О проповеди старца Иннокентия

«Старец Иннокентий обвел толпу строгим взглядом.

Не дело человеков знать времена и сроки, сказал он. Каких еще дат ждете вы, когда всякий христианин должен быть готов к концу ежечасно? Даже самые юные из здесь стоящих проживут не более лет семидесяти, ну, может быть, восьмидесяти. (Юные заплакали.) И никого из тех, кого здесь видите, через сто лет уже не будет. Велика ли эта отсрочка в сравнении с вечностью? Потому (старец посмотрел на юных) говорю вам: плачьте о своих грехах. Но главное – бодрствуйте и молитесь. И радуйтесь, что обрели еще одного молитвенника о душах ваших. И прощайтеся с Арсением, яко обретаете Амвросия.

После сказанного старец Иннокентий повел Арсения к игумену. По обычаю монашеское имя выбирали на ту же букву, с которой начиналось мирское. И Арсений уже знал, какое имя ему будет предложено, и любовался им в глубине своей души.

Мы выбираем тебе имя в память святителя Амвросия Медиоланского, сказал старец Иннокентий. И наслышаны – так уж оно всегда получается – о твоем преданном друге, произносившем это имя на иной лад. Пусть это имя в правильном произношении будет воспоминанием и о твоем друге. Сколько же жизней ты будешь проживать отныне одновременно?

По благословению архиерея игумен утвердил новое имя Арсения. Через семь дней строгого поста Арсений был пострижен»

 

О времени в монастыре

«Не ищи меня среди живых под именем Арсений, но ищи меня под именем Амвросий. Так сказал Амвросий Устине. Помнишь ли, любовь моя, мы говорили с тобой о времени? Здесь оно совершенно другое. Время более не движется вперед, но идет по кругу, потому что по кругу идут насыщающие его события. А события здесь, любовь моя, связаны преимущественно с богослужением. В первый и третий часы каждого дня мы поминаем суд Пилата над Господом нашим Иисусом Христом, в шестой час – Его крестный путь, а в девятый час – крестное страдание. И это составляет суточный богослужебный круг. Но каждый день недели, подобно человеку, имеет свое лицо и свое посвящение. Понедельник посвящен бесплотным силам, вторник – пророкам, среда и пятница – воспоминанию крестной смерти Иисуса, суббота – поминовению усопших, главный же день посвящен воскресению Господню. Все это, любовь моя, составляет седмичный богослужебный круг. А самый большой из кругов – годовой. Он определяется солнцем и луной, к которым, я надеюсь, ты ближе, чем все мы здесь. С движением солнца связаны двунадесятые праздники и дни памяти святых, луна же говорит нам о времени Пасхи и зависящих от нее праздников. Я хотел тебе сказать, сколько времени уже нахожусь в монастыре, но, знаешь, что-то не соберусь с мыслями. Я этого, кажется, уже и сам не понимаю. Время, любовь моя, здесь очень зыбко, потому что круг замкнут и равен вечности. Сейчас осень: это, пожалуй, единственное, что я могу сказать более или менее достоверно. Падают листья, над монастырем несутся тучи. Едва не цепляют за кресты.

Амвросий стоял на берегу озера, и ветер покрывал его лицо мелкими брызгами. Он смотрел, как вдоль стены к нему медленно приближался старец Иннокентий. Ноги старца скрывала мантия, и оттого не было видно его шагов, так что нельзя было даже сказать, что он шел. Он – приближался.

Монастырское время действительно смыкается с вечностью, сказал старец Иннокентий, но не равно ей. Путь живых, Амвросие, не может быть кругом. Путь живых, даже если они монахи, разомкнут, ведь без выхода из круга какая же, спрашивается, свобода воли? И даже когда мы воспроизводим события в молитве, мы не просто вспоминаем их. Мы переживаем эти события еще раз, а они еще раз происходят.

Сопровождаемый вихрем желтых листьев старец прошел мимо Амвросия и скрылся за изгибом стены. Берег у стены вновь стал безлюдным. Подчеркнуто пустынным (будто никто и не проходил здесь), не предусмотренным для ходьбы. Существование Амвросия на этом берегу делала возможным только его неподвижность.

Ты полагаешь, что время здесь не круг, а какая-то разомкнутая фигура, спросил у старца Амвросий.

Вот именно, ответил старец. Возлюбив геометрию, движение времени уподоблю спирали. Это повторение, но на каком-то новом, более высоком уровне. Или, если хочешь, переживание нового, но не с чистого листа. С памятью о пережитом прежде.

Из-за туч показалось слабое осеннее солнце. С противоположной стороны стены показался старец Иннокентий. За время беседы с Амвросием он успел обойти монастырь вокруг.

Да ты, старче, круги делаешь, сказал ему Амвросий.

Нет, это уже спираль. Иду, как и прежде, сопровождаем вихрем листьев, но – заметь, Амвросие, – вышло солнце, и я уже немного другой. Мне кажется, что я даже слегка взлетаю. (Старец Иннокентий оторвался от земли и медленно проплыл мимо Амвросия.) Хотя и не очень высоко, конечно.

Да нет, нормально, кивнул Амвросий. Главное, что объяснения твои наглядны.

Есть сходные события, продолжал старец, но из этого сходства рождается противоположность. Ветхий Завет открывает Адам, а Новый Завет открывает Христос. Сладость яблока, съеденного Адамом, оборачивается горечью уксуса, испитого Христом. Древо познания приводит человечество к смерти, а крестное древо дарует человечеству бессмертие. Помни, Амвросие, что повторения даны для преодоления времени и нашего спасения».

 

О постриге

«Игумен сказал:

Возьми ножницы и подаждь ми я.

И Амвросий подал ему ножницы и поцеловал руку. Игумен же разжал свою руку, и ножницы упали на пол.

И Амвросий поднял ножницы, и вручил их игумену, и игумен вновь бросил их.

И тогда Амвросий вновь подал ножницы, и игумен бросил их в третий раз.

Когда же Амвросий поднял ножницы и в этот раз, все присутствующие уверились, что Амвросий постригается добровольно.

Игумен приступил к пострижению. Он крестообразно остриг две пряди с головы Амвросия, чтобы вместе с волосами тот оставил долу влекущие мудрования. Глядя на седые пряди на полу, Амвросий услышал свое новое имя:

Брат наш Лавр постригает власы главы своея во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Рцем о нем: Господи, помилуй!

Господи, помилуй, отвечала братия.

18 августа, когда Амвросий принимал большую схиму, было днем святых мучеников Флора и Лавра. С этого дня Амвросий стал Лавром.

Старец Иннокентий сказал из отходной кельи:

Хорошее имя Лавр, ибо растение, тебе отныне тезоименитое, целебно. Будучи вечнозеленым, оно знаменует вечную жизнь.

Я более не ощущаю единства моей жизни, сказал Лавр. Я был Арсением, Устином, Амвросием, а теперь вот стал Лавром. Жизнь моя прожита четырьмя непохожими друг на друга людьми, имеющими разные тела и разные имена. Что общего между мною и светловолосым мальчиком из Рукиной слободки? Память? Но чем дольше я живу, тем больше мои воспоминания кажутся мне выдумкой. Я перестаю им верить, и оттого они не в силах связать меня с теми, кто в разное время был мной. Жизнь напоминает мозаику и рассыпается на части.

Быть мозаикой – еще не значит рассыпаться на части, ответил старец Иннокентий. Это только вблизи кажется, что у каждого отдельного камешка нет связи с другими. В каждом из них есть, Лавре, что-то более важное: устремленность к тому, кто глядит издалека. К тому, кто способен охватить все камешки разом. Именно он собирает их своим взглядом. Так, Лавре, и в твоей жизни. Ты растворил себя в Боге. Ты нарушил единство своей жизни, отказался от своего имени и от самой личности. Но и в мозаике жизни твоей есть то, что объединяет все отдельные ее части, – это устремленность к Нему. В Нем они вновь соберутся»

 

⇐ Предыдущая12345

Поделиться: