Путник подумал и вновь спросил:

— Но что это значит?

— Ты пришёл туда, куда дано тебе от рождения, — отозвался Странник. — Вырос в том, что было угодно твоей природе. Достиг зрелости в том, что стало твоей судьбой. И уйдёшь туда, куда будет дано тебе от смерти. Смерть всего лишь начало жизни. Жизнь всего лишь преемница Смерти. Приход жизни нельзя отвергнуть. Уход её нельзя остановить.

Путник помолчал, а потом восхищённо воскликнул:

— Стать Человеком?! Я вспомнил! Я искал Путь, чтобы стать Человеком!

На что Странник ответил:

— Ты искал лишь чужой след, но не собственный путь. Чужой след не похож на собственный. Следы появляются там, где их оставляют. Но сами они не являются тем, кто их оставляет. Идя по чужому следу, ты гнался за внешними образами, не ведая их внутреннюю суть. Но каждый прокладывает себе тот путь, который соответствует его истинным стремлениям. Пустыня со временем заносит все следы своими песками, дабы новый Путник не совершал ошибок прошлого. Вот почему важен свой опыт. Чтобы стать Человеком, нужно проложить свой собственный путь.

Стопа Человека занимает малое место в бескрайней Пустыне. Но, несмотря на это, она может ступать там, где ещё никто не проходил. Ступая же там, где ещё никто не проходил, Человек способен уйти далеко и обрести большее. Познания его разума невелики, но Человек, вверяясь Неведомому, способен дойти до Того, Кто его сотворил.

И Путник спросил:

— А кто есть Тот, Кто меня сотворил?

Странник произнёс:

— Его можно воспринять, но нельзя передать. Можно дойти к Нему, но нельзя постичь. Его можно Любить, но нельзя объять. Его можно понять в Начале, но нельзя познать до Конца. Ибо Он есть Тот, Кто создал всё. Ибо Он есть Созидающий своей Волей.

— Откуда ты знаешь это о Нём? — удивился Путник.

— Я есть Голос Его и Слух, — прозвучал ответ.

— Но кто ты? Назови мне имя своё.

— Имя — всего лишь тень от одежды, но её у меня много. А Сущность одна — Бодхисатва».

 

Глава 7

 

П осле того как Сэнсэй рассказал нам эту легенду, мы продолжали путь молча. Очевидно, все, так же как и я, пребывали под сильным впечатлением от услышанного и пытались разобраться, в первую очередь, в себе, своём выборе пути в жизни. И уже когда мы подходили к лагерю, Андрей спросил у Сэнсэя:

— А Бодхисатвы посещают только Восток?

Сэнсэй усмехнулся:

— Почему, они везде бывают, и на Руси в том числе.

— Да? — изумился Андрей. — И на Руси? Что, были русские бодхи? Никогда про это не слышал. Сэнсэй, расскажи...

Все оживились, очевидно тоже горя желанием услышать об этом поподробнее. Но Сэнсэй, глянув на встречающих нас «охранников» нашего лагеря, лишь проговорил:

— Попозже, вечерком...

«Ну, вечерком так вечерком», — подумала моя особа и устремила свой взор на махающую мне рукой Татьяну.

В лагере нас уже заждались. Распаковывая пакеты, мы поведали оставшимся ребятам о своих приключениях, а они нам о своих. Оказывается, мои друзья тоже тут не скучали. Во время того как наши «охранники» решили отдохнуть, «прикормленные» чайки пытались совершить вторичный погром. Костик же, сотворив себе облик разукрашенного индейца, решил с Юрой во что бы то ни стало поймать хоть одну «дичь» и устроить ей «показательные разборки, чтобы другим неповадно было». Они, как полагается, сделали «засаду» в прибрежном камыше. Однако из этой затеи вышла лишь комичная история, как два городских хлопца чуть было не довели до инфаркта «благородную птицу» своим внезапным появлением с улюлюканьем, неистовыми криками и сумасшедшими виражами по берегу в погоне за перепуганной стаей пернатых. Так что своими «цивилизованными разборками» в дикой природе наши «индейцы», кроме перьев и птичьего помёта, ничего больше, как выразился Костик, «не поимели».

Расправившись с обедом, мы пошли резвиться в водных просторах. Наигрались вдоволь в водное поло, то есть ватерполо. И уже когда половина нашей компании растянулась на песочке, грея свои тела, Стас и Женя решили поплавать с аквалангами. Но у них чего-то там не заладилось, и, отложив акваланги, они решили понырять старым добрым способом с маской и трубкой недалеко от берега. Костик и Андрей пробовали свои силёнки на дальний заплыв. А мы с Татьяной барахтались на мелководье. Для наших трусливых женских натур «заплыв» тогда был хорош, когда периодически под ногами ощущалось морское дно.

И вот в тот самый момент, когда Андрей и Костик уже достаточно отдалились от берега, Славик, загоравший на песке, неожиданно для всех начал кричать в их сторону и махать руками:

— Акулы! Акулы!

— Ты чего так кричишь? — возмутился в шутку Руслан, лёжа недалеко на песке. — Они на твой развод не клюнут.

— Правда, акулы, сам глянь! — взахлёб кричал Славик уже ему.

Славик на самом деле выглядел перепуганным. Мы с Татьяной вмиг приняли вертикальное положение в воде, ощутив под собой спасительное дно, и стали вытягивать шеи, всматриваясь в море. Но ничего особо опасного не увидели и вновь перевели взгляд на встревоженного Славика. Володя и Виктор, загорая на песке, приподнялись и с нескрываемой усмешкой посмотрели вдаль.

— Да ты что, Слава? — проговорил, улыбаясь, Володя. — Какие в этом море могут быть акулы? Это даже не море, а так, лужица. Откуда здесь взяться хищникам, если в округе даже рыбы приличной не встретишь?

— Правда, акулы! Правда, акулы! — заклинило Славика, словно заезженную пластинку на аккорде. — Вон, смотрите! Смотрите!

И тут, глянув в том направлении, куда указывал Славик, я действительно заметила, как вдали стремительно приближались к берегу два чёрных плавника, периодически теряясь среди волн. И двигались они как раз в сторону Андрея и Костика, которые, не обращая внимания на крики Славика, спокойно плавали в воде, явно не замечая опасности. Но когда уже мы с Татьяной с перепуга подняли целую «сирену» своими звонкими женскими голосами, Андрей и Костик растерянно завертели головами по сторонам, ища причину нашей паники. Андрей первым заметил движущиеся на них плавники и резко поплыл к берегу. Костик же, явно так и не узрев источник опасности, как говорится, не стал испытывать судьбу и рванул догонять Андрея.

Бурные окрики переполошили всю компанию. И когда наш инстинкт самосохранения велел немедленно выбежать из воды, Сэнсэй со старшими ребятами, наоборот, пренебрёг этим внутренним сигнализатором и стал заходить поспешно в воду, вглядываясь вдаль. Мы же, добежав до них, так сказать до «безопасной зоны», остановились. Стыдно же было совсем выходить из воды, когда там ещё оставались твои товарищи.

Сэнсэй, сначала вырвавшись вперёд всех, затем замедлил ход. И улыбнувшись, произнёс в нашу сторону:

— Ну, паникёры. Да это же дельфины!

— Дельфины?! — несказанно удивились мы, вновь всматриваясь в приближающиеся треугольные плавники.

Сэнсэй с улыбкой двинулся навстречу неожиданным гостям. Костик и Андрей, очевидно заметив «спешащего к ним» Сэнсэя, ещё больше ускорили процесс своей гребли и буквально пулей проскочили мимо него, усиленно работая руками и ногами, хотя, по сути, там, где они плыли, воды было уже по пояс. Вертикальное положение они приняли лишь тогда, когда их руки и ноги стали «загребать» песок на мелководье. Видимо, ещё не оправившись от шока, они быстро поднялись, собираясь рвануть к берегу, но тут услышали позади себя смех нашей компании.

— А вы чего стоите?! — растерянно проговорил Андрей, обтирая с лица воду и не понимая, почему же мы до сих пор не на суше.

Парень ещё больше изумился, когда увидел, что Сэнсэй продолжает заходить на глубину.

— А мы не съедобные, — ответил за всех Женька, снимая свою водную маску. — У нас повышенный коэффициент смехотворности. А такие неудобоваримые. От таких, как мы, заворот кишок может случиться. Это всё равно, что проглотить морского ежа и мучаться потом в коликах весь остаток своей жизни.

— Так вроде и мы малосъедобные, — стал приходить в себя Андрей, приближаясь к ребятам. — Глянь, какие костлявые. — И при этом указал на дрожащего Костика.

— Э, нет, — возразил Женька. — Я видел, с какой скоростью за вами гнались. Значит что? Значит, в этом вопросе гастрономические критерии этих хищников явно не совпадают с вашим мнением о своей персоне.

Мы рассмеялись. Горе-ребята присоединились к коллективу, пытаясь понять, что же тут изменилось за время их марш-броска. И когда им объяснили, что это дельфины, они удивились не меньше нашего.

— А чего ж они за нами так неслись? — спросил Костик, всё ещё выбивая зубами мелкую дрожь.

— А чего ты от них удирал? — в свою очередь со смехом спросил Виктор.

— Так гнались, вот и удирал.

— Они, наверное, с тобой поиграть хотели, — высказал свою «версию» Стас.

— Хорошенькая игра. У меня поджилки до сих пор трясутся.

— А с чего ты вообще взял, что это расстояние они ради тебя проплыли? — пробасил Володя, наблюдая за Сэнсэем.

Мы перестали шутить и с нескрываемым любопытством устремили свои взоры на Сэнсэя.

