Крапивенский С.Э. Социальная философия. Крапивенский С.Э. 1993 - 1996

3. ПРОБЛЕМА СМЫСЛА ЖИЗНИ

Имея в виду так называемые "вечные" философские проблемы, Бертран Рассел назвал в числе других следующие: "Является ли человек тем, чем он кажется астроному, - крошечным комочком смеси углерода и воды, бессильно копошащимся на маленькой и второстепенной планете? Или же человек является тем, чем он представлялся Гамлету? А может быть, он является тем и другим одновременно? Существуют ли возвышенный и низменный образы жизни, или же все образы жизни являются только тщетой? Если же существует образ жизни, который является возвышенным, то в чем он состоит и как мы его можем достичь? Нужно ли добру быть вечным, чтобы заслуживать высокой оценки, или же к добру нужно стремиться, даже если вселенная неотвратимо движется к гибели?" [1]. Все эти вопросы, как видим, отчетливо располагаются вокруг одной оси - смысла человеческой жизни.

1 Рассел Б. История западной философии. М., 1959. С. 7-8.

Когда же человек-практик стал задумываться над этой проблемой, отрефлексированной затем философией? Очевидно, сначала должен был совершиться выход за пределы "первой программы" -

программы удовлетворения минимальных (в основном физиологических) потребностей, должны были появиться потребности, а вместе с ними и ценности более высокого, духовного порядка. Ибо вопрос о смысле и образе жизни - это прежде всего вопрос о наших ценностных предпочтениях, о субординации ценностей материальных и духовных. Так зародилась аксиология - социально-философское учение о природе ценностей, их месте в жизни общества и личности.

Вопрос о жизненных ценностях и о самом смысле жизни никогда так остро не стоял перед человечеством в целом, перед каждым мыслящим индивидом, как сегодня. И, пожалуй, никогда ранее мы не ощущали так зримо в духовной атмосфере общества чувство утраты смысла жизни. Называя эту утрату "экзистенциальным вакуумом", всемирно известный специалист по проблемам психологии личности Виктор франкл (Австрия) пишет: "Когда меня спрашивают, как я объясняю причины, порождающие этот экзистенциальный вакуум, я обычно использую следующую краткую формулу: и в отличие от животных инстинкты не диктуют человеку, что ему нужно, и в отличие от человека вчерашнего дня традиции не диктуют сегодняшнему человеку, что ему должно. Не зная ни того, что ему нужно, ни того, что он должен, человек, похоже, утратил ясное представление о том, чего же он хочет. В итоге он либо хочет того же, чего и другие (конформизм), либо делает то, что другие хотят от него (тоталитаризм)" [1].

1 Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990. С. 25.

Вообще в истории социально-философской мысли, начиная с античной, прослеживаются две диаметрально противоположные концепции смысла человеческой жизни с точки зрения тех целей, которые ставит перед собой человек. Лаконично эта противоположность традиционно формулируется так: "иметь или быть?". Оставляя за собой право вернуться позднее к субъективной стороне проблемы (насколько свободен индивид в выборе своей смысло-жизненной позиции?), отметим лишь, что само появление каждой из этих концепций, а тем более их массовидная распространенность в том или ином обществе, в ту или иную эпоху имеют зримые социальные, в том числе не в последнюю очередь экономические корни. Исторический опыт показывает, что в зависимости от характера общества в нем превалирует та или иная ценностная установка.

Разумеется, ни одна из этих установок не могла возникнуть в классическом первобытном обществе. Первая ("иметь") - потому, что индивид не представлял собой собственника: таковым являлась община в целом; прежде же чем возникла вторая ("быть") - у человека должны были появиться хотя бы в зародыше духовные потребности.

Концепция "имения", "обладания" могла появиться только с появлением частной собственности, сама природа обладания вытекает из природы именно этого типа собственности. Обладание есть "палка о двух концах". С одной стороны, я - в порядке самооценки - и общество оценивают меня в зависимости от того, чем и в каком количестве я обладаю. Это для меня важнее всего, и я готов употребить любые усилия для возвышения собственного статуса обладателя, становлюсь одержимым. Характерно, что такая жизненная позиция не одобряется как светским гуманизмом, так и религиозными учениями. В буддизме этот способ поведения описан как "ненасытность", а иудаизм и христианство называют его "алчностью". Но у обладания есть и другая сторона. В порядке обратной связи принадлежащие мне вещи обладают мной, а они зачастую еще менее вечны, чем я, и их поломка, утрата и т.д. губительно сказываются на моем здоровье, прежде всего - психическом.

И здесь невольно вспоминается психоанализ 3. Фрейда, в котором прослеживается символическая связь между деньгами и фекалиями - золотом и грязью - и вводится понятие "анального характера", при котором жизненная энергия человека направлена в основном на обладание. Анальный же характер, по Фрейду, есть характер, застывший в своем развитии и не достигший полной зрелости. Рассматривая эти взгляды, Э. Фромм заключает: "Важно, что Фрейд считал, что превалирующая ориентация на собственность возникает в период, предшествующий достижению полной зрелости, и является патологической в том случае, если она остается постоянной. Иными словами, для Фрейда личность, ориентированная в своих интересах исключительно на обладание и владение, - это невротическая, больная личность; следовательно, из этого можно сделать вывод, что общество, в котором большинство его членов обладают анальным характером, является больным обществом" [1].

1 Фромм Э. Иметь или быть. М., 1986. С. 110.

Тема "больное общество" применительно к современности имеет множество аспектов (нравственный, геополитический, экономический и т.д.) и в силу этого архисложна и требует специального, самостоятельного освещения. В какой-то степени это будет сделано в последующих главах. Сейчас же укажем на один из них, экономический, и сошлемся на мнение А. Печчеи, крупнейшего теоретика Римского клуба", который с горечью констатировал, что человек, обладая способностью производить множество вещей, уподобился Гаргантюа, "развил в себе ненасытный аппетит к потреблению и обладанию, производя все больше и больше, вовлекая

себя в порочный круг роста, которому не видно конца" [1]. В этом, очевидно, и кроется основная, если можно так выразиться, индивидуализированная причина переживаемого современным человечеством экологического кризиса.

1 Печчеи А. Человеческие качества. М., 1980. С. 37.

* Римский клуб - международное объединение ученых, общественных деятелей, деловых людей, поставившее своей целью создание глобальной модели выхода человечества из нынешнего экологического кризиса.

Теперь обратимся к оппонирующей смысложизненной концепции - "быть!". Быть - это значит реализовывать для себя более высокую, чем обладание вещами, людьми, властью, программу жизнедеятельности, такую программу, которая бы отвечала духовным потребностям человека, его истинной сути. Выше мы говорили о социальных корнях установки на обладание. Есть у нее и биологически детерминированные корни: принцип обладания потенциально заложен в инстинкте самосохранения. Вытекает ли из этого фатальная неизбежность преобладания в обществе концепции "иметь"? Отнюдь нет, ибо эгоизму и лености противостоят такие сугубо человеческие качества, как потребность в преодолении своего одиночества и общении с другими людьми; потребность в самореализации, в том числе в реализации своих духовных способностей; потребность в социальной активности, готовность жертвовать собой (не говоря уже о собственности) во имя общественных интересов. Эти качества не имеют рельефно выраженных аналогов в природе, они благоприобретены человеком, творящим своей деятельностью историю.

Таким образом, в каждом человеке, поскольку он существо биосоциальное, существуют в изначальном виде оба стремления (и "быть", и "иметь"). Какое же из этих двух стремлений возьмет верх, определяется не только индивидуальными биопсихическими особенностями и спецификой непосредственного социального окружения (семья, приятельское окружение и т.д.), но прежде всего господствующими в данном обществе моральными нормами и ценностными установками, его общей культурой.

Конечно, пропагандируя установку на бытие, достойное человека, ни философия, ни религия (за исключением некоторых сект) не призывают к полному отрешению от земных благ и удовольствий, к аскетизму и альтруизму, то есть абсолютному забвению своего собственного "я". Никогда не призывал к этому и марксизм. "Мы вовсе не хотим разрушить подлинно человеческую жизнь со всеми ее условиями и потребностями, - писал молодой Ф. Энгельс, - наоборот, мы всячески стремимся создать ее" [2].

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 554.

Между "быть" и "иметь" по сути дела нет антагонистического противоречия. Ведь для того, чтобы "быть", реализовывать лучшие человеческие качества, необходимо иметь определенное количество материальных благ в довольно широком наборе: это и

еда, одежда, обувь, жилище, топливо; это и средства производства для обеспечения ими; это и такой способ потребления материальных благ, который не унижал бы человеческое достоинство, а, напротив, всячески бы его поддерживал. Многочисленные воспоминания очевидцев свидетельствуют, что деградация и распад личности узников в нацистских концлагерях осуществлялся не только посредством голодных пайков, искусственно создаваемой жажды, но и самими способами, которыми заставляли человека доставать и потреблять эти блага (отбирать у более слабых, пить из луж и т.п.). Установка "быть" не может в сколько-нибудь значительной мере и в массовом масштабе реализовываться и люмпенами - людьми, опустившимися на социальное дно в силу различных причин общественного и личностного свойства.

Речь, следовательно, должна идти не об отказе от материальных благ, а о таком оптимальном сочетании двух смысложизненных установок, при котором приоритет остается за ориентацией на воплощение лучших человеческих качеств. При этом человек рассматривает вещи не как предмет поклонения, а как своих слуг, помощников, позволяющих ему сберегать свое время, экономить силы для творческой жизни и быстро восстанавливать их. Однажды (а было это в 20-е годы, когда вопрос о новом образе жизни стоял особенно остро) Владимира Маяковского спросили, как он относится к ношению галстука. "Видите ли, - ответил поэт, - все зависит от того, что к чему привязывается: галстук к человеку или человек к галстуку". Вряд ли можно более точно решить дилемму "иметь или быть"!

Выход этой дилеммы в сферу реальных собственнических и распределительных отношений приобретает явное политическое и экономическое звучание. Могу ли я, приверженец установки "быть", во имя торжества принципов справедливости и абсолютного равенства требовать экспроприации "излишней" (по сравнению с моей) собственности у верующих в иной смысл жизни? Не будет ли это выражением заурядной черной зависти, то есть такого феномена, который в гуманистическую концепцию "быть человеком" никак не вписывается. Зато он органически вписывается в то видение коммунизма, которое требует полного уравнивания в распределении материальных благ и которое Маркс назвал "грубым", "казарменным" коммунизмом, "отрицающим повсюду личность человека" [1].

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 114-115.

Человек, как мы признали, не пассивное существо, не марионетка, которую объективные социальные условия дергают за веревки и заставляют совершать жестко фиксированные движения. В связи с

этим перед ним и перед размышляющим о нем философом обязательно встает проблема выбора. Проблемой этой занимались многие философы, но, пожалуй, более всего она оказалась разработанной экзистенциалистами (М. Хайдеггер, К. Ясперс, Ж.-П. Сартр, А. Камю и др.).

К такому повышенному интересу экзистенциалистов обязывает сама суть их философской парадигмы, исходящей из вечного, неизбывного антагонизма между личностью и обществом, усугубленного в XX веке "Закатом Европы"* и мировой цивилизации в целом. Но, восприняв от О. Шпенглера его исторический пессимизм, экзистенциалисты выступили с протестом против его фатализма, требовавшего от человека подчинения неотвратимой перспективе заката цивилизации. Экзистенциалисты оставили человеку выбор, высветив тем самым гуманистическую направленность своих философских установок.

* Так называлась книга О. Шпенглера, заключавшая в себе пессимистический прогноз развития человечества.

Это сделал уже К. Ясперс в "Духовной ситуации эпохи" (1931). Нарисовав картину неотвратимого вырождения общества в "тотальный массовый порядок", предупредив о невозможности предотвращения этого процесса, поставив вопрос о том, "как жить в нем" (в таком обществе), Ясперс заключает: "Человек, который хочет не только просто существовать, решает, какой порядок будет избран и утвержден; в противном случае человек полностью отдается во власть существования и подчиняется его решениям" [1]. С ним полностью согласен Сартр: ход вещей кажется фатально неотвратимым лишь тому, кто капитулировал перед миром, предал свои убеждения. "Ни одно общественное явление, возникшее внезапно и увлекшее меня, - разъясняет Сартр, - не приходит извне: если я мобилизован на войну, это есть моя война, я виновен в ней, я ее заслуживаю. Я ее заслуживаю прежде всего потому, что я мог уклониться от нее - стать дезертиром или покончить с собой. Раз я этого не сделал, значит, я ее выбрал, стал ее соучастником".

1 Ясперс К. Духовная ситуация времени// Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 338.

И Сартр с основанием заявляет, что "это гуманизм, поскольку мы напоминаем человеку, что нет другого законодателя, кроме него самого, в заброшенности он будет решать свою судьбу; поскольку мы показываем, что реализовать себя по-человечески человек может не путем погружения в самого себя, но в поиске цели вовне, которой может быть освобождение или еще какое-нибудь конкретное самоосуществление" [2]. Выбор у Сартра неотде-

лим от ответственности: я ответствен за себя самого и за всех и создаю определенный образ человека, который выбираю; выбирая себя, я выбираю человека вообще.

2 Сартр Ж.-П. Экзистенциализм - это гуманизм// Ф. Ницше, 3. Фрейд, Э. Фромм, А. Камю, Ж.-П. Сартр. Сумерки богов. М., 1989. С. 344.

Человек должен следовать своей цели, даже если она оказывается неосуществимой, даже (и тем более) в "пограничной" со смертью ситуации, "пограничной" для отдельного индивида и для человечества в целом. Его деятельностный акт может быть экстатическим, как у Хайдеггера, может быть авантюристическим (по Сартру), но он все равно должен осуществляться. Более того, Сартр объявляет безрассудство "праздником существования", поскольку-де именно в нем реализуется необусловленный никакими историческими ситуациями жизненный проект индивида.

Вот тут-то и обнаруживается слабая сторона экзистенциализма. Его человек абсолютно свободен, и если свобода, как таковая, позволяет человеку быть личностью, осуществлять выбор и нести ответственность за него, то ее абсолютность начисто элиминирует человека из той сети социальных, биологических, психологических закономерностей, в которую он реально вписан. Экзистенциалистам представляется, что в этом отрыве свободы от необходимости и закономерности заключена сила их концепции, в действительности же все обстоит иначе: человек остается жалким, затравленным одиночкой, могущим рассчитывать только на выражение своей позиции по отношению к социальной среде, но отнюдь не на ее оптимизацию.

В свете этого становится понятным, почему такое большое место в философии экзистенциализма занимает анализ "страха", "тоски", "тревоги", "заброшенности", не говоря уже о проблеме смерти. Повернув внимание современной культуры к проблеме смерти, экзистенциалисты вновь проявили себя как гуманисты, ибо то, что волнует индивида и человечество в целом (тем более в наш жестокий век), не может не волновать философа. Но в решении этой проблемы вновь ощущается бессилие экзистенциалистского человека, который уж очень часто помышляет о самоубийстве. И если А. Камю в "Мифе о Сизифе" осуждает самоубийство, то многие другие экзистенциалисты именно в этом акте видят наиболее достойный человека способ уйти из этого бренного мира.

Очевидно, что во многом ценные, но во многом и не бесспорные суждения экзистенциализма должны быть дополнены чем-то еще, а именно пониманием того, каким образом человек, наделенный правом выбора и долгом ответственности, может повлиять на сложившуюся историческую ситуацию. И здесь встает вопрос: как сопрягается сознательная деятельность человека с объективной реальностью и ее законами?

4. ОБЪЕКТИВНЫЕ ЗАКОНЫ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ И СОЗНАТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЛЮДЕЙ

Законы общественного развития, как и законы природы, носят объективный характер. Это означает, что они возникают, действуют и сходят с исторической арены независимо от воли и сознания людей. Какие закономерности возникают и действуют, а какие прекращают свое действие и заменяются новыми, предопределяется объективными социальными условиями. В свое время рабовладельцам, а затем и феодалам очень хотелось отменить закон, в соответствии с которым происходит смена общественно-экономических формаций. Но сие, как говорится, от них не зависело. С объективным характером законов общественного развития приходится считаться и тем, кто совершает революционное преобразование, созидает качественно новое социальное устройство. Так обстоит дело, например, с законом социальной преемственности. Нельзя двигать развитие производительных сил, формирование новых производственных отношений, духовной культуры, политической демократии, не опираясь на рациональное и прогрессивное наследие, накопленное человечеством. Всякий, кто пытается игнорировать это наследие, "созидать" на голом месте, делать "все наоборот", фактически оказывается утопистом, если не реакционером. Наш собственный послеоктябрьский исторический опыт показывает, как много бед наносит несохранение таких достижений цивилизации, как общечеловеческие моральные ценности, рынок и товарно-денежные отношения, разделение властей и т.д.

Существует, таким образом, единство законов общественного развития и законов природы, заключающееся в их объективном характере. И так же, как мы не можем отменить закон свободного падения тел или закон Архимеда, мы не вольны отменить закон определяющей роли материального в жизни и развитии социума, закон стоимости и т.д. В то же время в одном существенно важном моменте - механизме своей реализации - законы общественного развития принципиально отличаются от законов природы.

Законы природы реализуются и тогда, когда в их действие не вмешивается человек. В реализации же законов общественного развития обнаруживается своего рода парадокс. Сразу же подчеркнем, что речь идет не о логическом парадоксе, то есть не о противоречии, существующем только в нашей голове. Речь идет о парадоксе реальном, возникающем в ходе исторической практики людей. С одной стороны, законы общественного развития, как уже отмечалось, возникают, действуют и сходят со сцены независимо от воли и сознания людей. С другой же стороны, законы обще-

ственного развития реализуются только через деятельность людей. И там, где людей нет или они есть, но ведут себя пассивно ("сидят сложа руки"), никакие социологические законы реализоваться не могут.

Учитывая и то общее, что есть у законов природы и социологических законов, и то, что их отличает друг от друга, К. Маркс характеризовал общественное развитие как естественно-исторический процесс. С одной стороны, это процесс естественный, то есть столь же закономерный, необходимый и объективный, как и природные процессы. И в то же время это процесс исторический в том смысле, что он представляет собой результат деятельности самих людей. Люди выступают одновременно и авторами и актерами всемирно-исторической драмы, именуемой историей. В этом и заключается парадокс, каждодневно возникающий и также каждодневно разрешаемый в ходе исторической практики людей.

Очень часто в литературе наряду с терминами "социологический закон", "закон общественного развития" встречается понятие "исторического закона", причем употребляется оно в трех значениях: 1) как синоним первых двух понятий; 2) как конкретизация общесоциологических законов применительно к отдельным формациям; 3) как специфические, имеющие особый механизм реализации законы. Правомерность синонимического употребления терминов вряд ли может оспариваться, а вот против второго и третьего варианта использования термина "исторический закон" приходится возражать.

Если исторические законы, как утверждал, например, М. А. Барг, есть форма проявления социологических в данном пространственно-временном континууме [1], то мы скорей всего получаем не какой-то особый исторический, а частный социологический закон.

1 См.: Барг М. А. Категории и методы исторической науки. М., 1984. С. 183-184.

И, наконец, если специфические исторические законы все же существуют, то в чем может заключаться их особый механизм реализации? Есть мнение, что законы-де социологические реализуются независимо от воли и сознания людей, а действие исторических - прямо обусловлено сознанием и волей людей [2]. Но мы уже выяснили, что все законы общественного развития реализуются через деятельность людей. На наш взгляд, исторические законы суть законы сходных исторических ситуаций. Поясним на примере из истории социальных революций. Опыт свидетельствует, что каждый раз контрреволюция для того, чтобы поколебать и свергнуть революционную власть, поддерживала наиболее близкую к крайней революционной партии оппозицию ей. Так было в английской бур-

жуазной революции, французских революциях 1789-1848 годов, серии испанских революций XIX века, в германских революциях. Перед нами типичный закон сходных ситуаций, который может быть назван законом "ближайшей оппозиции".

2 См. об этом подробно: Могильницкий Б. Г. Введение в методологию истории. М., 1989. С. 41-43.

В связи с рассмотренной спецификой социологических законов возникает необходимость различать объективные условия, без которых данное историческое событие произойти не может, и субъективный фактор его реализации.

Под объективными условиями имеются в виду те независящие от воли и сознания людей феномены и обстоятельства (прежде всего социально-экономического порядка), которые необходимы для порождения данного исторического явления. Но сами по себе они еще недостаточны. Произойдет данное историческое событие или не произойдет, ускорится его реализация или, напротив, замедлится, зависит от субъективного фактора, проявляющего себя на базе этих объективных условий. Субъективный фактор - это сознательная, целеустремленная деятельность масс, классов, политических партий, отдельных личностей, направленная на изменение, развитие или сохранение объективных условий общественного развития. По своей направленности субъективный фактор может быть соответственно как прогрессивным, так и консервативным и реакционным. Взаимодействие объективных условий и субъективного фактора находит свое выражение в том, что историю творят люди, но творят не по своему произволу, а будучи вписанными в определенные объективные условия.

В структуре субъективного фактора различают в качестве основных организационный и идеологический компоненты. Это значит, что чем организованнее выступают люди, чем глубже осознаются ими стоящие задачи и пути их решения, тем плодотворнее их практическая деятельность. Свобода есть познанная необходимость: чем лучше познал человек законы природы и общественного развития, тем свободней он в своей деятельности (разумеется, в рамках общей зависимости от этих законов).

Трудности теоретического овладения рассмотренным выше парадоксом исторического процесса приводят к тому, что мы зачастую в процессе наших размышлений (а затем и действий) осознанно или неосознанно разводим основополагающие стороны этого парадокса, а затем абсолютизируем одну из них.

И тогда в качестве одного из возможных вариантов "разрешения" парадокса появляется волюнтаризм (от лат. voluntas - воля), объявляющий просто несуществующей одну из сторон парадокса - объективный характер законов общественного развития. По сути дела, перед нами течение субъективно-идеалистического толка,

которое возводит в абсолют волю субъекта, его свободу и сводит к нулю необходимость, то есть зависимость деятельности субъекта, ее результатов от объективных законов общественного развития. В истории революционного движения волюнтаристами были народники в России и других странах, эсеры, сегодня таковыми являются представители различного рода ультралевых, анархистских движений на Западе. Значительные элементы волюнтаризма встречались и до сих пор дают о себе знать в социально-политической практике нашей страны в виде игнорирования объективных условий и попыток волевого, произвольного решения назревших проблем. Так, именно на волевой основе, а не на основе экономической целесообразности в течение многих десятилетий строились взаимоотношения государства с предприятиями, причем не только с так называемыми "общенародными", но и с колхозно-кооперативными. В результате подрывались условия для нормального воспроизводства, научно-технического прогресса и т.д.

Широкое распространение субъективно-идеалистических, волюнтаристских взглядов характерно для исторической науки, причем не только античной и средневековой, но и относящейся к нашему времени. Особый всплеск в этом отношении мы наблюдаем со второй половины XIX века, когда под несомненным влиянием позитивизма появляется рад школ, отрицающих наличие объективной закономерности в истории. В Германии это - В. Виндельбанд, Г. Риккерт, М. Вебер, Э. Майер, в Англии - Б. Рассел, С. Федерн, Г. Тревельян, А. Тойнби, в Америке - Д. Дьюи, Э. Богардус, Г. Беккер-Чейз. По Арнольду Тойнби, исторические законы - это "гипотезы, которые до сих пор подтверждались" [1]. Тойнби почти дословно повторяет юмовское отрицание объективной природы причинности, согласно которой общественные события никогда, нигде и ни в чем не повторяются, не воспроизводятся вновь.

1 A. Toynbee. A Study of History. Oxford. Univ. press. Vol. 12. 1961. P. 237.

Но, впрочем, в таком чистом виде отрицание исторических закономерностей встречается все же редко. Дело в том, что сторонники волюнтаристских концепций тоже вынуждены обращаться к прошлому историческому опыту, "использовать" его для подтверждения своих взглядов на настоящее и прогнозирование будущего. Отрицание исторической закономерности сочетается у них с признанием возможных аналогий в истории. Или, точнее, отрицание исторической закономерности принимает форму аналогизма. Так, под влиянием известного кантианца Риккерта Эд. Мейер утверждал, что развитие человеческого общества не подчиняется объективным закономерностям, что немыслимо выяснить причины его развития и гибели. "В течение моих многолетних исторических исследований, - писал он, - мне не удалось открыть ни одного исторического закона, да и в сочинениях других историков мне до сих пор не попадались такие законы. Поэтому я могу смело ска-

зать, что исторические законы существуют только в идеале, в качестве постулатов. Точно так же в сфере массовых явлений, например, в экономической истории, нет никаких исторических законов, а есть лишь эмпирические обобщения, выведенные путем аналогии" [1]. Отрицание исторической закономерности в форме аналогизма мы встречаем и у крупнейших из здравствующих ныне представителей буржуазной философии истории. (Исключение составляет, пожалуй, только П. Сорокин, выступивший против характерных для идей Риккерта-Дильтея отрицания исторической закономерности и возможности объективной социологии).

1 Мейер Эд. Теоретические и методологические вопросы истории. Спб., 1904. С. 30.

Другой исторически известный вариант теоретического разрешения рассматриваемого парадокса - фатализм (от лат. fatum - рок, судьба), который в отличие от волюнтаризма совершенно исключает момент свободы, свободного выбора субъекта, активную роль деятельностного человека. Уж коль скоро существуют и действуют объективные законы общественного развития, рассуждают фаталисты, то ни о какой активности человека речи быть не может, ему остается пассивно ждать, когда эти законы автоматически возьмут свое. Не оказывались ли на фаталистических позициях мы, уповая на то, что стоит нам волевым решением "обобществить" средства производства, и дальше все пойдет "как по маслу": на базисе такой "обобществленной" экономики сформируется социалистическое общественное сознание, а заложенные в социализме как системе объективные преимущества реализуются сами собой, автоматически? И это независимо от того, как мы будем действовать - интенсивно, целеустремленно или вразвалку; культурно или по-варварски; со знанием дела или дилетантски.

Фатализм в объяснении исторических событий и исторического процесса в целом - явление весьма распространенное. Наглядным примером тому взгляды Л. Н. Толстого, возникшие под влиянием соответствующих историографических источников и, в свою очередь, оказавшие большое воздействие на читателей. Подводя под свою концепцию методологическую базу, Толстой писал: "фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее" [2].

2 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1980. Т. 6. С. 10.

Отметим, что в противовес фатализму религиозному, объясняющему все в истории волею богов, толстовский фатализм был нацелен на понимание истории как деятельности народных масс, неприметно и бессознательно ее творящих. "Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом

событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодием" [1]. Отсюда толстовский вывод о бесплодности деятельности выдающейся личности, способной только дать свое имя событиям, и некорректируемом ходе истории, поскольку она складывается из непроизвольных действий миллионов. В истории нет ни грана свободы: то, что известно нам, мы называем законами необходимости; то, что неизвестно,- свободой [2].

1 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1980. Т. 7. С. 19.

2 См. Там же. С. 352.

Отношение к случайности в историографии и социальной философии встречается разное - от ее полного отрицания у Демокрита, Спинозы, Гоббса, французских материалистов XVIII века до провозглашения истории простой игрой случайностей у французских просветителей, в особенности у Вольтера.

Между тем исторический опыт на каждом шагу убеждает нас, что общественной жизни, как и всему окружающему нас миру, присуще диалектическое взаимопроникновение необходимого и случайного: они слиты воедино в каждом феномене и процессе. Мы, кстати, уже имели возможность увидеть это при анализе антропогенеза.

Откуда же берутся случайности в общественной жизни? Какую функцию они выполняют?

Случайность нередко выступает как форма проявления исторической необходимости. Воспользуемся примером, приведенным в свое время В. Г. Белинским. Выход к морю, указывает он, был исторически необходим для дальнейшего развития России. А вот тот факт, что Петру I удалось впервые выйти к Балтийскому морю в районе устья Невы, а не на другом участке Балтики, с точки зрения той же самой необходимости является случайным. Короче говоря, сложись военные действия несколько иначе - незачем было бы строить Петербург, и столицей страны могли стать Ревель (нынешний Таллинн) или Рига [3].

3 См. Белинский В. Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 3. С. 648.

Случайность часто появляется в точке пересечения процессов, каждый из которых имеет необходимый характер. Великие географические открытия по праву можно рассматривать как необходимое следствие исторического развития средневековой Европы. Необходимым был и процесс развития народов Америки и Индии. А вот в точке пересечения этих двух необходимых процессов мы получаем явление явно случайное: появление европейских мореплавателей на берегах Америки и Индии отнюдь не вытекало из процесса развития здешних стран.

Момент случайности вносится в исторические события и деятельностью человека, имеющего, как мы видели, право на выбор. Знакомые с историей России, очевидно, помнят перипетии так называемой Семилетней войны, внезапное изменение ее хода после смерти Елизаветы Петровны (1761): Петр III, давний поклонник Фридриха II, немедленно заключил с ним мир, что оказало существенное воздействие на всю расстановку политических сил в Европе.

Анализируя причины исторического движения общества, Г. В. Плеханов указывал, что влияние общих и особенных причин дополняется в этом движении действием причин единичных, то есть личных особенностей общественных деятелей и других "случайностей", благодаря которым события получают свою индивидуальную физиономию. "Единичные причины, - указывал он, - не могут произвести коренных изменений в действии общих и особенных причин, которыми к тому же обусловливаются направление и пределы влияния единичных причин. Но все-таки несомненно, что история имела бы другую физиономию, если бы влиявшие на нее единичные причины были заменены другими причинами того же порядка" [1].

1 Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. М., 1956. Т. 2. С. 332.

***

Когда лет двадцать назад в стране появились первые серьезные исследования по проблемам человека и его деятельности, а затем начался и самый настоящий бум литературы в этой области, многим он показался очередной модой: пресытимся, и мода пройдет. Но на поверку выяснилось, что интерес к этой проблематике вполне закономерен, и нарастал он по мере того, как все больше заходила в тупик наша социальная действительность. Яснее и, яснее становилось, что все зависит от нашей деятельности, от ее интенсивности, от нашего профессионализма, от уровня нашей культуры (производственной, моральной, политической и т.д.).

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Каковы характерные черты общественной практики?

2. В чем проявляется несводимость социального к биологическому?

3. Возможно ли сопряжение установки "иметь" и установки "быть" в смысложизненной позиции личности?

4. Усвоили ли вы основные тезисы волюнтаризма и фатализма?

3 ГЛАВА

ОБЩЕСТВО КАК СИСТЕМА

1. ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ

К ВОПРОСУ О "КЛЕТОЧКЕ" СОЦИУМА

В социальной философии издавна идет поиск элементарной "клеточки" социальной системы, то есть такого "простейшего образования", с анализа которого было бы правомерно начинать исследование системы в целом. Короче говоря, философы и социологи давно ищут нечто аналогичное физическому атому или биологической клетке. В самом таком поиске ничего зазорного нет. Все дело в том, чтобы в результате было найдено образование, отвечающее научным критериям в этом отношении (подобно тому, как отвечает им "товар" в политической экономии). В качестве примера "от противного" сошлемся на "социальный атом", сконструированный основоположником социометрии Я. Морено, который определял его как совокупность индивида и тех лиц, с которыми он эмоционально контактирует в каждый данный момент. Сразу же бросаются в глаза два существенных конструктивных порока "социального атома": во-первых, его мимолетность, лимитированность "данным моментом" и, во-вторых, сведение всех взаимодействий между индивидами только к духовным, а последних только к эмоциональным.

Если придерживаться исторического подхода, то в качестве такой "клеточки" в социальной философии последовательно выступали индивид (хотя изолированный индивид отнюдь не представляет собой социальное явление), семья (явление на самом деле весьма сложное в структурном отношении), "самое примитивное, недифференцированное общество" (но даже самое древнее из них - родовую общину - нельзя считать простейшим образованием) и уже упоминавшийся "социальный атом".

Однако социальная философия пробовала себя не только в этих тупиковых направлениях. В середине XIX, а затем в XX веке нашлись два течения, сумевшие прорваться к истине. Мы имеем в виду школу Карла Маркса и школу Питирима Сорокина. Первый из них во главу угла поставил общественные связи и складывающиеся на их основе отношения между людьми, противопоставив их в качестве "клеточки" обособленному индивиду. "Общество не состоит из индивидов, а выражает сумму тех связей и отношений,

в которых эти индивиды находятся друг к другу" [1] - делает вывод Маркс. Оставив в стороне то, что различает две школы, мы обнаруживаем в принципе такой же подход у Сорокина. Индивид или даже миллион изолированных индивидов не составляют социального явления, не говоря уже о его простейшем образовании. "Индивид представляет собой лишь физический, биологический или психологический феномен" [2] - таков вывод Сорокина, а социальные связи и отношения обозначены у него как "значимое человеческое взаимодействие" и провозглашены в качестве "родового социального явления", то есть такого общего для всех социокультурных явлений свойства, с которого и должно начинаться изучение структурного аспекта социума.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 214.

2 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 190.

Итак, в обеих концепциях "клеточка" общества усматривается в общественных связях, взаимодействиях, отношениях.

ПРИРОДА ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ

В предыдущей главе были рассмотрены проблемы человека и его деятельности. Именно в ходе своей деятельности человек вступает в разновидные и многомерные отношения с себе подобными, причем, будучи порождены деятельностью, эти отношения, в свою очередь, являются ее необходимой общественной формой. Любое взаимодействие людей, общественных существ, по необходимости принимает общественный характер.

Надо сразу же оговориться, что понятие "общественные отношения" в литературе встречается в двух смыслах: в широком, когда имеются в виду все, любые отношения между людьми, поскольку они складываются и реализуются в обществе (в том числе и межличностные, даже интимные отношения), и в узком, когда под ними понимаются только отношения между большими социальными группами, имеющие непосредственно общественный характер (производственные, межклассовые и внутриклассовые, международные и внутриполитические, межнациональные, экологические и т.д.). Впрочем, в двух смыслах употребляется в литературе и понятие "социальное" - как все общественное и как относящееся только к одной из сфер общественного, к социальной сфере.

В данной главе понятие "общественные отношения" будет употребляться в своем узком смысле, и тогда правомерно следующее определение: общественные отношения суть многообразные формы взаимодействия и взаимосвязи, возникающие в процессе деятельности между большими социальными группами, а также внутри них. И поскольку человек включен в каждую их этих групп (этнос, класс, слой внутри класса, сообщество граждан одного государства и т.д.), он выступает в качестве универсального субъективного элемента, или точнее - со-субъекта, ибо каждая такая группа есть совокупность индивидов.

Таким образом, с полным правом можно сказать, что человек выступает творцом своих собственных общественных отношений. Однако это - творение особого рода. Занимаясь необходимой для поддержания жизни и ее обустройства деятельностью, люди с такой же объективной необходимостью вступают в отношения между собой, "производят" их. Созидание сие довольно специфично и сплошь и рядом служит наглядным подтверждением принципа "не ведаю, что творю". Как существа сознательные люди осознают свои потребности, ставят перед собой конкретные цели, создают идеальную модель желаемого результата и в большинстве случаев его достигают: иначе ни о каком общественном прогрессе нельзя было бы говорить. Но это преобладающее совпадение цели и результата касается в основном содержательной стороны человеческой деятельности, у нас же сейчас речь идет о стороне формальной, поскольку общественные отношения, как об этом уже сказано выше, суть необходимая форма нашей деятельности. Осознавая, предугадывая содержательные результаты своей деятельности, люди в то же время, как правило, не могут предвидеть вызванную этой деятельностью эволюцию (а иногда и самую настоящую революцию) своих общественных отношений.

Происходит это, во-первых, потому, что каждое новое поколение застает уже сложившуюся систему общественных отношений, отражающую уровень развития технико-технологического базиса и степень овладения природой, меру цивилизованности общества, состояние его культуры и психологии. Понятно, что каждый конкретный тип общественных отношений зависит от перечисленных факторов в большей или меньшей степени.

Во-вторых, решая повседневно задачу "на минимум и максимум" в экономике (минимум затрат и максимум производительности труда), совершенствуя другие компоненты общественной жизни, люди тем самым порождают такую эволюцию своих общественных отношений, которая с самого начала выходит из-под их контроля. Разительную иллюстрацию к этой закономерности дает история Японии Нового времени. Япония долго сопротивлялась всяческим попыткам извне навязать ей заморский образ жизни. Ни расширение торговли традиционными товарами, ни военные демарши, ни миссионерство не помогли европейцам и американцам в осуществлении их планов вовлечения Японии в, как бы мы сейчас сказали, "единый цивилизационный поток". Троянским конем, позволившим взять эту крепость, оказалась новая техника и технология, в ввозе которой в страну японцы не видели ничего зазорного и опасного. В действительности же внедрение новой техники и технологии вылилось в промышленный переворот со всеми вытекающими из него последствиями - принципиальными изменениями производственных, социальных, семейных отношений.

Подводя итоги рассмотрению природы общественных отношений, можно сделать вывод: общественные отношения представляют собой объективную реальность, независимую от воли и сознания людей, производящих и воспроизводящих их в процессе своей деятельности. Объективный же характер их позволяет лучше понять уже анализировавшийся тезис, согласно которому человек в сущности своей есть совокупность (то есть отражение) соответствующих общественных отношений.

ОТНОШЕНИЯ МАТЕРИАЛЬНЫЕ И ДУХОВНЫЕ

Общество представляет собой сверхсложную систему разнообразных общественных отношений [1]. Разобраться в этой многомерности очень важно как для понимания самих общественных отношений, так и для понимания социума в целом. Напомним, что открытию материалистического понимания истории, позволившему взглянуть на общество совершенно другими глазами, предшествовало создание Марксом и Энгельсом стройной типологии общественных отношений, сведение их в систему.

1 См.: Плетников Ю. К. О природе социальной формы движения. М., 1971. С. 47-54.

Все богатство общественных отношений может быть подразделено на два больших класса - класс материальных отношений и класс духовных (и в этом смысле идеальных) отношений. Поскольку вопрос о субординации двух классов отношений вкратце уже рассматривался в главе первой, остановимся дополнительно на одном, на наш взгляд, весьма существенном моменте.

Дело в том, что объективной реальностью являются не только отношения материальные, но и духовные. Объективность отнюдь не тождественна вещественности (кстати, ни грана вещественности нет и в большинстве материальных отношений), объективность означает только одно: данный феномен существует вне меня, отражаясь моим сознанием. А разве не являются такой объективной реальностью духовные отношения, соответствующие уровню, содержанию и состоянию общественного сознания своей эпохи? Кстати, объективный идеализм Платона и Гегеля при всей ошибочности его основной посылки ("первичность сознания") в своеобразной форме отразил тот несомненный факт, что общественное сознание, а тем более формирующиеся на его основе духовные отношения, в определенной степени представляет собой объективную реальность, детерминирующую и во многом объясняющую поведение индивидов и социальных групп. В определенной - ибо общественное сознание есть одновременно и объективная и субъективная реальность, единство объективных и субъективных моментов. Этот парадокс детальней будет рассмотрен в главе "Духовное в жизни общества".

В чем же тогда принципиальное отличие духовных (идеальных) отношений от материальных? Вкратце его можно сформулировать так: материальные отношения возникают и складываются непосредственно в ходе практической деятельности человека, непосредственно отражают ее. Духовные же отношения формируются, предварительно "проходя через сознание" людей (индивидуальное и групповое). Вот эта их опосредованность сознанием многих смущает и вводит в недоумение. Наш читатель тоже может спросить: разве десятком страниц выше не утверждалось, что архитек- тор (в отличие от пчелы) пропускает не построенное еще здание через свое сознание, создавая образ, модель будущего сооружения? Да, утверждалось, но это "пропуск" другого рода. Чтобы было ясно, о чем идет речь, прибегнем к схемам, из которых видно, как складываются материальные отношения (схема 1) и как складываются духовные отношения (схема 2).

В чем существенные различия между этими схемами?

I. В случае с материальным производством (схема 1), через сознание "пропускаются", то есть моделируются, только конечные продукты, на получение которых направлена наша целеполагающая деятельность. Материальные же отношения (прежде всего производственные) складываются не только вне нашего сознания, но и независимо от него. И только духовные отношения "пропу-

скаются" через сознание, то есть через идеи и духовные ценности, которые выступают в качестве первопричины, в то время как духовные отношения имеют статус следствия и, как таковое, должны соответствовать полученным в процессе духовного производства и "потребляемым" обществом (как в целом, так и отдельными группами и личностями) идеям и духовным ценностям.

2. Отношения же, складывающиеся в самом процессе духовного производства, в основном тоже представляют собой отношения по поводу производства, то есть материальные отношения. Таковы отношения между представителем творческого труда и работодателем, внутри научного коллектива, между автором и издателем. И то, что было сказано о материальных отношениях вообще, распространяется, естественно, и на материальные отношения в сфере духовного производства.

3. То, что для духовного производства является конечным продуктом (идеи и духовные ценности), присутствует и в материальной практической деятельности, но лишь как момент ее одухотворенности, как средство достижения конечного результата (духовные ценности, заложенные в целеполагание; идеальные модели).

Тезис о первичности материальных отношений и вторичности, производности духовных не следует понимать упрощенно, выводить духовные отношения прямо и непосредственно из материальных. Связь между ними носит опосредованный характер: как отражение материальных отношений в общественном сознании порождаются определенные идеи и духовные ценности, а уже они выступают непосредственной, конкретной причиной (вторым детерминантом) духовных отношений.

Деление общественных отношений на материальные и идеальные является предельно широким, каждое из этих подразделений включает в себя множество видов. И если классификация материальных отношений осуществляется обычно исходя из основных сфер общественного бытия (производственные отношения, экологические отношения, отношения по детопроизводству), то в основу классификации духовных, идеальных отношений кладется структура общественного сознания, его формы. И тогда говорят о моральных, политических, правовых, художественных, философских, религиозных отношениях в обществе.

В биологии известен "феномен утконоса" - животного, сочетающего в себе черты яйцекладущего и млекопитающего: он выводит детенышей из яиц, а затем вскармливает их своим молоком. Есть свои "утконосы" и в системе общественных отношений. Политические отношения, например, поскольку они отражают взгляды и идеи субъектов политического действия (классов, национальных движений, партий, государства), - духовны, идеальны, но своей другой стороной политические отношения складываются в ходе практической политической деятельности, и в этом своем аспекте они материальны. Семейные же отношения вообще невозможно

отнести к одному из двух рассматриваемых подразделений, настолько в них переплетены экономические, моральные, правовые отношения и отношения по детопроизводству.

Особый вид отношений в обществе представляют межличностные отношения, то есть отношения между отдельными индивидами по различным основаниям, как правило, не имеющим отношения к их вхождению в большие социальные группы. Примером таких отношений могут быть взаимосвязи и взаимоотношения в приятельской среде, члены которой представляют разные социальные слои, принадлежат к разным национальностям, имеют неодинаковый образовательный и культурный уровень, но объединены общими потребностями и интересами, лежащими в сфере быта, досуга и т.п.

Что касается числа взаимодействующих индивидов, то П. Сорокин, например, выделяет по этому признаку следующие типы межличностного взаимодействия: а) между двумя индивидами (муж и жена, учитель и ученик, два друга); б) между тремя индивидами (отец, мать и ребенок; муж, жена и любовник); в) между четырьмя, пятью и более индивидами; г) между одним индивидом и многими другими (между артистом или оратором и его слушателями); между многими и многими (между членами неорганизованной толпы) [1].

1 См. Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 194.

Особенно велика роль межличностных отношений в двух возрастных группах населения - в группе подросткового и ранне-юношеского возраста и в группе пенсионеров. Причины этого явления в обеих группах в принципе одинаковы: в первом случае еще не завершен процесс социализации индивида, и молодой человек тяготеет больше не к тем большим социальным группам, в которые он объективно включен, а к малым неформальным объединениям типа приятельского; во втором случае в связи с выходом на пенсию ослабевает связь с большими социальными группами и вновь усиливается тяга к узкому, межличностному общению.

Противоречиво выглядит состояние межличностных отношений в смутные для того или иного конкретно-исторического общества времена. С одной стороны, на длительный срок ослабевают непосредственно общественные связи, наблюдается долгосрочная апатия масс к партийному, национально-патриотическому, избирательному и другим видам политического взаимодействия, а в обыденном сознании утверждается мнение, что опереться в борьбе за выживание можно только на себя и на свое ближайшее, семейное и приятельское, окружение. С другой стороны, трагедия смутного времени включает в себя наряду с распадом одних и обострением других общественных связей также и широко распространенные распад межличностных, в том числе семейных связей. Вспом-

ним социальные последствия первых послереволюционных лет в нашей стране: гражданскую войну как проявление экстремального обострения общественных отношений, деклассирование рабочего класса, массовую детскую беспризорность. Впрочем, распаду подвергаются здоровые, нормальные межличностные отношения, и одновременно наблюдается всплеск и расцвет нездоровых связей, лежащих в русле социальной патологии: широкомасштабное "отклоняющееся поведение" членов общества порождает всевозможные аморальные, а то и противоправные группировки и формирования, вплоть до организованной преступности.

Разграничение общественных и межличностных отношений, а тем более их противопоставление, носит в значительной степени условный характер.

Во-первых, межличностные отношения возникают и реализуются в обществе, между общественными индивидами, и поэтому, если иметь в виду понятие "общественные отношения" в его широком смысле, являются общественными отношениями, даже в том случае, когда они носят характер сугубо индивидуального общения.

Во-вторых, межличностные отношения выступают персонифицированной формой общественных отношений в узком смысле слова, что особенно зримо в малых социальных группах (семья, первичный трудовой коллектив). Такой перелив, взаимопроникновение подтверждает высказанную мысль о том, что общественные отношения, вопреки довольно распространенному мнению, отнюдь не являются безличными и надличными.

2. СОЦИАЛЬНЫЕ СИСТЕМЫ: СТРУКТУРНО-КОМПОНЕНТНЫЙ АНАЛИЗ

ТРУДНЫЙ ПУТЬ К СИСТЕМНОМУ ПОДХОДУ

От одной исторической эпохи к другой методы, при помощи которых пытаются рассмотреть и объяснить общество, разительно меняются. Происходит это в силу, по крайней мере, двух причин.

Во-первых, от эпохи к эпохе, по мере становления подлинной социальности и развития культуры, четко разграничивающей природное и социальное, претерпевает метаморфозы само понятие человеческого общества как на уровне обыденного, так и на уровне теоретического, философского сознания. В течение весьма длительного времени человек воспринимал природу и общество в нерасчлененном виде, как нечто единое и недифференцированное. Потребовались тысячелетия, чтобы социокультурное дистанцирование общества от природы, с одной стороны, и прогрессирующее усложнение структуры самого социума, с другой, позволили увидеть в обществе самостоятельную целостность.

Во-вторых, от эпохи к эпохе, по мере развития науки менялись применяемые ею познавательные методы. Так, в века небывалых

успехов классической механики (XVII-XVIII) приоритетным становится "механико-атомарный" подход к объектам исследования. Ему придается статус универсальной значимости, о чем свидетельствуют, в частности, названия многих философских произведений ("Этика, доказанная в геометрическом порядке" Б. Спинозы, "Человек-машина" Ж. Ламетри), а также попытки создания "социальной физики", которая математически точно объяснила бы сущность и структуру общества.

Позволяя осуществлять анализ и уточнять некоторые детали и второстепенные моменты, механистический подход вступал во все более очевидное противоречие с главным - с принадлежностью социального (равно как и биологического) к более сложным формам движения материи, нежели механическая. Вопрос встал даже шире: в результате успехов естествознания мир в целом предстал перед исследователями в необыкновенной и не предполагавшейся ранее сложности. И если ряд новых наук (теория вероятностей, статистическая физика) попытались овладеть этой сложностью количественно, то с точки зрения качественной она еще долго квалифицировалась как нечто дезорганизованное, лишенное какой-либо внутренней упорядоченности. Эта установка естествознания оказала соответствующее воздействие на обществоведение, где тоже надолго (вплоть до Гегеля) утвердилась парадигма хаотичности и нагромождения случайностей, якобы характеризующих общество.

Гегель, с одной стороны, порвал с установкой на хаотическое функционирование и развитие социума, а с другой - определил "механизм" как "поверхностный и бедный мыслью способ рассмотрения, который оказывается недостаточным даже по отношению к природе и еще более недостаточным по отношению к духовному миру" [1]. В действительности же, продолжает Гегель, существуют три принципиально отличных друг от друга типа взаимодействия - "механизм", "химизм" и "организм". При взаимодействии по первому типу природа каждого из взаимодействующих объектов остается прежней, не меняется; взаимодействуя по второму типу (химическому), объекты качественно изменяют свою природу; третий же тип взаимодействия (органический) характеризуется принадлежностью объектов к единой системе, так что само это взаимодействие выступает необходимым условием их существования.

1 Гегель Г.-В.-Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 385-386.

Разумеется, мысли Гегеля об организмическом типе взаимодействия, к которому относятся биологические и социальные саморазвивающиеся системы, как и его мысли о средствах их познания, возникли не на голом месте. Достаточно сослаться на Лейбница, создателя категориального аппарата, который был избыточен для механистической по своему духу науки XVII века, но предвосхищал некоторые наиболее общие особенности сложных и сверх-

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Последнее изменение этой страницы: 2019-04-19; Просмотров: 226; Нарушение авторского права страницы