Слова Святого Апостола Павла

(Евр. 13, 7)

         Повинуясь заповеди Апостола Христова, обозреваю земное поприще почившаго в Бозе Архипастыря; иду за ним по всем стезям его жизни; восхожу вместе с ним на высоту и нисхожу долу, – и что вижу? Везде вижу следы особеннаго промысла Божия, ознаменовавшаго себя в жизни почившаго разительною противоположностию путей своих. С одной стороны, представляется в ней необыкновенная высота сана и звания, о коей почивший большую часть жизни своей не мог и помышлять; с другой – ряд тяжких недугов, кои, казалось, навсегда устранены были самою крепостию его телосложения. Если кто, то он, подобно Давиду, не обинуясь, мог сказать о себе: «мал бых в братие моей, и кто возвестит Господеви моему? Сам Господь, Сам услышит; и посла Ангела Своего и взят мя» (Псал. 108, 1). Если кто, то сей же пастырь мог взывать потом ко Господу словами Давидовыми: Спаси мя, Боже, яко внидоша воды до души моея (Псал. 58, 1). Одержаша мя болезни смертныя (Псал. 17, 5). Пострадах и слякохся до конца (Псал. 37, 7). Изсше, яко скудель крепость моя; язык мой прильпе гортани моему (Псал. 21, 17); свет очиею моею и той несть со мною (Псал. 37, 11). В персть смерти свел мя еси (Псал. 21, 16)!

При такой разительной противоположности земнаго жребия своего почившему надлежало иметь сугубую силу духа: одну – дабы не покинуть под неожиданною высотою сана и звания своего, другую – дабы мужественно перенести тяжесть столь же неожиданнаго, как и продолжительнаго недуга. И, благодарение Господу, он имел эту сугубую силу! Златый кидар Первосвятителя ничем не помрачен на главе почившаго; ложе многострадального Иова ни разу не огласилось воплем ропота и малодушия. В мрачные дни печали, как и в светлые дни радости, являлась одна и та же вера, николиже сумнящаяся, и одна и та же любовь, николиже отпадающая (1 Кор. 13, 8). И вот, братие, урок, который, можно сказать, сам собою выходит для всех нас из гроба сего – урок веры и терпения, смирения и преданности Богу!

Как бы желательно было, чтобы поучительный урок сей изложен быть теперь пред нами одним из тех лиц, коим известны все события в жизни почившаго пастыря, пред коими раскрылись тайны его души и сердца! Но поелику печальный жребий Священнодействия слова возлег на нас, кои не можем похвалиться подобным знанием и кои вообще способнее удивляться путям Божиим в жизни человеческой, нежели изображать их словом человеческим, то, воодушевившись силою заповеди Апостольской, повелевающей поминать наставников и пастырей, сделаем, что можем: пройдем кратко в духе веры и любви по пути жизни почившаго. Таким образом, он сам, несмотря на сон смертный, еще раз – деяниями своей жизни – будет для нас учителем и наставником.

Не без причины замечают, что у людей с особенным предназначением свое младенчество окружено бывает нередко знаменательными событиями. Если бы не кратость времени, то и мы могли бы рассказать вам о подобных событиях из самых ранних дней жизни почившаго пастыря, таких событиях, кои невольно привели бы вам на память дивную судьбу Самуила когда он, еще, будучи отроком, привитал в скинии свидения. Кто бы, например, мог вообразить, что он еще младенцем не раз был приносим родителем своим во храм и во время утренних молитвословий мирно почивал у самаго подножия Престола Божия? Между тем, да послужит сие к успокоению тех, коим судьба почившаго может казаться исполненною резких внезапностей. Нет, судьба возлюбленной невесты Христовой Церкви Святой, коея он был Первосвятителем, никогда не может подлежать случаю и внезапности. Кто стяжал не сребром и златом, а бесценною Кровию Своею, Тот не воздремлет, ниже уснет, храняй ее. Яко всеведущий, Он знает, когда нужно послать в Первосвященники ея Аарона, когда Финееса, когда Ездру, когда другаго кого-либо из сынов Пророческих и заранее Сам уготовляет избранных на дело служения пастырскаго.

Справедливость требует сказать одно то, что большая часть жизни почившаго была подобна рекам, кои долго текут между берегами пустынными, доведомые немногим, хотя обилием вод своих могли бы служить на пользу целых стран. В самом деле, что видим мы? В начале (и не малое время) пастырь небольшаго словеснаго стада, наставник в незнаменитом, хотя важном по своему назначению, вертограде наук; потом Предстоятель собратий по званию, потом блюститель порядка и благочиния церковнаго, потом муж совета в управление епархиальном, потом истолкователь закона и нравственности для благороднаго юношества – вот разные виды служения, среди коих протекла большая часть жизни почившаго! Служения не именитыя, если сравнивать их с последующими, но именно такия, на коих можно было собрать драгоценный запас всякого рода опытов из жизни человеческой, ознакомиться со всеми нуждами Церкви, пастырей и пасомых, дабы потом, по примеру Святого Павла, быть всем вся (1 Кор. 9, 22). Самая строгая справедливость требует сказать при сем, что каждое из мест, на кои становился почивший, тотчас возвышалось от лица его и обращало на себя внимание: не только пасомые сим пастырем, не только собратия по званию, не только начальники и Архипастыри, самые иноверцы почитали его одним из редких людей своего края.

Да послужит и сие в урок и утешение тем, кои позволяют себе малодушно сетовать на невысокую долю своего звания и служения. Человек истинно достойный виден во всяком звании, высок на каждом месте. И стократ лучше, когда человек выше места, нежели когда место выше человека.

Между тем, будущая судьба почившаго, несмотря на всеобщее уважение к нему, все еще оставалась под крепкою печатию: и печать сия могла вскрыться не прежде, как после ужасной бури, потрясшей страну им обитаемую из края в край. Вы знаете, откуда пришла, как разразилась и чем окончилась эта буря. Для нашей цели довольно сказать, что Святая Церковь вместе с Отечеством вышла из кровавой борьбы с новою силою и новою славою. Отторгнутая превратностию времен древняя обитель Почаевская возвращается в состав родной иерархии… Среди столицы умиренной Польши, в знамение первобытнаго духовнаго союза, водружается кафедра православнаго Святителя.

В сие-то время, когда так нужны были бодрые и благие делатели в вертограде Церкви, почивший в Бозе пастырь, как бы по особенному мановению свыше, оставляет навсегда жизнь среди мира и всецело посвящает себя на служение Церкви в звании иноческом. Казалось, что это была пристань после треволнений моря житейскаго: между тем, здесь, в этой пристани и началось для него великое и разнообразное плавание духовное.

Зная отличныя достоинства почившаго, пастырь Церкви Волынской немедля поемлет его себе в сотрудники в деле благоустроения своей обители Почаевской. Недолго по времени продолжалось это Святое сотрудничество; но следы и плоды его останутся навсегда. Одни из средств к благосостоянию Лавры угаданы и открыты, другие обновлены и усилены, третьи очищены и облагорожены, и все направлены к надлежащей цели.

Скоро открылось для почившаго другое, высшее и труднейшее поприще, на коем надлежало уже не содействовать только и усовершать, а полагать основание, подавать пример и руководить всех и каждаго. Для новоустрояемой Церкви Варшавской потребовался первый Святитель. Все чувствовали важность новаго поприща; все желали будущему делателю успеха на нем. Но кто сей избранник, имеющий явиться с знамением мира и любви от лица Церкви Всероссийской к Церкви Польской? Почивший, по самой недавности новаго звания своего, казался далее других от сего Святаго, но многотруднаго посольства. И вот, сверх чаяния и его и других, оно поручается не иному кому, а ему именно, так что он еще тогда мог со всею точностию приложить к себе слова Святаго Давида: мал бых в братие моей; и кто возвестит Господеви моему? Сам Господь, Сам услышит. И посла Ангела Своего и взят мя.

Зрелище умилительное! Тот, кто так недавно оставил суету мирскую и весь шум градов, ища покоя душе своей под кровом Святой обители, внезапно должен взять на рамена свои тяжесть звания Святительскаго и явиться представителем целой Церкви Православной. Где явиться? Не среди обыкновеннаго града, а посреди величавой столицы, которая, вследствие несовершенно прошедшаго еще недуга, готова была, по выражению Пророка (Исаия 17, 20), свет назвать тьмою, а тьму светом. Сколько требовалось опытности, прозорливости, терпения и великодушия, чтобы только благоуспешно начать, не говоря уже благополучно кончить дело свое! Надлежало, подобно Неемии, одною рукою созидать стены Сиона, а другою отражать наветы противных (Неем. 4, 17). Почивший умел скоро найти тайну победы: потому что искал ее не в темных глубинах мудрости мирской, а в Евангелии и собственном сердце. Вместо того чтобы действовать силою, он начал действовать любовию; и любовь произвела то, чего никогда не могла бы сделать сила. Не прошло года, и те, коим православный Архипастырь казался опасным пришельцем, с радостию признали в нем не только достойнаго Святителя, но и мудраго для них самих советника, и любвеобильнаго помощника, и кроткаго миротворца. Удивительно ли после сего, если державный взор Монарха так часто и с такою любовию начал обращаться на того пастыря, который умел победить столько трудностей и заслужить уважение даже от взыскательных сынов Церкви Западной? Успехи служения его были радостию и честию для всей Церкви Православной, для всего Отечества; и если бы он не сделал ничего более, то за одни труды его для Церкви Варшавской, коея он был основателем и украшением, имени его следовало быть вписанным между именами Святителей – приснопамятных.

Между тем, и здесь не конец подвигам. Явится еще раз Ангел и еще раз и столь же неожиданно возьмет его своего места и поставит на новом, высшем. Этот Ангел, как и прежде, был Помазанник Божий, коего сердце, по уверению Пророка, выну в руце Божией (Прит. 21, 1). Он рек державным гласом Своим; и жезл Первосвятительства, который не без труда носили Гавриилы, Амвросии, Михаилы, Серафимы, переходит в руки почившаго!.. Назначение высокое! Но можно ли было без тяжкой борьбы душевной принять на рамена свои тяжесть пастыреначальства, к духовному попечению и надзору коего принадлежит, можно сказать, вся Церковь Православная? Может быть, сто крат почивший взывал в душе своей ко Господу: «и кто есьм аз, Господи, яко возглаголил еси тако о рабе Твоем»?

Но, покорный судьбам Промысла, он, хотя уже с ослабевшими от трудов и недугами силами, бодрственно является на новой духовной страже. И как начинает ее? Как бы бдел и подвизался еще только в первый раз. На что не обратилось тотчас его пастырское внимание и попечительность, начиная от сего храма и сей обители? Кому из слышавших не памятны те умилительныя чувства, коими исполнено было первое слово его к сему граду, при вступлении на паству? С каким усердием спешили в тот храм, где совершал он богослужение, окруженный не столько величием своего сана, сколько доблестию пастыря – отца? На чьей главе из присутствовавших во храме, как бы она ни была проста и мала, не опочивало его благословение?

Утешаясь таковыми действиями пастырскими, невольно вспоминали многие, что маститый предшественник его, как бы в духе прозрения духовнаго, не другому кому, а ему единственно, вскоре по посвящении его во Епископа Варшавскаго, преподал в отеческое напутие и свой златый кидар и свой жезл Первосвятительский. И так благоуспешно действовано при здравии уже полуразрушенном, с силами, видимо оскудевающими от недуга! Сколько бы еще можно было после сего ожидать от дальнейшей пастырской деятельности почившаго, если бы ему дано было раскрыться пред последнею паствою своею вполне и окончить поприще свое подобно другим? Но елей жизни видимо и быстро оскудевал в светильнике от самой яркости прежнаго светения. Немощная плоть не могла постоянно и до конца следовать за порывами и напряжением духа бодраго и неусыпнаго. Наступило последнее поприще болезней и злостраданий.

Что сказать о нем? Сожалеть и печалиться или паче благодарить и за него Господа? При одре болящаго нельзя было не совоздыхать, а при гробе почившаго не только можно, но и должно возблагодарить и утешиться духом. Почему? Потому что для поврежденной грехом природы нашей болезни и недуги вообще суть одно из действительнейших средств к очищению и освобождению из-под владычества плоти и крови, так что, как говорит Святой Павел, аще и внешний человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни (2 Кор. 4, 16). Для тех даже, в коих положено уже твердое основание к добру, кои провели жизнь в посильном исполнении заповедей Божиих, кои за свои труды и верность законы и совести удостоились дарований духовных, даже для таковых людей болезни, самыя тяжкие, никогда не составляют излишества, а напротив, служат нередко вместо того Крещения огнем, о нужде коего для нашего духовнаго пакибытия засвидетельствовал Предтеча Христов, когда вещал ученикам своим о Спасителе: Той вы крестит Духом Святым и огнем (Матф. 3, 11).

Дано было испытать и пойти Крещение огнем и почившему в Бозе пастырю. Не о днях и неделях, а о целых последних годах жизни своей он мог, подобно Апостолу, сказать: сами в себе осуждение смерти имехом (2 Кор. 1, 9); то есть, мы чувствовали уже над собою приговор к смерти и видели как бы по частям его исполнение. И для чего чувствовали и видели это над собою? Да не надеющееся, как изъясняет Апостол, будем на ся. Но на Бога, восставляющаго мертвыя (там же). И, действительно, у почившаго, особенно в последние месяцы недуга, все надежды видимо перенесены были от людей к единому Богу и постоянно было в виду восстание уже не с одра болезни, а из утробы земной – в день всеобщаго Воскресения. Было, было от чего поколебаться самому твердому духу! Но, благодарение Господу! Проникнутый живою верою дух почившаго пребыл тверд! Когда другие ободряли его надеждами на земли, он возводил очи к небу. Когда окружающие изъявляли скорбь и сожаление, он если не языком и устами, то взором вещал: аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим (Иов. 2, 10)? Буди имя Господне благословенно во веки (там же 1, 21)! Таким образом, одр болящаго был поучителен не менее кафедры проповедующаго.

Но вот, наконец, и поприще недуга кончено! Ветхое рубище плоти сложено навсегда! Мрачныя врата смерти пройдены! Остается бессмертному духу явиться пред Престолом вечнаго Судии и дать отчет о приставлении домовнем…

Да, братие мои, определено есть, скажем и мы словами Святого Павла, определенно есть человеком единою умрети, потом же суд (Евр. 9, 27), суд уже не человеческий, часто неправильный и всегда неполный, потому и не имеющий решительных последствий, а суд Божий, проницающий сердца и утробы, взвешивающий самое не содеянное (Псал. 54, 12) наше, коего следствием потому для человека есть или жизнь и блаженство вечное, или отвержение и мука нескончаемая. Кто бы из нас мог устоять на суде сем, если бы о страну Судия не было за нас всемогущаго Ходатая и Заступника, Единороднаго Сына Божия, с Его всепримиряющим Крестом и всеочищающею Кровию? Да вознесутся же к Сему Божественному Ходатаю молитвы от всех и каждаго из вас, братия, о упокоении души почившаго Архипастыря и об отпущении вольных и невольных его грехопадений! Да помолится от сердца каждый: ибо почивший, яко пастырь града сего, не о себе токмо, но и о каждом из вас должен свидетельствовать на суде Божием!

Гряди с миром, доблий подвижник вертограда Христова, в последний путь твой! Приложись к сонму Святителей, украшающих собою и служением своим державный град сей! Возвести им, что Православная Церковь Российская, утверждаясь на краеугольном камени веры в Единороднаго Сына Божия, стоит непоколебимо и восходит от силы в силу!

А мы, братия мои, препровожая в недра земли гроб сей, возьмем от него в напутствие себе на всю жизнь если не что другое, то память о нашей смерти: ибо нет сомнения, что давно растут, а может быть, уже и под рукою секущаго те древа, из коих будет устроен и наш гроб. Аминь.

 

Александр Рожинцев

4 марта 2016 года

Святой град Тихвин

 

⇐ Предыдущая1234

Поделиться: