Повторяйте упражнение неделю.

 

– Я тебя угощаю, – сказал он. – Выпьем и пораньше ляжем спать, потому что завтра я должен буду представить тебя великому магу.

Я спал тяжелым сном без сновидений. И когда на двух единственных улочках городка под названием Ронсеваль забрезжил день, Петрус постучал в дверь моего номера. Мы ночевали на втором этаже таверны, которая служила еще и гостиницей.

Мы выпили по чашке черного кофе, поели хлеба с оливковым маслом и тронулись в путь. Густой туман окутывал городок. Я понял, что Ронсеваль – не просто захолустный городок, как казалось мне сначала: в ту пору, когда паломничество в Сантьяго-де-Компостелу было массовым, там находился самый крупный в округе монастырь, владевший землями вплоть до самой наваррской границы. Следы этого сохранились и доныне – немногочисленные дома его были прежде частью монастырской обители. Единственной «мирской» постройкой была таверна, в которой мы провели ночь.

В тумане мы добрались до монастырской церкви. Вошли, увидели нескольких монахов в белом, которые совершали первую утреннюю мессу. Я не понимал ни слова, ибо молились они по-баскски. Петрус присел на скамейку и попросил меня сесть рядом.

Церковь была огромных размеров и полна бесценных произведений искусства. Петрус шепотом

рассказал мне, что построена она была на пожертвования королей и королев Португалии, Испании, Франции и Германии, а место для нее выбрал некогда сам Карл Великий. У главного алтаря Пречистая Дева Ронсевальская – образ ее был отлит из серебра, а лик вырезан из дерева благородных пород – держала в руках ветвь с цветами, сделанными из драгоценных камней. От запаха ладана, от величественной готики, от хора молящихся я впал в состояние, подобное тому, какое прежде испытывал, совершая ритуалы Традиции.

– Ну а маг? – осведомился я, вспомнив сказанные накануне слова Петруса.

Тот молча показал глазами на худощавого, средних лет монаха в очках, который сидел рядом с другими на длинной скамье, окружавшей главный алтарь. Возможно ли: монах – и одновременно маг? Мне хотелось, чтобы месса поскорее закончилась, но ведь Петрус сказал мне, что ход времени определяется исключительно нами, и благодаря снедавшему меня нетерпению служба продолжалась больше часа.

Когда же наконец отзвучали последние слова, Петрус, оставив меня на скамейке, вышел вслед за монахами в заднюю дверь. Я разглядывал пышное убранство храма и сознавал, что должен был бы помолиться, однако ничего не получалось. Я ни на чем не мог сосредоточиться: изображения святых казались мне бесконечно далекими, принадлежащими временам, которые минули и никогда больше не воротятся, как никогда не настанет вновь золотой век Пути Сантьяго.

Петрус появился в дверях и молча подозвал меня к себе.

Мы вышли во внутренний монастырский сад. Посередине стоял фонтан, и, присев на край каменной чаши, поджидал нас монах в очках.

– Отец Хавьер, вот пилигрим, о котором я вам говорил, – отрекомендовал меня Петрус.

Монах протянул мне руку; мы поздоровались, и замолчали. Я ждал – вот-вот что-нибудь произойдет, однако слышались только петушиный крик да клекот ястребов, вылетевших на ежедневную охоту. Монах смотрел на меня безо всякого выражения – примерно так же, как мадам Дебриль, когда я произнес Древнее Слово, – и наконец все же первым нарушил долгое и тягостное молчание:

– Сдается мне, мой дорогой, рановато начали вы взбираться по ступеням Традиции.

Я ответил, что мне уже тридцать восемь лет и я с честью прошел все ордалии^[10].

– Все, за исключением одной – последней и самой важной, – сказал он, продолжая глядеть на меня все так же безразлично. – А без нее все, чему вы научились, ничего не стоит.

– Потому-то я и совершаю Путь Сантьяго.

– Это ничего не гарантирует. Идите за мной. Петрус остался в саду, я же двинулся следом за отцом Хавьером. Пройдя несколько крытых галерей, миновав гробницу, где упокоились останки короля Санчо Сильного, мы оказались в маленькой часовне, стоявшей несколько на отшибе от основных зданий Ронсевальского монастыря.

Внутри не было ничего, за исключением стола, на котором лежали книга и меч. Но это был не мой меч.

Монах расположился за столом, не предложив мне присесть. Он взял пучок каких-то трав и поджег их, отчего часовню окутал легкий аромат дыма. С каждой минутой происходящее все больше напоминало мне встречу с мадам Дебриль.

– Прежде всего, хочу предостеречь вас, – сказал отец Хавьер. – Путь святого Иакова – всего лишь один из четырех. Это – Пиковый Путь. Он может наделить вас могуществом, но этого еще недостаточно.

– Каковы же три других?

– Два, по крайней мере, вам известны. Первый – это Путь Иерусалимский, или Червовый, или Грааля: он дарует умение творить чудеса. Второй –

Римский, или Трефовый Путь, который научит общению с другими мирами.

– Не хватает только Бубнового, чтобы собрать все масти карточной колоды, – пошутил я.

– Совершенно верно, – засмеялся отец Хавьер. – Это тайный путь. Если вы когда-нибудь пройдете по нему, то обязаны будете молчать об этом. Пока оставим его. Где ваши раковины?

Открыв рюкзак, я достал раковины с образом Богоматери Визитации. Монах поставил их на стол, простер над ними руки и стал концентрировать волю, попросив меня сделать то же самое. Аромат благовоний становился все сильнее. Глаза наши были открыты, и внезапно я заметил, что происходит то же явление, что и в Итатьяйе – раковины изнутри налились светом, который ничего не освещал. Исходящий из гортани отца Хавьера голос произнес:

– Там, где твое сокровище, там и твое сердце. Это была фраза из Библии. Но голос продолжал:

– А там, где твое сердце, – там и колыбель Второго Пришествия Христа. Как и эти раковины, паломник – это всего лишь оболочка. Когда разобьется оболочка, которая есть верхний слой Жизни, появится сама Жизнь, состоящая из Агапе^[11].

Он убрал руки, и свечение исчезло. Потом записал мое имя в книгу, лежавшую на столе. На всем Пути Сантьяго мое имя было записано всего лишь трижды – в книгу мадам Дебриль, в книгу отца Хавьера и – уже потом – в книгу Могущества, куда я занес себя собственноручно.

– Вот и все, – промолвил монах. – Теперь можете идти. Да благословят вас Пречистая Дева Ронсевальская и святой Иаков.

– Путь Сантьяго отмечен желтым по всей Испании, – сказал он, когда мы вернулись туда, где ожидал нас Петрус. – Если заблудитесь, ищите эти знаки – на деревьях, на камнях, на дорожных указателях, – они выведут вас куда надо.

– У меня хороший проводник.

– Старайтесь прежде всего рассчитывать на самого себя. Тогда, быть может, не придется шесть дней кряду кружить по Пиренеям.

Выходит, Петрус уже рассказал ему о моей оплошности.

Мы попрощались. Когда выходили из Ронсеваля, туман уже совсем рассеялся. Прямой и ровный путь расстилался перед нами, и я стал искать желтые знаки, о которых упомянул падре Хавьер. Рюкзак потяжелел – в таверне я купил бутылку, хоть Петрус и говорил, что в этом нет нужды. После Ронсеваля на протяжении нашего пути должны были встретиться еще сотни городков, но спать под крышей мне почти не придется.

– Петрус, а почему падре Хавьер говорил о Втором Пришествии Христа так, словно оно происходит сейчас?

– Так оно и есть. Оно происходит всегда. В этом – тайна твоего меча.

– И вот еще… Ты, помнится, сказал, что я встречусь с колдуном, а я встретил монаха. Что общего у магии с католической церковью?

В ответ Петрус произнес одно-единственное слово:

– Всё.

 

Жестокость

 

– Вот здесь, на этом самом месте, была убита Любовь, – сказал старик-крестьянин, указывая на маленькую часовню, притулившуюся у скалы.

Мы шли пять дней кряду, останавливаясь лишь для того, чтобы поесть и поспать. Петрус предпочитал не распространяться о своей жизни, но много расспрашивал меня о Бразилии и моей работе. Говорил, что ему нравится моя страна и что Христос Спаситель, простирающий руки на горе Корковадо, ему гораздо больше по душе, чем тот, кого изображают распятым на кресте. Петруса интересовало все, но особенно он любопытствовал насчет бразильских женщин – такие же они красивые, как испанки? Жара в те дни стояла непереносимая, и почти во всех закусочных и в деревеньках, где мы останавливались по дороге, народ жаловался на засуху. Из-за жары мы стали соблюдать сиесту, как испанцы, и отдыхали с двух до четырех дня, когда солнце припекало особенно сильно.

В тот день мы устроили привал в оливковой роще, и к нам подошел один старый крестьянин, угостивший нас вином. Испанцы имеют обыкновение пить вино в любую погоду, так что жара им не помеха – обычая этого в здешних краях придерживаются уже много веков.

– А что вы подразумевали, сказав, что здесь была убита Любовь? – поинтересовался я, так как мне показалось, что старик не прочь поговорить.

– Много веков назад одна принцесса совершала паломничество по Пути Сантьяго. Звали ее Фелиция Аквитанская, и вот, на обратном пути, она вдруг решила бросить все и остаться жить здесь. Она и была этой Любовью – богатство свое раздала беднякам, а сама стала ухаживать за немощными.

Петрус свернул одну из своих чудовищных самокруток, и я заметил, что он, хоть и пытается выглядеть равнодушным, к рассказу прислушивается внимательно.

– И тогда отец принцессы послал за ней ее брата, герцога Гильермо, чтобы тот вернул ее домой. Но Фелиция отказалась с ним пойти. Герцог, отчаявшись ее уговорить, пришел в ярость и заколол ее прямо в той церкви, что видна отсюда. А церковку эту Фелиция построила собственноручно, чтобы было где лечить бедняков и возносить молитвы Богу.

Когда герцог опомнился и понял, что совершил, он отправился в Рим – покаяться Папе. И тот наложил на него епитимью – совершить паломничество по тому же Пути Сантьяго. Вот тут и произошла интереснейшая вещь: когда герцог уже возвращался, он, дойдя до здешних мест, вдруг испытал чувства, весьма сходные с теми, что обуревали в свое время и его сестру. Так он и остался жить здесь, в той самой церкви, что построила Фелиция, и заботился о бедных до конца своих дней.

– Это закон воздаяния, – рассмеялся Петрус.

Старик его не понял, но я сообразил, о чем он говорит. Мы с ним давно уже вели долгие теологические споры об отношениях между Богом и человеком. Я настаивал, что в Традиции всегда имеется связь с Богом, хоть и далеко не простая. И путь к Богу, по моему мнению, не имеет ничего общего с тем паломничеством по Пути Сантьяго, которое мы сейчас совершаем, – с его священниками-колдунами, цыганами-дьволятами и со святыми, совершающими чудеса. Все это мне казалось примитивным и слишком тесно связанным с христианством. Мне недоставало очарования, изящества и экстаза, свойственных ритуалам Традиции. Петрус, со своей стороны, утверждал, что главным достоинством Пути Сантьяго является его простота. Это Путь, по которому может пройти каждый, смысл его понятен не изощренному в премудростях обычному человеку, а потому только такой путь может привести к Богу.

– Вот ты веришь в Бога, и я тоже, – сказал в какой-то момент Петрус. – Так что Бог существует для нас обоих. Но, если кто-то не верит в него, это не означает, что Бог прекратил быть. Также это не значит, что неверующий ошибается.

– Как же так? Разве это не будет означать, что существование Бога зависит от желания и личной силы человека?

– У меня был когда-то друг, который пил не просыхая, но при этом каждый вечер перед сном трижды читал «Аве Мария». Мать приучила его к этому с детства. И даже когда он бывал пьян в стельку, он, хотя вовсе не верил в Бога, обязательно перед сном читал эту молитву трижды. После того как он умер, я присутствовал на одном ритуале Традиции и спросил там духа Древних, где сейчас мой друг. Дух ответил, что с моим другом все прекрасно, он пребывает в Свете. Получается, что, даже не имея веры, а только совершая ежедневно молитвенный ритуал, он получил спасение.

Доисторический пещерный человек смог увидеть проявление Бога в явлениях природы – грозах, бурях, землетрясениях. Обнаружив руку Божью в природных явлениях, люди стали замечать его присутствие и в животных, а потом и в рощах, которые почитали священными. Бывали и такие времена в древней истории, когда Бога можно было отыскать лишь в катакомбах. Однако даже тогда Бог, принявший обличье Любви, не переставал заполнять собой сердца человеческие.

В наше время решили, что Бог – это всего лишь концепция, справедливость которой может быть доказана научными методами. Однако, как только доходит до этой точки, история круто поворачивает и все начинает сначала. Таков закон воздаяния. Когда падре Хавьер приводил слова Иисуса о том, что где наше сокровище, там и наше сердце, он как раз хотел подчеркнуть значение Любви и добрых дел. Ты увидишь лик Господа там, где захочешь Его увидеть. А если даже и не увидишь, это не играет роли – лишь бы ты при этом совершал добрые дела. Когда Фелиция Аквитанская построила эту церковь и стала помогать бедным, она забыла о ватиканском Боге и принялась проявлять Его самым незамысловатым и самым мудрым способом – через Любовь. Так что старик совершенно прав, говоря, что здесь была убита Любовь.

Старик меж тем чувствовал себя очень неловко, ибо не понимал ни слова из нашего разговора.

– Закон возмездия сработал, когда брат Фелиции почувствовал необходимость продолжить те добрые дела, которые он сам оборвал. Все дозволено, кроме одного: нельзя прерывать проявление Любви. Если же это все-таки произошло, тот, кто пытался ее уничтожить, и должен возродить.

Я объяснил ему, что в моей стране закон возмездия понимается в том смысле, что люди, испытывающие страдания и лишения в этой жизни, таким образом расплачиваются за ошибки, совершенные в прошлых воплощениях.

– Чепуха! – ответил Петрус. – Бог не мстит, Бог есть Любовь. Единственная форма наказания, к которой Он может прибегнуть, – это заставить того, кто прервал течение Любви, вновь его возродить.

Тут старик сказал, что, с нашего разрешения, вновь примется за работу. Петрус счел, что это прекрасный предлог для того, чтобы подняться и продолжить путь.

– Пустая трата слов, – произнес он, когда мы брели по оливковой роще. – Бог – во всем, что нас окружает. Его присутствие надо прочувствовать или пережить. И напрасно я, желая, чтобы ты быстрее это понял, решил обратиться к логическим построениям. Продолжай делать упражнение «Скорость», – и ты сам с каждым днем все явственнее будешь ощущать его присутствие.

Два дня спустя мы взобрались на гору, которая называлась Пик Прощения. Восхождение заняло несколько часов, а когда мы оказались наверху, я был шокирован, обнаружив там группу пьяненьких туристов – они загорали и пили пиво; радио в их машинах гремело вовсю. Они воспользовались близлежащей дорогой, ведущей прямо к вершине.

– Вот так это теперь делается, – резюмировал Петрус. – А ты, небось, рассчитывал узреть тут кого-нибудь из рыцарей Сида, высматривающего, не видать ли мавров?

Когда мы спускались, я последний раз выполнил упражнение «Скорость». Перед нами открылась еще одна окаймленная цепью голубых гор огромная долина с редкой растительностью, сожженной зноем. Здесь почти не было деревьев, лишь там и сям на каменистой почве гнездились колючие кустарники. После упражнения Петрус спросил меня что-то о моей работе, и я только тут сообразил, что давно уже не вспоминаю о ней. Мои волнения по поводу брошенных на полдороге дел практически исчезли. Теперь я думал о них лишь по вечерам, но и тогда эти мысли уже не казались мне столь важными. Мне нравилось, что я нахожусь здесь и следую Путем Сантьяго.

Когда я поделился с Петрусом своими чувствами, он пошутил:

– Смотри, скоро дойдешь до того же, что и Фелиция Аквитанская!

Потом он остановился и попросил меня положить рюкзак на землю.

– Оглядись вокруг и наметь себе какой-нибудь удобный ориентир, – сказал он.

Я выбрал крест на верхушке отдаленной церкви.

– Продолжай смотреть туда, не отрываясь, а сам сосредоточься на моих словах. Даже если у тебя возникнут какие-то посторонние ощущения, не отвлекайся на них. Просто делай то, что я буду тебе говорить.

Расслабившись, я стоял, вперив взгляд в крест, а Петрус подошел ко мне сзади и надавил пальцем на точку между затылком и шеей.

– Путь, по которому ты идешь, есть путь обретения Могущества. И показаны тебе будут лишь те упражнения, которые имеют отношение к нему. Это путешествие, которое поначалу казалось тебе пыткой, ибо ты мечтал лишь о том, чтобы поскорее достичь цели, теперь начинает доставлять тебе удовольствие. Ты испытываешь радость поиска и наслаждаешься приключениями. И попутно взращиваешь в себе самом нечто очень важное – свои собственные мечты.

Никогда нельзя отказываться от мечты! Мечты питают нашу душу, так же как пища питает тело. Сколько бы раз в жизни нам ни пришлось пережить крушение и видеть, как разбиваются наши надежды, мы все равно должны продолжать мечтать. Если это не удается, то нами овладевает безразличие и Агапе не может больше снизойти в нашу душу. На тех полях, что простираются сейчас перед нами, было пролито много крови, здесь разворачивались самые жестокие битвы испанцев против мавров. Кто из них был прав, или на чьей стороне была справедливость, это уже не имеет значения – важно лишь понять, что обе враждующие стороны вели Правый Бой.

Правый Бой мы ведем потому, что этого требует наше сердце. В героические времена – времена странствующих рыцарей – это было просто. Еще существовали земли, которые надо было покорить, имелся простор для славных деяний. Сегодня, однако, когда мир сильно изменился, этот Правый Бой идет не на полях сражений, а в нашей душе.

Правый Бой мы ведем во имя нашей мечты. Когда мы молоды и впервые начинаем воплощать наши чаяния, смелости нам не занимать, хотя бороться толком мы не умеем. С огромными усилиями позже мы обучаемся искусству вести сражение, но к тому времени теряем отвагу, которая нужна для битвы. И потому мы оборачиваемся против себя и начинаем сражаться с собой. Мы становимся врагами самим себе. Мы твердим, будто наши мечты – это просто ребяческий вздор, который невозможно воплотить в жизнь, или что они родились потому лишь, что мы еще мало знали о том, какова жизнь в действительности. Мы убиваем свои мечты, потому что боимся вступить в Правый Бой.

Петрус нажал посильнее. Тут я заметил, что очертания креста на церкви изменились, и теперь он превратился в крылатую человеческую фигуру. В ангела. Я заморгал, и крест снова стал крестом.

– Первый признак того, что мы начали убивать свою мечту, – это когда вдруг обнаруживается, что нам не хватает времени, – продолжал Петрус. – Самым занятым людям, каких я знал, всегда хватает времени на все их дела. Те же, кто ничего не делает, всегда чувствуют себя усталыми, не сознают, сколь малую толику работы им нужно сделать, и всегда жалуются, что день слишком короток. На самом же деле они просто боятся вступить в Правый Бой.

Второй признак того, что наша мечта погибает, – это обретение опыта. Мы перестаем воспринимать жизнь как одно большое приключение и начинаем думать, что с нашей стороны будет мудро, справедливо и правильно не требовать от жизни слишком многого. Когда мы пытаемся высунуться наружу за стены нашего обыденного существования, до нас доносится запах пыли и пота, мы видим жаждущие взоры воинов, слышим треск ломающихся копий, ощущаем горечь поражения. Но нам не дано понять радости, великой радости, что наполняет сердца всех тех, кто сражается. Ибо для них не важны победа или поражение – значение имеет лишь то, что они ведут Правый Бой.

И наконец, третий признак утраченной мечты – это умиротворение. Жизнь делается похожа на воскресный вечер: мы мало чего требуем от жизни, но и почти ничем не жертвуем. Мы начинаем считать себя взрослыми, зрелыми людьми, полагая, что наконец избавились от детских мечтаний, от юношеских фантазий, и стремимся лишь, как говорится, к успеху в работе и личной жизни. И нас удивляет, когда наши сверстники вдруг заявляют, что им нужно от жизни чего-то еще. На самом деле в глубине души мы догадываемся: все это происходит с нами потому, что мы отказались сражаться за свою мечту – отказались вступить в Правый Бой.

Очертания колокольни продолжали меняться, теперь вместо нее я видел ангела с распростертыми крыльями. И сколько бы я ни моргал, ангел не исчезал. Мне очень хотелось обсудить с Петрусом то, что я вижу, но я понимал, что он еще не договорил.

– Когда мы отрекаемся от мечты и обретаем умиротворение, – сказал он немного погодя, – то вступаем в краткий период спокойной жизни. Но потом убитые мечты начинают разлагаться и тлеть внутри нас, отравляя все наше существование. Мы становимся жестокими сначала с близкими людьми, а потом и с самими собой. Тогда-то и возникают у людей болезни душевные и телесные. Наша трусость приводит нас как раз к тому, чего мы пытались избежать, отказываясь от борьбы, – к разочарованию и поражению. А потом, в один прекрасный день смрад гниющих мечтаний становится просто нестерпимым, мы начинаем задыхаться и желать смерти. Смерти, которая освободит нас от нашей самоуверенности, от наших дел и от убийственного покоя воскресных вечеров.

 

Теперь я был уверен, что действительно вижу ангела, и уже не мог следить за тем, что говорит Петрус. Он, должно быть, почувствовал это, потому что убрал руку от моего затылка и умолк. Видение продержалось еще несколько мгновений, а потом исчезло. Вместо него опять возникла колокольня.

Несколько минут мы оба молчали. Петрус скрутил самокрутку и закурил. Я достал из рюкзака бутылку вина и приложился к ней. Вино было теплое, но не потеряло своего вкуса.

– Что ты видел? – спросил Петрус.

Я рассказал ему про ангела. Уточнил, что сначала, как только я моргал, видение исчезало.

– Тебе тоже надо научиться вести Правый Бой. Бросаемые жизнью вызовы ты принимать уже научился, к приключениям готов, а вот признавать сверхъестественное все еще не желаешь.

Петрус вытащил из своего рюкзака маленькую вещицу и протянул ее мне. Это была золотая булавка.

– Это подарок моей бабушки. В ордене RAM все древние мудрецы имели подобные вещицы. Она называется «Острие Жестокости». Впервые увидев ангела на шпиле, ты не захотел поверить своим глазам. Ибо это было нечто такое, к чему ты не привык. В твоей картине мира церковь – это церковь, а видения могут возникать лишь после того, как обряды Традиции введут тебя в экстаз.

Я возразил, что мое видение могло быть вызвано тем, что он нажимал на определенную точку между затылком и шеей.

– Верно, но это ничего не меняет. Факт заключается в том, что ты его отверг. У Фелиции Аквитанской, должно быть, тоже было подобное видение, и она посвятила ему всю свою жизнь. В результате все, что она делала, было деянием Любви. То же самое, вероятно, произошло и с ее братом. И то же самое происходит с любым человеком ежедневно: мы всегда знаем, какой путь является самым лучшим, но следуем по наиболее привычному.

Петрус зашагал дальше, и я последовал за ним. Золотая булавка у меня в руке сверкала в лучах солнца.

– Единственный способ спасти наши мечты – это проявить великодушие по отношению к себе. Малейшая попытка самобичевания должна подавляться неукоснительно! И чтобы прочувствовать, что мы жестоки к себе, каждую попытку испытать душевные страдания – вину, стыд, нерешительность, трусость – надо превращать в физическую боль. Превращая душевную боль в физическую, мы тем самым получаем возможность видеть, какой вред она нам причиняет.

И Петрус обучил меня УПРАЖНЕНИЮ ЖЕСТОКОСТИ.

 

 

Упражнение «Жестокость»

 

Каждый раз, как тебе в голову приходит нечто, что заставляет плохо думать о себе, – будь то ревность, жалость к себе, зависть, ненависть и так далее, – сделай следующее:

Вонзи ноготь указательного пальца в основание ногтя большого и надавливай, пока не почувствуешь сильную боль. Сосредоточься на ней: это будет физический аналог твоих душевных страданий. Прекрати выполнять упражнение только тогда, когда исчезнут терзавшие тебя мысли.

Повторяй это столько раз, сколько будет необходимо, пока подобные мысли не оставят тебя совсем (даже если для этого придется нажимать снова и снова). С течением времени мучительные мысли будут приходить все реже и в конце концов исчезнут совсем, но пока этот момент не наступил, надо обязательно выполнять упражнение, как только они появляются.

 

– В древности для этого использовали золотые булавки, – сказал он. – А в наши дни все изменилось, точно так же, как пейзажи в окрестностях Пути Сантьяго.

В этом Петрус был прав. Теперь, когда мы спустились с гор, та равнина, что открывалась нам сверху, оказалась грядой холмов, высившихся прямо перед нами.

– Вспомни, когда ты сегодня был к себе жесток, и займись этим упражнением.

Я попытался, но в голову ничего не приходило.

– Так всегда и бывает. Мы вдруг становимся добренькими по отношению к себе как раз тогда, когда нужна суровость.

Внезапно я припомнил, как обозвал себя идиотом, когда обнаружил, что тот путь, который я старательно преодолел, взбираясь на вершину Пика Прощения, туристы спокойно проехали на машинах. Я сообразил, что был несправедлив и жесток по отношению к себе: ведь туристы, в конце концов, просто искали место, где позагорать, тогда как я ищу свой меч. И конечно, хотя в тот момент я почувствовал себя идиотом, но таковым вовсе не являлся. С силой вонзив ноготь в лунку большого пальца, я почувствовал острую боль. По мере того как я сосредоточивался на ней, ощущение того, что я выглядел полным идиотом, постепенно рассеивалось.

Я сообщил об этом Петрусу, он в ответ рассмеялся, но не сказал ни слова.

В тот вечер мы остановились в удобной гостинице в деревеньке, где была расположена та самая церковь, колокольню которой я видел издали. После ужина мы решили для лучшего пищеварения немного прогуляться по улицам.

– Из всех способов нанести вред самому себе самые болезненные – те, где затронута Любовь. Мы всегда умудряемся страдать, когда кто-то нас не любит, или кто-то нас бросил, или, наоборот, кто-то от нас никак не отвяжется. Если мы остаемся одни, то страдаем от одиночества, если мы женимся, мы превращаем брак в рабство. Все это просто ужасно! – сердито произнес Петрус.

Мы дошли до площади, где была та церковь, на которую я смотрел. Церковь была маленькая, выстроена просто, безо всяких архитектурных излишеств. Шпиль колокольни, казалось, возносился до небес. Я попытался было увидеть ангела, да не смог.

Петрус глядел на крест, и мне показалось – уж он-то видит ангела, но тут он заговорил, и я понял, что ошибался.

– Когда Сын Божий сошел на землю, Он принес нам Любовь. Но люди не понимают Любви без жертв и страданий, а потому вскоре распяли Иисуса. А иначе никто не поверил бы в Любовь, что принес с собой Христос, ибо люди привыкли ежедневно терпеть страдания из-за своих собственных страстей.

Мы присели на каменную ограду и засмотрелись на церковь. Петрус вновь нарушил тишину.

– Пауло, а ты знаешь, что значит слово «Варавва»? Вар означает сын, а авва – отец.

Петрус неотрывно смотрел на крест на верхушке колокольни. Его глаза блестели, и я почувствовал: он чем-то воодушевлен. Может быть, хотя я не был в этом уверен, – той самой Любовью, о которой он так много рассказывал.

– Замыслы божественной славы были столь мудры! – произнес он, и слова его отдались эхом на пустынной площади. – Когда Понтий Пилат призвал народ сделать выбор, он фактически не оставил им никакого выбора. Он вывел к народу двоих: один был исхлестан бичами и едва держался на ногах, а другой, Варавва, как подобает бунтарю, стоял с гордо поднятой головой. Бог знал, что народ предпочтет смерть слабого, чтобы Он таким образом доказал Свою Любовь.

– Но, независимо от их выбора, все равно в любом случае был бы распят Сын Божий, – так завершил Петрус свою речь.

 

Вестник

 

– Здесь сливаются воедино все Пути, что ведут в Сантьяго.

Было раннее утро, когда мы достигли Пуэнте-де-ла-Рейна – это название было выгравировано на цоколе изваяния, изображавшего пилигрима в средневековых одеяниях: треуголка, плащ с капюшоном и вшитыми в подол раковинами, посох в руке. Этот памятник был воздвигнут в честь того грандиозного, но ныне почти забытого паломничества, что возрождали мы с Петрусом.

Предыдущую ночь мы провели в одном из монастырей, что стоят вдоль всего Пути. Брат-ключарь, поздоровавшись, предупредил, что в стенах аббатства соблюдается обет молчания. Молодой монах развел нас по кельям, где имелось лишь самое необходимое: жесткий топчан, застеленный ветхими, но чистыми простынями, кувшин с водой и тазик для умывания. Никаких водопроводных кранов, никакой горячей воды, снаружи на двери висело расписание монастырских трапез.

В указанное время мы спустились в трапезную. Из-за обета молчания монахи общались друг с другом исключительно при помощи взглядов, и мне показалось, что их глаза сияют ярче, чем у обычных людей. На узких столах уже стояла еда. Мы сели рядом с монахами в коричневых одеяниях. Со своего места за другим столом Петрус подал мне знак, и я прекрасно понял, что он означал: ему до смерти хотелось курить, но, похоже, до утра удовлетворить свое желание не удастся. То же самое предстояло и мне, и я изо всех сил и довольно глубоко вонзил ноготь указательного в мякоть большого. Я не хотел портить столь возвышенный момент жестокостью по отношению к себе.

На ужин были поданы овощной суп, рыба, хлеб и вино. Перед едой вознесли молитву, и мы присоединились к ней, повторяя слова вслед за монахами. Потом, пока мы ели, один из них читал Послание св. Павла коринфянам.

– Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное, – произносил он высоким ломким голосом. – Мы безумны Христа ради… мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне.…Ибо Царство Божие не в слове, а в силе.

Увещевания св. Павла, обращенные к коринфянам, звучали на протяжении всего ужина, эхом отражаясь от голых стен трапезной.

Входя в Пуэнте-де-ла-Рейна, мы с Петрусом как раз обсуждали прошлую ночь, проведенную у монахов. Я признался, что тайком закурил в своей келье и жутко боялся, что кто-нибудь из обитателей монастыря учует сигаретный дым. Петрус только рассмеялся – и я подозреваю, что он и сам поступил так же.

– Св. Иоанн Креститель уединился в пустыне, но Христос проповедовал среди грешников и всю жизнь странствовал, – начал Петрус. – Мне этот путь тоже кажется предпочтительней.

И верно, за исключением времени, проведенного в пустыне, Иисус всегда находился среди людей.

– На самом деле первым Его чудом было вовсе не спасение чьей-то души, не исцеление больных и не изгнание дьявола, а превращение воды в превосходное вино на свадьбе, и совершил Он его по той простой причине, что у хозяев вино кончилось.

Петрус произнес это – и вдруг резко остановился. Это было настолько неожиданно, что я испугался и тоже замер на месте. Мы стояли у моста, давшего свое название всему городку. Петрус, однако, вовсе не смотрел на дорогу перед нами, его взгляд был устремлен в сторону – на двух мальчишек, игравших в мяч на берегу реки. Им было примерно лет по восемь-десять, нас они, по-видимому, не замечали. Вместо того чтобы взойти на мост, Петрус почему-то свернул к берегу и подошел к мальчикам. Я, как обычно, последовал за ним, ни о чем не спрашивая.

Дети по-прежнему не обращали на нас внимания. Петрус присел, наблюдая за их игрой, и, когда мяч упал рядом с нами, схватил его и перебросил мне.

Поймав на лету мяч, я выжидал, что произойдет дальше. Ко мне направился старший мальчик. Я хотел было сразу перекинуть мяч ему, но поведение Петруса было столь необычно, что я решил: мне следует попытаться выяснить, в чем дело.

– Эй, дядя, отдай-ка мой мяч, – сказал мальчик.

Я вгляделся в маленькую фигурку, стоявшую примерно в двух метрах от меня. Что-то в этом мальчишке показалось мне знакомым. То же самое я испытал, когда увидел цыгана.

Паренек несколько раз попросил меня вернуть мяч, но поскольку я не отвечал, он наклонился к земле и поднял камень.

– Отдавай по-хорошему, а то как засвечу в лоб! – крикнул он.

Петрус и другой мальчик безмолвно следили за происходящим. Угроза мальчишки меня рассердила.

– Вот только попробуй! – ответил я. – Если попадешь, я тебе такое устрою!

Мне показалось, что Петрус в этот момент вздохнул с облегчением. Что-то в глубине моего сознания подсказывало мне, что я уже переживал нечто подобное раньше.

Мальчик испугался моих слов. Он отшвырнул камень и попробовал другой подход.

– Здесь в Пуэнте-де-ла-Рейна есть ковчежец, принадлежавший одному богатому пилигриму. Я вижу по раковинам и рюкзакам, что вы тоже паломники. Вернете мяч – я вам отдам ковчежец. Он закопан в песке на берегу.

– Мяч мне нужней, – ответил я не слишком уверенно.

По правде сказать, я предпочел бы получить ковчежец. И паренек, мне показалось, не врал. Но, вероятно, Петрусу мяч был для чего-то нужен, так что я не хотел его разочаровывать. Ведь он был мой проводник.

– Дяденька, да зачем вам мяч? – заныл мальчишка, чуть не плача. – Вы большой, много путешествовали, объездили весь мир. Я же ничего не видал, кроме здешней речки, а из игрушек у меня только мяч. Пожалуйста, верните мне его!

Слова мальчика меня тронули. Но эта странно знакомая обстановка и чувство, будто я уже все это то ли читал, то ли переживал, заставили меня вновь ответить отказом.

– Нет, мне нужен этот мяч. Я дам тебе денег, купишь себе другой, даже получше, а этот – мой.

Когда я произнес эти слова, время на миг будто замерло. Хотя Петрус не стоял рядом и не давил пальцем мне на шею, но все вокруг внезапно изменилось – буквально за долю секунды мы перенеслись в наводящую ужас бескрайнюю выжженную пустыню. Там не было ни Петруса, ни младшего мальчика – лишь тот мальчишка, что перед этим говорил со мной. Теперь он выглядел старше, черты лица его казались мягче, выражение более приветливым. Но глаза лукаво поблескивали, и это меня почему-то испугало.

Видение длилось не более секунды. Затем я вновь оказался в Пуэнте-де-ла-Рейна – в том месте, где все Пути Сантьяго, ведущие из разных концов Европы, сливаются воедино. Напротив меня стоял мальчишка, он просил вернуть ему мяч, и у него был трогательно-грустный вид.

Петрус приблизился ко мне и, забрав у меня мяч, передал его мальчишке.

– Ну и где ковчежец? – спросил он у него.

– Какой еще ковчежец? – изумился тот, хватая за руку младшего товарища, и они тут же бросились от нас прочь и спрыгнули в воду.

Мы взобрались с берега на дорогу и перешли мост. Я начал было расспрашивать Петруса о том, что произошло, и рассказывать, как я оказался в пустыне, но он резко переменил тему разговора, объяснив, что об этом мы поговорим позже, когда удалимся от этого места.

Полчаса спустя мы добрались до того участка Пути, где сохранились остатки римской мостовой. Были тут и руины древнего моста – на них мы и устроились позавтракать, еды нам в дорогу дали монахи – ржаной хлеб, йогурт и козий сыр.

– Зачем тебе понадобился этот мяч? – обратился ко мне Петрус.

Я объяснил, что мне-то как раз он не был нужен – а действовал я так потому, что сам Петрус повел себя очень странно и мне показалось, что мяч представляет для него что-то важное.

– Это и вправду оказалось важно. Это позволило победить твоего личного демона.

Моего личного демона? Ничего более странного я не слышал за все наше путешествие! За те шесть дней, что мы бродим туда-сюда по Пиренеям, я успел встретиться с колдуном-священником, который ничего не наколдовал, и чуть не до живого мяса ободрать большой палец, который я терзаю каждый раз, как меня посещает приступ ипохондрии, чувство вины или комплекс неполноценности. Хотя в этом Петрус безусловно оказался прав – я стал значительно реже плохо думать о себе. Но о том, что существует какой-то там личный демон, мне никогда до сей поры слышать не доводилось, и переварить эту новость было нелегко.

– Сегодня, перед тем мостом, я с необыкновенной отчетливостью почувствовал, будто кто-то находится рядом и пытается о чем-то нас предупредить. Причем предупреждение относилось в большей степени к тебе, а не ко мне. Ведь это тебе очень скоро предстоит Правый Бой.

Пока ты не знаком со своим личным демоном, он обычно предстает в обличье кого-либо из близких тебе людей. Потому я осмотрелся, увидел двух играющих мальчишек и подумал – может быть, ему удастся через них тебя предупредить. Но это было просто предчувствие. А убедился я, что мы действительно имеем дело с твоим личным демоном, тогда только, когда ты отказался вернуть мяч.

Я еще раз повторил Петрусу, что не отдал мяч лишь потому, что думал, будто он нужен как раз ему.

– Мне? Я тебе и слова не сказал!

Я испытал легкую дурноту. Возможно, от еды, на которую я с жадностью набросился после часа ходьбы натощак. И еще меня не покидало чувство, что того мальчика я где-то видел.

– Твой личный демон испробовал все три классических метода: угрозы, посулы и попытки давить на жалость. Кстати, поздравляю – ты отлично держался!

Тут я вспомнил, как Петрус спросил мальчика о ковчежце. В тот момент, когда он спрашивал, я решил, что ответ мальчишки может значить только одно – что он попросту меня надул. Но, возможно, там и в самом деле имеется какая-нибудь реликвия – ведь демоны никогда не дают ложных обещаний.

– Когда мальчик не мог вспомнить о мощах, твой личный демон уже исчез, – сказал Петрус.

И тут же добавил:

– Самое время позвать его обратно. Он тебе пригодится.

Мы сидели на развалинах древнего моста. Петрус аккуратно собрал остатки еды в бумажный пакет, которым снабдили нас монахи. На небольших полях, что были разбросаны вокруг, уже появились идущие за плугом пахари, однако они были от нас далеко и я не мог бы расслышать, о чем они говорят. Пятна вспаханной земли образовывали причудливый узор на фоне волнистых холмов. У наших ног почти беззвучно струился ручей, сильно обмелевший из-за засухи.

– Прежде чем Христос вышел в мир, Он удалился в пустыню и имел там разговор со Своим личным демоном, – продолжил Петрус. – Он узнал от него то, что было необходимо узнать о людях, но не позволил демону навязать свои правила игры – именно поэтому Он его и одолел.

Один поэт как-то сказал, что человек – не остров^[12]. Для того чтобы вести Правый Бой, мы нуждаемся в поддержке. Нам нужны друзья. Если же рядом их не оказывается, приходится превращать одиночество в наше главное оружие. И тогда то, что нас окружает, способно помочь нам продвинуться к главной цели. Что угодно вокруг может стать проявлением нашей решимости победить в Правом Бою. Без этого, без понимания, что нуждаемся во всем и во всех, мы превратимся просто в заносчивых фанфаронов. И в конце концов заносчивость нас и погубит, ибо чрезмерно самоуверенный воин может не заметить ловушек, расставленных на поле битвы.

Разговоры Петруса о воинах и битве вновь напомнили мне Карлоса Кастанеду и его дона Хуана. Я поймал себя на том, что думаю: «Интересно, а давал ли старый шаман уроки своему ученику с утра пораньше, еще до того, как тот переварил свой завтрак?»

Тем временем Петрус продолжал:

– За пределами мира физического, на силы которого мы опираемся, рядом с нами пребывают две основные духовные силы: ангел и демон. Ангел есть проявление Божьей благодати, он всегда защищает нас, и тебе не надо его призывать. Лик ангела виден в любой момент, если только ты взираешь на мир с любовью. Ты можешь увидеть его в излучине реки, в фигурах крестьян на полях, в облаках, плывущих по голубому небу. И этот старинный мост, что построен руками неизвестных римских легионеров, тоже хранит на себе отпечаток ангельского лика. Наши предки называли его Ангелом-хранителем.

Демон – тоже ангел, но ангел независимый, ангел мятежный. Я предпочитаю называть его Вестником, поскольку он осуществляет связь между тобой и внешним миром. В древности его воплощением считался Меркурий, или Гермес, вестник богов. Сфера его деятельности – материальный, вещественный мир. Его присутствие можно заметить, например, в золотом убранстве церкви, поскольку золото добывается из земли, а демон есть порождение подземного царства. Он присутствует в любой работе и в наших отношениях с деньгами. Если отпустить его на свободу, то он обычно исчезает. Если же изгнать его, мы потеряем все хорошее, чему он может обучить, поскольку демон многознающ и прекрасно разбирается и в этом мире, и в существах, его населяющих. Но стоит лишь подпасть под обаяние его могущества, как он овладеет нами и не даст нам вести Правый Бой.

Так что единственный способ иметь дело с Вестником – это принимать его как друга, прислушиваться к его советам и просить о помощи, если это необходимо, но не позволять ему диктовать правила игры. Ты так и поступил с этим мальчиком. Нельзя допускать, чтобы Вестник навязывал нам свои правила: для этого необходимо, во-первых, понять, чего хочешь, и во-вторых, знать его по имени и в лицо.

– Как же это я узнаю? – осведомился я.

И тогда Петрус обучил меня РИТУАЛУ ВЕСТНИКА.

– Выполнять его лучше вечером или ночью. Сегодня, во время вашей первой встречи, он откроет тебе свое имя. Храни его в тайне, не сообщай никому, даже мне. Тот, кто знает имя твоего Вестника, обретает власть над тобой.

Петрус встал, и мы пустились в путь. Вскоре мы добрались до поля, где трудились местные крестьяне. Поздоровавшись с ними, мы пошли дальше.

– Для наглядности можно сказать, что ангел – это твои доспехи, а вестник – твой меч. Доспехи защищают тебя в любых обстоятельствах, тогда как меч можно потерять в разгар битвы, им можно ненароком убить друга, а кроме того, он может обратиться и против своего хозяина. Меч годится для чего угодно, разве что… не стоит на него садиться, – и Петрус расхохотался.

Мы остановились в городке пообедать. Молодой официант, который нас обслуживал, пребывал в скверном расположении духа. Он не отвечал на вопросы, как попало расставлял тарелки, а в довершение всего умудрился пролить кофе Петрусу прямо на шорты. И тут мой проводник совершенно преобразился – он пришел в ярость, немедленно потребовал к себе хозяина заведения, громко возмущаясь небрежностью, неумелостью и невоспитанностью официанта. Ему пришлось пройти в мужской туалет и снять шорты, хозяин отстирал пятно и повесил штаны сушиться.

Покуда мы ожидали, когда жаркое послеполуденное солнце – было два часа – приведет шорты Петруса в порядок, у меня было время обдумать наш утренний разговор. Приходилось признать, что большая часть того, что сказал Петрус о мальчишке, которого мы встретили на берегу, имело смысл. Тем паче что у меня было видение – пустыня и чье-то лицо. Но вот история о Вестнике показалась мне несколько примитивной. Для мало-мальски грамотного человека, живущего в конце XX века, все эти понятия ада, греха и дьявола давно уже стали пустым звуком. В Традиции, учению которой я следовал значительно дольше, чем по Пути Сантьяго, Вестник, называемый без обиняков и околичностей просто дьяволом, – это дух, который управляет силами земли и всегда действует на пользу человеку. Его часто используют в магических обрядах, но никогда не обращаются к нему как к другу или советчику в обыденной жизни. Петрус же пытался меня убедить, что я мог бы использовать дружбу с Вестником, чтобы преуспеть по службе да и вообще – в мире. Сама идея этого показалась мне откровенно мирской, и мало того – по-детски наивной.

Но я поклялся мадам Дебриль полностью подчиняться проводнику. И вновь мне пришлось вгонять ноготь в воспаленный и кровоточащий палец.

 

 

Ритуал «Вестник»

 

Сядь и полностью расслабься. Позволь сознанию рассеяться, не сдерживайся, пусть мысли твои блуждают свободно. Спустя некоторое время начинай повторять про себя: «Я расслабился, я погрузился в глубочайший сон».

Когда ты почувствуешь, что в уме не осталось посторонних мыслей, вообрази справа от себя поток огня. Ярко представь себе сверкающие языки пламени. Затем спокойно скажи: «Приказываю моему подсознанию проявить себя. Приказываю ему открыться и раскрыть свои магические тайны». Потом чуть-чуть подожди, сосредоточиваясь только на огне. Если появится какой-либо образ, он будет проявлением твоего подсознания. Попытайся его сохранить.

3. Постоянно поддерживая горящий огонь справа от себя, начинай представлять такой же поток огня и слева. Когда это пламя тоже станет ярким, спокойно и размеренно произнеси следующие слова: «Да пребудет со мной при вызове Вестника сила Агнца, что проявлена во всякой вещи и всяком существе! Явись передо мной (имя Вестника)!»

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: