От мандата Неба до государственной машины

Пунше один плохой главнокомандующий, чем два хороших.

Наполеон Бонапарт

Теоретик, Первое, что приходит в голову при вопросе «Кто здесь власть? » это конечно же государство. «Особые отряды вооруженных людей», контролирующие территорию и население, и подчиняющиеся хорошо известным правителям, будь то конкретный человек (государь) или совещательный орган (вроде совета пятисот в Афинах). Долгие тысячелетия человеческой истории государства и в самом деле обладали всей полнотой властина своих территориях, и именно политическая власть была в те годы главным призом для враждующих группировок.

Так что нет ничего удивительного в том, что любая попытка подумать о сущности Власти все эти тысячи лет приводила к рассуждениям о Государстве. Государство существовало весомо и зримо, Власть же, контролирующая и эксплуатирующая это государство, по своему обыкновению скрывалась в тени. Разглядев в древних текстах то, что было скрыто от их авторов — места, где сквозь Государство проступает Власть, — мы сможем и в наши дни узнать о Власти кое-что новое.

J. Мандат Неба и Путь обмана _f Теория Власти в Древнем Китае

Теоретик. «Хитрый, как сто китайцев» — вы наверняка слышали эту популярную в конце XX века поговорку. Но почему именно сто китайцев, а не, к примеру, сто татар или сто евреев? Дело в том, что географическое положение Китая — огромной приморской ²⁸⁵ страны с благоприятным климатом* отгороженной от остального мира пустынями и горами, — способствовало формированию на его территории удивительно стабильного общества. В то время как и остальных частях света возникали и гибли целые цивилизации, создавались и разрушались мировые империи, Китай оставался все тем же Китаем — императорским, чиновничьим, аграрным, с вечными традициями беспрекословного подчинения нижестоящих вышестоящим и столь же вечной необходимостью интриговать²⁸⁵, чтобы продвинуться хоть на одну ступеньку повыше.

Приведем показательный пример стабильности китайского общества. Знаменитая китайская императрица ХГХ века Цыси начинала свою карьеру простой наложницей* но выбилась в первые лица государства, родив имератору официально признанного наследника. А вот что происходило в том же Китае за две с половиной тысячи лет до этого:

«Имея нескольких жен и от них — старших, уже взрослых сыновей, включая первенца Шзнь Шена, Сянь-гун в 672 г. до н. э. привез из у с new него п ох оба на жунов еще дву* пленных женщин, красавицу Ли Цзи и ее сестру; каждая из них подарила ему по сыну. Ли Цзи быстро стала любимой наложницей и сумела заставить правителя, хотя и не сразу, объявить наследником ее сына Си Цы. Для этого она прибегла к сложной многоходовой интриге...» [Васильев, 2000, с. 55].

Интрига включала в себя все типовые приемы борьбы с конкурирующими вассалами общего сюзерена: 1) отсылку старших сыновей от двора в пограничные провинции, 2) убеждение правителя, что старшие сыновья готовят против него заговор, 3) организацию и разоблачение покушения (яд), якобы подстроенного действующим наследником, с согласия остальных сыновей. В результате к моменту смерти Сянь-гуна все старшие претенденты на трон были либо убиты, либо вынуждены бежать, и Ли Цзи уже готовилась править от имени малолетнего наследника²⁸⁵. ^{286 287}

Как видите, пара тысячелетий — не срок для китайского искусства интриги!

Тысячелетия жизни по одним и тем же правилам не могли не сформировать соответствующие привычки, и если провести чемпионат мира по политической интриге, его победителем, скорее всего, окажется китаец. Так нужно ли удивляться, что именно сто китайцев являются мерилом хитрости и что первые дошедшие до нас открытия и изобретения в теории Власти были сделаны в Древнем Китае¹?

Читатель. А Вы не перепутали теорию с практикой? «Изобретения» — эго ведь что-то практическое, как лампочка Эдисона. Придумать новый способ интриги (например, притвориться умирающим и предложить вассалам выбрать преемника) — большое достижение для практика Власти. Но какие изобретения могут сделать теоретики?!

Теоретик. На этот вопрос в свое время хорошо ответил Уильям Оккам, обратившись к королю Германии Людвигу IV^{288 289 290} с известным предложением: «Защищай меня мечом, а я буду защищать тебя пером! » 1330 год, мрачное Средневековье — казалось бы, зачем королю защита какого-то писаки? А дело в том, что с 1322 года Людвиг находился в открытом противостоянии с Римской курией — папа Иоанн XXII требовал от него отречения в пользу конкурента, Фридриха III, а в 1324 году даже отлучил Людвига от церкви'. В этих условиях положение Людвига зависело не только от успехов на полях сражений, но и от поддержки тогдашних властителей умов — священников и монахов. Именно на этом фронте и сражался Уильям Оккам, сочиняя один за другим многочисленные трактаты и памфлеты с критикой папской власти. В результате одно из изобретений Оккама (пресловутая «бритва») до сих пор применяется в политических дебатах²⁹¹.

С похожей проблемой задолго до Людвига IV столкнулись завоевавшие Китай (царство Шан) захватчики из Чжоу. Победа в войне еще не означала победу в умах — требовалось убедить шанскую знать, что чжоусцы пришли всерьез и надолго. В результате усилий неизвестных нам теоретиков было сделано изобретение, и по сей день успешно работающее на любую власть:

«Одолевшие Шан в 1027 г до н.э. чжоусцы, стремясь легитимизировать свою власть в условиях собственной политической слабости и вынужденного заимствования едва ли не. всех цивилизационных достижений и соответствующих традиций у шанцев, отождествили шанских обожествленных предков с Небом, придав ему характер этически нейтральной и религиозно абстрактной божественной силы, и выдвинули идею о мандате Неба. Согласно этой доктрине Небо решает, кому, когда и за что вручить власть над Поднебесной» IВасильев, 2000, с. 45-36j.

Мандат Неба стал отличным ответом сразу на два вечных вопроса о Власти — почему в стране правит именно действующий монарх и как следует оценивать его правление? Правитель правит потому, что угоден Небу {а свергают его потому, что Небо передумало); и раз уж само Небо выбрало этого правителя, то существующая Впасть всегда наилучшая из возможных.

Конечно же столь выдающееся изобретение (сравнимое по полезности и очевидности разве что с изобретением колеса) было многократно повторено в другие времена и в других странах. Все мы слышали о «священном праве королей», «помазанниках божьих», все мы привыкли к обожествлению первых лиц государства. В наши дни это универсальное объяснение выражается в более циничной форме («Если ты такой умный, почему ты не 6о-гатый», «Кто сильнее, тот и прав»), не сильно меняющей основной смысл. Кто более других достоин Власти? Конечно же тот, кто ей реально обладает! Почему же тогда его свергли? Потому что он перестал быть достойным (согрешил перед Небом) — а вовсе не потому, что появилась более сильная группировка.

Практик. Не следует преуменьшать значение этого фактора! У рядового обывателя нет никаких оснований предпочесть одного политика другому — он вообще не знает, чем те занимаются, и знать этого не может. Так что «мандат Неба» — это такая «линейка», которая позволяет сравнивать политиков между собой. И если она удачная — то эффект ее использования может быть очень велик.

Теоретик. Еще бы не велик, Китай уже третье тысячелетие живет с этой «линейкой»! ²⁹² Но вот о реальном устройстве Власти «мандат Неба» сообщает даже меньше, чем ничего. Он дезориентирует правителя, создавая иллюзию незаменимости, и смещает фокус внимания историка с состава и сил противоборствующих группировок на всяческие знамения и знаки. Зато «мандат Неба» отлично обосновывает покорность любой существующей власти («Всякая власть — от Бога») и стремление держаться подальше от властных разборок («Небо решает, не я»), для чего, собственно, и был придуман. Как мы увидим в дальнейшем, даже среди выдающихся философов мало кто избежал искушения представить современную ему Власть в качестве абсолютного идеала². Ведь в противном случае правитель всегда мог предъявить свой «мандат Неба» в лиде конвоиров.

Читатель. Ну, если все изобретения в теории Власти такие, то невелика цена таким изобретениям. Как самого себя похвалить, уже захвативши Власть, любой может придумать, что Вы, кстати, сами же и признали. Но Вы упомянули еще и некие открытия. Чем они отличаются от изобретений и что же такого открыли во Власти древние китайцы?

Теоретик. Поясню разницу на практическом примере, из близкой к нам области — военного дела. Собрав большое количество людей и вооружив их холодным оружием, невозможно не совершить открытия: солдат, находящийся в строю, защищен лучше, чем оставшийся в одиночестве. Таково объективное, ни от кого не зависящее устройство нашего мира; в каком бы времени и в какой бы стране ни находился военачальник, первое» чему он учит солдат, — держать строй. Но какой именно строй? И вот тут наступает очередь изобретений: кто-то строится в фаланги, другой — в каре, третий предпочитает «клин» или «свинью».

Зная некое свойство окружающего нас мира, можно создать на его основе множество разных изобретений; но сначала это свойство нужно открыть, Некоторые такие свойства (битва в строю) достаточно очевидны; но многие другие запрятаны в нагромождении отдельных фактов, и обнаружить их весьма непросто. Так что вы правы, скептически относясь к изобретениям: открытия намного важнее. Зная устройство Власти, можно легко изобретать все новые способы этим устройством пользоваться. А вот знание самих изобретений, без понимания, как и почему они работают, ограничено: даже самый эффективный «прием» срабатывает не всегда, а только в определенных ситуациях, .

Открытие, совершенное древними китайцами в науке о Власти» больше похоже на сражения в строю, нежели на какой-нибудь бозон Хиггса. Оно достаточно очевидно, и многократно переот-крывалось другими исследователями; но вместе с тем оно столь же фундаментально, как и закол всемирного тяготения, Формулировка этого открытия в «Искусстве войны» лаконична, как и большинство древнекитайских мудростей: «Война — это путь обмана». Все мы сотни раз встречали эту фразу и относимся к ней примерно как к «Волга впадает в каспийское море»; поэтому потратим немного времени, чтобы раскрыть ее пропускаемый мимо ушей смысл.

Почему на войне так важен именно обман? Почему не муштра, новые вооружения, логистика — все то, что позволяет сделать свою армию более сильной? Потому что в условиях Древнего Китая (аграрная страна с сухопутными линиями снабжения) сражающиеся стороны находились в этом отношении в равных условиях: оружие, выучка войск, используемый транспорт были одинаковыми. Начиная с какого-то уровня, дальнейшее улучшение собственной армии оказывалось невозможным. Итог сражения двух примерно равных армий известен — «пиррова победа», военная катастрофа для обеих сторон. Единственный способ одержать настоящую победу заключался в том, чтобы напасть на ослабленного противника — не ожидающего удара, разделившего свои войска или вовлеченного в войну на два фронта. Но противник ведь не дурак и не будет себя ослаблять? Или все-таки будет?

Практика войн в Древнем Китае наглядно показала, что все-таки будет. Выдающиеся полководцы побеждали гораздо чаще, чем бездарные, и вовсе не по причине многочисленности своих армий. Слабым местом бездарных полководцев оказывались их собственные решения, принятые под влиянием ошибочных представлений о ситуации. Раз за разом они теряли врага из виду, разделяли свои силы или втягивались в войну на два фронта. Не потому, что не знали об опасности таких действий, а потому, что считали их ситуационно оправданными. Потому, что действовали исходя из имеющейся у них ошибочной информации.

Дезинформация вражеского полководца всегда намного дешевле (хотя и требует немалых усилий), нежели удвоение собственной армии. И когда по результатам сотен сражений китайским полководцам стало понятно, что обман работает, он сделался основным средством ведения войны. Шпионы, двойные шпионы, распускание слухов, обманные маневры — вот чем большую часть времени должен был заниматься настоящий китайский стратег, Вся эта деятельность имела смысл только потому, что в ее основе лежало объективное свойство Власти: решения во властной группировке принимает один человек, и принимает их на основе имеющейся у него информации, которая может быть неверн^ и может быть целенаправленно сделана неверной.

Решения сюзеренов могут быть ошибочны, и есть способы еде-латъ их ошибочными, — вот какую особенность Власти впервые открыли и подробно описали древние китайцы. Выраженное в двух словах, ото открытие осталось бы совершенно незамеченным (ну да, обман часто полезен, кто же этого не знает); заслуга китайских авторов состоит в том, что они проиллюстрировали свое открытие громадным числом сделанных на его основе шо-бретений.

Вот и пришла пора сказать похвальное слово изобретениям. Начнем с исторического анекдота, обнаруженного Харро фон Зенгером в предисловии к одной арабской книге:

«Мухаммед Али, или Али-Вей аль-Кабир (1728-1773), мамлюкский правитель Египта [с 1757( с 1770 султан)], в свое время заказал перевод сочинения Макиавелли „ Государь“ (II Principe) на арабский язык. Когда первые две главы были переведены, Мухаммед Али начал читать перевод. Прочтя главу, он воскликнул: „Я знаю гораздо больше хитростей, чем этот европейский эмир! " ' И немедленно повелел прекратить перевод Макиавелли » (Зенгер, 2004, т, 2, Введение].

Книга Макиавелли содержит много открытий, но мало изобретений (конкретных примеров интриг и «хитростей», применяемых в борьбе за власть). Для практически мыслящего человека принципы Макиавелли (вроде «опираться на страх, а не на любовь») звучат столь же абстрактно, как и «война — путь обмана». Ну да, полезно обманывать, полезно внушать страх; но как это делать? Не рассказываете на конкретных примерах — так, наверное, и сами не знаете?

В отличие от Макиавелли, китайская литература о Власти посвящена как раз конкретным примерам, благо сама жизнь порождала их в изобилии. В эпоху «Весны и осени» (с 770 по 476 г. до н. э.) в Китае враждовали между собой примерно 140 государств. К последовавшей за ней эпохе «Сражающихся Царств» (с 475 по 221 г. до н. э.) из них уцелело только семь, но это лишь увеличило число и кровопролитность последующих войн. Века непрерывных сражений за полное господство над Китаем^{293 294} содержали тысячи примеров военных хитростей и политических интриг, и сотни из них были перенесены на бумагу²⁹⁵.

Весь этот громадный материал до конца XX века был мало известен на Западе, да и в самом Китае существовал в виде множества разрозненных текстов. К счастью для нас, в 1972 году Харро фон Зенгер, работая аспирантом права на Тайване, услышал фразу: «Тридцать шестая стратагема самая лучшая — спастись бегством» — и пожелал разузнать, каковы же остальные 35. Сразу ответить на этот вопрос знакомые ему китайцы не смогли, интерес Зенгера перерос в исследовательскую работу, которая спустя 15 лет воплотилась в 1000-страничную книгу [Зенгер, 2004]. «Стратагемы» Зенгера — настоящая энциклопедия приемов интриги, и если вы, уважаемый читатель, предпочитаете общим рассуждениям конкретные примеры — лучшей книги вам не найти.

Что же изобрели древние китайцы, тысячелетиями сражаясь друг с другом за власть? Пройдемся по оглавлению зенгеровской энциклопедии, чтобы составить общее представление о характере этих изобретений. Вот первая группа стратагем, смысл которых (как мы надеемся) понятен из одних названий. «Осадить Вэй, чтобы спасти Чжао» (2)4 «В покое ждать утомленного врага» (4), «Грабить во время пожара» (5), «Сманить тигра с горы на равнину» (15), «Чтобы поймать разбойников, надо поймать главаря» (18), «Вытаскивать хворост из-под котла» (19), «Подменить колонны, не передвигая дома» (25). За всеми этими цветистыми названиями' скрывается, по сути, один и гот же прием — воспользоваться слабым местом противника. Если мы знаем такое место (вот он, пожар, уже горит) — нужно бить, если не знаем — создавать (подменять колонны). Но так ли просто узнать про слабости противника (не говоря уже о выкрадывании колонн из его дома)? Можно с уверенностью сказать, что нет: подобно стадным животным^{296 297 298}, человек Власти скорее умрет, чем покажет свои уязвимые места. Попытка выманить опытного противника «с горы» обычно натыкается на встречное и зачастую более убедительное приглашение на эту самую гору. Удар в слабое место действительно решает исход сражения; но в реальных ситуациях таких мест у противника, как правило, не видно.

Что делать в этом случае, подсказывает второй набор стратагем. Такие слабости нужно создавать. Как? Конечно же путем обмана! «Поднять шум на востоке — напасть на западе» (6), «Для вида чинить деревянные мостки, втайне вступить в Чэньцан» (8), «Скрывать за улыбкой кинжал» (10), «Сливовое дерево засыхает вместо персикового» (11), «Бросить кирпич, получить яшму» (17), «Ловить рыбу в мутной воде» (20), «Цикада сбрасывает золотой кокон» (21), «Потребовать прохода, чтобы напасть на Го» (24), «Притворяться глупцом, не теряя головы» (27), «Украсить засохшее дерево искусственными цветами» (29), «Открыть городские ворота»²⁹⁹ (32), «Нанести себе увечье» (34). Обман ценен не сам по себе, а лишь как средство спровоцировать противника на ослабление позиции — переброску войск, утрату бдительности, неподготовленную атаку. Если противник поддается на провокацию, возникающее при этом слабое место становится известно, и остальное, как говорят шахматисты, «дело техники». Если не поддается — ничто не мешает устроить другую, более хитрую провокацию.

Однако не будем забывать, что и противник владеет тем же искусством и может ответить на провокацию еще более изощренной провокацией (например, поддавшись на нее только для вида). Получить в борьбе с ним решающее преимущество можно за счет привлечения дополнительных участников, и этому искусству посвящена третья группа стратагем. «Убить чужим ножом» (3), «Наблюдать за огнем с противоположного берега» (9), «Дружить с дальними врагами против ближних» (23), «Сеять раздор» (33). Втравить в борьбу со своим противником другую властную группировку — вот это уже настоящая интрига* «властные шахматы», когда еще вчера самостоятельные игроки сами становятся фигурами на доске. Действуя чужими руками, сюзерен реализует китайский идеал политического «недеяния» — «сидя на горе, смотреть на драку тигров в долине» {нужно лишь заметить, что такое «сидение на горе» требует неустанных хлопот по дезинформированию и провоцированию «тигров»).

Приведем классический пример интриги по стратагеме 33, отличающейся некоторой оригинальностью³⁰⁰.

«...в романе-эпопее „Троецарствие³⁰¹ министр церемоний Ван Юнь задумывает стратагему, чтобы избавиться от жестокого и распутного военачальника Дун Чжо, стремившегося захватить престол, Ван Юнь договаривается с красавицей певицей и танцовщицей Дяочань о том, что она должна понравиться и Дун Чжо, и его приемному сыну, храброму, но недалекому воину Люй Ъу. Ван Юнь обещает отдать Дяочань молодому храбрецу, но отправляет ее к Дун Чжо. Естественно, что Люй Бу взбешен и обвиняет Ван Юня в коварстве, однако тот с невинным видом отвечает, что Дун Чжо лишь поинтересовался подарком и взглянул на красавицу, после чего, уверив, что сам передаст ее Люй Бу, увез артистку к себе. Оыв наложницей Дун Чжо, Дяочань постоянно стремится столкнуть своего хозяина с его приемным сыном. В конце концов ей это удалось, и Ван Юнь, устроив западню, заманил Дун Чжо во дворец, где тот и был убит Люй Бу» / Мясников, 2004).

Как видите, начав с достаточно очевидных приемов («грабить при пожаре» — чего уж проще), китайские правители постепенно развили искусство интриги до уровня многоходовых комбинаций. Отдельные стратагемы описывают еще более сложные и специализированные приемы, часто встречагощиеся в современной политической жизни. Стратагема «Бить по траве, чтобы вспугнуть змею» (13) — изобретение безадресного террора, беспокоящего скрытых врагов и вынуждающего их проявить себя. «Хочешь что-нибудь поймать *— сначала отпусти» (16) — изобретение «завоевания сердец» через демонстрацию уважения к побежденному противнику. Как показывает книга Зенгера, иллюстрирую-гцая стратагемы в том числе и современными примерами политической интриги, практически все известные ныне приемы интриги были не просто изобретены, но многократно проверены на практике и записаны в книги в Древнем Китае.

Казалось бы, при такой доступности знаний о сущности Власти и о приемах борьбы в Древнем Китае не должно было существовать наивных и неумелых политиков. Однако в любом примере успешного применения стратагем есть одна выигравшая сторона и одна, а то и несколько проигравших. Книжные знания, не подкрепленные практическими навыками и личными убеждениями, мало чем помогают в реальной жизни. Так, типовым сде^ нарием древнекитайского заговора было назначение правителем в наследники любимого сына вместо старшего, в связи с чем сторонники старшего сына (вокруг которого обычно и формировалась конкурирующая властная группировка) свергали действующего монарха. И как учитывали ото обстоятельство сами правители?

«Стоит еще раз обратить внимание, сколь легко и беззаботно чжоуские ваны (Ю-ван, Чжуан-тн, Хуэй-ван) поощряли любимых младших сыновей, регулярно тем самым наступая на одни и те же грабли. Казалось бы, уроки истории, уже всем известные, должны были учить. Но нет, не учили а {Васильев, 2000, С, 64 /.

Бее дело в том, что помимо развитой науки о Власти в Древнем Китае существовала намного более развитая официальная идеология (да-да, тот самый « мандат Неба», который наш уважаемый Читатель подверг уничтожающей критике), диктовавшая совершенно противоположные принципы поведения (верность долгу, верность правителю, следование правильному пути и т. д.). Правители вполне обоснованно рассчитывали на верность своих вассалов. Васильев (с. 75-76) приводит показательный пример из книги Цзо Чжуань: когда правитель Цзинь Ли-гун решил устранить¹ своего наиболее могущественного вассала, Ци Чжи, и объявил себя оскорбленным каким-то происшествием на охоте, все вассалы Ци Чжи потребовали от своего сюзерена немедленно атаковать Ли-гуна (т. е. использовать уже случившееся событие как часть стратагемы). Однако Ци Чжи заявил, что предан правителю и не сойдет с пути добродетели, после чего был убит, а его группировка — уничтожена. В этом случае, как и во многих других, мандат Неба оказался сильнее стратагем.

Итак, китайский вклад в теорию Власти включает в себя два выдающихся достижения: изобретение официальной идеологии («мандата Неба»), поддерживающей власть сюзерена¹, и открытие искусства интриги («путь обмана»), выразившейся в разработке многочисленных «стратагем». Свое первое законченное воплощение «стратагемы» обрели в книге Лю Сяна^{302 303 304} «Планы сражающихся царств». В этом тексте, представляющем собой скорее учебник, нежели исторический источник о соответствующей эпохе, в центр внимания было поставлено не умение сражаться, а умение составлять планы (те самые стратагемы), многоходовые интриги, призванные обманом ослабить противника или поставить его в неудобное положение. Тем самым на вопрос об источнике Власти (не прямым текстом, а через множество примеров) был дан однозначный ответ: Власть принадлежит тому, кто лучше других умеет интриговать*.

Практик. Ну и закончу этот раздел советом практическим: есть прирожденные интриганы, которые интригуют, как дышат. Но даже им нужно еще до начала интриги разобраться — а не есть ли именно такая интрига для данного конкретного сообщества вещь совершенно запрещенная? Одно дело предлагать «понюхать порошок» в богемной среде, совсем другое — в бюрократическом учреждении, дочь руководителя которого умерла от наркомании. Я уже говорил о том, что «общее» и «частное» — это разные понятия и их нужно тщательно разделять!

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: