Человеческая природа и самооценка

Корр.:   Расизм — благоприобретенный или врожденный порок?

По-моему, ни то, ни другое. Богатая, сложная человеческая натура — это данность. Мы не камни. Любой здравомыслящий человек знает, что очень многое в нас детерминировано генетически, в том числе многое в нашем поведении, во взглядах. Не самые здравомыслящие тоже в курсе дела.

Но если зайти дальше и спросить, что это за детерминизм, то мы оказываемся в зоне тотального неведения. Мы знаем, что в природе человека есть нечто, из-за чего у нас растут руки, а не крылья, половая зрелость у всех наступает примерно в одном возрасте. Теперь известно, что владение языком, развитие зрения и так далее — элементы человеческой природы в самом фундаментальном смысле.

Если перейти к культурным стереотипам, системам мировоззрения и пр., то любой человек на автобусной остановке скажет примерно то же, что самый распрекрасный ученый. Никто ничего не знает. Можно сколько угодно разглагольствовать, но знаний это не прибавляет.

В этой области наибольшее, что нам доступно, — это более-менее близкие к истине предположения. Думаю, моя догадка тоже имеет право на существование. Я не утверждаю, что расизм сидит у нас в генах; но в генах заложена потребность в защите своей самооценки. Вероятно, в нашей природе заложена тяга найти способ так переосмыслить все, что мы делаем, чтобы с этим можно было жить.

То же самое происходит в более широком социальном плане с функционированием институтов, систем подавления и доминирования. Те, кто стоит у руля и причиняет вред другим, нуждаются в самооправдании. Одни достигают его изощренно, другие бесхитростно, но это делают все. Этого требует человеческая натура. Одним из последствий этого становится, вероятно, расизм. Бывают и другие последствия того же самого.

Начнем с изощренных. Одним из интеллектуальных гуру США современного периода был Рейнгольд Нибур. Его прозвали теологом истеблишмента. Ему поклонялись и либералы типа Кеннеди, и люди вроде Джорджа Кеннана. Он считался нравственным наставником современного поколения.

Интересно разобраться, почему он стал объектом поклонения. Однажды я попытался ознакомиться с его писаниями. (В одной из моих книг должна была быть глава о нем, но издатель счел ее слишком непонятной, и я ее исключил.) Интеллектуальный уровень этих трудов оказался удручающе, просто до смешного низким.

Но что-то к нему влекло, и это что-то — его концепция «парадокса благодати». Она сводится к следующему: как ни старайся творить добро, все равно выйдет зло. Он, конечно, интеллектуал и должен облечь это в громкие словеса, но суть от этого не меняется.

До чего манящий совет человеку, собирающемуся зажить преступной жизнью! Сказать себе: «Как бы я ни старался делать людям добро, я все равно причиню им вред. С этим ничего не поделать». Замечательная идея для мафиозного дона! Индульгенция для любого произвола. Совершил зло? Ну что же, парадокс благодати!

Вот и объяснение того, почему американских интеллектуалов так влекло к Нибуру в годы после Второй мировой войны. Они готовились к преступной жизни менеджеров или апологетов глобальных завоеваний.

Владычество над миром немыслимо без чудовищных преступлений. Вот они и думают: «Как чудесно иметь за спиной такую доктрину! Мы, конечно, донельзя великодушны и гуманны, но ничего не попишешь — парадокс благодати...»

Если вы интеллектуал, то приукрашиваете неблаговидную действительность, сочиняете об этом статьи. Но механизмы остаются простыми.

Полагаю, все это — характеристики нашей натуры, но подоплека подобных рассуждений так очевидна, что всерьез называть ее теорией невозможно. Любой на собственном опыте знает, каким образом проявляется человеческая натура — как люди действуют и почему, — не надо усложнять очевидное. Это вам не квантовая физика.

 

Корр   .:   Как насчет «конкурентной этики»? Есть ли доказательства того, что в нас природой заложена тяга к соперничеству? Многие поборники рыночной теории и рыночного капитализма утверждают, что людям надо предоставить возможность соперничать — это естественное занятие.

Существуют, конечно, условия, при которых люди будут соревноваться, как есть условия и для сотрудничества. Возьмем для примера семью. Предположим, кормилец семьи теряет работу, и семья начинает голодать.

Вероятно, самый сильный человек в семье — отец. Неужели он заберет себе все продукты и съест их сам, обрекая детей на голод? Наверное, и такие встречаются, но их место в сумасшедшем доме. Бывают же патологические дефекты. Нет, он разделит еду на всех.

Означает ли это отсутствие соревновательного духа? Нет, просто в таких ситуациях люди делятся друг с другом. Данную ситуацию можно сильно расширить и распространить, например, на весь рабочий класс. Так происходит в периоды, когда рабочий класс проявляет солидарность, когда люди сообща борются за создание профсоюзов и за достойные условия труда.

Это, кстати, относится и к Соединенным Штатам. Вспомним стачку в Хомстеде сто лет назад, когда Эндрю Карнеги уволил рабочих сталелитейного завода в Пенсильвании. Это был период невероятной этнической вражды и расизма, направленного главным образом против иммигрантов из Восточной Европы. Но на протяжении этого конфликта люди были заодно. Это был один из редких моментов настоящей этнической гармонии. Иммигранты работали вместе с англосаксами, немцами, всеми остальными.

Позвольте пару слов о себе. Я не очень склонен к буйству, но в колледже мы любили боксировать. Побоксируешь со спарринг-партнером — и домой. До чего же удивительно было обнаружить, что после пары раундов возникает острое желание как следует врезать партнеру, даже если это твой лучший друг! Мы чувствовали, как на нас накатывало желание перебить друг друга.

Значит ли это, что у человека врожденное желание убивать других людей? При некоторых обстоятельствах такое желание вылезает наружу, даже если перед тобой лучший друг. Бывает, эта сторона личности становится преобладающей. Но при иных обстоятельствах на первый план выходят иные наши качества. Хотите создать гуманный мир — измените обстоятельства.

* * *

Корр   .:   Насколько важно во всем этом социальное положение? Предположим, вы ребенок, растущий в сегодняшнем Сомали...

А как насчет ребенка, растущего в двух кварталах отсюда, в Кембридже? Прошлым летом был убит студент Массачусетского технологического института. Его зарезали двое подростков из местной школы. У них был такой спорт: слоняться по улицам, поджидая случайного прохожего. Выбирается подросток, который должен свалить беднягу одним ударом. Если он терпит неудачу, стая забивает его самого.

И вот им попадается студент. Выбранный для удара подросток валит его на землю одним ударом. По неустановленным причинам за этим последовали смертельные удары ножом. Ничего плохого подростки в содеянном не усмотрели и отправились в какой-то бар. Потом их арестовала полиция, потому что нашлись свидетели убийства. Убийцы даже не пытались убежать.

Эти мальчишки растут в Кембридже — не в зажиточных кварталах, а скорее в трущобах. Но это не сомалийские и даже не дорчестерские трущобы. Впрочем, выходцы из более благополучных пригородов так бы не поступили.

Значит ли это, что они отличаются генетически? Нет, дело в социальных условиях их взросления, при которых такие поступки считаются допустимыми, даже естественными. Это сознает, наверное, всякий выросший в городе.

Я помню по собственному детству, что существовали районы, куда лучше было не забредать — побьют. Мы туда не совались. Те, кто там бесчинствовал, считали, что вправе так себя вести. Они защищали свою территорию. Что еще им было защищать?

 

Здесь этого не может случиться... или может?

Корр.:   Популист Хью Лонг, губернатор Луизианы и 7сенатор в начале 1930-х годов, сказал однажды, что когда фашизм придет в нашу страну, он будет завернут в американский флаг. Вы уже указывали на фашистские тенденции в стране, даже цитировали слова Гитлера о семье и о роли женщины.

Съезд республиканской партии — к счастью, я не видел его по телевидению, зато читал о нем — задел такие струны, что я стал просматривать кое-какую литературу о фашизме 1930-х годов, заглянул в речи Гитлера перед женскими организациями и на крупных сборищах. Риторика оказалась очень похожей на ту, что звучала на митинге «Бог и страна» в первый вечер республиканского съезда.

Впрочем, я воспринимаю это сходство всерьез, потому что корпоративный сектор твердо удерживает власть в своих руках. Он позволяет фанатичным фундаменталистам вопить о Боге, стране и семье, но они все равно очень далеки от того, чтобы по-настоящему влиять на главные властные решения.

Развитие кампании сделало это еще более очевидным. В первый вечер им позволили поорать. Им даже предоставили партийную платформу — «предпросвещение». Но когда кампания стартовала, все, как обычно, вернулось на деловые рельсы.

Но это может измениться. По мере отчуждения и изоляции у людей начинают развиваться весьма иррациональные, саморазрушительные настроения. Им чего-то хочется в жизни, они стремятся к какой-то самоидентификации. Им не нравится тупо сидеть у телевизора. Если конструктивные действия становятся невозможными, люди хватаются за что-то другое.

Это видно и по опросам. Один американский социолог опубликовал в Англии сравнительный анализ религиозных настроений в разных странах. Получились шокирующие цифры. Три четверти американского населения, как оказалось, по-настоящему верят в религиозные чудеса. Поразительно, как много людей верят в дьявола, в воскрешение, в те или иные Божьи дела.

Таких показателей нет больше нигде в индустриальном мире. Подобные цифры можно получить разве что в иранских мечетях или среди сицилийских старух. А ведь это американцы!

Пару лет назад исследовалось отношение людей к эволюции. В эволюцию по Дарвину тогда верили 9 процентов населения, немногим выше стандартной статистической погрешности. Около половины населения верило в эволюцию, происходящую по Божественному промыслу, а это доктрина католической церкви. Примерно 40 процентов верили, что мир был сотворен несколько тысяч лет назад.

Подобные цифры свойственны скорее доиндустриальному обществу, разоренному крестьянству. Именно такое мировоззрение проявляется на митингах «за Бога и страну».

Религиозный фундаментализм может быть весьма пугающим явлением. Порой он становится базой для чрезвычайно опасных массовых движений. Лидеры фундаменталистов не дураки. У них полно денег, они организованы и идут, куда хотят, незаметно занимая кабинеты местной власти.

На последних выборах было замечено поразительное явление, оно даже попало на первые полосы общенациональных газет. Оказалось, что во многих районах страны ультраправые экстремисты-фундаменталисты выставляли собственных кандидатов, не идентифицируя их как своих единомышленников. Чтобы человек был выбран в школьный комитет, не нужны особенные старания. На это мало кто обращает внимание. Вам не обязательно говорить, кто вы такой. Достаточно дружелюбия, улыбки до ушей, обещания помочь детям — и за вас уже голосуют.

Многие были избраны благодаря хорошо организованным кампаниям на местных выборах. Если у таких избранников появится харизматический лидер, который позовет их за собой, то все может обернуться совсем худо. Так мы все угодим во времена «предпросвещения»!

 

Корр.:   Укрепляется также фундаменталистская пресса, особенно электронная. Это хорошо заметно при поездках по стране.

Так было несколько лет назад. Помню, я долго ехал, заскучал и включил радио. И не смог поймать ничего, кроме бредовых проповедей. Сейчас дело стало гораздо хуже, а тут еще телевидение...

 

Парадокс Юма

Корр.:    По вашим словам, истинной драмой после 1776 года стало «неутомимое наступление немногих преуспевающих на права беспокойного множества». Хочу спросить вас об этом множестве: есть ли у него на руках хоть какие-то карты?

А как же! Оно одерживает множество побед. Теперь страна гораздо свободнее, чем двести лет назад. Во-первых, больше нет рабства. Это огромное изменение. Целью Томаса Джефферсона, находившегося на крайнем левом краю, было создать страну «без пятен и примесей», то есть никаких краснокожих индейцев, черных, одни добрые белые англосаксы. Вот чего хотели либералы.

Но они потерпели поражение. Они избавились от туземного населения, почти полностью его истребив (именно этим глаголом они тогда пользовались), но от черного населения избавиться не смогли и со временем были вынуждены так или иначе включить его в общество.

Значительно расширилась свобода слова. Через 150 лет после революции женщины добились права голоса. После кровопролитной борьбы в 1930-х годах некоторые права завоевали рабочие — на пятьдесят лет позже, чем в Европе. (С тех пор они их теряют, но кое-какие завоевания сохраняются.)

Большие группы населения оказались включены в систему относительного преуспеяния и относительной свободы, что всегда было результатом народной борьбы. Так что карты на руках у населения есть. Пару сотен лет назад на это указывал английский философ Дэвид Юм. В своем труде по теории политики он описывает парадокс: в любом обществе население повинуется правителям, хотя сила всегда в его руках.

В конечном счете залог успеха правления — контроль над общественным мнением, независимо оттого, сколько у правителей пушек. Это относится как к самым деспотическим, так и к самым свободным обществам, писал Юм. Если население перестанет принимать происходящее, то с правителями будет покончено.

Юм недооценивал возможности насилия, тем не менее он высказывал важные истины. Идет непрерывная борьба между теми, кто отказывается принимать владычество и несправедливость, и теми, кто пытается заставить людей с этим смириться.

 

Корр.:   Как покончить с системой внушения и пропаганды? Вы говорите, что по отдельности люди ни на что не способны, что гораздо проще и лучше действовать коллективно. Что мешает людям объединиться?

Чтобы не допустить объединения, прилагаются огромные усилия. Каждый существует в определенных культурно-социальных рамках, подразумевающих некие ценности и возможности. За одни поступки приходится расплачиваться, другие приносят блага. Человек во всем этом живет, никуда ему от этого не деться.

В обществе, где мы живем, вознаграждаются усилия по достижению индивидуального успеха. Скажем, я отец или мать семейства. Как мне поступать с моим временем, с этими двадцатью четырьмя часами в сутки? У меня на иждивении дети, я должен заботиться о будущем. Как я это делаю?

Один путь — попробовать добиться от босса прибавки. Другой — наброситься с кулаками на проходящего мимо если не прямо, то косвенно, пользуясь механизмами, существующими в капиталистическом обществе. Это один вариант.

Другой — посвящать вечера попыткам организовать других людей, которые проводят вечера на собраниях, в пикетах, ведут длительную борьбу с риском быть избитыми полицией и потерять работу. Возможно, в конце концов количества объединившихся людей хватит для того, чтобы чего-то добиться, но достигнутое не обязательно превысит то, чего добился бы каждый из них, заботясь об индивидуальном успехе.

В теории игр ситуации такого рода называются «дилеммой узника». Можно устроить такие «игры»-взаимодействия, где каждый участник выиграет больше в случае сотрудничества с другими, но сам выигрыш возможен только тогда, когда с вами сотрудничает кто-то еще. Если этот кто-то пытается увеличить собственный выигрыш, вы проигрываете.

Прибегнем к простому примеру: человек едет на машине на работу. На метро я буду добираться туда дольше. Если все мы станем ездить на метро и вкладывать деньги в него, а не в дороги, то дорога на метро станет быстрее. Только так надо поступать всем. Если остальные будут ездить на машинах, а я буду спускаться в метро, то индивидуальный транспорт будет лучше функционировать для людей, сделавших выбор в его пользу.

Только при коллективном действии мы добьемся успеха. Для вас — частного лица — стоимость создания благоприятных возможностей может оказаться высокой. Только если за это примется много людей, причем серьезно, появится реальная выгода.

Это относится и к любому народному движению в истории. Представьте, что вы — двадцатилетний чернокожий юноша из колледжа Спелмена в Атланте. На дворе 1960 год. Вам надо выбрать одно из двух. Первое — попытаться устроиться на работу в какой-нибудь бизнес. Вдруг кому-то захочется нанять черного менеджера? Вы будете послушным, почтительным, экономным. Тогда, если повезет, у вас будет свой дом, вы попадете в средний класс.

Второй путь — вступить в Студенческий ненасильственный координационный комитет (группа защиты прав чернокожих в 1960-х годах), хотя за это можно поплатиться жизнью. Вас будут избивать, вы станете объектом клеветы, надолго будете обречены на трудную жизнь. Быть может, рано или поздно вы добьетесь такой народной поддержки, что такие люди, как вы, ваши семьи заживут лучше.

Пойти вторым путем будет нелегко, учитывая имеющиеся альтернативы. Общество структурировано так, что вас подталкивают к индивидуализму. Тем более замечательно, что многие молодые люди все-таки выбирают второй путь, идут на лишения, помогая создавать лучший мир.

 

Корр.:   По вашим словам, опросы свидетельствуют, что 83 процента населения считают всю экономическую систему «внутренне несправедливой». Но это ни к чему не приводит.

Это может к чему-то привести только в том случае, если люди не будут бездействовать. Это касается и общих вещей, вроде коренной несправедливости экономической системы, требующей революционного изменения, и мелочей.

Вот медицинское страхование. В обществе почти не звучат требования перехода на систему канадского типа. Это тот вариант, который существует повсюду в мире, — эффективная общенациональная система здравоохранения, гарантирующая каждому медицинские услуги и даже — если она серьезнее, чем в Канаде, — профилактику.

Тем не менее, судя по некоторым опросам, большинство населения все равно выступает за канадский вариант, хотя мало кто требует вслух таких перемен. Имеет ли это значение? Нет, никакого. У нас действует страховая система здравоохранения, предназначенная для того, чтобы страховые компании и управляемые ими медицинские корпорации зарабатывали как можно больше.

Есть всего два способа добиться такого здравоохранения, которого хочет большинство населения. Один — крупномасштабное народное движение, которое означало бы шаг к демократии, чего никто во власти не желает; другой — решение бизнес-сообщества, что это полезно и ему.

Нынешняя забюрократизированная, крайне неэффективная система, приносящая прибыль одному из секторов частнопредпринимательской системы, вредит другим ее секторам. Автоконцерны США больше расходуют на здравоохранение у нас, чем по ту сторону границы, и не могут этого не замечать. Они могут оказать давление в целях создания более эффективной системы, чем крайне неэффективная и иррациональная капиталистическая.

 

«Вне рамок интеллектуальной ответственности»

Корр.:   Канадский журналист Дэвид Фрам называет вас великим американским чудаком. Думаю, это перекликается с определением Мартина Переца из «Нью репаблик», помещающим вас «вне рамок интеллектуальной ответственности». Фрам пишет также: «Было время, когда Хомский не покидал страницу публицистики «Нью-Йорк таймс». Я что-то проглядел?

Наверное, я тоже. Однажды мне дали высказать там свое мнение — кажется, это был 1971 год, период, когда корпорации, а за ними и «Нью-Йорк таймс» решили, что лучше нам уйти из Вьетнама, слишком дорого он обходится.

Как-то раз я давал показания в сенатском комитете по иностранным делам. Сенатор Фулбрайт превратил заседание комитета в семинар. Ему тогда надоела война и американская внешняя политика. Вот он и пригласил меня. Все было чинно-благородно. В «Нью-Йорк таймс» поместили...

 

Корр.:   ...выдержки из вашего выступления. Вы писали не специально для «Нью-Йорк таймс».

Возможно, не полностью, но это был отрывок из моих показаний в комитете. Да, в «Нью-Йорк таймс» напечатали часть моих показаний в комитете по иностранным делам.

 

Корр  .: Негусто. А письма? Сколько ваших писем они опубликовали?

Бывало, когда они заходили слишком далеко в своей клевете и лжи обо мне, я писал опровержения. Иногда письма не публиковали. Однажды — может, и пару раз — я так разозлился, что связался с другом из этой газеты, который мог добиться опубликования моего письма.

Но случалось и нарываться на отказы. В книжном обозрении «Нью-Йорк таймс» откровенно врали обо мне и о «красных кхмерах». Я написал короткое ответное письмо, но они отказались его напечатать. Я рассердился, написал опять и получил ответ. Они соглашались поместить в газете мое письмо, только какое-нибудь другое — то, которое им больше понравится

 

ТАЙНЫ, ЛОЖЬ И ДЕМОКРАТИЯ

 

Мы

 

Дефектная демократия

Корр.:   Советник Клинтона по национальной безопасности выступает за расширение демократии в дальних краях. Не следует ли ему распространить ее и на США?

Не могу сказать, что на уме у Энтони Лейка, но выдвигаемая концепция демократии очень специфическая, более честные люди справа дают ей достаточно точную оценку. Например, Томас Кэротерс, работавший в так называемом Проекте содействии демократии при Рейгане, написал об этом книгу и несколько статей.

По его словам, США стремятся к созданию некоей нисходящей демократии, при которой традиционные структуры власти — собственно, это корпорации и их союзники — не утрачивали бы контроля. Допустима любая форма демократии, оставляющая у власти традиционные структуры. Только та форма, которая подрывает их власть, так же нетерпима, как и прежде.

 

Корр.:   То есть одно дело словарное определение демократии и другое — определение из реальной жизни.

Кэротерс описывает как раз второе определение. У словарного определения масса измерений, но, грубо говоря, общество демократично в той степени, в какой люди в нем обладают реальными возможностями для участия в формировании государственной политики. Для этого существует множество различных путей, но пока эти возможности имеются, общество остается демократическим.

Общество может обладать формальными ловушками демократии, но при этом совершенно не быть демократическим. Например, в Советском Союзе тоже проводились выборы...

 

Корр   .:   Очевидно, что в США имеется формальная демократия с предварительными выборами — праймериз, основными выборами, референдумами, отзывом избранных и так далее. Но каково содержание этой демократии в терминах народного участия?

Уже давно участие общества в разработке и осуществлении государственной политики остается совершенно маргинальным. Обществом управляет бизнес. Политические партии издавна отражают интересы бизнеса.

По-моему, весьма верен подход политолога Томаса Фергюсона, названный им инвестиционной политической теорией. По его мнению, государство подчинено коалициям инвесторов, объединяющим усилия ради достижения общих целей. Для выхода на политическую арену у вас должно хватать средств и личной власти, чтобы войти в такую коалицию.

Фергюсон утверждает, что еще с начала XIX века такие группы инвесторов ведут борьбу за власть. Длительные периоды, когда ничего вроде бы не происходит, означают, что главные группы инвесторов более-менее сходятся во взглядах на то, какой должна быть политика государства. Конфликты происходят тогда, когда мнения групп инвесторов расходятся.

Например, в годы «нового курса», проводимого президентом Рузвельтом, группы частного капитала конфликтовали по различным вопросам. Фергюсон выделяет из этих групп высокотехнологический, капиталоемкий, ориентированный на экспорт сектор, поддерживавший «новый курс» и реформы. В этом секторе жаждали дисциплинированности рабочей силы и открытости для внешней торговли.

Сектор, ориентированный на более трудоемкие производства и внутреннее потребление, группировавшийся в основном вокруг Национальной ассоциации производителей, был резким противником «нового курса». Там всех этих реформ не желали. Этими группами расклад сил, естественно, не исчерпывался. Играло свою роль рабочее движение, общественные течения и пр.

 

Корр.:   Вы считаете, что корпорации несовместимы с демократией, и говорите, что если пользоваться понятиями из политического анализа, то корпорации — это фашисты. Сильное обвинение! Что вы имеете в виду?

Я имею в виду фашизм в его традиционном смысле. Когда такой автор «мейнстрима», как Роберт Скидельски, биограф британского экономиста Дж. Мейнарда Кейнса, утверждает, что первые послевоенные системы брали пример с фашизма, он просто подразумевает систему, в которой государство объединяет труд и капитал под контролем корпоративной структуры.

Такой же была традиционная фашистская система. Она работала по-разному, но стремилась в идеале к абсолютистскому государству с нисходящим контролем, где общество подчиняется приказам.

«Фашизм» — термин из политической области и не вполне применим к корпорациям, но если к ним приглядеться, то власть в них исходит сверху и направлена строго вниз, от совета директоров к менеджерам, от них к низшим менеджерам и, наконец, к работникам низового уровня: продавцам, машинисткам и т. д. Поток власти и планирования снизу вверх отсутствует. Вся власть сосредоточена в руках инвесторов, хозяев, банков и пр.

Можно идти наперекор, вносить предложения, но так происходит и в рабовладельческом обществе. Те, кто не принадлежит к хозяевам и к инвесторам, почти лишены права голоса. Они выбирают, продавать ли им свой труд корпорациям, приобретать ли производимые ими товары и услуги, искать ли свое место в командной цепочке — вот и все. Этим и ограничивается их контроль за корпорациями.

Это, конечно, некоторое преувеличение, поскольку корпорации подчиняются неким законным требованиям и в некоторой степени подлежат общественному контролю. Существуют налоги и так далее. Но корпорации тоталитарнее большинства политических институтов, называемых нами тоталитарными.

 

Корр.:   Крупные корпоративные конгломераты вообще не делают ничего хорошего?

Многое из того, что делают корпорации, все равно сказывается на населении благоприятно. То же относится к делам правительства. Но чего они стремятся добиться? Не лучшей жизни для работников и для фирм, в которой те трудятся, а прибылей и увеличения своей доли рынка.

Это не такая уж тайна: люди узнают об этом в третьем классе школы. Бизнес пытается максимизировать свои прибыли, свою силу, долю на рынке, власть в государстве. Порой то, что он делает, помогает другим людям, но это происходит случайно.

 

Корр   .:   Считается, что после убийства Кеннеди наша так называемая демократия полностью подчинена бизнесу и политической элите. Изменилось ли это как-то при Клинтоне?

Во-первых, и Кеннеди был большим союзником бизнеса, настоящим кандидатом деловых кругов. Его убийство не оказало мало-мальски заметного влияния на политику. Перемены в политике произошли в начале 1970-х годов, при Никсоне, но привели к ним изменения в мировой экономике.

Клинтон сам называет себя кандидатом бизнеса, им и является. Сразу после голосования по НАФТА «Уоллстрит джорнал» поместила большую оптимистическую передовую статью о нем. В ней подчеркивалось, что республиканцы остаются партией всего бизнеса, демократы — это партия крупного, а не мелкого бизнеса, и Клинтон — ее типичный представитель. Цитируются шишки из «Форд мотор компани», металлургической промышленности и др., называющие эту администрацию самой для них лучшей.

На следующий день после голосования палаты представителей по НАФТА «Нью-Йорк таймс» вышла с показательной передовой статьей своего вашингтонского корреспондента Р. Эппла в поддержку Клинтона. Там говорилось примерно следующее: раньше Клинтона критиковали за беспринципность. В Боснии, в Сомали он отступил от своей программы экономического стимулирования, на Гаити — программы здравоохранения. Казалось, он будет пятиться и дальше.

Но потом он доказал свою принципиальность и наличие у него стержня: не отступил от корпоративной версии НАФТА. Значит, принципы у него есть: он внемлет зову больших денег. Таким же был и Кеннеди.

 

Радиослушатель  : Меня часто поражают люди, обладающие властью благодаря своим средствам. Возможно ли достучаться до них при помощи логики?

Они и так действуют весьма логично и рационально — в собственных интересах. Взять руководителя страховой компании «Этна лайф», получающего в год 23 миллиона долларов одной зарплаты. Если будет принят план Клинтона, то он станет одним из руководителей нашего здравоохранения.

Предположим, его удастся убедить в необходимости борьбы с преобладанием в здравоохранении страховщиков, реально опасным для населения. Предположим, он даже откажется от своей зарплаты и превратится в трудящегося. Что произойдет после этого? Его попросту вышибут вон и заменят кем-то другим. Это все институциональные проблемы.

 

Корр.:   Почему так важно держать в узде население?

Концентрированная власть любого типа не желает народного, демократического контроля — как, кстати, и рыночной дисциплины. Поэтому могущественные секторы, в том числе богатые корпорации, — это естественные враги действенной демократии, как и работающего рынка. По крайней мере для них желательно исключить из сферы действия принятых ими законов самих себя.

Это совершенно естественно. Им не нужны внешние препятствия, утрата возможности свободно принимать решения и действовать.

 

Корр.:   Так и происходит?

Всегда. Конечно, в описании фактов имеются нюансы, так как современная «теория демократии» четче и совершеннее, чем в прошлом, когда население называли сбродом. Правда, не так давно Уолтер Липпман назвал его невежественными и надоедливыми чужаками. По его мнению, «ответственным людям» следует принимать решения и не давать «нестройному стаду» разбредаться.

По современной теории демократии роль общества — «нестройного стада», по Липпману, — оставаться наблюдателями, не становясь участниками. Раз в два года ему надлежит одобрять принятые другими решения и делать выбор среди представителей доминирующих секторов на так называемых выборах. Это полезно, так как обладает легитимизирующим эффектом.

Очень любопытно взглянуть на то, как эта идея продвигается в ловких пропагандистских материалах правых фондов. Одним из самых влиятельных из них на идеологической арене является Фонд Брэдли. Его директор Майкл Джойс недавно посвятил этой теме статью. Не знаю, кто ее написал — он сам или кто-то из его пиарщиков, но она меня восхитила.

Начинается она с риторики, позаимствованной — вероятно, сознательно — у левых. Начав ее читать, левые либералы и радикальные активисты испытывают чувство узнавания и солидарности (подозреваю, мишенями служат именно они и молодежь). Для зачина говорится о том, как далека от нас политическая система, требующая, чтобы мы просто иногда появлялись на избирательных участках, отдавали свои голоса и шли по домам.

В статье говорится, что это бессмысленно и вовсе не является участием в делах мира. Вместо этого требуется работающее, активное гражданское общество, где люди объединяются и вместе делают важные дела, а не просто жмут иногда на кнопку.

Затем в статье задается вопрос: как преодолеть эту несообразность? Самое странное, что в качестве способа предлагается вовсе не более активное участие в политике. Наоборот, по мнению автора, надо уйти с политической арены и ограничиться школьными комитетами, церковью, работой, посещением магазинов и покупками... Вот он, путь истинного гражданина в демократическом обществе!

Участвовать в деятельности школьного комитета совсем не плохо. Но автору недостает логики. Как насчет политики? Она пропадает из обсуждения после нескольких пассажей о ее бессмысленности.

Как только вы уйдете с политической арены, ее займут другие. Корпорации не разойдутся по домам и не ограничатся школьными комитетами. Они будут всем заправлять. Но об этом молчок.

Далее в статье говорится об угнетателях — либеральных бюрократах, социальных планировщиках, уговаривающих помогать бедным. Вот кто, оказывается, управляет страной. Это они — та самая безликая, отчужденная, безответственная власть, которую нам надо сбросить со своих плеч, для чего мы и станем исполнять свой гражданский долг в школьных комитетах и в офисах.

В статье эта аргументация представлена не так, как здесь, шаг за шагом. Это очень умелая пропаганда, хорошо задуманная и исполненная, за ней стоит много раздумий. Ее цель — сделать людей максимально тупыми, невежественными, пассивными и послушными, но одновременно создать у них ощущение, будто они движутся к более высоким формам участия в общественной жизни.

 

Корр   .:   Рассуждая о демократии, вы часто пользуетесь цитатами из Томаса Джефферсона.

Джефферсон умер 4 июля 1826 года, ровно через пятьдесят лет после подписания «Декларации о независимости». К концу жизни он говорил о достигнутом со смесью озабоченности и надежды, призывал население бороться за сохранение побед демократии.

Он различал две группы — аристократов и демократов. Аристократы «боятся народа и не доверяют ему, стремятся лишить его всякой власти, отдав ее высшим классам». Ныне так же считают уважаемые интеллектуалы из многих, самых разнообразных обществ, и это очень похоже на ленинскую доктрину о том, что передовая партия радикальных интеллектуалов должна завладеть властью и повести глупые массы к светлому будущему. Большинство либералов — аристократы в понимании Джефферсона. Крайним примером такого аристократа может служить бывший госсекретарь Генри Киссинджер.

Демократы, писал Джефферсон, «отождествляют себя с народом, доверяют ему, лелеют его и считают самым честным и здоровым, пускай и не самым мудрым, носителем общественного интереса». Иными словами, демократы считают, что рычаги власти должны находиться в руках народа, не важно, верны ли будут его решения. Сегодня демократы существуют, но все более оттесняются на обочину.

Джефферсон особо предостерегал против «банковских учреждений и денежных корпораций» (теперь мы называем все это корпорациями), говорил, что в случае их роста аристократы одержат победу, а Американская революция потерпит поражение. Худшие опасения Джефферсона осуществились, хотя и не совсем так, как он предрекал.

Позднее русский анархист Михаил Бакунин предсказывал, что современные интеллектуальные слои разойдутся на две группы (и обе олицетворяют аристократов по Джефферсону). Одна группа, «красная бюрократия», захватит власть и создаст одну из самых злобных и порочных тираний в человеческой истории.

Другая группа придет к выводу, что власть должна принадлежать частнику, и станет служить государству и частному капиталу в так называемых обществах государственного капитализма. Они станут «бить народ народной палкой», то есть, проповедуя демократию, удерживать народ в повиновении.

 

Корр   .:   Еще вы цитируете американского философа и просветителя Джона Дьюи. Что он говорил по этому поводу?

Дьюи был одним из последних поборников джефферсоновского подхода к демократии. В начале XX века он писал, что демократия не самоцель, а средство, при помощи которого народ открывает, расширяет и провозглашает свою фундаментальную человеческую природу и человеческие права. Демократия коренится в свободе, солидарности, свободном выборе труда и способности участвовать в общественном порядке. Он говорил, что демократия порождает настоящих людей. Они и есть главное производное демократического общества.

Дьюи признавал, что демократия такого пошиба — сильно увядший цветок. К тому времени «банковские учреждения и денежные корпорации» Джефферсона приобрели огромную силу, и Дьюи чувствовал, что «тень, отбрасываемая на общество большим бизнесом», сильно затрудняет реформу, а то и делает ее невозможной. Он считал реформирование полезным, но в отсутствие демократического контроля на рабочем месте оно все равно не принесло бы демократии и свободы.

Подобно Джефферсону и другим классическим либералам, Дьюи признавал, что институты частной власти являются абсолютистскими и в основе своей тоталитарными по внутренней структуре. Ныне они превосходят могуществом все, что могло пригрезиться Дьюи.

Вся эта литература доступна. Трудно назвать более вдохновляющие фигуры американской истории, чем Томас Джефферсон и Джон Дьюи. Они — самая суть Америки, как яблочный пирог. Но, читая их сегодня, мы невольно видим в них свихнувшихся марксистов. Это лишний раз свидетельствует об истощении нашей интеллектуальной жизни.

Эти идеи во многом были впервые — и часто наиболее сильным образом — сформулированы такими людьми, как немецкий мыслитель Вильгельм фон Гумбольдт, вдохновивший английского философа Джона Стюарта Милля и ставший одним из основателей классической либеральной традиции в конце XVIII века. Подобно Адаму Смиту и иже с ним, Гумбольдт догадывался, что в фундаменте человеческой природы лежит потребность в свободном творческом труде под собственным контролем. Таковой и должен лечь в основу любого достойного общества.

Эти идеи, подхваченные Дьюи, по самой своей сути глубоко антикапиталистические. Адам Смит не называл себя антикапиталистом, потому что в своем XVIII веке только предрекал капитализм, но с большим скептицизмом относился к капиталистической идеологии и практике, даже в виде «акционерных компаний». Ныне мы называем это корпорациями, но в его времена они существовали совсем в другом виде. Его тревожил разрыв между управленческим контролем и прямым участием, страшила возможность «бессмертия» акционерных компаний.

В XIX веке, после смерти Смита, его страхи реализовались (по современным законам права корпораций превосходят права отдельных лиц, поэтому им обеспечена вечная жизнь). Для этого не потребовалось решений парламента — в конгрессе за это никто не голосовал. В США, как и во всем мире, это произошло вследствие решений судов. Судьи и корпоративные юристы попросту создали новое общество, где корпорации располагают колоссальной властью.

Сегодня двести корпораций, возглавляющие список богатейших, контролируют более четверти мировых активов, и степень этого контроля неуклонно растет. Ежегодный рейтинг главных американских корпораций, составляемый журналом «Форчун», сопровождается сведениями о росте прибылей, концентрации капитала, сокращении рабочих мест — тенденциях, набирающих силу уже не один год.

Идеи Гумбольдта и Смита напрямую питают традицию социализма и анархизма, левой либертарианской критики капитализма. Эта критика может идти за Дьюи и превращаться в вариант демократического социализма на основе рабочего контроля, а может перерождаться в левый марксизм в духе голландского астронома и политического теоретика Антона Паннекука, польско-немецкой революционерки Розы Люксембург или ведущего анархиста Рудольфа Рокера с его анархо-синдикализмом.

В современной интеллектуальной жизни все это грубо извращается или предается забвению, но, на мой взгляд, эти идеи напрямую произрастают из классического либерализма XVIII века. Думаю даже, что их предтечей следует искать в рационализме XVII века.

 

Богачи на пособии

Корр   .:   В книге двух репортеров «Филадельфиа инквайер» «Америка: кто платит налоги? » наглядно показано, что в США резко падает сумма выплачиваемых корпорациями налогов.

Без сомнения, это так. В последние лет пятнадцать это бросается в глаза.

Несколько лет назад ведущий специалист в этой области Джозеф Печмен указывал, что, несмотря на прогрессивную систему налогообложения (чем выше доход, тем выше процент взимаемого налога), налогообложение благодаря всевозможным налоговым льготам становится почти фиксированным.

В Алабаме произошла занятна я   вещь с крупным немецким автоконцерном «Даймлер-Бенц».

При Рейгане США по оплате труда отставали от своих конкурентов (кроме Британии). Это имело последствия не только в Мексике и в самих США, но и во всем индустриальном мире.

Например, одной из целей так называемого соглашения о свободной торговле с Канадой было стимулирование перетока рабочих мест из Канады на юго-восток США, регион со слабыми профсоюзами. Там меньше зарплаты, не нужно заботиться о дополнительных выплатах трудящимся, рабочие разобщены. Это явный удар по канадским рабочим.

«Даймлер-Бенц», крупнейший немецкий конгломерат, мечтал об условиях третьего мира. Ему удалось развязать конкуренцию между штатами нашего Юго-Востока за возможность заплатить наибольшую мзду и тем самым заманить к себе этот концерн. Победа осталась за Алабамой, посулившей сотни миллионов долларов налоговых скидок и практически представившей «Даймлер-Бенц» землю для строительства завода, да еще согласившейся обеспечить его всей необходимой инфраструктурой.

Кое-кто от этого выиграет — немногие, кто занят на заводе, владельцы киосков, торгующих гамбургерами; но главные получатели барышей — это банкиры, юристы корпораций, те, кто занимается капиталовложениями и финансами. Им сильно повезло, но за счет большинства жителей Алабамы.

Даже «Уолл-стрит джорнал», редко критикующая бизнес, не скрывает, что это сильно смахивает на процессы, происходящие при внедрении богатых корпораций в третьем мире, и задается вопросом, приобретет ли что-либо от этого сам штат Алабама. «Даймлер-Бенц» тем временем снизит уровень жизни немецких рабочих.

Немецкие корпорации открывают заводы и в Чешской Республике, где рабочим можно платить в десять раз меньше, чем в Германии. До Чехии им рукой подать, это общество западного типа с высоким уровнем образования и приятными голубоглазыми жителями. Поскольку немецкие корпорации верят в свободный рынок не больше всех прочих богачей, они переложат на Чехию все социальные, экологические, долговые и прочие проблемы, а сами будут подсчитывать барыши.

В точности так же поступает «Дженерал моторе», строящая свои заводы в Польше, где настаивает на 30-процентной тарифной скидке. Свободный рынок — это для бедных. У нас двойственная система: защита богатых и рыночная дисциплина для всех остальных.

 

Корр   .:   Меня поразила статья в «Нью-Йорк таймс» под заголовком «Нация размышляет, как ей избавиться от своего плутония». Выходит, нация должна придумывать, как ей быть с тем, что создано крупным капиталом!

Знакомая песня: доходы — частнику, затраты — обществу. Расплачивается нация, народ, прибыли предназначаются не ему, хотя не он принимал решение о производстве плутония и не он решает, как от него избавляться, не он определяет разумную энергетическую политику.

 

Корр.:   Работая с вами, я уяснил, насколько важно читать «Бизнес уик», «Форчун» и «Уолл-стрит джорнал». В бизнес-разделе «Нью-Йорк таймс» помещен восхитительный материал одного бюрократа из японского министерства внешней торговли и промышленности, стажировавшегося в бизнес-школе Гарварда.

Они разбирали там пример одной обанкротившейся авиакомпании, слушали интервью с президентом компании, гордившимся тем, что, несмотря на финансовый кризис и неминуемое банкротство, он не просил помощи у правительства. К удивлению японца, аудитория разразилась аплодисментами. Он пишет: «В Америке не одобряется государственное вмешательство. Я понимаю это. Но я был шокирован. У компаний много акционеров. Что, например, произошло с его служащими? » Затем он размышляет о том, что называет слепой преданностью американцев идеологии свободного рынка. Он говорит: «Это очень близко к религии. С большинством людей об этом не поспоришь. Либо ты веришь, либо нет». Интересно!

Интересна, в частности, неспособность японца понять, что происходит в США на самом деле. Видимо, и остальные в его бизнес-классе этого не понимают. Если у них шла речь об «Истерн эрлайнз», то директор этой компании Фрэнк Лоренцо пытался вывести ее из бизнеса и сам на этом нажился.

Он хотел сломить профсоюзы и оказать помощь другим своим проектам (на них пошли его прибыли от «Истерн эрлайнз»). Он боролся с влиянием профсоюзов в авиации, стремясь увеличить в этой отрасли контроль корпораций и заодно самому нажиться. Он добился того и другого. Естественно, он не призывал правительство его спасать — ведь все происходило именно так, как ему хотелось.

С другой стороны, говорить о том, что корпорации обходятся без государственной помощи, можно только в шутку. Напротив, они требуют от правительства колоссального вмешательства. Собственно, на этом основана вся пентагоновская система.

Возьмем авиастроение. Вся эта отрасль создана при государственном участии. Гигантский рост Пентагона в конце 1940-х годов был во многом связан со спасением тонувшей авиационной промышленности, которая никак не выжила бы сама на гражданском рынке. Это сработало — и теперь это ведущая экспортная отрасль США, а «Боинг» — ведущий экспортер.

Недавно вышла интересная и важная книга на эту тему Фрэнка Кофски. В ней описывается искусственная военная истерия в 1947—1948 годах, целью которой было протолкнуть через конгресс расходы на спасение авиастроения. (Эта цель была не единственной, но являлась важным фактором.)

Массированное государственное вмешательство служит для зарождения и поддержания на плаву целых отраслей экономики. Для многих корпораций это залог выживания. Для некоторых это в данный момент не главный элемент прибылей, а подушка безопасности. Общество предоставляет также базовые технологии (металлургия, авионика) через систему государственного субсидирования.

Это верно в отношении всех. Вряд ли в США существует хотя бы одна отрасль производства или услуг, не прибегающая к помощи правительства.

Администрация Клинтона щедро финансирует Национальный институт стандартов и технологии, который все больше обслуживает нужды частного капитала. В двери администрации стучатся в целях получения субсидий сотни корпораций.

Задача сводится к тому, чтобы заменить угасающую пентагоновскую систему. «Холодная война» кончилась, и сохранять ее стало сложнее, однако крупные корпорации не должны оставаться без субсидий. За науку и за внедрение приходится расплачиваться обществу.

То, что японский бюрократ этого не разглядел, весьма примечательно. Ведь в Японии это не секрет.

 

Здравоохранение

Корр.:   Вряд ли из окна вашего дома в Лексингтоне видны небоскребы Бостона. Но, возможно, вы знаете, какие самые высокие?

«Джон Хэнкок» и «Пруденшл».

 

Корр.:   Кто такие?

Если Клинтон добьется своего, то именно они станут проводить его программу реформы здравоохранения.

 

Корр.:   Все согласны, что американская система здравоохранения нуждается в реформе. Что стоит за этим согласием?

Все очень просто. Наша система здравоохранения более-менее частная. В результате в ней делается упор не на здоровье людей и не на профилактику, а на высокотехнологичное медицинское вмешательство. К тому же она безнадежно неэффективна и крайне забюрократизирована, с огромными административными издержками.

Для американского бизнеса она стала слишком дорогой. Меня сильно удивил главный журнал деловых кругов «Бизнес уик» серией статей в защиту программы канадского стиля — с одним плательщиком. Там лечение индивидуальное, а страховщиком выступает государство. Похожие планы существуют в любой индустриальной стране мира, кроме США.

 

Корр   .:   План Клинтона называется «управляемая конкуренция». Что это такое и почему его поддерживают крупные страховщики?

«Управляемая конкуренция» — это создание крупными страховыми компаниями огромных конгломератов здравоохранения — больниц, клиник, лабораторий и пр. Эти конгломераты и станут между собой конкурировать — вот где развернутся силы рынка.

На самом деле очень ограниченное количество страховых конгломератов, ведущих между собой ограниченное соревнование, станет организовывать охрану вашего здоровья. Этот план изгонит с рынка мелких страховщиков, поэтому они против него возражают.

Цель крупных страховщиков — прибыль, а не ваше удобство, поэтому управление здравоохранением будет, без сомнения, минимальным, как можно менее затратным. Профилактикой и охраной здоровья общества они заниматься не станут, их это не заботит. Эффективность снизится еще больше: огромные прибыли, затраты на рекламу, крупные корпоративные зарплаты и иные выплаты, бюрократия, тщательно контролирующая, что делать и чего не делать докторам и медсестрам, — и платить за все это придется нам.

Есть и другое соображение. При системе государственного страхования «по-канадски» затраты распределяются так же, как налоги. При прогрессивном налогообложении — когда богатые отдают в виде налогов более высокий процент своих прибылей (все другие индустриальные общества справедливо считают такой принцип единственным этически верным) — более зажиточные финансируют бОльшую долю затрат на здравоохранение.

Однако программа Клинтона, как и все остальные, подобные ей, радикально регрессивна. Дворник и исполнительный директор платят одинаково. Можно подумать, их налоговые выплаты тоже одинаковые, что неслыханно в цивилизованном обществе.

Собственно, дело обстоит и того хуже: дворник будет, вероятно, платить больше. Он ведь житель бедного района, тогда как директор проживает в богатом пригороде или в небоскребе, то есть они принадлежат к разным группам здоровья. В группе дворника много других бедняков, людей из категорий высокого риска, поэтому страховые компании запросят с него больше, чем с директора, принадлежащего к категории людей состоятельных, пониженного риска.

 

Корр.:   По данным опроса службы Харриса, большинство американцев предпочитают здравоохранение «по-канадски». Это удивительно, учитывая, как мало внимания уделяется такой системе с одним плательщиком в прессе.

Лучшая известная мне работа на эту тему принадлежит перу Висенте Наварро. Он обнаружил, что система канадского образца пользуется неизменной поддержкой с тех пор, как на эту тему стали проводиться опросы, то есть уже больше сорока лет.

В 1940-х годах Трумэн предпринял попытку перехода на такую программу. США могли бы догнать в этой сфере остальной развитой мир, но этого не произошло: крупные корпорации перешли в наступление, поднялся шум, что так наше общество уподобится большевистскому, и т. д.

Стоит появиться этому вопросу, как крупные корпорации бьют тревогу. Не зря Рональд Рейган выступал в конце 1960-х годов с мрачными речами (сочиненными для него в Американской медицинской ассоциации) о том, что если у нас воцарится всеобщая система здравоохранения, то потом нам останется рассказывать своим детям и внукам, какая она была — свобода...

 

Корр.:   Стеффи Вулхендлер и Дэвид Химмельштейн (оба с медицинского факультета Гарвардского университета) приводят результат еще одного опроса: только 5 процентов опрошенных канадцев выступают за здравоохранение по принципу США.

Теперь против него настроена еще большая часть бизнес-сообщества. Слишком она неэффективна, забюрократизирована и расточительна. Пару лет назад автомобильные компании прикинули, что неэффективность здравоохранения США обходится им в дополнительные 500 долларов затрат на каждый автомобиль по сравнению с ситуацией, например, в Канаде.

Когда начинает страдать бизнес, то вопрос превращается в муку для всего общества. Общество уже давно выступает за большие перемены, но его мнение мало что значит.

Об этом хорошо написал «Экономист». Там забеспокоились из-за демократических выборов в Польше — явного излишества. Населению всех стран Восточной Европы навязывают разорительные перемены. (Для благозвучия их называют «реформами».) На последних выборах поляки проголосовали за противников реформирования. «Экономист» оговорился, что беда невелика, так как «государственная политика изолирована от политиков» — как будто это похвально!

Такая же изолированность имеет место и в США. Можно иметь собственное мнение, можно даже голосовать, если есть желание. Но политика остается прежней, так как ее определяют иные силы.

Желания общественности называют «политически нереалистичными». В переводе это означает, что против них возражают главные центры власти и привилегий. Изменения нашей системы здравоохранения стали теперь более реальными с политической точки зрения, так как перемен захотело корпоративное сообщество, испытывающее серьезные неудобства от существующей системы.

 

Корр.:   Висенте Наварро считает, что всеобщая система здравоохранения «напрямую связана с силой рабочего класса и его политико-экономических инструментов».

Это так и есть в Канаде и в Европе. До середины 1960-х годов канадская система напоминала скорее нашу. Ее поменяли сначала в одной провинции, Саскачеван, где у власти находилась Новая демократическая партия (умеренно реформистская партия-ширма, имеющая поддержку профсоюзов).

НДП сумела внедрить на уровне провинции программу медицинского страхования, вытеснившую из медицинского бизнеса страховые компании. Начинание оказалось весьма успешным. Люди стали получать добротное медобслуживание при сокращении затрат, сама система финансирования оказалась прогрессивной. Под давлением профсоюзов со Саскачевана стали брать пример другие провинции, часто прибегая к НДП как к рычагу. Очень скоро система утвердилась во всей Канаде.

Примерно также происходило и в Европе. Организации рабочего класса являются главными, хотя не единственными, механизмами, позволяющими людям с ограниченным влиянием и возможностями объединяться и решать дела государственной важности. Это одна из причин лютой ненависти к профсоюзам бизнеса и вообще элит. По самому своему характеру они слишком демократичны.

Так что Наварро, конечно, прав. Сила и организованность трудящихся, их способность влиять на общество напрямую — возможно, даже определяющим образом — влияют на принятие такого рода социальных программ.

 

Корр.:   Нечто подобное развивается в Калифорнии, где собирают подписи в пользу здравоохранения с одним плательщиком.

Ситуация в США несколько отличается от описанной Наварро, так как здесь бизнес до сих пор играет чрезмерную роль при определении того, какая система будет применяться. Если в США не произойдут крупные перемены — если общественность и ее организации, включая профсоюзы, не сделают значительно больше того, что они делают сейчас, — результат в который раз будет определяться интересами бизнеса.

 

Корр.:   В прессе СПИДу уделяется гораздо больше внимания, чем раку груди, хотя за 1990-е годы в США от рака груди умрут полмиллиона женщин. Мужчины умирают от рака простаты. Эти вопросы не считаются политическими?

Они не ставятся на голосование, но, конечно, имеют политическое измерение. К опасностям онкологии можно добавить детские болезни и смертность от неприемлемых условий жизни в младенчестве и детстве.

Возьмем недоедание. Оно очень сильно сокращает продолжительность жизни. По количеству смертельных исходов оно опережает все остальные причины. Вряд ли многие деятели здравоохранения станут спорить, что очень крупный вклад в улучшение здоровья, снижение смертности и повышение качества жизни внесли бы простые меры — обеспечение нормальным питанием, безопасными и здоровыми условиями жизни, чистой водой, переработка отходов и т. д.

Казалось бы, в такой богатой стране, как наша, этих проблем быть не должно, тем не менее с ними сталкивается немалый процент населения. Британский медицинский журнал «Лэнсет», самый престижный медицинский журнал в мире, недавно писал, что в Нью-Йорке 40 процентов детей живут ниже уровня бедности. Они страдают от недоедания и прочих проблем, приводящих к высокой смертности, а если выживают, то на всю жизнь остаются больными людьми.

Пару лет назад «Нью-Ингланд джорнал оф медисин» указывал, что уровень смертности чернокожих мужчин Гарлема почти не отличается от уровни смертности в Бангладеш. Главная причина — крайне неудовлетворительное состояние самых элементарных параметров общественного здравоохранения и социального положения.

 

Корр.:   Некоторые связывают распространение рака груди и простаты с состоянием окружающей среды, рационом питания, пищевыми добавками и консервантами. Что вы об этом думаете?

Нет сомнения, это тоже играет роль. Но я не знаю, насколько серьезную.

 

Корр   .:   У вас вызывает интерес движение за органическое питание?

Вызывает. Качество пищи не может не тревожить. По-моему, это тоже относится к теме общественного здравоохранения, вместе с важностью доступа к чистой воде, канализации, исключением недоедания и т. д.

Все это вещи одного порядка: здесь имеет значение не высокотехнологическое лечение, а элементарные параметры жизни. Вопросы общественного здоровья, в том числе контроль за тем, чтобы в нашей еде не было яда, являются первостепенными факторами качества жизни и ее продолжительности.

 

Преступление и наказание

Корр   .:   В последние годы местные теленовости уделяют главное внимание преступлениям, изнасилованиям, похищениям и т. д. Теперь тем же самым занимаются национальные сети теленовостей.

Так и есть, но это поверхностное явление. Почему растет внимание к насильственным преступлениям? Связано ли это со значительным уменьшением доходов большинства населения и возможности найти приличную работу?

Но пока вы не зададите вопрос, почему растет общественная дезинтеграция, почему все больше общественных средств передается успешным и привилегированным, вы не поймете, почему растет преступность и как с ней бороться.

В последние двадцать — тридцать лет происходит усиление неравенства. Эта тенденция ускорилась в годы президентства Рейгана. Заметно, что общество движется в сторону модели третьего мира.

В результате растет преступность и прочие признаки социального распада. Большая часть преступности — это нападения бедняков друг на друга, но достается и более привилегированным. Люди крайне обеспокоены — и с полным на то основанием, так как общество становится очень опасным.

Конструктивный подход к проблеме потребует обращения к ее фундаментальным причинам, но об этом речи нет, потому что неизменная цель нашей социальной политики — укрепление государства-благотворителя для богатых.

В этих условиях единственный доступный для правительства ответ — потворство страху перед преступностью, наступление на гражданские свободы и попытки управлять бедными, в основном с применением силы.

 

Корр   .:   Знаете, что такое «бей и хватай»? Ваша машина стоит в пробке или на светофоре, подбегают люди, разбивают стекло и хватают сумочку или бумажник.

То же самое творится по всему Бостону. Есть и новая форма — «грабеж доброго самаритянина». На дороге имитируют спущенное колесо, кто-нибудь останавливается помочь, а у него утоняют машину, избивают — это если повезет, или убивают — если нет.

Это все из-за усиливающейся поляризации общества, происходящей последние двадцать пять лет, и из-за маргинализации широких слоев населения. Эти люди лишние, им нет места в производстве благ (читай — прибылей), а при доминировании идеологии, по которой права людей зависят от того, что они могут себе раздобыть в рыночной системе, они лишаются ценности как люди.

Все более широкие слои населения остаются без организационных форм и способов конструктивного реагирования и ищут доступных решений, часто насильственных. Во многом именно такие решения поощряются массовой культурой.

 

Корр.:   Многое можно сказать об обществе, глядя на его юридическую систему. Любопытно, что бы вы сказали о клинтоновском Билле о борьбе с преступностью — дополнительном найме 100 тысяч полицейских, создании новых колоний для несовершеннолетних, новых ассигнований на тюрьмы, смертной казни по пятидесяти дополнительным составам, превращении членства в банде в федеральное преступление... Не противоречит ли последнее Биллю о правах с его свободой ассоциаций?

Крайне правые приветствуют эти предложения, называя их величайшим шагом в борьбе с преступностью. Это, конечно, самый невероятный билль о преступности в истории. По нему федеральные расходы на подавление взлетают в пять-шесть раз. Но ничего конструктивного в нем нет. Просто больше тюрем, полиции, еще более суровые приговоры, расширение применения смертной казни, новые преступления, три удара — и вам конец...

Неясно, сколько еще давления и социальной деградации надо, чтобы люди сказали «хватит». Некоторые готовы просто загнать их в городские трущобы, по сути, концентрационные лагеря, и позволить друг друга истреблять. Но кое-кто норовит вырываться на свободу и ставить под угрозу интересы зажиточных и привилегированных. Значит, надо укреплять тюремную систему, кстати, это еще и полезная инъекция для экономики.

Клинтон, естественно, подает этот свой законопроект как крупную социальную инициативу, и не только из извращенных политических соображений — ведь вокруг него легко устроить истерику, — но и потому, что он отражает подходы так называемых новых демократов — ориентированного на бизнес сегмента Демократической партии, к которому принадлежит сам Клинтон.

 

Корр   .:   Ваше отношение к смертной казни?

Как к преступлению. По этому вопросу я согласен с «Эмнести интернэшнл», да и с большей частью мира. У государства не должно быть права отнимать у людей жизнь.

 

Радиослушатель  : Не заинтересованы ли США в поддержке наркоторговли?

Это сложный вопрос, не хотелось бы прибегать к скороговорке. Во-первых, нельзя валить в одну кучу марихуану и кокаин. Марихуана не имеет тех смертельных последствий, которые бывают у кокаина. Можно спорить о пользе и вреде марихуаны, но на шестьдесят миллионов людей, прибегающих к марихуане, не выявлено, кажется, ни одного случая передозировки. Криминализация марихуаны имеет причины, не относящиеся к заботе о здоровье людей.

Другое дело сильные наркотики, к применению которых людей толкает отчасти запрет на слабые. Они чрезвычайно вредны, однако вред от них многократно меньше вреда от табака и алкоголя, если говорить о последствиях для общества, включая летальные.

Некоторые слои американского общества получают барыши от торговли сильными наркотиками. К ним относятся крупные интернациональные банки, занимающиеся отмыванием денег, и корпорации, продающие химикаты для производства сильных наркотиков в промышленных масштабах. С другой стороны, жителям городов наркотики доставляют страдания: одних разоряют, других доводят до крайнего отчаяния. Так что существуют различные интересы.

 

Право на ношение оружия

Корр   .:   Сторонники свободного владения оружием ссылаются на Вторую поправку. Вы считаете, что она позволяет неограниченное и неконтролируемое владение огнестрельным оружием?

Совершенно ясно, что если воспринимать Вторую поправку буквально, то в ней нет разрешения людям владеть оружием. Но законы никогда не понимаются буквально, в том числе поправки к конституциям и конституционные права. Законы позволяют, чтобы с течением времени им сообщали разрешительное толкование.

Но разногласия по огнестрельному оружию отражают серьезные проблемы. В стране есть ощущение, что люди находятся под ударом. Думаю, они неверно воспринимают источник удара, но само ощущение безошибочное.

Правительство — единственная структура власти, хотя бы частично подотчетная населению, поэтому бизнес, естественно, превращает во врага его, а не совершенно никому не подотчетную корпоративную систему. После десятилетий усиленной пропаганды, организованной бизнесом, люди видят в правительстве врага, от которого необходимо защищаться.

И это небезосновательно. Правительство действительно авторитарно и враждебно большинству населения. Зато на него можно хоть как-то влиять — и порой влияние может быть сильным, причем оказывает его само население.

Многие из выступающих за ношение оружия инстинктивно опасаются правительства. Но это — ненормальная реакция на реальную проблему.

 

Корр.:   Пресса разжигает в людях ощущение, что им угрожают?

Пресса способствует глубинному чувству, что правительство — враг, и мешает осознать источники реальной власти в обществе — тоталитарные институты, каковыми являются корпорации, ставшие интернациональными и властвующие в экономике и почти во всей нашей социальной жизни. Собственно, это корпорации устанавливают условия для действий правительства и в значительной степени его контролируют.

Пресса день за днем рисует одну и ту же картину. Люди просто не сознают, что представляет собой причиняющая им страдания система власти. В результате они начинают видеть врага в правительстве — так и было задумано.

У людей есть самые разные соображения, делающие их противниками контроля за огнестрельным оружием, но существует слой населения, ощущающий угрозу, которая исходит от могущественных сил, начиная от Федеральной резервной системы и Совета по международным отношениям и кончая большим правительством и «вы сами знаете кем»; эти люди ищут защиты в огнестрельном оружии.

* * *

Радиослушатель  : Насчет контроля над оружием. Я считаю, что США все больше превращаются в страну третьего мира, и этот процесс мало что могло бы прервать. Оглядываясь вокруг, я вижу много стран третьего мира, где граждане не потерпели бы свои нынешние правительства, будь у них оружие. Вот я и думаю, что люди проявляют близорукость, когда выступают за контроль над оружием и одновременно понимают, что правительство у них совсем не то, какое надо бы иметь.

Это отличная иллюстрация главного заблуждения. Да, на правительстве пробу негде ставить. С другой стороны, оно хотя бы частично подотчетно нам, и то, в какой степени, зависит от нас самих.

А все зло, самый большой вред заключается в том, о чем вы даже не упоминаете, — во власти бизнеса с его высокой концентрацией и нынешней высокой степенью транснациональности. Власть бизнеса — вот истинное зло, и она совершенно никому не подотчетна. Это — тоталитарная система, оказывающая огромное влияние на нашу жизнь. И она же — главная причина того, что правительство не отражает наши интересы.

Видеть в оружии способ этому противостоять — нелепость. Во-первых, США — не слабосильная страна третьего мира. У людей револьверы, а у правительства танки. Если люди обзаведутся танками, правительство пустит в ход атомное оружие. Насилием с ним не сладить, даже если вы считаете морально оправданным прибегать к силе.

Огнестрельное оружие в руках американских граждан не сделает их страну доброкачественнее, а только усугубит жестокость, беззаконие, разрушения. Поэтому, даже признавая те соображения, из которых исходят противники контроля над оружием, я считаю их жертвами прискорбного заблуждения.

 

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться: