КРУГЛЫЙ СТОЛ УЖЕ БОЛЬШЕ НЕ КРУГЛЫЙ

Жестокой была внутренняя битва между земным «я» и духовным «я», но еще более тяжкой для мягкого сердца святого Франциска была внешняя битва за его идеалы. Количество рыцарей госпожи Бедности увеличилось с двенадцати (столько их было в Ривоторто) до нескольких тысяч, и все они не могли быть одного духа. Количество почти всегда понижает качество, численный рост ослабляет идею, а не укрепляет ее. И святой Франциск знал это. Когда он был еще на востоке с Пьетро Каттани, к нему, тайком от своих начальников, приехал из Италии один брат в миру. Он привез недобрые вести о положении в Ордене. Два викария позволили себе ужесточить правило Франциска о посте; брат Филипп испрашивал в Риме привилегии в защиту кларисс, группа братьев и мирян во главе с братом Джованни делла Каппелла, которые вовсе не хотели подчиняться руководству Франциска, решили основать новый Орден.

Все эти неприятные известия посыпались на святого, когда он готовился сесть за стол. Перед ним как раз оказалось мясное блюдо, а это противоречило новым предписаниям викариев его ордена, и Франциск спросил брата Пьетро со смирением, которое в ком-нибудь другом могло показаться иронией:

— Мессер Пьетро, что же нам делать?

— Ах, отец мой, — ответил добрый каноник, — будем делать то, что вы решите, потому что только вы властны приказывать, только вы — основатель Ордена.

— Ну раз так, — спокойно произнес святой Франциск, — подчинимся святому Евангелию и съедим то, что перед нами.

Он вернулся в Италию с братом Пьетро и братом Илией и обнаружил, что, действительно, многие братья изменили госпоже Бедности. В Болонье, где брат Бернардо оставил доброе семя своего смирения, другой брат, Пьетро да Стачча, рассудил, что и им, миноритам, подобает учиться, и принял в дар дом для студентов-богословов. Как только святой Франциск об этом узнал, он распорядился, чтобы все братья, включая больных, покинули дом, и только когда кардинал Уголино заявил, что дом принадлежит ему, Франциск разрешил им туда вернуться.

Неподалеку от Порциунколы, его любимой Порциунколы, викарий начал строить домик, в котором могли бы собираться братья для чтения требника. Святой Франциск, услышав из кельи стук молотков, спросил, что это означает, а когда получил ответ, распорядился разрушить начатое здание, ибо не мог допустить, чтобы сама резиденция Бедности, жилище первой общины Ордена, призванное служить примером всем остальным, возводилось из камня и известки, в то время, как обиталищам братьев надлежало быть из дерева, из глины, из тростника — кельями, а не монастырскими зданиями.

Многие братья не соглашались с этим распоряжением учителя и в свою защиту говорили, что в этих местах построить хижины из дерева или из ивовых прутьев вовсе не дешевле, чем из камня, ведь дерево здесь дороже камня. Святой Франциск, чтобы не вступать в спор с теми, кто не хотел его понять, напоминал, что они должны, по крайней мере, принимать только в долг построенные для них церкви и пребывать в них только как гости, паломники и чужестранцы.

Удручал его и дух светской науки, то безудержное стремление к знаниям и книгам, которое все более распространялось среди братьев, тогда как сам он, чем более тяжкими становились его болезни, и чем выше он поднимался по пути к святости, тем меньше внимания он уделял чтению книг, пусть даже священных, дабы изучать Христа Распятого: он приходил к тому, что настоящее знание сродни простоте и приобретается в делах, а не в книгах.

Он не одобрял и некоторых излишеств в рационе братьев. Однажды на Пасху в обители Греччо был устроен небольшой пир в честь праздника и визита брата-министра¹. Когда святой Франциск немного позже других спустился из своей кельи, он увидел стол, накрытый белой скатертью и стеклянные бокалы. Входить он не стал, но вскоре сидящие за обедом братья услышали из-за приоткрытой двери жалобный голос:

—Ради Господа Бога нашего подайте милостыню бедному больному страннику.

Министр ответил:___________

—Брат, нас здесь немало и все мы тоже бедны, и живем подаянием. Но ради любви к Господу, к которой ты взываешь, мы тебе уделим часть собранной милостыни.

По завершении этого краткого слова странник вошел в трапезную, и братья сразу же узнали под плащом пилигрима своего учителя. Сконфуженный министр протянул ему свою миску и хлеб. Франциск сел у очага, поставил миску в золу и, прихлебывая, заговорил как бы сам с собою. Что же до братьев, то они уже не осмеливались открыть рот даже, чтобы доесть обед.

— Ну вот, — говорил он, — теперь я сижу, как настоящий брат-минорит. Но когда я вижу накрытый и украшенный подобным образом стол, я не узнаю в нем стола нищих, которые ходят по домам, прося подаяния. Нам все же надлежит следовать примеру смирения и бедности Иисуса Христа, потому что к этому мы были призваны, что и исповедовали перед Богом и людьми. То же и с нашими столами: если братья приглашают нищего, нужно, чтобы он сидел на равных и рядом с ними, а не так, чтобы нищий располагался на земле, а братья — на высоком месте.

Так он вел себя с несогласными братьями всегда: смирение, добрый пример, проповедь конкретных дел, страдание. Он видел злоупотребления, но знал только один способ борьбы с ними: принимать их на себя, т. е. быть вдвойне строгим по отношению к себе, еще тверже соблюдать правило, еще больше каяться. Цель была двойная: искупление и воспитание. Обладая душой мистика и искателя приключений, испытывая нужду в преданности и тайно желая сочувствия, неся в сердце разрушительный дар поэта и сковывающую созерцательность, он не мог вводить в строгие рамки высвобождаемые им силы.

У него был талант поэта, но не было организаторских способностей, он имел волшебное чутье учителя, но не обладал энергией приора и аббата. Полная неспособность к подобным практическим делам увеличивалась и из-за его утонченной воспитанности, глубочайшего смирения, которое всегда диктовало ему искать не первое, а последнее место и не слишком полагаться на собственные силы, и, наконец, из-за болезней, все более частых и серьезных. Эти причины и побудили его в 1220 году отказаться от должности генерала Ордена на собрании капитула в Сан Микеле. Вместо себя он предложил Пьетро Каттани и сказал собравшейся братии: «Я теперь для вас умер, но вот наш брат Пьетро Каттани, и все мы должны ему подчиняться».

------------------------------------------------------ _________________________________

¹ Вторая после генерала Ордена ступень в иерархии Ордена ______________________

И первым преклонил перед ним колени и обещал слушаться и почитать. Затем святой Франциск встал и поручил заботам Господа свое монашеское семейство. Братья плакали, словно этот уход означал близкую смерть учителя. Действительно, Франциск хотел умереть для власти еще до гроба, но эта добровольная смерть созидалась отчасти и усилиями его непослушных братьев, и в этом ее подспудный драматический смысл.

Одному из братьев, который сокрушался о его отречении, он сказал: «Сын мой, я люблю братьев, как могу, но, если бы они следовали за мною, я возлюбил бы их еще больше и не отошел бы от них».

Впрочем, он никогда не гневался на тех, кто ему противоречил или оби-Жал его: он молился и забывал. Бывало и так, сознавая свое истинное значение и преданность огромного числа братьев, оставшихся верными госпоже Бедности, он ощущал собственное могущество: «Если бы я захотел, Господь заставил бы всех братьев бояться меня так, как не боятся ни одного власть имущего на свете!»

«Если бы я захотел!» Но он не хотел этого. Он предпочитал оставаться «меньшим». Человеколюбие и святость соработали его желанию быть «меньшим», давая ему и муку и радость.

А тем временем его Круглый Стол разделялся на два крыла, правое и левое, гвардию защитников госпожи Бедности и паладинов здравого смысла, безумцев и мудрецов. В глубине души блаженный Франциск стоял на стороне безумцев.

 

РЫЦАРИ ЗДРАВОГО СМЫСЛА

Но все братья его Ордена были одновременно и львами, и овцами Господними. Для Франциска идеал рыцаря совмещал наибольшую силу с наивысшей мягкостью, но в реальной жизни его окружали совсем другие люди. С 1212 года заметной фигурой среди его последователей стал Илия Бомбароне из Бевильо, что рядом с Ассизи, сын болонского купца. Из обойщика и детского учителя Псалтыри ему удалось, благодаря способностям, стать студентом Болонского университета — перед тем, как войти в Орден. Здесь он с самого начала обнаружил немалую энергию, умение разбираться в практических вопросах, широту и конструктивность суждений. Все это понравилось святому Франциску, ведь он всегда был готов восхищаться достоинствами других людей, особенно теми, которых не находил в себе, и вот в 1217 году брат Илия Бомбароне назначается главой экспедиции в Святую Землю. В 1221 году умирает Пьетро Каттани, безупречный и верный рыцарь первого часа, пожилой каноник, которого святой Франциск всегда из уважения называл «мессер» и который сохранил к своему молодому наставнику почтительное отношение сына. Брат Илия избирается генералом Ордена именно потому, что Франциск признавал за ним дар руководителя.

Брат Илия очень любил учителя, но рядом с ним он всегда был, как человек рядом со святым. Франциск жил верой, Илия разумом; Франциск хотел завоевывать людей одною любовью, Илия — грандиозными свершениями и великолепными богослужениями, которые должны были поражать воображение; Франциск рассчитывал всегда только на промысел Господень, Илия — и на собственные силы; Франциск внутренним зрением проникал в души и события и решал все вопросы, исходя из вечных критериев и не заботясь о земных последствиях, как например, это было с первыми миссиями за границу, окончившимися полным провалом, хотя сама идея этих миссий просто гениальна; Илия видел мирян и братьев такими, какими они представали в данный конкретный миг и не удовлетворялся исключительно сверхъестественными решениями.

Здравый смысл сразу же помог ему распознать трудности, вставшие на пути к совершенной бедности, к которой стремился Франциск. Так Илия оказался на стороне братьев-раскольников. Большинство из них было министрами (т. е. главами общин и провинций, уже по своему положению принимающими участие в борьбе и облеченными ответственностью). Все они выступали против братьев, абсолютно верных духу наставника сверх всякого «разумения человеческого».

Представители каждого крыла имелись везде, где были минориты. Примирить их было очень нелегко, поскольку наиболее ревностные сторонники той или иной точки зрения отстаивали свою непогрешимость с таким фанатизмом, что не боялись даже восставать против гвардианов². Брат Илия спросил у святого Франциска, как должно поступать с непослушными братьями, и святой Франциск ответил письмом, которое нельзя перечитывать без волнения, потому что лучше всякого документа оно свидетельствует о том, как святой умел любить и насколько его сердце было близко к сердцу Христову.

В начале послания Франциск говорит, что Илии надлежит радоваться неприятностям и благодарить Бога за посылаемые удары, откуда бы они не исходили, как за знак особого благоволения. Далее он пишет: «Люби тех, кто так с тобою поступает и не жалей для них ничего, кроме того, что Господь даст тебе, и люби этих христиан именно с желанием, чтобы они стали добрее. Пусть это для твоего сердца будет важнее, чем сама жизнь отшельническая. Как раз по этому признаку я хочу узнать, любишь ли ты Господа и меня, раба Его и твоего, т. е. сделаешь ли так, что не будет на свете брата, согрешившего самыми страшными прегрешениями, который бы увидев твои глаза и испросив у тебя прощения за эти прегрешения, ушел и не получил его. И даже, если он не просит о прощении, ты сам спроси у него, хочет ли он быть прощенным. И если потом он придет к тебе еще тысячу раз, люби его больше, чем меня, дабы приблизить его к Богу, и всегда жалей его».

Педагогика наказания не знает более глубокой страницы, чем эта. И все же, несмотря на эту величайшую доброту, несмотря на эту любовь, которой светились его глаза при виде покаяния и которая побуждала его раскрыть объятия и предложить грешникам неиспрошенное ими прощение, — несмотря на все это, его правило казалось многим слишком строгим. Когда стало известно, что он удалился в скит Фонте Коломбо с братьями Леоне и Боницио, чтобы составить новое правило, большая группа министров явилась к брату Илии, верховному викарию. Они заявили: «Мы слышали что сей отец Франциск пишет новое правило. Мы опасаемся, что он его сделает слишком суровым, и мы не сможем его соблюдать. И поэтому мы хотим, чтобы ты к нему пошел и сказал, что мы не хотим подчиняться этому правилу, и чтобы он его составлял для себя, а не для нас».

Брат Илия ответил, что один он не пойдет, и тогда все они отправились в Фонте Коломбо. «Чего хотят эти братья?» — спросил святой Франциск, когда они позвали его. И брат Илия ответил без особых церемоний: «Эти министры узнали, что ты пишешь новое правило и боятся, как бы ты не сделал его слишком суровым. Они говорят и свидетельствуют, что не хотят быть обязанными соблюдать его, и что ты волен составлять его для себя, но не для них».

Святой Франциск был само смирение, но при этом нападении в нем всколыхнулось его боговдохновенное «я», и, подняв глаза к небу, он призвал своего Вдохновителя и Защитника криком, в котором запечатлелась вся боль от того, что ему не поверили: «Господи, разве я не говорил Тебе, что они мне не поверят?» Казалось, голос ответил с небес: «Ничего нет твоего, Франциск, в правиле, все там Мое, и Я хочу, чтобы оно соблюдалось буквально, буквально, без поправок, без поправок, без поправок».

Рыцари здравого смысла поняли, что с героизмом не спорят, и что правило божественно героическое. Или следовать ему, или выходить из Ордена!

Они понимали это там, находясь под влиянием личности святого Франциска, но, когда оказались далеко, человеческая слабость, под грузом практических сложностей, потянула их вниз. И вот что произошло. Правило, надиктованное в скиту в коротких перерывах между молитвами при соблюдении поста на хлебе и воде, было доверено брату Илии, но когда через несколько дней святой Франциск попросил правило, генерал Ордена ответил, ничтоже сумняшеся, что потерял его!

Здравый смысл порой допускает такие небрежности.

 

МУЧЕНИЧЕСТВО ВОЛИ

Оппозиция в Ордене состояла из самых образованных братьев, которые, привлекая для своих рассуждений логику, более других были склонны находить в учении Франциска слабости человеческого плана. Но они не замечали, что, идя до конца по этому пути, неизбежно придут к полному отрицанию критикуемого учения, поскольку оно вовсе было лишено логики в привычном для мира сего понимании.

Эти ученые братья со времен Собора соломенных хижин просили кардинала Уголино, чтобы он убедил Франциска прислушаться к их советам, подчиниться их руководству и немного изучить правила св. Бенедикта, бл. Августина, св. Бернарда. Не слишком ли самонадеянно он полагался только на личное вдохновение?

По этому поводу кардинал с почтением нанес визит своему любимцу. Тот ничего не отвечая, взял его за руку и с импульсивностью, которая была ему свойственна от природы (он мог отдаваться ей, ибо его дух никогда не отрывался от Бога), подвел высокого гостя к братьям, собравшимся на капитул. Затем святой Франциск заговорил: «Братья мои, братья мои, Господь позвал меня на путь простоты и смирения, и этот путь Он воистину показал мне самому и тем, кто хочет верить и подражать мне. Не говорите мне ни о каком правиле, ни св. Бенедикта, ни св. Августина, ни св. Бернарда, ни о какой-то жизни или образе жизни, кроме того, который Господь в Своем милосердии показал и даровал мне. И сказал мне Господь, чтобы я стал новым союзом в этом мире, и не восхотел вести нас по иному пути, кроме пути такой науки».

В глубине души наряду с человеческой деликатностью и смирением святого, зрела и становилась все более крепкой и прекрасной, как алмаз, его уверенность в своей миссии. Когда же эта миссия ставилась под сомнение, он находил в себе силы вновь вставать, словно вдохновляемый самим Богом. Людям он не уступил бы и малой толики прав госпожи Бедности, но когда Церковь в лице кардинала Уголино дала ему понять, что было бы разумно несколько смягчить строгость предписаний, он склонил голову и позволил, чтобы из окончательного варианта правила, составленного в 1223 году и одобренного папой Гонорием III, был исключен тот стих Евангелия,

 

----------------------------------------------------

² Низшая иерархическая ступень в организации Ордена

который был откровением, основанием, опорой всей его жизни: «Ничего не берите с собою, ни золота, ни серебра, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха».

Где ты, далекий февральский рассвет, когда Евангелие Порциунколы слушали, как глас Божий? Тогда, в церкви Сан Николо, вместе с Бернардо да Квинтавалле и Пьетро Каттани они читали наугад из Евангелия, чтобы заложить фундамент нового Ордена. И ведь первые ученики следовали каждому его слову, и не было недовольных за маленьким Круглым Столом в Ривоторто. Что ж, теперь время героев миновало, и его дети говорят, что тот идеал был безумием. Может быть, никогда не приходилось основателю Ордена пить чашу, горшую, чем эта.

Его идеалу подрезали крылья, и святой Франциск нашел прибежище в своей самой надежной крепости, Господе, и в Господе он обрел уверенность в святости, небесном заступничестве и бессмертии Ордена. Теперь он считал, что может приносить пользу братьям только примером и молитвой, а слово и прямое руководство должны оставаться в прошлом. Левое крыло Круглого Стола способствовало ослаблению его тесной внутренней связи с братьями. Дух несогласия, который он ощущал или предчувствовал на монашеских собраниях, усиливал в нем внутреннюю дрожь и готовность понести побои: именно эти чувства, продиктованные натурой и смирением, он испытывал, прежде чем заговорить. Но он не замечал, что обаяние его личности уничтожает все раздоры, что эта тайная боязнь враждебного отношения освещает его лицо детской робостью, столь редкой даже у истинно добрых людей и придающей его совершенству особую прелесть. Впрочем, все это наблюдали другие; у него в душе оставалась боль.

Если кто-нибудь из братьев говорил ему, что он должен вернуться к руководству Орденом, святой Франциск отвечал: «Братья имеют правило, они поклялись соблюдать его, и я, как и они, поклялся его соблюдать. Так что они знают, что должны делать и чего должны избегать, а мне остается только наставлять их делами».

Так он отходил от своего детища, а поскольку его идеи кристаллизировались в правиле, он подчинялся правилу, как высшей воле, к которой собственная воля уже не имеет никакого отношения.

С другой стороны, министры и другие раскольники выполняли свою особую роль, отстаивая права здравого смысла. Противодействие, угнетающее душу святого Франциска, было необходимо, чтобы придать историческую значимость идеалу, который в ином случае мог промелькнуть, не оставив следа. И если его идеал выжил, несмотря на сопротивление, если, более того, он приноровился к противодействию, в результате чего явился на свет шедевр человеколюбия и святости — правило миноритов, — то произошло это благодаря мученичеству воли, которое святой Франциск претерпел, прежде чем заслужить стигматы.

СКОРБЬ СВЯТОГО

Разногласия среди братьев и расслоение идеала были источником скорби, возвышенной скорби, но святой Франциск терпел ее, не сосредотачиваясь на ней и даже отбрасывая ее с помощью Божьей. Однако в иную скорбь он углублялся непрестанно: это было покаяние в совершенных грехах и во всех, даже крошечных недостатках, в коих он себя уличал. Неверность Богу страшно удручала его.

Но покаяние само по себе не исчерпывало его способности к страданию, ибо, в конечном счете, немощи свои, как и все прочее, Франциск отдавал полностью во власть милосердия Божьего. Не было в нем жалости к себе, свойственной людям, которые молясь, думают всегда только о себе, и уповают на то, чтобы ощутить прощение, мир и особое расположение Всевышнего.

Другая скорбь заполняла его с тех пор, как Распятый говорил с ним в Сан Дамиано. Эту скорбь очень немногие могут понять: мало кому удается освободиться от самого себя, мало кто живет верой и переживает Евангелие, как живую реальность. Речь идет о скорби по страстям Христовым. Святой Франциск о них размышлял непрестанно и испытывал такую боль, что хотел стать Им, пострадать, как Он, а поскольку сделать этого не мог, пытался подражать ему в смирении, терпении, любви к ближнему. Мысль о Распятом, его главная мысль, заставляла его плакать открыто, так обильно, что он выходил из усиленной молитвы с распухшими и окровавленными глазами. Когда в ходе лечения болезни, принесенной из Святой Земли, врач запретил ему плакать, святой Франциск сказал: «Зрением обладают и люди, и мошки, но мы — люди и не должны терять способность видеть свет вечный. Зрение не дается духу для пользы телесной, напротив, оно дано телу силой духа и для пользы духовной. Я бы желал скорее потерять глаза телесные, чем воздержаться от плача, ибо плач очищает око духовное и позволяет ему лицезреть Господа».

Это был плач любви к Богу, это была скорбь по скорби Христовой. Как же пришел он к этой скорби, которую нам так трудно осмыслить? Подчиняя и почти уничтожая все эгоистические чувства, даже те, что заслуживают оправдания, творение помогало ему убеждаться в доброте Бога и Его особой нежности к нему, потому что прекрасные вещи свидетельствовали: «Господь тебя любит», а неприятные вещи вопрошали: «А ты любишь Гопода? Если любишь Его, сумей потерпеть нас, мы здесь, чтобы тебя испытывать». Но, главное, его привело к этой необычайной скорби то, что он желал и просил любви Божьей. Святой Франциск осознавал все величие дара любви Божьей настолько глубоко, что менялся в лице, когда об этом даре при нем заговаривали, и о чем бы его не попросили во имя той любви, он тут же выполнял просьбу. Гнаться за призрачным счастьем, принимая видимое благо за абсолютное, — мучительный удел всех людей; чувствовать больше, чем можно выразить — мучительный удел поэта; гореть желанием стать совершенным и познать Бога — мучительный удел святого; любить, не будучи любимым — мучительный удел Христа.

Как истинно любящий человек, святой Франциск хотел страдать страданиями любимого.

 

НА ВЕРНЕ

Святой Франциск особо почитал св. Михаила Архангела, и в его честь он соблюдал особый пост, сопровождаемый молитвой, с пятнадцатого августа до двадцать девятого сентября, на которое и приходится праздник св. Михаила Архангела. В 1224 году, когда, постоянно продвигаясь вперед по пути святости, он достиг такой высоты, что его тело и душа жили только с Богом, и величайшая скорбь для него отождествлялась с совершенной радостью, когда, устранившись даже от дел Ордена, он думал уже лишь о подготовке к смерти, он решил провести праздник Успения и пост св. Михаила на Берне, дикой горе, подаренной благочестивым графом Орландо. Он избрал трех спутников: брата Массео, брата Анджело и брата Леоне; назначил гвардианом и старшим брата Массео, самого сведущего в практических делах, и сказал: «В этом походе мы будем соблюдать обычай, т. е. читать положенные молитвы, говорить о Боге или хранить молчание, и не будем думать о еде, питье и сне. И только когда придет время позаботиться о ночлеге, мы вкусим немного хлеба, остановимся и отдохнем в том месте, которое Господь для нас приготовит».

Братья, привыкшие к такого рода путешествиям, приняли предложение учителя, перекрестились и отправились в путь. В первый вечер все было хорошо, они нашли приют в обители у братьев, но во второй они, усталые и голодные, попали под дождь и укрылись в заброшенной церкви. Здесь трое братьев сразу же уснули, но наставник продолжал бодрствовать. Бесы мучали его самыми разнообразными искушениями и скорбями, а он стойко переносил это нападение и благодарил Бога, потому что считал, что Господь показывает Свое особое благоволение, когда хорошенько наказывает Своего раба в этом мире, дабы он не понес наказания в мире ином.

На рассвете Франциск вышел из церкви, зашел в лес и погрузился в молитву. Он искал Господа Иисуса Христа и обращался к нему из глубины сердца — то как к судье, то как к отцу, то как к другу. Спутники святого, проснувшись, услышали, как он плачет о страстях Христовых и горячо молится о грешниках. Все больше братья убеждались в том, что душа наставника живет намного ближе к невидимому Богу, чем к ним.

Тропинка, ведущая вверх, становилась все круче и извилистей, и святой Франциск падал от слабости. Они нашли для него осла, которого привел горец, с душою очерствевшей, как его скалы. По дороге, отчасти от тяжелого подъема, отчасти из-за жары, горца охватила безумная жажда, и он запричитал, что умрет, если не напьется. Святой Франциск, который не мог спокойно видеть даже страданий паука, слез с осла, встал на колени, простер руки к небу и не сдвинулся с места, пока не почувствовал снизошедшей благодати. Тогда он сказал горцу: «Беги вниз, к той скале, и там найдешь воду живую, которую Господь, по милосердию Своему, исторг из камня». Жаждующий горец побежал вниз и, окуная губы в ключевую воду, почувствовал, как иная волна омывает его душу. Это была благодать Божья и доброта святого Франциска, доброта, исторгающая слезы из каменных сердец.

Недалеко от вершины святой Франциск захотел немного отдохнуть под большим дубом. Он смотрел на ветви дерева, черные на фоне густой листвы, на прекрасный вид далеко внизу, с души его спадала тяжесть, и вот, множество самых различных птиц прилетело к нему. Они садились ему на голову, на руки, на плечи, на живот, на ноги, щебеча, пища, свистя и чирикая, словно решили устроить ему настоящий праздник. «Ты посмотри, ты посмотри только!» — повторяли братья, повторял проводник. Святой Франциск, весь светящийся радостью от такого проявления любви пернатых друзей, заметил: «Дорогие мои братья, думаю, что Господу нашему Иисусу Христу угодно, чтобы мы поселились на этой уединенной горе, потому что наши сестрицы птицы так радуются нашему приходу».

Впрочем, не только птицам захотелось поприветствовать святого. На следующий же день после того, как добрая весть о восхождении на Верну незабываемого отца Франциска с тремя товарищами достигла ушей графа Орландо, он со своими оруженосцами и крестьянами отправился из замка на гору с хорошим запасом провизии. Когда он достиг вершины, братья пребывали в молитве. Святой Франциск встал и пошел навстречу гостям с той сердечной и благородной радостью, которую близость Бога с каждым днем делала все привлекательнее, и поблагодарил графа за дарованную гору, столь подходящую для молитвы, за посещение и за еду. Граф Орландо достал бы звезду с неба, чтобы только его дорогому отцу Франциску было удобнее и уютнее, но святой ни в чем не нуждался, он попросил лишь построить для него келейку у прекрасного бука, стоящего невдалеке от хижины братьев. Келья была ему нужна для уединенной молитвы.

Люди графа незамедлительно возвели ее, а затем, поскольку гостям пора было собираться в обратный путь, святой Франциск обратился к ним с короткой проповедью и благословил их. Смеркалось, путь предстоял далекий, а мессер Орландо все никак не мог оторваться от любимого отца. Но в конце концов он понял, что пришло время уходить, и на прощание сказал: «Братья мои дорогие, я не хочу, чтобы на этой дикой горе земные заботы отвлекали вас от дел духовных, и поэтому прошу сейчас раз и навсегда, чтобы вы посылали ко мне, как только будете иметь нужду в чем-либо, а если вы поступите иначе, мне будет очень тяжело».

Граф и его спутники спускались с горы, обмениваясь впечатлениями о праведности братьев, а Франциск, тем временем, собрал троих любимых чад Для беседы. Его тоже взволновали эти дары Провидения, и он предостерегал братьев от измены госпоже Бедности, ибо только в награду за их верность идеалу бедности мир представал щедрым. Напоследок он сказал: «Я вижу, что скоро умру, и хочу собраться с мыслями и оплакать перед Богом свои грехи. Брат Леоне, когда сочтет нужным, будет приносить мне немного хлеба и воды. Не пускайте ко мне ни одного мирянина, что бы его сюда ни привело. Отвечайте вы вместо меня».

Затем он благословил их и удалился в келью под буком.

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: