Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Кэтрин Кульман - Нет ничего невозможного с Богом



Кэтрин Кульман - Нет ничего невозможного с Богом

 

 

Оглавление

Предисловие

Опоздавший - Том Льюис

На Божьем складе нет дефицита - Капитан Джон Леврие

В долине теней - Изабель Лариос

День, когда Божья милость вступила в силу -

Ричард Овеллен, доктор философии, доктор медицины

Когда нисходят Небеса - Гильберт Штракбайн

Прикажи горе - Линда Форрестер

Это протестантский автобус? - Маргарита Бержерон

Исцеление - это только начало - Дороти Дай Отис

Пустота, созданная Богом - Элейн Сен-Жермен

Скептик в меховой шапке - Джо Гаммельт

11. Однажды я умирал... - Кейт Пурдью

Бренная жизнь - Марвел Лутон

Лицом к лицу с чудом - Лоррен Гоген, репортер

Большой рыболов - Сэм Даудс

Еще так много надо сделать - Сара Хопкинс

То, о чем надо кричать - Эвелин Аллен

Бог любит нас всех - Клара Куртеман

Мы испробовали все, кроме Бога -

Доктор Харольд Дебриц

Надежда для тех, кто страдает - Донни Гринвей

Но в любви Он искал меня - Патриция Бредли

 

 

Предисловие

Дань уважения Кэтрин Кульман

 

Я полагаю, что теперь ее знают все. В течение почти четверти века она была сосудом Божьим, который позволял исцелению и восстановлению течь в жизнь тысяч людей.

Она была любима и обожаема миллионами, а ругали ее только те, кто не верит в божественное исцеление или кто не прилагает никаких усилий, чтобы понять ее и то, за что она выступает. Но я видел ее за кулисами, когда ей предстояло выйти на платформу перед залом, чтобы представить людям свою безграничную веру в Бога, и я внимательно наблюдал за ней. Снова и снова она молилась:

"Дорогой Боже, если Ты не помажешь меня и не коснешься меня, я - ничто.

Я никчемная, когда действует плоть. Ты получишь всю славу, или я не смогу выйти туда и служить.

Я не сдвинусь с места без Тебя".

И внезапно она бросалась на сцену. Это было как взрыв, и в это трудно поверить. И дело не только в том, что она говорила - поскольку это всегда так же просто и ясно, как и стиль проповедей самого Христа. Я не понимаю, как это происходит, не понимает и она, но когда Дух начинает двигаться в ней и она внезапно чувствует побуждение бросить вызов силе сатаны во имя Иисуса, то происходят чудеса. И повсюду люди, даже самые степенные и достойные, падают навзничь на пол. Католики и протестанты поднимают руки и поклоняются Богу вместе - и все прилично и благопристойно. Сила Святого Духа перекатывается по залу, как океанские волны. Работники с телевидения вскоре поняли, что она не шарлатан и не фанатик. Люди, которых они знали, получили помощь на ее служениях. Ей не было равных в уме и божественной мудрости. Она не была богата и не стремилась к материальным благам. Я это знаю! Лично собрав деньги, она отдала их нашему движению "Призыв подростков" и помогла оборудовать на нашей ферме приют, чтобы мы моги находить и реабилитировать безнадежных наркоманов. Ее молитвы принесли деньги для строительства церквей в заброшенных деревнях по всему свету. Она спонсировала учебу бедных детей и талантливых молодых людей, принимавших ее любовь и заботу. Она ходила со мной в гетто Нью-Йорка и возлагала любящие руки на чумазых юных наркоманов. Она не морщилась и не отворачивалась - ее забота была подлинной.

А почему эту дань уважения приношу я? Потому что Святой Дух побудил меня сделать это! Она ничего не должна мне, и я не просил от нее ничего большего, чем та любовь и уважение, которые она годами проявляла ко мне. Но слишком часто мы все отдаем дань уважения только мертвым.

И вот теперь я говорю великой женщине Божьей, которая оказала такое сильное влияние на мою жизнь и на жизнь миллионов: мы любим тебя во имя Христа! История еще скажет о Кэтрин Кульман!

Ее жизнь и смерть принесли славу Богу.

 

Дэвид Вилкерсон, автор книги "Крест и нож"

 

 

Глава 1

Опоздавший - Том Льюис

Том Льюис, отставной армейский полковник, - это один из самых известных голливудских продюсеров. Его послужной список в издании "Кто есть кто в Америке" занимает столько же места, сколько орденские ленты на его груди. Он был основателем и продюсером "Театра экранной гильдии"; основателем студии "Радио и Телевидение Американских Вооруженных сил", которой он руководил во время второй мировой войны, и создателем и исполнительным продюсером "Шоу Лоретты Янг". Будучи членом правления Университета "Лойола", он завоевал множество наград за достижения в телевизионной продукции как у себя дома, так и по всему свету за работы для Американских Вооруженных сил. Как преданный римский католик, он сейчас входит в ту быстро растущую группу людей, которые называют себя "Католическими Пятидесятниками".

Прошлой зимой мой сын, молодой режиссер, и его ровесник, продюсер того же возраста, обдумывали телепрограмму в рамках серии "Люди Иисуса". Я согласился, хотя и неохотно, написать по их просьбе презентацию. Поскольку "Дети Иисуса" были тоже молоды, то я считал, что мой сын и его помощник должны укомплектовать штаты своего проекта людьми соответствующего возраста.

Знакомство с этими молодыми людьми, которых я пытался лучше узнать, вызвало интерес и уважение к ним. Многие из них оставили ад наркомании через возрожденную веру в Иисуса Христа. В тот момент я не вдавался в религиозные мотивы этого движения. Однако с человеческой точки зрения на меня не могла не оказать впечатление искренность "Детей Иисуса", и испугала и озадачила их фамильярная манера говорить об Иисусе, словно Он был рядом с ними. Я всегда думал, что я - довольно религиозный человек, который живет посвященной жизнью члена римской католической церкви. Я не ходил повсюду, рассказывая об Иисусе Христе так, словно я часто и лично встречаюсь с Ним. В сущности, я редко называл Иисуса по имени. Я думал, что лучше избегать личного подхода, и предпочитал достаточно сдержанное обращение "Мой Господь" или "Благой Господь".

В ходе выполнения работы меня попросили заглянуть на служение Кэтрин Кульман, женщины, о которой высоко отзывались "Люди Иисуса". Мисс Кульман приезжала в Лос-Анджелес, в зал "Святыня" раз в месяц проводить "служение с чудесами". Я попросил оставить мне два места в центральном ряду у прохода, поближе к сцене. Однако оказалось, что билеты здесь так не приобретаются. Все стоят в очереди и занимают такие места, какие достанутся. Зал "Святыня" вмещал 7 500 человек, и мне дважды сказали, что далеко не всем желающим удается попасть в него. Я был удивлен, и мое изумление не проходило в течение четырех или пяти месяцев, поскольку мне понадобилось такое долгое время, чтобы приехать туда и встать в очередь.

В тот день было необычно жарко для марта даже для солнечной Калифорнии. Я свернул с автострады на Хувер-стрит, чтобы оценить дорожную ситуацию вокруг зала. Обычно этот район в центре города по воскресеньям выглядит почти что пустынным. Но когда я подъехал к "Святыне", то все места парковки на улице и огромной парковочной площадке были заняты. Один за другим автобусы подъезжали к главному входу, высаживая пассажиров. На некоторых автобусах были таблички "Заказной", а на других - названия тех мест, откуда они приехали. Я помню, на одном было написано "Санта-Барбара", на другом - "Лас-Вегас". К моему изумлению, на одном запыленном автобусе была надпись: "Портленд, Орегон" - довольно долгий путь, чтобы посетить "собрание с чудесами" Кэтрин Кульман. Я удивлялся: что же такое раздавала мисс Кульман? Это не могла быть еда - там было слишком много народу. И это не могло быть "бинго" (игра типа лото) - как может один человек управляться с 7 500 карточками лотереи?

Длинная череда людей в инвалидных колясках продвигалась по улице Джефферсон к главному входу, чтобы тут же попасть внутрь. Многие мужчины и женщины несли с собой песенники, это были, видимо, члены хора. Было также много мужчин с воротничками католических служителей и женщин, одетых в темное, и я удивлялся, что тут делают священники и монахини.

Я нашел бензоколонку, где припарковал машину, а затем присоединился к тысячам ожидавших у главного входа в "Святыню". На моих часах было 11. Двери должны были отворить в час. Обычно я не жду так долго чего бы то ни было, включая Второе Пришествие. Но это оказалось поспешным выводом.

Все больше людей скапливалось позади меня, и я оказался в центре гигантской толпы. Это заставило меня почувствовать что-то типа легкой клаустрофобии, поэтому я сосредоточился на обдумывании тех идей, которые дадут основу для презентации: большая толпа довольно спокойна; совсем немного молодых людей типа "Детей Иисуса".

Эти ребята сбивались в группы, образуя острова в море тел. Они пели, стоя в ожидании, - негромко, не слишком обращая внимание на остальных. Они пели скорее тихо и мелодично. Я подумал, что это необычно. Они напомнили мне группу коптских христиан, которых я видел как-то в Риме, - они молились вслух, но не в унисон, а независимо друг от друга, хотя и вместе.

И вот толпа стала весьма большой, и кто-то в здании пожалел нас. Дверь отворили где-то без двадцати час. Люди позади меня поднажали, и меня "пронесли" мимо закрытого окошка кассы. Это удивило меня, поскольку я держал руку на кармане с бумажником, готовясь заплатить за билет.

Одна леди позади меня заметила это и засмеялась. "Здесь некуда давать деньги, - сказала она. - Но если у вас руки чешутся заплатить, то позднее можно будет сделать добровольное пожертвование".

Вот как выглядела эта большая толпа: спокойная, не праздничная, как толпа на стадионе; люди не очень-то общаются друг с другом, хотя приветливы, если их вызвать на разговор.

Я нашел место довольно далеко от сцены и сбоку в партере зала.

Ярко и сильно освещенная сцена была полна движения. Мужчины и женщины со сборниками гимнов выбирали места в рядах сидений, расставленных на сцене. Два больших концертных рояля стояли по сторонам хора. В хоре, казалось, были сотни людей, но и там, как и в других местах, не было ни беспорядка, ни суеты. Несмотря на постоянное движение из-за опоздавших хористов, пение продолжалось, словно в тишине собора. Дирижер, хрупкий, аристократического вида мужчина с белой шевелюрой, руководил репетицией с абсолютной, непререкаемой властью.

Одна миловидная пожилая леди сидела справа от меня. Судя по тому вниманию, которое она уделяла мне и тысячам сидевших вокруг нее, могло показаться, что она сидит одна в "женской часовне собора святого Патрика". На коленях у нее лежала раскрытая Библия, и она все время молча читала ее.

Библия, казалось, входила в стандартное снаряжение собравшихся. Она была и у двух молодых людей позади меня, но они не читали ее. Они проговаривали или пели слова гимнов, которые репетировались на сцене. Мне не нравилось это. Мне никогда не нравилось участие публики в представлениях в театрах, концертных залах или кинотеатрах, если зал не призывали принять участие. Но мне пришлось еще долго слушать этих молодых людей.

Между тем резкий свет на сцене был затемнен, смягчен и подцвечен. Пастельные тона в одеянии хористок создавали приятный контраст с голубым круговым занавесом.

Репетиция закончилась, и хор начал петь уже по-настоящему. Большинство гимнов были старыми, хорошо знакомыми и любимыми: "Как Ты велик", "Изумительная благодать". Певцы были превосходны, их собрали, как я узнал позднее, из церквей всех деноминации в окрестностях Лос-Анджелеса.

Без перерыва хор перешел к гимну "Он коснулся меня". Я почувствовал, как напряжение ожидания повисло в воздухе. Прожектор, установленный над сценой в кулисах, стал бегать лучом по правой части зала. Люди в зале встали и начали аплодировать. Мисс Кульман - хрупкая и тонкая фигура в приятном белом платье - вышла на сцену, напевая вместе с хором. Она подошла к старенькому на вид пюпитру, стоявшему справа от центра сцены, сняла с него микрофон в виде ожерелья, надела его на шею и, не останавливаясь, предложила залу несколько восторженных стихов гимна "Он коснулся меня". Затем, не говоря ни слова объяснения, она продолжила петь "Он - спаситель моей души". Зал и Кэтрин Кульман, похоже, соглашались, что эти гимны были особыми для нее. И опять ничего не поясняя, она начала молиться вслух. Зал встал, люди склонили головы, молча следуя за ней в молитве.

И тогда я понял, чем отличалось пение тех островков молодых людей снаружи здания; и что было особенным в пении большого хора здесь, на сцене. Да, они пели, но это было больше, чем пение. Они не исполняли, они поклонялись. И люди в зале тоже иначе реагировали. Это не была аудитория, это была община. И люди пели как один, вместе с хором, когда их призывали петь. Они молились как один, вместе с мисс Кульман. Это не было шоу, это было молитвенное собрание. Я не знаю, что я чувствовал тогда, - вероятно, был доволен собой, что сделал интересное открытие.

Вскоре я, однако, обнаружил еще кое-что, и это шокировало меня. Снова и снова молодые люди позади меня громко восклицали "Аминь" и "Хвала Богу", видимо, в ответ на молитву или какое-либо заявление. И многие в зале делали то же самое. Многие держали руки поднятыми вверх, как бы моля о чем-то, и я соотнес это с позами тех библейских персонажей, которые можно видеть на витражах в окнах. Я подумал, что не стоит и говорить, к чему это все может привести, и механически стал искать глазами ближайший выход.

Один молодой человек в хоре особенно беспокоил меня. Его руки были подняты вверх большую часть времени. Должно быть, это и есть чудо из этого "служения с чудесами", подумал я. Никакая система кровообращения не сможет выдержать долгого напряжения этой позы. Эти руки просто отвалятся.

Но я забыл о нем; я забыл обо всех. Подобно леди рядом со мной, я был словно в пустой часовне в одиночестве, но в Присутствии, которое обычно нельзя найти в такой большой аудитории.

Да, так оно и было. Там было Присутствие, и потому-то толпа из многих тысяч людей погружалась временами в такую тишину, что я мог слышать звук своего дыхания, и можно было потерять ощущение времени. Происходило что-то необычное - это была любовь, особая и настоящая. Я вспомнил слова песни "Детей Иисуса": "Они узнают, что мы - христиане, по нашей любви. Они узнают, что мы - христиане, по нашей любви".

Исцеления начались - двое исцелились недалеко от меня. Я видел их до того, как их позвала мисс Кульман. Я видел изумление этих исцеленных, неверие, осознание, и затем я видел их счастье.

Исцеленные десятками выходили теперь на сцену. Люди вставали с инвалидных колясок. Встала на ноги монахиня, которая многие годы была парализована. Я видел благодарность среди исцеленных, благодарение было таким осязаемым, что, казалось, можно было протянуть руку и коснуться его. Наркоманы получали освобождение, и, глядя на преображенные, сиБющие лица, я видел их внутреннее возрождение и моральное восстановление.

Я потерял из виду череду событий, поскольку в какой-то неуловимый для меня момент я перестал видеть и начал чувствовать. Я ощущал до глубины своей сущности.

Я понял, что веду общение - самое поразительное, кристально честное общение в моей жизни. Я говорил с Богом. Где-то внутри себя я говорил Богу о вещах, которых никогда не знал прежде или которых не мог или не хотел признавать.

Несмотря на свидетельство своей плоти, несмотря на видимые и явные факты моей суетной жизни, несмотря на любовь и общение моих сыновей и их друзей, моих собственных многочисленных друзей, несмотря на мои земные интересы, мои увлечения, - несмотря на все это, я говорил Богу, что я неспокоен и одинок. Глубоко, отчаянно одинок, но не из-за отсутствия людей или вещей. Этого у меня было в изобилии. Я сказал Богу, что я пуст. А затем меня охватило сильнейшее чувство, которое я когда-либо знал, - голод, грубый, сильный, первобытный.

Я увидел, что люди собираются в проходах и заполнБют сцену. Мисс Кульман пригласила тех, кто хотел принять Христа в свою жизнь, выйти вперед, признать свои грехи, принять Иисуса как своего личного Спасителя и полностью и окончательно подчиниться Ему.

Я пошел за ними и оставался среди них. Я, человек, который не был участником представления, который достиг искушенности в жизни. Когда я давал свой обет, то делал это с самым благоговейным осознанием важности и ответственности этого шага. Я просил Бога, чтобы не бояться этого. И Он сделал так.

В тот вечер по дороге домой в маленький город Оджай я плакал. Я плакал всю дорогу. Я не был ни счастливым, ни опечаленным. Я ощущал себя очищенным.

Проснувшись ночью, я мгновенно и полностью осознал, что произошло. Я снова посвятил себя Христу и при этом не имел ни сомнений, ни страхов перед моим посвящением, и заснул здоровым сном без сновидений.

На следующее утро я вышел из своего дома в деревне и направился в маленький городок Оджай. Я чувствовал себя отдохнувшим и спокойным, а эмоции вчерашнего дня были далеко позади. Я прошел мимо поместной церкви, маленькой испанской колониальной часовни на главной улице. Это было время великого поста. Было около 11.30 утра, и я знал, что в церкви должна была проходить месса.

Так оно и было. Я пришел к Евхаристии, мы обычно называем ее Святым причастием. Я автоматически подошел к алтарю, и поскольку там было только шесть или восемь человек, мы приняли Евхаристию обоих видов - хлеб и вино. Вместо того, чтобы вернуться в заднюю часть часовни, я преклонил колени на первой скамье.

И хорошо, что я так сделал. То, что я принял в свое тело, это не было ни хлебом, ни вином, ни символом, ни напоминанием. Это было Тело и Кровь Христа, и результатом во мне стало самое глубокое знание настоящего присутствия Христа. Это было переживание великой, неизъяснимой радости, и мое тело сильно дрожало, несмотря на усилия сдержать дрожь.

Иисус Христос был со мной, и каждая клеточка моего тела свидетельствовала о Его реальности. Я положил голову на руки, и время остановилось для меня.

Бог жив. Бог действительно жив, и Он движется среди нас, и Он выдыхает Свой Святой Дух на нас. И посредством Крови, пролитой за нас Его Божественным Сыном, Он готовит нас к тому, что лежит у нас впереди в этом неспокойном мире - и за его пределами. Хвала Богу!

 

 

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Однажды я умирал... - Кейт Пурдью

 

В течение последних нескольких лет Кейт Пурдъю путешествовал с пианистом Роджером Вилльямсом, как барабанщик в его группе. Он родился в Альбукерке, штат Нью-Мексико, изучал музыку в Консерватории Новой Англии под руководством эксперта-ударника для работы в Бостонском симфоническом оркестре. Сейчас он живет в пригороде Лос-Анджелеса.

 

Я только что закончил сезон в качестве ударника в симфоническом оркестре города Мобил (штат Алабама) и осенью 1968-го переехал в квартиру на Голливудском бульваре в Голливуде, Калифорния. Однако прежде чем подписать контракт, который дал бы мне, наконец, место барабанщика в группе Роджера Вилльямса, я решил удалить несколько бородавок.

Я открыл "Желтые страницы" и нашел первого в списке дерматолога - доктора Самуэля Эйриса. Его офис был на бульваре Вилшир, как раз за парком.

Бородавки были обычным делом, и я не ожидал никаких проблем. В кабинете врача я случайно упомянул родинку на внутренней стороне моей правой руки, между запястьем и локтевым сгибом, которая недавно покраснела и воспалилась. Доктор Эйрис только взглянул на нее и сказал: "Ее надо удалить".

Он провел весьма основательное сечение, захватив очень крупный кусок ткани. Он сказал, что это - обычная предосторожность на случай, если опухоль злокачественная. Мне предложили вернуться через неделю, после того как они проведут биопсию.

Когда я вернулся, он провел меня в свой личный кабинет и предложил стул. "Мистер Пурдью, похоже, у нас проблемы. Я послал образец ткани трем ведущим патологам в Южной Калифорнии. Их сообщения о биопсии показывают, что все клетки злокачественные".

"Вот так дела! - присвистнул я. - Ну и что же делать? "

"Я рекомендую немедленную операцию и хочу направить вас к доктору Льюису Гиссу, весьма квалифицированному хирургу в Госпитале святого Винсента. Он сможет предложить вам свое заключение эксперта, как нам быть дальше".

Это не укладывалось в голове. Я всегда представлял себя бездетным молодым холостяком, путешествующим по всей стране, играющим в различных группах и симфонических оркестрах. Теперь же все могло перемениться и даже вообще закончиться.

Доктор Гисс назвал болезнь "меланомой" ("черный рак") самой серьезной формы, распространяющейся через лимфатические узлы. Он надеялся, что поражение не пошло пока дальше моей руки, но заявил, что оно, возможно, уже распространилось по всему телу, особенно в ткани шеи и груди. Немедленная операция была необходима.

"Есть ли риск, что моя рука атрофируется, когда вы перережете мускулы?" - спросил я. Профессиональный барабанщик, не имеющий полной чувствительности рук, - это все равно, что птица с одним крылом.

"Нынче, - сказал доктор Гисс, - мы используем новый метод, при котором мы не перерезаем мускулы, но просто отрезаем кожу, вынимаем мускулы и рассекаем лимфатические узлы. Я не думаю, что вам стоит беспокоиться о потере двигательной способности руки".

Я как-то не почувствовал, что он уж очень оптимистически настроен. Прежде чем уйти из офиса, я дважды спросил его, и наконец он сознался, что хотя они могут спасти руку, он боится, что рак уже распространился по всему моему телу. Он мог поручиться на семьдесят процентов, что я выживу, если болезнь не зашла слишком далеко.

Я согласился на немедленную операцию, но прежде чем госпиталь сможет принять меня, мне нужно было внести триста долларов. У меня их не было. Я позвонил своей матери в Альбукерке и попросил ее дать денег. Сначала она подумала, что я дурачусь, когда я сказал ей о раке. Затем она осознала, что о подобных вещах не шутят. "Я приеду в Калифорнию", - сказала она.

"Нет, мама, - стал я отговаривать ее. - Нет необходимости в твоем приезде. Это будет для тебя слишком тяжело. Оставайся дома и вышли мне деньги".

Деньги пришли, но за неделю до того, как я должен был лечь в госпиталь, приехала и мама. В моей холостяцкой квартире не было телевизора. Мне нужно было по 5-6 часов в день репетировать на барабане, и у меня не было времени смотреть на экран. Не зная, сколь долго мне предстоит оставаться в госпитале, и не желая, чтобы мать сидела взаперти в моей квартире без развлечения, я спустился по улице до мотеля и спросил, нет ли у них тихого номера с телевизором. Мама не большая поклонница телевидения, но я знал, что ей нравится смотреть баскетбол. Это помогло бы ей скоротать время, пока я буду в госпитале.

Мама позднее сказала мне, что она была разочарована, что я не дал ей остаться у себя в квартире, но оказалось, что это был Божий план.

В воскресенье перед моей отправкой в госпиталь мама встала около 7 часов утра и пошла в ресторан через дорогу, чтобы позавтракать. Ресторан был закрыт, и она вернулась в свой номер и включила телевизор. Как только телевизор прогрелся, еще до появления изображения она услышала слова "операция по удалению рака". Это изумило ее и немного напугало. Она уже довольно наслушалась о раке в последнее время и без телевизора. Она выключила его.

Затем она подумала: "А о чем же там шел разговор?" и опять включила телевизор. Она увидела Кэтрин Кульман, которая задавала вопросы маленькой девочке, исцеленной от лейкемии. Мама заинтриговано слушала. Она уже приготовилась записать адрес Кэтрин Кульман в Питсбурге, намереваясь написать ей и попросить помолиться за меня, когда диктор сказал: "А для тех, кто живет в районе Лос-Анджелеса, сообщаю, что Кэтрин Кульман будет проповедовать в зале "Святыня" сегодня вечером".

В тот вечер мы с мамой сидели в машине. "Ты слышал о Кэтрин Кульман?" - спросила она.

"Нет, а кто она?"

"Ну, я думаю, она что-то типа целительницы верой", - ответила мама.

Потом я понял, что мисс Кульман не "целительница верой". Более того, она не любила использовать этот термин, подчеркивая всегда, что у нее самой нет силы кого-либо исцелить. Но слова мамы "целительница верой" возбудили во мне негативное отношение. Мои родные были баптистами в течение нескольких лет, а затем стали прихожанами пресвитерианской церкви. Насколько я знал, все, что звучало как "чудесное исцеление", отдавало Элмером Гэнтри, шарлатаном, который манипулировал невежественными людьми, или же "радио-целителями", которые вопили в микрофон. В сущности, я был разочарован во всякой религии. Казалось, что все пытаются навесить на людей кучу тяжелых правил, чтобы оправдать христианство. Я не хотел иметь с этим дело и был доволен тем, что удачно играю роль интеллектуального агностика. (Агностицизм - учение, отрицающее возможность познания мира. Оформилось в работах Юма и Канта. Прим. пер.)

Если и был Бог, то это была Его задача - доказать мне Свое существование. Я не пытался найти Его.

Однако когда мы с мамой говорили о мисс Кульман, что-то начало расти внутри меня, словно маленькая травинка, пробивающаяся сквозь черный асфальт на парковочной площадке. Я понял, что это надежда, лучик надежды. Может быть - просто может быть - во всем этом что-то было. Может, я смогу получить исцеление.

"Мисс Кульман будет в зале "Святыня" сегодня вечером, - сказала мама. - Не хочешь ли пойти и посмотреть? "

"Конечно, почему бы нет, - сказал я, - в конце концов, мне нечего терять".

Мы приехали к залу около трех часов. Когда мы въехали на площадку для парковки, служитель сказал: "Я возьму ваши деньги и дам вам припарковаться, но вы не попадете внутрь". Он показал на вход в здание. "Видите эту толпу? Служение началось более часа назад, а некоторые из них ждут с восхода солнца и все еще не могут войти".

"Что ж, мы проделали такой путь и конечно можем сделать последнюю попытку", - сказал я. Мы заплатили деньги и припарковали автомобиль.

Мы подошли ко входу в здание и начали пробираться сквозь толпу людей. "Из этого ничего не выйдет, - сказал один мужчина. - Я только что подергал за ручку - дверь закрыта. Они запирают двери изнутри после того, как зал полон. Единственный способ найти место, это дождаться, когда кто-то выйдет раньше времени. Затем они выпускают людей по одному".

Мы поблагодарили его, но продолжили свой путь сквозь толпу, пока не добрались до двери. Я дернул за ручку, и дверь открылась. Мы с мамой быстро проскользнули внутрь, и дверь захлопнулась за нами. Я услышал, как лязгнул замок.

Я тогда не понял, что открытая дверь была вторым чудом в тот день. А первое было, когда мама включила телевизор.

Мы прошли по коридору и встали в одном из проходов, ведущих в гигантский зал. И хотя зал был полон людей - там было почти восемь тысяч человек - царила благоговейная тишина. К нам подошел служитель и прошептал: "Если вы подождете минутку, я найду вам пару мест рядом".

Я кивнул, и он отошел почти на цыпочках, чтобы не нарушать атмосферу поклонения. Глядя в прошлое, я вижу, что это было третье чудо; ибо если даже там и было свободное место в битком набитом зале, то не могло быть двух мест рядом. Но спустя несколько минут мы уже сидели под балконом слева в середине зала. Отличные места!

В зале царил мир. Все же, когда я тихонько сел, слушая, как мисс Кульман делала свои заключения, я почувствовал напряжение. Это было то же самое напряжение, которое я чувствовал на Среднем Западе во второй половине жаркого летнего дня, как раз перед началом грозы - ощущение заряженного воздуха, словно молекулы танцуют в атмосфере, готовые соединиться в едином потоке безумия, которое вскоре взорвется силой.

Мисс Кульман ходила взад и вперед по сцене. Она не кричала и не вопила, как я предполагал. Она даже не проповедовала, просто говорила. Она сказала: "Я не хочу, чтобы кто-либо выходил сюда на сцену, пока он не будет исцелен".

Удивительно, думал я про себя. Я представлял себе, как она возлагает руки людям на лоб, вибрируя и дрожа, выкрикивая повеления, чтобы Господь исцелил какого-нибудь бедолагу. Этого не было, но люди выходили и свидетельствовали, что они были исцелены, пока сидели на своих местах.

Многие из них падали на пол, когда мисс Кульман молилась за них. Я заподозрил, что они были подкуплены перед собранием - естественно, никто в своем уме не будет падать на спину таким образом. Внезапно посреди всего этого со мной стало происходить нечто. Со мной случилось то, о чем я мог бы побиться об заклад, что этого со мной не будет: я потерял контроль над собой.

Я не эмоциональный человек, Я очень циничен и скептически настроен, но я был в отчаянии. Цинизм, скепсис и отчаяние - плохие друзья. И я начал плакать.

Произошло еще кое-что. Я обнаружил, что не могу двигать руками и ногами. Но еще более поразительно - меня нисколько не беспокоило, что я сижу там парализованный. Фактически, это было чудесным ощущением. Позднее мама сказала мне, будто мисс Кульман объявила, что кто-то исцелился от рака, но я не слышал этого. По сути дела, я немного услышал тогда. Когда это чудесное чувство прошло, пришло новое ощущение, убеждение - сильное убеждение, что у меня больше нет рака.

Я ни слова не сказал маме, но она знала, что со мной что-то происходит. Она повернулась и прошептала: "Ты хочешь подняться на сцену?"

Я не хотел идти на сцену. Но прежде чем я осознал это, я уже был на ногах, а мама была рядом со мной.

К нам подошел служитель. "Вы были исцелены?" - спросил он.

Мама ответила звонким голосом: "Да, он был исцелен от рака".

Не было никакого внешнего свидетельства исцеления - только внутреннее глубокое чувство. Тот вид рака, что был у меня, не вызывал боли, по крайней мере на той ранней стадии, на которой я был. Поскольку не было боли, которая могла бы уйти, то я, действительно, не мог доказать, что я исцелен. Но у меня было внутреннее глубокое чувство здоровья.

Служитель посмотрел на меня и снова задал вопрос: "Вы были исцелены?"

Я осознал, что шел, пошатываясь, и говорил невнятно. "Да, я думаю, что так", - сумел я выдавить из себя.

Затем я оказался на сцене. Мисс Кульман подошла ко мне.

"О, как чудесно", - сказала она и протянула руку, чтобы помолиться. Следующее, что я понял, это то, что я лежу на полу, смотрю вверх на потолок зала "Святыня". Мои руки были подняты над головой. Я увидел, что пальцы мои согнуты, скрючены и сжаты.

Моей первой мыслью было: "О мой Боже! Я парализован. Я обменял свой рак на какой-то вид ужасного паралича". Затем началось электрическое покалывание в верхней части моего тела, и я подумал, что у меня сердечный приступ. Но это чувство было приятным, и, наконец, я перестал волноваться и просто лежал там, пребывая в совершенном покое. Наконец кто-то помог мне подняться на ноги. Мы с мамой вернулись на наши места, а затем вышли из зала. Спустя несколько минут после того, как мы вышли из здания, я уже был в состоянии разжать пальцы и легко двигать руками.

Когда мы ехали домой, мама отметила, что я выгляжу гораздо моложе. Я сказал ей, что я чувствую такое счастье, словно маленький ребенок. Я был почти что заново рожден.

"Ты хочешь пойти на операцию?" - спросила она. "Да, почему бы нет", - сказал я. Но чувствовал, что в действительности это не нужно. Совсем не нужно. Я пошел в госпиталь в четверг. Моя операция была запланирована на 7.30 на следующее утро. Они подготовили меня к операции, обмазали красной пастой, ввели глюкозу в мою левую руку и дали мне анестезию. Следующее, что я услышал, были слова медсестры: "Вы в палате для выздоравливающих".

Затем меня перевели в мою палату. Там была мама. И папа тоже был там, он приехал из Альбукерке. Я посмотрел на свою руку и увидел, что она помещена в шину. Я размышлял, не парализована ли она.

Спустя несколько дней пришел доктор, чтобы удалить шину и швы. "Что ж, у нас хорошее сообщение, - сказал он. - Биопсия полностью негативная. Мы не нашли никакой злокачественности".

Я не был удивлен, но мне нужно было спросить его. "Я знаю, что первая биопсия выявила тотальную злокачественность" .

Он пожал плечами. "Это так, но когда вы пришли снова, все было в порядке. Я не думаю, что у вас будут какие-либо проблемы ".

Клетки, бывшие злокачественными ранее, стали доброкачественными, плохое стало хорошим. Это было внешнее проявление того, что произошло в гораздо более глубоких областях моей жизни. Я хотел уверовать, если получу убедительное свидетельство. И оно было дано неопровержимым образом.

Есть много такого в вопросах о Боге, чего я не понимаю. Но я принимаю Его как Бога - Бога любви и силы.

Недавно я прочел в Библии историю о слепом, которого коснулся Иисус и который обрел зрение. Позднее, когда церковники того времени спросили его, кто такой этот Иисус, он ответил, и его ответ является по-моему одним из самых глубоких заявлений в Евангелии:

"Кто Он, я не знаю. Но я знаю одно - я был слеп, а теперь я могу видеть".

Так что не приходите ко мне с просьбой дать вам теологические ответы. У меня их нет. Все, что я знаю, это то, что когда-то у меня был рак, который очень быстро убивает, а на следующий день его не было. Однажды я умирал, а теперь я живой. Вот это я знаю.

 

 

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Большой рыболов - Сэм Даудс

 

В своем воображении я часто пыталась представить, как выглядел Симон Петр. Но пока я не встретила Сэма Даудса, я не думала, что на самом деле знаю, как он выглядел. Сэм - сама мужественность. Он ростом 6 футов 4 дюйма (193 см), и в нем 250 фунтов (113кг) костей и мускулов. Все профессиональные рыбаки на Юго-Западном побережье знали Сэма. Он мог перепить любого, побить любого и ругаться крепче любого. Но однажды Сэма сразило нечто более сильное, чем он, - рак. В отчаянии Сэм обратился к Богу и обнаружил, что Бог уже движется ему навстречу. И вот Сэм оставил сети, чтобы следовать за своим Учителем. Он живет с монахами бенедиктинцами в монастыре Святого Чарльза в Оушенсайде, Калифорния, проводя остаток жизни в служении Господу, и известен ныне как брат Самуэль.

 

Я всегда был "крутым" в жизни. Я был достаточно крупным, чтобы побить любого мужчину, которого я встречал, и достаточно злым, чтобы начать драку без всякого повода. За несколько лет до того, как я стал профессиональным рыбаком, я был водителем одного из тех больших фургонов, что ездят в Южной Калифорнии.

Однажды утром, проведя ночь на стоянке грузовиков, я проснулся в дурном настроении - я часто был в дурном настроении. Я услышал, что два человека, сидя в своем автомобиле, о чем-то громко разговаривают. Если я еще усну, думал я про себя, эти ребята, вероятно, разбудят меня. Чем больше я об этом думал, тем злее становился. Я спустился, захлопнул за собой дверь, рванул на себя дверцу их автомобиля, схватил одного из парней, толкнул его и как следует дал ему. Такой я был человек.

В течение последних четырнадцати лет Санта-Бар-бара была моим домом. До этого у меня не было своего дома. Я проработал какое-то время бульдозеристом, а до этого восемь лет пилил большие деревья на лесопильне в штате Вашингтон. Если ты проработал лесорубом шесть лет, то статистически ты либо покалечен, либо мертв. И спустя некоторое время я переехал в Санта-Барбару, купил 66-футовый океанский траулер и начал ловить рыбу.

Моим настоящим занятием, однако, был алкоголизм. Я рыбачил, только чтобы прожить - купить выпивку и устраивать вечеринки на судне. Думаю, что я был слишком гнусным и слишком эгоистичным, чтобы жениться. И я пил, бегал за женщинами и рыбачил - в таком вот порядке.

Одной из причин моего пристрастия к выпивке было желание убить боль в теле. Работая лесорубом, залезая на эти высокие деревья и спиливая сучья, я порвал сухожилия на руках и на ногах. Я обошел всех ортопедов в Санта-Барбаре, всех до одного. И все они сказали то же самое - они ничего не могут сделать, чтобы снять боль.

В течение восьми лет я принимал большие дозы болеутоляющих таблеток каждый день. Ежемесячные счета за препараты достигали ста долларов. Я не мог получить достаточно таблеток у одного доктора, так что я ходил сразу к четырем докторам, используя различные аптеки, чтобы меня не поймали. Я запивал все таблетки "Гвардейским джином", что сильно ускоряло действие препаратов.

Еще в 1945 году я попал в аварию в Бровли, Калифорния, недалеко от мексиканской границы. Я вел автомобиль, и в аварии погиб парнишка. Я был арестован, и хотя меня ни в чем не обвиняли, город хотел линчевать меня. Я не осмеливался выходить вечером на улицу, и через каждые несколько дней попадал в какую-либо драку в баре.

Мне было нечего делать, я сидел в гостиничном номере и читал "Гедеоновскую" Библию.

Частично я делал это потому, что хотел узнать, действительно ли я такой плохой, как говорят люди. Одно место действительно задело меня - это слова Иисуса о том, чтобы помочь больным, накормить голодных и навестить сидящих в тюрьме. Я решил, что смогу расплатиться за убийство того парня тем, что начну брать на поруки из тюрьмы других людей. Меня не заботило, насколько пьян попрошайка, я всегда давал ему денег. И если я слышал о каком-то парне, которого я знал, что тот в тюрьме, я брал его на поруки. Дошло до того, что начальник тюрьмы в Санта-Барбаре стал обвинять меня, что я - городской поручитель, поскольку всякий раз, когда он сажал кого-то в тюрьму за нарушение порядка, я брал нарушителя на поруки. Тюремщик говорил, что им нужно посидеть в тюрьме и обдумать свое поведение, но я однажды был в тюрьме сам, и мне это не понравилось.

Кроме этого, у меня был только один "религиозный" опыт - это мое посещение собрания Кэтрин Кульман в 1967 году. У моей подруги Грейс была пятнадцатилетняя дочка, которая убежала из дому. Грейс горела желанием разыскать ее. После рыболовного похода я .зашел в секретарский офис к Мариан Мак-Кензи, чтобы заполнить некоторые бумаги и сделать ксерокопии. Пока я был там, Мариан начала рассказывать мне о Кэтрин Кульман.

"Она ясновидица, - сказала Мариан, - она выходит на сцену, закрывает глаза и говорит: "Там сидит женщина в белом платье с голубыми пятнами на нем".

И вот тогда я узнал, что Кэтрин Кульман не более ясновидящая, чем я святой отец. Но я ничего не знал о дарах Духа в то время, и не думаю, что и Мариан знала что-то об этом. Все же в Санта-Барбаре было достаточно всяких людей, выдающих себя за ясновидящих, и некоторые из них тоже делали вид, что они - проповедники. Если Грейс пойдет на собрание Кэтрин Кульман в Лос-Анджелесе, думал я, то, возможно, эта женщина сможет помочь ей найти ребенка. Мариан знала Моди Ховард, которая заведовала бронированием автобусов для собраний, так что я дал ей денег на один билет и позвонил Грейс по телефону.

"Эй, у меня есть билет на автобус для тебя, чтобы пойти на собрание этой ясновидящей в Лос-Анджелесе. Может, она сможет найти твоего ребенка".

Я все же не понимаю, почему мне никто не объяснил ситуацию. Может быть, это был Божий план, что я не знал правду в этот момент. Так уж получилось, что Грейс могла пойти туда только со мной.

Мне не нравились подобные поездки, поскольку я знал, что мне нельзя будет выпить. Однако я хорошо принял на грудь перед поездкой и взял с собой пять пузырьков из-под лекарств по четыре унции с джином.

На самом деле я ничего не знал о Кэтрин Кульман и уже захмелел, когда приехал на собрание. Она вышла на сцену, и это выглядело, как своего рода театральное действо. Теперь я знаю, что она стоит у себя в гримерной и молится, пока не исполнится Святого Духа. Когда она выходит на сцену, она едва может удержать свои ноги на земле. Но когда я впервые увидел ее, мне стало так тошно, что я встал и вышел из зала.

Я дошел до коридора и подумал: "Ну вот, приятель, что ты теперь будешь делать? " Я не заметил ни одного бара у зала "Святыня", где проводилось собрание, единственное место, куда я мог пойти, был автобус. Я не хотел сидеть в этом дурацком автобусе три часа. чувствовал себя, как последний болван, поскольку убедил Грейс поехать, а сам ушел с собрания. Я выкурил сигарету, выпил немного джина из пузырька и зашел обратно.

Когда начались исцеления, я встал, чтобы снова уйти. Это было не очень здорово, сидеть в этом протестантском зале. Я не был таким уж ярым католиком, но я все же не ходил к протестантам. А соединить протестантизм с исцелением - это было уже почти больше того, что я мог вынести. Но затем я вспомнил, что я уже выходил и вернулся. И я не вылез из своего сиденья на сей раз.

Первым, кого вызвала мисс Кульман, был восьмилетний мальчик. "Там сидит маленький мальчик, который никогда не мог ходить без зажимов на обеих ногах, - сказала она. - Теперь он может ходить. Я хочу, чтобы кто-то, кто сидит рядом с ним, думаю, что это его мать, снял зажимы с ног и позволил ему побегать по проходу".

Затем без перерыва она быстро повернулась и указала на другую часть зала. "А там - женщина. Ей около семидесяти лет, и у нее болезнь позвоночника. Она была исцелена с полчаса назад. Я почувствовала это. Вы не могли стоять без посторонней помощи в течение нескольких лет, но теперь вы сможете сделать это".

Затем я увидел, как маленький мальчик вышел на сцену. Его мать шла сзади, держа его зажимы для ног. Мальчик начал бегать взад и вперед по сцене, и его мать стала плакать. Я подумал: "Отличный актер этот ребенок. Я хотел бы знать, сколько они ему заплатили".

Я решил, что ловко все раскусил, и начал прикидывать, сколько пришлось Кэтрин Кульман заплатить этим двум профессиональным актерам. Я подсчитал, что получается по тысяче долларов каждому.

А за ними вышла семидесятилетнгя женщина. Рядом с ней был ее хирург-ортопед. Он мило выглядел. Там, на сцене, были и другие доктора, которые узнали его. Я подумал: "Приятель, им действительно пришлось раскошелиться, чтобы устроить это шоу, которое подорвет его репутацию". Я прикинул, что понадобилось по меньшей мере две тысячи долларов, чтобы подкупить его.

Старая женщина сказала, что это она исцелилась от болезни позвоночника, и мисс Кульман попросила ее согнуться и коснуться пола. Она не только коснулась пола, но дотронулась до него ладонями - двенадцать раз. Она смеялась и плакала одновременно.

Что ж, я сам не могу коснуться пола ладонями и не знаю никого, кто бы мог это сделать. Я подумал: "Они заполучили настоящую семидесятилетнюю акробатку". Я задумался, сколько она взяла денег, чтобы выйти на сцену и делать вид, что она была ужасно больна.

Затем еще выходили люди, а я все считал, сколько надо платить каждому. К середине собрания я подумал: "Боже, они спустили полмиллиона долларов на подкуп". Я не знал никого, у кого было бы столько денег, чтобы выбросить их на ветер, и я повернулся к сидевшей рядом женщине и спросил: "Как часто они это устраивают?"

Она сказала: "Мисс Кульман приезжает сюда раз в месяц. Она также проводит еженедельные богослужения в Питсбурге и в Янгстауне и в некоторых городах по всей стране".

Я сидел ошарашенный. Я начал складывать числа в голове, и это выходило до двух миллионов долларов в неделю. Вот так дела! "Ни у кого не водятся такие деньжищи!" - понял я. Затем я начал думать о том, как ей нужно подкупить всех писателей в Америке, которые могут захотеть разоблачить ее. Я спросил женщину, не было ли враждебных заметок о Кэтрин Кульман, и она покачала головой.

Мне это не нравилось, но пришлось признать, что исцеления происходят на самом деле. И все равно это - не для меня. Это - для слабаков и тех, кто в нужде, а я был не таков. Я вернулся в Санта-Барбару и снова занялся рыболовством, довольный, что я, наконец, увидел Кэтрин Кульман.

Однако спустя два года во время одного из моих путешествий по морю я наступил на рыбий хребет. Он почти насквозь проткнул мою ногу. Когда я вернулся в Санта-Барбару, я пошел к врачам братьям Карсвелл. Харольд и его брат Баудер, уважаемые хирурги, положили меня в госпиталь. Но я пробыл там только один день. Когда я не имел возможности выпить, я становился злым, и в ту ночь я кричал и громко сквернословил, доставив медсестрам много хлопот. После десяти звонков из госпиталя доктор Харольд в конце концов отослал меня домой.

После того, как доктор обработал мою ногу, я сказал ему, что у меня сильные боли в животе. Он прописал мне таблетки кодеина, полагая, что боли могут быть вызваны вирусом. В пятницу вечером он прописал мне двадцать таблеток. Я выпил их все за ужином, а затем вернулся и получил еще рецепт в субботу. Когда я пришел в третий раз, фармацевт отказался выдать таблетки и позвонил доктору Баудеру Карсвеллу. Я перегнулся через барьер и выхватил у него телефон. "Послушай, доктор, вели ему дать мне еще этих таблеток. Со мной будет все в порядке".

Был вечер, но доктор настоял, чтобы я пришел в его офис на обследование. Спустя час я сидел на его столе, пока он заканчивал осмотр. "Сэм, - сказал он, - я думаю, тебе надо пойти к терапевту".

Я заупрямился, но затем сдался, и он дал направление на начало следующей недели. Боль в нижней части живота все усиливалась, но после визита к терапевту я решил выйти в море на несколько дней. Может, работа отвлечет мои мысли от боли.

Когда я вернулся в порт, я почувствовал себя очень слабым и смертельно голодным. Я отправился прямо в ресторан, заказал два полных обеда и съел их. Затем я позвонил в кабинет терапевта. "Доктор пытался разыскать вас в течение двух дней, - сказала медсестра. - Он хочет, чтобы вы непременно зашли".

У доктора были в руках мои рентгеновские снимки, когда я пришел. Он указал на один отдел длинной в 4 дюйма (10 см) в моем кишечнике, это место выглядело закупоренным. "У меня есть палата для вас в госпитале через дорогу", - сурово сказал он. "Но я не хочу в госпиталь", - буркнул я, собираясь уходить. Доктор повернулся и щелкнул своим карандашом по снимку. "Хорошо, Сэм, но позвольте мне напомнить вам, что ваша мать умерла от рака. Все ваши тети и дяди умерли от рака. Вам нужно отправляться в госпиталь. И пока вы не решитесь пойти туда, вам лучше ничего не есть".

"Вы опоздали, - фыркнул я, - я только что съел два полных обеда".

"Тогда вы будете очень больным человеком, - сказал он, - пища не сможет пройти через эту закупорку" .

Я натянул свой пиджак, зло посмотрел на него и вышел под дождь. Я едва дошел до поребрика, как оба обеда вышли из меня наружу. Я повернулся и направился в офис врача.

Доктор сказал, что он пошлет мои снимки доктору Карсвеллу и что мне нужно контактировать с ним. Он же посадил меня на жидкую пищу. "Пейте только прозрачные напитки", - сказал он.

Самое чистое, что я мог вспомнить, был "Гвардейский джин", так что я его и выпил. И отправился рыбачить. Я загрузил траулер льдом и вышел в море. В этот вечер я причалил в порту Хьюнем, ниже по побережью, пошел к телефону и позвонил доктору Харольду Карсвеллу. Он уже посмотрел мои рентгеновские снимки. "Сэм, я хочу, чтобы вы были сегодня вечером в госпитале".

"Но, док, я не в Санта-Барбаре, я на берегу южнее".

"Оставьте ваше судно там, - сказал он, - и не возитесь с автобусом. Возьмите такси. Не думайте о том, что вы далеко, берите такси и приезжайте сегодня вечером. Мы будем оперировать".

"У меня судно, полное льда, и команда, которая помогает в ловле. Кроме того, предполагалось, что я возьму еще глубоководных ныряльщиков на выходные. С операцией придется подождать", - отрезал я.

Однако на следующий день мне стало очень худо. Мы были в пятнадцати милях от берега, вылавливая треску и палтуса, и я взял радиотелефон и позвонил брату Харольда, доктору Баудеру Карсвеллу.

"Сэм, что за шум, который я слышу в трубке?" - спросил он.

"Это выхлопы судового двигателя", - сказал я. "Вытаскивайте сеть и приезжайте прямо сюда", - сказал он.

"Я не могу, доктор. Я сказал ребятам, что буду ловить рыбу неделю".

"Это ирландское упрямство добьет вас, - проворчал доктор Карсвелл и продолжил: - Если бы ваша мать легла в госпиталь, когда мы ей велели, то мы могли бы спасти ей жизнь. А теперь вы выкидываете такие же номера".

Тут я понял, что дело обстоит действительно плохо. Я рыбачил следующий день, затем направился к берегу. Я велел людям присмотреть за судном, когда мы пришвартовались в Санта-Барбаре, и позвонил в госпиталь, чтобы забронировать палату.

"Похоже, вы холосты. Это так, мистер Даудс?" - спросила женщина в служебном отделе.

"В чем дело? - прорычал я. - Я хочу получить палату в госпитале, а вы начинаете расспрашивать про мою личную жизнь".

"Мистер Даудс, - снова начала она, - операция, которая вам предстоит, имеет высокий уровень смертности. Исключительно трудно собрать деньги с имущества холостяка, так что вам придется выложить деньги, прежде чем мы сможем принять вас".

Тут я взбесился: "Почему я должен давать вам деньги вперед? Мне не платят авансом за рыбу. Сначала ее нужно выловить".

"Мистер Даудс, - ее голос стал ледяным. - Вы уже были здесь однажды, и это было для всех нас неприятным опытом. Почему бы вам не пойти в другой госпиталь?"

"Вы просто не хотите, чтобы люди умирали у вас в госпитале, - закричал я в телефонную трубку, - ведь так?"

Но она победила. И я снял деньги со своего банковского счета и оплатил пребывание в госпитале.

Я прошел через операцию, но затем ад разверзся внутри меня. Мне было очень плохо. Я не видел, чтобы кто-то был так болен и все еще жил. Я знал, что отброшу копыта, и на вторую ночь я начал молиться. "Послушай, Бог, мне нужна помощь прямо сейчас! Ты слышишь меня?"

Спустя некоторое время я начал соображать, что, может быть, я не смог обмануть Бога, а тем более помыкать Им. Мне нужно было выбрать другой курс. Я поговорил с госпитальным капелланом, священником. Мне нужно было получить помощь, а он, похоже, был выигрышным вариантом.

Затем на третью ночь у меня было видение. Я не из тех парней, что видят видения, но все же оно было настолько реальным, что я почти мог дотронуться до него.

Я увидел деревенский дом, и мне было видно все помещение целиком. В середине комнаты стояли два стула, обращенные ко мне спинками. Иисус сидел справа, Иосиф на другом стуле. Мария стояла рядом с Иисусом. Они были почти на расстоянии вытянутой руки. Видение продолжалось, и я стал сильно молиться. Я не очень понимал, как просить помощи у Бога в молитве, но сообразил, что мне нужно отказаться от ругательств, даже если это будет означать потерю трех четвертей моего словарного запаса. Я пытался вложить большую часть невинного английского в молитву, но никто из Святого семейства не обратил на меня внимания. Казалось, они специально повернулись спиной ко мне. Я пришел в отчаяние и стал настойчиво изливать душу. Мария повернула голову и посмотрела на меня, но затем двое других встали, и все трое просто ушли.

Я не мог понять этого. Почему они повернулись ко мне спиной? Я снова позвал госпитального капеллана. Он пришел в мою палату, послушал меня и сказал: "Не беспокойтесь об этом". И вышел.

В госпитале лечился еще один католический священник. Я приехал к нему в своей инвалидной коляске. Он подтвердил, что у меня было видение, но и у него не нашлось объяснения.

Мало-помалу я смог выудить информацию из людей о моей болезни. Один из санитаров сказал, что он видел мусорное ведро в операционном зале после моей операции. Оно было почти доверху заполнено моим кишечником. Но доктора словно воды в рот набрали. Мне пришлось давить на них, чтобы они сказали мне хоть что-нибудь.

Баудер Карсвелл приходил ко мне каждый день. Всякий раз, как я его спрашивал, он говорил, что пока еще не видел отчета патолога. Наконец я сказал: "Я уже сыт по горло такими ответами. Если у вас нет этого отчета сейчас, вам следует поискать другого патолога. Кроме того, я знаю, что у вас был отчет прежде, чем вы зашили меня. Я хочу видеть его завтра утром и на понятном мне языке".

На следующее утро он вошел, и я спросил: "А где отчет?"

Он сказал: "Как вы себя чувствуете?"

Я сжал кулак и начал громко ругаться. "Убирайтесь отсюда и не приходите, пока у вас не будет отчета".

"Я еще не читал отчет".

Я по-настоящему взорвался. У меня внутри все горело огнем, но я был готов вылезти из кровати и разнести весь госпиталь, если ничего не узнаю. И я сказал ему это.

Доктор ушел по коридору и вернулся с одной из этих записных книжек с алюминиевой коркой. "Сообщение патолога по поводу ткани указывает на массу третьей степени, класса "С" вблизи слепой кишки с метастазами на лимфатических узлах".

"Док, вы знаете, я не понимаю этого. Что это значит?"

Он направился к двери. Я понял, что мне придется заставить его сказать мне нечто такое, чего он не хотел говорить.

"Послушайте, док, просто скажите мне, сколько я еще проживу". Он протянул руку к двери. "Шесть лет... но не особенно рассчитывайте на последние четыре". Он стоял в дверях и говорил мне, что они обнаружили рак и удалили большую часть моей толстой кишки. Однако я был наполнен опухолями, и рак распространился в другие ткани моего тела, где он был неоперабельным. Доктор посоветовал мне привести дела в порядок.

Я пробыл в госпитале девятнадцать дней. После того, как меня выписали, я большую часть времени спал на своем судне. Спустя два дня во время обычного' визита в офис врача я поговорил с доктором Баудером Карсвеллом: "Разные люди говорят мне, чтобы я пил специальный чай и ел всякие травы, потому что их дядя или тетя исцелились таким образом. Мне на самом деле все равно, буду я жить или помру. У меня такие сильные боли, что не стоит и жить. Но я не могу выдержать все эти подъемы и спуски. Я хочу знать".

Он вынул свою книжку и показал мне в цвете, как выглядят мои опухоли. Он сказал мне, что восемьдесят пять процентов опухолей, удаленных из меня, были быстро растущими и злокачественными. Сотни опухолей остались во мне. Видимо, мне осталось жить всего год.

"Эй, подождите минуту, - прогромыхал я, - в госпитале вы мне сказали два года".

Он снял очки и посмотрел мне прямо в лицо. "Сэм, в госпитале вы были в таком состоянии, что ничего нельзя было говорить. Вы заставляли нас сказать, что мы сделали. Теперь же вот вам правда. Все будет кончено через год".

Когда я ушел из госпиталя, доктора посадили меня на диету. Я не мог есть рис, картофель, горох, фасоль, жареное мясо. Я думал, что могу перепить, побить и обругать любого на Тихоокеанском побережье от Ванкувера до Сан-Диего. Я никогда не был нокаутирован или просто сбит с ног в драке. И вот теперь почти все, что я мог есть, было желе "Джелло".

Однако я все еще мог пить. Доктора предупредили, чтобы я сократил курение и выпивку, но я сказал им, что рак добьет меня раньше алкоголя, так что я не просыхал. Я выпивал больше одной пятой галлона в день и много больше по выходным. Но что-либо иное, кроме выпивки и "Джелло", было для меня словно стопка кирпичей. Однажды я выпил бутылку пива и потом полтора дня приходил в себя. На другой день я съел ложку риса. И после этого тоже приходил в себя полтора дня. Затем я попробовал горох. И это вызвало у меня внутри гигантский переворот. Я был настоящим дураком, но я ненавидел диеты, я ненавидел людей, которые сидели на диетах, и я возненавидел себя. Я возненавидел множество вещей.

Я еще продолжал искать человека, который бы истолковал мое видение. Я был у пяти священников и даже посетил пару протестантских служителей. И ни у кого не было для меня ответа. Мне нужно было найти ответ, и поскольку самое великое, что я видел в религиозной среде, была Кэтрин Кульман, я решил еще раз сходить к ней.

Я пошел к Мариан Мак-Кензи. Потеряв несколько фунтов в весе, я выглядел, как пугало, и был белый, как простыня. Мариан только взглянула на меня и, как обычно, поприветствовала. "Ты выглядишь ужасно, Сэм. В чем дело?"

Я сказал ей, что у меня рак, что я только что из госпиталя и что я хочу посетить Кэтрин Кульман.

"О, ты хочешь пойти туда, чтобы исцелиться от рака", - сказала она.

Я взбесился, казалось, я так и буду злиться все время, и я стал ругаться. "Я не хочу исцеления от рака. Более того, я не хочу, чтобы она или кто-то другой молился за мое исцеление. Я сам могу о себе позаботиться. Я просто хочу выяснить кое-что".

Мариан больше не задавала вопросов, она просто дала мне билет. Когда я ехал на заказном автобусе в Лос-Анджелес, я увидел, как кто-то молится через проход напротив. Я протянул руку, подергал его за плечо и прорычал: "Если вы молитесь за меня, то оставьте это. Я позабочусь о себе сам".

Я не хотел исцеления от рака, если это будет означать сохранение того образа жизни, который я вел. Я был болен от этого стиля жизни, устал до смерти от всей этой борьбы, пьянства и от ненависти. Во всяком случае, рак был лишь одной из моих напастей. Порванные сухожилия на моих руках и ногах постоянно болели. У меня были непрекращающиеся головные боли, и участок головы размером с мою ладонь тоже постоянно болел.

А я нуждался в некотором духовном исцелении и хотел получить его. Я хотел ответа на мое видение. Зная, что я умру в течение года, я отчаянно хотел уладить свои дела с Богом.

На собрании, однако, ничего не случилось. Я вернулся в Санта-Барбару обескураженным, но полным решимости найти ответ к этому сумасшедшему видению.

Однажды я взялся за Библию и прочел в Первом послании Петра: "Потому что очи Господа обращены к праведным и уши Его к молитве их, но лице Господне против делающих зло" (3:12).

Это и был ответ - причина, почему Иисус не смотрел на меня. Он отвернулся от меня, потому что я делал зло. Почему же эти священники и служители не сказали мне этого? Я знал, что я плохой, но как мне прекратить творить зло? Как бы сделать так, чтобы из меня ушла вся ненависть, гнусность, испорченность?

Примерно раз в два года я ходил на исповедь и пытался выправить свои отношения с церковью. Но в последний раз, когда я ходил туда, я сидел в маленькой исповедальне и сказал священнику: "Отец, у меня были половые отношения с четырьмя различными женщинами на этой неделе".

"С четырьмя? - прокричал он сквозь маленькое окошко. - Невероятно!"

С тех пор я не ходил на исповедь. Теперь у меня был ответ на мое видение, но я был таким же плохим, как и раньше. Все казалось совершенно безнадежным.

Спустя три месяца, в пятницу вечером, мне позвонила Мариан и сказала, что у Моди Ховард осталось одно свободное место в автобусе, идущем к залу "Святыня" в воскресенье, и она хочет, чтобы я поехал. "Нет, - сказал я. - Я не поеду. Я все проклинал себя с того последнего раза. Что, если бы я исцелился от рака, тогда мне пришлось бы жить стариком со всей этой дрянью внутри меня? Я не хочу еще раз пытаться ехать туда ".

"Может быть, ты все получишь", - мягко сказала Мариан.

"Ну уж не я. Мне никогда не везло. Почему Бог должен для меня что-то делать? Он повернулся ко мне спиной".

Но Моди Ховард не приняла моего отказа. Она продолжала держать для меня это место. На следующий день ко мне пришло странное ощущение необходимости поехать. Никто во всем мире не смог бы меня уговорить, никто и не пытался. Но я просто начал чувствовать, что это будет хорошо, и я понял, что нужно ехать.

Во мне стало происходить что-то мистическое. Я всегда был врагом любви. "Не используй это слово, - говорил я. - Оно не означает одно и то же для всех людей. Для одного это - секс, для другого - восхищение. Никто никого на самом деле не любит. И конечно, я не хочу, чтобы кто-то любил меня, и я не собираюсь кого-либо любить".

В воскресенье утром, однако, когда я припарковал автомобиль и перешел через парковочную площадку, я увидел Моди Ховард и Несту Бонато, стоящих у автобуса со списками пассажиров в руках. Когда я посмотрел на них, то столб любви поглотил меня. Я никогда прежде не чувствовал любви к кому-либо. Когда я сел в автобус, я почувствовал, что та же самая любовь текла от людей ко мне и от меня к ним. Я захотел плакать. Ребята вроде меня не плачут, но я хотел плакать. Настолько сильной была эта любовь.

Когда мы приехали в Лос-Анджелес, автобус въехал на парковочную площадку рядом с залом "Святыня". И я почувствовал снова - великая любовь изливалась из меня к этим людям, ожидающим перед зданием. Это было трудно выдержать.

Я стоял перед зданием рядом с маленькой Нестой. Я думал, что она была религиозной дурой, и вот она начала проповедовать мне. Мне пришлось нагнуться, чтобы услышать ее. Люди вроде нее всегда вызывали у меня раздражение. Но хоть она и разглагольствовала о всей этой религиозной чепухе, я ощущал, как любовь исходила из меня к ней все время, пока я нагнувшись слушал ее.

Даже спустя тридцать лет после страшной аварии, в которую я попал, моя спина безумно болела, когда мне приходилось нагибаться. Я знал, что мне скоро станет больно, и я начал говорить женщине, чтобы она отстала от меня. Затем я понял нечто - моя спина больше не болит. И когда я выпрямился, она по-прежнему не болела.

Мы вошли в зал, и я нашел место в партере. И снова я почувствовал любовь, текущую сквозь меня, любовь ко всем этим людям.

Служение началось, и где-то посреди собрания мисс Кульман указала на меня и сказала: "Здесь происходит исцеление от рака".

В тот момент, когда она сказала это, я почувствовал теплое покалывание внутри моего тела. Это было в точности как то теплое покалывание, которое я чувствовал в автобусе, когда вся эта любовь струилась через меня. Но я был полон решимости не принимать исцеление от рака. Я пришел за духовным исцелением.

Спустя несколько мгновений мисс Кульман сказала это снова и с небольшим нетерпением: "Встаньте, сэр, и примите ваше исцеление".

В проходе было полно людей, ожидавших возможности подняться на сцену. Затем я заметил женщину, ходившую взад и вперед по проходу, ожидая исцелений. Она подходила ко мне. Я подумал, что она совершенно обычно выглядит - и все же это была самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Она раздвигала людей в проходе, как ледокол, нацеливаясь прямо на меня. Я сидел у прохода, и не было способа улизнуть.

Как раз в это время я почувствовал жар в теле. Прежде чем я смог понять это, та женщина уже стояла рядом со мной. Она смотрела с теплотой на меня, и это было такое чудесное приглашение, что я не мог не принять его. Когда она взяла мою руку, я встал с сиденья.

"Это ведь было про вас, не так ли?" - с участием в голосе сказала она.

Я не мог говорить. Я просто кивнул и последовал за ней, словно марионетка. Когда я взошел на сцену со всеми этими людьми - некоторые из них толкали друг друга - я почувствовал, как старый гнев и ненависть пытаются подняться во мне. Я захотел броситься назад и начать ругаться. Затем я посмотрел вверх. Мисс Кульман протянула руку над людьми ко мне и коснулась моего лица подушечками пальцев. Она спросила меня, в чем моя проблема. Я начал что-то говорить - и упал на пол.

Я не знаю, сколько времени я лежал на полу, но когда я встал, я знал, что рак ушел. Я всегда сомневался в тех, кто выходил вперед и свидетельствовал, что рак исчез. Но теперь я понял, что они имели в виду. Я знал, что я был исцелен, знал без тени сомнения - и это было чудесно.

Когда некоторые служители пытались помочь мне уйти со сцены по боковому проходу, я заупрямился. Я пришел по центральному проходу и хотел вернуться тем же путем. Я почувствовал, как старый гнев снова закипает во мне. Я был готов дать по физиономии нескольким людям прямо на сцене, когда я опять услышал голос мисс Кульман. Она указывала на меня. "Подождите минутку. Я хочу взглянуть еще раз на этого человека".

Она знаком велела подойти мне к микрофону. "Вы ждали сегодня исцеления?"

Я помню, как я сказал: "спасибо, спасибо" и снова свалился на пол.

Я был довольно тощим тогда, весил меньше 200 фунтов (90 кг), но потребовалось трое мужчин, чтобы поднять меня. Мисс Кульман сказала: "А теперь возвращайтесь и покажитесь доктору. С вами теперь все в порядке".

Что ж, я не вполне был в порядке. Когда я пошел со сцены, та нога, которая была пробита хребтом рыбы, начала беспокоить меня еще хуже, чем раньше. Это было странным, поскольку все боли мои ушли - рак, спина, мои ноги и руки, головные боли. Я также знал, что мой алкоголизм исцелен. Но теперь заболела нога. Затем, словно кто-то прошептал мне на ухо, я услышал голос, говоривший: "Ты знаешь, у Христа была пробита именно эта часть ноги большим толстым гвоздем".

Всю дорогу к сиденью я кивал головой. Именно так. Ему пробили ноги. Может, это мое распятие - распятие старого испорченного человека, который не мог прекратить творить зло. Может, с этим уходит ненависть и мерзость. Это все распято. И может, я воскресну, чтобы стать совершенно здоровым человеком, рожденным свыше, чтобы начать все снова и очиститься.

В автобусе люди восхваляли Бога и говорили, как чудесно, что я исцелен. Я просто сидел там, думая про себя: "Боже, какой ты глупый!" Затем я осознал, что я не должен называть Бога глупым. Но я посмотрел вокруг на всех этих добрых людей в автобусе, которые все время любили Бога и служили Ему. И это казалось совершенной глупостью, что Он исцелил именно меня.

Один человек прошел по проходу и спросил, как я себя чувствую. Я сказал: "Вот я думаю, что это глупость, что Бог исцелил инвалида вроде меня".

Он посмотрел мне прямо в глаза. "Сэм, неужели ты не понимаешь, что Бог не совершает ошибок?" Это действительно сразило меня.

Когда мы вернулись в Санта-Барбару, Моди Ховард попросила меня пойти и пообедать вместе с группой тем, что у них было. Я согласился, и первое, что они мне дали, было огромной запеканкой с перцем и бобами. Перец убил бы меня и бобы тоже, так что я передал это дальше. Следующее блюдо было картофельный салат. Картошка и сельдерей с майонезом определенно не входили в мою диету. И я продолжал передавать тарелки, пока кто-то не сказал: "Не будь таким вежливым, Сэм. Возьми что-то и себе". "Я ничего этого не могу есть", - сказал я. Но кто-то сказал: "Разве ты не понимаешь, что Бог исцелил тебя? Он не делает Своих дел наполовину. Теперь ты можешь есть все, что хочешь".

"Но у меня вырезали кишечник..." И я остановился посреди предложения. Да, подумал я, пожалуй, Он не делает вещей наполовину. И я сказал: "Подайте мне еду".

Я четыре раза накладывал на тарелку все эти совершенно несъедобные для меня вещи и проглотил их. На столе было желе "Джелло", но я к нему не притронулся.

После того, как я вернулся в Санта-Барбару, я узнал, что один человек из моей команды уволился. Я воспринял это как знак от Бога, что мне надо приостановить все дела, пока я не приведу судно в порядок. Я хотел, чтобы оно было очищено, как моя жизнь, чтобы не было стыдно перед Христом взойти на борт.

Примерно на третий день я был в центре и увидел Мариан.

"Ты еще не виделся с доктором? " - спросила она. Я сказал: "Нет, и не собираюсь. Я не хочу рассказывать доктору всю эту историю. Я не думаю, что эта история, которую докторам будет приятно услышать".

"Что ж, - по-доброму сказала она, - Кэтрин Кульман была инструментом в твоем исцелении, и она велела тебе показаться доктору. Я думаю, тебе следует сходить". Я обдумал это и наконец позвонил доктору Баудеру Карсвеллу. Он велел мне зайти в его офис.

"Что нужно сделать, чтобы определить, есть ли у меня еще рак?" - спросил я.

Он с удивлением посмотрел на меня и ответил: "Нам пришлось бы разрезать вас снова ".

"Вы не сделаете этого, - сказал я, - но..." И тут я зашел в тупик. Я не мог придумать, как рассказать ему о том, что произошло. Затем я подумал: "Что ж, наплевать" . И я отпустил тормоза и выложил ему все.

Он сидел и слушал. В руках у него была моя папка, и когда я закончил рассказ, он начал копаться в ней, словно пытался придумать, как бы получше мне ответить.

"Что ж, Сэм, - сказал он, остановившись, чтобы откашляться, - я мог бы сказать, когда вы только вошли в комнату, что с вами что-то случилось. Вы выглядите лучше, чем за все десять лет, что я вас знаю. Мой совет вам будет такой: не исследуйте это. Просто живите. - Он остановился, затем посмотрел на меня снова: - И я говорю это, потому что я не думаю, что у вас есть рак. Я думаю, что Бог исцелил вас".

Братья Карсвелл не слыли религиозными людьми, и это действительно поразило меня. "Как вы можете знать, что я исцелен?"

"Я вижу это по вашим жестам, цвету кожи и выражению ваших глаз. Кстати, - продолжал он, - подобное случалось со мной трижды с тех пор, как я в Санта-Барбаре. Я думаю, что Бог пытается что-то сказать и мне".

В течение следующих недель я провел много времени, читая Библию. И не только мое тело было исцелено, но произошло и исцеление внутреннего человека. Это было так, словно я был рожден заново, и я начал жить свежим и обновленным. Моя речь уже не была прежней. Я больше не пил. Больше не было нужды искать любви вне брака, я чувствовал, как любовь струилась сквозь меня.

Однажды вечером, лежа на койке у себя на судне, я читал историю о том, как Иисус призывал своих учеников. Он шел по берегу Галилейского озера и увидел двух рыбаков - Андрея и Петра. "Следуйте за Мной, - сказал Он, - и Я сделаю вас ловцами людей" . И они тут же оставили свои сети и пошли за ним.

Казалось, что Он призывает и меня. Он больше не отворачивал от меня Своего лица. Он смотрел на меня. "И я тоже последую за Тобой, Господи", - сказал я.

Спустя три дня я сидел перед священником в католической церкви и рассказывал ему мою историю. Слабая улыбка играла на его лице. Я видел, что он понимает. "Есть приют для индейцев в северной части Нью-Мексико, где нужен человек для плотницкой работы", - сказал он.

Я умел плотничать. Я знал, что это - призыв Божий. Я продал лодку за гроши, продал дом. Я отправился в пустыню северной части Нью-Мексико, чтобы работать в приюте для сирот-индейцев.

Когда я кончил работу, прошел слух, что группе бенедиктинских монахов в монастыре Святого Чарльза в Оушенсайде, штат Калифорния, нужна помощь в постройке новой пекарни. Они уже выдавали по тысяче караваев хлеба в неделю, а с новой пекарней смогут производить еще больше. Я поехал в монастырь, и 2 февраля 1973 года меня приняли в Орден святого Бенедикта. Теперь я брат Самуэль. Один раз в месяц, в воскресенье, я езжу в Лос-Анджелес, где работаю помощником на собраниях Кэтрин Кульман. В последний раз, когда я был там, я услышал, как один человек позвал меня по имени. Это был доктор Харольд Карсвелл со своей женой. По улыбке на его лице и по тому, что он подмигивал мне, я понял, что с ним тоже что-то случилось.

Наш монастырь расположен на вершине уединенной горы, возвышающейся над океаном. К нему ведет только одна крутая, вьющаяся, грязная дорога. Солнце поднимается на востоке над миссией "Сент Луис Рей" и заходит на западе над Тихим океаном. Каждый день проходит в послушании. Я встаю в 5 часов утра, чтобы пойти с монахами на утреннюю службу. Я провожу день в тяжелой физической работе и после спокойного ужина посещаю вечернюю службу. Я ложусь и сплю ночью как ребенок.

Прежде чем жизнь моя была затронута Святым Духом, никто не смог бы заставить меня работать за деньги так много, как я работаю сейчас. Только теперь я делаю это бесплатно, просто из благодарности и любви... любви Иисуса. 

 

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Кэтрин Кульман - Нет ничего невозможного с Богом

 

 

Оглавление

Предисловие

Опоздавший - Том Льюис


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-04-01; Просмотров: 355; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.306 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь