ИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ В КНИГЕ О ЛИРИКЕ

 

 

Имя Л. Я. Гинзбур хорошо известно, в нашем литературоведении. Ее книги о творческом пути Лермонтова (1940), «Былом и думах» Герцена (1957), «О психологической прозе» (1971) привлекают широтой, охвата материала, проблемностью, сочетанием теоретического подхода с тщательным и тонким анализом художественного текста. Рецензируемая работа (первое ее издание вышло в 1964 году) посвящена русской лирике¹. Она охватывает вековой период истории русской лирической поэзии — от начала девятнадцатого столетия до десятых годов нашего столетия. В книге рассматривается лирическое творчество Рылеева, Пушкина, Баратынского, Лермонтова., Фета, Тютчева, Анненского, Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой, Блока, раннего Маяковского. Метод Л. Я. Гинзбург глубоко историчен, и это не внешний историзм комментария, пояснительной справки или хронологических сопоставлений — ее интересует самый литературный процесс, закономерности историко-литературного развития. Этим определяется и композиция книги, и ее внутренняя структура. Вот очень характерный пример. Глава «Поэзия действительности» в основном посвящена реалистической лирике Пушкина. Завершается она разделом о позднем Лермонтове как наследнике и преемнике Пушкина (творчество Лермонтова-романтика, рассматривается в главе «Проблема личности»). «В 1839-41-х годах решающее значение для лирики Лермонтова... приобретает традиция зрелого Пушкина, — пишет Л. Я. Гинзбург, — стихи Лермонтова 1840-1841 годов не похожи на последние стихи Пушкина (похожи бывают только эпигоны). Дело не в сходстве отдельных стихотворений, а в близости метода..Группа поздних стихотворений Лермонтова, возникших на новой основе... вероятно, должна была оказаться зерном будущего развития, оборвавшегося гибелью поэта» (Стр. 233). Под этим углом зрения рассматриваются далее стихотворения Лермонтова «Родина», «Пророк», «Завещание». А от Пушкина и Лермонтова протягиваются нити к лирике Некрасова — именно о ней идет речь на заключительных страницах главы.

Когда историк литературы изучает повествовательную прозу или драматургию, ему сравнительно нетрудно установить связь романа, повести или драмы с временем, с эпохой

 

84

В лирике же эта, связь гораздо сложнее, опосредствованнее; она порой с трудом улавливается (хотя всегда существует) и с еще большим трудом формулируется. В книге Гинзбург привлекает умение проследить тонкие и сложные связи истории и лирики, путь от жизни к лирической поэзии — долгий и отнюдь не простой. В книгу вводится обширный «внелирический» материал: здесь и социально-политическая проблематика, и вопросы философии, этики, эстетики, и данные общественной психологии. Но материал этот — не вставки, не фон. Он «работает на лирику», он действительно необходим: обнажаются кровеносные сосуды, питающие лирику. Мы не только еще раз убеждаемся в том, что жизнь определяет лирическую поэзию, но и воочию видим, как это происходит, как политическое, философское, этическое превращается в художественное, становясь поэтической мыслью, строем образности, композицией, законом словоупотребления. В этом смысле большой интерес представляет глава «Проблема личности», в которой дан анализ романтической поэтики, основывающейся на превосходном понимании романтического мироотношения вообще.

В поле зрения исследовательницы вовлекаются не только поэтические вершины. Внимание к развитию литературы как процесса побуждает ее изучать и творчество таких поэтов, которые стали достоянием истории литературы, но не существуют для современного читателя как живое эстетическое явление. Обосновывая принципы отбора материала для главы «Поэзия мысля», Л. Я. Гинзбург резонно замечает, что поучительны для нас не только великие достижения, но и, неудачи: например, неудачные попытки поэтов-любомудров создать новую философскую лирику (стр. 6). Поучительное явление представляет собой и литературная судьба Бенедиктова: она свидетельствует о том, что отсутствие подлинных социальных ценностей и подлинной поэтической мысли приводит даже одаренного писателя к эклектической вульгаризации чужих концепций, к безвкусице и эстетике мещанства.

Материал книги по главам в общем расположен в хронологической последовательности, но это отнюдь непревращает ее в очерк истории русской лирики. Автор вовсе не стремится к исчерпывающему освящению творчества каждого поэта и всего литературного процесса. Л. Я. Гинзбург ставит перед собой задачу рассмотреть ряд проблем теории лирики в их исторической перспективе. Перед нами исследование с резко выраженным теоретическим уклоном. Работа по-настоящему актуальна, ибо в ней ставятся теоретические проблемы, жи-

 

85

вые для нашей литературной современности: они настойчиво выдвигаются развитием современной лирической поэзии и находятся в центре внимания нашей литературной науки.

В данной рецензии не представляется возможным рассмотреть всю богатую теоретическую проблематику книги Л. Я. Гинзбург. Остановлюсь поэтому на двух проблемах, которые кажутся особенно существенными и очень мне близки. Я имею в виду проблему форм выражения авторского сознания и проблему реализма в лирике.

Всякий, кто более или менее внимательно следил за нашей литературной периодикой, обратил внимание на то, что в течение длительного времени на страницах газет и, журналов проходили дискуссии о лирическом герое. Теоретический уровень их был, как правило, невысок. Противники этого понятия полагали, что оно ведет к отрыву лирики от жизни; при этом они молчаливо и не всегда осознанно исходили из мысли о тождестве лирики и самой жизни. Защитники понятия лирического героя справедливо указывали, что в лирической поэзии, как и вообще в искусстве, жизнь отражается не зеркально: она подвергается изменению, которое определяется мировоззрением поэта, его отношением к действительности. Собственная жизнь, биография, внутренний мир служат для лирического поэта исходным материалом, который должен подвергнуться обработке, чтобы обрести общее значение и стать поэзией. Из этих бесспорных положений, однако, делался часто ошибочный вывод о том, что лирический герой — обязательная принадлежность лирической поэзии, что он есть в творчестве любого поэта-лирика.

Повторявшиеся дискуссии не вносили ничего существенно нового в постановку и разрешение проблемы, да и самые дублирующиеся результаты были не очень-то богаты. Происходило это из-за печального разрыва между литературной критикой и историей классической литературы: они и до сих пор во многом находятся на разных теоретических уровнях — в частности, в понимании лирической поэзии. То, что составляло предмет ожесточенных и во многом бесплодных споров на страницах газет и журналов во время дискуссий о лирическом герое, было уже решено в историко-литературных работах группы наших ученых (Ю. Н. Тынянова, Д. Е. Максимова, Н. Л. Степанова). Особенно много сделала для решения проблемы автора в лирике Л. Я. Гинзбург. В рецензируемое книге она в известной мере подвела итог, сводя воедино то, что было рассеяно в отдельных ее статьях, печатавшихся разных сборниках. Уже во вступлении, определяя исходные

 

86

позиции, Л. Я. Гинзбург указывает, что под унифицированную категорию лирического героя у нас нередко подводятся многообразные способы выражения в лирике личности поэта, — тогда как лирический герой является только одной из возможностей, и она не должна заслонять от нас все другие. Л. Я. Гинзбург возвращается к этому вопросу в главе «Проблема личности». Принципиально важным является следующее место: «Термином лирический герой несомненно злоупотребляли. Под единую категорию лирического героя подводятся самые разные выражения авторского сознания, тем самым стирается их специфика, ускользает их познавательный смысл. В подлинной лирике всегда присутствует личность поэта, но говорить о лирическом герое имеет смысл тогда, когда она облекается некими устойчивыми чертами — биографическими, сюжетными» (стр. 155).

Это место звучит теперь особенно актуально. Споры о лирическом герое утихли, он превратился в достоянию массовой литературоведческой продукции, популярных книг и методических пособий и, как нередко бывает в таких случаях, стал утрачивать признаки термина. Между тем лирический герой — это единство личности, не только стоящей за текстом, но и воплощенной в самом поэтическом сюжете, ставшей предметом изображения, — причем образ его не существует, как правило, в отдельном, изолированном стихотворении: лирический герой это обычно единство если не всего лирического творчества поэта, то периода, цикла, тематического комплекса. На примере творчества Лермонтова, Блока, Маяковского Л. Я. Гинзбург конкретизирует эти общие положения. В то же время она характеризует и другой способ выражения авторского сознания, при котором поэт присутствует в своем творчестве как известный взгляд на действительность (призма, через которую преломляется мир), но не становится главным предметом изображения (творчество Пушкина, Фета, Тютчева). Мне кажется, что дальнейшее изучение этой формы выражения авторского сознания должно привести к плодотворным результатам.

Важное место в концепции лирической поэзии, создаваемой Л. Я. Гинзбург, занимает проблема «лирика и реализм». Прошедшие у нас за последние десятилетия дискуссии о реализме оказались весьма полезными, они дали много и для развития литературной теории, и для совершенствования приемов литератур кого анализа. Но был в этих дискуссиях один немаловажный недостаток: проблемы реализма ставилась преимущественно на материале повествовательной прозы, а

 

87

результаты, полученные таким образом, выводились за пределы эпического рода и накладывались на материал лирики и драмы. Л. Я. Гинзбург исходит из совершенно правильной предпосылки: самая проблема реализма применительно к лирической поэзии должна быть как-то заново поставлена. Механическое перенесение признаков реализма на лирику приводит лишь к упрощению вопроса. А между тем понятно, что обойтись при рассмотрении лирики вообще без этого понятия невозможно.

Речь тут, мне кажется, должна идти в первую очередь о подвижности соотношения познавательного и нормативного начал. Оно меняется не только исторически — при переходе от дореалистических методов к реализму, но и в пределах синхронного среза. Так, даже в системе родов реалистической литературы лирика занимает особое место: она в гораздо большей степени, чем эпос и драма, включает в себя нормативное начало. Обращаясь к лирической поэзии, читатель ищет прямого персонифицированного изображения добра — такого изображения, с которым он мог бы себя отождествить.

В исторически первой реалистической системе, сложившейся в русской лирике, сохранение ведущей роли нормативного начала особенно наглядно. «Пушкин почти всегда любил то, о чем писал, и делал прекрасным все, к чему прикасался», — замечает Л. Я. Гинзбург (стр. 212). Для лирики это совершенно справедливо, но уже применительно к «Евгению Онегину» требует известных ограничений — так что оговорочное «почти» здесь очень весомо. Современники-романтики не случайно не принимали первой главы пушкинского романа; восприятие же принципиально новой пушкинской лирики проходило гораздо менее болезненно.

Л. Я. Гинзбург показывает, как складывается в лирике Пушкина, начиная с середины 20-х годов, реалистический метод, складывается медленно, постепенно, без крутой ломки («Под небом голубым страны своей родной»), достигая огромной силы в таких принципиально важных вещах, как «Пора, мой друг, пора», «Вновь я посетил» и, наконец, в «Памятнике».

Общеэстетическое разграничение реалистической лирики и реалистического эпоса (романа) по преобладанию нормативной или познавательной функций, естественно, нуждается в продолжении на иных уровнях: форм художественного обобщения, субъектной структуры, специфики слова. Последний уровень привлекает исследовательницу по преимуществу.

 

88

Л. Я. Гинзбург уделяет много внимания проблеме поэтического языка, изменению самого содержания этого понятая в ходе развития лирики XIX — XX-веков. Она показывает, как русская лирика все больше и больше раскрывалась словам, не принадлежащим к поэтическому словарю, эстетически не предрешенным носителям явлений бесконечно многообразного мира. «Поэтичность слова не обеспечивалась теперь навыками, иногда вековыми, не приходила готовой из отстоявшейся стилистической системы; ее порождал контекст. Поэт стоял теперь перед трудной задачей превращения «дикого» слова в новый «нервный узел» мгновенно возникающих и безошибочно действенных лирических ассоциаций», (стр., 15). Все это и верно, и ново, и сказано очень точно. Интересна в этой связи постановка вопроса о «прозаизмах», об изменении их роли в поэзии. Мы видим, как постепенно в процессе исторического развития лирики прозаизмы из особого явления стилистики, из вкраплений в поэтическую речь превращаются в основу поэтической лексики, в которую теперь вкрапливаются «поэтизмы». Но роль этих традиционно поэтических слов в современной лирике Л. Я. Гинзбург склонна, по-моему, преувеличивать. Она пишет: «...едва ли можно указать такую лирическую систему (вплоть до наших дней), в которой традиционные образы не играли бы роль смысловых рычагов, поворачивающих остальной словесный материал» (стр. 212). Я думаю, что эта мысль нуждается в коррективах, ибо не вполне точно отражает и состояние современной лирической поэзии, и тенденции ее развития. Сложность проблемы обнажается, когда мы переходим от лирической системы в целом к ее микроэлементу — отдельному стихотворению, которое вообще может обходиться без «поэтизмов». Л. Я. Гинзбург сама показывает это на примере стихотворения. Мандельштама («Мы с тобой на кухне посидим»). Правильнее было бы говорить о превращении «поэтизмов» в элемент текста, имеющий общее со всеми другими элементами, а не «ключевое», значение. Этот процесс, мне кажется, характерен для всей современной лирической поэзии. Вероятно, вопрос нуждается в дополнительном изучении на широком материале.

Исследование Л. Я. Гинзбург — книга поисков и книга итогов. Она будет интересна и полезна читателям с различной подготовкой и различными запросами. Специалисту-филологу она ответит на возникающие перед ней вопросы теории; аспиранта и студента она введет в самую гущу проблем современного литературоведения; учителю-практику, готовящемуся к уроку в старших классах, она даст превосходные

 

89

образцы анализа лирических стихотворений. И всех без исключения читателей она порадует единством непосредственно-эмоционального восприятия лирики и аналитического подхода к ней, для всех эта -книга будет школой требовательной мысли и подлинного вкуса.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Впервые: Проблема автора в художественной литературе, Ижевск, 1974. С. 225 — 230.

1. Гинзбург Лидия. О лирике. Изд. 2-е, доп. Л., 1974. Далее цит., по этому изданию с указанием страниц в тексте.

 

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: