Но я четко помнил, что я тогда о нем подумал. И это впечатление оставалось неизменным из сна в сон.

Какой-то этот тип…

…омерзительный, что ли?

Первый раз

– Меня зовут Ая Отонаси. Рада с вами познакомиться, – произносит новенькая с легкой улыбкой на лице.

Й раз

– Меня зовут Ая Отонаси. …Привет, – произносит новенькая вяло, без интереса.

Й раз

– Ая Отонаси, – сообщает новенькая с видом смертельной скуки, даже не глядя на нас.

Й раз

Я гляжу на стоящую перед классом новенькую, А ю О т о н а с и, ч ь е г о и м е н и я е щ е н е з н а ю.

– Ая Отонаси.

Лишь это она бормочет, обращаясь к своим одноклассникам. Себе под нос, словно ей наплевать, разберем ли мы ее слова. Тем не менее голос ее звучит ясно.

…Да. Я уже знаю ее имя. Х о т я т о л ь к о ч т о у с л ы ш а л е г о в п е р в ы е.

Весь класс разом перестал дышать. Не из-за ее короткого, простого представления, которое и представлением-то нельзя назвать. Из-за того, скорее всего, что она ошеломляюще красива, явно в иной лиге, чем все, кто сидит в классе.

Все ждут, что она скажет дальше.

И вот она раскрывает рот.

– Кадзуки Хосино.

– …Э?

Почему-то она назвала мое имя. Весь класс оборачивается ко мне вопрошающе. Не смотрите на меня так, я сам без понятия.

– Я здесь, чтобы раздавить тебя.

Такое вот внезапное заявление она сделала.

– Это мой 13118-й перевод в эту школу. Даже у меня кончается терпение после такого количества. Так что для разнообразия я объявляю войну.

Ни единым взглядом не удостаивая моих потрясенных одноклассников, она неотрывно смотрит лишь на меня.

– Кадзуки Хосино. Я заставлю тебя сдаться. Лучше верни мне то, что тебе так дорого, да поскорее. Сопротивляться бесполезно. Почему? Все просто. Потому что я…

Ая Отонаси с улыбкой на лице заканчивает фразу.

 

– …всегда буду рядом с тобой, сколько бы времени ни прошло.

Й раз

«Второе марта». Сегодня должно быть «второе марта».

Почему я хочу лишний раз уточнить дату?

…Наверно, потому что все небо затянуто облаками, хотя уже март. Наверно, поэтому. Это погода виновата в моем меланхоличном настроении – все последние дни голубое небо пряталось за облаками.

Черт, эта погода улучшится когда-нибудь или нет?

Я сижу в классе перед началом уроков. Просто сижу, гляжу в окно и думаю.

Наверно, эти мысли у меня из-за того, что мне не очень хорошо. Нет, я не болен. Я чувствую себя так же, как всегда. Просто… мне неуютно. Не могу это объяснить – ну, как будто я вдруг единственный из всех, у кого нет тени. Такое чувство неуютности, вроде «что-то не так».

…Странно. Не могу понять причину. Вчера ничего необычного не происходило, сегодня утром я позавтракал, в поезде слушал новый альбом моего любимого певца, и даже судя по астрологической телепередаче, которую я случайно посмотрел, у меня сегодня обычный, надежный, средне-удачный день.

Решив не ломать больше над этим голову, я достаю из сумки умайбо[1]. Сегодня со вкусом свинины. Откусываю. Сколько бы их ни ел, этот вкус мне не надоедает.

– Снова с умайбо? Ты правда их можешь бесконечно лопать, что ли? А ты знаешь, что если будешь продолжать в том же духе, у тебя кровь станет цвета умайбо?

– …Эээ, это какого цвета?

– А я почем знаю?

Девчонка, которая меня подкалывает, – моя одноклассница Коконе Кирино. Ее каштановые волосы, где-то в промежутке между длинными и очень длинными, собраны в хвост на затылке. Коконе вечно меняет прическу, но, похоже, эта ей нравится. По крайней мере у меня такое ощущение, что в последнее время я только ее и вижу.

Коконе без спросу плюхается на стул рядом с моим и принимается, глядясь в свое синее зеркальце, наводить марафет с помощью какой-то штучки, с которой я, будучи мужского пола, плохо знаком. Хорошо бы она всеми делами занималась с таким усердием, с каким прихорашивается.

– Кстати, если подумать, у тебя много вещей синего цвета, да?

– Ага, люблю синий… ооо, кстати, Кадзу-кун! Ты заметил, что я сегодня другая? Заметил? – внезапно заявляет Коконе, глядя на меня сияющими глазами.

– Мм?..

Откуда мне знать? Ни в жизнь не отвечу правильно, если ты спрашиваешь так внезапно.

– Даю подсказку! Изменился центр моего очарования!

– Э?

Я невольно кинул взгляд на ее грудь.

– Уааа, эй! Почему сразу грудь?!

Ну, ты ведь сама все время хвастаешься, что наконец-то стала носить лифчик размера «D», так что я был уверен…

– Конечно же, в глазах мое очарование! И в любом случае, грудь внезапно не вырастает! Или это твое желание?! Ты, тайный извращенец! Маньяк по сиськам!

– …Извини.

Откуда ж мне знать об этом самопровозглашенном центре очарования. Но пока что я извинюсь.

– …Ну так что?

Коконе выжидательно смотрит мне в глаза. Должен признать, глаза у нее большие. При этой мысли я слегка робею.

– …По-моему, твое лицо такое же, как всегда?.. – произношу я, толком не глядя ей в лицо.

– Э? Что? Мое лицо такое же очаровательное, как всегда, ты сказал?

– Нет, не это.

– А ну говори!

Меня просто принуждают.

– Открою правду; сегодня я использовала тушь для ресниц. И как тебе? Как тебе?

Не вижу разницы. Совершенно не вижу никаких отличий от того, как она выглядела вчера.

– …Не, ну я никак не могу судить о таких вещах.

Я ответил со всей искренностью – и облажался.

– «О таких вещах»… говоришь?!

И она меня стукнула.

– Ай…

– Тц! Какой же ты скучный гаденыш!

Она говорит это с напором, но… аах, возможно, она правда немного злится. Коконе изображает, что плюет на меня, и отправляется к другим одноклассникам хвастаться своей затушеванной мордочкой.

– Хааа…

Вот теперь я устал. Коконе смешная, но характер у нее просто невыносимый.

– Закончили любовную ссору?

Первое, что я вижу, когда оборачиваюсь, – три серьги в правом ухе. Лишь один человек на всю школу ходит в таком виде.

– …Дайя. Это даже близко не была любовная ссора. Куда ты вообще смотрел, что так решил?

Мой друг Дайя Омине на мое возражение лишь усмехнулся. Мда, высокомерен, как обычно. Ну, думаю, странно было бы, если бы такой человек, как он, кто надевает такие штуки, кто не просто игнорирует школьные правила, а скорее нарочито плюет на них, – чтобы он вдруг повел себя скромно.

– Но ты что, правда не заметил тушь? Даже я заметил разницу. А меня она абсолютно, совершенно не интересует.

– …Серьезно?

Дайя и Коконе живут по соседству и дружат еще с детского сада. То, что она его не интересует, – очевидная ложь. Однако проглядеть что-то, что заметил даже Дайя, – это может быть проблемкой. В конце концов, он не очень-то интересуется другими людьми и даже не особо на них смотрит.

– …Но, знаешь.

У меня такое ощущение, что вчера на ней тоже была эта тушь.

– Понял, понял, Кадзу. Стало быть, ты сказал этой стерве: «Ты мне не интересна». Я с тобой согласен. Но я сделаю это более прямо.

– Ты, злобный староста! Я все прекрасно слышу!

Не обращая внимания на прекрасно слышащую девчонку, Дайя продолжает.

– Кадзу, не будем больше об этой никому не нужной цыпочке. Ты в курсе, что сегодня к нам придет новенькая?

– Новенькая?

Я лишний раз удостоверился – сегодня «2 марта». Почему кто-то меняет школу в самом конце учебного года?

– Новенькая?! Правда?!

Коконе, разумеется, все слышала и переспрашивает.

– Кири. Я не с тобой разговариваю. Не влезай оттуда в наш разговор. О, и ближе тоже не подходи! Это твое безумно разукрашенное лицо вредно для моего душевного здоровья.

– Ч-чего?! Кто бы говорил, Дайя! Тебе надо поскорее что-то сделать с твоим бесчестным характером. Может, тебя стоит подвесить вверх ногами и подержать так двадцать четыре часа? Тогда кровь наконец-то доберется до твоих мозгов, и ты сможешь хоть что-то сказать нормально!

Чтобы прервать их пикировку, я чуть повышаю голос и возвращаюсь к теме разговора.

– Новенькая, правда? Кажется, я что-то об этом слышал.

Дайя, как и ожидалось, поворачивается ко мне, захлопнув рот.

– …Кто тебе сказал? – спрашивает он с серьезным видом.

– Э? Зачем тебе это знать?

– Не отвечай вопросом на вопрос.

– Эээ… кто же это был? А разве не ты?

– Невозможно. Я сам это только что услышал, когда зашел в учительскую по своим делам. У меня не было возможности тебе рассказать.

– Правда?

– Такого рода слухи разлетаются мгновенно. Но, похоже, даже эта трещотка Кири до сих пор ничего не знала.

Видимо, так и есть, судя по ее реакции только что. И не только она; никто в классе 1-6[2] не знал.

– Отсюда я делаю вывод, что информация держалась в секрете до самого дня перевода, то есть до сегодня. А как же ты тогда узнал?

– …Эээ?

Сам удивляюсь.

– Ладно, проехали. Но разве не странно, Кадзу? Зачем кому-то менять школу именно сейчас? Наверно, есть какие-то особые обстоятельства. Например, она трудный ребенок какой-нибудь шишки и ее исключили из кучи других школ? Если так, вполне разумно, что все держали в секрете.

– Дайя, вряд ли стоит так гадать о новенькой, это предвзято. В смысле, она и так в подозрительном положении. И потом, все же подслушивают.

Остальные одноклассники, которые в самом деле тихонько слушали наш разговор, неловко заулыбались.

– А? А мне какое дело?

Уаа…

Я вздыхаю по поводу надменного поведения Дайи, и в этот момент звенит звонок. Ученики поспешно рассаживаются по местам.

Коконе, парта которой у самого окна, открывает раму и выглядывает наружу. Она явно хочет увидеть новенькую как можно скорее.

– Ооо! – вырвалось у Коконе. Похоже, она углядела кого-то, кто на вид как раз похож на новую школьницу. После этого «ооо» она усаживается на место с застывшим лицом, хотя только что выглядывала из окна так весело.

Интересно, что там не так.

– Обалдеть! – с улыбкой бормочет Коконе. Думаю, не только я, но и все остальные горят желанием спросить, что там, но тут входит учитель. За матовым стеклом двери угадывается силуэт девушки. Это наверняка и есть новенькая. Оглядев класс, учитель понимает, что всем интересно, кто это там за дверью, и тут же приглашает ее войти.

Силуэт за матовым стеклом приходит в движение.

И я вижу – ее.

 

Мгновенно –

Меня словно сбросили со скалы; все вокруг тут же становится другим.

Сперва я слышу звук. Звук, с каким все окружающее р в е т с я. Насильственно, жестоко в мой разум впихиваются картины, одна за другой. Еще и еще, похожие ситуации. Мое сознание вот-вот улетит – но тут что-то притягивает его обратно и крепко держит, словно запихнув в маленькую металлическую коробочку. Дежа вю. Дежа вю.

– Меня зовут Ая Отонаси.

Я слышал.

– Я Ая Отонаси.

Я слышал.

– Я Ая Отонаси.

Хватит, я слышал уже!

Я отбиваюсь от огромного количества информации, которая пытается вторгнуться в мою голову. В смысле, оно все просто не сможет поместиться. Мозг не справится. Я просто не смогу обработать все.

– А…

Что,

что за непостижимые вещи – я?..

Я понимаю, что в голове роятся непостижимые мысли, и прекращаю думать – и тогда я возвращаюсь.

 

Э? О чем я только что думал?

Все забыв, я поворачиваюсь вперед и вновь гляжу на нее. Я г л я ж у н а н о в е н ь к у ю, А ю О т о н а с и, ч ь е г о и м е н и я е щ е н е з н а ю.

– Ая Отонаси.

Новенькая бормочет лишь это. Тихо, словно ей все равно, разберем мы ее слова или нет.

Ая Отонаси сходит с возвышения в передней части класса.

Из-за ее чертовски краткого представления класс начинает шуметь.

Не обращая ни малейшего внимания на ошеломленные лица одноклассников, она просто идет.

В мою сторону.

Глядя прямо мне в лицо.

Совершенно естественным движением она усаживается за свободную парту рядом с моей, с л о в н о э т о м е с т о б ы л о п р е д н а з н а ч е н о д л я н е е и з н а ч а л ь н о.

Отонаси-сан сверлит меня подозрительным взглядом; я смотрю на нее молча, не в состоянии что-либо сделать.

…Пожалуй, надо все-таки что-то сказать.

– …Эээ, рад познакомиться.

Ее нахмуренное лицо, однако, не меняется абсолютно.

– Это все?

– Э?..

– Я спросила, это все?

А что, что-то еще? Даже если ты так говоришь, мне ничего больше не приходит в голову. В конце концов, мы же видим друг друга впервые.

Однако атмосфера вынуждает меня что-то сказать.

– …Эээ, твоя форма. Это форма твоей предыдущей школы?

Отонаси-сан пропускает мой лепет мимо ушей, просто продолжает неотрывно смотреть на меня.

– …Ээ, что?

Видя мое недоумение, Отонаси-сан вздыхает, уж не знаю почему, и улыбается. Такой улыбкой, словно удивляется глупости ребенка.

– Я должна сказать тебе кое-что хорошее, Хосино.

…Э? Я же еще не назвал ей своего имени.

Но это мое удивление было так, пустячок. То, что Отонаси-сан сказала потом, заставило меня остолбенеть секунд на пять, не меньше.

– На Касуми Моги сегодня голубые трусики.

✵

Касуми Моги на уроки физкультуры ходит не в спортивном костюме, а в обычной школьной форме.

Сегодня она, как всегда, сидит в своей форме и смотрит на играющих в футбол мальчишек, бесстрастная, словно статуя.

Белые ноги Моги-сан, выглядывающие из-под мини-юбки, такие тоненькие, что, кажется, того гляди переломятся.

А я почему-то лежу, держа голову у нее на коленках.

Ах, да. Я тоже уже совершенно без понятия, что происходит. Конечно, сейчас я испытываю истинное блаженство, но в то же время не могу насладиться им в полной мере, поскольку изо всех сил пытаюсь остановить с помощью салфетки кровь, текущую из носа. Если не удастся, это добром не кончится.

Припоминаю, кстати, как до такого дошло. Из-за Отонаси-сан я не мог сосредоточиться, и мне засветили футбольным мячом прямо в лицо, и из носа полило. Тогда Моги-сан начала обо мне тревожиться и в итоге, уж не знаю почему, разрешила мне прилечь ей на колени.

Ноги ее никак не назовешь мягкими; честно говоря, лежать на них даже немного больно.

Интересно, почему она обо мне так заботится. Я поднял глаза на Моги-сан, но прочесть что-либо на ее бесстрастном лице нереально.

Но я счастлив.

Очень, очень счастлив.

Это заявление Отонаси-сан про «трусики».

Разумеется, я был поражен. И не только из-за полной непредсказуемости и неуместности. Отонаси-сан ведь сказала: «Я должна сказать тебе кое-что хорошее». Если по-простому – она заявила, что информация о Касуми Моги для меня – «что-то хорошее».

Я даже Коконе и Дайе не говорил, что влюблен в Касуми Моги. Так что Отонаси-сан, которую я сегодня видел впервые в жизни, никак не могла этого знать. И все-таки она это сказала.

– …Слушай, Моги-сан.

– Что? – тихо отвечает Моги-сан. Голосок, как у птички – идеально сочетается с маленькой, хрупкой фигурой.

– Сегодня, эмм, Отонаси-сан с тобой не говорила?

– …Новенькая? …Нет.

– И ты с ней раньше не была знакома, верно?

Моги-сан кивает.

– Может, она делала с тобой что-то неправильное?

Она думает секунду, затем качает головой. Ее чуть волнистые волосы колышутся.

– Почему ты спрашиваешь?.. – интересуется она, чуть наклонив голову.

– Аа, нет… Если ничего такого нет, то ладно.

Я перевожу взгляд на спортивную площадку. Отонаси-сан стоит одна посередине в какой-то устрашающей позе, явно не интересуясь ни мячом, ни гоняющимися за ним девушками. Когда мяч случайно подкатился прямо к ней, она вяло отпнула его обратно. …Ээ, кажется, она только что отпасовала девушке из команды соперника?

– Ммм.

Наверняка я чересчур увлекся поисками глубинного смысла, думая, что она прочла мои чувства.

Отонаси-сан меня здорово потрясла, как из-за своей внешности, так и из-за поведения. Ну да, я просто слишком глубоко об этом думаю, именно потому, что такая девушка внезапно сказала такую вещь. Логика, понятная каждому.

И тем не менее – почему я в это не верю?

Отонаси-сан поворачивается ко мне.

И глядит не отрываясь.

Глядит прямо мне в глаза. Вызывающе приподнимает уголок рта. И, хотя урок еще не окончен, направляется в мою сторону.

Я встал, прежде чем осознал это. Отказался от права полежать на коленях Моги-сан, что должно было бы быть для меня высшей мерой счастья. Все мое тело содрогается. Это не метафора; я правда весь дрожу.

Моги-сан, тоже заметившая Отонаси-сан, тревожно напрягается и встает следом за мной.

Все еще с вызывающей улыбкой на лице, Отонаси-сан указывает на меня… нет, на Моги-сан.

И в это мгновение.

Внезапный порыв ветра. Абсолютно внезапный. Порыв, который никто не в силах был бы предсказать.

Внезапный порыв ветра задирает юбку Моги-сан.

– …!!

Моги-сан тотчас прижимает юбку руками. Но только спереди. Я стою позади нее. Как только порыв стихает, Моги-сан оборачивается и смотрит на меня. Бесстрастная, как всегда, разумеется, но щеки, кажется, чуть порозовели.

Ее губы беззвучно складывают слова: «Ты видел?» Нет, она, может, даже говорит вслух; во всяком случае, я ее тихого голоса не слышу. Я лихорадочно мотаю головой. Наверно, по моей поспешной реакции любому ясно, что я их видел. Но Моги-сан ничего не отвечает, лишь опускает глаза.

Теперь Отонаси-сан стоит совсем рядом.

Я мельком увидел выражение ее лица.

– Аах…

Лишь теперь я понял, отчего меня так трясет. Я прочел то, что прячется за этим выражением лица. Чувство, которое ни разу за всю мою жизнь не было направлено в мою сторону.

…Враждебность.

Почему? Почему она испытывает враждебность к такому, как я?

Отонаси-сан приподнимает уголок рта и сердито смотрит на меня. Я стою столбом и лишь дрожу; она же кладет руку мне на плечо и приближается губами к самому моему уху.

– Они были голубые, правда?

Отонаси-сан знала все. Мое чувство к Моги-сан, то, что внезапный порыв ветра покажет мне ее трусики, – она знала все.

Это ее заявление не было какой-то шуткой. Это была – угроза, прозрачный намек, что она знает меня как облупленного, что она понимает, как я думаю, что я в полной ее власти.

– Хосино, теперь-то ты должен был вспомнить, верно?

Отонаси-сан продолжает смотреть на меня; я по-прежнему в столбняке. Так мы стоим несколько секунд, но я продолжаю молчать, и наконец она вздыхает и опускает глаза.

– Значит, бесполезно, хоть я и зашла так далеко… Понятно, ты сегодня на один уровень тупее, – жалуется она себе под нос. – Если ты забыл, вспомни сейчас. Мое имя «Мария».

…«Мария»? Нет, эээ… ты ведь «Ая Отонаси», да?

– Это, это твой псевдоним или что-то типа?

– Заткнись.

Она мрачно смотрит на меня, даже не пытаясь скрыть раздражение.

– Ну и ладно. В этот раз ты совсем никакой, ну, значит, буду делать то, что сочту нужным.

С этими словами Отонаси-сан отворачивается.

– А, постой… – не задумываясь, останавливаю я ее. Она снова оборачивается, на этот раз с утомленным видом. Я машинально вздрагиваю.

Я не уверен. Но, судя по поведению Отанаси-сан, возможно…

– Возможно, мы когда-то уже были знакомы?

После этих слов Отанаси-сан приподнимает уголок рта.

– Да, мы были любовниками в прошлой жизни. О любимый мой Хасавэй, как же печально твое нынешнее состояние! Ты не был таким идиотом, когда приходил воздавать хвалу мне, принцессе враждебной страны.

– …Эээ, чё?

Я в полном офигении. Отонаси-сан, похоже, довольна, что видит меня таким; впервые за сегодняшний день на ее лице появляется улыбка, действительно похожая на улыбку.

– Шутка.

✵

На следующий день.

Я увидел труп Аи Отонаси.

Й раз

Услышав мои слова, Моги-сан молчит несколько секунд, печально глядя на меня. Затем с таким видом, словно ей неловко, бормочет в ответ:

– Пожалуйста, подожди до завтра.

Й раз

– Я Ая Отонаси.

Единственное, что пробормотала новенькая.

✵

– О боже! Это мощно!

Мой друг Харуаки Усуй, ч ь я п а р т а р я д о м с м о е й, произносит эти слова довольно громко, хотя урок еще не окончен, и с силой хлопает меня по спине.

Харуаки? Вообще-то это больно, знаешь ли, и взгляды одноклассников тоже смущают…

Харуаки уже смотрит назад, на новенькую, Аю Отонаси.

– Мы встретились взглядами! Это мощно!

– Ну, раз уж ты обернулся, чтобы посмотреть на нее, ничего удивительного, что ваши взгляды встретились.

– Хосии, это СУДЬБА!

Погоди-ка, чего? Судьба?

– И вообще, она такая хорошенькая! На мировом рынке она бы точно котировалась как произведение искусства… а затем ее бы объявили национальным достоянием. Ооо, для меня уже слишком поздно, мое сердце украдено… пойду признаюсь ей.

Быстро, однако!!

Звенит звонок. После того как мы встали и поблагодарили учителя, Харуаки, не садясь обратно, направляется прямо к Отонаси-сан.

– Ая Отонаси-сан! Я влюбился в тебя с первого же взгляда. Я люблю тебя!

Уааа, он правда это сделал…

Я не слышу, что отвечает Отонаси-сан, но лицо Харуаки говорит само за себя. А, нет… даже на лицо его смотреть необязательно.

Харуаки возвращается к моей парте.

– Бред… меня отшили?

Он думал, у него есть шансы?.. Он меня пугает, он, похоже, правда был настроен серьезно.

– Разве это не естественно? Такое внезапное признание только раздражает!

– Мм, да, в этом есть смысл. Что ж, ладно, я признаюсь еще раз. Но уже не внезапно! В один прекрасный день мои чувства обязательно достигнут ее!

С одной стороны, его оптимистичному стилю мышления можно позавидовать, но с другой стороны, я, пожалуй, воздержусь.

– Веселитесь, парни? Мне на вас смотреть прикольно, но вот девчонки глядят на вас двоих презрительно.

С этими словами к нам присоединяется Дайя.

– Ээ?! Разве не одного Харуаки они презирают?!

– Неа, тебя тоже. Для девчонок вы два сапога пара.

– Ого, ты такой же сапог, как и я? Какая честь! Ты согласен, Хосии?

Что угодно, только не…

– Кстати, Дайян, ты ведь тоже не отказался бы к ней подгрести, верно?

Харуаки подталкивает Дайю локтем. Он не боится это делать, скорее всего, потому что они с Дайей дружат с детства. А может, ему просто наплевать на последствия.

Дайя вздыхает и отвечает не задумываясь.

– Абсолютно нет.

– Не может быть! Кто ж тогда способен тронуть твое сердце, Дайян!

– Не имеет значения, бьется ли мое сердце быстрее из-за вида Отонаси-сан. Я, может, и признаю ее красоту, но тем не менее совершенно не хочу к ней приближаться.

– Ээээ?..

– Харуаки, ты так ничего и не понял, да? Ну конечно, это чувство не понять такой мартышке, как ты, который всю жизнь идет за своими инстинктами и хватает любую девчонку, лишь бы у нее лицо было красивое.

– Чего?! Для начала, какое отношение имеет инстинкт к заботе о своей внешности?!

– Поскольку внешность ребенка прямо связана с его благополучием, инстинкт влечет к тем, кто хорошо выглядит.

– Ооо. – Ооо, – мы с Харуаки восхищенно выдыхаем в унисон. Дайя делает удивленное лицо, как будто он в шоке, что мы не знали таких простых вещей.

– Аа, я понял, Дайян! Ты, значит, имеешь в виду, что ее красота настолько недостижима, что даже ты не можешь к ней подгрести! Неминуемое поражение! Это так, верно? Это как лиса, которая думает, что «виноград все равно кислый», если не может до него дотянуться. Это называется рационализацией. Как позорно! Это просто позорно, Дайян!

– Сколько из моих слов ты вообще услышал? Черт тебя подери. …Ну, вообще-то, первая часть твоего заявления не то чтобы совсем неверна. Но за вторую я тебя убью.

– Охо, значит, ты правда не можешь к ней подгрести.

Наконец, Дайя принимается колотить сидящего с торжествующим видом Харуаки. Уааа, похоже, в его кулаках сейчас собралось все, что он только что вытерпел…

– Дело не в том, что «я не могу к ней подгрести». Скорее, «она ко мне не подгребает».

– Как нахально… Эй, Хосии, тебе не кажется, что этот парень слишком много о себе возомнил, чисто из-за своей внешности? – заявляет Харуаки без малейших признаков раскаяния.

– Я не говорю, что она не пытается приблизиться, потому что я такой недоступный! Ну, вообще-то, это тоже возможно, но только не в ее случае.

– Уаа, так смело говорит такие странные вещи.

– Она не рассматривает меня как «недоступного», нет, она вообще подобной классификации не проводит. Она даже не смотрит на нас свысока. Как для нас жуки – всего лишь жуки, так для нее люди – всего лишь люди. И все. Ей наплевать на наши мелкие различия вроде моего красивого лица и уродливой физиономии Харуаки. Как мы не различаем пол у тараканов. Как ты собираешься подгрести к такой девушке?

Даже Харуаки явно ошеломлен этим безжалостным заявлением касательно Отонаси-сан; он сидит молча.

– …Дайя.

Поэтому рот открываю я.

– Похоже, тебя, как это ни удивительно, очень интересует Отонаси-сан.

Дайя не знает, что сказать. Ах, какая невероятно редкая реакция. Но разве я ошибся? Оставляя в стороне вопрос, правильно его мнение или нет, – он наверняка присматривался к ней какое-то время, если способен провести такой анализ.

– …Пфе, совершенно не интересует!

– О, да ты покраснел!

– …Слушай, Кадзу. Ты когда-нибудь наступишь на мину, если будешь продолжать в том же духе. Что если я буду запихивать в тебя зеленый лук в таком количестве, что ты и представить не в силах, пока ты не словишь ПТСР[3] и у тебя не будет начинаться крапивница при одном лишь виде лука?

Похоже, Дайя серьезно разозлился; я пытаюсь разрядить ситуацию неловким смехом.

Как бы там ни было, Дайя явно знает, что с Отонаси-сан он не поладит.

– Даже вы, ребята, скоро заметите, что она ненормальная, несмотря на то, что у вас интуиция, как у насекомых.

Это смахивало на дешевую отмазку – совсем чуть-чуть.

Только это была не отмазка.

Вы знаете – все ровно так и было, как он сказал.

✵

Сразу по окончании классного часа Отонаси-сан внезапно поднимает руку. Учитель Хокубо-сэнсэй видит это, но ей не только наплевать на его разрешение – она даже не ждет, что он скажет; сразу встает с места и произносит:

– Сейчас все ученики класса 1-6 должны кое-что сделать.

На то, что мы прибалдели, ей тоже наплевать, и она продолжает.

– Это займет пять минут. Вы ведь можете уделить пять минут?

Никто не отвечает, но она все равно выходит вперед. Выведя из класса Хокубо-сэнсэя, как будто это совершенно естественно, она занимает его место на возвышении. Сцена предположительно абсолютно ненормальная, но, с такой Отонаси-сан, мне она совершенно не кажется ненормальной. Судя по реакции остальных – им тоже.

Мертвое молчание в классе.

Стоя на возвышении и глядя прямо перед собой, Отонаси-сан сообщает:

– Сейчас вы напишете для меня «кое-что».

После этих слов Отонаси-сан сходит с возвышения и протягивает что-то ученикам, сидящим за первыми партами. Те, приняв это что-то, берут один листок и передают остальные себе за спину; точь-в-точь как они обычно делают с распечатками, которые надо раздать всему классу.

Дошла очередь и до моей парты. Это обычный чистый лист бумаги сантиметров десяти в длину.

– Когда закончите писать, передайте мне, пожалуйста.

– Так что это за «кое-что»?

В ответ на вопрос, который от имени всего класса задала Коконе, Отонаси-сан отвечает коротко:

– Мое имя.

После этих слов мертвая тишина в классе наконец уступает место гаму. Оно и понятно, я тоже не врубаюсь. Ее имя? Его все знают. Ведь она только сегодня утром представилась как «Ая Отонаси».

– Что за маразм! – восклицает кто-то. Есть лишь один человек, способный сказать такое Отонаси-сан.

Дайя Омине.

Мои одноклассники разом задержали дыхание. Все в классе знают, что Дайю не стоит делать своим врагом.

– Твое имя Ая Отонаси. Зачем тебе, чтобы мы это написали? Ты так сильно хочешь, чтобы мы его побыстрее запомнили?

Отонаси-сан сохраняет хладнокровие даже при таком течении разговора.

– Я бы написал «Ая Отонаси». Но я это произнес только что. Стало быть, и писать больше нет надобности, верно?

– Да, я не возражаю.

Похоже, такого простого согласия он не ожидал и потерял дар речи.

Цокнув языком, он рвет свой листок на части, стараясь делать это погромче, и выходит из класса.

– Ну, что не так? Почему бы не начать писать уже?

Никто не начинает писать. По их лицам, может, и не видно, но все от нее в полном изумлении и обалдении. Она только что переговорила Дайю. Будучи одноклассниками Дайи, мы прекрасно знаем, насколько это круто.

Какое-то время никто ничего просто не в состоянии делать. Но вот раздался скрип по бумаге чьего-то карандаша, и следом, словно подражая, такой же скрип начинает доноситься отовсюду.

Вряд ли кто-то знает, чего добивается Отонаси-сан. Но это не имеет значения. В конце концов, мы только одно можем написать.

Единственное имя – «Ая Отонаси».

Первым свой листок отнес Отонаси-сан Харуаки. Увидев, как он встает, еще несколько человек следуют его примеру. Выражение лица Отонаси-сан остается неизменным, когда она берет у Харуаки листок.

Похоже, он дал… н е п р а в и л ь н ы й о т в е т.

– Харуаки, – зову я его, когда он, обменявшись парой слов с Моги-сан, возвращается в мою сторону.

– Что такое, Хосии?

– Что ты написал?

– Мм? Ну, написать можно было только «Ая Отонаси», правда? Правда, я чуть не забыл написать последнюю букву, – отвечает Харуаки; почему-то у него вид немного унылый.

– …Ну да, наверно, только так…

– Ну так не тормози и напиши уже!

– Но ты правда думаешь, что она все это затеяла, чтобы заставить нас написать это имя?

Если так, я совершенно не понимаю, какой в этом смысл.

– Разумеется, нет, – мгновенно отвечает Харуаки, подтверждая мои сомнения.

– Э? Но… ты ведь написал «Ая Отонаси», да?

– Ага. …Слушай, Дайя ведь настолько умный, что это уже даже не смешно, верно? Ну, правда, при этом его характер настолько ужасен, что это тоже не смешно.

Из-за внезапной смены темы я наклонил голову.

– А он сказал, что написал бы просто «Ая Отонаси». Значит, ему не пришло в голову что-то еще, что можно было бы написать. Разумеется, у меня то же самое. Я что хочу сказать: в общем, если мы ничего не можем придумать, значит, и ничего другого написать тоже не можем.

– Если ты не можешь о чем-то подумать… ты не можешь это написать.

– Точно. Другими словами, это направлено не на нас.

У меня такое чувство, что слова Харуаки попали точно в яблочко. Похоже, тут он прав.

Иными словами, Отонаси-сан безразличны все одноклассники, она затеяла это все исключительно р а д и т о г о е д и н с т в е н н о г о ч е л о в е к а, к о т о р ы й м о ж е т ч т о - т о п р и д у м а т ь.

Понимаю теперь, почему Харуаки только что был таким унылым. В смысле, он же втюрился в нее с первого взгляда. Он, может, и держится шутом гороховым, но я не знаю никого, кому бы он еще признался в любви. Значит, он был настроен более-менее серьезно.

Но она ему не подыграла. Его существование было просто-напросто проигнорировано… как и предупреждал Дайя.

– …Харуаки, ты на удивление умен.

– Это вот «на удивление» было совершенно не обязательно!

Я скрываю застенчивость от собственных грубых слов за улыбкой, Харуаки горько улыбается в ответ.

– Ладно, побежал я. Если сейчас не пойду, старшие меня убьют. И это не преувеличение!

– А, ну да. Давай тогда.

Наша средненькая бейсбольная команда, похоже, очень требовательна.

Я смотрю на свой пустой лист. Собираюсь написать «Ая Отонаси», но в итоге так и не могу этого сделать.

Смотрю на Отонаси-сан. Ни малейшего изменения в выражении ее лица, когда она просматривает листки, которые ей передают. Похоже, на них на всех «Ая Отонаси».

…Т о т, к т о н е м о ж е т н и о ч е м п о д у м а т ь, н е м о ж е т н и ч е г о н а п и с а т ь.

– …

И что мне тогда делать?

В конце концов мне удалось о чем-то подумать. Непонятно почему в голову пришло дурацкое имя «Мария».

Нет, я знаю. Со мной что-то не в порядке. «Мария», тоже мне. Без понятия, откуда вообще это имя взялось. Если я дам ей листок с этим именем, она просто наорет на меня, что-нибудь типа «что еще за шуточки тут!»

Ну а что если окажется, что этого-то ответа она и ждет?..

После долгих колебаний я начинаю писать на своем десятисантиметровом листке.

«Мария»

Я встаю и направляюсь к Отонаси-сан. Очереди уже нет. Похоже, я последний. Нервно протягиваю ей листок. Отонаси-сан берет его без единого слова.

Смотрит на то, что там написано.

И выражение ее лица меняется. Разом.

– …Э?

Отонаси-сан, не выказывавшая ни малейших признаков беспокойства перед учителем и Дайей, смотрит на меня во все глаза?

– Хе-хе-хе…

И тут она начинает смеяться.

– Хосино.

– О, ты запомнила мое имя.

Я начал жалеть об этом в следующее же мгновение. Потому что, едва отсмеявшись, она уставилась на меня так яростно, словно я враг всех ее предков.

– …Ты!.. Что еще, блин, за шуточки?!

Похоже, она отчаянно пытается сдержать гнев, поэтому говорит тихим, грудным голосом. Часть про «шуточки» я предвидел, но ее тон несколько неожиданный.

Она, не сдерживаясь, хватает меня за воротник.

– Уа! Я, я извиняюсь! Я, я не то чтобы прикалывался…

– То есть ты хочешь сказать, что способен написать такой ответ на полном серьезе?

– …Эээ, ну… Ты… наверно, права. Я, наверно, просто прикалывался.

Это, похоже, была последняя капля.

Не выпуская мой воротник, она тащит меня аж до заднего двора школы.

✵

– Хосино. Ты надо мной смеешься?

Прижав меня к стене школы, Отонаси-сан сверлит меня сердитым взглядом.

– Мне не очень-то удается придумывать планы. Я это знаю. Это совершенно маразматический план, почти как сказать: «Виновник, назовись сам!» Нет, это даже планом нельзя назвать. И тем не менее… Почему, черт побери, ты клюнул на удочку?! И ведь я уже второй раз так сделала! В первый раз ты ни малейшего внимания не обратил!

Она выпустила мой воротник, но ее взгляда более чем достаточно, чтобы удержать меня на месте.

Отонаси-сан смотрит на меня, жуя губу. Наконец она вздыхает.

– …Нет, я потеряла голову, потому что наконец нашла зацепку, применив такой идиотский метод. Но ситуация, несомненно, улучшается, так что мне скорее радоваться бы надо.

– …Ага, наверно. Тебе надо радоваться! Ха-ха-ха.

Отонаси-сан сердито смотрит на мою вымученную улыбку. Кажется, лучше всего придержать язык.

– …Не понимаю. Я-то уж думала, что ты сдался моей настойчивости… но что это у тебя за довольная, идиотская рожа!

Я не то чтобы туп – я просто совершенно не понимаю, о чем это ты.

– Ты меня игнорировал 2600 раз. Однако сколько бы ни было этих бесконечных возвратов, я не сдамся. Однако я все-таки устаю. У тебя должно быть то же самое, так как же тебе удается оставаться таким спокойным!

Что же мне… я абсолютно без понятия, о чем ты толкуешь.

Похоже, она заметила наконец-то мое замешательство; она смотрит на меня подозрительно.

– …А может, ты себя не осознаешь?

– Не осознаю себя? В каком смысле?

– …Отлично. Что ж, притворяешься ты или нет – объяснение никакого серьезного вреда не принесет. Хм, так. Не вникая в детали – я перешла сюда уже 2601 раз.

Все, на что я способен, – тупое изумление.

– Если ты просто притворяешься, то ты крут. Но, конечно, если ты и правда «не знаешь», то вполне мог бы изобразить такое идиотское лицо. Проехали. Я объясню тебе то, что сама понимаю. Мм, так – сегодня второе марта, верно?

Я кивнул.

– Удобнее всего было бы сказать, что я повторила второе марта 2601 раз, но это неправда. Поэтому я использую выражение «новая школа», хотя не могу сказать, что оно вполне годится.

– Хааа…

– Я была отправлена назад, во второе марта, 6:27 утра, уже 2601 раз.

– …

– «Отправлена назад» – это точное выражение с моей колокольни, но в целом – нет. Поэтому я использую выражение «новая школа», это ближе к тому, что на самом деле происходит…

Увидев, что у меня отвалилась челюсть, Отонаси-сан почесала в затылке.

– Ааах, ччерт! Насколько же ты туп! Если тебе было что-то неприятно после 6:27, ты просто «отменил» это, так, что ли?

Она орет на меня, внутри у нее все кипит. Нет, нет… Ни один человек не способен понять такие неожиданные вещи сразу же, ведь так?

– …Я не очень хорошо понимаю, но ты, значит, повторяешь одно и то же время снова и снова?

И как только я это произнес.

– Ах…

Что? Что это?

Я обхватываю собственную грудь, в которую впилось это странное, мощное ощущение. Беспокойство… нет, слова «беспокойство» недостаточно. Зловещее ощущение, знаете, типа как весь твой город заменили на другой, а никто этого не замечает, кроме тебя.

Не то чтобы ко мне вернулась память. Я ничего не вспомнил.

Но почему-то я чувствую, что это на самом деле «произошло».

Отонаси-сан говорит правду.

Голую правду и ничего больше.

– Дошло наконец-то?

– П-погоди минутку.

Она уже 2601 раз прожила 2 марта. Одного этого было бы достаточно, чтобы привести меня в замешательство, но, в целом, Отонаси-сан утверждает, что…

– …Э т о п р о и с х о д и т и з - з а м е н я?

– Да.

Отонаси-сан отвечает не задумываясь.

– З-зачем мне это делать?

– Абсолютно не знаю твоих мотивов.

– Я тут ни при чем!

– Как ты можешь так говорить, если ты даже себя не осознаешь?

Почему я? Я уже собрался спросить, но тут понял. Лишь один фактор заставил ее обратить внимание на меня.

Я написал «Мария» на листочке.

– Так же как и ты, не осознающий себя, так и все остальные, затянутые сюда, никак не способны помнить прошлое, которое было «отменено». Иными словами, кроме меня самой, лишь виновник может написать имя «Мария», которое я упомянула в прошлый раз.

Но я вспомнил имя. Должен признать, это совершенно немыслимо, чтобы такое имя, как «Мария», вдруг всплыло в памяти без всякой причины.

– Не знаю, насколько это эффективно, но я всегда пытаюсь действовать так, чтобы это оставалось в памяти других. Я все ждала, когда виновник, который также помнит прошлые разы, которые были «отменены», совершит ошибку. Но, в общем-то, я не очень на это полагалась.

– …Когда именно ты заподозрила меня? В смысле, ты же специально сказала мне это имя, «Мария», в одном из предыдущих миров, верно?

– Я не подозреваю как-то по-особому таких безвредных на вид типов, как ты.

– И?..

– Пфф, разумеется, я проверяла всех, одного за другим, всем назвала имя, ведь мое время, в общем, не ограничено.

Ее время не ограничено.

Время, которое затратила Отонаси-сан. Столько времени, что это даже уже метафорой нельзя назвать.

Понимаю. Ее время не ограничено, именно поэтому она придумала этот чокнутый план с принуждением всего класса написать ее имя. С еле теплящейся надеждой, что кто-нибудь напишет «Мария». Даже если бы у нее не было надежды. Все ее хорошие решения были давно исчерпаны в течение 2601 «новой школы», так что, возможно, она просто убивала время, пока в голову не придет новый нормальный план. Даже испробовать такой «план» – лучше, чем сидеть и ничего не делать, чтобы успокоить свой разум. В конце концов, ее время могло длиться бесконечно.

Вот почему Отонаси-сан рассердилась, когда я клюнул на эту удочку. Должно быть, это похоже на то, как ты не можешь победить противника в ролевой игре, из-за этого отчаянно тренируешься и набираешь уровни, а оказывается, что можно было победить, применив какой-нибудь конкретный артефакт. Ты, может, и достигаешь цели, но хотел бы вернуть затраченные усилия.

– Так, пора заканчивать этот пустой треп. В конце концов, ничего еще не закончилось.

– Правда?

– Разумеется. Или тебе кажется, что все разрешилось? Тебе кажется, что этот зацикленный кошмар, «Комната отмены», закончился?

«Комната отмены»? Должно быть, так она называет эту повторяющуюся ситуацию.

Как бы там ни было, есть во всем этом один момент, который меня озадачивает.

– Слушай, я понимаю, что ты считаешь меня виновником, потому что я написал «Мария». Но слушай, для начала, почему на тебя саму не действует эта «Комната отмены»?

– Нельзя сказать, что не действует; по правде, очень даже действует. Если бы я сдалась и прекратила вспоминать, «Комната отмены» захватила бы меня сразу же. Я бы продолжила бессмысленно существовать в этих бесконечных повторах. Это так же просто, как пролить воду из чашки, стоящей у тебя на голове. Мы бы без конца жили в этом дне, который ты раз за разом отменяешь.

– Это произойдет всего лишь если забыть?

– Подумай сам. Есть ли кто-нибудь еще, кто мог заметить эти повторы? Если даже ты, тот, кто все это затеял, их не замечаешь?

…Она, возможно, права. И да, она ведь уже повторила этот день 2601 раз.

– Конечно, мне было бы проще перестать вспоминать. Но этого не произойдет никогда, ни за что.

– …Никогда?

– Именно, никогда. Сдаться я просто не могу. Сколько бы повторов ни потребовалось, две тысячи, двадцать тысяч, сквиллион – я выберусь из цикла и достигну своей цели.

2000 раз. Если подумать, мы частенько встречаемся с числом «2000» в повседневной жизни. Но если нам правда приходится набирать его кусочек за кусочком… к примеру, в году 365 дней, 5 лет – это 1825 дней… и этого еще не хватит.

Столько времени Отонаси-сан пришлось превзойти.

– Хосино. А причину, по которой ты создал эту «Комнату отмены», ты тоже не помнишь?

– Э? …Угу.

– Хех, понятно. Если предположить, что ты изображаешь из себя дебила, только чтобы избежать этого вопроса, это явно имеет смысл. Если так, твоя игра впечатляет.

– Я, я не играю!

– Что ж, тогда я спрошу…

Отонаси-сан едва заметно улыбнулась.

– Хосино, ты ведь встречал – е г о, верно?

…Кого?

…Это не тот вопрос, который я сейчас задаю самому себе. Бог знает почему. Кого я встречал? Не знаю. Не могу вспомнить.

И все же я понимаю.

Я встречал «*».

Когда? Где? Конечно, ничего такого я не знаю. Этого нет в моих воспоминаниях. И все же – я ч у в с т в у ю, ч т о м ы в с т р е ч а л и с ь.

Я пытаюсь вспомнить. Но информация отсекается от моих глаз, словно какая-то задвижка опускается вниз со страшной скоростью. Осторожно! Вход запрещен. Только для лиц, имеющих разрешение.

– Хе-хе, стало быть, ты его встречал.

Она хихикает.

Теперь Отонаси-сан убеждена. И я сам тоже убежден.

Я, Кадзуки Хосино, и есть тот, кто породил эту ситуацию.

– Он должен был передать ее тебе. «Шкатулку», которая выполняет одно твое «желание».

Она внезапно использует слово «шкатулка». Судя по контексту, эта «шкатулка» и есть инструмент, который производит «Комнату отмены».

– А, я до сих пор не сказала, какая у меня цель, – произносит Отонаси-сан, не переставая хихикать. – Моя цель – заполучить «шкатулку».

И тут ее смех как отрезало. Отонаси-сан, уверенная, что «шкатулка» у меня, смотрит на меня хмурым, холодным взглядом и приказывает:

– Теперь отдай «шкатулку».

«Шкатулка» точно у меня. По-другому ведь никак не может быть, верно?

Но разве правильно – отдать ей эту «шкатулку», которая выполняет любое «желание»?

Я что хочу сказать: Отонаси-сан терпела 2601 повтор лишь ради того, чтобы заполучить «шкатулку». Стало быть, у нее есть «желание», которое стоит таких колоссальных усилий. Она хочет исполнить собственное «желание»; даже если для этого придется насмеяться над моим «желанием», украсть его. Это как…

Это – почти ненормальное упорство.

Да, это ненормально. Ая Отонаси ненормальная.

– …Я не знаю как.

Это не ложь. Но в то же время так я показываю, что сопротивляюсь.

– Понятно. Значит, отдашь ее мне, когда вспомнишь?

– Ну…

– Забыть, как ее вытащить, – это просто здравый смысл. Но ты именно забыл; где-то там, внутри, ты знаешь. Это как умение кататься на велике: ты не можешь это объяснить другим, но знаешь на уровне ощущений. Ты озадачен, потому что не можешь обратить это в слова.

– …А нет способа прекратить «Комнату отмены», не извлекая «шкатулку»?

Отонаси-сан одаряет меня ледяным взглядом.

– Стало быть, ты не собираешься отдать ее мне. Ты это хочешь сказать?

– Н-не совсем так…

Глядя на мое явное замешательство, Отонаси-сан тихонько вздыхает.

– Давай посмотрим. Сдается мне, «Комната отмены» также кончится, если мы раздавим «шкатулку» вместе с ее «владельцем».

– Раздавить ее вместе с «владельцем»?

«Владелец» – это, видимо, виновник, у которого «шкатулка», – иными словами, я. Раздавить ее вместе со мной? Проще говоря…

Отонаси-сан, стерев все эмоции с лица, произносит холодно:

– «Комната отмены» прекратится, если ты умрешь.

✵

Этой причины достаточно, чтобы организовать «****»?

Ты хочешь сказать, что готова сделать со мной то же самое, если потребуется? Если так, сделай это побыстрее, так мне легче будет.

3 марта. Утро. Дождь. Перекресток с плохим обзором.

Отбросив зонтик, я смотрю на «****». Всего прочего мой взгляд не касается. Ни грузовик, врезавшийся в стену, ни Отонаси-сан, стоящая рядом, – это все не запечатлевается моими глазами. Красная жидкость течет безостановочно, ее так много, что дождь не успевает ее смывать.

Тр**, без половины головы, моз** разбрызгались во все стороны. **уп. Труп. Труп. ТРуп. ТрупТрупТРУП. трУП. ТруптрупТРУП. Труп. Труп. Труп!

«Труп» Харуаки.

…Аа.

От этого зрелища меня вырвало, едва я понял, что это.

Я гляжу на Аю Отонаси. Она бесстрастно смотрит на меня.

– …Харуаки.

Но не беспокойся, Харуаки!

Знаешь, все равно ведь это отменится.

Все это будет «отменено». Нет проблем.

…О? Неужели…

Неужели это и есть причина, почему я желаю «Комнату отмены»?.. Потому что я не принимаю ситуации такого рода?

Й раз

– Меня зовут Ая Отонаси.

 

– …Ах.

В то же мгновение алая картина вспышкой проносится у меня в мозгу. Картина, погребенная в глубинах моей памяти, хотя я видел ее буквально только что.

И затем – мой мозг словно вытягивают из головы, таща за привязанную к нему веревочку; воспоминания от 2601-й «новой школы» выплескиваются наружу.

Я настолько потрясен, что не могу удержаться от вскрика.

– Мм? Что с тобой, Хосии? У тебя больной вид, с тобой все в порядке?

Харуаки, с и д я щ и й р я д о м с о м н о й, беспокоится обо мне.

Харуаки, который вроде бы попал под грузовик, улыбается мне.

Непреходящая тревога. Тошнота. Информация разбухает, покрывает меня всего, словно я ее добыча и она меня собирается сожрать. Мой разум не в силах работать на такой скорости и начинает буксовать.

Воспоминания прошлого раза присоединяются к нынешним.

Так ясно и отчетливо…

– Ну правда же, Ая-тян такая прелесть. Пойду признаюсь ей.

…из-за трупа Харуаки.

И вот он снова втрескался в Аю Отонаси с первого взгляда, несмотря на то, что она заставила его так страдать.

Я поворачиваюсь к Отонаси-сан. Наши взгляды встречаются. Она не сводит с меня глаз. Смотрит пристально, с вызывающей ухмылкой.

…Этот труп должен был принудить меня отдать ей «шкатулку»?

Если так, средство оказалось даже слишком эффективным. Угрожать мне, показав труп, подразумевая «я и тебя убью»… А использовав труп моего друга, она вдобавок сковала меня чувством вины. Отонаси-сан делает все, что ей заблагорассудится. Теоретически даже я понимаю, что моей вины тут нет. Но когда я вижу труп, теорию уносит прочь, и мое сердце рвется.

Знал бы как – сразу бы отдал ей эту «шкатулку». Но, к счастью, я не знаю как.

…К счастью? Правда? Я имею в виду – если атака получилась столь эффективной, Отонаси-сан наверняка продолжит.

Пока мое сердце не разорвется окончательно.

Отонаси-сан сходит с возвышения и приближается ко мне.

Вот она уже совсем рядом.

Глядя прямо перед собой, не поворачивая головы в мою сторону, она шепчет:

– Похоже, ты вспомнил.

✵

Если все так и продолжится, я сломаюсь.

Я знаю, что это ничего не решит, но тем не менее прикинулся дурачком и сбежал от Отонаси-сан.

Каким-то образом мне надо придумать защитные меры, в то же время избегая встречи с ней.

Именно поэтому…

– Это все детали, Кадзу?

…я обратился за советом к самому умному человеку из всех, кого знаю, – к Дайе Омине.

Дайя стоит в коридоре, прислонясь к стене, у него явно плохое настроение. Скорее всего, из-за того, что мое объяснение съело всю перемену между первым и вторым уроками.

– И что? Чего ты от меня хочешь, пересказывая э т у и д е ю д л я р о м а н а?

Я прямо рассказал ему все, включая то, что узнал от Отонаси-сан, не опустив ни единой подробности. Однако, поскольку я не рассчитывал, что такой реалист, как Дайя, поверит в мою ситуацию, я подал это как сюжет для романа.

– Я вот думаю, что делать «Главгерою» этой истории.

– Если рассуждать в общих чертах, он должен противостоять «Новенькой».

Разумеется, я «Главгерой», а Отонаси-сан – «Новенькая».

Поскольку я склепал все на скорую руку, Дайя понял, что «Новенькая» – это «Ая Отонаси». Но он лишь криво улыбнулся, сказав: «Значит, с нее писалось», – он явно убежден, что это выдуманная история.

– Только… не думаю, что «Главгерой» может противостоять «Новенькой».

– Полагаю, в нынешней ситуации это так.

Противник – не кто иной, как Ая Отонаси. Человек, способный «сменить школу» 2602 раза и даже убивать людей ради того, чтобы заполучить «шкатулку». Едва ли у меня есть шансы на победу.

– Но «Главгерой» может впоследствии заполучить силу, равную силе «Новенькой», – легко заявляет Дайя.

– Э?..

Разумеется, я советуюсь с Дайей именно для того, чтобы найти решение. Но я ожидал, что это будет нечто вроде поисков иголки в стоге сена. Честно говоря, я не рассчитывал, что он найдет для меня подходящее решение.

– Что за реакция? Ну хорошо, вот скажи мне, почему «Главгерой» не может противостоять «Новенькой»?

– Э? Нуу…

– Ахх, нет, не отвечай лучше. Ты такая дубина, что все равно ляпнешь какую-нибудь фигню, от которой я только сильнее разозлюсь.

…Мне тут разозлиться не дозволено, да?

– Разница между «Главгероем» и «Новенькой». Вся разница в информации. «Новенькая» может пользоваться этой разницей, чтобы двигать «Главгероем», как куклой. Все просто. Ей надо лишь давать «Главгерою» только ту информацию, которая ей выгодна.

Это… так и есть. Отонаси-сан может делать со мной все, что захочет, если я все забываю.

– С другой стороны, если ему удастся как-то приблизиться к ней по уровню информации – а это основная причина, почему он беспомощен, – что-то может и получиться. Стало быть, ему нужно лишь убрать гандикап.

– …Но это же невозможно!

В ответ на мое бормотание Дайя лишь ухмыльнулся.

– Вот слушай, ты сказал, что «Главгерой» может восстановить воспоминания прошлого раза?

– Угу.

– Если он восстановит себя, восстановившего воспоминания прошлого раза, то сможет восстановить воспоминания позапрошлого раза. Так?

– …Вроде так.

– Значит, если он возвращает память о позапрошлом разе, то может вернуть и о позапозапрошлом. Если он возвращает память о позапозапрошлом разе, то может вернуть и о позапозапозапрошлом.

– …И что с того?.. В смысле, «Новенькая» ведь тоже накапливает информацию все это время. Разницу не компенсировать. Отонаси-са… в смысле, «Новенькая» уже помнит о более чем 2601 повторе, забыл? Что изменится для «Главгероя», если он получит воспоминания о двух-трех разах…

– Повтори сто тысяч раз.

– …Э?

– Разницу за счет уже прошедших 2601 раза, конечно, не компенсировать. Значит, надо просто сделать так, чтобы эти разы не имели значения. Разница в информации между 102601 разом и просто 100000 раз – всего лишь два процента, если рассуждать чисто математически. Это даже разницей уже нельзя назвать. Если «Главгерой» повторит столько раз, у него появится возможность противостоять «Новенькой». Затем он должен использовать полученную информацию и усилия своего противника, чтобы измотать «Новенькую», чтобы ослабить ее, чтобы разочаровать ее и заставить забыть обо всех этих повторах.

– Я…

Я должен все это сделать?

– …Но он ведь изначально не знает, как вернуть себе воспоминания.

Да. Я смог вернуть воспоминания в этот раз, но это получилось случайно.

– Ты сказал, что шок от увиденного трупа помог «Главгерою» сохранить воспоминания, верно?

– По крайней мере… мне так кажется.

Другие объяснения мне просто в голову не идут, и мои чувства подсказывают мне, что все так и есть.

Я случайно смог вернуть себе воспоминания, потому что увидел труп Харуаки.

– Тогда все просто, – беззаботно заявляет Дайя. – «Главгерою» надо всего лишь делать трупы самому.

– …Какого!..

У меня отнялся язык.

– Н-но такие поступки…

– Эх, слушай. На мой взгляд, убивать кого-то, конечно, неразумно. Столь неэтичный «Главгерой» вызовет отвращение у читателя. Я имею в виду, что «Главгерой» должен сделать что-то, что подействует на него так же, как труп.

– …Это должно… сработать.

– Иными словами, «Главгерой» должен цепляться за «шкатулку» упорнее, чем «Новенькая».

Звенит звонок. Дайя считает наш разговор оконченным и отворачивается.

– Я пошел в класс. Ты тоже давай побыстрее, Кадзу!

– Ага…

Но я сейчас не в настроении, чтобы возвращаться в класс, и просто стою на месте. Дайя уходит, не обращая на меня внимания.

Я вздыхаю.

– …Наверняка есть способ сохранить память. Но…

…Застрять еще на 100000 раз? Теоретически это возможно, но в реальности – никак. Ни один живой человек такого просто не вынесет. Это как если мне говорят: «Я сделал машину с максимальной скоростью 10000 км/ч, поезди на ней для меня». Даже если машина вправду сможет ехать так быстро, мое тело не выдержит усилий и в конце концов сломается. Мой мозг – нет, человеческий мозг – просто не приспособлен к тому, чтобы выдержать 100000 повторений одного и того же дня.

Отонаси-сан – особый случай, если она правда способна это выдержать. Пожалуйста, не ставьте меня на одну доску с этим монстром.

Но неужели это единственный способ противостоять Отонаси-сан? А вообще, должен ли я ей противостоять? Не лучше ли будет для нас обоих, если я просто выброшу белый флаг?

Я снова вздыхаю – я даже такую вещь не могу для себя решить.

Когда я поднимаю голову, собираясь вернуться в класс…

– Ах, – от неожиданности вырывается у меня.

– …Харуаки.

Он нас слышал? Нет, его лицо, прячущееся в тени почтового ящика, слишком серьезно. В конце концов, мы же о «фантастическом романе» сейчас говорили. Теоретически.

– Короче, я, как твой друг, ревную, когда ты развлекаешься без меня. Поэтому я и подумал, что вполне нормально спрятаться и подслушать. Давай меня простим.

Он начинает беззаботно доказывать, что невиновен. Несмотря на его шутливый тон, выражение лица остается серьезным.

– Так вот, Хосии…

Почесав затылок, Харуаки спрашивает:

 

– …Не хочешь попробовать меня убить?

 

Я перестал дышать.

Совершенно без понятия, что заставило его произнести эти совершенно нелепые слова.

Какое-то время Харуаки молча смотрит на мое замешательство. Я даже моргать не способен. Внезапно его губы изгибаются в самодовольной ухмылке, а потом, явно не в силах больше сдерживаться, он разражается хохотом.

– Аа, только не говори мне… Гад ты, Харуаки! Не подкалывай меня так!

– Ахаха! Нет, нет, я и подумать не мог, что ты так серьезно отреагируешь!!. Фантастика! Хосии, ну ты даешь! Конечно же, я пошутил, просто пошутил!

Что ж, логично. Никто не поверит, что такие повторения возможны в реальности.

– Ну да… шутка… конечно, просто шутка.

– Разумеется. Конечно, шутка – такая фигня, как позволить меня убить.

Что-то странное чувствуется в его последней фразе.

– …Харуаки?

– …Ну и? Как я могу тебе помочь?

Помочь? О чем это он?

Харуаки, вновь серьезный, продолжает.

– Ну, раз мои воспоминания в следующем мире все равно сгорят, похоже, сделать я могу немногое.

Аа, вот оно что…

Харуаки верит в «Комнату отмены».

Он верит в мою историю, о которой кто угодно думал бы лишь как о выдумке.

– …Харуаки.

– Что такое, Хосии?

– Эээ… вообще-то это фантастический сценарий, который я придумал, ты в курсе?

Харуаки смеется, затем невозмутимо заявляет:

– Это же вранье, верно?

– Чего…

Мне даже не идут в голову слова, чтобы спросить, как он догадался.

В смысле, я сам бы ни за что не поверил в такую бессмыслицу, даже если бы кто-то меня умолял.

– Уа-ха-ха! Ты впечатлен моей столь глубокой дружбой к тебе, что я даже такую историю проглатываю без раздумий?

– Угу.

Я кивнул; Харуаки это, похоже, застало врасплох почему-то.

– Н-нет… не надо отвечать так прямо! А то я покраснею.

Он застенчиво почесал нос.

– Кстати, Дайя тоже считает, что это не выдумка, а реально с тобой происходит, ты в курсе?

– Э? …Да нет, вряд ли. В смысле, мы ведь говорим о Дайе, он у нас реалист, не забыл?

Однако если подумать – он и правда вел себя немного необычно. Например, он специально поменял место, где мы беседовали, и пожертвовал переменой. Если бы он реально думал, что это всего лишь роман, он бы отмахнулся от меня, сказав что-нибудь типа: «Тоска зеленая. Не пиши про это».

– Ну ладно, может, он и не поверил в твою историю полностью. Но он четко верит, что ты сейчас именно в такой ситуации. Я это почуял!

Если подумать, совет Дайи был немного неоптимален, если учесть, что речь шла о романе. Он явно подбирал ответы, которые бы меня устраивали.

– У тебя противоречие изначально, Хосии. Ая-тян, прототип «Новенькой», пришла только сегодня, знаешь ли. Ты позвал Дайю сразу после первого урока. Когда бы ты успел все это придумать?

– А…

Это уж точно.

– Думаю, ты говоришь правду, не пытаешься нас обмануть.

– …Почему?

– Это немного чересчур хорошо построено, чтобы быть твоей обманкой, согласись? Тебе в жизни на такое воображения бы не хватило, Хосии.

– Грубый ты…

– Воот, но даже если б ты был малость поизобретательнее и мог все это напридумывать за такой короткий срок, я бы все равно тебе поверил.

– …Почему?

– Потому что мы друзья, разве непонятно?

Уаа, что несет этот тип.

В смысле, как же мне теперь… не покраснеть и как вообще с ним общаться, когда он говорит такие вещи?

✵

Харуаки, нахмурив брови, отправляет в рот кусок картошки фри.

– Понятно. Стало быть, Ая-тян… нет, Ая Отонаси, возможно, меня убила…

По предложению Харуаки мы отправились в Макдональдс. Два школьника в форме, которые сбежали пораньше, симулировав плохое самочувствие. В Макдональдсе. Средь бела дня. Я всей шкурой ощущаю на себе взгляды окружающих, и мне хочется удрать.

– Вот интересно, Отонаси-сан волновалась бы, сидя в Маке в это время дня и в школьной форме.

– Ну, думаю, в случае Аи Отонаси – нет.

Узнав, что Отонаси-сан, в которую он влюбился с первого взгляда, возможно, убила его, он выплевывает ее имя с враждебностью в голосе.

– Иными словами, за эти две тысячи циклов с гаком она ко всему приспособилась.

Отонаси-сан привыкла уже ко всему, что здесь подвергается «отмене». Уж конечно, теперь ее ничто не может расстроить в этой «Комнате отмены».

Отонаси-сан приспособилась к аномальной ситуации. Можно ли думать, что она сама осталась нормальной?

Эта Отонаси-сан, которая пытается меня убить?

 

– Что, сбежать хотел?

 

Мое сердце остановилось.

Этот внезапно раздавшийся голос, принадлежащий человеку, о котором я как раз сейчас и думаю. Я не могу развернуться на этот голос, доносящийся у меня из-за спины. Я просто не в силах двинуться с места, словно меня зацементировали.

Как она нас нашла? Я даже Дайе не сказал.

Отонаси-сан обходит вокруг меня и останавливается прямо передо мной. Я по-прежнему не в силах поднять головы.

– Я должна сказать тебе кое-что хорошее, Хосино, – с ухмылкой заявляет она. – Для меня это уже 2602-е второе марта. Все это время я провела вместе с одноклассниками, которые ни на грамм не изменились, потому что они ничего не помнят и не знают об этих повторах.

Она тихо кладет руку на стол. Этого достаточно, чтобы все во мне напряглось.

– Люди меняются. Их ценности тоже меняются. Поэтому предсказать их поступки совсем непросто. Однако ваши действия предсказать совсем легко, потому что вы, братцы, заперты в тупике и не меняетесь. Тем более, раз это одно и то же второе марта. Я даже в курсе, о чем примерно вы говорите. Хосино, я могу с легкостью предсказать все, что может предпринять такой ленивый школьник, как ты.

Я испытываю на собственной шкуре то самое «различие в уровне информации», о котором говорил Дайя. Я-то наивно думал, что это относится только к информации о «Комнате отмены» и о «шкатулке». Но нет, не только. Самая важная информация – информация о «Кадзуки Хосино», обо мне самом. А должен я заполучить информацию об «Ае Отонаси». Это Дайя имел в виду с самого начала. Вот почему он сказал, что различие в уровне информации сотрется, когда повторов будет больше.

– Все понял? Ты не можешь удрать от меня, Хосино. Ты у меня в руках. Я могу раздавить тебя с легкостью. Но если я это сделаю, то раздавлю и важный предмет, который ты держишь. Это единственная причина, почему ты еще жив. Понял? Не зли меня лучше.

Отонаси-сан хватает меня за руку.

– Молчи и иди за мной. А потом молча слушайся.

Она держит меня не очень-то крепко. Если я постараюсь, смогу стряхнуть ее руку. Но… могу ли я? …Исключено. Ая Отонаси уже захватила меня. Я жалок? Я знаю. Но я просто не могу… противостоять ей. Я не знаю как.

И несмотря на это – несмотря на то, что я не знаю, как сопротивляться ей, – моя рука вдруг оказывается свободной от хватки Отонаси-сан.

– Что ты делаешь? – восклицает Отонаси-сан. Я не мог стряхнуть ее руку. Так что ее злые слова адресованы не мне.

– Что я делаю, спрашиваешь? …Ха!

Ее слова адресованы Харуаки, который расцепил наши руки.

– Я не отдам тебе Хосино! Ты даже такую простую вещь не можешь понять? Ты дура, что ли?

Провокация Харуаки совершенно детская, но все его лицо напряжено. Это полнейший блеф. Он никогда не смотрит на людей так вот свысока.

Однако Отонаси-сан, естественно, на провокацию не поддается.

– Я не об этом спрашиваю. Усуй, похоже, это у тебя здесь проблема с головой. Все, что ты делаешь, – бесполезно. Бессмысленно. Похоже, ты решил спасти Хосино, но это всего лишь краткий сон, который скоро исчезнет. Все равно в следующий раз ты забудешь про эту свою целеустремленность и побежишь признаваться мне в любви, вместо того чтобы считать меня врагом.

Харуаки под тяжестью этих слов зашатался. Он знает, что именно так все и будет. Если все вернется как было, Харуаки забудет этот наш разговор. Как бы он ее ни ненавидел сейчас, он снова влюбится в нее с первого взгляда и снова признается ей в любви. Харуаки в безнадежном тупике.

Однако даже стоя перед такой правдой, он сжимает кулак.

– Нет, это все-таки у тебя с головой проблемы, Отонаси! Допустим, я правда каждый раз вновь становлюсь «ничего не знающим мной»! Думаю, я не смогу сохранить свои воспоминания, и я не такой умный, как Дайя. Но знаешь что? Я верю в себя.

– Не понимаю. Что ты хочешь этим сказать?

– Вот скажи, Отонаси. Это точно, что я стою на месте и не меняюсь, да?

– Да, именно поэтому ты ничего не можешь сделать.

– Ха! Все как раз наоборот, Отонаси! Если я не изменяюсь, я могу поручиться за будущего себя. В конце концов, они все будут точно такими же, как я нынешний. Я могу представить это без проблем! Эти будущие я будут верить Хосии всякий раз, как он будет объяснять им ситуацию, и каждый раз они будут помогать ему. В любом мире я не оставлю своего друга Хосии. Послушай и хорошенько запомни, Отонаси… – он указал на нее пальцем. – Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!

Откровенно говоря, его позу можно назвать какой угодно, только не уверенной. Он явно напряжен, он блефует, его руки дрожат. Он, несомненно, встревожен. Особенно если вспомнить его обычное клоунское поведение. Высокие слова ему настолько не идут, что это даже не смешно.

Но его слова принесли тепло в мое сердце.

В смысле, Харуаки сказал то, что сказал, без малейшей тени сомнения. И его обычной склонности к преувеличениям сейчас даже близко не было. Харуаки говорил так, словно это было что-то само собой разумеющееся.

– …

Конечно же, Отонаси-сан эта его нетвердая поза не смущает ничуть. Но в то же время она и не стала сразу возражать. Закрыв рот, она просто смотрит несколько секунд недовольно.

– …Ты говоришь так, словно это я здесь преступница. Ты в курсе вообще, что это Кадзуки Хосино затащил тебя в эту «Комнату отмены»?

Слова Отонаси-сан остры и бьют точно в цель. Каждое из них вонзается в Харуаки, и все же –

– Я не перепутаю, на чьей я стороне, из-за такой ерунды!

Харуаки стоит на своем. Он напуган, но тем не менее не отводит взгляда от Отонаси-сан.

Ой как нехорошо. В смысле, противник ведь Ая Отонаси! Это не ее грызет то, что Харуаки объявил ее своим вечным врагом. А как раз Харуаки. Девушка, к которой его тянет каждый раз, проявляет к нему враждебность, причем без видимой причины. И теперь Харуаки суждено всякий раз страдать.

В то время как она явно не ощущает какого-либо неудобства, когда он на нее рычит.

Однако…

– Мне неинтересно.

Именно Отонаси-сан первой отводит взгляд и отворачивается.

– Все равно все твои действия потеряют смысл, когда придет следующий повтор.

Выплюнув эти слова, она уходит.

Если бы это сказал кто-то другой, это звучало бы почти как неуклюжая отмазка. Но сейчас – совершенно не похоже. Главным образом: как вообще Отонаси-сан может проиграть Харуаки, если ей на него наплевать?

Так что ее слова были всего лишь мыслями вслух. Просто она пришла к выводу, что удобнее будет заняться мной, когда подвернется более выгодная ситуация.

Отонаси-сан не чувствует к нам ничего. Разумеется, она нас не боится; но также она и не сердится на нас, и не презирает.

Вот интересно – почему?

Нет, я знаю. Наверняка это просто мое воображение. Неверная догадка. Огромное недоразумение. И тем не менее, правда, честно, на какое-то мгновение –

Не выглядела ли она какой-то… разочарованной чуть-чуть?

– Слушай… Хосии, – произносит Харуаки, по-прежнему глядя на автоматическую дверь, через которую вышла Отонаси-сан. – Как думаешь, меня убьют?

Ни за что… я почти ответил так, не думая. Но потом до меня дошло, что все может случиться в точности как в прошлый раз, так что я просто молчу.

✵

Как и ожидалось, третьего марта 2602-го раза с неба лило. Я вышел из дома немного раньше, чем в прошлый раз, и обогнул место происшествия, хоть и пришлось сделать для этого крюк. Чтобы оградить себя от атаки Отонаси-сан… а скорее, просто чтобы не увидеть ту картину снова.

Войдя в класс, я вижу Дайю, он уже здесь. Едва заметив меня, он подходит.

– Что такое, Дайя?

Почему-то Дайя не отвечает сразу. Пристально смотрит мне в глаза. Свои чувства ему всегда удается скрывать замечательно, но на этот раз он явно какой-то не такой.

– …Насчет романа, о котором мы вчера говорили.

Дайя говорит нарочито безразличным тоном. О «романе». Иными словами, о «моем нынешнем положении».

– Кое-что мне там не дает покоя. Почему «Новенькая» не теряет память, хотя «Главгерой» теряет?

Не могу ему ответить. Потому что не понимаю, зачем он вообще завел этот разговор.

– Даже «Главгерой» – создатель этой «Комнаты отмены» – теряет память. Даже если мы допустим, что «Новенькая» обладает какими-то особыми способностями, не слишком ли это удобное предположение, что она автоматически умеет сохранять воспоминания о повторах? Поэтому, мне кажется, лучше сделать так, чтобы «Главгерой» и «Новенькая» могли сохранять воспоминания одним и тем же способом.

– …Пожалуй, ты прав.

Я соглашаюсь, не особо задумываясь о смысле его слов. Может, я не способен полностью ухватить этот смысл, потому что Дайя говорит просто о «романе».

– «Главгерой» смог сохранить память, потому что увидел труп, верно?

– …Похоже, что так.

– Труп появился из-за аварии, так? «Новенькая», которая 2601 раз прожила один и тот же день, просто не могла не знать об этом грузовике. Если «Новенькая» приложила руку к аварии, это наверняка неспроста. Именно поэтому ты подчеркнул, что «друг Главгероя» «был убит».

Я кивнул.

– Но кое-что меня здесь беспокоит.

– Почему? Мои мысли такие странные?

– Нет, не в этом дело. Несомненно, это очень эффективный прием против «Главгероя». Но только – если есть уверенность, что он сохранит воспоминания. Успешная атака лишена смысла, если «Главгерой» тут же о ней забудет.

– Не очень понимаю, что ты имеешь в виду…

– Цель «Новенькой» – украсть «шкатулку» у «Главгероя», так?

– Ага.

– Попробуй поставить себя на место «Новенькой». «Новенькая» наконец-то нашла того, кого долго искала, – «Главгероя». «Новенькая» вполне могла бы сидеть тихо, но вместо этого она открыто объяснила ситуацию «Главгерою». Ни о чем не подозревающий противник и противник, уже атакованный и потому осторожный, – у которого из них украсть «шкатулку» легче? Конечно, у того, кто ни о чем не подозревает. Тогда почему, как ты думаешь, «Новенькая» рассказала ему все?

– Эээ… потому что «Новенькая» думает, что «Главгерой» все забудет?

– Именно. Она решила, что это все не имеет значения. Она ему все же рассказала – скорее всего, по легкомыслию; можешь еще назвать это небрежностью.

– Но авария могла быть только умышленной, верно? Значит, это могла быть только атака против меня…

– Думаю, она действительно была умышленной. Но попробуй взглянуть вот под каким углом: «Новенькая» не ожидала, что «Главгерой» увидит труп.

Иными словами, авария была подстроена с какой-то другой целью, не ради того, чтобы атаковать меня?

Я вновь обдумываю его слова.

– А…

Я поспешно оббегаю взглядом весь класс. «Новенькой» – Аи Отонаси – здесь нет. Наверняка она до сих пор на том перекрестке.

– Не может быть… это уже ненормальность!

– Разумеется. Просто нереально, чтобы человек, приспособившийся к 2602 повторам, остался в здравом уме.

Ая Отонаси убила кого-то.

Не чтобы атаковать меня, н о р а д и с о х р а н е н и я с о б с т в е н н ы х в о с п о м и н а н и й.

Я вспоминаю. Не хочу, но вспоминаю. Что эта авария произошла не только в 2601-й раз. Что Отонаси-сан, должно быть, проделала это в каждый из предыдущих 2600 раз.

Значит, она так и продолжит убивать людей ради того, чтобы «переходить»?

А мне придется молча за этим наблюдать?

На этот раз снова будет убит Харуаки?

– …Харуаки!

– Мм? Чего, Хосии?

Харуаки как раз вошел в класс, он стоит у самой двери.

Что это значит? Харуаки не стал мишенью атаки? …Ну да, вовсе не обязательно, чтобы это был именно его труп, ведь верно?

– Ну ладно, хватит с твоим романом, Кадзу… перейдем к делу, – продолжает Дайя, не обращая внимания на Харуаки. – Похоже, совсем недавно произошла авария.

Сделав глубокий вдох, Дайя произносит:

– Ая Отонаси попала под грузовик.

Эээ, чего?..

 

Аа, понятно.

Ей без разницы, даже если это ее собственный труп.

Й раз

– Харуаки попал под грузовик.

Й раз

– Касуми Моги попала под грузовик.

Й раз

Футбол на уроке физкультуры.

У меня идет кровь из носа, и я лежу на коленках Моги-сан.

Внезапно я задумываюсь о чувствах Моги-сан: почему она пустила меня к себе на коленки? А вдруг она таким образом пытается хоть чуть-чуть меня завлечь?

Я совершенно без понятия; время от времени я кидаю на нее непринужденные взгляды, но она бесстрастна, как всегда.

– …Моги-сан.

– Что?

– О чем ты сейчас думаешь?

– Э?

Моги-сан склоняет голову чуть набок. Но непохоже, что собирается отвечать. Единственная реакция на мой вопрос – удивленное лицо.

Это погружает меня в размышления. Если распознать чувства другого так трудно, может ли вообще любовь расцветать?

И почему я влюбился в такую трудную девушку?

Для начала – когда, черт побери, я влюбился?

Я пытаюсь вспомнить.

– …Э?

– …Что такое? – спрашивает Моги-сан после моего непроизвольного возгласа.

– Н-нет… Ничего!

На лице у меня сейчас небось написано совсем не «ничего». И Моги-сан об этом знает. Но поскольку умения расспросить меня на эту тему ей явно недостает, она просто молчит, сидит неподвижно.

Я встаю, не предупредив Моги-сан.

– А, эмм… кажется, кровь перестала.

– …Мм.

На этих простых словах наш разговор и завершился.

Почему я по доброй воле отказался от столь удачной позиции? Такого блаженства второй раз может и не случиться.

Но – оставаться было невозможно.

Понимаете, как бы я ни старался – н е м о г у в с п о м н и т ь.

Не могу вспомнить. Не могу вспомнить. Не могу вспомнить! …Я не могу вспомнить, когда я в нее влюбился.

Почему это произошло? Что послужило толчком? Или меня просто начало влечь к ней, прежде чем я заметил, безо всякого особого повода?

Уж это-то я должен знать; забыть такое нереально, но… не могу вспомнить, как ни стараюсь.

Это точно не была любовь с первого взгляда. И, если не считать того, что мы одноклассники, у нас с ней нет почти ничего общего.

И тем не менее, почему так вот, ни с того ни с сего? Или вы хотите мне сказать, что это было беспричинное пробуждение любви…

– …Не может быть…

В это трудно поверить, но это единственное, что приходит в голову. А б с о л ю т н о б е с п р и ч и н н о е п р о б у ж д е н и е л ю б в и.

– Что с тобой? У тебя все нормально? …Может, отвести тебя в медпункт?

Моги-сан предлагает помощь своим спокойным голосом. Я правда на верху блаженства от того, что она обо мне тревожится. Простое счастье. Это чувство – не фальшивое.

– …Все нормально. Задумался просто кое о чем.

Я раз за разом спрашиваю себя, не ошибка ли это. Но чем больше думаю, тем сильнее чувствую, что это правда.

Меня вовсе не влекло к Моги-сан.

До какого же времени? Да…

…М е н я н е в л е к л о к н е й д о в ч е р а ш н е г о д н я.

– …А, вон что.

Я взглянул на новенькую, которая спокойно стоит посреди спортивной площадки, – Аю Отонаси.

Когда произошло что-то, что заставило меня тянуться к Моги-сан? …Ну, это совсем просто. Вчера ничего не было. А сегодня я уже по уши. Так когда, значит?

Остается только одно – между вчера и сегодня.

Т о л ь к о в о в р е м я т е х д в а д ц а т и с л и ш н и м т ы с я ч п о в т о р е н и й, п р о и з о ш е д ш и х и з - з а «К о м н а т ы о т м е н ы».

А, я вспомнил. Лишь маленький кусочек, но, скорее всего, это уже больше, чем я помню обычно. Но все-таки это лишь маленький кусочек, почти все воспоминания по-прежнему потеряны.

Я потерял самое важное для меня воспоминание – как я влюбился в Моги-сан. И этого мне уж точно не вернуть. Я ничего не могу рассказать Моги-сан. Безответная любовь, с которой я ничего не могу поделать, сколько бы времени ни прошло; мои чувства лишь сильнее будут становиться.

Нет, может ведь быть и другое. Любовь может испариться, когда исчезнет «Комната отмены». В смысле, этой любви без «Комнаты отмены» и не было бы вовсе.

Странно. Очень странно. В этой любви нет лжи.

И все же она – подделка, которая не могла существовать изначально?

Еще до конца урока налетает внезапный порыв ветра. У Моги-сан задирается юбка. Непонятно откуда, но у меня есть ощущение, что я уже знаю эти голубые трусики.

Нет, я правда знаю.

То, что сегодня на Моги-сан голубые трусики.

А также то, что Ая Отонаси, чтобы сохранить свои воспоминания, убивала Касуми Моги чаще, чем кого-либо другого.

 

Именно поэтому я решил.

Защищать «Комнату отмены».

✵

На этот раз Ая Отонаси ко мне не подходит.

Нет, кажется, и в прошлый раз было так же. Я плохо помню, но, кажется, так уже довольно давно.

В обеденный перерыв Ая Отонаси сидит одна, устало жует свою булку.

На этот раз я к ней подхожу.

От одного этого мое тело деревенеет и сердце начинает биться чаще. Отонаси-сан полностью игнорирует окружающих, одно это создает гигантский барьер, который давит сам по себе.

– …Отонаси-сан.

Собравшись с духом, я зову ее. Отонаси-сан, однако, даже головы не поворачивает. Но не услышать меня с такого расстояния она просто не могла, так что я, отбросив беспокойство, продолжаю.

– Я хочу кое о чем поговорить.

– А я нет.

Отшила, даже глазом не моргнув.

– Отонаси-сан.

Никакой реакции. Сидит и продолжает вяло клевать булку.

Похоже, она собирается пропускать мимо ушей все, что я буду говорить. Раз так, мне надо всего-навсего сделать что-нибудь, чтобы игнорировать меня было невозможно.

Едва я об этом подумал, как нужное слово пришло в голову само.

– …Мария.

Она перестала жевать.

– Я хочу кое о чем поговорить.

Но несмотря ни на что, она даже не поворачивает головы. И не отвечает ничего.

В классе мертвая тишина. Одноклассники смотрят на нас, затаив дыхание.

Наконец у Отонаси-сан, похоже, лопается терпение, и она вздыхает.

– Не думала, что ты назовешь это имя. Похоже, на этот раз ты вспомнил довольно много.

– Ага, и…

– И все равно мне не о чем с тобой говорить.

И вновь принимается апатично жевать булку.

– Но почему!

Взгляды одноклассников обращаются на меня, когда я, неожиданно даже для самого себя, срываюсь в крик.

– Почему?! Разве не со мной связано то, что ты должна сделать?! Так почему же ты не хочешь даже попытаться меня выслушать?!

– Почему, спрашиваешь? – ядовито ухмыляется Отонаси-сан. – Ты правда не знаешь? Ха! Ну ладно. Ты всегда тупой, и ведешь себя как дурак. Никогда своей башкой не думаешь. Почему я вообще должна водить компанию с таким, как ты?

– …Ну, иногда я правда не знаю, что я такого сделал.

– Иногда? Идиотизм. Чем этот ты отличается от других, а? Ты абсолютно такой же, скажешь нет?

– Как ты можешь так утверждать? Может, я хочу тебе помощь предложить. А если так…

– Не имеет значения, – выплевывает Отонаси-сан, не дав мне закончить фразу.

Чисто импульсивно я пытаюсь возразить. Но мое возражение умирает, не родившись, от следующих слов Отонаси-сан.

– Потому что ты уже предлагал это, и не каких-нибудь два или три раза.

– Э?..

Я настолько обалдел, что, наверно, это даже выглядело смешно со стороны. Чуть изогнув губы, Отонаси-сан откладывает недоеденную булку и говорит:

– Ну ладно. В этот раз все равно полно всяких бесполезных вещей. Я и объясняю тебе все не второй и не третий раз, но все-таки давай расскажу.

Отонаси-сан встает и уходит прочь.

У меня нет выбора, кроме как молча направиться следом.

✵

Как обычно, она ведет меня на задний двор школы. И, как обычно, прислоняется к стенке.

– С самого начала скажу тебе вот что. Я не собираюсь с тобой беседовать. Ты будешь просто тупо слушать, что я говорю.

– …Это я и сам могу решить.

Эти слова я произнес, желая изобразить хоть какое-то сопротивление, но Отонаси-сан лишь кинула на меня холодный взгляд.

– Хосино, ты знаешь, который это раз? Нет, ты не знаешь. Это повторение номер 27753.

Невероятное число, просто немыслимое.

– …Ты что, специально эти разы отсчитываешь?

– Да, потому что стоит один раз не посчитать, как дальше считать уже невозможно. Если я забуду, я потеряю всякие ориентиры. Поэтому я считаю.

Да уж, немного спокойнее становится, если знаешь, сколько именно шагов ты прошел на пути к неизвестно какой цели.

– Вот сколько раз все повторилось. Я уже испробовала почти все мыслимые пути, чтобы до тебя добраться. Я сейчас в такой ситуации, когда даже подумать не могу о чем-то, что еще не испробовала.

– Именно поэтому ты считаешь, что говорить со мной бессмысленно?

– Угу.

– И ты даже не пытаешься убедить меня отдать тебе «шкатулку»?

– Я бросила эту мысль уже давно.

– Почему? В каких-то из этих повторов я наверняка был более сговорчив.

– Конечно. Иногда ты относился ко мне враждебно, иногда соглашался сотрудничать. Но знаешь что? Это ничего не меняло. Ни так, ни этак «шкатулку» ты все равно не отдавал.

Я не отдавал «шкатулку», даже когда соглашался сотрудничать? …Впрочем, это логично. Если бы Отонаси-сан заполучила «шкатулку», то нынешнее «сейчас» внутри «Комнаты отмены» не существовало бы.

– Чисто чтобы подтвердить: это точно, что «шкатулка» у меня, да?

– Я сама то и дело в этом сомневалась. Но вывод всякий раз один и тот же. Кадзуки Хосино, вне всяких сомнений, «владелец».

– А почему ты так думаешь?

– Подозреваемых не так много, как тебе кажется. Объяснение заняло бы слишком много времени, так что я вкратце. Подозреваемых мало, и невозможно, чтобы они обманывали меня 27753 раза. Так что ты единственный кандидат во «владельцы». Кроме того, безотносительно «Комнаты отмены», есть ведь неоспоримое косвенное доказательство, верно?

Все как она и сказала. Я встречал того, кто дал мне «шкатулку», – «*».

– И тем не менее ты ни разу не вынул «шкатулку». Похоже, ты просто не можешь. Я пометила тебя как «владельца» более 20000 раз назад.

– Стало быть, ты сдалась?

Это та самая Отонаси-сан, которая не жалеет сил, чтобы только заполучить «шкатулку»?

– Я не сдалась. Я просто не могу добраться до «шкатулки». Представь себе, что ты ищешь монетку в сто иен, которая должна быть у тебя в кошельке, но ты никак не можешь ее найти, сколько бы ни выворачивал кошелек наизнанку. Обшарить каждый уголок кошелька совсем просто. И все же она никак не находится. В таком случае тебе приходится предположить, что ста иен там просто нет больше. Вот так же за эти 27753 повтора я пришла к выводу: «я не могу добраться до “шкатулки” Кадзуки Хосино».

Отонаси-сан угрюмо смотрит на меня, затем отворачивается.

– Что ж, представление окончено. Все еще хочешь что-то сказать?

– …Ага! Я поэтому и собирался с тобой поговорить изначально.

Я должен это сказать.

Я решил. Я решил, что буду защищать «Комнату отмены».

Отонаси-сан, которая явилась, чтобы бессчетное число раз убить Моги-сан, – я объявляю ее…

– Я объявляю Отонаси-сан, нет, Аю Отонаси…

– …своим врагом?

– …Э?

То, что я собирался заявить, напрягшись изо всех сил, словно прыгая в непроглядную черноту, Отонаси-сан предугадала с легкостью. И ей по-прежнему неинтересно, она на меня не смотрит даже.

Увидев, что я лишился дара речи и стою перед ней потрясенный, Отонаси-сан вздыхает. Затем неохотно поворачивается в мою сторону.

– Хосино, ты до сих пор не понял? Сколько времени, по-твоему, я провела с тобой, идиотом? Это всего лишь еще одна модель поведения, которая повторялась столько раз, что я от нее уже устала. Я уж никак не могла не угадать, что ты собираешься брякнуть, как ты думаешь?

– Ч-что?..

Я уже множество раз был так же серьезно настроен?

И почему всякий раз это оказывалось бессмысленным?

– Кстати, еще вот что скажу. Даже если твой характер заставляет тебя твердо настроиться на вражду со мной и попытаться сохранить память – все равно в итоге ты эту враждебность отбрасываешь. Всегда.

– Н-не может…

Значит, в итоге я всегда смиряюсь с тем, что она убивает Моги-сан; я предпочитаю стереть свои чувства к Моги-сан.

– Ты мне не веришь? Желаешь услышать причину, которую ты мне черт знает сколько раз уже называл?

Я стою, закусив губу.

Отонаси-сан, решив, что разговор окончен, разворачивается прочь.

– Этот твой характер без проблем пережил больше 20000 повторов. Здесь я отдам тебе должное.

Я машинально поднимаю голову.

Она только что сказала, что «отдает мне должное», вот как? Вот эта Отонаси-сан?

– Погоди-ка.

Есть еще кое-что, что я должен узнать во что бы то ни стало.

Отонаси-сан поворачивает одну лишь голову, не разворачиваясь ко мне телом.

– Ты оставила попытки забрать у меня «шкатулку», да?

– Ну да. Вроде сказала уже.

– Если так… что ты теперь собираешься делать?

Выражение лица Отонаси-сан не меняется. Она все так же сверлит меня глазами, не отводя взгляда.

Я первым не выдерживаю этой игры в гляделки, отворачиваюсь.

– А…

Сразу после этого… Отонаси-сан направляется прочь, не произнося ни слова.

Так и не ответив на мой вопрос.

✵

В класс Отонаси-сан больше не вернулась – может, домой пошла.

Пятый урок, математика. Я не врубаюсь в формулу, хотя, наверно, уже газильон раз ее слышал; вместо этого я неотрывно смотрю на Моги-сан.

Неужели я правда оставлю Моги-сан? Неужели я правда по собственной воле откажусь от своих чувств к ней?

Нет. Это невозможно. И неважно, что думали прошлые я.

Нынешний я не отступится от Моги-сан. Только это и имеет значение.

Конец пятого урока.

Сразу после звонка я направляюсь к Моги-сан. Увидев меня, она смотрит, распахнув глаза. От одного этого мое тело будто каменеет. Сердце начинает биться неровно.

От одного только взгляда. Это показывает, насколько важно для меня то, что я собираюсь ей сказать.

Такого я уж точно не сделал бы в своей повседневной жизни.

Но я не могу иначе. Не могу придумать другого способа сохранить свои воспоминания.

Не могу придумать другого способа, кроме как признаться в любви Моги-сан.

– …Моги-сан.

Наверно, у меня сейчас ну очень странное лицо. Моги-сан глядит на меня с удивлением и чуть склоняет голову.

– Эээ, я хотел бы кое-что…

 

«Пожалуйста, подожди до завтра»

 

– …Ах…

В моем мозгу вспыхивает картина. И голос тут же начинает повторять и повторять одно и то же. Ощущение настолько четкое и ясное, что становится больно – будто осколки стекла втыкаются мне в глаза, уши и мозг.

Грудь трясется, словно по ней лупят молотом.

Н-нет…

Я не хочу вспоминать. Но хотя я не хочу вспоминать; хотя я хочу думать, что этого не происходило уже бессчетное множество раз – оно не пропадает. Я могу забыть любое другое важное воспоминание, но это одно – не могу никак.

Да, так и есть –

Когда-то очень давно – я у ж е п р и з н а л с я М о г и - с а н.

– …Что такое?

– …Прости, ничего.

Я чуть отодвигаюсь от Моги-сан. Она подозрительно приподнимает бровь, но больше ни о чем не спрашивает.

Я возвращаюсь к себе и ложусь грудью на парту.

– …Вот как.

Если подумать, это очевидно. В конце концов, я же повторил этот день уже более 20000 раз.

Я признаюсь Моги-сан. Но тут же забываю. Поэтому я признаюсь вновь. И опять забываю. Пытаясь противостоять «Комнате отмены», я делал признание, которого и делать-то не хотел, снова, и снова, и снова, и снова, и все они тут же вылетали у меня из головы.

И каждый раз я получал ответ, услышать который не хотел больше всего на свете.

Всегда один и тот же. Всегда, всякий раз, один и тот же ответ. Ну а с чего бы ему меняться. Моги-сан не сохраняет своих воспоминаний, потому и отвечает всегда одно и то же.

Этот ответ –

«Пожалуйста, подожди до завтра».

Как жестоко. Потому что – э т о з а в т р а н е н а с т у п и т.

Собираю всю свою решимость, всю храбрость, которой у меня обычно вовсе нет, натягиваю нервы до предела – и все же мои откровенные слова испаряются, словно их и не было. И затем, вот как сейчас, я снова должен встречать ее, много раз потерявшую память о моих признаниях.

…Понятно. Они не «отменяются».

Они не существовали изначально.

В этом мире изначально ничего не было. Ничего осмысленного нет в этом мире, где все, что происходит, обращается в пустоту. Равно никакого смысла нет в красивых вещах, в уродливых вещах, в шикарных вещах, в рваных вещах, в любимых вещах, в ненавидимых вещах.

Ничего нет. Лишь пустота.

Ускользающая пустота, зовущаяся «Комнатой отмены».

Чувство тошноты. В такой вот среде мне приходится дышать. Ощущаю позыв выдавить остатки воздуха из легких, но не могу, потому что не смогу продолжать жить после этого. Я не могу жить, не дыша. Но если я и дальше буду вдыхать пустоту, мое тело тоже станет пустотой. Я стану пустым, как губка.

Или – для меня давно уже слишком поздно, и я уже пустой?

– Что с тобой, Кадзу-кун? Тебе плохо?

Услышав знакомый голос, я медленно приподнимаю голову, продолжая лежать на парте. Передо мной стоит Коконе, смотрит, хмуря брови.

– Я вспомнила, у тебя же кровь шла из носа на физкультуре, да? Тебе именно из-за этого сейчас может быть плохо, ты в курсе? Если плохо себя чувствуешь, может, проводить тебя в медпункт?

– Нечего о нем тревожиться, Кири. Держу пари, все дело не в крови из носа, а скорее в коленках, на которых он лежал, – произносит Дайя; он тоже подошел к моей парте, а я и не заметил.

– В коленках?.. …А! дошло! Вот, значит, что! Нааадо же, любовная лихорадка…

Коконе ухмыляется и ободряюще хлопает меня по плечу.

– Тыыы! Ты, ты! Не слишком ли это нахально, если учесть, что это ты? Не увлекайся такими взрослыми вещами, как любооовь.

– Поддался на такое примитивное обольщение – просто смешно.

– Н-нет! Я всегда любил…

Моя фраза обрывается на середине. Это была оговорка, во многих смыслах. Во-первых, если бы я закончил, тем самым я бы признался Моги-сан, но главное…

– Ха? Ты ж до вчерашнего дня к Моги относился как обычно, разве нет?

…это была бы неправда.

Фактически я влюбился в нее сегодня. По крайней мере с точки зрения Дайи и остальных это было совершенно неожиданное пробуждение чувства. Потому-то никто не знает о моей долгой любви к ней, хоть она и очевидна по моему поведению.

– Смотри, смотри, Дайя, похоже, этот парень только что признался, что он безответно влюблен в Касуми. Ухихи, – Коконе с ухмылкой пихает Дайю локтем.

– Ага. Если повезет, я смогу этим цирком еще немного насладиться.

– Ухехе… все-таки смотреть шуры-муры других – это так прикольно! Мм, мм. Не волнуйся. Сестричка на твоей стороне! Я буду давать тебе советы и вообще помогать! А если тебя отошьют, я тебя даже утешу! Но если у тебя выгорит, я тебя убью, потому что ты будешь меня раздражать.

– Не беспокойся. Когда эти двое начнут встречаться, я украду ее.

– Уаа, звучит прикольно! Любовные неудачи, запутанные любовные треугольники! Супер!

Жестокие все-таки эти двое, трещат, и им дела нет до моего паршивого состояния.

Хорошо еще, ХХ здесь нет. Если б еще и он тут был, он бы точно не упустил возможность и повел бы разговор так, что он обязательно пришел бы к…

– …Э?

– Мм? В чем дело, Кадзу-кун?

– Ни в чем, просто… Интересно, где он. Прогуливает, что ли?

– О ком это ты? – подозрительно спрашивает Дайя. Странно. Я думал, Дайя после таких моих слов тут же поймет, кого я имею в виду.

– Не догадываешься? Разумеется, я о…

…Эээ, о ком?

А? Погодите-ка! Я… я намереваюсь назвать имя некоего человека. Так почему же я не только имени, но даже лица его вспомнить не в силах?

– …Кадзу-кун? Что с тобой? О ком это ты сейчас говорил?

Я ощущаю тошноту; у меня в глотке как будто что-то полужидкое, вроде слизняка, отчего мне хочется разодрать эту самую глотку. Но мне везет, я все же могу еще испытывать это чувство отвращения. Если бы я это проглотил полностью или выплюнул, ХХ перестал бы существовать.

– Ээй… Кадзу-кун!

Нет проблем. Я могу вспомнить. Я могу вспомнить благодаря этому отвращению.

– …Харуаки.

Так зовут моего друга. Моего товарища, который заявил, что будет на моей стороне всегда.

…Совсем слабая, но все-таки надежда. Надежда на то, что Харуаки просто вылетел у меня из головы почему-то. Но все же я действительно идиот. Этой надежде…

– Эй, Кадзу. Кто такой этот «Харуаки»?

…не суждено было сбыться.

Я стискиваю зубы, пытаясь противостоять гадкому ощущению. Дайя и Коконе явно недоумевают, оба смотрят на меня нахмурившись.

Они оба забыли. А ведь они знали его гораздо дольше, они дружили с самого детства.

Факт, что «Харуаки» больше не существует, впивается в меня безжалостно, и…

– Я иду домой.

…это для меня смертельная рана.

Я встаю, забираю сумку, отворачиваюсь от Дайи с Коконе и направляюсь прочь из класса.

Находиться здесь для меня невыносимо.

Почему Харуаки здесь нет?

Я знаю почему. Знаю. Харуаки был «отменен».

Кем? Это тоже не вызывает сомнений. Он был решительно «отменен» «Главгероем», создателем этой «Комнаты отмены».

Я все понимал неправильно. Я думал, «Комната отмены» нужна для того, чтобы обычная повседневная жизнь могла длиться вечно. Как глупо. Такого просто не могло быть. Повседневная жизнь называется повседневной жизнью, потому что она течет изо дня в день. Если остановить течение реки, поднимается ил, и вода становится черной. Здесь то же самое. Здесь тоже все заиливается.

Ааа, понимаю. Думаю, я уже много раз это замечал. Сколько бы я ни повторял, рано или поздно я всегда это обнаруживал. И тогда я переставал считать Аю Отонаси врагом.

Ая Отонаси уничтожит «Комнату отмены».

И, зная то, что я знаю сейчас, – почему я должен ее останавливать?

Звонок на урок. Думаю, почти все мои одноклассники уже вернулись на свои места.

Именно поэтому, прежде чем выйти из класса, я оборачиваюсь.

Пустая парта. Еще одна пустая парта. Еще одна пустая парта. И вон там еще одна. Ахх… да понял я уже, никого здесь не смущает это огромное количество пустых мест.

✵

Я, наверно, мог бы догадаться. Но я не думал об этом, потому что не хотел признавать.

Ая Отонаси пришла к выводу, что отобрать у меня «шкатулку» невозможно.

Но изначально было ясно, что прекратить «Комнату отмены» совсем просто, если только известен виновник. Те 20000 с лишним повторов были нужны ей только для того, чтобы заполучить «шкатулку».

Итак… что она предпримет?

Разве это не очевидно?

 

Мои руки-ноги взмывают в воздух, когда на меня налетает грузовик. Такая знакомая правая нога валяется в стороне, зрелище просто невероятно комичное. Я даже умудряюсь смеяться каким-то образом.

– Значит, здесь все и закончится…

Меня «убили». Я позволил себя убить.

– 27753 бессмысленных повтора. И все это время потрачено впустую? Должна… должна признать, что даже я уже устала.

Если быть точным, я еще жив. Но, лежа в луже собственной крови, я знаю. Я умру. Спасения нет. И, конечно же, убила меня она.

– Угг!.. Я потратила такую чертову прорву времени, и что я в результате получила. Никогда не ненавидела собственную беспомощность сильнее, чем сейчас!..

Она бормочет себе под нос с горечью в голосе.

– …Ладно, двинемся дальше. Раз я не смогла добраться до «шкатулки» здесь, придется искать следующую.

Глаза Аи Отонаси больше не видят меня. Да нет – эти глаза не видели меня с самого начала.

С начала и до конца Ая Отонаси смотрела лишь на «шкатулку» во мне.

Это все тоже «отменится»? Нет. Если «шкатулка» под названием «Комната отмены» внутри меня, она разобьется с моей смертью. Как моя плоть разбита грузовиком, так и «шкатулка» тоже уже разбита.

Повторов больше не будет.

Ааа, какая ирония. Если смерть – единственный способ прекратить «Комнату отмены», то это единственное, что было предрешено с самого начала. Все пустое. Этот мир, вне всяких сомнений – продолжится лишь после моей смерти.

Зато теперь наше сражение подошло к концу.

Это была игра в одни ворота, без сюрпризов, но здесь и теперь она подошла к концу.

 

Да… и в э т о м т ы у в е р е н а. П р а в и л ь н о, О т о н а с и - с а н?

 

Ты опечалена. Я это чувствую всей душой, Отонаси-сан!

Думаю, это из-за того, что ты обо мне толком не думала все это время. Иначе не было бы такого недопонимания.

Из-за этого и длилось то бессмысленное время.

Послушай, Отонаси-сан. Все было бы совсем просто, если бы ты только подумала. Совершенно невозможно, чтобы такой невыдающийся человек, как я, мог оказаться «Главгероем».

Я хочу сказать ей, но уже не могу. Я даже губами не могу двинуть.

Мое сознание уплывает. Я умираю.

И – ничего не заканчивается.

Интерлюдия

⇐ Предыдущая123Следующая ⇒

Поделиться: