СЕДЬМАЯ ЛЕКЦИЯ Базель, 21 сентября 1912 г

Без всякого сомнения, было бы лучше при рассмотрениях разъясняемого Евангелия, иметь возможность совершенно не касаться остальных Евангелий, потому что таким образом достигалось бы самое чистое и наилучшее понимание основного тона отдельного Евангелия. Однако не исключено, что такое рассмотрение, когда ни один луч света не будет брошен с одного Евангелия на другие, может легко вызвать неправильное понимание. Ибо как раз то, что вчера было представлено как " величайший всемирно-исторический монолог", могло бы быть неверно понято, если бы кто-нибудь хотел сослаться на то, что было тогда сказано в лекциях в Берне о сходном месте в Евангелии от Матфея. Причем упрек, который был бы сделан с такой точки зрения, в глубочайшем логическом смысле был бы подобен тому как если бы сказали: " Здесь, на этой сцене, стоял человек, а слева от него был букет роз". А в другой раз прочитали бы: " Здесь, на этой сцене, стоял человек, а справа от него был букет роз". И тогда бы тот, кто не присутствовал, сказал бы: " Это не согласуется, ибо в первый раз стоял букет слева, а второй раз - справа! " Все дело в том, где стоял сам этот наблюдатель, - тогда оба описания правильны. Так надо принимать Евангелия. Мы имеем дело не с абстрактной биографией Иисуса Христа, но с целым миром как внешних, так и оккультных фактов, которые здесь приведены.

Для того, чтобы постичь эту точку зрения, возьмем еще раз то, что мы назвали вчера " величайшим всемирно-историческим монологом" - разговор Бога с Самим Собой. Мы должны уяснить себе, что то, что разыгрывалось в ходе всех событий, совсем особенным образом происходило между Христом Иисусом и Его апостолами, Его ближайшими учениками. И то, что.было сказано вчера, что дух Илии, после того, как он освободился от физического тела Иоанна Крестителя, действовал как некий род групповой души учеников, - это должно быть особенно привлечено к этому рассмотрению. То, что тогда происходило, разыгрывалось не так, что об этом можно рассказать просто внешним образом, но совершалось гораздо более сложным образом. Это было до известной степени внутреннее, глубокое взаимодействие между душой Христа и душой двенадцати. То, что происходило в душе Христа, это были многозначительные процессы, преисполненные значения для того времени. Но все, что происходило в душе Христа, отражалось еще раз, словно в зеркале, в душах учеников, - но поделенным на двенадцать частей, так что каждый из двенадцати переживал, как в зеркальном отражении, то, что происходило в душе Христа Иисуса; однако каждый из них переживал это несколько иначе.

То, что происходило в душе Христа Иисуса, происходило, как великая гармония, великая симфония, - и это отражалось в душе каждого из двенадцати, звучало, как примерно может звучать один из двенадцати инструментов оркестра. Поэтому каждое событие, относящееся к одному или нескольким ученикам, надо изображать с двух сторон. Можно описать, как данное происшествие выглядит в душе Христа - например вчера был представлен великий всемирно-исторический монолог Христа Иисуса. Можно описать, как это там происходило и переживалось, - тогда событие выглядит так, как было представлено вчера. Но в некотором отражении оно происходит и в душе Петра. В то время как у Христа Иисуса оно захватывает все человеческое, это же у Петра происходит как двенадцатая часть полноты человеческого, двенадцатая часть или один знак из всего Зодиакального круга созвездий полноты Христова Духа. Поэтому, в отношении Самого Христа Иисуса это надо представить иначе.

Так надо говорить в смысле Евангелия от Марка; ибо в нем содержатся примечательные вещи и совершенно особенно представлено то, что происходило в душе Самого Христа Иисуса. В Евангелии от Матфея, напротив, представлено больше то, что относится к душе Петра и что Христос Иисус может привнести для объяснения того, что происходит в душе Петра. Читайте Евангелие точно, тогда вы сможете прийти к тому, что в Евангелии от Матфея в специально добавленных словах, дается описание со стороны Петра. Иначе зачем там прибавлены слова: " Блажен ты, Симон, сын Ионы; ибо не плоть и кровь открыли тебе это, но Мой Отец в Небесах" (Мф. 16, 17). Другими словами: нечто из того, что чувствовала душа Христа Иисуса, чувствует и душа Петра. Но в то время, как душа Петра чувствует, что Его Учитель есть Христос, - это представлено так, что Петр на момент поднят до переживания высшего " Я", охвачен тем, что он таким образом пережил, и затем, так сказать, опять сваливается на землю. Но все-таки он смог проникнуть к познанию того, что с другой целью происходило в душе Христа. И раз он был способен к этому, то и происходит передача ему власти ключей, о которой говорится в Евангелии от Матфея (Мф. 16, 19) и о чем было сказано при разъяснении Евангелия от Матфея. Наоборот, в Евангелии от Марка сильно подчеркнуты только те слова, которые показывают, что это событие - независимо от того, чем оно было для Петра, - разыгрывается одновременно и параллельно как монолог Бога.

Так должны мы принимать эти вещи. Тогда мы почувствуем также и то, как обходится Христос Иисус со своими, как Он их ведет от ступени к ступени - и после того, как на них перешел дух Илии-Иоанна, Он может их вести дальше в понимании спиритуальных тайн. И тогда только мы почувствуем, какое имеет значение, что к тому месту, которое мы вчера в заключение обозначили как монолог Бога, присоединяется и сцена так называемого просветления или преображения. Это опять важный элемент в драматической композиции Евангелия от Марка. Чтобы осветить это Преображение, мы должны указать на нечто такое, что связано со многим, что необходимо для понимания представленного в Евангелиях.

Вы можете в Евангелии от Марка и в других Евангелиях прочесть, как Иисус Христос говорит о том, что Сын Человеческий должен будет много пострадать, что Он подвергнется нападкам со стороны книжников и первосвященников, что Он будет убит и на третий день воскреснет. И везде отчетливо показано, что до известного момента апостолы этого оборота речи о страданиях, смерти и воскресении Сына Человеческого не могут понять - как трудно им понимание именно этого места (9, 31-32). Почему мы встречаемся с этим своеобразным фактом? Почему для апостолов возникают трудности как раз в отношении понимания собственно Мистерии Голгофы? Что же, собственно, есть Мистерия Голгофы? Мы уже упоминали: это не что иное, как выведение посвящения из глубин мистерий на арену всемирной истории. Конечно, есть важная разница между всевозможными посвящениями и Мистерией Голгофы. Разница - в следующем.

Посвящаемый в мистерии различных народов проделывал в известной степени то лее самое: он был приводим к страданиям, к трехдневной " кажущейся" смерти, когда его дух находился вне тела в спиритуальных мирах, а потом возвращался, и в теле мог вспомнить о том, что он испытал в духовном мире, и мог выступать как вестник тайн духовного мира. Так что можно сказать: прохождение через смерть, хоть и не такую, которая вполне отрывает дух от физического тела, а только на время, - это есть посвящение. Пребывание вне тела и возвращение в физическое тело, чтобы тем самым сделаться вестником божественных тайн, - это есть посвящение. Оно производилось после тщательной подготовки, когда посвящаемый получал возможность так сконцентрировать силы своей души, что она могла жить три с половиной дня, не пользуясь инструментом физического тела. А затем, после этих трех с половиной дней, душа должна была снова соединиться с физическим телом. Посвящаемый должен был проделать это через восхождение в высшие миры - в стороне от обычных исторических событий.

Другой по своей внутренней сущности, но подобной во внешнем явлении была Мистерия Голгофы. События, которые развертывались во время пребывания Христа в теле Иисуса из Назарета, вели к тому, что фактически наступала физическая смерть для физического тела Иисуса из Назарета, что Дух Христа три дня находился вне физического тела, а затем вернулся, но не в физическое тело, а в уплотненное эфирное тело - в столь уплотненное эфирное тело, что ученики могли Его воспринимать, как это описано в Евангелиях; так что Христос мог странствовать и быть видимым также после события Голгофы. Тем самым посвящение было совершено как историческое событие; прежде оно, скрытое от внешних глаз, происходило в глубинах мистерий, и - единственный раз - было явлено перед всем человечеством. Этим посвящение было неким образом извлечено из мистерий - было совершено одним Христом перед глазами всех. Но именно этим был положен конец старого мира - начались новые времена.

Из нашего изображения пророков вы видели, что дух пророчества и то, что через этот дух давалось древнееврейскому народу, был другой, чем дух посвящения у иных народов. Другие народы имели водителей, посвященных, получивших свой дар так, как только что было описано. У древнееврейского народа было не так. Здесь мы не имеем дела с посвящением, но со стихийным выступлением духа в телах тех, кто выступал как пророки, - с теми, кто являются как " гении спиритуально-сти". Это оказывалось возможным потому, что в качестве пророков в древнееврейском народе выступали те души, которые в прошлых воплощениях были посвященными у других народов; и то, что давали еврейскому народу, они переживали, как воспоминание о том, что получили при посвящении. Так воссияние света спиритуальной духовной жизни было иным у древнееврейского народа, чем у других народов: у последних это происходило через деяние, через посвящение, а у ветхозаветного народа выстуупало как дар, который давался тому, кто действовал в этом народе как пророк.

Воздействием своих пророков древнееврейский народ был подготовлен к тому, чтобы пережить то единственное Посвящение, которое было теперь не посвящением человека, а посвящением некой космической Индивидуальности (если можно говорить о " посвящении", что тут, собственно, уже неправильно). Этим древнееврейский народ был подготовлен воспринять то, что должно было выступить вместо древнего посвящения, а именно - правильным образом воспринять Мистерию Голгофы. Но это обусловило также и то, что апостолы, принадлежащие к ветхозаветному народу, не понимали слов, характеризующих посвящение. Христос Иисус говорит о посвящении, и Он описывает его как устремление к смерти, трехдневное пребывание в гробнице и пробуждение. Если бы Он это описание посвящения дал Своим ученикам иначе, они бы Его поняли, но так как этот род речи был непривычен в ветхозаветном народе, двенадцать этот род описания не поняли. Поэтому нам правильно показано, что апостолы удивились не понимая, о чем идет речь, когда Он говорит о страданиях, смерти и воскресении Сына Человеческого.

Такие вещи даны как раз вполне в смысле исторического описания, в духе того, что происходило прежде. Когда древний посвященный переживал свое посвящение, это происходило таким образом, что в то время как он находился вне своего тела, - он был в высшем мире, не в мире обычного чувственного бытия. Он был соединен, находясь вне тела, с фактами высшего плана. Когда он потом возвращался в свое тело - чем было то, что он пережил в духовном мире, свободный от тела? Это было воспоминанием. Он мог сказать: " Я вспоминаю, как вспоминают то, что пережили вчера или третьего дня, мои переживания в свободном от тела состоянии". И он мог за них ручаться. Ничего большего не происходило, кроме того, что посвященные в своей душе носили тайны духовных миров, как человеческая душа несет воспоминания о пережитом вчера. И как душа соединена с тем, что она сохраняет как воспоминание, так посвященные носили в себе тайны духовных миров, были с ними соединены.

Почему это было так? Это было так потому, что до времени Мистерии Голгофы душа человека на Земле вообще не была способна к тому, чтобы допустить в " Я" небесные царства, сверхчувственные миры. Они совершенно не могли дойти до настоящего " Я", не могли соединиться с " Я". Только если взирали, выходя из себя самих, или предчувствовали через ясновидение, как это было в древние времена, можно сказать, в грезах выходили за свои пределы или через посвящение выходили из " Я", люди могли войти в сверхчувственные миры. Но внутри " Я" не было никакого понимания, не было никакой способности суждения в отношении высших миров. Так это было когда-то. Всеми теми силами, которые принадлежали " Я", человек до Мистерии Голгофы не мог соединиться со спиритуальными мирами.

Это была тайна, которая должна была уясниться людьми через Иоанново Крещение, а именно, что теперь пришло время, когда Царство Небесное должно светить вплоть до " Я", подступить вплоть до " Я", до земного " Я". Все более и более в ходе времен указывалось, что человек в древние времена не мог то, что он переживал как свое душевное, поднять в сверхчувственные миры! В древние времена была дисгармония между переживанием настоящей человеческой родины, то есть духовного мира, и тем, что разыгрывалось внутри человека (если их душевное угодно обозначить как " Я" ). Это человеческое внутреннее было отделено от духовного мира; с ним можно было соединиться только в исключительных состояниях. И если вся мощь того, что позднее должно было стать " Я", что должно было позднее жить в человеке, если вся мощь, все импульсы этого " Я" все-таки однажды наполняли тех или иных людей, скажем, через посвящение или через воспоминание о прежде пережитом посвящении, выступавшее в позднейшем воплощении, - если тогда мощь " Я", еще не предназначавшегося для человеческой телесности, пробивалась как сила в эту_телесность, - что происходило тогда? Что тогда происходило - на это всегда указывалось: тогда сила " Я", слишком могущественная для человеческой телесности в дохристианские времена, не находила, так сказать, себе места в человеческой телесности - пробивала, разрушала то, что было предназначено для " Я".

Итак, люди, которые несут в себе нечто от сверхчувственного мира так, что уже в дохристианские времена напоминают о том, чем позднее должно стать " Я" - они разрушают этой силой " Я" свою телесность, потому что сила " Я" слишком велика для дохристианских времен. И на это указывается, например, тем, что у известных индивидуальностей, если они имеют в себе силу " Я", в их воплощении это " Я" только потому может в них пребывать, что их тело как-нибудь ранено или имеет легко ранимое место, которое потом и ранится. Тогда человек в каком-то месте своей телесности подвластен окружающему миру больше, чем через всю остальную телесность. Нам достаточно вспомнить об уязвимой пяте Ахилла, о ранимости Зигфрида, об Эдипе, где сила " Я" пробивает телесность. Нам указывается наличием ранения, что только подвергшееся разрушению тело подходит к величию " Я", к сверхчеловеческой силе " Я", находящегося в нем.

Что этим, собственно, должно быть сказано, может очень значительно выступить перед нашей душой. Предположим, какой-нибудь человек в дохристианское время был бы в себе наполнен (не обязательно, чтобы это было сознательно) всеми импульсами, всеми силами, которые позднее должны проникнуть в " Я" и с этой " сверх-Я-силой", сверхчеловеческой силой погрузился бы в свое тело; тогда он должен был бы разбить это тело и не таким его видеть, каково оно, когда в нем живет слабое " Я" или слабое душевное существо. Он должен был бы видеть его иначе - тот человек древних времен, который имел бы в себе всю мощь " Я", чтобы иметь возможность выходить из своего тела. Он видел бы его как разрушенное тело под влиянием сверх-" Я", - увидел бы его с ранами, потому что только слабое " Я" или слабое душевное существо в древние времена могло проникать в тело, не разрушая его.

То, что я сейчас сказал, высказано у пророков. Это положение сформулировано примерно так (Захария, 12, 10): человек, который в себе соединяет всю силу начала " Я" и взирает на человеческое тело, он видит его пронзенным, раненым, в дырах. Потому что высшая сила " Я", которая в древние времена еще не могла жить в человеческом внутреннем, дырявит, пронзает, прокалывает тело. Это импульс, который потому так проносится через развитие человечества, через эволюцию человечества, что из-за люциферических и ариманических влияний человеку в дохристианские времена было отпущено меньшее количество его " Я", чем полнота охвата " Я". А так как тело оказалось приспособленным для меньшего количества, а не для полной меры " Я", потому оно и разламывается. И потому, что это происходит не в дохристианское время, а потому, что с Христом Иисусом сразу вошло в телесность полное " Я", потому, что тогда начало " Я" вошло превыше сил, - поэтому должно было это тело быть видимо не с одной раной, как это было раньше у многих человеческих индивидуальностей, носивших в себе сверх-" Я", но с пятью ранами, которые неизбежны были из-за превосходства Существа Христа, то есть полноты " Я" человека, над формой телесности, над отмеренной формой телесности. Но из-за этого переизбытка должен был быть воздвигнут крест на физическом плане мировой истории - крест, который так нес тело Христа, каким было бы человеческое тело, если бы когда-нибудь в один момент вся сумма Человечности, из которой человек потерял большую часть через влияние Люцифера и Аримана, соединилась в одном человеке. Это есть глубокая Мистерия, что нам, исходя из тайноведе-ния, просто предстает картина Голгофы. И кто понимает, что такое человечество и человечность, что такое земное " Я", каково отношение земного " Я" к человеческой форме тела, к форме человеческого тела, тот знает, что при полном проникновении " Я" в земное человеческое тело, это проникновение не может произойти так, как это нормально бывает у окружающих людей, но что человек, если он выходит из себя и лицез-реет самого себя ясновидчески, может спросить: " Каким должно было бы быть это тело, если бы в него вошла вся полнота " Я"? " И он увидал бы его с пятью ранами. Из человеческой природы и из самого земного существа следует образ креста с Христом и Его ранами на Голгофе. Вплоть до самой картины Мистерии Голгофы можно проникнуть, исходя из рассмотрения человеческой природы, - из того, что доступно познанию. Знаменательно, что есть возможность не только естественным для ясновидения образом узреть, как на Голгофе воздвигается крест, как происходит распятие, и созерцать это историческое событие в его истинности но что есть возможность благодаря Мистерии Голгофы даже человеческий разум настолько приблизить к Мистерии Голгофы, что если мы достаточно тонко, достаточно остро используем этот человеческий разум, то он трансформируется в имагинацию, в визионерскую картину, которая, однако, содержит истину, в силу чего, когда понимают, что такое Христос и как Он относится к форме человеческого тела, человеческая фантазия направляется так, что сама собой возникает картина Голгофы. Так были много раз направляемы старые христианские художники, хотя они не всегда были ясновидящими, но, в силу знания о Мистерии Голгофы, были ведомы вплоть до картины Голгофы и могли ее изображать. Именно в тот великий поворотный момент человеческой эволюции < < Я" человека, его душа была приведена от ясновидения к постижению Существа Христа, то есть изначального " Я" человека.

Ясновидение делает возможным созерцать Мистерию Голгофы, находясь вне тела. Каким образом? Если внутри тела появилось некоторое отношение к Мистерии Голгофы, то и в наши дни есть возможность созерцать в высших мирах Мистерию Голгофы и тем самым получить полное подтверждение этого величайшего, центрального пункта эволюции человечества. В тех словах, которые я сейчас сказал, должна была быть дана возможность некоего постижения Мистерии Голгофы. Правда, надо долго медитировать, много думать о том, что было сказано. И если у кого-нибудь возникло чувство, что то, что было сказано, трудно для понимания, то это надо считать оправданным, потому что, конечно, принадлежит к труднейшим вещам то, что может повести человеческую душу к полному пониманию величайшего, наивысшего из всего, что происходило на Земле. Некоторым образом апостолы должны были быть приведены к этому; а из них - опять-таки из тех, которые должны были быть приведены к новому пониманию эволюции человечества, - наиболее пригодными оказались Петр, Иаков и Иоанн.

Хорошо с самых разных сторон рассмотреть тот многозначительный отрезок времени, на который падает время Мистерии Голгофы. Это еще достойно внимания по той причине, что сегодня утром вы могли слышать о гегелевском представлении этого момента времени (Лекция Михаила Бауэра " Каковым видел Гегель великий поворот времен? " ). Все, на что способно человеческое постижение, может слиться, дабы постичь самое значительное, что тогда - созревая в предшествующие столетия, вполне сконцентрировавшись во времени Мистерии Голгофы и затем медленно подготовляя дальнейшую человеческую эволюцию и ее обусловливая - наступало. Оно наступало в различных местах земли. Мы можем проследить это должным образом не только в Палестине, где произошло само событие Голгофы, но при верном подходе и в других местах Земли, хотя там не произошло это событие. Но нисхождение и восхождение человечества, новое восхождение человечества через воздействие Мистерии Голгофы, распространившееся в западном мире, мы можем проследить. Собственно, интересно, как мы можем проследить нисхождение человечества.

Возьмем еще раз греческую почву и заметим, как за полтысячи лет до события Голгофы разыгрываются события. На Востоке, где выступил Кришна, были неким образом впереди своего времени. Были, так сказать, впереди в ту эпоху упадка древнего ясновидения. Есть нечто особенное именно в этой культуре, в Индии. В то время как в самом начале послеатлантического времени в Индии наступил первый великий расцвет послеатлантической культуры и чистейшим - чистейшим для человеческой души - еще было ясновидение в духовном мире, (а у Риши оно связывалось с чудесной возможностью увиденное изображать так, что оно могло бы действовать в позднейшие времена), и потом, когда ясновидение уже угасало, в таких важных откровениях, как Откровение Кришны, сохранилось для позднейших времен то, чем, собственно, является ясновидение, которое было в конце третьей эпохи уже исчерпано. Но через Кришну и его учеников факты, которые можно было ясновидчески узреть, были чудесным образом переведены в слова и сохранены, так что в писании имели то, что прежде можно было узреть. Для Индии, собственно, никогда не наступало то, что наступило западнее, например, в Греции.

Если мы хотим верно рассмотреть индийский мир, мы можем сказать: " Угасло древнее ясновидение, зато записано в чудесных словах теми, из которых Кришна был самым значительным, что некогда было увидено. Это осталось в слове, в Ведах, и кто углубляется в это слово, тот переживает его отзвук в своей душе. Но не возникает то, что возникло в Сократе или других философах. В индийских душах не возникало то, что можно назвать " западным разумом", " западной способностью суждения". То, о чем мы сегодня преимущественно говорим, напоминая об изначальной силе " Я", этого в Индии еще не было. Зато приобрело значение нечто другое, когда угасло старое ясновидение: стремление к йоге, стремление путем обучения подняться в те миры, доступ в которые естественным путем был утрачен. Йога становится искусственным ясновидением и, в сущности, на место древнего ясновидения тотчас выступает философия йоги без того, чтобы в промежутке явилось то, что выступает в греческой философии, чисто рассудочной по ее установке. Этого в индуизме совершенно нет, там нет этой промежуточной формы. И если мы возьмем Веданту Вьясы, мы можем сказать: " Не так она выражена, как учат западные мировоззрения, проникнутые идеями, разумом; но она принесена непосредственно из высших миров, облеченная в человеческие слова. В этом ее особенность - она не добыта с помощью человеческих понятий, не измышлена, как сократовский, платоновский элемент, но увидена ясновидчески.

Это трудно совершенно уяснить себе. Но есть возможность уловить эту разницу еще и теперь. Возьмите в руки какое-нибудь изложение одной из систем западной философии. Как в большинстве случаев добывается то, что ныне серьезно может быть обозначено, как " философия"? Если вы заглянете в кухню человека, которого можно назвать " серьезным философом", то можете увидеть, как через напряжение логической способности суждения, логического мышления добывается эта система. Все создается постепенно. И те, которые так разрабатывают философию, не могут понять, что можно то, что они ткут понятие за понятием, в некотором отношении узреть ясновидчески - иметь это перед собой ясновидчески. Поэтому так трудно сделать для себя понятным, когда - смею сказать - единым махом ясновидчески прозревают некую философему, которую иначе создавали в " поте лица" от идеи к идее, и нет нужды делать все эти последовательные шаги мысли. Ясновидчески увиденные понятия, это - понятия философии Веданты. Они не добыты в поте лица по примеру европейских философов; они суть последние утончившиеся до абстрактных понятий остатки древнего ясновидения, или же добытые через Йогу, первые, пока еще тощие, завоевания в сверхчувственных мирах.

Иначе проходило это у людей, живших западнее. Здесь мы видим своеобразные, важные внутренние свершения эволюции человечества. Возьмем замечательного философа VI столетия дохристианского летоисчисления - Ферекида из Сироса (Автор " Космогонии", дошедшей до нас во фрагментах). Замечательный философ! Философ, которого теперешняя философия не считает таковым. Есть ныне философские книги, которые это фактически говорят. Я процитирую несколько слов: " Ну да, это все - детские описания, детские символы; " ребячливо и гениально" ", - говорит некто, кто мнит себя высоко стоящим над этим древним философом. Итак, за пятьсот лет до начала христианского летоисчисления жил в Сиро-се замечательный мыслитель. Во всяком случае, он выступает иначе, чем остальные мыслители, которых называют философами позднее. Ферекид из Сироса говорит, например: " В основе того, что видят в мире, лежит тройственность - Кронос, Зевс и Хтон. От Кроноса происходят воздушная, огненная и водная стихии, и со всем тем, что происходит из этих трех сил, вступает в борьбу своего рода змеиное существо - Офионе-ус. Все, что он описывает, можно даже без ясновидения, а только обладая некоторой фантазией, увидеть перед собой: Кронос выступает не только как абстрактно текущее время, но как реальное существо, которое можно узреть; равным образом выступает и Зевс, как бесконечный эфир, как живое в себе Всесущество; Хтон же как то, благодаря чему прежде бывшее небесным становится земным, то, что прежде рассеянное в пространстве сосредотачивает в планете Земля, чтобы иметь земное существование. Все это разыгрывается на земле; затем как враждебный элемент вмешивается своего рода змеиное существо. Если проследить за тем, что так примечательно изображает Ферекид из Сироса, то нуждаешься в духовном исследовании, чтобы его понять; ибо он последыш древнего ясновидения. Он видит мир причин, лежащий за миром чувственных восприятий, и описывает эти причины благодаря своему ясно-видческому достоянию; и, конечно, тем, которые работают только в понятиях, он не нравится. Он видит жизненное творение добрых Богов и вторжение враждебных сил, которые он описывает так, как их можно узреть ясновидением. Он видит, как рождаются из Кроноса, из реального времени, стихии.

Так мы имеем в философе Ферекиде из Сироса человека, который своей душой еще взирает в тот мир, какой открывается ясновидческому сознанию, и его описывает - дает описание, за которым можно следовать. Таким он еще стоит в западном мире в VI столетии дохристианского летоисчисления. Фалес (Фалес из Милета (около 625 - около 545 до Р. X.) - со времен Аристотеля считается основателем философии), Анаксимен (Анаксимен (585 - около 525 до Р.Х.) - натурфилософ из Милета), Анаксимандр (Анаксимандр (около 610 - около 546 до Р.Х.) - натурфилософ из Милета), Гераклит (Гераклит (около 540 - 480 или 483 до Р.Х.) - философ), являющиеся почти его современниками, стоят уже иначе. Так два разных мира действительно входят один в другой. Но как это выглядит в их душах? В них угасло, парализовалось старое ясновидение, самое большее - осталась тоска по этим духовным мирам. А что переживают они там, где у мудреца из Сироса еще был остаток древнего ясновидения, где он еще взирал в элементарный мир причин? Это для них уже закрыто, они там ничего не видят, как если бы этот мир хотел закрыться от них, как будто он для них еще наполовину существует и все-таки ускользает, так что на место старого ясновидения становятся абстрактные понятия, принадлежащие " Я". Так это выглядело в этих душах. Это очень знаменательное душевное состояние в западных душах, душевное состояние, которое работает в направлении разума, способности суждения, присущих " Я". Мы это видим в отдельных душах, например, когда Гераклит описывает животворный огонь - на последнем взлете правильного ясно-видческого узрения, указывая в нем причину всех вещей; Фа-лес же - воду, но не физически-чувственную воду, как и Гераклит подразумевает не физически-чувственный огонь. Это - еще нечто от элементарного мира, который они наполовину видят, хотя он от них и ускользает, и они должны вырабатывать абстрактные понятия. Так заглядываем мы в эти души, и становится понятным, как до нашего времени могли дойти отзвуки настроений этих душ.

Если бы наши современники так часто не читали бездумно некоторые вещи! Часто легко проходят мимо одного места у Ницше, которое может глубоко захватить и потрясти. Оно находится в оставшемся после его смерти сочинении " Философия в трагическую эпоху Греции" (Фридрих Ницше. Соч. Том 10 (Сочинения и наброски (1872 - 1876), Лейпциг, 1896 г), где он описывает Фалеса, Анаксагора, Анаксимандра, Парменида (Парменид из Элея (около 540 - после 480 до Р.Х.). Анаксагор (499 - 427 до Р.Х.)), Гераклита и Эмпедокла. Там есть одно место в самом начале; надо его почувствовать. Ницше ощутил нечто такое, что было пережито в душах этих первых греческих одиноких мыслителей. Прочтите это место, где он говорит: " Как могло это быть в душах этих героических фигур, которые должны были найти переход из времени живого видения (о котором Ницше ничего и не знал, но который он предчувствовал), когда древняя жизненность в душах была заменена абстрактными, сухими, трезвыми понятиями, где " бытие" - это трезвое, сухое, абстрактное, холодное бытие - как понятие вступило на место полнокровной жизненности, какой обладало ясновидческое сознание? " И Ницше ощущает это, как будто кровь замерзает, когда переходят из мира жизненности в мир понятий у Фалеса или Гераклита - когда эти люди принесли понятия " бытия" и " становления", так что чувствуют себя перенесенными из пронизанного теплом становления в ледяное царство " понятий"!

Надо почувствовать себя перенесенными в то время, в котором жили эти люди; ощутить, что они переживали при приближении Мистерии Голгофы; надо так войти в них, чтобы почувствовать, что в них еще есть смутный отзвук древних времен, но они стоят там и должны довольствоваться абстрактной способностью суждения в человеческом " Я", в чем раньше совсем не было нужды. В то время, которое затем последовало, мир понятий становился все более и более богатым, а в первое время, когда они только образовывались, греческие философы схватывали лишь самые простые понятия. Как они мучились с понятиями, с отвлеченным понятием " бытия"; как мучились, например, философы элеатской школы с абстрактным " бытием"! Так подготовлялось то, что суть собственные абстрактные свойства " Я".

Теперь представим себе душу, которая стоит там, на Западе, подготовленную к этой миссии Запада, но которая еще несет в себе сильнейшие отзвуки древнего ясновидения. В Индии они давно отзвучали; на Западе еще были. Порыв души тянет к ним, но сознание не может. Такое настроение, как у Будды, в этих душах не могло возникнуть. Настроение Будды сказало бы: " Мы ввергнуты в мир страданий -- так освободимся от него! " Нет! западные души хотели нечто постичь из того, что было перед ними. В то, что было за ними, они не могли проникнуть, а в мире они имели только холодные, леденящие понятия. Представим себе такую душу, как душа Ферекида из Си-роса: он тот, кто последним мог взирать в то, что есть в элементарном мире. Но помыслим себе еще другую душу: она не может видеть, как элементы родждаются живыми из Кроноса; она не может видеть, что змеевидное существо Офионеуса начинает борьбу с верхними Богами. Но в образной форме она твердо знает, что оттуда что-то оказывает свое действие на мир внешних чувств. Она не провидит Кроноса, но видит то, что как его отображение переходит от Кроноса в чувственный мир: огонь, воду, воздух и землю. Она не видит, как с верхними Богами ведут борьбу нижние боги, как восстает змеиный бог Люцифер; но видит, как правят дисгармония и гармония, дружба и вражда. Любовь и ненависть видит она как абстрактные понятия; огонь, воду, воздух и землю как абстрактные элементы. Что теперь еще проникает в душу, это она видит, но что прежде видели современники - это сокрыто.

Представим себе такую душу, которая еще совсем находится в жизненности недавнего времени, но не может созерцать в духовном мире, которая может постигать только внешнее отображение; для нее сокрыто - в силу ее особой миссии - то, что прежде осчастливливало людей; с другой стороны, она от нового мира " Я" не имеет ничего, кроме нескольких понятий, за которые должна крепко держаться: это будет душа Эмпе-докла! Так стоит перед нами душа Эмпедокла, если мы хотим понять его внутреннее существо. Почти современником мудреца из Спроса был Эмпедокл; он живет позднее всего на две трети столетия, но душа его совсем иного склада. Она должна была перейти Рубикон от древнего ясновидения к абстрактному пониманию, свойственному " Я". Здесь мы видим, как сталкиваются два мира, как брезжит " Я" и направляется к своему осуществлению. Мы видим души древних греческих философов, которые были присуждены, чтобы первыми принять то, что теперь называют разумом, логикой; мы видим, как их души опустели, лишившись древних откровений. И в эти души должен был влиться новый импульс, Импульс Голгофы.

Таков был склад этих душ, когда воссиял Импульс Голгофы. Но они должны были жаждать нового наполнения - только тогда могли они понять его. Для индийского мышления почти нет переходного состояния, сравнимого с тем, что мы имеем у одиноких греческих философов. Поэтому индийская философия, которая сразу сделала переход к учению йоги, едва ли могла найти возможность перехода к Мистерии Голгофы. Греческая же философия подготовлена так, что она жаждет Мистерии Голгофы. Взгляните на гнозис, как он в своей философии домогается Мистерии Голгофы. На греческой почве возникает философия Мистерии Голгофы, потому что лучшие греческие души жаждали приятия Импульса Голгофы.

Надо иметь добрую волю, чтобы понять то, что произошло в ходе эволюции человечества. Тогда можно проследить нечто из того, что мы в праве назвать так: это есть словно призыв и отклик на поверхности Земли. Мы взираем на Грецию, мы взираем дальше - на Сицилию, смотрим в такие души, из которых Эмпедокл - особо выдающаяся, и мы слышим некий знаменательный призыв. Как можем мы его охарактеризовать? Что говорят такие души? Примерно так (заглянем в душу Эмпедокла): " Я знаю исторически о посвящении; я знаю исторически, что через посвящение в человеческие души входят сверхчувственные миры. Но теперь пришла другая эпоха.

Посвящение не может больше непосредственно ожить; душа человека вступила в другую стадию развития. Мы нуждаемся в достигающем " Я" новом Импульсе. Где ты, тот Импульс, который может стать на место прежнего посвящения, какого мы больше не можем пережить, - Импульс, который бы явил перед новым " Я" ту же тайну, которую заключало в себе древнее Посвящение? " И на это отвечает другой призыв, который идет с Голгофы: " Я мог, следуя Богам, а не людям, вынести на свет тайны мистерий и явить их перед всем человечеством для того, чтобы достоянием всего человечества стало то, что прежде пребывало в глуби мистерий! "

Как вопрос западного мира о новом разрешении мировой загадки, является нам то, что, к примеру, на юге Европы родилось в греческих душах. И как ответ, который может быть понят только на Западе, является нам великий монолог Бога, о котором мы говорили вчера в конце лекции и о котором будем говорить завтра.

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: