Якоб Людвиг Феликс Мендельсон

 

(1809—1847 гг.)

композитор

 

Время летит стрелой, хотя минуты ползут.

 

Вольфганг Менцель

 

(1798—1873 гг.)

историк, писатель и критик

 

Одно зеркало важнее целой галереи предков.

 

Философия в поэзии все равно что серебро в колокольном сплаве.

 

Переводы – это цветы под стеклом.

 

Фридрих Ницше

 

(1844—1900 гг.)

философ

 

Кто учитель до мозга костей, тот относится серьезно ко всем вещам, лишь принимая во внимание своих учеников, – даже к самому себе.

 

«Самодовлеющее познание» – это последние силки, расставляемые моралью: при помощи их в ней можно еще раз вполне запутаться.

 

Привлекательность познания была бы ничтожна, если бы на пути к нему не приходилось преодолевать столько стыда.

 

Бесчестнее всего люди относятся к своему Богу: он не смеет грешить.

 

Быть может, в склонности позволять унижать себя, обкрадывать, обманывать, эксплуатировать проявляется стыдливость некоего Бога среди людей.

 

Мы плохо всматриваемся в жизнь, если не замечаем в ней той руки, которая щадя – убивает.

Любовь к одному есть варварство: ибо она осуществляется в ущерб всем остальным. Также и любовь к Богу.

 

«Я это сделал», – говорит моя память. «Я не мог этого сделать», – говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов память уступает.

 

Если имеешь характер, то имеешь и свои типичные пережитки, которые постоянно повторяются.

 

Мудрец в роли астронома. – Пока ты еще чувствуешь звезды как нечто «над тобою», ты еще не обладаешь взором познающего.

 

Гениальный человек невыносим, если не обладает при этом, по крайней мере, еще двумя качествами: чувством благодарности и чистоплотностью.

 

Не сила, а продолжительность высших ощущений создает высших людей.

 

Кто достигает своего идеала, тот этим самым перерастает его.

 

Иной павлин прячет от всех свой павлиний хвост – и называет это своей гордостью.

 

Степень и характер родовитости человека проникает его существо до последней вершины его духа.

 

Своими принципами мы хотим либо тиранизировать наши привычки, либо оправдать их, либо заплатить им дань уважения, либо выразить порицание, либо скрыть их; очень вероятно, что двое людей с одинаковыми принципами желают при этом совершенно различного в основе.

 

В мирной обстановке воинственный человек нападает на самого себя.

 

Душа, чувствующая, что ее любят, но сама не любящая, обнаруживает свои подонки: самое низкое в ней всплывает наверх.

 

Разъяснившаяся вещь перестает интересовать нас. – Что имел в виду тот бог, который давал совет: «познай самого себя»! Может быть, это значило: «перестань интересоваться собою, стань объективным»! – А Сократ? – А «человек науки»?

 

Ужасно умереть в море от жажды. Уж не хотите ли вы так засолить вашу истину, чтобы она никогда более не утоляла жажды?

 

«Сострадание ко всем» было бы суровостью и тиранией по отношению к тебе, сударь мой, сосед!

 

Инстинкт. – Когда горит дом, то забывают даже об обеде. Да – но его наверстывают на пепелище.

 

Женщина научается ненавидеть в той мере, в какой она разучивается очаровывать.

 

Одинаковые аффекты у мужчины и женщины все-таки различны в темпе – поэтому-то мужчина и женщина не перестают не понимать друг друга.

 

У самих женщин в глубине их личного тщеславия всегда лежит безличное презрение – презрение «к женщине».

 

Сковано сердце, свободен ум. Если крепко заковать свое сердце и держать его в плену, то можно дать много свободы своему уму, – я говорил это уже однажды. Но мне не верят в этом, если предположить, что сами уже не знают этого.

 

Презирающий самого себя все же чтит себя при этом как человека, который презирает.

 

Очень умным людям начинают не доверять, если видят их смущенными.

 

Ужасные переживания жизни дают возможность разгадать, не представляет ли собою нечто ужасное тот, кто их переживает.

 

Тяжелые, угрюмые люди становятся легче именно от того, что отягчает других, от любви и ненависти, и на время поднимаются к своей поверхности.

 

Кому не приходилось хотя бы однажды жертвовать самим собою за свою добрую репутацию?

 

В снисходительности нет и следа человеконенавистничества, но именно потому-то слишком много презрения к людям.

 

Такой холодный, такой ледяной, что об него обжигают пальцы! Всякая рука содрогается, прикоснувшись к нему! – Именно поэтому его считают раскаленным.

 

Стать зрелым мужем – это значит снова обрести ту серьезность, которою обладал в детстве, во время игр.

 

Стыдиться своей безнравственности – это одна из ступеней той лестницы, на вершине которой стыдятся также своей нравственности.

 

Нужно расставаться с жизнью, как Одиссей с Навсикаей, – более благословляющим, нежели влюбленным.

 

Как? Великий человек? – Я все еще вижу только актера своего собственного идеала.

 

Если дрессировать свою совесть, то и кусая она будет целовать нас.

Разочарованный говорит: «Я слушал эхо и слышал только похвалу».

 

Наедине с собою мы представляем себе всех простодушнее себя: таким образом мы даем себе отдых от наших ближних.

 

В наше время познающий легко может почувствовать себя животным превращением божества.

 

Открытие взаимности собственно должно бы было отрезвлять любящего относительно любимого им существа. «Как? даже любить тебя – это довольно скромно? Или довольно глупо? Или – или»

 

Свободомыслящему, «благочестивцу познания», еще более противна pia fraus (противна его «благочестию»), чем impia fraus. Отсюда его глубокое непонимание церкви, свойственное типу «свободомыслящих», – как его несвобода.

 

Не человеколюбие, а бессилие их человеколюбия мешает нынешним христианам предавать нас сожжению.

 

Музыка является средством для самоуслаждения страстей.

 

Опасность счастья. – «Все служит на благо мне; теперь мила мне всякая судьба – кому охота быть судьбой моей?»

 

Раз принятое решение закрывать уши даже перед основательнейшим противным доводом – признак сильного характера. Стало быть, случайная воля к глупости.

 

Нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов…

 

Бывает довольно часто, что преступнику не по плечу его деяние – он умаляет его и клевещет на него.

Адвокаты преступника редко бывают настолько артистами, чтобы всю прелесть ужаса деяния обратить в пользу его виновника.

 

Труднее всего уязвить наше тщеславие как раз тогда, когда уязвлена наша гордость.

 

Кто чувствует себя предназначенным для созерцания, а не для веры, для того все верующие слишком шумливы и назойливы, – он обороняется от них.

 

«Ты хочешь расположить его к себе? Так делай вид, что теряешься перед ним».

 

Огромные ожидания от половой любви и стыд этих ожиданий заранее портят женщинам все перспективы.

 

Там, где не подыгрывает любовь или ненависть, женщина играет посредственно.

 

Великие эпохи нашей жизни наступают тогда, когда у нас является мужество переименовать наше злое в наше лучшее.

 

Воля к победе над одним аффектом в конце концов, однако, есть только воля другого или множества других аффектов.

 

Есть невинность восхищения: ею обладает тот, кому еще не приходило в голову, что и им могут когда-нибудь восхищаться.

 

Отвращение к грязи может быть так велико, что будет препятствовать нам очищаться – «оправдываться».

 

Часто чувственность перегоняет росток любви, так что корень остается слабым и легко вырывается.

 

Даже конкубинат развращен – браком.

 

Что Бог научился греческому, когда захотел стать писателем, в этом заключается большая утонченность – как и в том, что он не научился ему лучше.

 

Иной человек, радующийся похвале, обнаруживает этим только учтивость сердца – и как раз нечто противоположное тщеславию ума.

 

Кто ликует даже на костре, тот торжествует не над болью, а над тем, что не чувствует боли там, где ожидал ее. Притча.

 

Если нам приходится переучиваться по отношению к какому-нибудь человеку, то мы сурово вымещаем на нем то неудобство, которое он нам этим причинил.

 

Народ есть окольный путь природы, чтобы прийти к шести-семи великим людям. – Да, – и чтобы потом обойти их.

 

Наука уязвляет стыдливость всех настоящих женщин. При этом они чувствуют себя так, точно им заглянули под кожу или, что еще хуже, под платье и убор.

 

Чем абстрактнее истина, которую ты хочешь преподать, тем сильнее ты должен обольстить ею еще и чувства.

 

У черта открываются на Бога самые широкие перспективы; оттого он и держится подальше от него – черт ведь и есть закадычный друг познания.

 

Оба пола обманываются друг в друге – от этого происходит то, что, в сущности, они чтут и любят только самих себя (или, если угодно, свой собственный идеал). Таким образом, мужчина хочет от женщины миролюбия, – а между тем женщина по существу своему как раз неуживчива, подобно кошке, как бы хорошо она ни выучилась выглядеть миролюбивой.

 

Что человек собою представляет, это начинает открываться тогда, когда ослабевает его талант, – когда он перестает показывать то, что он может. Талант – тоже наряд: наряд – тоже способ скрываться.

 

Люди наказываются сильнее всего за свои добродетели.

 

Кто не умеет найти дороги к своему идеалу, тот живет легкомысленнее и бесстыднее, нежели человек без идеала.

 

Только из области чувств и истекает всякая достоверность, всякая чистая совесть, всякая очевидность истины.

 

Вращаясь среди ученых и художников, очень легко ошибиться в обратном направлении: нередко в замечательном ученом мы находим посредственного человека, а в посредственном художнике очень часто – чрезвычайно замечательного человека.

 

Один ищет акушера для своих мыслей, другой – человека, которому он может помочь разрешиться ими: так возникает добрая беседа.

 

Фарисейство не есть вырождение доброго человека: напротив, изрядное количество его является скорее условием всякого благоденствия.

 

Мы поступаем наяву так же, как и во сне: мы сначала выдумываем и сочиняем себе человека, с которым вступаем в общение, – и сейчас же забываем об этом.

 

В мщении и любви женщина более варвар, чем мужчина.

 

Совет в форме загадки. – «Если узы не рвутся сами, – попробуй раскусить их зубами».

 

Брюхо служит причиной того, что человеку не так-то легко возомнить себя Богом.

 

Нашему тщеславию хочется, чтобы то, что мы делаем лучше всего, считалось самым трудным для нас. К происхождению многих видов морали.

 

Если женщина обнаруживает научные склонности, то обыкновенно в ее половой системе что-нибудь да не в порядке. Уже бесплодие располагает к известной мужественности вкуса; мужчина же, с позволения сказать, как раз «бесплодное животное».

 

Сравнивая в целом мужчину и женщину, можно сказать следующее: женщина не была бы так гениальна в искусстве наряжаться, если бы не чувствовала инстинктивно, что ее удел – вторые роли.

 

«Где древо познания, там всегда рай» – так вещают и старейшие и новейшие змеи.

 

Все, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла.

 

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

 

Соблазнить ближнего на хорошее о ней мнение и затем всей душой поверить этому мнению ближнего, – кто сравнится в этом фокусе с женщинами!

 

То, что в данное время считается злом, обыкновенно есть несвоевременный отзвук того, что некогда считалось добром, – атавизм старейшего идеала.

 

Вокруг героя все становится трагедией, вокруг полубога все становится драмой сатиров, а вокруг Бога все становится – как? быть может, «миром»?

 

Иметь талант недостаточно: нужно также иметь на это ваше позволение, – не так ли? друзья мои?

 

Возражение, глупая выходка, веселое недоверие, насмешливость суть признаки здоровья: все безусловное принадлежит к области патологии.

 

Понимание трагического ослабевает и усиливается вместе с чувственностью.

 

Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен – правило.

 

Мысль о самоубийстве – сильное утешительное средство: с ней благополучно переживаются иные мрачные ночи.

 

Нашему сильнейшему инстинкту, тирану в нас, подчиняется не только наш разум, но и наша совесть.

 

Должно отплачивать за добро и за зло, но почему именно тому лицу, которое нам сделало добро или зло?

 

Мы охладеваем к тому, что познали, как только делимся этим с другими.

 

Поэты бесстыдны по отношению к своим переживаниям: они эксплуатируют их.

 

«Наш ближний – это не наш сосед, а сосед нашего соседа» – так думает каждый народ.

 

Любовь обнаруживает высокие и скрытые качества любящего – то, что у него есть редкостного, исключительного: постольку она легко обманывает насчет того, что служит у него правилом.

 

По отношению ко всякой партии. – Пастуху нужен всегда баран-передовик, чтобы самому при случае не становиться бараном.

 

Люди свободно лгут ртом, но рожа, которую они при этом корчат, все-таки говорит правду.

 

У суровых людей задушевность является предметом стыда – и есть нечто ценное.

 

Христианство дало Эроту вылить яду: он, положим, не умер от этого, но выродился в порок.

 

Много говорить о себе – может также служить средством для того, чтобы скрывать себя.

 

В хвале больше назойливости, чем в порицании.

 

Сострадание в человеке познания почти так же смешно, как нежные руки у циклопа.

 

Насчет того, что такое «достоверность», может быть, еще никто не удостоверился в достаточной степени.

 

Мы не верим в глупости умных людей – какое нарушение человеческих прав!

 

Из человеколюбия мы иногда обнимаем первого встречного (потому что нельзя обнять всех): но именно этого и не следует открывать первому встречному…

 

Мы не ненавидим еще человека, коль скоро считаем его ниже себя; мы ненавидим лишь тогда, когда считаем его равным себе или выше себя.

 

И вы, утилитаристы, вы тоже любите все utile как экипаж ваших склонностей – и вы находите в сущности невыносимым стук его колес?

 

В конце концов мы любим наше собственное вожделение, а не предмет его.

 

Чужое тщеславие приходится нам не по вкусу только тогда, когда оно задевает наше тщеславие.

 

Бывает невинность во лжи, и она служит признаком сильной веры в какую-нибудь вещь.

Следствия наших поступков хватают нас за волосы, совершенно не принимая во внимание того, что мы тем временем «исправились».

 

Бесчеловечно благословлять там, где тебя проклинают.

 

Фамильярность человека сильнейшего раздражает, потому что за нее нельзя отплатить тою же монетой.

 

«Не то, что ты оболгал меня, потрясло меня, а то, что я больше не верю тебе».

 

Бывает заносчивость доброты, имеющая вид злобы.

 

«Это не нравится мне». – Почему? – «Я не дорос до этого». – Ответил ли так когда-нибудь хоть один человек?

 

Праздность есть мать всей психологии. Как? разве психология – порок?

 

И самый мужественный из нас лишь редко обладает мужеством на то, что он собственно знает…

 

Чтобы жить в одиночестве, надо быть животным или богом, говорит Аристотель. Не хватает третьего случая: надо быть и тем и другим – философом.

 

Я хочу раз навсегда не знать многого. – Мудрость полагает границы также и познанию.

 

В своем диком естестве отдыхаешь лучше всего от своей неестественности, от своей духовности…

 

Как? разве человек только промах Бога? Или Бог только промах человека?

 

Из военной школы жизни. – Что не убивает меня, то делает меня сильнее.

 

Помогай себе сам: тогда поможет тебе и каждый. Принцип любви к ближнему.

 

Не надо проявлять трусости по отношению к своим поступкам! не надо вслед за тем бежать от них! – Угрызения совести неприличны.

 

Может ли осел быть трагичным? – Что гибнешь под тяжестью, которой не можешь ни нести, ни сбросить?.. Случай философа.

 

Если имеешь свое почему? жизни, то миришься почти со всяким как! – Человек стремится не к счастью; только англичанин делает это.

 

Мужчина создал женщину – но из чего? Из ребра ее бога – ее «идеала»…

 

Что? ты ищешь? ты хотел бы удесятерить себя, увеличить во сто раз? ты ищешь приверженцев? – Ищи нулей!

 

Посмертных людей – меня, например, – хуже понимают, чем современных, но лучше слушают. Говоря точнее: нас никогда не поймут – и отсюда наш авторитет…

 

Вот художник, каких я люблю, скромный в своих потребностях: он хочет собственно только двух вещей, своего хлеба и своего искусства, – panem et circen…

 

Кто не умеет влагать в вещи своей воли, тот по крайней мере все же влагает в них смысл: т. е. он полагает, что в них уже есть воля (Принцип «веры»).

 

Довольство предохраняет даже от простуды. Разве когда-нибудь простудилась женщина, умевшая хорошо одеться? – Предполагаю случай, что она была едва одета.

Как? вы выбрали добродетель и возвышенные чувства, а вместе с тем коситесь на барыши людей бесцеремонных? – Но, выбрав добродетель, отказываются этим от «барышей»… (на входную дверь антисемиту).

 

Совершенная женщина занимается литературой так же, как совершает маленький грех: для опыта, мимоходом, оглядываясь, замечает ли это кто-нибудь, и чтобы это кто-нибудь заметил…

 

Становиться исключительно в такие положения, когда нельзя иметь кажущихся добродетелей, когда, напротив, как канатный плясун на своем канате, либо падаешь, либо стоишь – либо благополучно отделываешься…

 

«У злых людей нет песен». – Отчего же у русских есть песни?

 

Я не доверяю всем систематикам и сторонюсь их. Воля к системе есть недостаток честности.

 

Ища начал, делаешься раком. Историк смотрит вспять; в конце концов он и верит тоже вспять.

 

Женщину считают глубокой – почему? потому что у нее никогда не достанешь дна. Женщина даже и не мелка.

 

Если женщина имеет мужские добродетели, то от нее нужно бежать; если же она не имеет мужских добродетелей, то бежит сама.

 

«Как много приходилось некогда кусать совести! Какие хорошие зубы были у нее! – А нынче? чего не хватает?» – Вопрос зубного врача.

 

Люди редко совершают одну неосмотрительность. В первой неосмотрительности всегда делают слишком много. Именно поэтому совершают обыкновенно еще вторую – и на этот раз делают слишком мало…

 

Червяк, на которого наступили, начинает извиваться. Это благоразумно. Он уменьшает этим вероятность, что на него наступят снова. На языке морали: смирение.

 

Есть ненависть ко лжи и притворству, вытекающая из чувствительности в вопросах чести; есть такая же ненависть, вытекающая из трусости, поскольку ложь запрещена божественной заповедью. Слишком труслив, чтобы лгать…

 

On ne peut penser et ecrire qu'passis (Г. Флобер). – Вот я и поймал тебя, нигилист! Усидчивость есть как раз грех против духа святого. Только выхоженные мысли имеют ценность.

 

Бывают случаи, когда мы уподобляемся лошадям, мы, психологи, и впадаем в беспокойство: мы видим перед собой нашу собственную колеблющуюся тень. Психолог должен не обращать на себя внимания, чтобы вообще видеть.

 

Как мало нужно для счастья! Звук волынки. – Без музыки жизнь была бы заблуждением. Немец представляет себе даже Бога распевающим песни.

 

Наносим ли мы, имморалисты, вред добродетели? – Так же мало, как анархисты царям. Только с тех пор, как их начали подстреливать, они вновь прочно сидят на своем троне. Мораль: нужно подстреливать мораль.

 

Ты бежишь впереди? – Делаешь ты это как пастух? или как исключение? Третьим случаем был бы беглец… Первый вопрос совести.

 

Настоящий ли ты? или только актер? Заместитель или само замещенное? – В конце концов ты, может быть, просто поддельный актер… Второй вопрос совести.

 

Разочарованный говорит. – Я искал великих людей, а находил всегда лишь обезьян их идеала.

 

Из тех ли ты, кто смотрит как зритель? или кто участвует? – или кто не обращает внимания, идет стороной?.. Третий вопрос совести.

 

Хочешь ты сопутствовать? или предшествовать? или идти сам по себе?.. Надо знать, чего хочешь и хочешь ли. Четвертый вопрос совести.

 

Это были ступени для меня, я поднялся выше их, – для этого я должен был пройти по ним. Они же думали, что я хотел сесть на них для отдыха…

 

Что в том, что я остаюсь правым! Я слишком прав. – А кто нынче смеется лучше всего, тот будет также смеяться и последним.

 

Формула моего счастья: Да, Нет, прямая линия, цель…

 

Новалис (Фридрих фон Хартенберг)

 

(1772—1801 гг.)

писатель и философ

 

Безумие и колдовство очень схожи. Кудесник – это художник безумия.

 

В основе, каждый человек живет в своей воле. Твердое намерение есть общеуспокаивающее средство.

 

Все случаи нашей жизни – это материалы, из которых мы можем делать, что хотим. Кто богат духом, тот делает много из своей жизни. Всякое знакомство, всякое происшествие было бы для всецело вдохновенного человека первым звеном бесконечной вереницы, началом бесконечного романа.

 

Вся жизнь наша – богослужение.

 

Всякое благо в мире есть непосредственная деятельность Бога. В каждом человеке мне может явиться Бог.

 

Всякая философия, или наука науки, есть критика. Идея о философии – это схема Будущего.

 

Гений есть как бы душа души; это есть соотношение между душой и духом. Субстрат или схему гения уместно будет назвать идолом; идол есть подобие человека.

 

Грядущей жизнью можно спасти и возвысить жизнь прошедшую.

 

Есть только Единый храм в мире и это – человеческое тело. Нет ничего священней, чем этот высокий образ. Низкий поклон пред человеком есть присяга на верность этому откровению во плоти. (Божеское почитание Лингама, грудей, изваяний). Касаются неба, если прикасаются к человеческому телу.

 

Жизнь есть болезнь духа, – деятельность, возбуждаемая страстями. Духу свойственно быть в покое.

Играть – это производить опыты со случаем.

 

Инстинкт есть искусство без намерения.

 

Истина есть совершенная ошибка, точно так же, как здоровье – совершенная болезнь.

 

Кривая линия – победа свободной природы над правилом.

 

Нет ничего отрадней, как говорить о наших желаниях, если они уже исполняются.

 

Пространство переходит во время, как тело в душу.

 

Прочное счастье – удел честного человека.

 

Ребенок – это любовь, ставшая зримой. – Мы сами – сделавшийся зримым росток любви между природой и духом или искусством.

 

Смерть есть прекращение обмена между внутренним и внешним возбуждением, между душой и миром.

 

Смерть – это романтизирующее начало нашей жизни.

 

Судьба и характер – это разные названия одного и того же понятия.

 

Философия – тоска по родине, желание везде быть дома.

 

Характер есть вполне сложившаяся воля.

 

Человеком стать – это искусство.

 

Не только Англия, но и каждый англичанин – остров.

 

Гражданин должен платить налоги с тем же чувством, с каким влюбленный дарит своей возлюбленной подарки.

 

Поэзия – это проза среди искусств.

 

Август Платен

 

(1796—1835 гг.)

поэт

 

Понимать, что справедливо, чувствовать, что прекрасно, желать, что хорошо, – вот цепь разумной жизни.

 

Леопольд фон Ранке

 

(1795—1886 гг.)

историк

 

Победы можно быстро добиться, трудно ее закрепить.

 

Вильгельм Рошер

 

(1817—1894 гг.)

ученый-экономист

 

Чем выше культура, тем выше ценится труд.

 

Арнольд Руге

 

(1803—1880 гг.)

философ и писатель

 

Дух современной нам истории – дух сознательный…

 

Исторический путь – это связь теории с историческими формами существования духа, это критика, причем историческое движение само есть объективная критика […].

 

Ощущение, созерцание, знание истины есть самоцель, это верно; но сама истина есть историческая определенность, мир противостоит ее новым формам. Самоцели нельзя достигнуть абстрактно, а можно только в связи с уже достигнутой внешней действительностью, т. е. как определенную конечную цель и как продукт конечной действительности. И свобода в стихии теоретического духа есть не абсолютная, ни с чем не связанная и полная свобода, но только освобождение духа из определенной связанности внешним или формы существования. Против таковой, хотя бы это и была его собственная форма мысли и образованности, дух всегда должен обращаться. Это – критика и практика.

 

Развитие перестало быть абстрактным, время стало политическим, хотя многого еще не хватает, чтобы оно было достаточно политическим […].

 

Уже потому нельзя государство рассматривать как абсолютное, изымая его из истории, что всякое понятие государства и вообще всякая определенная философия – исторический продукт; но еще и потому невозможно понимать как вечную форму государственное устройство, т. е. определенное государство, что определенное государство – это не что иное, как существование духа, в чем исторически осуществляет себя дух. […]

 

Фридрих Рюккерт

 

(1788—1866 гг.)

поэт и ученый

 

Два раза не живут, а много и таких, которые и одного жить не умеют.

 

Кто раз соврал, тот неизбежно будет врать.

Одну ведь ложь семью другими нужно поддержать.

 

Людвиг Андреас Фейербах

 

(1804—1872 гг.)

философ

 

В быстро вянущих лепестках цветка больше жизни, чем в грузных тысячелетних глыбах гранита.

 

В восторженном состоянии человек в силах сделать то, что иначе прямо невозможно. Страсти творят чудеса, то есть действия, которые превышают силы органа в обычном, бесстрастном состоянии.

 

…Вера в бессмертие выражает не что иное, как истину и факт, что человек, утрачивая свое телесное существование, не теряет своего существования в духе, в воспоминаниях, в сердцах живых людей.

 

Воля – это стремление к счастью.

 

Всякий бог есть существо, созданное воображением, образ, и притом человека, но образ, который человек полагает вне себя и представляет себе в виде самостоятельного существа.

Где мораль утверждается на теологии, а право – на божьих постановлениях, там можно оправдать и обосновать самые безнравственные, несправедливые и позорные вещи.

 

Где начинаются глаза и руки, там кончаются боги.

 

Где нет простора для проявления способности, там нет и способности.

 

Где нет стремления к счастью, там нет и стремления вообще. Стремление к счастью – это стремление стремлений.

 

Желание есть потребность, чтобы что-нибудь было, чего нет.

 

…Имеется не только одиночный или индивидуальный эгоизм, но также и эгоизм социальный, эгоизм семейный, корпоративный, общинный, патриотический.

 

Именно самые простые истины человек постигает позже всего.

 

Каковы отличительные признаки истинно человеческого в человеке? Разум, воля и сердце. Совершенный человек обладает силой мышления, силой воли и силой чувства. Сила мышления есть свет познания, сила воли – энергия характера, сила чувства – любовь.

 

Лишенное потребностей существование есть ненужное существование.

 

Лишь тот что-то значит, кто что-то любит. Не быть ничем и ничего не любить – одно и то же.

 

Любовь к науке – это любовь к правде, поэтому честность является основной добродетелью ученого.

 

Мир жалок лишь для жалкого человека, мир пуст лишь для пустого человека.

Моя совесть есть не что иное, как мое Я, ставящее себя на место оскорбленного Ты…

 

На практике все люди – атеисты: своими делами, своим поведением они опровергают свою веру.

 

Настоящие писатели – совесть человечества.

 

Настоящие свойства человека обнаруживаются лишь тогда, когда наступает время проявить, доказать их на деле.

 

Наш идеал – не кастрированное, лишенное телесности, отвлеченное существо, наш идеал – это цельный, действительный, всесторонний, совершенный, образованный человек.

 

Ничем не может человек распорядиться в большей степени, чем временем.

 

Общение облагораживает и возвышает, в обществе человек невольно, без всякого притворства держит себя иначе, чем в одиночестве.

 

Обязанности в отношении к себе только тогда имеют моральный смысл и ценность, когда они признаются косвенными обязанностями в отношении к другим… к моей семье, к моей общине, к моему народу, к моей родине.

 

Основа жизни – это основа и для морали. Там, где от голода, от нищеты ты не имеешь никакого материала в теле, там нет основы и материала для морали и в твоей голове, в твоем сердце и в твоем чувстве.

 

Первая твоя обязанность заключается в том, чтобы сделать счастливым самого себя. Если ты сам счастлив, то ты сделаешь счастливыми и других. Счастливый может видеть только счастливых кругом себя.

 

Потусторонний мир есть лишь эхо посюстороннего мира.

 

…Представление о нравственно совершенной сущности есть… практическое представление, требующее действия, подражания и служащее источником моего разлада с самим собой, потому что оно предписывает мне, чем я должен быть, и в то же время без всякого лицеприятия указывает мне, что я не таков.

 

Принцип морали есть счастье, но не такое счастье, которое сосредоточено на одном и том же лице, а счастье, распределенное между различными лицами…

 

…Различайте между злым, бесчеловечным и бессердечным эгоизмом и эгоизмом добрым, участливым, человечным; различайте между незлобивым, невольным себялюбием, находящим удовлетворение в любви к другим, и себялюбием произвольным, намеренным, находящим удовлетворение в равнодушии или даже в прямой злости по отношению к другим.

 

Религия нуждается в вечном мраке невежества, нужды, технической беспомощности, некультурности.

 

Религия противоречит нравственности тем самым, что она противоречит разуму. Чувство добра тесно связано с чувством истины. Испорченность рассудка влечет за собой испорченность сердца. Кто обманывает свой рассудок, не может обладать искренним, честным сердцем…

 

С книгами у нас обстоит дело так же, как и с людьми. Хотя мы со многими знакомимся, но лишь некоторых избираем себе в друзья, в сердечные спутники жизни.

 

Со всякой религией связано суеверие: суеверие же способно ко всякой жестокости и бесчеловечности.

 

Совесть ведет свое происхождение от знания или связана со знанием, но она обозначает не знание вообще, а особый отдел или род знания – то знание, которое относится к нашему моральному поведению и нашим добрым или злым настроениям и поступкам.

 

Совесть представляет вещи иначе, чем они кажутся; она микроскоп, который увеличивает их для того, чтобы сделать отчетливыми и заметными для наших притупившихся чувств. Она – метафизика сердца.

 

Сознание есть отличительный признак совершенного существа.

 

…Там, где нет различия между счастьем и несчастьем, между радостью и горем, там нет различия и между добром и злом. Добро – это утверждение; зло – отрицание стремления к счастью.

 

Там, где прекращается желание, прекращается и человек.

 

Только муж и жена вместе образуют действительность человека; муж и жена вместе есть бытие рода, ибо их союз есть источник множества, источник других людей.

 

Тот, кто любит Бога, не может более любить человека, он потерял понимание человеческого; но и наоборот: если кто любит человека, поистине от всего сердца любит, тот не может более любить Бога…

 

Тщеславен только тот, кто восхищается своей личной красотой, а не человеческой красотой вообще.

 

Хорошо и нравственно – это одно и то же. Но хорош только тот, кто хорош для других.

 

Человек в религии имеет глаза, чтобы не видеть, чтобы оставаться слепым; он имеет разум, чтобы не мыслить, чтобы оставаться глупым.

 

Человек есть начало, человек есть середина, человек есть конец религии.

 

Человек лишь там чего-то добивается, где он верит в свои силы.

 

Человеческая сущность налицо только в общении, в единстве человека с человеком, в единстве, опирающемся лишь на реальность различия между Я и Ты.

 

Чем ограниченнее кругозор человека, чем меньше он знаком с историей, природой и философией, тем искреннее его привязанность к своей религии.

 

…Чистая совесть есть не что иное, как радость по поводу радости, причиненной другому человеку, нечистая совесть есть не что иное, как страдание и боль по поводу боли, причиненной другому человеку…

 

Чтобы познать человека, нужно его полюбить.

 

Юмор переносит душу через пропасть и учит ее играть со своим горем.

 

Догма есть не что иное, как прямой запрет мыслить.

 

Иоганн Готлиб Фихте

 

(1762—1814 гг.)

философ, представитель немецкого классического идеализма

 

В понятии человека заложено, что его последняя цель должна быть недостижимой, а его путь к ней – бесконечным.

 

[…] В том, что мы называем познанием и рассмотрением вещей, мы познаем и рассматриваем всегда только самих себя; во всем нашем сознании мы не знаем ничего, кроме нас самих и наших собственных определений.

 

В человеке есть разные стремления и задатки, и назначение каждого из нас – развить свои задатки по мере возможностей.

 

[…] Все, что действительно существует, существует с безусловной необходимостью и с безусловной необходимостью существует именно так, как существует; оно не могло бы не существовать или быть иным, чем оно есть.

 

Женщина не видит дальше любви, и ее природа не идет дальше любви.

 

Крепнет чувство нашего достоинства и нашей силы, когда мы говорим себе: мое существование не тщетно и не бесцельно, я – необходимое звено великой цепи, которая тянется от развития у первого человека сознания его бытия – в вечность.

 

[…] Личность должна быть приносима в жертву идее; та жизнь, которая осуществляет это, есть единственно истинная и справедливая жизнь, и, следовательно, с точки зрения истины и подлинной действительности индивидуум вовсе не существует, ибо не должен иметь никакого значения и должен погибнуть, и, напротив, существует единственно род, ибо последний должен быть рассматриваем как единственно существующий.

 

[…] Личная жизнь должна быть посвящаема идее, личное существование само по себе и по истине есть ничто, ибо от него должно отречься, напротив, жизнь только в идее, ибо только такую жизнь должно утверждать и осуществлять.

 

Не для праздного самосозерцания и размышления над самим собой и не для самоуслаждения своими благочестивыми чувствами, нет – для деятельности существуешь ты; твое действование, и только оно одно, определяет твою ценность.

 

Ничто так не умерщвляет неукоснительно любовь женщины, как подлость и бесчестность мужчины.

 

Общее совершенствование, совершенство– вание самого себя посредством свободно использованного влияния на нас других и совершенствование других путем обратного воздействия на них как на свободных существ – вот наше назначение в обществе.

 

Последняя высшая цель общества – полное согласие и единодушие со всеми возможными его членами. Но так как достижение этой цели, достижение назначения человека вообще предполагает достижение абсолютного совершенства, то и первое и второе равно недостижимо, пока человек не перестанет быть человеком и не станет Богом.

Пусть покинет меня все остальное, только б не покинуло мужество.

 

Пусть ученый забудет, что он сделал, как только это уже сделано, и пусть думает о том, что он еще должен сделать.

 

[…] Сам разум не может быть теоретическим, не будучи практическим: в человеке невозможна никакая интеллигенция, если в нем нет некоторой практической способности…

 

Свобода […] мыслима только в разумных существах, но в них она, несомненно, мыслима.

 

Стоять и жаловаться на человеческое падение, не двинув рукой для его уменьшения, значит поступать по-женски. Карать и злобно издеваться, не сказав людям, как им стать лучше, – не по-дружески. Действовать! Действовать! – вот для чего мы существуем.

 

Трусость есть косность, мешающая нам утверждать нашу свободу и самостоятельность в отношениях с другими.

 

У каждого есть обязанность не только вообще желать быть полезным обществу, но и направлять по мере сил своих и разумения все свои старания к последней цели общества, именно все более облагораживать род человеческий, т. е. все более освобождать его от гнета природы, делать его все более самостоятельным и самодеятельным, и таким-то образом благодаря этому новому неравенству возникает новое равенство – именно однообразное развитие культуры во всех индивидуумах […]

 

Ученый по преимуществу предназначен для общества: он, поскольку он ученый, больше, чем представитель какого-либо другого сословия, существует только благодаря обществу и для общества.

 

[…] Ученый, поскольку мы до сих пор развили понятие о нем, по своему назначению учитель человеческого рода.

Но он обязан познакомить людей не только в общем с их потребностями и средствами для удовлетворения последних, – он должен в особенности указывать им во всякое время и на всяком месте потребности, появившиеся именно сейчас, при этих определенных условиях, и определенные средства для достижения сейчас поставленных целей. Он видит не только настоящее, он видит также и будущее, он видит не только теперешнюю точку зрения, он видит также, куда человеческий род теперь должен двинуться, если он хочет остаться на пути к своей последней цели и не отклоняться от него и не идти по нему назад. Он не может требовать, чтобы род человеческий сразу очутился у той цели, которая только привлечет его взор, и не может перепрыгнуть через свой путь, а ученый должен только позаботиться о том, чтобы он не стоял на месте и не шел назад. В этом смысле ученый – воспитатель человечества.

 

[…] Человеческий род в своих древнейших поколениях должен был без всякого усилия или свободы быть совершенно разумным по крайней мере в одном пункте своего существования. По крайней мере в одном пункте последнего, говорю я; ибо истинная цель его существования все же не разумное бытие, а разумное становление через свободу.

 

Я подчинен неумолимой силе строгой необходимости; если она определяет меня к тому, чтобы быть глупым и порочным, я, без сомнения, стану глупым и порочным; если она определяет меня к тому, чтобы быть мудрым и добрым, я, несомненно, стану мудрым и добрым. В этом нет вины или заслуги ни с ее стороны, ни с моей. Она подчинена своим собственным законам, я же – ее законам; раз я это понял, раз мое бытие уже вполне подчинено ей, я достигну наибольшего спокойствия, если подчиню ей также и свои желания.

 

Человек предназначен для жизни в обществе; он должен жить в обществе; он не полный, законченный человек и противоречит самому себе, если он живет изолированно.

 

Теодор Фонтане

 

(1819—1898 гг.)

писатель

 

Простота – это не только самое лучшее, но и самое благородное.

 

Густав Фрейтаг

 

(1816—1895 гг.)

писатель

 

В душе каждого человека находится миниатюрный портрет его народа.

 

Карл Фрелих

 

(1759—1829 гг.)

философ, мыслитель

 

В основе любой деятельности лежит чувство силы. Если с юности это чувство воспитывается и направляется работой, то тем самым возникает необходимость применения своих сил, но способ этого применения отчасти определяется сознательно выработанным направлением, отчасти же народным вкусом. Должно ли, следовательно, господствовать трудолюбие, и какой вид труда должен преобладать, – все это зависит от целенаправленного формирования сил, всегда склонных к тому, чтобы перерастать продукты собственной деятельности. За эти силы борются различные страсти, и в зависимости от того, высокое или низкое представление о своей жизни сложилось у человека – я говорю здесь о рядовом человеке, – побеждает честолюбие или корыстолюбие. Любовь к собственности подобно горняку с волшебным жезлом в руках показывает, где лежит золото, и человек вгрызается в землю, пока не выроет себе могилу. Следовательно, как частная собственность, так и честолюбие, не создав деятельность, направляют ее на свои цели. Если же силы человека так и остались несформированными – а это почти никогда не зависит от воли самого человека, – то даже и сильнейшее стремление к приобретательству не в состоянии внушить ему трудолюбия. Без плана и без цели кружится он тогда, не в силах выйти из-под воздействия обстоятельств. Его действия, диктуемые чувственностью, представляют собой отдельные, изолированные движения, причины которых он сам зачастую не понимает.

 

Тот несчастный, которому обычный путь к прибыли кажется слишком долгим и слишком трудным, ворует или просит милостыню.

 

Равнодушие, с которым жизнерадостная молодость воспринимает предписания педагогики, противоречащие духу времени, в известной мере объясняется тем, каковы сами служители педагогики, этот класс людей, отделенный от остального мира особыми склонностями, собственными слабостями и убожеством. Тот идеал совершенства, который воплощают в себе учителя, слишком малопривлекателен, чтобы к нему стремиться. Молодежь, с утра до вечера предающаяся фривольным удовольствиям, предпочитает отказу от развлечений и радостей общения разрыв со школьной мудростью.

 

Поскольку значительное число людей видит свое счастье в вещах, подверженных случаю, то не удивительно, что лишь немногие довольны своей участью. Природа не может уделять равного внимания всем, и возникающая отсюда конкуренция, приводящая к недовольству, подводит нас к предположению, что мир в том виде, в каком он существует, мало приспособлен для всеобщего счастья. Каждый из этих почтенных заимодавцев снабжен действительнейшей распиской, и те требования, которые подчас способствуют сбору счастья, так увеличиваются из-за жадности, что вся его масса оказывается исчерпанной еще задолго до того, как большинство успеет предъявить свои претензии. Всеобщее недовольство достаточно обоснованно, ибо многим отказано даже в том, на что они имеют право в силу своих потребностей. С другой стороны, с увеличением нашего имущества мы все более стараемся расширить наши потребности. Слишком уж привлекательная внешность у изобилия, чтобы можно было ожидать добровольного отказа от него.

 

Человеческая природа составлена таким образом и допускает такие бесконечно многочисленные модификации, что ее формирование от дьявола до ангела – и именно здесь заложена основа ее величия – позволяет ожидать появления всех ступеней совершенства; и мы, несомненно, ошибаемся, если хотим найти природу человека в нашей природе, сформированной временем и обстоятельствами.

 

Каспар Давид Фридрих

 

(1774—1840 гг.)

писатель, живописец

 

Человек судит ближнего своего по делам и поступкам, но высшее существо судит по тому, от каких поступков человек отказался и как боролся с самим собою.

 

⇐ Предыдущая56575859606162636465Следующая ⇒

Поделиться: