Моя первая поездка в город

Большая ярмарка штата, проходившая в Литтл Роке, была в са­мом разгаре Люди из нашего городка ездили туда каждый день. Мне тоже так сильно хотелось поехать, но, казалось, эго было просто невозможным. У брата был маленький старый трейлер, и я ста­ла умолять его свозить нас с Джилл на ярмарку. Наконец, он согласил­ся, поскольку ни я, ни Джилл ни­когда не были в Литтл Роке. Как мы были счастливы, когда наряжа­лись для той поездки. Я уже не по­мню, что на нас было надето в тот день, но точно помню, что у каж­дой с боку висела маленькая крас­ная сумочка с небольшим количе­ством мелких монеток.

Я увидела все эти высокие здания по обе стороны дороги. Приехав в го­род, брат высадил нас перед входом в какой-то магазин и приказал оставаться на месте и никуда не уходить, пока он поставит машину на стоянку и вернется. Как только он исчез из виду, я взяла Джилл за руку, и мы вошли внутрь магазина. Вот это да, я никогда не видела такого огромного магазина! Даже и не знала, что такие бывают. Мы просто ходили между рядами и смотрели на ве­щи, не осмеливаясь до чего-нибудь дотронуться. Мама научила нас ничего не трогать руками.

Я хотела что-нибудь купить для мамы. Все было таким краси­вым! Единственным, что мне было знакомо среди всего многооб­разия вещей, были цветы. Когда мы, наконец-то, нашли отдел цветов, я никогда в жизни не видела такого количества растений. Я хотела купить маме всех понемногу, но они слишком дорого сто­или. Я потратила на цветы все свои деньги и часть денег Джилл.

Затем мне стало интересно: вернется ли наш брат когда-нибудь или нет. Нет нужды говорить о том, что он сам давно уже нас искал. Когда мы вышли из магазина, он стоял прямо у двери и, похоже, был очень сердит. Интересно, с чего бы это? Нам было так здорово! Он спросил: «Где же вы пропада­ли все это время?» Я сказала: «Мы никуда не уходили из мага­зина». Он спросил, что у меня было в пакете. К тому времени пакет выглядел довольно сплющенным. Я гордо ответила: «Немножко цветов маме» и, увидев улыбку на его лице, поня­ла, что он больше не сердился.

Ярмарочные площади были совсем рядом. Я взяла у Джилл ос­тавшиеся деньги и купила нам воздушный шарик. Ноя совсем за­была о том, что нам еще нужно было купить что-нибудь поесть! Везде, куда ни глянь, продавали всевозможную еду. Я умирала от голода, но не осмеливалась сказать об этом брату. К счастью, он сам, наконец-то, спросил, не хотим ли мы есть.

О, конечно же, и, как оказалось, он совсем был не против по­кормить нас.

Никогда не забуду ту поездку на ярмарку. Это было самое весе­лое и интересное время в моей жизни.

 

Школьные годы и юность

У меня была обычная школьная жизнь. Я всегда получала хо­рошие оценки и при этом не помню, чтобы много времени про­водила за книгами. Сейчас, когда я уже сама мама, я могу понять, почему так счастлива была моя мама, когда я получала похваль­ные листы за успехи по какому-нибудь из предметов или за от­личное выполнение упражнений.

Мы любили играть в бейсбол. Я всегда была очень активной и любила спорт. Позже я играла в баскетбол и три года была в ос­новной команде.

Нам нравилось ради забавы драться. Девчонки дрались с дев­чонками, и девчонки дрались с мальчишками. Дрались до тех пор, пока тот, кто был внизу, не сдавался. Я дралась с двумя сразу и редко когда сдавалась первой.

Однажды в школе учительница дала нам задание — написать письмо-запрос в различные организации с просьбой предоста­вить необходимую информацию. Мне выпало написать в Бюро погоды. Свое письмо я подписала так, как обычно подписывала и все другие бумаги — Джек Холкомб. Ответ пришел на имя мисте­ра Джека Холкомба. Один мальчишка из нашего класса стал драз­нить меня «мистер Джек Холкомб, директор погоды». Я решила дать ему как следует, но поскольку он был больше меня, драка бы­ла недолгой. С того дня и до конца семестра всякий раз, как толь­ко я видела его, он начинал дразнить меня. Несколько месяцев я его просто не могла терпеть. Позже я добавила к своему имени окончание «и», чтобы придать ему оттенок женственности.

Мама не могла часто бывать в церкви или посещать воскрес­ную школу, как другие родители, но всегда, когда только это было возможно, отправляла туда нас, детей. Когда мне было двенад­цать лет, я стала членом методистской церкви. В тот день, стоя пе­ред служителем церкви, я отдала свое сердце Господу Я была так сильно тронута всем происходившим, что, наверное, была мок­рой больше от собственных слез, чем от той воды, которой он по­брызгал меня при крещении. Я воспитывалась в методистской церкви, и мое обещание, данное Богу в то памятное воскресенье, стало неотъемлемой частью моей жизни. Я была активным чле­ном церкви, и мне нравилось принимать участие во всем, что бы там ни происходило. Когда мне было шестнадцать лет, я хотела стать миссионеркой в какой-нибудь зарубежной стране, но чувст­вовала, что мне сначала необходимо было получить образование.

Каждую осень мой брат и мы, сестры, ходили на уборку хлоп­ка, чтобы помочь маме купить нам школьную форму. Я всегда шла впереди, собирая быстрее всех, и часто была чемпионкой дня по сбору хлопка. Один человек, попытавшийся состязаться со мной, сказал, что проиграл в тот день только потому, что ему при­ходилось останавливаться, чтобы услышать, что я все время бол­тала, в то время как я «собирала и болтала одновременно».

Однажды наш бригадир дал мне десять центов, только чтобы я замолчала, хотя бы на один час. Мне было нелегко, но я выдержа­ла, так как очень хотела получить эти деньги.

Каждую весну мы ходили на уборку клубники. Я могла собрать около ста кварт за день. Нас приучали к работе, но мы были сов­сем не против.

В семнадцать лет я закончила школу. Я очень хотела продол­жать учиться в колледже, но это было просто невозможно. Моему брату пришлось оставить школу раньше всех нас и зарабатывать деньги, чтобы мы, девочки, смогли ее окончить.

Люди перестали шить шляпы и стали покупать готовые, и ма­мин бизнес пошел на спад.

Окончив школу, я очень сильно переживала из-за того, что не смогла сразу найти работу. Но в то лето мне повезло: я получила сти­пендию для обучения на бизнес-курсах. Я училась днем и вечером и прошла курс обучения за три месяца. Работа, которую я нашла, бы­ла далеко от дома, но работать мне пришлось очень недолго.

 

 

Замужество и материнство

Я вышла замуж 9 января 1930 года за Джо Шелтона Родеса, уроженца города Делайт. Церемония бракосочетания проводи­лась в Смаковере в баптистской церкви преподобным Матисом. Наш первый дом был в городе Камден, где Шелтон работал на строительстве шоссе, а я ходила на работу в центральный офис.

В декабре того же года мой брат погиб в автомобильной ката­строфе. Нам его так не хватало. Он был братом и отцом для нас, сестер. Моя сестра, которая тогда жила в другом городе, перееха­ла жить к маме, чтобы помогать ей управляться в магазине — в том магазине, которым сегодня заведуем мы.

30 июля 1932 года Бог благословил наш дом рождением сына. К этому времени мы вернулись жить в Делайт. Сонни был гордо­стью моей жизни. Мы часто говорили о нем, как о ребенке, ро­дившемся во времена Великой депрессии в Штатах. Тот, кто ни­когда не переживал подобные времена экономического упадка, не сможет до конца понять все те трудности, которые они в себе несут. Но нам, как и многим другим, все же удалось выжить.

На следующий год не стало моей сестры-близнеца. Мы всегда были так близки друг с другом, она была для меня радостью и уте­шением. Наша семья теперь казалась такой маленькой, и мы так сильно нуждались друг в друге.

Работа Шелтона была напрямую связана с переездами, и по­этому нам пришлось довольно часто переезжать с места на место.

Мы жили в различных местах в Арканзасе, Луизиане и Техасе, но Делайт всегда оставался нашей гаванью. Именно в Делайте мы и решили купить дом (мы живем в нем до сего дня).

Все эти годы Сонни был для меня той силой, которая побуждала двигаться вперед. Он был моим утешением во многих печальных и скорбных моментах жизни, особенно когда бремя, которое мне приходилось нести, становилось непосильным. Я воспитывала его - в методистской церкви. Помню, как однажды в воскресный день, когда мы с ним подходили к дверям церкви, я сказала: «Сонни, веди себя хорошо, потому что это — дом Божий».

Он посмотрел на меня и спросил: «Мама Джек, почему ты все­гда говоришь, что это — дом Божий, но я нигде не вижу Бога».

Я поняла, что пришло время рассказать ему немного больше. I Я, как могла, пыталась наставлять сына правильным принципам и нормам христианской жизни. Я научила его тому, чему когда-то научили меня. Всем, чем я сегодня являюсь, я обязана своей маме.

Я с глубокой печалью оглядываюсь на 1950 год. Двенадцатого ян­варя мы похоронили нашу маму — человека, который был для меня источником любви и утешения. В июне того же года Сонни окончил школу. Это было огромным достижением, принимая во внимание обстоятельства, сложившиеся к тому времени в нашей семье. В июне давно назревавший конфликт, наконец-то, достиг своего апогея и привел к полному разрыву. Сонни и я переехали жить к моей сестре, и наш дом прекратил свое существование. Официально мы с мужем развелись в сентябре, и в этом же месяце Сонни поступил в колледж. Он проучился всего один семестр и затем ушел работать в военно- морские силы, что помогло ему избежать призыва в армию. Учиты­вая состояние моего здоровья на тот момент, возможности продол­жать обучение в колледже для него не было, и он понимал, что в его возрасте он будет моментально призван в армию. Кроме того, он знал, что, работая, сможет больше помочь мне. К тому времени я сама работать уже не могла, и мое здоровье стремительно ухудшалось.

 

Моя болезнь

Впервые в своей жизни я серьезно заболела. Болезнь развива­лась в течение двух лет. У меня были все симптомы ревматизма. Суставы потеряли гибкость и болели. Увеличиваясь в размере, они становились мягкими на ощупь. Но, тем не менее, темпера­туры не было. Первый год болезни я провела практически на но­гах. Мы думали, что у меня ревматизм, так же считали и доктора, а мне становилось все хуже и хуже. Я обращалась к самым извест­ным специалистам штата, но никто из них не смог определить, в чем же заключалась физиологическая причина моей болезни. Я проходила всевозможные рентгеновские исследования, флюроскопию, анализы крови, анализы кожи, полное обследование всего организма то в одной клинике, то в другой — и все безре­зультатно. Болезнь неуклонно прогрессировала.

В 1950 году, вскоре после рождественских праздников, мой доктор направил меня к другому врачу в Хот Спрингс для лече­ния горячими ваннами. Этот врач, наконец, поставил диагноз моей болезни, прекратил лечение ваннами и отправил меня до­мой. К тому времени я чувствовала, что надежды оставалось все меньше, и мой лечащий врач посоветовал мне поехать в Майос. Он сделал необходимые приготовления, чтобы я смогла лететь туда самолетом, поскольку была не в состоянии поехать на авто­мобиле или в карете скорой помощи.

После нескольких дней обследования врачи позвали мою сест­ру в холл и сказали ей такие слова: «Мы ничем не сможем помочь вашей сестре. Можете в любое время забрать ее домой». На конси­лиум по поводу моей болезни были собраны двадцать пять лучших специалистов по кожным болезням, и никто из них не смог пред­ложить никакого лечения. Для меня это был тяжелый удар. Я по­няла, что смерть для меня была всего лишь вопросом времени.

Диагноз, поставленный врачами в Майосе, был «склеродер­мия», что означает притягивание верхнего слоя кожи к кости и как результат этого — прекращение кровообращения в месте при­тягивания. Мне делали уколы и массажи с кокосовым маслом, пытаясь хоть каким-то образом облегчить мои страдания. Мое со­стояние неуклонно ухудшалось. Когда опухоль на ногах и руках спадала, кожа притягивалась к кости, и в тех местах, где это про­исходило, она начинала чесаться и темнеть. Однако кожные по­кровы оставались чистыми, без эрозий. Мое тело становилось все более неподвижным и в некоторых местах омертвелым. Болезнь так же затронула и желудок, и я практически ничего не могла есть.

До и после приема пищи мне приходилось пользоваться кисло­родными масками. Частыми стали невыносимые приступы уду­шья, после которых я становилась еще более слабой и изможден­ной. Кожа на щеках и подбородке притянулась к костям, и одна половина моего лица стала неправильной формы. Я почти не мог­ла открыть рот, чтобы выпить воды или съесть что-нибудь. Аппе­тита не было. Я могла есть только мягкую пищу и пить жидкость.

Волосы на бровях и голове начали выпадать. Кожа настолько сильно притягивалась к костям, что мешала крови нормально циркулировать, и я не ощущала ни жары, ни холода. Часами я ле­жала в глубоком сне без движения. Медсестра часто подходила на цыпочках к моей постели, чтобы послушать: дышу ли я.

Абсолютно невыносимыми для меня были соприкосновения кожи с одеждой и постельным бельем. В течение пяти месяцев единствен­ной одеждой на мне была мужская жилетка. Я не могла двигать паль­цами. Я не могла поднять голову. Когда меня поднимали и ставили на пол, я стояла в полусогнутом положении. Чтобы усадить меня на стул, нужно было сверху нажать на мое плечо. Гортань почти закрылась, и я знала, что моя болезнь находится на последней стадии. Кожа по все­му телу приобретала очень темный оттенок, а мой рассудок начинал мутнеть. Я не могла ни говорить, ни думать ясно. Я жила как в тумане. Доктора сказали моей семье, что мне оставалось жить всего несколь­ко дней. Я весила тридцать восемь с половиной килограммов.

После того, как мы вернулись из поездки в Майос, мой доктор сказал, что мне нет необходимости оставаться в больнице. Он также сказал моей сестре, что я не проживу долго, и чтобы она по­старалась сделать все возможное и позаботиться обо мне в до­машних условиях. Нам повезло, и мне выделили медсестру для проведения лечения и наблюдения за мной дома. Каждый день для осмотра к нам приходил доктор.

 

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться: