кто произносит слова, — сказал Сингэцу.

— Кто произносит слова? — спросил Банкэй.

— Глаза по горизонтали, нос по вертикали, — сказал Сингэцу.

— Этим ты меня не проведешь, ты, сладкоречивый обманщик! — воскликнул Банкэй. — Сейчас же отвечай мне: «Кто произносит слова?»

Сингэцу колебался.

— Если бы наставники нашей школы не обладали всепрозревающим Оком Дхармы, они никогда не смогли бы стать учителями людей и небожителей, — сказал Банкэй. — Обладаешь ли ты этим Оком?

— Я думаю, что я, насколько это возможно, обладаю этим Оком, — сказал Сингэцу.

— Хорошо, — сказал Банкэй. Можешь ли ты оценить понимание каждого из людей, присутствующих в этом собрании?

— Но ведь здесь никого нет, — сказал Сингэцу, оглядываясь вокруг себя.

— Каждый человек, сидящий здесь, обладает своими отличительными качествами, — сказал Банкэй. Разве ты не можешь оценить их?

— А Вы? — ответил Сингэцу.

— Если бы я не мог этого, то я прошел бы мимо тебя, не обратив на тебя никакого внимания, — сказал Банкэй.

Сингэцу от удивления даже рот открыл.

— Ни в Китае, ни в этой стране нет ни одного наставника, который мог бы опровергнуть Ваше учение, — сказал Сингэцу. Мне, несомненно, очень повезло, что я принял участие в столь проникновенной беседе.

— Никто кроме этого старого монаха не указал бы тебе на твои ошибки, — сказал Банкэй. — Отныне будь прилежней и твои усилия будут вознаграждены.

Сингэцу никогда не забывал слов мастера и часто приходил в Кориндзи увидеться с ним.

В Хамада, родной деревне Банкэя, жил некий бедный крестьянин по имени Хатироэмон. Хатироэмон жил среди грязи и пыли этого мира и регулярно приходил к Банкэю слушать его учение. Так как он был человеком весьма эксцентричного поведения, другие жители деревни обращались с ним как с сумасшедшим и обходили его стороной. Они с недоумением смотрели на его близкие отношения с Банкэем и на те из ряда вон выходящие вещи, которые они делали вместе. Однажды, когда Банкэй уходил из деревни, он встретил по пути Хатироэмона.

— Куда это Вы собираетесь, мастер? — сказал Хатироэмон.

— К тебе домой, — ответил Банкэй.

— Захватили ли Вы с собой свое лекарство?[144] — спросил Хатироэмон.

— Конечно захватил, — ответил Банкэй.

— Я хочу, чтобы Вы заплатили мне за это лекарство, — сказал Хатироэмон, протягивая свою руку. Банкэй плюнул ему на ладонь. Оба они затряслись от смеха.

Все их беседы были более-менее похожи на эту. Никто не понимал, к чему они это делают.

Хатироэмон умер на руках у Банкэя. Последние его слова были таковы:

— Я умираю прямо в самом центре поля битвы Дхармы. Есть ли Вам что сказать мне, мастер?

— Скажу только, что ты должен повергнуть грозного противника, — сказал Банкэй.

— Позволите ли Вы мне сделать это?

— Нет ничего, что я бы не позволил, — сказал Банкэй.

— О, муж мой! — запричитала жена Хатироэмона, вытирая слезы со своего лица. — Ты Будда. Почему же ты не спас меня от моего неведения до того, как ты оставил меня?

— Все мое тело, говорю я или молчу, пребываю ли я в движении или в покое, есть совершенное проявление истины, — ответил Хатироэмон. — Я никогда не переставал открывать тебе основы сознания. Почему же ты этого не понимала?

Однажды, после того как Банкэй закончил проповедь в храме Кориндзи, некий самурай, гордившийся своим умением в боевых искусствах, подошел к мастеру.

— Я много лет тренировался в искусстве ведения поединка, — сказал он. — С тех пор как я овладел этим искусством, мои руки двигаются в совершенном согласии с моим сознанием. Теперь, если я столкнусь с противником, мой меч снесет ему голову прежде чем он успеет поднять свое оружие. Это подобно тому Оку Дхармы, которым Вы обладаете.

— Ты говоришь, что в своем искусстве ты достиг совершенства, — сказал Банкэй. — Нанеси мне удар!

Самурай заколебался.

— Мой удар ты уже пропустил, — сказал Банкэй. От удивления самурай даже открыл рот.

— Я поражен, — вздохнул он. — Ваш удар быстрее молнии. Голова моя покатилась к Вашим ногам. Пожалуйста, мастер, научите меня основам Вашего дзэн.

С каждым последующим приходом в Кориндзи уважение этого самурая к Банкэю возрастало. Когда Банкэй пребывал в Эдо, множество самураев приходили встретиться с ним. Все они сталкивались с его мощным натиском и становились его преданными последователями.

Однажды, после проповеди, проведенной Банкэем в храме Нёходзи, несколько самураев столпились вокруг мастера, с тем чтобы порасспросить его о Дхарме.

— Мы верим всему, что Вы сказали нам, — заявили эти самураи. — Но есть еще кое-что, о чем мы хотели бы спросить Вас. Мы изучаем искусство владения мечом и к настоящему времени уже постигли основной принцип этого искусства. Однако мы не можем полностью применить это понимание на практике. Все еще существует разрыв между теорией и практикой.

— В таком случае, — сказал Банкэй, — вы еще не постигли принцип. Истинный принцип находится за пределами всех принципов и практики. Это совершенное взаимопереплетение принципа и действия, духа искусства и его техники — совершенное взаимопроникновение всего сущего.

Но это не убедило самураев. Они продолжали спорить о теории и практике, и о том, существует ли между ними разделение.

Затем один из них сказал:

— Я понимаю то, что Вы говорите, мастер, но я слышал, что Вы сами иногда используете посох для наставления своих учеников и что Вы никогда не бьете тех из них, кто проявляет выдающиеся способности.

— Тот, кто сказал тебе это, ошибался, — сказал Банкэй. — Ты не прав. В руках истинного учителя посох всегда бьет туда, куда надо. Никто не избежит посоха этого старого монаха!

Самураи замерли в немом изумлении.

У Банкэя было обычно пять-семь монахов, которые служили ему помощниками. Однажды он сказал им:

— Предположим, что вы невиновны, но кто-то начал распространять слухи о том, что вы совершили какой-то проступок. Каким будет состояние вашего сознания? Как вы считаете, сможете ли вы оставаться в Нерожденном сознании будды, отстраненном от мысли, пытаясь отстоять свою честь?

— Как же мы сможем в таком случае оставаться в состоянии несознания? — ответили все помощники Банкэя.

— Когда я был молод, — сказал Банкэй, — мое стремление к [обретению] Пути Будды не оставляло места для прочих мыслей. Я посвящал себя этому поиску с однонаправленной решимостью, не принимая во внимание свою жизнь и здоровье. Если бы в то время злонамеренные слухи о моем якобы недостойном поведении распространились бы по всей стране, я все равно продолжал бы вести свою практику без единой мысли о чем-либо ином.

— Такое поведение превыше наших сил, — сказали помощники с восхищением.

— Пусть даже дурная слава обо мне достигла бы ушей правительственных чиновников и меня заточили бы в тюрьму, мое стремление к Пути Будды не исчезло бы у меня ни на мгновение. Даже если бы меня приговорили к смерти и мне не суждено было избежать меча палача, мое сознание по-прежнему не поколебалось бы и не породило бы даже одной мысли о страхе.

Один из монахов-помощников сказал: — Должно быть, среди нас есть кто-то, чье сознание отклонилось от Пути, иначе мастер не стал бы говорить нам все это.

Банкэй всегда учил своих монахов о сознании будды. Однажды он сказал:

— Это сознание изначально Нерожденно, оно безошибочно распознает красивое и уродливое, не порождая при этом ни одной мысли. Это подобно тому, когда кто-либо из вас, встретив кого-то, сразу же понимает, незнакомец это или его старый друг. Вы не прибегаете ни к одной мысли, но тем не менее вы знаете это с безошибочной ясностью — это чудо изначального сознания. Один из монахов сказал:

— Совершенно верно, я сразу же узнаю, является ли этот человек моим другом или нет, но при этом в моем сознании по-прежнему продолжают возникать мысли. Почему?

Банкэй промолчал. Затем, возвысив голос, он крикнул:

— Изначально в нем нет мыслей!

— А я уверен, что мысли в нем есть!

— Прокричал монах в ответ.

Не отвечая на это, Банкэй громко вздохнул:

— Пфуу… пфуу.

Монах сел с весьма глупым видом, смутившись и потеряв свою уверенность.

Несколькими днями позже он испытал сатори и пришел к Банкэю. Банкэй просто улыбнулся.

На девяностодневный затвор, проводившийся в храме Рюмондзи зимой третьего года Гэнроку (1690), собралось более тысячи человек. Все беспокоились из-за такого множества людей.

— Мы должны установить для них четкие правила поведения и соответствующие запреты. Для того чтобы держать их под контролем, придется их наказывать и устрашать.

Однако когда пришло назначенное время, все было совершенно достойно и шло без каких-либо неприятностей, все хорошо себя вели и не испытывали нужды в каких-то правилах. В том, как Банкэй обращался с людьми, приходившими получить его наставления, тоже не было какой-то четкой схемы. Мастер часто восходил на трон Дхармы и проповедовал. В одной из своих проповедей он сказал:

— Очень важно, чтобы все вы, присутствующие на этом великом собрании, не затмевали свою изначальную нерожденность. Нерожденное подобно горящему огню: если вы приблизитесь к нему, оно согреет вас своим теплом. Я возвещаю вам о нем, но я не могу исчерпать его. Я пользуюсь им, но я не могу уменьшить его. Учителя дзэн болтают своими языками и щелкают зубами, чтобы удивить и поразить своих учеников. Но все, что им удается сделать, это бросить им в глаза горсть пыли и ввести их в заблуждение. Я никогда не сделаю этого с вами.

Великое множество людей толпилось перед мастером и внимало его учению, и все их сомнения и неопределенности таяли, как лед на солнце.

Некий мирянин сказал:

— Мое сознание преисполнено мудростью Будды, но она так глубоко скрыта в нем, что мне не удается воспользоваться этой мудростью. Что мне делать?

— Выступи вперед, — сказал Банкэй. Мирянин начал приближаться к мастеру.

— Ты замечательно хорошо пользуешься этой мудростью!

Мирянин склонил свою голову в глубоком поклоне благодарности.

Некий монах подошел к Банкэю, поклонился, а затем издал громкий крик:

— Кхат ! Это Будда! — сказал он. Банкэй ударил его.

— Ты понимаешь? — сказал мастер.

— Это Будда! — повторил монах.

— Ты всего лишь хочешь нацепить на себя какое-то имя, — сказал Банкэй, оттолкнув его.

Когда Банкэй обращался к своим ученикам, он обычно говорил им:

— Основополагающая реальность всего сущего есть изначальная таковость, простая и ясная, не омраченная разделениями «я». Это состояние таковости есть суть изначального сознания, чье знание мгновенно и совершенно чисто.

Однажды во время очередной проповеди некий монах сказал:

— Если это изначальное сознание обладает такой врожденной духовной основой, то чистое знание не должно занимать даже одного мгновения.

— Но это совершенно ясно, — ответил Банкэй.

— Почему Вы говорите, что это и так ясно? — спросил монах. — Я не понимаю.

— Ты уже знаешь, что чистое знание не занимает даже одного мгновения, и что в нем нет разделения, — так что же тебе непонятно?

Некий монах спросил:

— Вы всегда учите людей тому, что небеса и ад, миры голодных духов, животных, сражающихся демонов и все прочие сферы бытия существуют только в сознании. Но в сутре, проповеданной Буддой, сказано: «Страна счастья, созданная Амидой, находится за тысячу миллионов земель Будды на Западе».[145] Мог ли Будда говорить неистинные вещи?

— Кто зафиксировал направление? — спросил Банкэй.

Некий монах спросил:

— Как может «изначальная чистота и ясность внезапно проявить себя в горах, реках и земле?»[146]

— Чьи горы и реки ты имеешь в виду? — спросил Банкэй.

Монах не смог ответить.

Некий монах спросил:

— Мастер, Вы говорите, что ад существует в нашем сознании и не является чем-то отличным от того места, где мы находимся. Но в сутрах сказано, что гора Сумеру находится во вполне определенном месте, а ад располагается на расстоянии многих тысяч йоджан под землей.[147] Неужели эти высказывания неистинны?

— Человек, совершивший преступление в провинции Муцу, будет подвергнут наказанию в Муцу, — сказал Банкэй.

— Да, — ответил монах.

— Человек, совершивший преступление в провинции Сацума, будет подвергнут наказанию в Сацума.

— Да, — сказал монах.

— В том, что касается этого преступника, обстоятельства совершенно одинаковы и в том, и в другом месте.

Монах опять согласился.

— Почему же он сидит там, где он находится, ожидая наказания? — спросил Банкэй.

— Из-за своей порочности, из-за чего же еще? — ответил монах.

— Что является причиной его порочности? — спросил Банкэй.

— Конечно же, его омраченное сознание, — ответил монах.

— Так как же ты можешь тогда говорить, что ад происходит не из сознания? — сказал Банкэй. Монах поклонился.

Во время проведения великого затвора 1690 года среди присутствовавших на затворе монахов находился мастер школы Сото-дзэн по имени Гэккэй. Его разместили в храме Тикурин-кэн,[148] предназначенном для уважаемых наставников. Гэккэй отправился в покои настоятеля побеседовать с Банкэем.

— Мое око [Дхармы] такое же, как твое, — сказал он.

Банкэй с шумом выдохнул воздух. Гэккэй ударил его.

— Мне еще два или три, — сказал Банкэй.

— Что это ты говоришь о двух или трех? — спросил Гэккэй.

— Я запутал тебя этими словами и забросил тебя в долину Двойных Гор,[149] — сказал Банкэй, громко рассмеявшись.

Гэккэй поклонился и вернулся в покои для гостей. Там он рассказал другим мастерам дзэн о том, что случилось с ним в покоях Банкэя. Услышав все это, они задрожали от страха.

Когда ему было тридцать лет, Банкэй вернулся домой из Нагасаки.[150] К тому времени имя Банкэя было уже широко известно по всей стране. Множество учеников приходило в Хамада в поисках его учения, но он отказывался разговаривать с ними и по прошествии некоторого времени они уходили, так и не встретившись с ним. Люди попытались пристыдить Банкэя. Они сказали ему, что он должен принять учеников и даровать им свое учение.

— Я знаю, что такое сострадание, — улыбнулся Банкэй. — Принять учеников и учить их не так уж и сложно. Но это может привести их к бессмысленным рассуждениям. Когда придет время и сложится подходящая ситуация, они станут Буддами и патриархами, услышав лишь одно слово или увидев тень.

И, действительно, впоследствии Банкэй принял множество самых разных учеников. Их преданность Банкэю и его учению была сильной и непоколебимой. Даже те, кто приходили к нему, вооружившись своими предвзятыми взглядами и предубеждениями, с тем чтобы помериться с мастером силой, встретив его и услышав одно или несколько слов его наставлений, принимали его учение прямо в свое сердце.

Помощникам Банкэя было легко прислуживать мастеру. Когда я спросил об этом Ицудзана,[151] он сказал

— Кто-то из древних сказал, что прислуживать великому мужу легко, но угодить ему чрезвычайно сложно.[152] Это действительно так. Я служил мастеру в течение многих лет. Я всегда находился рядом с ним. Мы были как рыба и вода, не замечая присутствия друг друга. Мне это никогда не причиняло неудобств; но все же я никогда не мог понять, доволен мной мастер или нет. Он был тем, кого надо уважать и к кому надо прислушиваться. Но с ним никогда не было возможно допустить хоть малейшую фамильярность или вольность.

Он также сказал мне:

— Мастер говорил, что «очень повезло тем людям, которые имеют возможность общаться с настоящим буддийским учителем. Не важно, что они говорят или делают, пребывают ли они в действии или в покое, они все больше и больше проникают в глубину просветленного сознания мастера». Когда я был молодым монахом и еще не достиг своей самореализации, я сомневался в этих словах. Позже я осознал, что они были истинны.

У мастера не было какого-то зафиксированного, четкого распорядка дня. Однажды, уже после смерти мастера, в храм Дзидзодзи в Ямасина к мастеру дзэн Ицудзану пришел мастер дзэн Когэцу.[153] Когэцу много расспрашивал его о повседневных делах Банкэя.

— В жизни мастера нельзя было выделить какую-то четкую схему действий, — сказал Ицудзан. — Он совершенно не делал ничего необычного — он просто пребывал в состоянии будзи.[154] Но когда он реагировал на различные обстоятельства во время бесед со своими учениками, границы его возможностей обозначить было просто невозможно. Такого не видел никто прежде, даже среди древних мастеров.

Когэн вздохнул от восхищения.

Однажды, когда ему было тридцать с чем-то лет, Банкэй отправился в город Канадзава, что находится в провинции Kara, с тем чтобы посетить дзэнский мастера Тэссина в храме Тэнтоку-ин.[155] Он пробыл в Тэнтоку-ин несколько дней. Как-то вечером Тэссин сказал:

— Помнишь ли ты тот наш разговор, произошедший тогда, когда мы учились у Дося? Я хотел бы вернуться к нему и провести его еще раз.

— Я вижу, что живая черепаха по-прежнему метет своим хвостом в грязи,[156] — сказал с улыбкой Банкэй.

Тэссин рассмеялся.

Некий монах по имени Сокан пришел побеседовать с мастером. Обменявшись с ним несколькими фразами, Банкэй сказал:

— Ты работаешь над тем, что возникает после появления Будды Ёнё.[157] То, чему я учу вас, предшествует [разделению на] до и после. Ты никак не сможешь проявить это в мысли.

Услышав это, ученик Банкэя Сотэй[158] внезапно крикнул:

— Мой огромный долг Будде и патриархам уже выплачен!

— Наблюдатель получил большую часть, — заметил Банкэй.

(Сэцугай Сотэй стал одним из ведущих учеников Банкэя. Впоследствии ему был присужден почетный титул Дзэндзи Мё-о.)

— Почему некто, изначально будучи Буддой, становится живым существом? — спросил некий монах.

— Это ошибка его родителей, — сказал Банкэй. Монах ничего не понял.

Другой монах, сидевший поблизости, тоже был запутан ответом Банкэя. После смерти Банкэя он спросил об этом мастера Ицудзана.

— О, это замечательный ответ, — сказал Ицудзан. В нем содержатся все три основных дзэнских высказывания.[159]

Монах по-прежнему не мог ничего понять.

Однажды помощники Банкэя Согаку, Сюин и Сонин сидели рядом с мастером.

— Являются ли пятьдесят две стадии пути бодхисаттвы четко отделенными одна от другой?[160] — спросил Сонин.

— А как же может быть по-другому? — ответил Согаку.

Сюин ничего не сказал, но кивнул головой в согласии. Они обратились к Банкэю.

— Люди, которые читают сутры, запутываются в их паутине, — сказал Банкэй.

Мирянин Гэссо (князь Като Ясуоки) преподнес Банкэю сладкую дыню.[161]

— Эта дыня так велика, что она охватывает собой небо и землю, — сказал он. — И где же Вы вонзите в нее свои зубы?

— Я верну тебе косточки, — ответил Банкэй. Гэссо громко захохотал.

Однажды, когда Банкэй был в храме Кориндзи в Эдо, его посетил монах Сэйдзан Эрё из города Сэндай и мастер дзэн Дайдо из провинции Мино. Они остались в храме на несколько дней для бесед с мастером, и, наконец, у них не осталось больше вопросов. После этого они посетили мастера дзэн Рокуона из храма Тодзэндзи в Эдо.[162]

— Я слышал, что вы были у Банкэя. Это правда? — спросил их Рокуон.

— Да, — ответили они.

— Из-за чего это вы к нему явились? — спросил Рокуон.

— Из-за дела великой важности, — сказал Эрё.

— Да он ведь ничего не знает об этом [Великом] Деле, — заявил Рокуон, желая преуменьшить достоинства Банкэя.

— Вы считаете, что не было никакого смысла к нему ходить? — сказал Эрё.

— Это не имеет никакого значения, — сказал Рокуон, повысив голос. — Го, чему учит Банкэй, это полная чушь!

— Тогда у меня есть для Вас несколько вопросов, — сказал Эрё. — Как вы думаете, сможете ли Вы на них ответить?

— Продолжай, — сказал Рокуон. — Я хочу услышать эти вопросы.

Эрё задал Рокуону несколько вопросов и, услышав его ответы, сказал:

— Ничего другого Вы не можете сказать? Это не совсем то, что я хотел узнать.

— А что же ответил вам Банкэй? — сказал Рокуон.

— Мы задали ему более двух дюжин вопросов, — сказал Эре. — Его ответы были совершенно свободными и спонтанными — он отвечал без промедления, как колокол отвечает звуком на удар. Мастер Банкэй превосходит наше время. Он великий мастер дзэн, подобный великим мужам, жившим прежде Пятого Патриарха.[163]

— Я так долго пребывал в неведении относительно Банкэя, — удивленно сказал Рокуон. После этого случая он послал к Банкэю двух своих учеников, Собаи и Сэнри.[164] Они приняли участие в проникновенной беседе с мастером и вернулись к своему учителю, глубоко убежденные в истинности слов Эрё.

Ученик Банкэя Соэн по природе своей был человеком очень постоянным и надежным. Его поведение было безупречным. На поле боя Дхармы он был стойким и настойчивым воином. Однако Банкэй считал необходимым часто предупреждать его, чтобы он не допускал вольностей в выражении своего мнения. Его просто нельзя было удержать, особенно во время обсуждения Дхармы. Поскольку он, невзирая на все предупреждения Банкэя, продолжал вести себя таким образом, Банкэй приказал ему покинуть храм. После неоднократных просьб простить его и заверений в том, что он сожалеет о своем неподобающем поведении, Соэну было позволено вновь присоединиться к общине. Но вскоре старые привычки опять проявились и Банкэй снова выставил его за ворота. Так продолжалось несколько раз. В то время люди не могли понять, почему Банкэй все это делает, но я думаю, что он делал это из сострадания к Соэну; он пытался показать ему, как должен вести себя ученик, стремящийся к обретению Пути Будды.

Во время проведения великого зимнего затвора в Рюмондзи в 1690 году Соэн тяжело заболел. Когда Банкэй пришел навестить его в Эндзюдо (зал для больных монахов), Соэн был уже при смерти. Склонившись над его подушкой, Банкэй сказал:

Соэн, каждый день жизни должен быть прожит для спасения других.

Соэн кивнул головой в согласии. Вскоре он умер. Никто не смог измерить истинное значение слов утешения, сказанных Банкэем.

Однажды, когда Банкэю было тридцать с чем-то лет, он остановился в храме Санюдзи, расположенном в городе Окаяма в провинции Биттю.[165] Даймё этой провинции, господин Икэда, был ревностным приверженцем учения Ван Ян-мина.[166] Его увлечение этим неоконфуцианским философом в конце концов привело его к тому, что он приказал изгнать из провинции буддийских монахов и разрушить их храмы. Дзэнские наставники, оставшиеся в провинции, чтобы продолжать обучение своих учеников, противостояли самураям, которые приходили изгнать их, обрушивали на них бурные потоки дзэнской риторики и тем прогоняли их прочь.

Несколько этих самураев-неоконфуцианцев пришли в храм Санюдзи, чтобы допросить Банкэя.

— Вы, приверженцы дзэн, устраиваете себе такие вот убежища, — сказал один из них. — Вы затворяетесь в них и поворачиваетесь спиной к миру. Когда у вас заканчиваются разумные доводы и слова, вы бьете людей своими посохами и кричите на них. Эти ваши храмы стали прибежищем упрямых паразитов-обманщиков.

— Когда у конфуцианцев заканчиваются разумные доводы и слова, что они делают? — спросил Банкэй.

Самурай стал колебаться, не зная, что сказать.

Банкэй ударил его своим посохом.

— Аа! — воскликнул он. — Вот уж действительно, животворящий посох!

Ответ Банкэя был быстрее молнии. Самураи едва не задохнулись от изумления.

Будучи еще молодым монахом, Банкэй пришел в храм Дайандзи в провинции Этидзэн с тем, чтобы посетить мастера дзэн Дайгу.[167]

— Здравствуйте, Дзяри! — сказал с улыбкой Дайгу. — Я слышал, что Ваше постижение совершенно.

Во время пребывания Банкэя в храме Дайандзи с ним обращались с большим гостеприимством и уважением. Некий монах, бывший в то время в храме Дайандзи, обратился к Дайгу с вопросом:

— Куда мы возвращаемся, когда наше тело рассеивается?

— Откуда мне знать? — ответил Дайгу со вздохом.

По прошествии некоторого времени сам Дайгу задал Банкэю этот вопрос.

— Ответ Дайгу не может ввести в заблуждение, — сказал Банкэй.

Однажды, когда Банкэю было тридцать три года, он остановился на несколько дней в храме Тафукудзи в провинции Бунго, чтобы навестить мастера дзэн Кэнгана.[168] Два мастера беседовали о старых временах. Некий мирянин приходил к Кэнгану каждый день и каждый вечер уже на протяжении нескольких дней, спрашивая у него помощи в решении коана о «тождественности сна и бодрствования».[169] Поскольку этот мирянин не продвинулся к разрешению своих сомнений, Кэнган посоветовал ему обратиться к Банкэю. Банкэй попросил этого мирянина подойти к нему поближе. Когда мирянин сделал это, Банкэй спросил:

— Это тождественность или различие? Мирянин склонил свою голову в глубоком поклоне,

совершенно убежденный словами Банкэя.

— Как быстро он откликается на ситуацию, — сказал Кэнган с восхищением.

Некий высокопоставленный наставник школы Сото-дзэн по имени Нанрё посетил храм Гёкурюдзи в провинции Мино. Обратившись к Банкэю, он указал своим веером на трон Дхармы.

— Как ты пройдешь мимо него? — спросил он.

— А что это за место? — ответил Банкэй.

— Нерожденное, неумирающее, — сказал Нанрё.

— Ты не понимаешь этих благородных слов, — сказал Банкэй.

— Ты шатаешься туда-сюда по всей стране, в твоем-то возрасте, — сказал старый наставник громким голосом. — Почему это ты продолжаешь вводить в заблуждение доверчивых мирян и мирянок?!

— Когда ты смотришь на вещи омраченным оком, — ответил Банкэй, — они, конечно же, будут видеться тебе омраченными.

Нанрё удалился, но тут же вернулся и с благодарностью поклонился Банкэю. Он стал убежденным последователем его учения.

Однажды, когда ему было уже под сорок, Банкэй пребывал в храме Кайандзи, расположенном в его родной деревне Хамада.[170] Вдруг совершенно неожиданно прибыл гонец от господина Като, даймё провинции Иё. Банкэй приказал своему помощнику Сокё оторвать лист бумаги от одного места на стене, куда раньше он приказал ему прикрепить его.[171] Под ним оказалась следующая надпись: «В такой-то и такой-то день такого-то месяца прибудет гонец от господина Като». Банкэй предвидел, что придет этот человек, и точно знал время его прибытия. Люди были весьма удивлены. Это был не единственный случай такого рода в жизни Банкэя; когда он был молод, странные и необъяснимые события происходили довольно часто. Впоследствии он перестал демонстрировать подобные силы, считая, что это может вызвать странные слухи, которые будут вредны для его учеников. С тех пор как он принял это решение, в его поведении не было ничего необычного. Его жизнь была совершенно нормальной во всех отношениях.

Когда ему было тридцать с чем-то лет, Банкэй несколько раз останавливался в уединенной обители Гёкурю-ан (впоследствии храм Гёкурюдзи) в горах Хитати. Во время одного из его пребываний там, он сказал одному монаху, который находился в той же обители:

— Нынешняя зима необычайно холодна. Умпо уже стар годами.[172] Я беспокоюсь о его здоровье. Кроме того, вчера ночью в Осаке скончалась жена моего ученика Энни[173] В течение многих лет он и его жена были добры ко мне и оказывали мне поддержку. Я хочу отправиться туда и выразить мои соболезнования.

— Я пришел сюда, чтобы разделить с тобой эту хижину и практиковать рядом с тобой, потому что я думал, что ты являешься человеком Пути, — сказал этот монах с отвращением, и лицо его покраснело от гнева. — Осака находится за много дней пути отсюда. Ты никак не мог узнать о том, что кто-то умер там вчера. Зачем ты вытворяешь подобные бесстыжие трюки, эх ты, лживый бонза!

— В таком случае, — сказал Банкэй, — пойдем со мной. Тогда ты перестанешь сомневаться.

И они вдвоем отправились в Осаку. Когда они пришли туда, монах сказал:

— Если это неправда, я сорву с тебя твое монашеское облачение.

— Продолжай идти, — сказал Банкэй.

Когда они подошли к дому, Энни, преисполнившись радости, поспешил к воротам, чтобы поприветствовать их.

— В течение нескольких дней я только и надеялся на то, что Вы придете сюда, — сказал он. — Моя жена скончалась, и завтра будет проводиться поминальная церемония седьмого дня.[174] Ваше присутствие здесь — это ответ на мои молитвы.

Банкэй глянул на своего спутника. Все признаки былой обиды и презрения исчезли с его лица.

— Я обязуюсь следовать за тобой всю свою оставшуюся жизнь, — смиренно произнес он.

Потом Банкэй продолжил свой путь, но когда они пришли в Дзуйодзи, оказалось, что Умпо умер прошлой ночью. По завершении похорон Банкэй закончил свой скорбный поход у подножия поминальной пагоды Умпо.

Однажды Банкэй проповедовал в храме Гёкурюдзи:

— Сегодня у каждого из вас есть великолепная возможность постичь истинную Дхарму и получить наставления настоящего учителя. Вам очень повезло. Но вы должны быть усердны и внимательны, чтобы не пропустить эту возможность. Если вы покроетесь перьями, шерстью и рогами, то вам не удастся достичь освобождения.

Сюн, монах из Саруга, сказал:

— Мастер, Вы говорите, что если мы сменим нашу нынешнюю форму на сферу бытия животных, то нам не удастся покинуть это состояние. Это правильно?

— Это действительно так, — сказал Банкэй. Банкэй продолжил проповедь. Сюн остановил его еще раз и задал тот же вопрос.

— То, что я сказал, истинно, — ответил Банкэй. Сюн прерывал Банкэя еще три раза. В конце концов Банкэй сказал:

— Я не понимаю, почему ты так настойчиво повторяешь один и тот же вопрос. Я сказал тебе, что если ты окажешься в сфере бытия животных, то тебе не удастся покинуть ее. Почему же ты не понимаешь этого?

Затем он продолжил проповедь, но вскоре Сюн опять остановил его:

— А что же Вы тогда скажете о той истории про лиса Хякудзё?[175]

— Забудь про лиса Хякудзё, — сказал Банкэй, повысив голос. — Ты сам только что стал лисом!

Понуро склонив свою голову, Сюн удалился со слезами на глазах.

На затворе, состоявшемся в храме Рюмондзи в 1690 году, присутствовали тринадцать сотен монахов. Три или четыре раза в месяц Банкэй восходил на трон Дхармы и проповедовал. Четыре или пять тысяч человек, представлявших все четыре разряда буддийской сангхи — мужчины и женщины, монахи и монахини, — приходили и усердно внимали его учению. Их сердца были наполнены уважением и восхищением к мастеру. По завершении одной из проповедей, некий монах выступил вперед и сказал:

— Моя практика заключается в том, что я распеваю дхарани Сияющего Света. Я распеваю это дхарани непрерывно, и днем, и ночью, и от моего тела начинает исходить золотое сияние…

— Это твое «золотое сияние» есть пламя, производимое твоими страстями в то время, как они сжигают тебя, — сказал Банкэй с порицанием.

Монах стыдливо удалился.

Люди в собрании посмотрели друг на друга.

— Этот монах страдал от демонического наваждения, — говорили они. — Ему повезло, что он испытал на себе воздействие искусных средств мастера.

(Это объясняется в «Макаханняхарамитта (Махапраджняпарамита) — сутре» [Глава о Пагубных Вещах], «Сюрёгон-сутре»[176] и других сутрах. В этих сутрах описывается два вида демонических наваждений (макё), внутреннее и внешнее. Иллюзия, от которой страдал этот монах, была первого рода. Одно слово истинного учителя мгновенно освободило его от этой иллюзии. Мы должны глубоко почитать учителя, обладающего такой добродетелью.)

Однажды днем во время зимнего затвора 1684 года, проводившегося в храме Кориндзи в Эдо, ученик Банкэя [Ицудзан] Сонин находился в монашеском зале, читая «Алмазную Сутру». Когда он подошел к тому месту, где говорится: «Нет ничего, даже самой мельчайшей дхармы, которой можно было бы овладеть — это и называется "Наивысшее Совершенное Просветление"»,[177] он внезапно испытал просветление. Не сознавая, что делает, он отбросил сутру в сторону и поспешил в покои настоятеля. Когда он попытался выразить свое понимание Банкэю, он не смог произнести ни одного слова.

— Я все вижу, — сказал Банкэй. — Мне не нужно опираться на то, что ты скажешь мне.

Сонин совершил троекратный поклон и удалился. Через несколько дней настала очередь Сонина прислуживать мастеру. Они стали говорить.

— Вы всегда учили меня, что иллюзия и просветление не существуют, — сказал Сонин. — Но обозревая все сущее с того места, где я стою сегодня, я верю, что даже для великих мастеров дзэн прошлого наставало то время, когда они достигали просветления.

— То, что говорит тебе этот старый монах, — сказал Банкэй, — выражает [Великое] Дело так, как оно есть, не оскверняя его и не смешивая его с грязью. Для каждого человека есть время и место подобного постижения. Так было всегда, и в прошлом, и в настоящем.

Некий самурай пришел в храм Кориндзи встретиться с мастером. Подняв веер в своей руке, он сказал:

— Эта вещь принадлежит миру бытия. Она называется веером. Изначально она пуста. Сумели бы Вы узнать, что это такое, в тот момент, когда она спустилась бы внезапно с неба?

— Да, — сказал Банкэй.

— Что это за знание? — спросил самурай.

— Знание есть непознаваемость, — сказал Банкэй.

— Но великие мудрецы говорили, что не знать непознаваемое есть истинное знание, — сказал самурай, задержав дыхание.

— Это не так, — сказал Банкэй, покачав головой.

Банкэй обратился к собранию в храме Нёходзи: — Всем вам очень повезло встретиться с настоящим учителем, поэтому вы можете прямо войти на истинный

Путь, не стаптывая свои соломенные сандалии в бессмысленных паломничествах и не тратя свою энергию на следование за иллюзорными «цветами в пустоте» аскетической практики. Всем вам очень повезло. Воспользуйтесь этой возможностью.

— Я понимаю то, что вы говорите нам, — сказал некий монах. Но у меня есть один вопрос. Мне кажется, что все это подобно человеку, которому необходимо уйти из города и преодолеть реку. Он должен пройти некоторое расстояние. Затем он должен воспользоваться лодкой для того, чтобы пересечь реку. Если он не совершит этих действий, то как же он выйдет за пределы города? — Но вот же оно — прямо здесь, — сказал Банкэй. — Нет различия между тем, чтобы достигнуть или не достигнуть этого места. Это и есть то, что дзэн называет Вратами Внезапного Просветления. Если вы сомневаетесь, вы теряете его. Если вы следуете за ним, то вы оказываетесь еще дальше от него.

В пятом году Гэнроку (1692), когда Банкэй был в храме Гёкурюдзи в провинции Мино, его посетил мастер школы Сото-дзэн по имени Юйэ.[178] Часть их беседы уже приводилась ранее. Юйэ спросил Банкэя о Пяти Позициях танского мастера Тодзана Рекая:[179]

— Утверждения Тодзана о Пяти Позициях, Хозяине и Госте, и так далее, суть средства обучения, используемые мастерами Дхармы нашей школы. Они часто используют их совершенно произвольно, приспосабливая их к своим нуждам. Что Вы думаете об этом?

— Тодзан был одним из мастеров прошлого, достигших совершенной свободы в практике Дхармы, — ответил Банкэй. — Эти утверждения он использовал тогда, когда представал перед своими учениками. Эти утверждения просто осадок — то, что осталось от ситуации. Они не являются чем-то необходимым.

— Значит, Вы считаете, что Пять Позиций, Три Сущности и Три Таинства и все прочее, совершенно необязательны? Неужели это просто бессмысленные фразы? — сказал Юйэ.

— Любое истолкование, которое ты выдвигаешь и закрепляешь как истину, становится бессмысленной фразой, — сказал Банкэй. — Нет никакого смысла повторять слова патриархов.

Зимой 1689 года монахи и миряне, среди которых было множество самураев и крестьян, собрались на зимний затвор в храме Санюдзи в Окаяма, что находится в провинции Бидзэн, чтобы получить наставления Банкэя. Каждый день все дороги, ведущие к Санюдзи, были переполнены пилигримами. Некий монах из расположенного неподалеку храма школы Нитирэн, преисполнившись зависти к Банкэю, прибыл на одно из собраний с двумя десятками своих последователей. Он вознамерился опозорить Банкэя и опровергнуть его учение. Когда Банкэй воссел на трон Дхармы для того, чтобы произнести проповедь, этот монах школы Нитирэна выступил вперед и сказал:

— Многие люди, собравшиеся здесь, доверяют тебе и принимают твое учение. Я не принимаю его. Так что же ты можешь сделать?

— Не подойдешь ли ты немного ближе? — сказал Банкэй.

Монах подошел ближе.

— Подойди еще ближе, — сказал Банкэй. Монах подошел еще ближе.

— Вот видишь, ты вовсе не идешь против моего учения, — сказал Банкэй.

Монах удалился, не сказав больше ни слова.

Некий монах пришел к Банкэю в храм Гёкурюдзи в провинции Мино.

— Такие великие мастера дзэн, как Дайэ и Энго, использовали коаны для наставления своих учеников.[180] Почему вы не используете коаны? — спросил он.

— Что использовали мастера, жившие прежде Дайэ и Энго? — ответил Банкэй.

Монах не смог ничего сказать на это. Немного позже Банкэй сказал:

— Своими бесконечными словесными препятствиями дзэнские наставники приводят последующие поколения [учеников] в смятение. Тот вред, который они наносят, затрагивает и их будущих наследников. Горькая правда заключается в том, что на протяжении последних трехсот лет и учителя, и ученики ошибочно принимали эти словесные затруднения за нечто устойчивое и неизменное, и считали, что они имеют непосредственное отношение в их истинной сути. Все они одинаковы. Всю свою жизнь они проводят в омрачении и вводят других в заблуждение. Наделенные Оком Дхармы великие учителя прошлого действовали прямо и непосредственно, не опираясь на дзэнские истории или коаны. Они помогали своим ученикам достичь освобождения с помощью стремительных и жизненных способов. Что же вы видите сегодня? Люди, наделенные властью мастеров дзэн, возводят палатки и занимаются в них мелочной торговлей; они потрясают своими посохами, или кричат «Кхат!» или неразборчиво разбрасывают вокруг дзэнские высказывания. Вовлеченные в совершение этих бессмысленных и бесполезных действий, они воображают, что это и есть Путь дзэн; они поощряют своих учеников ко все более безумному и идиотскому поведению, делают из них совершенно безответственных и нетерпимых людей и толкают их в бездонную черную яму. Как жаль, что Дхарма Будды ныне пребывает в таком пренебрежении!

В храме Гёкурюдзи в провинции Мино некий монах спросил:

— Токусан и Риндзай учили своих учеников, используя посох и «Кхат»![181] Почему Вы не используете их, мастер?

— Свобода, которую мне предоставляет этот мой трехдюймовый барабан, — это все, что мне нужно для того, чтобы наставлять моих учеников, — сказал Банкэй. —

Никто из тех, кто заплывает в мой порт, не остается здесь надолго.

Князь Като Ясуоки (известный также под духовным именем Гэссо, Мирянин Лунного Окна) глубоко почитал Банкэя. Он построил храм Нёходзи и пригласил

Банкэя стать его первым настоятелем. Господин Като в течение многих лет практиковал дзэн и его повседневное поведение было отмечено полной отстраненностью от всех вещей этого мира. Это отношение распространялось в том числе и на его владения, замок, жену и детей.

Однажды, когда Банкэй надолго затворился в обители Оси-кэн,[182] мирянин Гэссо пришел увидеться с ним, но Банкэй отказал ему в этом. Тогда Гэссо просто пошел и посидел немного в зале для медитации. Затем он вернулся домой. Так продолжалось на протяжении нескольких месяцев и Гэссо уже отчаялся когда-нибудь встретиться с мастером. Он обратился к одному из старших монахов:

— Я отдаю себя [Великому] Делу всем своим телом и душой — для меня не существует ничего иного. Согласие Дхармы, существующее между мной и мастером, ни в чем не уступает отношениям учителя и ученика, бывшим у древних. Я не думаю, что я когда-либо сделал что-то, что не оправдало его доверия. Я был бы очень признателен Вам и другим монахам, если бы Вы смогли хоть немного прояснить мне намерения мастера.

Старый монах, имя которому было Сотэцу, сказал:

— Люди в этом храме не знают точно, что мастер пытается указать Вам. Я могу дать Вам лишь один совет.

— Дайте мне этот совет, — сказал Гэссо. — Пожалуйста, дайте мне Ваш совет.

— Что ж, — сказал Сотэцу, — я думаю, что у Вас все еще что-то осталось.

Гэссо поблагодарил старого монаха за его совет. Сотэцу известил об этом Банкэя, и Банкэй дал Гэссо разрешение прийти к нему. Гэссо не мог скрыть свою радость.

Польза, полученная Гэссо в то время, была поистине велика.

Будучи еще молодым человеком, Банкэй провел почти целый год, обучаясь дзэн у мастера Дося в храме Софукудзи в Нагасаки.[183] Среди его соучеников были монах школы Сото-дзэн Гэнко и монах школы Обаку-дзэн Эгоку.[184] Эти монахи, наряду с Банкэем, были помощниками Дося. Когда Дося преподнес Банкэю стихотворение, подтверждающее его просветление,[185] это вызвало в общине некоторое волнение. Все повторяли строки этого стихотворения. Несколько лет спустя, после того как Дося вернулся в Китай, Гэнко и Эгоку, сами уже бывшие мастерами дзэн, занялись составлением сборника высказываний Дося. Гэнко прислал одного монаха в храм Кориндзи в Эдо, чтобы спросить Банкэя, позволит ли он включить в этот сборник стихотворение, которое сочинил для него Дося.

— Поступайте как знаете, — сказал Банкэй. — Воспользуйтесь им, если вы этого хотите.

Позже, когда Гэнко опубликовал свое сочинение под названием «Докуан докудо сю»,[186] он прислал один экземпляр Банкэю, но Банкэй ничем не ответил на этот подарок. Прошло несколько месяцев. Гэнко прислал к Банкэю гонца с тем, чтобы выяснить, почему он молчит.

— Передай Гэнко, — сказал Банкэй, — что он может принять мое молчание как удар моего посоха.

Мастер дзэн Докуан Гэнко из храма Кёдзандзи был в то время широко известен как буддийский наставник великой учености. Люди недоумевали, почему Банкэй так ответил ему.

Я считаю, что невозможно полностью понять смысл фразы, сказанной таким учителем, как Банкэй, ибо в его словах сокрыт поистине могущий ввести в заблуждение смысл.

В великом зимнем затворе 1690 года в Рюмондзи принимали участие тринадцать сотен монахов из всех школ буддизма. Всего же на затворе присутствовали пять или шесть тысяч мужчин и женщин из всех сословий и разрядов буддийской сангхи. Банкэй часто восходил на трон Дхармы для произнесения проповедей. Его окружало великое множество людей. Вопросы сыпались на него со всех сторон, как дождь стрел. Он отвечал на них один за другим и слова исходили из его рта быстро, как эхо. После пяти или шести подобных собраний, Банкэй попросил людей прекратить вопросы.

— Когда вы задаете мне столько вопросов, мне приходится на каждый из них давать по возможности простой ответ. Я не могу ответить на вопросы всех людей, присутствующих здесь. Поэтому помолчите и выслушайте то, что я скажу. Сколько бы ни было у вас сомнений и неопределенностей, все они исчезнут сами собой.

Когда прекратились вопросы, Банкэй, говоря с предельной искренностью и вниманием, начал проповедовать великому собранию свое учение о Нерожденном.

С этого времени Банкэй, сопровождаемый одним или двумя помощниками, стал каждый вечер обходить все залы для медитации. В пределах храма были подготовлены пятнадцать залов для медитации. В одном из них Банкэй разрешил ученикам приходить к нему на вечерние беседы. Для того чтобы ободрить их, он сказал:

— Вы можете приходить ко мне и рассказывать мне о том, что вас беспокоит. Что бы это ни было, не сомневайтесь, можете ли вы спросить меня об этом. Найти настоящего учителя очень трудно. Вы можете обуться в железные сандалии и обойти всю страну. Вы можете даже отправиться в Китай или в Индию. Вы можете совершить тысячу путешествий в тысячу разных стран, но вы не найдете другого человека, который мог бы дать вам то же учение, что я преподношу вам. Поэтому не сомневайтесь. Примите его и практикуйте!

Все присутствующие почувствовали исключительное почтение к Банкэю. Ни один из них никогда не забывал полученное учение. Как жаль, что никто не записал все чудесные золотые слова, произнесенные мастером.

Банкэй произносил проповедь в Кориндзи. Некий монах, пришедший в этот храм побеседовать с Банкэем, все внимательно выслушал, а затем сказал:

— В целом я согласен с тем, что вы говорите. Мне также не составляет каких-либо сложностей принять мысль о том, что Амида существует в нашем теле. Но разве не является приспособленной к низшему пониманию формой учения (упая)[187] содержащееся в сутрах утверждение о том, что Чистая Земля находится за тысячу миллионов земель Будды отсюда на Запад?

— Нет, — ответил Банкэй.

— Тогда я не понимаю, что Вы имеете в виду, — сказал монах.

— Это непосредственное высказывание истины, проповедуемой для спасения заблуждающихся существ, — ответил Банкэй.

Однажды, когда Банкэй был в храме Кориндзи в Эдо, некий монах одной из эзотерических школ буддизма нанес ему визит и остался послушать его проповедь. Когда Банкэй объяснял собранию, что гнев обращает их в сражающихся демонов-асуров, а неведение — в животных, и что все это неизбежная истина, этот монах сказал:

— То, что Вы только что сказали, противоречит основополагающей буддийской идее о Дхармовом

Теле Будды.

— Как это? — сказал Банкэй.

— В одной из глав «Махавайрочана-сутры"[188] сказано, что исполненная страстей, гнева и неведения природа человека и есть, в сущности, природа будды.

— Так, значит, этим ты сейчас и занимаешься? — сказал Банкэй.

Монах безмолвствовал.

Некий монах сказал:

— Вы очень много говорите о внезапном просветлении, но Вы даже и не упоминаете о постепенной практике. Сунский мастер Дайэ сказал:

— Руководящий принцип — это внезапное просветление; однако продвижение в практике постепенно.

— Ты думаешь, что ты можешь сравнить кого-то вроде Дайэ с этим старым монахом? — сказал Банкэй. — От одного удара все предыдущее знание забыто, для этого не нужно никакой практики![189]

— Что ты скажешь об этом! Прямо сейчас, в этот момент ученики в этом мире привязываются к словам вроде «внезапное просветление» и «постепенная практика». Они как бы без веревки связали себя, полностью лишив себя возможности двигаться вперед или назад. Как жаль, что несколько фраз произнесенных буддийским наставником, могут заставить последующие поколения учеников беспомощно топтаться в смятении на перекрестке.

[1] Даты приводятся так, как они указаны в японских текстах, т. е. в соответствии с лунным календарем. Лунный (японский) календарь опережает Западный (юлианский) календарь в среднем примерно на пять недель.

[2] Изучение конфуцианских текстов практиковалось в японских школах на протяжении всего периода Токугава (1603–1867). Считалось, что так называемое «Четверокнижие » — «Великое Учение» (кит. «Да сюэ »; яп. «Дайгаку »), «Учение о Середине» (кит. «Чжун юн »), «Беседы и рассуждения» Конфуция (кит. «Лунь юй ») и «Мэн-цзы » — содержит суть конфуцианского учения. Благодаря своей краткости и четкости изложения «Великое Учение» было излюбленным текстом японских неоконфуцианцев того времени, как тех, кто принадлежал к ортодоксальной школе Чжу Си (1130–1200), так и тех, кто принадлежал к неортодоксальной школе Ван Ян-мина.

[3] На склоне своих лет мать Банкэя стала буддийской монахиней, приняв монашеское имя Мёсэцу. Она жила в небольшом храме Гитоку-ан в Абоси, и Банкэй всегда находил время на то, чтобы навестить ее там. Она дожила до девяноста лет и умерла на руках своего сына в 1680 году. В «Гёго-ки» содержится следующая запись, позволяющая понять приверженность Банкэя к принципам сыновней почтительности: «Как-то в одной из своих проповедей Банкэй сказал, что чувство сыновней почтительности, которое, как он подчеркнул, он испытывал еще в юном возрасте, явилось причиной его вступления на духовную стезю и достигнутого им впоследствии просветления. Истинная сыновняя почтительность, сказал Банкэй, не должна ограничиваться только заботой о благополучии родителей… Человек, испытывающий истинную сыновнюю почтительность, должен постичь путь освобождения, дабы затем помочь в этом и своим родителям». Акао, с. 375.

[4] Нэмбуцу (яп.) — практика многократного повторения сакральной формулы «Наму Амида Буцу», обращенной к Будде Западного Рая — Амиде. В амидаистских школах японского буддизма считается, что искреннее обращение к нему с просьбой о помощи непременно позволит обрести после кончины спасение в Западном Рае — «Чистой Земле» (яп. Дзёдо ; кит. Цзинту ),

Амида — Будда (соответствует Амитабхе), владыка обетованной «Чистой Земли».

Амитабха (санскр. amitabha , «неизмеримый свет») — один из будд в буддийской мифологии Махаяны. До достижения состояния будды Амитабха был бодхисаттвой по имени Дхармакара. Много кальп назад он принял решение создать особое поле будды (санскр. буддха кшетра ), где могли бы возрождаться все страдающие существа, уверовавшие в Амитабху. После достижения состояния будды Амитабха создал это поле — рай Сукхавати («Страна Счастья») и стал им управлять. Культ Амитабхи возник в Индии в начале нашей эры, получил доктринальное оформление в Китае, но особо широкое распространение получил в Японии, где Амитабха известен как Амида.

[5] Сведения о жизни и учении Умпо Дзэндзё (1568–1653), за исключением тех, что содержатся в «Записях о жизни и учении Банкэя», очень скудны. Умпо начал свое обучение дзэн в знаменитом храме Эриндзи в провинции Кай (совр. префектура Яманаси) под началом мастера Кайсэна Сёки. Там, будучи четырнадцатилетним послушником, Умпо едва не вошел в один весьма драматичный эпизод истории Японии. Когда в 1582 году в провинцию Кай вторглись отряды армии Ода Нобунага, воины Нобунага осадили храм Эриндзи, загнали Кайсэна и сто пятьдесят его монахов на верхний этаж монастырских ворот, а затем сожгли их заживо. Известно, что перед тем, как они вошли в это «огненное самадхи», Кайсэн написал следующие слова, вошедшие в анналы японского буддизма: «Если из сознания устранены все мысли, то даже огонь свеж и прохладен». Умпо избежал смерти только потому, что в то время ему случилось ненадолго отлучиться из храма.

После нескольких лет скитаний Умпо остановился в храме Санюдзи, расположенном в провинции Химэдзи, у мастера школы Риндзай-дзэн по имени Нанкэй Согаку, чьим наследником он впоследствии и стал. Позже он отправился в город Ако и основал там монастырь Дзуйодзи. Как гласит дошедшая до наших дней храмовая легенда (Фудзимото 1, с. 97), однажды в жаркий летний день в Ако проходили похороны одного из членов богатой и влиятельной семьи Маэкава. Когда похоронная процессия подошла к месту кремации, неожиданно началась гроза; засверкала молния, загремел гром, люди рассеялись и поспешили укрыться в городе. После того как этот внезапный шквал пронесся, они вернулись и увидели, что «нищий монах, который бродил в округе» сидит в дзадзэн на крышке гроба. «Не мог же я позволить богу Грома завладеть этим телом, — объяснил им Умпо, — поэтому я остался здесь, чтобы охранять его». Этим поступком он вызвал к себе глубокую благодарность и уважение со стороны семьи Маэкава, с чьей помощью он и построил впоследствии храм Дзуйодзи.

О его стиле дзэн мы не знаем почти ничего, хотя к двадцатилетию со дня смерти Умпо Банкэй написал, что Умпо «сокрушал мастеров "словесного дзэн", заполонивших страну, повергал их в пыль и осуществлял безмолвную, прямую и непосредственную передачу [учения] Первого Патриарха, Бодхидхармы». Кроме этого, нам также известно, что он, возможно, пробыл некоторое время на посту настоятеля храма Мёсиндзи («Дзэн бунка», 10–11; Косай Кандо, «Умпо осё но хито то нари ни цуйтэ». [ «Образ Учителя Умпо»] с. 97—102).

[6] Дайо (1235–1309), учитель Дайто, перенесший одно из направлений китайской школы Линьцзи в Японию.

Дайто (1282–1338) считается основателем знаменитого дзэнского монастыря Дайтокудзи. К Дайто восходят все ныне существующие направления японской школы Риндзай-дзэн.

[7] Дзадзэн (яп.; кит. цзо чань ) — практика безобъектной медитации (букв., «сидеть в медитации» или «медитация (дзэн) сидя»). Термин дзадзен переводится обычно как «сидячая медитация».

[8] «Кёкки», Акао, с. 229.

[9] Дзэндо (яп.) — зал для занятий медитацией.

[10] В письме Умпо к Банкэю, которое цитируется в «Кёкки», он пишет, что обучает своих учеников «прямым методом Будд и патриархов, не прибегая к неразборчивому использованию коанов». Приводится в Фудзимото, с. 94–95.

[11] Из «Ганмоку»; приводится в Фудзимото, с. 104.

[12] Сатори (яп.), то же, что и дунь у (кит.), бодхи (санскр.) — внезапное (моментальное) просветление. Наряду с термином сатори используется также синонимичный ему термин кэнсё (яп.; кит. цзянь син ) — видение/постижение [своей собственной/истинной] природы, которая есть не что иное, как природа сознания/ будды.

[13] Буквально, «Это и есть "костный мозг" Бодхидхармы». Сравните со следующим отрывком: «В легенде [ «Кэйтоку дэнтороку»] сообщается о последнем разговоре Бодхидхармы с его учениками незадолго до его кончины. Прошло девять лет, и он [Бодхидхарма] пожелал вернуться на запад — в Индию. Он призвал своих учеников и сказал: "Время настало. Почему бы каждому из вас не сказать, чего он достиг?"

Тогда ученик Дао-фу ответил: "Насколько мне понятно, истина не принадлежит ни словам, ни письменным знакам, но она и не отделена от них. Она действует как Путь".

Учитель сказал: "Ты получаешь мою кожу".

Монахиня Цзун-чи сказала: "Насколько я понимаю, [истина] подобна благостному сиянию земли будды Акшобхья; ее можно увидеть один раз, но не дважды".

Учитель сказал: "Ты получаешь мою кожу".

Дао-юй сказал: "Четыре великих элемента изначально пусты, пять скандх не существуют. Как я уверен, никакую Дхарму нельзя постичь".

Учитель сказал: "Ты получаешь мои кости". Наконец очередь дошла до Хуэй-кэ. Он почтительно поклонился и молча застыл.

Учитель сказал: "Ты обрел мой костный мозг "»

[IVA3, с. 104–106].

[14] Гудо Тосёку (1579–1661) более известен сегодня как «духовный прадед» Хакуина Экаку. Хакуин считал, что Гудо, которого его современники называли «Бодхидхарма наших дней», сумел возродить истинный дух линии Мёсиндзи школы Риндзай-дзэн в то время, когда она переживала период упадка и находилась на грани практически полного исчезновения.

Гудо достиг просветления, будучи учеником мастера Нанкэя Согаку в храме Санюдзи — позже именно от этого мастера Умпо получил свое свидетельство — инка, После этого Гудо отправился в храм Сётаку-ин (принадлежащий к линии Мёсиндзи) к мастеру Родзану Кэйё и стал его наследником; это причисляет его, так же как Банкэя и Умпо, к ветви Сётаку линии Мёсиндзи, которая была самым влиятельным направлением традиции Риндзай-дзэн. В 1628 году он был назначен главным настоятелем храма Мёсиндзи (в течение своей жизни он назначался на этот пост четыре раза) и стал частым гостем во дворце императора Гомидзуно-о (годы правления 1611–1629), куда его приглашали читать лекции о буддизме. Ито Кокан, «Гудо».

[15] Дося Тёгэн (кит. Даочжэ Чао-юань ; 1600?—1661?), родился в Китае в провинции Фучжоу. Наследник мастера школы дзэн по имени Сюэфэн Гэнь-синь (яп. Сэппо Косин; 1603–1659). Гэнь-синь был соучеником Иньюаня Лун-ци (яп. Ингэн Рюки ; см. прим. 26) в то время, когда они обучались дзэн под началом мастера Фэйинь Тун-юн (яп. Хиин Цуё ; 1593–1661) в монастыре Ваньфусы (яп. Мампукудзи) на горе Хуанбо в городе Фучжоу. Дося прибыл в Нагасаки в благоприятный для него момент; монах, которого Иньюань послал из Китая на пост настоятеля храма Софукудзи, погиб при кораблекрушении, и, поскольку это место осталось вакантным, вступление Дося в эту должность всеми приветствовалось. За время своего служения он привлек к себе множество талантливых учеников со всех концов Японии. Кроме Банкэя, его учениками были такие выдающиеся монахи, как Тэссин Доин, Тёон Докай и Докуан Гэнко. Докуан (1630–1698), бывший учеником Дося на протяжении восьми лет, оставил нам составленный им сборник высказываний Дося (опубликованный в 1686 году), в предисловии к которому он сообщает, что «Он [Дося] мало читал, но при случае с легкостью сочинял экспромтом буддийские стихотворения, проникнутые глубоким пониманием древних мастеров». (Цитируется по «Нагай», с. 49.)

[16] В семнадцатом веке вся внешняя торговля Японии — с португальцами, голландцами, англичанами и китайцами — производилась только через порт Нагасаки.

В городе Нагасаки проживало множество китайцев, среди которых было немало купцов и торговцев, значительную часть которых составляли беженцы от маньчжуров. По их обычаям, для достойного проведения похоронных обрядов были необходимы услуги китайских монахов. Поэтому китайские иммигранты возвели, в соответствии с тремя диалектными регионами Китая, из которых они были родом, три храма и пригласили служить в них монахов с материка. Раньше других был построен храм Кофукудзи (1620), который называли также Нанкиндэра, поскольку этот храм поддерживали выходцы из Нанкина. Вслед за ним был построен храм Фукусайдзи (1628), называемый также Тякутю-дэра; прихожанами этого храма были выходцы из Чжанчжоу. Храм Софукудзи (1629) был построен выходцами из провинции Фуцзянь (город Фуяжоу), поэтому его называли также Фукутю-дэра.

[17] В соответствии с другим источником, Дося сказал буквально следующее: «Ты проник в самую суть себя, но ты еще не постиг различающую мудрость». Акао, с. 422. В этом контексте буддийскую мудрость (санскр. праджня ) можно описать как обладающую аспектами тождества (неразличения) и различия (различения). Первый из упомянутых аспектов относится к осознанию абсолютной тождественности (неразличимости) всех вещей/дхарм в их истинной пустотности (санскр. шуньята ), тогда как второй аспект относится к совершенству мудрости (санскр. праджняпарамита ), для достижения которого требуется углубление этого видения до постижения всех вещей/дхарм в их истинной таковости (санскр. татхата ), чтобы вернуться затем в мир [реально существующих] различий, не выходя при этом из состояния просветления в своей обычной жизни.

[18] Великое просветление (санскр. аннутара самьяк самбодхи ) — непревзойденное, совершенное просветление; совершенное и полное просветление Будды.

[19] Китайские монастырские уставы были приняты в Японии не в полном объеме. См. [IVA3, с. 186].

[20] Великое дело — просветление, или в более общем смысле, суть учения Будды; «завершить великое дело» — достичь просветления.

[21] Сравните со следующим отрывком: «Опытные наставники резко осуждали тех коллег, которые раздавали удары направо и налево, не учитывая индивидуальных психологических особенностей ученика и степень его подготовленности и скрывая за грубостью манер и жестокостью обращения с ним собственную некомпетентность. Так, в «Линьцзи лу» (яп. «Риндзай-року ») приводится один очень показательный в этом отношении эпизод о разоблачении такого «лжепророка»: "У наставника Цзиншаня было пятьсот учеников, но из них мало кто решался прийти к нему на собеседование (боясь побоев). Хуанбо велел Линьцзи испытать его… Линьцзи пришел в монастырь Цзиншаня и прямо с дороги, с дорожной сумкой на плечах, вошел в зал для лекций и медитаций, где сидел сам наставник. Не успел Цзиншань поднять голову, как Линьцзи неожиданно закричал на него: "Хэ!" Цзиншань в замешательстве открыл рот [не найдя что ответить]. Линьцзи тряхнул рукавами и вышел"» [IVА1, с. 111].

[22] Сравните с § 8, 9 из «Лю-цзу тань цзин» («Сутра Помоста Шестого Патриарха», один из канонических текстов школы чань/дзэн-буддизма), где пятый патриарх чань Хун-жэнь распознает способности Хуэй-нэна, в тайне вызывает его к себе, передает ему Дхарму и отсылает его прочь, дабы избежать возникновения раздора в общине [IVA1, с. 182–184].

[23] Дайгу Сотику (1584–1669), один из самых влиятельных мастеров школы Риндзай-дзэн того времени, принадлежал к той же ветви (Сётаку) линии школы Мёсиндзи, к которой принадлежали Гудо и Банкэй. Дайгу испытал сатори при довольно необычных обстоятельствах; однажды летом он занимался дзадзэн, сидя на деревянной доске, которую перебросил через колодец для того, чтобы хоть как-то спастись от изнуряющей жары; доска сломалась, и он полетел, «вверх тормашками», прямо в колодец. В этот момент и «открылось» его просветление. «Дайгу Ихо», с. 3. Когда ему было уже за сорок, он служил некоторое время на посту главного настоятеля храма Мёсиндзи. После этого он был настоятелем храма Нансэндзи в Эдо, но в основном его деятельность по распространению дзэн проходила в западной части Японии, в провинциях Мино, Хёго и Харима. В 1656 году Дайгу основал, по приглашению даймё провинции Этидзэн (совр. префектура Фукуи) Мацудайра Мицумити, храм Дайандзи в городе Фукуи. Банкэй посетил его там в 1655 году. Его отношения с этим наставником были отмечены глубоким взаимоуважением. В «Записях о жизни и учении Банкэя» содержатся описания нескольких встреч и бесед, произошедших между ним и Дайгу. Акао, с. 306, 424–425.

[24] «Рякки», Акао, с. 389–390. Упоминания о сверхъестественных силах восприятия Банкэя встречаются в «Записях о жизни и учении Банкэя» не единожды. Однако после одного из таких упоминаний редактор сообщает, что по достижении средних лет Банкэй никогда более не демонстрировал эти способности, поскольку опасался, что его последователи неверно истолкуют их значение.

[25] Акао, с. 176.

[26] Ингэн, бывший в свое время настоятелем храма на горе Хуанбо (яп. Обаку-дзэн ) в провинции Фуцзянь, прибыл в Японию, спасаясь от маньчжуров, и основал в Удзи близ Киото храм, построенный в китайском стиле, назвав его Мампукудзи (кит. Ваньфусы ), так же как храм на горе Хуанбо в Китае. Школа Обаку-дзэн, основанная Ингэном, дала большой стимул для развития многих областей культурной жизни Японии (принеся с собой так называемый «минский стиль» в архитектуре, поэзии, живописи и особенно в каллиграфии). Преемником Ингэна и вторым настоятелем храма Мампукудзи был Мокуан.

О конфликте между последователями Ингэна и Дося монах храма Мёсиндзи Косай Сорё в одном из примечаний к своему неопубликованному сборнику проповедей Банкэя пишет следующее: «Когда учитель Дося, мастер дзэн Косин (кит. Гэнь-синь ), послал ему официальный документ, подтверждающий его Передачу Дхармы Дося, Мокуан перехватил его по пути и сжег. Затем он обвинил Дося, что он обучает своих учеников дзэн, не имея на то надлежащего сертификата. Все это было сделано с тем, чтобы вынудить Дося признать себя одним из учеников Ингэна. Но Дося не поддавался на это. Тогда против него были выдвинуты другие, столь же несправедливые обвинения. Они даже намеревались отравить его, но отказались от этой мысли, когда их планы были раскрыты. Однако с этого времени Дося уже не мог покинуть свою резиденцию — он был человеком, запертым в клетку. Поэтому, хотя он по-прежнему находился в Японии, это было равносильно тому, как если бы его здесь не было (поскольку он не мог продолжать свою деятельность по распространению дзэн). Из-за этого он и вернулся, в конце концов, на свою родину.

У Дося было намного больше последователей, чем у Ингэна. Это, вне всяких сомнений, и явилось причиной столь неприглядных действий со стороны учеников Ингэна. Последователи Дося занимались своей практикой просто и непретенциозно, тогда как последователи Ингэна тяготели к вычурности и излишней церемонности. Как правило, китайские монахини [в Японии] ведут себя очень самонадеянно и всегда стараются хоть чем-то выделиться. Нет ничего удивительного в том, что они не поладили с Дося». Фудзимото, с. 165–166.

[27] Князь Мацуура Сигэнобу (1622–1703), предки которого были влиятельными вассалами Тоётоми Хидэёси, а позже приняли участие в битве при Сэкигахара на стороне Токугава Иэясу, первого сегуна династии Токугава, и сам был выдающимся даймё (владетельным князем). Он отличался своим большим опытом в боевых искусствах, будучи учеником Ямага Соко (1622–1685), крупнейшего авторитета по боевым искусствам того времени. Кроме этого, он был известен также своими достижениями в области чайной церемонии, будучи учеником Катагири Сэкисю, и основал свою школу чайной церемонии, Цзинь-синь (китайское прочтение имени Сигэнобу). Вскоре после встречи, о которой сообщается во Введении, Сигэнобу стал учеником Банкэя и часто приходил к нему за наставлениями в дзэн, и в Эдо, где закон обязывал его проводить некоторое время в году, и в Рюмондзи во время своих поездок между Хирадо и Эдо. Он также приглашал Банкэя вести проповеди и проводить затворы в Фумондзи, семейном храме клана Мацуура на острове Хирадо.

[28] Передача Дхармы — передача опыта просветления (печати сознания будды), осуществляемая в соответствии с принципами, изложенными в известном стихотворении Бодхидхармы. Традиция передачи Дхармы составляет, если так можно выразиться, организационную основу дзэн-буддизма.

[29] Трое братьев Сасаки были известными судовладельцами и активными прихожанами храма Рюмондзи. Акао, с. 914.

[30] Като Ясуоки (1618–1677), прямой потомок одного из наиболее влиятельных вассалов Тоётоми Хидэёси, был известным даймё. Он был известен как выдающийся мастер боевых искусств и автор нескольких трактатов на эту тему. Кроме этого, он был последователем дзэн-буддизма. Еще в годы своей юности он изучал дзэн вместе с Гудо Тосёку, который дал ему его духовное имя — Гэссо Кодзи, «Мирянин Лунного Окна». Князь Мацуура представил его Банкэю в своем имении в Эдо; с этого времени и до конца своей жизни он был предан Банкэю как ученик и глубоко привязан к нему как друг. В записях, повествующих о жизни Банкэя, зафиксировано множество их бесед. Дайсэцу Судзуки назвал их взаимоотношения «одной из самых прекрасных страниц истории буддизма» («Фусё дзэн», с. 15).

В 1657 году, когда Банкэю было тридцать пять лет, Ясуоки пригласил его в свои владения на острове Кюсю и подарил ему его первый храм, Хэнсё-ан. Он был построен в дубовом лесу и вмещал в себя не больше десяти-двадцати монахов. Двенадцать лет спустя этот храм был перестроен в полноценный монастырь и переименован в Нёходзи. Фудзимото, с. 253–254.

[31] Даймё (яп.) — букв., «большое имя» — владетельный японский феодальный князь.

Князь Такатоё (1655–1694) также построил для Банкэя храм Хосиндзи рядом со своим замком в городе Маругамэ и даровал ему землю, на которой был построен храм Рюмондзи.

[32] Сперва эти собрания проводились в более традиционной манере, когда Банкэй давал каждому участнику свои наставления индивидуально, затем, когда число собравшихся уже более не позволяло этого, затворы стали собраниями для групповой практики дзэн, характерной для последнего десятилетия жизни Банкэя. В общей сложности с 1679 по 1693 год было проведено, в основном во время зимних месяцев, пятнадцать таких собраний.

[33] Дэн Сутэдзё, одна из самых выдающихся поэтесс своего времени, известна сегодня в основном благодаря своему стихотворению, которое она написала в возрасте пяти лет: «Снежное утро/Иероглиф «два» повсюду — /следы гэта» (Юки но аса, ни но дзи ни но дзи но, гэта но ато ; китайский иероглиф «два» представляет две горизонтальные линии). Старшая дочь богатой семьи из провинции Тамба, она отличилась в сочинении стихов хайку и вака; здесь надо также отметить, что она изучала хайку у Китамура Кигина, учителя знаменитого Басё. Она вышла замуж в семнадцать лет, родила шестерых детей, в сорок лет овдовела, после чего стала монахиней амидаистской школы Дзёдо. Однако даже после шести лет, проведенных в храме школы Дзёдо в Киото, она чувствовала себя «неспокойно, с пустотой духа». Она посетила Банкэя в расположенном неподалеку храме Дзидзодзи, а когда он вернулся в провинцию Харима, она последовала за ним и поселилась рядом с храмом Рюмондзи в маленькой обители, которую Банкэй назвал Футэцу-ан. Она начала вести дневник в 1681 году, за два года до встречи с Банкэем, и продолжала вести его до 1696 года, года своей смерти. В работе Фудзимото Цутисигэ под названием «Тэйкан дзэн-ни» [ «Дзэнская монахиня Тэйкан»] собраны все имеющиеся в наличии материалы о Тэйкан и помещена факсимильная копия ее дневника.

[34] Акао, с. 568.

[35] Сэкимон Сонин (1642–1696), третий настоятель храма Рюмондзи, сменил на этом посту Дайре Соке, главного наследника Банкэя, который умер в 1688 году.

[36] Акао, с. 572–573.

[37] Лежать в позе Будды Шакьямуни — на правом боку, головой на север, лицом на запад (согласно традиции, в этой позе — позе льва — Будда умер, точнее — отошел в нирвану. — Прим. ред. ).

[38] Годы правления под девизом Гэнроку (1688–1703) — «золотой век» культуры позднесредневековой Японии.

Бутти Косай — почетный титул, пожалованный Банкэю императорским указом в 1690 г. Великий зимний затвор продолжался с пятого дня десятого месяца третьего года Гэнроку (1690) до пятого дня первого месяца следующего года. Далее в тексте приводятся записи некоторых из шестидесяти различных бесед и проповедей, проведенных Банкэем во время этого затвора.

[39] Сото-дзэн и Риндзай-дзэн, Сингон, Тэндай, Дзёдо и Дзёдо-син, Нитирэн — основные школы японского буддизма Махаяны.

Сото-дзэн (кит. Цаодун ). Школу Сото основал в Японии мастер Догэн (1200–1251). В 1223 году Догэн отправился в Китай, где унаследовал традицию мастера Жу-цзина из монастыря Тяньтунсы, который формально принадлежал к школе Дуншань Лян-цзе, одного из двух основоположников направления Цаодун, однако считал себя просто учеником Будды Шакьямуни, а не последователем какой-то определенной школы. После возвращения в 1227 году на родину Догэн некоторое время жил в столице Киото, вначале в монастыре Кэнниндзи, а потом в Косёдзи. Не желая вступать в контакт с правительственными кругами, Догэн удалился в провинцию Этидзэн, где основал храм Эйхэдзи, ставший впоследствии главным центром школы Сото.

Догэн является одним из самых оригинальных и глубоких японских мыслителей. В отличие от большинства буддийских деятелей того времени Догэн излагал свои идеи преимущественно на японском языке. Основы учения изложены им в монументальном сочинении «Сёбо гэндзо»(«Сокровищница Глаза Истинного Закона»).

В школе Сото считается, что состояния просветления (сатори) легче и быстрее всего можно достичь с помощью практики сидячей медитации (дзадзэн).

Риндзай-дзэн (кит. Линьцзи ). Школа Риндзай основал в Японии монах Эйсай (1141–1215). Вначале он изучал доктрину Тэндай, но, неудовлетворенный этим учением, в возрасте 28 лет отправился в Китай на поиски более глубоких истин. По прошествии 20 лет он еще раз побывал в Китае, где унаследовал традицию школы Линьцзи. По возвращении в Японию он сумел, несмотря на противодействие тэндайских монахов, основать в 1202 г. первый крупный дзэнский монастырь Кэнниндзи в Киото.

Характерной особенностью практики в школе Риндзай-дзэн является широкое применение коанов в качестве основного метода достижения просветления.

Школа Сингон (кит. Чжэнь янь ) — учение эзотерического буддизма (яп. миккё , кит. ми цзяо — «тайное учение»). В Японию его привез Кукай (посмертное имя — Кобо-дайси , 774–835). Учение Сингон восходит к индийскому тантризму; основное внимание уделялось всевозможным ритуалам, магическим заклинаниям (мантра) и символическим жестам (мудра). Также в Сингон практиковалась и медитация с целью отождествления адепта со вселенским Буддой Махавайрочаной (яп. Дайнити).

Школа Тэндай (кит. Тяньтай ) сформировалась в Китае в VI веке. Основателем школы считается китайский монах Чжи-и (посмертное имя — Тяньтай-даши, 538–597). Учение этой школы основывается на «Сутре Лотоса». Тяньтайское учение получило широкое распространение в Японии, куда его принес Сайте (767–822). Школа Тэндай стала могущественным буддийским объединением в период Хэйан (794—1175) и на протяжении нескольких веков непосредственно влияла на внешнюю и внутреннюю политику страны. Последователи Тэндай занимались медитацией, но в учении этой школы большое значение придавалось также многократному повторению Нэмбуцу.

Школа Дзёдо (кит. Цзинтпу ), «школа Чистой Земли», и школа Дзёдо-син , «истинная школа Чистой Земли» — чисто японские амидаистские школы, опиравшиеся при своем возникновении на тэндайскую традицию культа Будды Амиды. Школу Дзёдо основал в конце 12 века монах Хонэн (1133–1212). Школа Дзёдо-син, основателем которой является Синран (1173–1262), выделилась в начале 13 века из школы Дзёдо. В амидаистских школах буддизма первостепенное значение придается повторению Нэмбуцу.

Школа Нитирэн , иначе — школа Лотоса (яп. Хокэ ), была основана Нитирэном (1222–1282). Нитирэн реформировал некоторые стороны тэндайской догматики, оставив, однако, основные тэндайские идеи без сколько-нибудь существенного изменения, и предписал своим последователям вместо занятий медитацией постоянное повторение формулы «Наму мёхо рэнгэ кё» («Поклонение Сутре Лотоса Благой Дхармы»). Нитирэн всю жизнь последовательно боролся с другими японскими буддийскими школами, в первую очередь с амидаизмом.

[40] Трон Дхармы — небольшое возвышение для произнесения проповедей.

[41] В тексте бесед часто встречаются такие термины, как «сознание будды», «Нерожденное» и «всеосвещающая мудрость». Сознание будды (яп. буссин ) — это синоним природы будды (яп. буссё ), присущей каждому человеку, сознание как оно есть в своей истинной реальности, или таковости (санскр. татхата ), являющееся первичным по отношению к интеллектуальным и различительным способностям человека. В буддизме понятие «нерожденное» (яп. фусё ), употребляющееся обычно в паре «нерожденное-неумирающее», противопоставляется рождениям и смертям сансары, безначальному и бесконечному процессу порождения и исчезновения (разрушения), которому человек подвержен из-за своих иллюзий. Можно сказать, что в этом смысле Нерожденное синонимично нирване и является незатронутым круговращением рождений и смертей. Термин «[чудесно светлая] всеосвещающая мудрость» (яп. рэймэй ) представляет собой попытку выразить чудесную яркость, чистоту и ясность сознания будды, функционирующего в состоянии нерожденности, которое Банкэй называет также «различением неразличения», и которое находится за пределами любых мыслительных конструкций. Такое проявление сознания будды сравнивается со светлым и чистым зеркалом, которое отражает все, что бы перед ним ни предстало, в его истинной реальности. Поскольку ни один из возможных переводов этого понятия не может адекватно передать все значения, содержащиеся в слове рэймэй, оно переводилось по-разному в зависимости от контекста. Для более подробного ознакомления с этим термином в трактовке Д.Т. Судзуки см. «Кэнкю», с. 21–23.

[42] Татхагата — эпитет Будды, появляющегося в этом мире, буквально, «Так Приходящий»; живой Будда (на санскрите слово «Татхагата » означает и «Так Приходящий», и «Так Уходящий». — Прим. ред.) .

[43] Кальпа — неисчислимый период времени, эпоха.

[44] Школа Сознания Будды (яп. Буссин-сю ), название школы дзэн, впервые появившееся еще в сочинениях, приписываемых Бодхидхарме, первому китайскому патриарху дзэн. «Дэнто-року», 2.

[45] Слова «нерожденное — неумирающее » присутствуют, например, в «Сутре Сердца» (санскр. «Праджняпарамита-хридая-сутра », см. прим. 2 к «Записям бесед и высказываний») и в знаменитом восьмичастном отрицании буддийского философа Нагарджуны (второй или третий век нашей эры; начальные строки «Трактата о Срединном Пути» — санскр. «Мадхьямика-шастра»):

нет рождения, нет исчезновения,

нет постоянства, нет прерывности,

нет единства, нет различия,

нет прихода, нет ухода.

[46] Согласно общебуддийским представлениям, со времени вступления Будды Шакьямуни в нирвану до пришествия в мир нового Будды (Будда грядущего — Майтрея) проходят периоды Истинной Дхармы, когда одновременно существуют Учение Будды, практика и возможность достижения просветления; Подобной Дхармы, когда остаются только Учение и практика; и период Конечной (Последней) Дхармы, когда остается только Учение, но люди уже не могут практиковать его и достичь просветления. Хронология этих периодов колеблется, но в китайской (и, соответственно, японской) традиции на первый период обычно отводится пятьсот, на второй — тысяча (реже пятьсот) и на третий — десять тысяч лет. В Японии подобные «эсхатологические» концепции начали появляться в конце периода Хэйан (795— 1185), когда, по одной из версий исчисления «трех периодов Дхармы», закончился период Подобной Дхармы и начался период Конечной Дхармы. Таким образом, ко времени жизни Банкэя было широко распространено мнение о том, что мир уже давно находится в периоде Конечной Дхармы.

[47] Направление учеников к постижению Нерожденного простым «разрешением (прояснением) их жизненных проблем» (яп. ми но уэ но хихан) является одним из характерных признаков учения Банкэя.

[48] Сравните со следующим высказыванием Линьцзи: «Изучающие Путь! Не связывайте себя тем, что я вам проповедую. Но почему же? Потому что мои проповеди не имеют опоры и пристанища, они подобны схемам и картинам, в определенное время возникающим в пустом пространстве (воздухе)» [IVА1, с. 240].

[49] По буддийскому учению, все живые существа находятся в одной из десяти сфер бытия. Эти сферы таковы: мир обитателей ада (санскр. нарака ), мир голодных духов (санскр. прета ), мир животных, мир сражающихся демонов (санскр. асура ), мир людей, мир небожителей (санскр. дэва ), мир слушающих учение Будды (санскр. шравака ), мир достигших просветления самостоятельно и только для себя (санскр. пратьекабудда ), мир бодхисаттв, а также мир Будд. Первые шесть из десяти миров суть низшие миры, поскольку живые существа в них пребывают в иллюзиях и подвержены перерождениям в колесе бытия (санскр. сансара ). Четыре последних мира суть просветленные сферы святых существ. Первые три из шести низших миров, называемые тремя пагубными путями или тремя плохими мирами, считаются наиболее неблагоприятными для перерождения. Обитатели ада постоянно подвергаются пыткам в различных областях ада; голодные духи страдают от неутолимого голода и жажды; животные глупы и невежественны; демоны-асуры живут в постоянной борьбе; небожители пребывают в постоянном блаженстве и не знают страдания, но поэтому у них никогда не возникает стремление к духовному совершенствованию. В мире людей в равной мере присутствуют и страдание, и удовольствие, поэтому только в мире людей есть возможность для духовного становления и обретения состояния будды.

[50] Четыре разряда буддийской Сангхи — монахи, монахини, миряне, мирянки.

[51] Дося Тёгэн (кит. Даочжэ Чао-юань ; 1600?— 1661?); см. Введение и прим. 15 к Введению.

[52] «Великое Учение » (кит. «Да сюэ »; яп. «Дайгаку »), одна из четырех классических книг конфуцианства. Фраза «Путь великого учения заключается в проявлении светлой добродетели» находится в самом начале этой книги. См. Введение и прим. 2 к Введению.

[53] Здесь Банкэй имеет в виду своего учителя Умпо Дзэндзё. См. Введение и прим. 5 к Введению.

[54] Постоянное повторение формулы «Наму Амида Буцу» («Поклонение Будде Амиде»), называемой также Нэмбуцу , в некоем состоянии транса — самадхи — характерно для практики буддийских школ Чистой Земли вообще и для школы Дзёдо-син в частности. Будучи еще мальчиком, Банкэй провел некоторое время в храме школы Дзёдо-син. См. Введение.

[55] Гудо Тосёку (1579–1661) был в свое время одним из ведущих наставников школы Риндзай-дзэн.

[56] Сравните это со следующим высказыванием китайского мастера Умэня (яп. Мумон ), составителя известного сборника коанов «Умэнь гуань» (яп. «Мумонкан »), о попытках связать слова/учение с реальностью/ истиной:

«Это подобно тому, как посохом ударить луну или чесать туфлю, потому что чешется нога» [IVA3, с. 67].

[57] Сравните со следующим высказыванием Линьцзи: «Будда и патриарх — это всего лишь названия, связывающие [обещанием] вознаграждения» [IVB7, с. 157].

[58] Ложь, наряду с убийством, воровством, прелюбодеянием и употреблением опьяняющих жидкостей, является одним из пяти грехов, против совершения которых предостерегают пять заповедей Будды.

[59] Понятие «ересь» относится в данном случае к любому небуддийскому учению. Франциск Ксавье и другие христианские священники принесли христианство в

Японию в середине XVI века: годы с 1549 по 1650 были названы «христианским столетием» Японии. В начале XVII века политика японского правительства изменилась. Начался период подавления христианства и преследования его сторонников, закончившийся полным запрещением христианства. Джордж Сэнсом в своей книге «The History of Japan, 1615–1867», p. 102, цитирует документ того времени, датированный 1658 годом, в котором перечисляются различные государственные запреты, один из которых гласит: «Христианским священникам и монахам, а также любым другим членам этой запрещенной секты, никоим образом не дозволяется проникать в сельские районы страны. К этому должны быть приняты все надлежащие меры».

[60] В дзэнских храмах в начале двенадцатого месяца традиционно приступают к проведению периода интенсивной практики (рохацу сэссин ), который завершается утром восьмого дня двенадцатого месяца, поскольку считается, что в это время Будда Шакьямуни достиг просветления.

[61] Сравните со следующим высказыванием Линьцзи: «Будде незачем становиться Буддой» [IVA1, с. 238].

[62] Жадность, гнев и глупость называются «ядами» или «отравами», потому что они являются источником всех человеческих страстей и иллюзий.

Выдающийся китайский буддийский мыслитель Цзунми (780–841) в своем трактате «Предисловие к собранию чаньских истин» дает «трем ядам», отравляющим сознание человека, следующее определение:

жадность — стремление к ублажению и обогащению «я»;

гнев — извращенное чувство опасения за свое «я» из-за воздействия [внешних] объектов;

глупость — неспособность, встретившись с ошибочным, истинно судить о нем [IVB7, с. 107].

Другие варианты перечисления «трех ядов»:

страсть/страстные желания, вожделение, сладострастие, алчность, тщеславие;

ненависть;

неведение/невежество, иллюзия.

[63] См. прим. 8.

[64] Одно из центральных положений буддизма Махаяны: омраченное сансарическое бытие и есть, как таковое, нирвана, совершенно спокойное состояние просветления.

[65] Время курения одной благовонной палочки составляет около тридцати минут. Кинхин — своеобразная медитация в хождении, небольшая прогулка, предпринимаемая во время периодов сидячей медитации, с тем, чтобы немного размяться и расправить затекшие члены.

[66] В качестве примера одного из «старых орудий» можно привести использование коанов.

[67] Великий шар (или глыба, или ком) сомнений (яп. дайгидан ) — это «состояние сознания, достигаемое учеником на определенной ступени изучения коана… Это некая разновидность ментальной блокировки… [в которой] поток мыслей наталкивается на преграду… прекращает свой бег и образует своеобразный ком». Д.Т. Судзуки (Daisetz Suzuki), «Living by Zen», p. 221.

[68] Здесь Банкэй имеет в виду различие, проводящееся между учением школ буддизма Чистой Земли, согласно которому просветления можно достичь только благодаря силе сострадания «другого», т. е. Будды Амиды, и учением дзэн-буддизма, согласно которому просветления можно достичь только опираясь на свои собственные силы.

Можно также отметить, что такие понятия, как «опора на силу другого» (кит. тали ; яп. тарики ) и «опора на собственные силы» (кит. цзыли ; яп. дзирики ), были введены китайским теоретиком амидаизма Дао-чо, который выделил тарики как наиболее оптимальный путь спасения живого существа, поскольку возрождение человека в Чистой Земле Будды Амиды возможно только при помощи спасительной силы этого Будды, и противопоставил этому пути метод дзирики — достижение просветления собственными силами без помощи Будды Амиды. Одной из причин возникновения и расцвета амидаистских школ в XII веке в Японии явилось широко распространенное мнение о том, что в эпоху «Конечной Дхармы» человек не может достичь спасения собственными силами и поэтому остается только уповать на помощь Будды Амиды. Принимая во внимание фактическое отрицание Банкэем концепции «трех периодов Дхармы» (и генезис связанных с ней терминов дзирики и тарики, мы можем предположить, что в данном эпизоде Банкэй указывает на внешнее по отношению к дзэн происхождение терминологической оппозиции дзирики— тарики, подчеркивая тем самым, что эти понятия совершенно неприменимы при рассмотрении практики дзэн. Выделение «опоры на собственные силы» как одного из «принципов» дзэн теряет, таким образом, всякий смысл.

[69] Известно, что между Бодхидхармой и его учеником Хуэй-кэ имел место диалог схожего содержания. См. «Мумонкан», случай 41.

Бодхидхарма сидел в дзадзэн, глядя на стену. Второй Патриарх, который стоял в снегу, отрезал себе руку и произнес: «Сознание Вашего ученика еще не успокоилось. Прошу Вас, учитель, успокойте его». Бодхидхарма сказал: «Принеси мне твое сознание, и я его успокою». Второй Патриарх сказал: «Я искал сознание, но нигде не мог найти его». Бодхидхарма сказал: «Я полностью его в тебе успокоил» [IVA3, с. 103].

[70] Здесь Банкэй имеет в виду известное высказывание, приписываемое Бодхидхарме, которое описывает принципы школы дзэн: «Кёгэ бэцудэн, фурю мондзи, дзикиси нинсин, кэнсё дзёбуцу ». Этим сказано, что дзэн — «особая передача помимо буддийских текстов, не основывающаяся на словах и письменных знаках, в которой человек прозревает в свою истинную природу и обретает состояние будды прямым указанием на свое собственное сознание [будды] ».

[71] Три пагубные сферы бытия (яп. сан-акудо) — три низших мира колеса сансары, которые наименее благоприятны для перерождения: сфера обитателей ада, сфера голодных духов и сфера животных. См. прим. 12.

[72] Словом «безразличный» был переведен буддийский технический термин муки (яп.; санскр. авьякрита ). Муки (безразличный) используется в соотнесении с понятийной парой дзэнки (хороший) и акуки (плохой) для обозначения чего-то нейтрального, безразличного, или ни хорошего, ни плохого. Английское слово indifferent (безразличный), хотя и является несколько неадекватным, все же отражает основное значение понятия муки в том контексте, в котором оно здесь используется. Монах воображает себе, что пребывание в том состоянии сознания, которое Банкэй называет нерожденным сознанием будды, означает вхождение в некое состояние «зомби», состояние неосознаваемой, «бесчувственной» бездеятельности, отрезанной он чувств и ощущений. См. «Living by Zen», p. 224.

[73] Кумасака Тёхан — знаменитый разбойник, фигурирующий в сказаниях о войнах двенадцатого века между кланами Тайра и Гэндзи. В соответствии с одной из этих легенд, однажды он отправился в большой буддийский монастырь, находящийся на горе Коя, чтобы украсть там что-то, но вместо этого осознал пагубность своего пути и стал человеком глубокой веры.

[74] В соответствии с учением японских школ буддизма Чистой Земли, возглашение формулы «Наму Амида Буцу» (Нэмбуцу) приносит, благодаря милости Будды Амиды, спасение и перерождение в благословенной Чистой Земле.

[75] Одна из шести «сверхъестественных» сил, достигнутых Буддой, это способность читать мысли (яп. тасиндзу ). См. прим. 53.

[76] Сравните со следующим высказыванием Линьцзи: «Тому, кто сейчас постигает Закон Будды, следует стремиться к истинному пониманию. Если добиться истинного понимания, то рождение и смерть уже не коснутся вас и можно свободно вести себя — уходить или оставаться. Нет необходимости стремиться [обрести] чудодейственные способности. Чудодейственные способности придут сами собой» [IVB7, с. 135].

[77] «Лис Хякудзё» — известный коан, содержащийся в сборнике коанов «Мумонкан» (кит. «Умэнь гуан»), случай 2.

[78] Здесь имеется в виду коан «Трижды калека» из сборника коанов «Хэкиганроку» (кит. «Би янь лу»), случай 88. В этом коане танский наставник Сюаньша Ши-бэй (яп. Гэнся Сиби ) обращается к своим ученикам со следующими словами:

«Все наставники говорят о своем долге прилагать все силы к освобождению живых существ. А как вы будете обращаться с трижды калекой, если он внезапно появится здесь перед вами? Вы можете поднять свою мухогонку, но человек, страдающий от слепоты, не увидит этого. Вы можете воспользоваться всем своим красноречием, но человек, страдающий от глухоты, не услышит вас. Вы можете потребовать от него, чтобы он выразил свое понимание, но это невозможно, потому что он немой. Как же вы обойдетесь с ним? Если вы ничем не сможете помочь ему, то можно считать, что Дхарме Будды не хватает способности проникнуть всюду».

[79] Учение школы Предписаний (санскр. Виная , яп. Рицу илиРиссю) основывается на строгом соблюдении определенных правил (250 — для монахов, 500 — для монахинь). В этой школе считается, что выполнение этих правил является основным средством достижения просветления. Школа Рицу является одной из старых буддийских школ, принесенных в Японию из Китая во время периода Нара (646–794). Влияние этой школы очень сильно ослабло с появлением новых буддийских школ во время периода Камакура (1192–1333).

[80] Банкэй имеет в виду термин дзэнтисики , буквально, «хороший человек». Этот термин переводится обычно как «добрый друг» или «добрый учитель». Так называют человека, который помогает другому в достижении просветления.

[81] Банкэй, как и многие другие великие мастера дзэн, был также художником и каллиграфом (образцы его работ ценятся очень дорого). Кроме этого, он был искусным буддийским скульптором; многие из его работ до сих пор находятся в храмах, связанных с его именем. См. Фудзимото, с. 614–615.

Каннон (санскр. Авалокитешвара ) — бодхисаттва сострадания.

[82] Три «мира» (яп. сандзэ) — прошлое, настоящее и будущее. Считается, что достижение состояния будды дает возможность видеть весь поток времени и все пространство так же легко, как если бы вы глядели на свою ладонь.

[83] Для того чтобы прибыть в Маругамэ, город-замок, находящийся на побережье Внутреннего моря на острове Сикоку, Банкэю пришлось переправиться через Внутреннее море. Провинция Сануки располагалась на территории современной префектуры Кагава. Храм Хосиндзи был построен владельцем замка Маругамэ князем Кёгоку Такатоё по просьбе его матери, убежденной последовательницы Банкэя. Она умерла в предыдущем (1689) году и перед смертью высказала желание, чтобы Банкэй провел затвор в Хосиндзи. Проповеди в Хосиндзи проводились с двадцать третьего дня восьмого месяца по второй день девятого месяца. На третий день девятого месяца Банкэй вернулся в Рюмондзи, чтобы начать великий зимний затвор. Великий зимний затвор начался на пятый день десятого месяца. Таким образом, с хронологической точки зрения проповеди в Хосиндзи были проведены раньше, чем проповеди в Рюмондзи, однако во всех основных рукописных источниках проповеди в Рюмондзи помещены на первое место.

[84] Банкэй имеет в виду четыре основные стихии. В одном японском стихотворении, приписываемом Банкэю, мы читаем следующее: «Это Сознание нерождено и неумирающе, / Земля, вода, огонь и воздух суть его временный дом» . «Гороку», с. 181.

[85] в японском слове «нирвана» — прим, ред.

[86] Санскритское слово «нирвана» транслитерируется в китайском языке как небань или непань , а в японском — нэхан . Это слово часто употребляется в значении «смерть», но, строго говоря, это неверно, поскольку нирвана рассматривается как прекращение рождений-и-смертей. Будда «закрыл темницу рождений и смертей и отворил двери непань ». Китайцы, забывая иногда о том, что слово непань некитайского происхождения, объясняли его как состоящее из двух частей — не (яп. фусё ), не рождаться, и пань (яп. фуси ), не умирать. Банкэй в данном случае следует народной этимологии.

[87] Храм Дзидзодзи, построенный Банкэем в 1664 году на месте старого буддийского храма периода Кама-кура, был его излюбленным местом, куда он отправлялся для того, чтобы отдохнуть от приступов своей болезни. Иногда он также использовал этот храм для проведения затворов. Ямасина располагается в востоку от Киото за перевалом Аватагути, который является старыми восточными воротами Киото на дороге Токайдо.

[88] Традиционная формула, провозглашаемая при вступлении в буддизм, звучит следующим образом: «Получить человеческий облик нелегко, но теперь я обладаю им; Дхарму Будды трудно услышать, но теперь я услышал ее; если мне не удастся достичь освобождения в этой жизни, то когда еще мне представится такая возможность? Все великое множество живых существ должно с полнотой сердца принять убежище в Трех Драгоценностях: Будде, Дхарме и Сангхе».

[89] Эта идея изначально происходит из индийского буддизма. В Индии, где социальное положение женщин было низким, возникла мысль о том, что женщины не могут достичь освобождения, будучи женщинами; для этого им необходимо сначала переродиться в облике мужчины. Несмотря на то что учение Махаяны признавало, что женщины могут достичь состояния будды, предыдущее мнение не исчезло бесследно. Его можно увидеть даже в некоторых частях письменного буддийского канона, из которого, возможно, эта идея и появилась в Японии. Однако мысль о том, что бездетная женщина не способна достичь состояния будды, несет на себе отпечаток типичного для конфуцианства культа поклонения предкам и не имеет основания в каком-либо из ортодоксальных буддийских учений.

[90] Шримала, дочь царя Прасенаджита, является протагонистом «Шримала-сутры». Дева Нага фигурирует в «Сутре Лотоса» как восьмилетняя дочь Царя драконов — нага Сагара. Преподнеся Будде драгоценный камень, она тут же обернулась мужчиной и немедля достигла состояния будды. Лин-чжао (яп. Рэйсё) , дочь Танского мирянина Пан-юня (яп. Хоун; 714–808), фигурирует вместе со своим отцом во многих историях, записанных в дзэнский хрониках. Тайма Тюдзёхимэ — полулегендарная дочь Фудзивара Тоёнари, жившая в восьмом веке. Став монахиней, она посвятила себя практике Нэмбуцу и, с помощью Амида-Будды, вышила картину (известную как «Тайма Мандала»), на которой изображена благословенная Чистая Земля.

[91] В тексте сказано буквально следующее: «Шесть органов чувств Шакьямуни [зрение, слух, обоняние, вкус, осязание и сознание] наделены шестью сверхъестественными силами». Эти шесть сверхчеловеческих проникновений, обретенных Буддой, дают ему необычайную силу видения, слышания и так далее, которые выше понимания непросветленных существ. Видение Будды таково, что он может видеть все, от высших небесных сфер до нижайших сфер ада.

[92] Банкэй имеет в виду храм Кориндзи, построенный для него в 1678 году владельцем замка Маругамэ князем Кёгоку Такатоё по просьбе его матери, монахини Йосё-ин (см. прим. 46). Кориндзи был одним из трех главных храмов Банкэя.

[93] Эти самураи, называемые по-японски цудзигири , испытывали острие своих мечей на случайных прохожих, которых они поджидали на безлюдных дорогах. По некоторым слухам, распространенным в первой половине семнадцатого века, сам сегун Иэмицу (1603–1651) участвовал иногда (инкогнито) в подобных ночных вылазках. C.R. Boxer, «Christian Century of Japan 1549–1650», p. 364.

[94] Законы Токугава позволяли любому представителю самурайского сословия (яп. буси ) на месте зарубить всякого представителя другого сословия (в соответствии с официальным разделением общества на четыре сословия — самураи, крестьяне, ремесленники и торговцы), который, по его мнению, оказался недостаточно почтительным. В данном случае этому самураю просто требовался формальный повод для нападения, который придал бы его действиям хоть какую-то видимость легитимности.

[95] В школе Лотоса (яп. Хокэ ), иначе — школа Нитирэн , название, или Даймоку , «Сутры Лотоса» (санскр. «Саддхармапундарика-сутра »), произносящееся как Мёхорэнгэ-кё, возглашается последователями этой школы в надежде на то, что тем самым они обретут все блага, содержащиеся в этой сутре.

[96] Самадхи (санскр.) — синоним санскритского буддийского термина дхьяна — состояние медитации, в которой объект медитации и сознание медитирующего слиты воедино. Термином дхьяна обозначают медитацию как процесс, тогда как термин самадхи обычно используют для обозначения завершающей фазы медитации и как синоним термина бодхи (просветление).

На русский язык оба этих термина (дхьяна и самадхи ) переводятся как «созерцание», «сосредоточение/концентрация» или просто как «медитация».

См. анализ терминов буддийской психотехники в работе Е.А. Торчинова «Религии мира: опыт запредельного: Психотехника и трансперсональные состояния» [IVB9, с. 257–258].

[97] В журнале «The Eastern Buddhist» (Vol. VIII, No. 2, October 1975, p. 113–129) Норман Уоделл опубликовал выборочный перевод сборника Ицудзана «Бутти Косай дзэндзи хого» — «A Selection from Bankei's Zen Dialogues». Этот перевод отличается от приведенного в книге Нормана Уоделла «The Unborn. The Life and Teaching of Zen Master Bankei (1622–1693)», поскольку он выполнен с версии текста сборника Ицудзана, которая дана в издании Судзуки «Банкэй дзэндзи гороку». См. в Приложении I настоящей книги перевод одного из параграфов (по. 35, р. 125–126) сборника Ицудзана, отсутствующего в «The Unborn». См. в Приложении II настоящей книги перевод другого сборника записей бесед и высказываний Банкэя —

«Дзэйго» («Необязательные слова») — опубликованного Норманом Уоделлом в журнале «The Eastern Buddhist» уже после выхода в свет «The Unborn».

[98] Банкэй цитирует следующий отрывок из «Сутры Сердца» (санскр. «Праджняпарамита-хридая-сутра »): «О, Шарипутра, все дхармы суть пустая видимость; они не рождаются и не умирают».

Этот отрывок в переводе «Праджняпарамитахридая-сутры» с китайского, осуществленном Е.А.Торчиновым, выглядит следующим образом:

«Шарипутра! Все дхармы имеют пустоту своим сущностным свойством. Они не рождаются и не гибнут, не загрязняются и не очищаются, не увеличиваются и не уменьшаются». [IVB7, с. 8]

В переводе «Праджняпарамита-хридая-сутры-» с тибетского, выполненном С.Ю. Лепеховым, этот отрывок излагается так:

«О, Шарипутра! Все дхармы пусты и лишены признаков, не рождаются и не исчезают, не загрязнены и не чисты, не увеличиваются числом и не уменьшаются».

[IVB3, с. 99]

[99] Сравните со следующим высказыванием Линьцзи: «Следующие Пути!

С древних времен у всех наших знаменитых предшественников были свои пути спасения людей. Что касается меня, то я лишь учу вас, чтобы вы не подвергались заблуждениям других. Хотите практиковать — практикуйте, только без колебаний». [IVB7, с. 136]

[100] Сравните со следующим высказыванием Линьцзи: «Я обращаюсь к вам и говорю:

— Нет Будды, нет Дхармы; нечего практиковать, нечего доказывать. Так что же вы собираетесь искать на стороне? Слепцы, на уже имеющуюся голову вы водружаете [еще одну] голову. Чего же вам еще не хватает?» [IVB7, с. 156]

[101] Раньше амидаистская школа Дзёдо-син была известна также под названием Икко. Амидабуцу» («принимаю прибежище в Амида-Будде») По учению школы Дзёдо-син слова Нэмбуцу Наму Амида Буцу должны произноситься без какой-либо цели, а просто как благодарность за спасение, дарованное Амидой. Даже одно возглашение Нэмбуцу, произнесенное совершенно искренне, обеспечивает последователю этого учения перерождение в Чистой Земле Амиды. Все остальные возглашения Нэмбуцу совершаются в благодарность за безусловный дар спасения, данного Амидой всем чувствующим существам.

Оживление деятельности школы Дзёдо-син в 15 веке и переименование ее в Икко связано с именем восьмого патриарха Дзёдо-син Рэннё (1415–1499), который прилагал большие усилия для распространения учения Икко среди широких масс городского и сельского населения. В названии школы («икко» — «одно направление», «следование чему-то одному») нашло выражение основополагающее догматическое положение ее учения: перерождение человека в Чистой Земле обеспечивается исключительно его молениями Будде Амиде. См. «Записи сказанного высокомудрым Рэннё» [IVB7, с. 282–298].

[102] Синран (1173–1262), основатель школы Дзёдосин, провел около шести лет в изгнании в провинции Этиго. Шесть знаков, составляющие имя Амиды, или Мёго (букв., «чудесное имя»), — это На-му-А-ми-да-Буцу. Кавагоэ Мёго значит буквально «чудесное переводящее на другой берег имя Амиды».

[103] Банкэй имеет в виду таких выдающихся мастеров дзэн, как Токусан Сэнкан (кит. Дэ-шань Сюань-у-зянь; 782–865) и Риндзай Гигэн (кит. Линьцзи И-сюань; ум. 867). «Посох Токусана» и «крик Риндзай» пользуются в дзэн широкой известностью. Гутэй (кит. Чжу-чжи) известен своим «Дзэн одного пальца». Он отвечал на все вопросы, поднимая вверх палец. См. «Мумонкан», случай 3.

[104] Сравните со следующим высказыванием Линьцзи: «Все, что я говорю вам, есть лекарство от определенной болезни, исцеляющее лишь в одно определенное время, но нет никакой реально существующей Дхармы». [IVА1, с. 232]

[105] Здесь Банкэй имеет в виду дзэнский афоризм «прозреть в свою истинную природу и достичь состояния будды, прямо указав на сознание». См. прим. 33 к «Беседам о Дхарме».

[106] Доктринальные положения амидаизма основываются на трех канонических текстах, известных как «Три Сутры об Амиде»: «Сутра Украшений Страны Счастья» (санскр. «Сукхавативьюха-сутра », она же «Амитабхавьюха-сутра»), «Малая Сутра Украшений Страны Счастья» (в кратком наименовании «Амитабха-сутра »), а также «Сутра Созерцания Вечной Жизни» (санскр. «Амитаюрдхьяна-сутра »).

Утверждения, упомянутые этим монахом, взяты из двух сутр, особо почитаемых в учении школы Дзёдо-син; первое утверждение взято из «Амитабха-сутры» (здесь: «Амида-Сутра»), а второе — из «Амитаюрдхъяна-сутры» (здесь: «Сутра о Созерцании Амитаюса»; Амитаюс — одна из ипостасей Амитабхи).

Коти — очень большое число, определяемое как сто или тысяча миллионов.

[107] Термин «искусные средства» (санскр. упая ) в широком значении употребляется для обозначения действий учителя, который адаптирует свое учение к способностям учеников, направляя их с помощью методов, которые, строго говоря, не являются прямым (непосредственным) выражением абсолютной истины. Термин упая переводится по-разному в зависимости от контекста — «искусные средства/методы» (см. с. 55, 74), «уловки» (см. с. 67), «упрощенная/доступная форма учения» (см. с. 68).

[108] На горе Коя-сан, находящейся на территории совр, префектуры Вакаяма, и на горе Хиэйдзан, находящейся к северо-востоку от Киото, располагаются два крупнейших в Японии горных монастырских комплекса, принадлежащих соответственно буддийским школам Сингон и Тэндай. Женский монастырь, о котором упоминает Банкэй, располагался рядом с храмом Энгакудзи в Камаку-ра и был известен также как «храм разведенных».

[109] Энго Кокугон (кит. Юаньу Кэ-цинъ; 1083–1135) и Дайэ Соко (кит. Дахуэй Цзун-гао ; 1089–1163) — выдающиеся китайские мастера школы Риндзай-дзэн, жившие во время эпохи Сун, в течение которой начала развиваться система коанов, с появлением которой тесно связаны их имена. Энго был составителем и соавтором сборника коанов «Хэкиганроку», а Дайэ был его главным учеником. О практике коанов и сборниках коанов см. [IVA3, с. 260–280].

[110] «Великое просветление следует за великим сомнением» — это широко известное дзэнское высказывание принадлежит Сунскому мастеру Мэншань Дэ-и (яп. Мосан Токуй; 1231—?). Для объяснения термина «великое сомнение», или «великий шар сомнений», см. прим. 30 к «Беседам о Дхарме».

[111] Эно (кит. Хуэй-нэн ; 638–713), шестой китайский патриарх дзэн, сказал эти слова Нангаку Эдзё (кит. Наньюэ Хуай-жан ; 677–744); позже они стали использоваться в качестве коана. Когда Нангаку услышал этот вопрос, он не смог на него ответить. Он удалился и концентрировался на нем в течение восьми лет, прежде чем смог дать приведенный здесь ответ.

[112] Настоятелем храма Санюдзи был Бокуо Согю (ум. 1695), наследник Дхармы учителя Банкэя Умпо Дзэндзё. См. Введение.

Бидзэн и Биттю — старые провинции, находящиеся ныне на территории префектуры Окаяма.

[113] «Хэкиганроку» (см. прим. 13) является одним из наиболее важных сборников коанов. Составителем и соавтором «Хэкиганроку» был Энго Кокугон (Юаньу Кэцинь). Вскоре после первого издания этого сборника преемник Энго, Дайэ Соко, решил, что он будет являться препятствием для истинного изучения дзэн «Хэкиганроку». Дайэ уничтожил все экземпляры «Хэкиганроку» и сжег деревянные блоки, с которых они были напечатаны. Более чем через сто лет спустя сборник «Хэкиганроку» был составлен заново и вновь выпущен в свет. Слова, которые приводит здесь Дзэнтэй, содержатся не в самом тексте «Хэкиганроку», а в одном из предисловий к нему, которое написал Санкё Родзин (кит. Саньцзяо Лао-жэнь). В этом предисловии он рассказывает о причинах, побудивших Дайэ уничтожить «Хэкиганроку». Он пишет, что в связи с выходом вновь изданного текста «Хэкиганроку» возникает риск того, что читатели «примут палец, указывающий на луну, за саму луну». Затем он говорит следующие слова: «В стихотворении, начертанном на портрете мужа древности, написано, что "Принц Чжан ясно виден здесь на бумаге, но как бы вы ни возвышали свой голос и что бы вы ни кричали ему, вы не получите ответа". Всякий, кто захочет прочитать эту книгу, должен сперва проникнуть в смысл этих слов».

[114] «Не испытывай иллюзий» (яп. макумодзо) . Это выражение фигурирует во многих историях и диалогах в дзэнской литературе. Здесь не представляется возможным сказать, какая конкретно история или диалог имеется в виду в данном случае. Нам известно, что Танский мастер дзэн Муго (кит. У-я) отвечал таким образом на все задававшиеся ему вопросы. В диалоге, имевшем место между мастером дзэн Чан-ша и министром Чжу, министр спросил:

— Дождевого червя разрезало надвое. Обе части двигаются. В которой из них содержится природа будды?

Чан-ша ответил:

— Не испытывай иллюзий! («Дэнтороку», глава 10)

[115] Сравните со следующим высказыванием Линьцзи: «Что касается меня, то у меня нет ни одной дхармы, которую я мог бы передать людям. Я только и могу, что лечить болезни и развязывать путы». [IVB7, с. 156]

[116] Обаку Киун (кит. Хуанбо Си-юнь , ум. ок. 850). См. Ruth Sasaki, «The Record of Lin-chi», p. 50. Перевод этого эпизода биографии Линьцзи на русский язык см. в [IVA3, с. 196–198].

[117] «A Selection from Bankei's Zen Dialogues», Eastern Buddhist» VII, 2 (October 1975), p. 125–126. См. прим. 1 к «Записям бесед и высказываний мастера дзэн Банкэя».

[118] Кандзан Эгэн (1277–1360) — основатель храма Мёсиндзи в Киото. Кокуси, «Наставник Страны» — почетный титул, присуждавшийся выдающимся буддийским наставникам особым императорским указом.

[119] Дайре Соке (1638–1688). Главный ученик Банкэя, его наследник и преемник в Рюмондзи. Банкэй возлагал на него большие надежды, и, когда Дайре умер на пять лет раньше Банкэя, он был очень огорчен. Нам известно, что, когда Банкэй узнал о том, что Дайре умер, он сказал: «Я потерял обе руки».

[120] «Unnecessary Words» Part I: 1-29, «Eastern Buddhist» XVI, 2 (October 1983), p. 90–113; «Unnecessary Words» Part II: 30–71, «Eastern Buddhist» XVII, 1 (May 1984), p. 108–131.

[121] Уммон Бунъэн (кит. Юнъмэнь Вэнь-янь , 864–949). Помощник Он был известен впоследствии как мастер дзэн Кёрин Тёон (кит. Сянлинь Чэн-юань ), наследник Дхармы Уммона. Он всегда одевался в бумажную мантию, на которой тайком записывал слова своего учителя.

[122] Дзёмё, посмертный титул Ицудзана Сонина (1655–1718). Рэйгэн Сюин (1653–1718) известен также под посмертным титулом Сёхэн Тикаку. Дайкэй Какко (ум. 1719).

[123] «Прямое указание на сознание человека». См. прим. 33 к «Беседам о Дхарме мастера дзэн Банкэя».

[124] Эта история описана в «Шурангама-сутре» (яп. «Сюрёгон-кё»), глава 4; Тайсё 19. 121b. Яджнядатта, красивый юноша из богатой семьи, каждое утро смотрел на свое отражение в зеркале, но однажды утром не увидел его и стал искать свое лицо. В великом смятении носился он по всему городу, пока внезапно не осознал, что его лицо в действительности находится у него на голове, и достиг успокоения сознания.

[125] Будды приходят в этот мир для того, чтобы спасти живые существа от страдания.

[126] Это высказывание принадлежит танскому мастеру по имени Дзёсю Дзюсин (кит. Чжаочжоу Цун-шэнь).

[127] Отрывок из дзэнского стихотворения «Синдзинмэй» (кит. «Синь синь мин»; «Стихи о Верующем Сознании»): Совершенный Путь не труден, вы только должны избегать привязанностей и избирательности. Если вы не пребываете в любви или ненависти, он (Путь) совершенно чист и ясен. Но если [между вами, т. е. между вашим, сознанием и Путем] есть различие толщиной хоть в один волос, то он так же далек, как небо от земли.

[128] См. прим. 13 к «Биографии мастера дзэн Банкэя».

[129] Вималакирти (яп. Юйма ). Следующее высказывание содержится в главе «Ученики» «Вималакирти-нирдеша-сутры»; Тайсё 14. 541а.

[130] «Исходная непроизведенность [нерожденность]» (санскр. адианутпада ) есть основная идея истинного эзотеризма [школы Сингон], представляемая первой буквой санскритского алфавита («А»). Цитируется из статьи А.Г. Фесюна «Психологические аспекты учения Кукая», опубликованной в сборнике «Психологические аспекты буддизма» [IVB3, с. 123]. Санскритское слово «анутпада» можно перевести также как «нерожденное».

[131] Гутэй (кит. Чжу-чжи ) достиг просветления, будучи учеником мастера дзэн Тэнрю (кит. Тянь-лун); он был известен тем, что отвечал на все вопросы, поднимая вверх палец.

[132] Муго (кит. У-я ) отвечал словами «Не испытывай иллюзий!» на любые задававшиеся ему вопросы. Дзуйган (кит. Жуй-янь ) использовал для наставления своих учеников слова «Основной иероглиф».

[133] Старший из братьев Сасаки (1625–1686) был другом детства Банкэя. Семья Сасаки была богатой семьей известных купцов-судовладельцев.

[134] Настоятелем храма Кодайдзи в то время предположительно был Тангэн Дзитё.

[135] История о мастере дзэн Тёкэе Эрё (кит. Чан-ин Хуэй-лэн , 854–932) приводится в сборнике коанов «Чань юань мэн цю» (яп. «Дзэнъэн могю »).

[136] Коган принадлежал к ветви Ниннадзи школы Сингон. Храм Ниннадзи располагается в западной части Киото.

[137] «Дайнити-кё » («Махавайрочана-сутра ») — основной сакральный текст японской школы тантрического (эзотерического) буддизма Сингон.

[138] Тэнкэй Дэнсон (1648–1735). Великий мастер школы Сото-дзэн. На протяжении долгого времени Тэнкэй считался в своей школе отступником, поскольку позволял себе высказывать критические замечания относительно некоторых традиционных доктрин Сото. В период Токугава его сочинения были запрещены. В соответствии с хронологической биографией Тэнкэя («Тэнкэй нэмпу»), в 1685 году Тэнкэй посетил Банкэя в гостинице, располагавшейся рядом с его храмом Сэйкёдзи (близ Сидзуока), во время остановки, которую Банкэй сделал по пути из Рюмондзи в Эдо.

[139] Сайте (762–822), основатель японской буддийской школы Тэндай, основной храмовый комплекс которой расположен на горе Хиэй к северо-востоку от Киото.

[140] Три учения школы Тэндай: письменно изложенные доктрины Тэндай; тайное эзотерическое учение Тэндай; практика дхьяны (яп. дзэн).

[141] Дзяри — уважительное обращение к монаху.

[142] Храм Гёкурюдзи в провинции Мино (совр. префектура Гифу) первоначально представлял из себя небольшую обитель (Гёкурю-ан), где Банкэй останавливался во время раннего периода своих странствий; впоследствии эта обитель была перестроена в большой храм.

[143] Юйэ Додзё (ум. 1713), настоятель храма Дзэнтодзи в провинции Овари. Юйэ был соучеником Банкэя в храме Софукудзи в Нагасаки, когда они учились там у мастера дзэн Дося.

[144] Сэняку . Китайское лекарство слабительного действия.

[145] «Амида-сутра » — один из основных сакральных текстов японских школ буддизма Чистой Земли. См. прим. 10 к «Записям бесед и высказываний мастера дзэн Банкэя».

[146] Коан, основанный на отрывке из «Сюрёгон-кё» (санскр. «Шурангама-сутра»). См. «Хэкиганроку», случай 35.

[147] Йоджана — древнеиндийская единица измерения длины; одна йоджана равняется примерно 15 километрам.

[148] Тикурин-кэн — один из подхрамов Рюмондзи.

[149] Нитэцуйсэн (также Нитэттисэн). Восьмая и последняя из концентрических горных цепей, окружающих этот мир. По одной из версий, она состоит из двух параллельных горных пиков, между которыми находится долина беспросветной тьмы, в которой обитают «злые демоны — призраки черных гор».

[150] В 1651 году, будучи в возрасте 29 лет, Банкэй прибыл в Нагасаки для того, чтобы встретиться с китайским наставником Дося Тёгэном (кит. Даочжэ Чао-юань); в течение следующего года он продолжил свое обучение дзэн под руководством Дося. См. прим 63.

[151] Ицудзан Сонин (1655–1718) был в течение долгого времени приближенным помощником Банкэя и стал одним из наследников его Дхармы.

[152] Из «Бесед и рассуждений» Конфуция.

[153] Когэцу Дзэндзай (1667–1751), был наряду с Хакуином Экаку одним из великих мастеров дзэн последовавшего за Банкэем поколения наставников.

[154] Термин будзи (яп.; кит. у ши , синоним термина у вэй ), буквально, «невещь» («ничего особенного»), использовался на протяжении истории развития дзэн с различными коннотациями. В данном контексте он используется для характеристики человека, достигшего высокого постижения, которое освобождает его от всех внешних обстоятельств; он является хозяином всего сущего, ничто не затрагивает его и не значит для него «ничего особенного».

[155] Тэссин Доин (1593–1680) был широко известным наставником школы Сото-дзэн и настоятелем храма Тэнтоку-ин в городе Канадзава; в течение некоторого времени (1651–1652) он одновременно с Банкэем обучался дзэн у Дося Тёгэна в Нагасаки.

[156] Живая черепаха заметает хвостом свои следы, чтобы скрыть месторасположение своих яиц — однако при этом ее хвост оставляет следы на песке: эта фраза обозначает неудачу достичь не оставляющей следов деятельности, характеризующей истинное просветление.

[157] Будда Ёнё. Первый мифический Будда, появившийся бесконечно далеко в прошлом еще до того, как этот мир появился из хаоса. В данном контексте фраза «после появления Будды Енё» означает «после возникновения ментального различения».

[158] Сэцугай Сотэй (1641–1725), преемник Банкэя в храме Кориндзи в Эдо. Цитата из широко известного дзэнского сочинения эпохи Сун, «Письма Дайэ» (яп. «Дайэ сё »; кит. «Дахуэй шу»): «Достигнув высочайшего непревзойденного просветления, вы обретете естественную мудрость, которая суть жизнь Будд, и тем самым выплатите им свой огромный долг».

[159] Вероятно, здесь содержится аллюзия на Три Утверждения (яп. санку ) Уммона Бунъэна (кит. Юньмэнь Вэнь-ямь , 862–949), сформулированные одним из его учеников Токусаном Энмицу (кит. Дэшань Юань-ми ) для выражения сути учения Уммона, которое: (1) покрывает небо и землю, и охватывает все сущее; (2) отсекает все страсти и иллюзорные мысли; (3) находится в совершенном согласии со всеми обстоятельствами и условиями, пребывая в то же время в состоянии совершенной независимости и свободы.

[160] Традиционное разделение буддийской практики на стадии, начиная от состояния непросветленности и заканчивая обретением состояния будды.

[161] Здесь содержится аллюзия на знаменитый диалог, имевший место между мирянином Хо (кит. Пан, 740–808) и наставником по имени Дайбай (кит. Дамэй, 752–839). Мирянин Хо пришел к Дайбаю и спросил его, созрел ли этот плод (имя Дайбай буквально значит «Великая Слива»). «Созрел», — ответил Дайбай. «Где ты вонзишь в него свои зубы?» «Я разгрызу его на тысячу кусочков», — ответил мирянин Хо. «Верни мне косточки», — сказал Дай-бай.

[162] Сэйдзан Эре, из храма Дзуйгандзи недалеко от города Сэндай; Дайдо, скорее всего, здесь имеется в виду Дайдо Коэн (ум. 1723) из храма Кококудзи в городе Гифу. Рокуон Канъё (ум. 1700) из храма Тодзэдзи в Эдо служил некоторое время на посту настоятеля храма Мёсиндзи в Киото.

[163] Пятый китайский патриарх дзэн — Хун-жэнь (яп. Гунин, 601–674).

[164] Нанъэй Собаи (ум. 1744) — преемник Рокуона в храме Тодзэдзи; позже служил некоторое время на посту настоятеля Мёсиндзи.

[165] Настоятелем храма Санюдзи был Бокуо Согю, ученик первого учителя Банкэя, мастера дзэн Умпо Дзэндзё.

[166] Икэда Мицумаса (1609–1683), рьяный приверженец учения японского неоконфуцианца Кумадзава Бандзана, имевшего откровенно антибуддийскую направленность. Мы не располагаем достоверными сведениями о том, что он действительно предпринимал какие-то действия для уничтожения буддийских храмов.

[167] Дайгу Сотику (1584–1669), из храма Дайандзи, впоследствии был настоятелем храма Мёсиндзи. Один из самых уважаемых наставников школы Риндзай-дзэн семнадцатого века.

[168] Банкэй повторно посетил Дося Тёгэна в Нагасаки в 1655 году. Кэнган Дзэнъэцу (1623–1701), настоятель храма Тафукудзи. Бунго, совр. префектура Оита (на острове Кюсю).

[169] Коан «Гоми коити», приведенный в сборнике «Катто сю», случай 34: «В «Сюрёгон-cyтpe» сказано: "В бодрствующем состоянии или во сне, оно всегда одно"».

[170] Кайандзи, храм в Абоси, где Банкэй жил до постройки Рюмондзи.

[171] Дайрё Сокё (1638–1688), стал главным наследником Дхармы Банкэя и его преемником в храме Рюмондзи. Он умер прежде Банкэя. Его безвременная кончина глубоко огорчила Банкэя. Узнав о его смерти, он сказал: «Я потерял обе руки».

[172] Умпо Дзэндзё (1571–1653), первый учитель Банкэя, основатель храма Дзуйодзи в Ако близ города Химэдзи. Этот эпизод произошел, когда Банкэю было тридцать три года.

[173] Мирянин Энни (Энни Кодзи; ум. 1664).

[174] В соответствии с японскими буддийскими обычаями через семь дней после смерти проводится ритуал поминовения усопшего.

[175] «Лис Хякудзё », второй коан в сборнике «Мумонкан». Некий учитель спросил своего ученика, подвержен ли просветленный человек действию закона причинности. Ученик ответил отрицательно и вследствие этого перерождался лисом на протяжении пяти сотен жизней. Затем он появился в собрании дзэнского мастера Хякудзё и обрел освобождение, услышав его учение.

[176] «Махапраджняпарамита-сутра» и «Шурангама-сутра».

[177] Этот отрывок находится почти в самом конце сутры. См. этот отрывок в переводе Е.А. Торчинова с китайского:

«Субхути сказал Будде: "О Превосходнейший в мире, в том аннутара-самьяк-самбодхи, которое обрел Будда, нет ничего, что могло бы [быть] обретено". — "Это так, это так. Субхути, что касается аннутара-самьяк-самбодхи, обретенного мною, то поистине нет даже и малейшего способа, которым можно обрести то, что именуют аннутара-самьяк-самбодхи"» [IVB3, с. 62].

[178] Юиэ Додзё (1634~1713), будучи молодым монахом, обучался дзэн у наставников школы Обаку, в том числе у Дося и у Ингэна, а затем стал наставником школы Сото.

[179] Пять Позиций (яп. Гои ) были сформулированы Танским монахом Тодзаном Рёкаем (кит. Дуншань Лян-цзе ). Подробнее о Пяти Позициях см. [IVA3, с. 238–246]. Хозяин и Гость (яп. Кунсин ), комментарий к Пяти Позициям наследника Дхармы Тодзана по имени Содзан Хондзяку (кит. Цаошань Бэньчжи ). «Пять Позиций» и «Хозяин и Гость» использовались впоследствии в Китае и в Японии в школах Риндзай и Сото как вспомогательное средство для практики коанов. Три Сущности (яп. Санъё ) и Три Таинства (яп. Сангэн ) — см. следующий отрывок из

«Риндзай-року» (кит. «Линьцзи лу"): «Каждое высказывание должно заключать в себе три таинства; каждое таинство должно заключать в себе три сущности». Zen Dust, «Muira and Sasaki», p. 62.

[180] Энго Кокугон (кит. Юаньу Кэ-цинь , 1063–1135) и его наследник Дайэ Соко (кит. Дахуэй Цзунгао, 1089–1163), два выдающихся мастера школы Риндзай-дзэн эпохи Сун; считается, что именно они сделали систему коанов частью практики школы Риндзай.

[181] Токусан Сэнкан (кит. Дэшань Сюань-цзянь ) и Риндзай Гигэн (кит. Линьцзи И-сюань ). «Трехдюймовый барабан» — язык.

[182] Оси-кэн — небольшой зал для медитации, располагавшийся за храмом Нёходзи, где Банкэй занимался с ограниченным числом избранных учеников.

[183] Дося прибыл в Нагасаки в 1651 году. Будучи настоятелем храма Софукудзи, он обучал множество монахов, которые впоследствии стали заметными фигурами японского дзэн-буддизма. Шестью годами позже (в 1658) он был вынужден вернуться в Китай. См. прим. 30.

[184] Докуан Гэнко (1630–1698) — ведущий наставник школы Сото-дзэн периода Токугава. Эгоку Доме (ум. 1721), впоследствии стал одним из приближенных учеников китайского наставника школы Обаку-дзэн Му-аня (яп. Мокуан ).

[185] Нефритовая птица пробилась сквозь скорлупу;

Явился величественный Небесный Феникс.

Счастливое предзнаменование, засвидетельствованное всеми людьми и небожителями.

Чье Око Сознания открывается само собой.

[186] «Докуан докудо сю » («Одинокие беседы из одинокой обители»). Известное собрание буддийских эссе, впервые опубликованное в 1683 году и ставшее одним из немногих японских буддийских сочинений, получивших широкое распространение в Китае. Докуан служил настоятелем в нескольких храмах, в том числе и в храме Кёдзандзи в Кавати (близ города Осака).

[187] Искусные средства (санскр. упая): различные средства или способы, с помощью которых учитель ведет своих учеников к просветлению. Эти средства готовят сознание учеников к восприятию истины; считается, что искусные средства используются оттого, что ученики не смогли бы постичь истину, если бы она проповедовалась прямо и непосредственно.

[188] «Махавайрочана-сутра » — один из основных сакральных текстов японских школ эзотерического буддизма.

[189] Широко известные строки из стихотворения, автор которого Кёгэн Тикан (кит. Сянъянь Чжи-сянь, IX век), подметая однажды монастырский двор, подцепил метлой кусок черепицы, и тот со стуком ударился о ствол бамбука. Услышав этот звук, Сянъянь достиг просветления.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 67

Последнее изменение этой страницы: 2019-03-31; Просмотров: 223; Нарушение авторского права страницы