Пара чёрных дельфинов с контрастными чёрно-белыми полосами по бокам хоть и неслась со скоростью, однако необычно резко остановилась буквально в паре метров от Сэнсэя. Сэнсэй тоже замер. Вода ему в это время уже доходила до груди. Один из дельфинов как-то смешно высунул голову из воды, прямо как человек, и забавно закивал головой, приоткрыв рот и издавая смешные звуки, чем-то похожие на трещотку вперемешку с тявканьем. Второй же дельфин, что был поменьше, вёл себя более робко. Он стал к Сэнсэю боком, не сводя с него глаз, как будто внимательно его изучал. Сэнсэй осторожно пошлёпал по воде, словно выбивая какой-то такт. Первый дельфин прекратил издавать звуки и заинтересованно наклонил мордочку. Очевидно, это ему понравилось, поскольку он поднырнул и выплыл буквально на расстоянии вытянутой руки от Сэнсэя. Тот же медленно дотянулся к нему ладонью и ласково погладил животное по его лобной части. Дельфин подплыл ещё ближе, смелее подставляя свою мордочку для поглаживаний. Но Сэнсэй вместо этого легонько почерпнул ладошкой воду и игриво брызнул на животное. Дельфин весело «затрещал» и бросился наутёк, нырнув под воду. Спустя несколько мгновений он неожиданно выкинул хвост позади Сэнсэя и с шумом шлёпнул по воде, окатив его фонтаном брызг. А потом пошла целая игра в «догонялки» с Сэнсэем, где роль «водилы» переходила от одного к другому. К ней быстро присоединился и второй дельфин.

Глядя на такие водные забавы, весь наш страх перед этими дружелюбными животными стал пропадать. Мы начали подтягиваться к Сэнсэю, явно горя желанием поучаствовать в этой игре. Хотя, честно говоря, вначале с некоторой опаской приближались к этим морским созданиям. Шутка ли, такие мощные «тела» рядом плавали. И не просто «тела», а создания с развитым интеллектом, если учесть, что Сэнсэй упомянул, что мозг дельфина весит около 1800 грамм, то есть больше, чем у некоторых людей. Чем не пришельцы из другого мира, которые живут своей жизнью, параллельной нам, здесь, на нашей планете, в наше время? Однако, глядя на их «вечную» добродушную улыбку, слегка прищуренный весёлый взгляд, трудно поверить, что они могут причинить тебе боль.

Дельфины кружили вокруг нас. И хоть это были представители дикой природы, как ни странно они не боялись нас. Даже давали себя «погладить», правда лишь тогда, когда Сэнсэй находился рядом с нами. Причём если в перерывах между «догонялками» они иногда «разрешали» нам лишь дотронуться до себя, то Сэнсэю с удовольствием подставляли «почесать» своё брюшко, особенно тот дельфин, который был чуть покрупнее. Кстати говоря, Николай Андреевич первым из нас заметил у него затянувшуюся рану на теле сбоку, чуть ниже головы. Причём точь-в-точь на том же самом месте, что и у дельфина, которого мы «хоронили» утром в море.

— О! Неужели это наш знакомый? — удивлённо-восторженно посмотрел Николай Андреевич на Сэнсэя, обнаружив эту «идентичность».

Сэнсэй лишь загадочно улыбнулся.

— Да не, это другой дельфин, — проговорил с сомнением Руслан. — Разве раны так быстро заживают?

— Кто знает? — пожал плечами психотерапевт, с хитрой улыбкой поглядывая на Сэнсэя. — Среда здесь особая... Ведь у того тоже на тех же местах были давно зажившие шрамы. Вон, смотри...

На чёрной верхней части тела животного виднелись хорошо заметные белые полосы, как будто оставленные от зубьев огромной расчёски.

— Точно наш дельфин! — усмехнулся довольно Володя. — Бойцовый! Я тоже тогда эти следы приметил.

— Это его так рыбаки? — поинтересовалась я у Сэнсэя.

— Нет. Это следы от зубов сородичей. Это он свой строптивый характер проявлял по молодости лет.

— Да нет, не может быть, это не тот дельфин, — продолжал убеждать нас, а скорее себя Руслан. — Просто все эти дельфины на одно «лицо».

— Обижаешь, — с улыбкой возразил Сэнсэй. — Это только для невнимательного человека дельфины, как новобранцы, все кажутся на одно лицо. А на самом деле у дельфинов, почти как у людей, нет одинаковых физиономий. Каждый по-своему индивидуален и отличается друг от друга по выражению мордочки, телосложению, форме спинных плавников.

— Да? — проговорил Руслан и попытался «внимательнее» рассмотреть дельфина.

В это время кто-то догадался принести мяч. Он настолько пришёлся по душе игривым дельфинам, что за его обладание завязалась целая потасовка, причём с весьма комичными ситуациями. Особенно досталось Женьке. «Меченый» дельфин ещё при первом «телепатическом изучающем осмотре» как-то невзлюбил парня. И в последующем всё время старался ему доставлять маленькие неприятности. То он словно специально умудрялся шлёпнуть перед ним хвостом, чтобы обдать его брызгами. То, когда парень подплывал близко к Сэнсэю, этот дельфин, старался «боднуть» Женьку и отпихнуть его подальше от Сэнсэя. На что парень стал возмущаться:

— Сэнсэй, чего это он ко мне так неровно дышит?

— Ну как чего? — усмехнулся плавающий рядом Николай Андреевич. — Ты же его хотел заживо похоронить, в песок закопать?

— Я?! — состроил невинное лицо Женя. — Да вы что?! Я же люблю природу... — В это время дельфин выпрыгнул из воды недалеко от Женьки и с шумом плюхнулся обратно, накрыв Женьку с головой целой волной. Надо было видеть лицо парня после этого неожиданного душа. Оно выглядело так, словно Женьку оплевали с головы до ног, причём самым наглым образом. Парень в сердцах закончил свою речь, крича вслед нырнувшему дельфину: — Я ж говорю, люблю природу! — И вытерев воду с лица, добавил: — Ну почти люблю, за исключением некоторых экземпляров.

Все ребята засмеялись, а Сэнсэй с улыбкой его предупредил:

— Смотри, дельфины, как и слоны, способны долго помнить обиду.

Но когда дело дошло до мяча, которым Женька, отобрав у дельфинов, решил их подразнить, «Меченый» вообще принял угрожающую позу. Дельфин возбуждённо замотал головой из стороны в сторону и широко разинул пасть, обнажив свои конические зубки, не хуже чем у тигра. После этого последовал резкий щелчок зубами. Ничего хорошего это не предвещало. Парень тут же выпустил из рук мячик, не желая больше испытывать терпение дельфина, и быстрее погрёб к берегу. А позади него послышалась целая какофония звуков, очень похожая на Женькин ехидненький смех, который он перед этим имел неосторожность озвучить при дельфинах. Мы даже не поверили, что слышали своими ушами такой забавный «хохот» дельфинов. На что Сэнсэй ответил, что дельфины способны копировать разные звуки. И действительно, когда мы с ними плавали, чего мы только ни услышали: от звука, похожего на скрип какой-то несмазанной калитки, до звуков, похожих на человеческий смех и даже писк комара.

Изнеможённые долгим купанием, мы вылезли из воды вслед за Сэнсэем. А дельфины ещё продолжали резвиться, носясь с мячиком и всё дальше и дальше отгоняя его в море. Мы уже махнули на это рукой, решив оставить этот наш маленький подарок им на память. Так они и уплыли с ним в открытое море.

 

Глава 8

 

Такого насыщенного непредвиденными событиями дня у нас ещё не было. После колоссальной водной «физзарядки» мы просто отключились, заснув глубоким сном. И проснулись лишь под вечер, когда солнце садилось за горизонт. Жара наконец-то спала. Вокруг было тихо. На море стоял штиль. Благодать да и только.

Те, кто проснулся первыми, насобирали хвороста и дров для вечернего костра. Потом дружно приготовили ужин. И когда, расправившись со всеми своими бытовыми делами, расположились возле костра за любимым нами чаепитием, на небе уже появились первые звёздочки. Мы с удовольствием восседали в тесном дружеском кругу, ожидая, как всегда, столь интересную и столь полезную для души беседу с Сэнсэем. Поговорив вначале на бытовые темы, Володя первым перевёл разговор в русло «вечных тем».

— Сэнсэй, ты обещал рассказать о русском бодхи, — напомнил он.

— Ну раз обещал, — проговорил Сэнсэй и, немного помолчав, произнёс: — Слышали о таком святом по имени Агапит?!

Некоторые из нас отрицательно покачали головой.

— Нет, — ответил за всех Виктор.

Мне же имя Агапит почему-то показалось знакомым. И я стала напрягать память, где же могла его слышать, причём не так уж давно.

— Агапит, Агапит, — задумчиво проговорил Николай Андреевич, видимо тоже что-то припоминая. — Минуточку... А это случайно не связано как-то с древней медициной?

— С древнерусской медициной, — уточнил Сэнсэй. — Это был выдающийся монах Киево-Печерского монастыря, врачевавший в XI веке. Слава о его даре исцеления от тяжких заболеваний разошлась далеко за пределы Киева. Но это не самое главное в его биографии.

Сэнсэй замолчал, прикуривая сигарету. И тут меня, как говорится, осенило, где я могла слышать это имя. Про Агапита рассказывал знакомый моего дяди. В это время мы с мамой как раз гостили у дяди Вити в Москве, когда я проходила обследование в московской клинике.

— И я знаю кто это! — воодушевлённо промолвила моя особа, к большому удивлению моих друзей. — У моего дяди в Москве есть хороший знакомый — учёный, который входил в научную группу по изучению Печерских мощей. Он рассказывал, что они проводили какие-то там биохимические, рентгенологические, бактериологические и ещё.., не помню, как это по науке называется... Короче говоря, какие-то исследования, которые позволяют восстановить внешний вид и строение человека по костям...

— Морфологические и антропометрические, — подсказал Николай Андреевич.

— Точно, — и уже непосредственно обращаясь к нему за помощью, произнесла: — И ещё эти.., когда узнают, кто чем болел...

— Этиологические.

— Да, — кивнула я. — Так они благодаря этим исследованиям восстановили истинный облик некоторых Печерских святых из Ближних пещер, в том числе и Агапита. Причём его мощи вызвали целый переполох среди учёных. А всё началось с того, когда учёные обнаружили, что мощи Агапита излучают какой-то непонятный не то фон, не то поле, в общем неизвестный вид энергии. Потом проводили разные эксперименты. Так возле его мощей менялась и структура воды, и растения ускоряли свой рост, даже впоследствии становились более выносливыми и «здоровыми». Выявили какие-то защитные характеристики от действия радиации. И даже в помещении, где находились мощи, было что-то обнаружено, что оказывает очень сильное бактериологическое воздействие на воздух. Обычная вода, которая некоторое время стояла возле мощей Агапита, меняла свои свойства. И в последующих экспериментах на животных и людях эта вода оказывала лечебное воздействие, от которого у людей быстрее заживали раны, проходили различные болезни, а больные животные быстро восстанавливались. И самое главное, обнаружили какую-то непонятную цикличность «фона» мощей. В определённые дни это «поле» резко усиливалось, причём многократно. В общем, вело себя как у живого организма... Вот!

Выдав всю информацию, известную мне на тот момент, я замолчала.

— Да, круто! — присвистнул Андрей.

— Что вы хотите, — сказал Сэнсэй, — Агапит был Бодхисатвой.

— Подожди, — произнёс психотерапевт, — он же принадлежал к христианской религии. А Бодхисатва — это вроде как буддийский Восток.

— Я тебе когда-то объяснял первичное значение слова Бодхисатва, помнишь? Это слово из Шамбалы. Бодхисатва, как и человек, принадлежит Богу. А религии, разделения верований — это всего лишь бизнес людей, торгующих именем Бога.

— Хорошо. Тогда другой вопрос. Если Агапит был бодхи, тогда, по идее, учитывая уровень его знаний... В общем, почему же тогда основателем Киево-Печерской Лавры, этого первого духовного центра в Древней Руси считают Антония, а не Агапита, который жил в его время?

Сэнсэй усмехнулся.

— Вернее будет сказать, что Антоний жил во времена Агапита... А насчёт твоего вопроса, то ты забыл одну маленькую деталь. Бодхисатвы редко когда выступают в качестве лидеров человеческого общества, если это не связано с какой-то определённой миссией, как у бодхи Иссы. Обычно их ученики и последователи становятся таковыми. А Бодхисатва, как правило, остаётся незаметным для широких масс.

— А почему? — удивилась Татьяна.

— Потому что Бодхисатва, учитывая его невмешательство в дела человеческие, может только посоветовать, как преобразовать общество в лучшую, духовную сторону. А само преобразование — желание и дело рук самих людей, то есть, к примеру, тех же его учеников и последователей.

— Ты хочешь сказать, что Антоний был учеником Агапита? — прозрел Николай Андреевич.

Сэнсэй кивнул. Доктор подумал, а потом растерянно спросил:

— А как же эта установка, что Агапит был учеником Антония? Она ведь на чём-то базировалась?

— Её «база», как ты говоришь, является всего лишь церковной версией, которая, в свою очередь, выстраивалась на основе таких книг, как «Отечник»…

— «Отечник»? — переспросил Володя.

— Да. Или иначе его ещё называют «Киево-Печерский патерик». Это книга о жизни и деятельности святых отцов Печерских, написанная в XIII веке. А также по записям монаха Печерского монастыря Нестора Летописца «Жития...» или, к примеру, известной вам по школьной программе его книге «Повесть временных лет». — Сэнсэй сделал паузу и, посмотрев на наш молодой коллектив, добродушно проговорил: — Если вы, конечно, учились в школе, а не отбывали там от звонка до звонка.

— Как же, помним, помним, — похвастался Костик. — Я даже дату её написания запомнил. — И с выражением произнёс: — 1113–1115 годы от рождества Христова.

Ребята расплылись в улыбках.

— Верно, — подметил Сэнсэй. — То есть, спустя определённое время после реальных событий, с учётом тогдашней политической ситуации в государстве, а также предпочтений и симпатий среди высшего духовенства.

— Ну да, — насмешливо сказал Виктор. — Поди там разбери, кто был прав. Как говорят в нашей среде, выслушав в суде двух свидетелей по одному и тому же дорожному происшествию, теряешь доверие к историкам.

Мы засмеялись, а Костик добавил своего юмора в наш смех.

— Это как у Бернарда Шоу спросили после его очередной речи: «Что скажет по этому поводу история? А тот ответил: «История, сэр, солжёт, как всегда».

— Ну зачем же так категорично, — возразил Сэнсэй под смех ребят. — Просто каждый человек, описывая прошлое, мотивирует его, в первую очередь, личностными соображениями. А личностные соображения зависят от степени его духовности и личной заинтересованности, исходя из чего страдает объективность. Дай задание десяти людям описать одно и то же событие и, будьте уверены, каждый преподнесёт его по-своему. К примеру, политик опишет так, как это ему видится выгодным в свете происходящих в его время событий. Врач опишет с позиции медицинских воззрений. А простой человек с житейско-бытовой позиции, акцентируя внимание на тех моментах, которые лично ему интересны. Вот и получается разная история. Но в любой истории можно уловить основную суть происходящих событий. Как говорится, надо зреть в корень.

— В общем-то ты прав, — согласился Николай Андреевич. — Во многих случаях взгляд на нынешнюю историю у нас действительно однобокий, не говоря уже о далёком, почти забытом прошлом...

— А если учесть, что люди, к сожалению, не меняются, вернее не хотят изменяться... — с оттенком грусти промолвил Сэнсэй.

—...история, следовательно, повторяется, — заключил его мысли Николай Андреевич.

— Как это ни печально.

Сэнсэй задумчиво посмотрел на костёр. Водрузилось недолгое молчание. Мы же не решались влезть со своими вопросами в ход диалога между «мэтрами».

— Так что же было на самом деле тысячелетие назад? — живо поинтересовался Николай Андреевич.

— Это, конечно, долгая история...

— А мы и не спешим, — ответил за всех Володя, поудобнее устроившись на своём месте и приготовившись слушать.

— Ну, раз не спешите, — в тон ему ответил Сэнсэй, — тогда внимайте... Пожалуй, повествование о времени пребывания Бодхисатвы Агапита на русской земле следует начать с рассказа об Антонии. Потом вы поймёте почему...

Стоял тёплый летний вечер. Вокруг царила полная тишина. Морские волны еле слышно плескались о берег, уводя нас своим монотонным, мелодичным всплеском в туннель времени, в то далёкое прошлое, которое, как ни странно, таким далёким, по сути, вовсе не казалось.

—...Антония, до принятия в монашество, звали Антипом. Родился он на Черниговской земле, в городе Любече, в 983 году, за пять лет до крещения Руси, во время правления в столице-граде Киеве Владимира I Святославовича.

— Это случайно не того, кого называли Красным Солнышком в русских былинах? — вставил своё словцо Костик.

— Он самый, внук княгини Ольги и киевского князя Игоря, — уточнил Сэнсэй и продолжил: — На молодость Антипия выпало бурное время. Как раз шло становление Древнерусского государства, объединение восточно-славянских племён. На юге и западе велись войны с соседними странами. Да ещё воду баламутили внутренние распри, противоборства между различными религиями. В это же время активным ходом, так сказать «указом сверху», шло замещение множественных устоев язычества новыми христианскими канонами. Причём с обеих сторон дело доходило и «до огня и до меча». Короче, обычный хаос, или, как у нас бы сегодня сказали, «беспредел времён перемен».

— Ну да, как говорится, врагу не пожелаешь родиться во время перемен, — пробасил Володя.

— Точно. А Антипия вот угораздило...

— Как и нас всех тоже, — тихо добавил Виктор.

— В общем, молодость у Антипия была «весёлой». Происходящее вокруг во многом способствовало тому, что он стал предпринимать попытки разобраться не только во внешнем, но и, в первую очередь, в самом себе. И не просто разобраться, а вдумчиво разобраться. Многие люди в то время верили в Бога. И он чувствовал, что Бог есть. Но почему же вокруг творилась такая смута? Почему Бог допускал такое зло? Шло какое-то противостояние, ненужное кровопролитие. Страдали люди, страдали их дети, свирепствовали болезни, нищета, смерть. Антипий имел возможность слышать проповедников разных религий. И все они учили вере в своего Бога, поклонению Ему и молитвам. Но парадокс был в том, что в них самих отсутствовала та чистая вера, о которой сказывали, и сами они не исполняли того, что требовали от других. У Антипия не было доверия и к тем, кто приходил с мечом, рассказывая о Боге. А с другой стороны, его терзали мысли, почему, если есть Бог любящий, то вокруг столько горя, бессмысленно проливается много крови? Почему Бог допускает такие тяжкие страдания?

Вопросов была масса, но, как всегда, в таком рое мыслей ни одного толкового ответа. Но однажды, от одного странника, остановившегося у них на ночлег, он услышал историю, которая его очень заинтересовала. Тот странник поведал о жизни Иисуса Христа. Антипий был поражён. Ведь получается, что люди убили даже Сына самого Бога. Почему же тогда всемогущий Бог не остановил этих людей? Почему не вмешался, когда его собственный Сын страдал от нечестивых и тело Его умирало на кресте? Но когда до Антипия дошло, что суть кроется в людском выборе, выборе каждого человека перед ликом Господним, он понял, что причина творящегося вокруг хаоса была не в Боге, а в самих людях, в том числе и в нём.

Это осознание настолько перевернуло его личные взгляды на жизнь, что он стал по-другому смотреть не только на давно минувшие события тысячелетней давности, но и на настоящее. Он искренне возлюбил Христа, ибо тот был близок ему по своим страданиям. Антипий действительно искренне, по-настоящему возлюбил Бога и задумался, кто же он есть на самом деле перед Его ликом?

Антипия поразило и то, что на свете живут люди, истинно посвятившие свою жизнь Богу. Он впервые услышал от странника, что есть такое святое место на горе Афон, что на земле Греческой. И что живут там люди иные, не такие как все. Оставляют они этот житейский мир и уединяются ради Бога, ради молитвы к Нему о спасении души своей. Носят чёрные одежды. И дают три обета: послушания, безбрачия и нестяжания. А зовут тех людей «иноками».

И Антипий загорелся желанием стать «иноком» и пребывать в непрестанной молитве к Богу. Да только не знал он, ни как идти до той горы на земле чужой, Греческой, ни как правильно молиться Богу, дабы быть услышанным Им. И стал тогда Антипий обращаться к Богу своими простыми, искренними словами и просить Его, чтобы Тот дал ему мудрого наставника, который обучил бы его молитве истинной, приводящей к спасению души. И настолько сильно было это желание, настолько настойчиво он об этом думал и искренне просил у Бога не один месяц и не один год, что, в конечном счёте, случилось следующее.

Это произошло зимой, на рассвете двенадцатого февраля по старому стилю (Юлианскому календарю) или по новому стилю двадцать пятого февраля (по Григорианскому календарю, по которому мы ведём ныне исчисление). В ту ночь он не мог уснуть, вновь размышляя о Боге. И так он углубился в свои раздумья, что стал обращаться к Нему как любящий сын к своему родному Отцу, вымаливая у Него, как мог, душеспасительную молитву. Он интуитивно почувствовал, что у Бога нужно просить только о духовном, а не о бренном земном. И просить искренне, с чистой верой в душе. И когда Антипий в очередной раз углубился в своё мысленное обращение к Нему, внезапно неестественный жар вспыхнул в его груди. Казалось, жар усиливался каждую секунду. И в конце концов стал настолько сильным, что было невмоготу его терпеть. Антипий поспешно оделся и вышел на улицу.

На морозе ему стало немного легче. Дул холодный, пронизывающий ветер. Шёл снег. Антипий решил укрыться от непогоды в ближайшем стогу сена. Наблюдая из своего убежища за разбушевавшейся стихией природы, испытывая в груди сильный жар, Антипий с ещё большей искренностью стал обращаться к Богу. Он настолько проникся прошением, что забыл и о погоде, и о месте, и о времени, в котором он находился. На него нахлынуло необыкновенное чувство близости Бога, близости самого родного и дорогого сердцу Существа, отчего на душе сделалось удивительно легко и хорошо.

Был уже рассвет. Ветер внезапно утих. Снегопад прекратился. На горизонте, сквозь свинцовые тучи, стали пробиваться первые лучи солнца, оживляя игрой сверкающего света ослепительно белое пространство. И тут Антипий увидел недалеко от себя необычного старца в чёрной одежде. Седовато-русые волосы с белоснежной бородой окаймляли его необычный лик. Лёгкая, приветливая улыбка блуждала на его устах. А необыкновенные глаза, смотрящие точно в самую душу парня, излучали глубокое сочувствие и неизменную доброту.

Старец стал приближаться, незаметно и неслышно ступая босыми ногами по снегу. Удивительно, но Антипий слышал его приветливые слова, ласкающий слух мелодичный голос, хотя тот и не раскрывал рта. Он остановился совсем близко, так что Антипий даже почувствовал тонкий, благоухающий аромат, исходящий от него. Неожиданно из груди старца стал появляться яркий голубовато-белый шар. Его свет был необычайной чистоты и яркости. Однако он не слепил и не резал глаза. Наоборот, притягивал к себе взгляд своим мягким свечением и завораживающими голубыми переливами. Среди этого потока чистого света стали проявляться светящиеся золотые буквы, превращаясь в единый текст. Антипий скорее понял, что там было написано, ибо в тот момент в его голове зазвучал мелодичный голос старца со словами душеспасительной молитвы: « Отче мой Истинный! На тебя Единого уповаю и молю тебя, Господи, лишь о спасении души своей. Да будет воля Твоя святая. ..» В это время Антипию стало на душе так хорошо и так спокойно, словно через эту молитву сам Бог обратил на него своё внимание и протянул своему чаду руку помощи.

Огласив молитву, старец велел идти ему в Царьград...

— Царьград? — робко переспросил Славик, видимо, с одной стороны, не желая прерывать Сэнсэя и в то же время терзаемый любопытством. — А где такой?

— Ну, это нынешний Стамбул в Турции, расположенный на обоих берегах пролива Босфор между Европой и Азией, соединяющего Чёрное и Мраморное моря, — дал полный ответ Сэнсэй, наверное, чтобы больше не возникало вопросов по географии.

— Да, далеко он его послал, — вставил Костик. — А зачем ему турки?

— Сам ты турок, — шикнул на него Андрей, недовольный, что ещё и Костик влез со своими вопросами, нарушив ход столь захватившего его рассказа. — Тебе же говорят, это был тогда Царьград.

— А-а-а, значит, там русские были? — не унимался тот, пытаясь докопаться до сути.

— Нет. Просто в те времена так русские называли Константинополь — столицу тогдашней Византийской империи, — терпеливо пояснил Сэнсэй.

— Константинополь? — радостно произнёс Костик и, видимо, решив реабилитироваться, быстро протараторил: — А это случайно не в честь того императора Константина, который создал религию христианства?

— Именно. В честь римского императора Константина. — Но только Костик раскрыл рот со следующим вопросом, Сэнсэй опередил его. — В честь римского императора, потому что этот город с 330 года нашей эры стал столицей Римской, а затем с 395 по 1453 года и Византийской империи. А вообще он был основан в 659 году до нашей эры и назывался Византий.

Получив столь исчерпывающий ответ, Костик сразу притих, тем более что Андрей слегка толкнул его в бок, дав понять, чтобы тот помолчал. Сэнсэй же продолжил рассказ дальше:

— Так вот, старец велел идти в Царьград, а оттуда на Святую гору, где Бог сподобит ему встречу с Тем, в Ком истинно пребывает сам Дух Святой, и Тот будет ему аки Светоч на пути к Богу. Сказав это, старец исчез. Вновь поднялся ветер. Небо заволокло тучами, и снова пошёл сильный снегопад. Но Антипий уже не обращал внимания на разбушевавшуюся стихию. Он был счастлив и полон решимости исполнить веление старца, добродушный лик которого запечатлелся в его памяти на всю жизнь. Это видение стало ключом ко всей его дальнейшей судьбе. Можно сказать, что с этого момента, момента его личного выбора, жизнь Антипия круто изменилась.

Целую неделю Антипий пребывал в необычном состоянии душевного подъёма, непрестанно повторяя молитву, данную ему старцем. Будто бы сам Бог находился рядом с ним и несказанно радовал душу своим присутствием. Именно в эти дни у Антипия появилось новое, ни с чем несравнимое чувство к Богу. И он впервые понял, что такое настоящая любовь божья. Это чувство не шло ни в какое сравнение с его предыдущими размышлениями о Боге, наивным сопоставлением с обычными человеческими эмоциями, бытующими среди людей. Это было нечто высшее, что не поддаётся описанию человеческим языком. Это было именно То, отчего душа радостно трепетала, пребывая в неземном восторге.

Но ровно через семь дней от незабываемого видения это необычайное ощущение Присутствия исчезло, оставив в памяти лишь приятные воспоминания поистине божественного чувства ликования души. Антипий, не раздумывая, снарядился и отправился в дальнюю дорогу, толком не ведая, в какую сторону идти. Но, как говорится, язык до Киева доведёт. Антипия он довёл до Царьграда. Путь был не лёгким. Но, непрестанно повторяя про себя услышанную от старца душеспасительную молитву, Антипий чувствовал, что сам Бог ему помогал. Чудом спасаясь от опасностей своего путешествия, Антипию в то же время несказанно везло как на хороших попутчиков, так и на добрых людей, указывающих нужную дорогу, дающих подаяние и временный ночлег-приют.

Добравшись, наконец, до Царьграда, то есть Константинополя, Антипий долго бродил по столице. Хоть и был красив город, но всё было в нём чужое: чужой язык, чужие люди, чужие нравы. Не один день он пробыл там, прежде чем встретил попутчика на Афон.

Тут Володя, вежливо кашлянув в кулак, проговорил:

— Про Афон слышал. Но, честно говоря, даже не знаю, где он расположен: — И растянув губы в неловкую улыбку, добавил: — Явно не «горячая точка» планеты.

— Это точно, — улыбнувшись, согласился Сэнсэй и стал пояснять. — Если глянуть на современную карту, то Афон находится в нынешней Греции. Это такой узкий гористый полуостров, точнее сказать восточное ответвление полуострова Халкидики в Эгейском море. Он заканчивается горой Афон высотой чуть больше двух километров. Она-то и дала название полуострову.

— Да, с географией у нас явно у всех пробелы, причём белые-белые, — усмехнулся Виктор.

— Ничего страшного, восстановим, коль они «белые», — добродушно произнёс Сэнсэй и стал повествовать дальше. — К тому времени, когда туда пришёл Антипий, Афон был уже признан независимым монашеским государством, формально, по административным меркам подчинявшимся византийскому императору. А фактически там была власть Прота — всеми уважаемого старца, которого избирали для руководства на год от всех тамошних монастырей. На Афоне уже стояли тогда такие монастыри, как Великая Лавра, Протатон, Мони-Ивирон. Но Антипия туда сразу не приняли.

Тогда Антипий, по совету старого монаха, поселился в одной из пещер, расположенной в уединённом месте в юго-западной части острова. Надо отметить, что все два года, что он прожил в пещере, несмотря на скудность пищи, были для него одними из лучших лет на Афоне. Он был счастлив, что наконец-то достиг Афона, как велел ему старец в видении. Он был счастлив, что имел возможность усердно молиться Богу данной ему в видении молитвой, жить ради этого и быть наедине с Ним посреди этой великолепной природы. Днём он посещал монашеские храмы, осваивал новый язык и правила жития монахов. А по вечерам усердно молился, зачастую провожая в молитве закат и встречая ранний рассвет. И лишь по прошествии двух лет Антипий был принят игуменом одного из монастырей и пострижен в монахи, получив новое имя Антоний, в честь преподобного Антония Великого Египетского, ведшего подвижнический образ жизни и жившего долгое время в пещерах в одиночестве.

Антоний воспринял игумена данного монастыря за того самого «Светоча», о ком говорил старец в видении. Игумен же, в свою очередь, как и подобает ему по духовному сану, начал учить Антония иноческому житию. Через несколько лет Антоний достиг такого духовного роста, так «подвизался в добродетели», что уже многие «духовно пользовались от него». Даже монахи изумлялись настолько скорому укреплению его духа и воли. И было игумену видение, что Антоний будет причастен к подъёму христианской веры на Руси, что Антонию суждено подготовить Обитель для самого Духа Святого. Игумен расценил это как знак и поспешил отправить его на Русь, в Киев.

Антонию было тогда около тридцати лет. Добравшись до Киева, он посетил монастыри, строящиеся тогда иноками из греков, которые пришли для Крещения Руси вместе с митрополитом Михаилом. Но не захотел останавливаться ни в одном из этих монастырей. И стал ходить по гористым местным окрестностям. В конце концов, нашёл небольшую пещеру, которую когда-то ископали варяги, и поселился в ней. Но прожил там недолго. Как только со смертью князя Владимира власть перешла к Святополку, вновь начались кровопролития и гонения. Антоний ушёл обратно на Афон, где и прожил до старости в усердном молении.

Хоть Антоний и жил по распорядкам монастыря, но всё же у него был особый праздник в духовном радении. Он заметил, что каждый год в день памятного видения необычного старца, с самого раннего утра Антоний начинал ощущать необычный прилив сил. К нему вновь возвращалось то самое состояние духовного подъёма, которое он испытал после видения. Это продолжалось ровно неделю, а потом вновь исчезало. И Антоний стал относиться к этим дням как к особому празднику для своей души. В эту неделю он старался уединиться, не принимать пищу и ещё с большим усердием молиться Богу. И эффект оказался потрясающим. Это необыкновенное чувство внутреннего подъёма многократно усиливалось и с каждым годом становилось всё сильнее и сильнее.

Постигая впоследствии церковную литературу, Антоний всё чаще приходил к выводу, что в том памятном видении к нему являлся сам Архангел Гавриил — возвеститель радости и спасения, первовестник и служитель Божественного всемогущества чудес и тайн Божьих, хотя и в несколько необычном для церковных представлений видении.

Но самые главные события в духовной жизни Антония начались, когда ему уже перевалило за шестьдесят лет. Однажды среди братии прошёл слух, что их монастырь вскоре должна посетить некая таинственная персона. И судя по распоряжению старцев, действительно готовились к приходу очевидно важного для них духовного гостя. Как впоследствии рассказывал Антоний самому Агапиту, он тогда подумал, что ожидается приход какого-то очень авторитетного духовного старца. Но каково же было его удивление, когда вместо старца он увидел молодого человека с приятной внешностью, светло-русыми волосами. Необычными в нём были разве что его проницательные глаза, не по годам светящиеся какой-то глубокой мудростью и одухотворённым блеском. Но больше всего Антония поразило то, с каким трепетом и глубоким уважением относились некоторые старцы Афона к этому молодому человеку. Он не мог понять, почему его пребывание здесь было покрыто какой-то завесой непроницаемой тайны. Кем же тот являлся, что их старцы оказывали ему столько почестей и внимания? Вроде не монах, а говорил такие духовные речи, которыми даже их мудрые наставники заслушивались. Мало того, этот парень оказался весьма просвещённым человеком. В совершенстве владел несколькими языками. И что особенно приятно удивило Антония, так это то, что почтенный гость был выходцем из земли Русской и, как потом выяснилось, прекрасно знал Киев и его окрестные места. А звали того молодого человека Агапитом.

Даже когда Антония познакомили с ним лично, он первое время никак не мог привыкнуть к простоте общения этого парня с ним, несмотря на важность его персоны для Афона и того, с каким трепетом к нему относились их старцы. Но, пожалуй, самым поразительным были та простота и ясность, с помощью которых Агапит объяснял духовные мудрования святых отцов. А уж о толковании Учения Иисуса Антоний мог слушать его часами, ибо Агапит говорил так просто и понятно, с такими примерами и подробностями, словно сам присутствовал при тех событиях тысячелетней давности. И эти рассказы заставляли Антония вновь и вновь перечитывать имеющуюся церковную литературу.

За тот период времени, что Агапит пребывал на Афоне, Антоний очень сдружился с ним. Несмотря на свою молодость, Агапит обладал солидным багажом знаний, в том числе и в области медицины. И некоторым из этих знаний он обучил Антония. Агапит также хорошо разбирался, говоря нашим языком, в физике, химии, знании природных явлений, а также в областях человеческой жизни — в философии, политике, религии. С ним было приятно побеседовать на разные темы. И эти беседы оставляли какое-то необъяснимое, приятное ощущение в душе.

Антоний подружился с Агапитом, несмотря на такую существенную разницу в возрасте. И в этой дружбе он раскрыл для себя совершенно новую потрясающую Личность Агапита, когда тот стал посвящать его в тайны великой науки «Беляо Дзы» (Искусства Белого Лотоса). Именно из уст Агапита Антоний впервые услышал о предыдущей человеческой цивилизации Альт-Ланды, о подземном Храме Лотоса, построенном в те времена на территории Киевской земли, о ноше, которую передал Иисус Андрею Первозванному для тех мест. Многое ему поведал и многому научил его Агапит.

Спустя время они расстались. Агапиту необходимо было идти в столицу Византии, а оттуда на Восток. Но он пообещал, что обязательно встретится с Антонием, и «предрёк» их встречу на земле Киевской, в месте, отмеченном ещё во времена Альт-Ланды.

— А что, там действительно есть отмеченное место? — полюбопытствовал Костик, явно желая услышать продолжение.

— Конечно, — ответил Сэнсэй. — Об этом месте сказано даже в Евангелии от Андрея Первозванного...

— Андрея Первозванного?! — оживлённо встрепенулся Андрей, как будто только сейчас услышал это имя.

— А кто это? — с ленцой спросил Руслан, почёсывая бок.

Сэнсэй усмехнулся, глядя на него, и произнёс:

— Андрей — это один из ближайших учеников Иисуса. Он был в числе первых, кого Иисус, проповедуя в Палестине, взял к себе в ученики.

— А что.., разве есть такое Евангелие от Андрея Первозванного? — удивился Николай Андреевич. — Библию читал. Об Андрее слышал. А про Евангелие от него... я не припоминаю. Может, эта книга просто не вошла в Библию? Там ведь сколько Евангелий — четыре, пять?

— Четыре, — ответил Сэнсэй и, помолчав, добавил: — От Матфея, от Марка, от Луки и Иоанна. Хотя и те были писаны.., — но, не договорив, продолжил: — В Библии Евангелия от Андрея Первозванного действительно нет. В Библию вошли не все евангелия, а лишь те, которые были отобраны императором Константином и его помощниками для выполнения поставленных перед ними задач. Остальные евангелия просто отвергли, так как в них трактовалось далеко не то, что им было нужно и выгодно. И даже те, которые отобрали, были изрядно подредактированы согласно обстановке нового времени и утверждения христианства как государственной религии.

С 364 года, когда «Новый завет» был утверждён как таковой и до момента первого издания Библии, текст тоже неоднократно редактировался. Плюс неточности перевода сыграли свою роль. Ведь Библия писалась на древнееврейском, в незначительной части на арамейском языках, а «Новый завет» на греческом. Так что первая печатная книга, изданная в 1455 году, — это уже была существенная разница даже между той, которая редактировалась в 364 году. Плюс корректировки, которые были внесены в последующем. В результате имеем то, что имеем. И, тем не менее, дошло очень много ценного и нужного людям, — подчеркнул Сэнсэй. — И опять же, если говорить о евангелиях, то кроме канонизированных церковью, существует десятки апокрифических евангелий.

Руслан нахмурил брови и деловито спросил:

— А что такое апо... апо... ну, эта... критика?

— Апокрифы — это произведения, которые не признаны церковью или жречеством священными книгами. А вообще, слово «апокриф» происходит от греческого «apokryhos», что означает «тайный», «секретный». И первоначально его относили к произведениям одной из групп христиан, которые именовали себя гностиками, пытавшихся сохранить своё учение в тайне.

— Да, да, — кивнул Николай Андреевич. — Кстати, я читал, что в 1946 году на юге Египта была обнаружена целая библиотека произведений христиан-гностиков.

— Совершенно верно, — подтвердил Сэнсэй. — Там как раз среди прочей литературы и обнаружили так называемые Евангелия от Фомы, от Филиппа, Истины, апокриф Иоанна. А ранее на папирусах в Египте были найдены отрывки из неизвестных евангелий, причём написанных в разных версиях...

— Ну надо же, оказия какая для попов! — хихикнул Женька. — Эти книженции не признають, а их всё находють да находють. Прямо бяда с этой древней «макулатурой».

Сэнсэй и ребята усмехнулись.

— Тут же ещё проблема в том, что даже апокрифы разделяют на «дозволенные» и так называемые «отречённые». «Отречённые», конечно же, старались уничтожить. Кстати говоря, первый официальный список «отречённых» книг был составлен в Восточно-Римской империи в V веке нашей эры. Естественно, что после такого «вандализма» потомкам достались только названия и цитаты, приведённые в своих произведениях христианскими писателями II–IV веков, которые спорили с этими книгами... Впрочем, всё как всегда, — пожал плечами Сэнсэй.

— Да, печально, — проговорил Николай Андреевич. — Это же история рода человеческого. И зачем было её уничтожать? Ну лежала бы книжка себе и лежала до своего времени. Пусть бы потомки выносили её на объективный суд.

— Понимаешь, в чём дело, — стал объяснять Сэнсэй, — некоторые из этих книжек действительно представляли ценность, поскольку отражали истинное Учение Иисуса в таком виде, в каком он давал. Поэтому они не оставляли равнодушными ни одну человеческую душу, ибо истинное Учение Иисуса делало людей по-настоящему свободными от всех страхов этого мира. Они начинали понимать, что тело — бренно, душа — бессмертна. Люди переставали быть заложниками и рабами иллюзии материального мира бытия. Они понимали, что над ними только Бог. Они осознавали, насколько коротка жизнь и временны те условия, в которые загнано их нынешнее тело. Они знали, что эта жизнь, как бы она ни казалась длинной, — всего лишь одно мгновение, в коем пребывает их душа. Они понимали, что любая земная власть, будь то политиков либо религиозных структур, ограничивается всего лишь властью над телами. Правители же преклоняются перед своим «богом», которому дана власть на Земле над её материей, но не над душой. Ибо душа принадлежит только истинному Богу Единому. И первые последователи Иисуса, которые исповедовали Его Учение (а не религию, коей оно стало позже), они теряли страх перед этой жизнью. Они начинали чувствовать и понимать, что Бог с ними совсем рядом, ближе и роднее всех и Он — вечен... Такая истинная свобода людей страшно пугала власть имущих. Поэтому последние и занялись сбором и тщательной переработкой имеющихся уже к тому времени письменных источников об Учении Иисуса. Очень много было уничтожено после отбора необходимой им информации для создания новой религии, насаждаемой уже власть имущими как говорится сверху вниз.

Поэтому многие письменные источники, где указывались истинные слова Иисуса, просто не вписывались в сборники «новой идеологии для масс». Но, несмотря на все сознательные упущения, ухищрения и эгоистичные амбиции людей, пребывавших в разные времена у власти в религиозных верхах, эти письменные источники были и есть!

Так вот, в Евангелии от самого Андрея Первозванного сказано, что после того как люди Понтия Пилата спасли Иисуса после распятия, Иисус разговаривал с Понтием Пилатом и именно по его просьбе принял решение уйти на Восток. Перед уходом он распределил между апостолами регионы, кому куда идти проповедовать Учение.

— Так вроде апостолы там жребий какой-то тянули, кому куда идти, — заметил Николай Андреевич.

— Нет, жребия как такового никакого не было. То уже домыслы людей. Апостолы... Кстати, слово «apostols» с греческого переводится как «посланец». Так вот, ученики-посланцы Иисуса были людьми совершенно разными и, естественно, отличались друг от друга степенью своего духовного развития. Иисус распределил между ними различные регионы с соответствующими народами и племенами, исходя из духовной зрелости самих посланников. Кто был посильнее, тому доставались более трудные места или особо важные регионы для будущего духовного возрождения человечества, а кто послабее — менее трудные «участки». В общем, каждому была определена ноша по силе его... — Сэнсэй помолчал, а потом проговорил: — Слишком важным это было для многих душ человеческих и в том времени, и в грядущем, чтобы распространение данного Учения доверять простому жребию ума человеческого...

Андрею же, как одному из сильных учеников, он наказал обойти с проповедью Фракию, Скифию, Сарматию. Но главное дойти до Борисфенских гор и заложить там благословение земель тех, на которые через тысячу лет снизойдёт сам Дух Святой, устроив там свою Обитель. Иисус дал Андрею семена лотоса и велел возложить эту ношу в земле той в качестве дара Духу Святому. Его слова стали ребусом, заданным Иисусом, как для самого Андрея, так и для тех, кто впоследствии сталкивался с этим описанием. Мало кто понимал, почему Иисус дал ему именно семена лотоса, даже если эти семена были всего лишь символикой.

— А, правда, зачем? — удивился Андрей.

Сэнсэй лишь загадочно улыбнулся и, уклонившись от прямого ответа, промолвил:

— Любое семя — это, в первую очередь.., ну, чтобы вам было более понятно, скажем образно, — это «микрочип», обладающий огромной памятью. Оно способно нести матрицу не только будущего растения, но и огромное количество другой информации. Как-нибудь позже я вам расскажу об этом поподробнее. Вдобавок ко всему, эти семена побывали в руках самого Иисуса — Сына Божьего. Да ещё семена лотоса, всхожесть которых сохраняется на протяжении тысячелетий... Вот и делайте выводы.

Сэнсэй замолчал. А мы сидели, глядя на него и тупо пытаясь догнать своими мыслишками «выводы», что, собственно говоря, тогда такого особенного произошло. Андрей же, очевидно пытаясь на своём мысленном уровне свести концы с концами в беспорядочном клубке вопросов, спросил:

— А как Андрей Первозванный нашёл то место, которое указал Иисус?

— Элементарно, — просто проговорил Сэнсэй. — В «Благой вести», то есть, говоря по-гречески euangelion, Андрей описал не только подлинную жизнь Иисуса, но и свой поход во время выполнения миссии. И как раз там он упоминает, что когда добрался до тех мест у реки Борисфен (а Борисфеном раньше называли Днепр), то Андрей сразу узнал это место, ибо Иисус, оказывается, описал его с детальной точностью. Создавалось такое впечатление, что Иисус хорошо знал эти горы, хотя никогда не упоминал, что здесь бывал.

— А что, Он там бывал? — поинтересовался Юра.

— Он ведь сын Божий, — с улыбкой ответил Сэнсэй. — А Бог везде. — И сделав паузу, продолжил повествование: — В общем-то, Евангелие от Андрея Первозванного потому и было отвергнуто, что никак не подходило к «кройке и шитью белыми нитками» новой религии. В основном по двум причинам. Во-первых, оно было чересчур свободолюбивым и правдивым, ибо там были написаны истинные слова Иисуса, как говорится, из первых уст. Да и сам стиль изложения Учения Иисуса был слишком прост, мудр и доходчив. Андрей также описал подробности из реальной жизни своего Учителя, о том, что Иисус в молодости был на Востоке, что опять-таки никак не вписывалось в церковные догмы. Да и, кроме того, упоминание о семени лотоса поставило их «величество цензоров» в полный тупик. Ведь это уже попахивало такими религиями, как буддизм, индуизм. Никому не хотелось примешивать в свою собственную религию такую яркую чужую символику. Так что это стало ещё одним камнем преткновения, споров и распрей между теми, кто решал, в каких «красках» должна быть выдержана идеология данной религии. Поэтому и убрали Евангелие от Андрея Первозванного, как говорится, подальше, «с глаз долой».

Были, конечно, ещё версии Евангелия от Андрея Первозванного, ходившие среди различных ранних христианских групп, но это уже были в основном записи последователей Андрея Первозванного о самом Учении Иисуса.

— А что случилось с этим Евангелием от Андрея? Его что, уничтожили? — полюбопытствовал Андрей.

— Пытались, конечно, — усмехнулся Сэнсэй, видимо вспомнив в этот момент какой-то смешной случай. — Но, как говорится, такие вещи в воде не тонут и в огне не горят, даже если этого ну очень хочет глупость человеческая... Но это всё так, мелочи жизни... После того как Андрей Первозванный выполнил наказ Учителя, через много лет исполнились слова Иисуса. В тех местах возник град Киев — «мать городов русских», столица колыбели объединения славян — Киевской Руси. А в месте, где были Андреем «возложены» семена лотоса, через тысячу лет снизошёл сам Дух Святой в человеческом теле и основал там свою Обитель.

— А как это, снизошёл Дух Святой в человеческом теле? — переспросил Костик.

— Ну, проще говоря, пришёл руководитель Шамбалы в теле Агапита.

— Сам Владыка Шамбалы? — изумился Андрей.

Сэнсэй усмехнулся.

— Да. Ему приходится посещать людской мир так сказать по долгу службы, хотя бы раз в двенадцать тысяч лет. А при важных событиях для человечества и того чаще, чуть ли не каждую тысячу лет, особенно на начальных и завершающих стадиях очередной цивилизации.

Костик только открыл рот, чтобы что-то спросить, как Сэнсэй, глядя на него, опередил с ответом:

— Имеется в виду «цивилизации» в понятиях Шамбалы... Но, пожалуй, мы немного отклонились от темы. Вернёмся к тем событиям, которые произошли через тысячу лет после Иисуса... Когда Агапит ушёл с Афона, через несколько лет игумену вновь было извещение от Бога. Ему явился в видении сам Архангел Гавриил и повелел отправить Антония в Русь. Было это в год 1051.

В этот раз Антоний, прибыв в Киев, уже не ходил по христианским монастырям, хотя в любом из них не отказали бы в приюте почтенному старцу с Афонской горы. Антоний целенаправленно пришёл в то место, где случайно остановился в первый раз, посещая Киев, и куда велел ему вернуться Агапит перед своим уходом. Он поселился на холме возле Днепра, в той же самой пещере. И стал жить, дожидаясь Агапита и пребывая в постоянных молитвах к Богу, особенно той, которая вела его с юных лет. Несмотря на то что он часто испытывал нужду в пропитании, ежедневно физически работал, углубляя пещеру, всё же он был снова по-настоящему счастлив. Ибо пребывал наедине с Богом как тогда, в далёкой молодости, когда он жил в пещерах Афона.

Вскоре о нём начали узнавать местные жители. И Антоний стал прославляться среди них тем, чему учил его на Афоне Агапит — чудесами, даром прозорливости, исцелением молитвами. И люди потянулись к нему: одни за лечением, другие за благословением, третьи с желанием остаться вместе с ним, стяжаясь в духовном подвиге. Так что к приходу Агапита с Антонием уже проживали в пещере несколько человек, постриженных старцем по их просьбе в иноческий чин. К этому времени они расширили и углубили пещеру в совместных усилиях, устроив там себе кельи для жилья.

Антоний с превеликой радостью встретил своего давнишнего друга. Видя такое уважительное отношение старца к Агапиту, и остальная братия отнеслась к нему с таким же почтением. Агапит не переставал удивлять Антония своей загадочной, во многом таинственной личностью. По приходу Агапита в Киев Антоний стал свидетелем того, как тот имел тайную встречу с самим Ярославом Мудрым. Агапит передал для его «книгоположницы» четыре ценные рукописные книги и три манускрипта. Причём три книги были украшены дорогими камнями. А четвёртая, хоть и выглядела скромно, но, очевидно, являлась очень древней. Антоний был поражён. Ведь каждая книга была настоящим шедевром и стоила целого состояния. А манускрипты... Даже один манускрипт по тем временам оценивался баснословно дорого. И позволить себе такой роскошный, поистине царский подарок мог лишь человек, ну, как минимум, «голубых королевских кровей». Но тогда не только это изумило Антония. Главное как Агапит и Ярослав свободно общались друг с другом! Ярослав разговаривал с ним так, как будто давно и хорошо знал Агапита, словно они были добрыми, старыми друзьями и это несмотря на значительную разницу в возрасте и высокое великокняжеское положение Ярослава.

После той памятной встречи Антоний, потрясённый увиденным, поспешил предложить Агапиту возглавить братию, в которой был старшим. Однако Агапит пожелал оставить всё как есть, и быть у него простым монахом. Он попросил Антония никому не разглашать о его встрече с Ярославом. И восхотел быть постриженным в «иноческий чин», дабы ничем не выделяться среди остальной братии.

— Во даёт! — вырвалось у Костика. — Он же был Бодхисатвой! И пожелал стать простым монахом?!

Сэнсэй пристально на него посмотрел и чётко проговорил:

— Для Бодхисатвы любая власть — это пустой звук. Бодхисатва служит только Богу. В отличие от людей, он знает, что такое есть пребывание «здесь» и что такое есть пребывание «там».

Костик немного смутился и сконфуженно произнёс:

— Нет, ну я не в том плане... Я в смысле... — и тут он, видимо, нашёл подходящий довод, — я в смысле, отдыхать же надо когда-то Человеку. А то всё работа да работа. Ведь, насколько мне известно, простые монахи в те времена пахали как папы Карлы.

На что Сэнсэй ответил:

— Для Бодхисатвы отдыха как такового в людском понимании не существует. Он знает, что такое время и умеет его ценить. Агапит, конечно, был влиятельной, сильной личностью. Но он сознательно ушёл от власти, управления братией и посвятил всё своё свободное время реальной помощи людям. Кстати, позже, когда число братии увеличилось, Антоний передал правление Варлааму, а сам стал по примеру Агапита простым монахом.

— А какую помощь оказывал людям Агапит? Лечил? — поинтересовался Володя.

— Да. Агапит, помимо прочих своих достоинств, был ещё и хорошим врачом. Его сердечное, заботливое отношение к больным породило о нём небывалую славу и уважение в народе, причём далеко за пределами Киева, хотя сам Агапит практически никогда не выходил за территорию монастыря. Он стал одним из самых знаменитых лекарей XI века. Люди называли его «Лечец от Бога». Он вылечивал настолько тяжёлые болезни, за которые уже никто не брался из тогдашних знаменитых врачей. Взять хотя бы такой исторически известный факт, когда Агапит исцелил находившегося при смерти черниговского князя Владимира Всеволодовича Мономаха. Врач по прозвищу Армянин, считавшийся лучшим на то время эскулапом у знатных людей, ничего не мог сделать, чтобы помочь князю. А Агапиту достаточно было передать с посыльным князя «чудодейственного зелья», приготовленного с молитвой, чтобы за считанные дни поставить Владимира Мономаха на ноги. Позже князь приходил в Печерский монастырь, чтобы отблагодарить Агапита, и приносил с собою много дорогих подарков и золото. Но Агапит отверг всё это как от самого князя, так и от боярина, которого тот прислал позже от своего имени. Ибо лечил Агапит как простых людей, так и знатных с одинаковым усердием безвозмездно, за что называли его Агапитом Врачом Безмездным. Естественно, это вызывало обычную человеческую зависть, граничащую со злостью, у таких врачей, как Армянин. Но если брать самого Армянина, то, в конечном счёте, он осознал, Кем в действительности являлся Агапит. И именно благодаря этому Армянин впоследствии стал монахом в Печерском монастыре.

— Так он ещё и денег не брал за лечение?! — вновь удивился Костик. — А как же Агапит жил?

— Скромно. В духовном подвиге. — И улыбнувшись, Сэнсэй добавил: — Его келья вызывала жалость даже у воров. Ибо единственное, что было в ней ценным — это сам Агапит, его опыт и знания.

— А чем же он питался, святым духом, что ли?

Сэнсэй посмеялся.

— Нет. Самоедством он точно не занимался.

— Так же недолго и того... ноги протянуть.

— Ну рано или поздно каждый из нас ноги протянет, — то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Сэнсэй. — Но смысл же не в этом.

— Нет, ну понятно... Но он же не крал эти деньги, а честным трудом зарабатывал. Тем более люди сами ему несли. Почему же он не брал?

— Понимаешь в чём дело, Агапит учил монахов истинному служению Богу. Он говорил, что «золото» и «монах» вещи несовместимые. Человек не может служить двум господам: либо он служит Богу, либо богатству земному, то есть дьяволу. Третьего не дано . Монах же за все свои деяния истинно ожидает награды только от Бога в том мире, а не здесь от людей. Злато же есть сор для души и искушение для помыслов. Это есть скверна, которую жаждут многие, но которая на самом деле есть обман призрачный. Истинная ценность для монаха в молитве искренней о душе своей. Не о сытости пуза своего и здравии тела нужно заботиться. Ибо сколько бы ты ни ел, рано или поздно всё равно проголодаешься. И каково бы ни было твоё здоровье, рано или поздно плоть твоя всё равно умрёт. Душа же вечна. И только она достойна заботы истинной. Как говорил Агапит, монах молится по сердечному желанию за всех людей, но весь смысл монашества — это служить Богу и вымолить у Него спасение для своей души.

Сэнсэй умолк. Возникла тишина. Но вскоре её нарушил задумчивый голос Виктора:

— На такое способен далеко не каждый...

Но тут в рассуждения парня влез Костик со своими «умозаключениями»:

— Значит, Агапит был, выражаясь современным языком, народным целителем?

На что Сэнсэй с усмешкой ответил:

— Ну, если выражаться современным языком, то Агапит скорее был академиком. Как я уже говорил, он не только в совершенстве владел медицинскими знаниями, но и другими дисциплинами. Знал несколько языков. Свободно читал трактаты-подлинники античных, древнеримских авторов. Занимался переводом книг на славянский язык. Перевёл для «книгоположницы» Ярослава Мудрого не только книги с Востока, но даже привезённые с собой древнеегипетские манускрипты.

Позже Агапит также помогал... или, вернее сказать, консультировал Святослава, составлявшего «Изборник 1073 года», где, помимо статей энциклопедического характера, были подробно описаны медицинские сведения. В частности, способы распознавания болезней, различные советы по изготовлению и применению лекарственных растений, сведения о физиологии и анатомии человека. Эту книгу потом долгое время использовали в качестве учебного пособия.

Агапит прививал культуру и жажду к познанию, естественно, и среди монахов. Некоторых он обучал медицинским знаниям. Другим помогал в свободное время просто осваивать книги. Кстати говоря, впоследствии было узаконено монастырским уставом и стало обязательным чтение книг монахами в свободное время. Именно по его инициативе была создана книгоположница Киево-Печерского монастыря.

— Книгоположница? — переспросил Руслан слово, так резавшее слух своей стариной.

— Да. Библиотека по-нашему.

— А-а-а...

— Так вот, Агапит помогал некоторым способным монахам осваивать мастерство врачевания, — продолжил повествование Сэнсэй. — В основе обучения лежали специальные молитвы, произносившиеся в особом состоянии сознания, как правило над пищей или жидкостью. Благодаря чему, к примеру, та же жидкость наполнялась силой, после чего её использовали как лекарство, давая больному для употребления внутрь или же для наружного применения. Проще говоря, ученики Агапита учились изменять не только физические параметры жидкости, но и структуру молекул, накладывая необходимую информацию. Естественно, они до таких тонкостей не знали всего процесса, который происходил в микромире молекулы жидкостной структуры и как именно он влиял на макрообъект. Но им это было и не надо. Монахи просто пользовались общими постулатами этих знаний, которым обучал их Агапит, как мы, к примеру, сегодня пользуемся электричеством. Энергией электрического тока люди пользуются ежедневно, хотя до сих пор никто толком так и не знает, что это такое.

Так вот, к примеру, у монаха Дамиана, который обучался у Агапита, хорошо получалось лечить людей, особенно детей, с помощью помазания елеем.

— Чем, чем? — переспросил Славик, видимо не расслышав.

— Елеем.

— А что это такое?

— Елей — это оливковое, деревянное масло. У христиан, к примеру, есть целый обряд, так называемое елеосвящение — таинство, которое совершается семью священниками, а если нет такой возможности, то одним священником над больным. Иначе его ещё называют соборование маслом. Суть его опять-таки заключается в том, что над больным произносят определённые молитвы и помазывают его освящённым елеем. И так проделывают семь раз.

— А почему именно семь священников, семь раз? — спросил Андрей.

— Это интерпретируется с духовной силой, с силой семи Архангелов, которые являются посредниками между Богом и людьми. А проще говоря, семью Бодхисатвами... А насчёт использования елея таким способом, так это очень древний способ лечения больных, поскольку в основе процесса излечения лежат как раз те знания, о которых я вам рассказывал — о возможностях человека влиять на окружающий мир через жидкость. Поэтому подобное можно встретить в разных религиях и ритуальных обрядах народов мира.

— Да, — вздохнул Николай Андреевич. — Люди потихоньку утрачивают суть, оставляя лишь внешнюю её форму.

— К сожалению, — произнёс Сэнсэй. — Когда-то люди знали, что они делали. А сейчас всего лишь имитируют внешнюю форму этих знаний. Вот взять одно из семи таинств христианства — Крещение, которое знаменует приобщение человека к данной религии. Сегодня это торжественный многосложный обряд, основное действие которого — троекратное погружение человека в освящённую воду, чтение молитв, помазывание елеем, маслом миро. Но порой даже те, кто совершает этот обряд, не ведают, какая за всем этим внешним действием стоит огромная сила. Даже сами верующие по-настоящему недооценивают и не осознают до конца истинное действие данной намоленной воды. — И помолчав немного, добавил: — Да и сам обряд водного омовения новорождённых возник в христианстве не сразу, а гораздо позже, по мере становления и совершенствования христианской обрядности.

Истоки же Крещения уходят вглубь дохристианских культов. Такие водные обряды совершались и во многих религиях древнего мира, которые, в свою очередь, основывались на поверье их предков об «очистительной» силе воды. Но смысл практики Крещения, которая изначально давалась людям, лежит ещё глубже, за гранью той водной стихии, которую во внешнем видят люди.

— Интересно, интересно, и в чём же её смысл? — торопливо спросил Николай Андреевич, заинтригованный, как и мы, темой разговора.

— Смысл подлинной практики Крещения заключается в погружении человека в глубины своего сознания, вплоть до души. Само слово «крещение» по-гречески звучит как «ваптисис», что означает «погружение». Помните, я утром упоминал о практике погружения у йогов, называемой ими «Пранаяма». На современный взгляд, это кажется две совершенно различные практики, между которыми люди своими амбициями прочертили пропасть. На самом же деле и Крещение, и Пранаяма и ещё ряд других практик и обрядов, связанных с водой, — это всего лишь отдалённые отголоски настоящих знаний и древних практик, адаптированных уже самими людьми для широких масс. В основе изначальных знаний лежали практики, которые изменяли состояние сознания человека и выводили его на определённую частоту, благодаря которой человек рос духовно и приходил как зрелое создание к Богу. То есть, по сути, благодаря этим практикам он познавал настоящую реальность. Он знал, что он делает и куда идёт.

Когда-то давно практика «Погружения» давалась людям и предназначалась для тех, кто уже находился на определённом этапе духовного развития. С её помощью человек входил в изменённое состояние сознания и обретал возможность погружения в самые потаённые свои глубины, где он мог соединиться с Богом. Естественно, там не было места никакому Животному началу, ибо это было связано с сущностью Души. И эта практика действительно давала тайну знания, того самого знания, которое невозможно выразить словами, ибо оно приобреталось от частицы Бога — всезнающей Души.

— Да, много ценного мы подрастеряли во времени, — грустно заметил Николай Андреевич. — Зачастую вообще не понимаем, что мы делаем, зачем мы это делаем? Списываем всё на традиции, успокаивая себя тем, что так положено, так велось издревле, мол, мы всего лишь отдаём дань обычаям наших предков.

Сэнсэй усмехнулся и произнёс:

— Нет, ну если разобраться, то уж лучше так, чем вообще никак и полное забвение. Поскольку рано или поздно, но отыщутся люди, которые всё же докопаются до сути.

— Я как-то раньше не обращал внимания на такие моменты, — вновь проговорил Николай Андреевич. — Но сейчас ты рассказывал о Крещении, а мне вспомнился один разговор с моим давнишним пациентом. Он верующий, можно сказать до фанатизма, воспринимающий каждое слово Церкви буквально. Так вот, в одной из бесед он поведал мне идеологию обряда Крещения у христиан. Я сам крещёный, правда в детстве. Но такое первый раз в жизни услышал. Судя по ней, только принявший крещение и никто другой очищается от первородного греха, связанного с самим фактом рождения человека. Что только после крещения человек становится членом Церкви, приобщаясь к её благам, которыми является жизнь Вечная. Якобы до Крещения человек несёт на себе дьявольскую печать, то есть не отделён от сатанинского. А после прохождения этого таинства из сердца его изгоняется сатана и навсегда остаётся во внешнем по отношению к человеку. И что благодаря Крещению человек может освободиться от всех грехов и в дальнейшем воздерживаться от того, чтобы в них не впасть. Разве такое возможно?

— Конечно, нет. Крещение, безусловно, имеет силу. Но для простого человека — это всего лишь толчок к духовному пробуждению. Однако это не избавляет его от Животной сущности, коим в христианстве называют «сатану». Человек находится в теле Животного. Разум человека — это разум Животного. И это нельзя выкинуть во внешнее или полностью от этого избавиться. Полагать так, это равносильно рассуждать как человек, который едет в машине и пытается убедить себя, что он не едет в ней, а просто летит по воздуху.

Даже Бодхисатвы, рождаясь в теле человеческом, подвержены испытанию Животного и искушению всему человеческому. Взять, к примеру, Иисуса, Сына Божьего, рождённого в теле человеческом. Он также не избежал этой участи. Сорок дней он боролся с «сатаной», то есть, говоря проще, проходил личный Армагеддон. Он подчинил своей Духовной Сущности разум Животного, «посадив» своё Животное «на цепь». И то ж оно «погавкивало» да «поскуливало» всю жизнь, давая о себе знать. Потому что Иисус, хоть и был Великой Душой, но находился в материальном теле. И никуда от этого не денешься. Таков Закон. Такова природа человеческая.

И тут Костик с улыбкой изрёк:

— А я помню, как меня крестили в четвёртом классе. Поп там чего-то спрашивал у нас, а мы хором ему отвечали. А потом сказал повернуться нам на запад, дунуть и плюнуть со всех сил на сатану. Это я хорошо запомнил, потому что собрал все свои слюни и так постарался...

Мы засмеялись, а Сэнсэй проговорил:

— Это вы проходили один из обрядов Крещения — запрещение на нечистых духов и отречение от сатаны.

— Не, ну всё понимаю, — усмехнулся Костик, подражая рассуждениям Николая Андреевича. — Но зачем плевать-то было?

— Считается, что этим плевком христианин показывает, что не боится сатаны и его козней, так как Бог даёт ему необходимую защиту, — пояснил Сэнсэй. — В общем выражает таким образом крайнее презрение к сатане.

— Ну и культура, сплошное средневековье, — усмехнулся Костик.

— Культура тут ни при чём. Ведь люди не меняются. Какими они были, такими и остались.

— А зачем мы поворачивались на запад?

— Просто запад в православии всегда был связан с силами, противостоящими Богу. И когда человек поворачивается на запад в этом обряде, то церковники считают, что так крещаемый непосредственно отрекается от сатаны и заявляет об этом как бы ему в «лицо». А после этого поворачивается к алтарю на восток. Считается, что эта сторона света связывает человека с Господом.

— Ну, если учесть, что где-то там находится Шамбала, то они в чём-то правы, — заметил Володя, а потом, сделав паузу, пробасил: — И по поводу Запада, пожалуй, тоже.

— Помню, ещё молитвы поп читал на церковнославянском языке, — ударился Костик в воспоминания. — Правда половина слов была непонятна. Потом водой нас окроплял, мазал чем-то. А! Ещё пряди волос с нас состригал, а мы их в восковую лепёшку заворачивали и опускали в воду. И зачем такие сложности?

— Подрастёшь — поймёшь, — вставил Виктор.

Сэнсэй с грустью улыбнулся и промолвил:

— Вот видите, даже эти обряды для одних — это шоу, а для других — переосмысление жизни.

Костик после этих слов притих, а Николай Андреевич, воспользовавшись моментом, вновь обратился к Сэнсэю, припоминая беседу со своим пациентом.

— Так вот, в разговоре с тем человеком ещё прозвучало и такое, что только крещёный человек попадёт в рай, а некрещёный человек туда ни за что не попадёт. Что на некрещёного человека не действует благодать других таинств. За него якобы нельзя молиться, нельзя поминать ни при жизни, ни после смерти. Его даже нельзя отпевать. А после крещения уже якобы всё это можно творить. Получается, что некрещёный человек для Церкви вообще как бы не существует?

Сэнсэй внимательно выслушал Николая Андреевича, а потом мягко сказал:

— Ну как... для Церкви данной религии он, может, и не существует. Но для Бога все люди — дети Его! Человек с восьмого дня от рождения, как только душа поселяется в тело, становится Его «ребёнком», человечком с маленькой буквы. А сможет ли он стать Человеком с большой буквы и прийти к Богу как зрелое создание — это уже зависит от него самого, от его воли и выбора.

— Душа человека поселяется в теле на восьмой день рождения? — переспросил Руслан.

— Да.

— А до этого, кто тогда этот ребёнок?

— Просто живой организм, как любая другая зверушка, — ответил Сэнсэй. — И опять-таки и в этом вопросе сталкиваемся с тем, что знания об этом утеряны, остались лишь просто традиции с незапамятных времён. Вот, кстати говоря, на Руси до сих пор сохранились отголоски знаний о том, что душа приходит на восьмой день от рождения. Там зачастую имя ребёнку выбирали в зависимости от того, какой святой почитался на восьмой день жизни дитя. И раньше, к слову сказать, праздновались отнюдь не дни рождения, а именины — дни памяти святого, в честь которого назывался тот человек, дабы человек не возвеличивал свою гордыню, но помнил, для чего люди приходят на этот свет и чьё имя он носит... А вообще, традиция давать имя ребёнку на восьмой день рождения уходит ещё в ветхозаветные времена...

— Получается, что сегодня мы празднуем день рождения своего Животного начала?! — сделал для себя открытие Женька. — А я-то думаю, чаво люди в день своего рождения всё время так наедаются и упиваются, прямо как поросята, до отвала! Да ещё и подарков побольше да подороже хотять. Так вот где вскрывается вся наша поросячья суть!

Все рассмеялись.

— Не, надо прекращать это баловство, — продолжал рассуждать парень. — Всё, Стас, на следующий день рождения я прихожу к тебе на неделю позже, без всяких подарков, с одной лишь свечкой. Ибо душе твоей мои подарки только вредять, а Животное твоё кормють и кормють, пробуждая с каждым годом аппетит большой свиньи...

Стас не замедлил ему ответить ещё более рациональным предложением по поводу его дня рождения. На что друг тут же отшутился анекдотом. И вся компания покатилась со смеху с их клоунады. Позже, когда все успокоились, Николай Андреевич продолжил свои размышления вслух.

— Да, куда ни глянь, сплошные формальности, а не знания. Докатились, называется, до «прогресса»… Нет, я всё понимаю, психологически обряд Крещения, если он совершается над взрослым человеком, он помогает ему обрести уверенность в своих силах, как-то самоутвердиться, оградить себя хотя бы таким способом от собственных страхов, настраивает на добро, обязывает жить в соответствии с нравственными общечеловеческими критериями. Это всё понятно. Но зачем же столь категорично ставить вопрос между крещёными и некрещёными людьми? А если человек, к примеру, родился в семье, где родители принадлежат к разной вере? Они же этими своими ограничениями и категоричными рамками вталкивают человека во внутренний конфликт.

— Ну что ты хочешь? Религиозные деятели тоже люди... Как в народе говорят, нельзя попасть в рай одной религии, не попав в ад остальных.

— М-да-а, — протянул Николай Андреевич. — Это называется — кушать всем хочется.

— Точно, — пробасил Володя. — Каждый мечтает загнать чужих баранов в своё стадо.

Коллектив засмеялся. Сэнсэй же промолвил:

— Ну, а если без шуток, то, несмотря на всю религиозную мишуру, для простого человека все эти обряды освящения водой довольно важны, так как порождают в нём толчок к тому, чтобы он сделал первый шаг к Богу. Ведь все эти обряды своей внешностью, запутанностью, непонятностью вводят человека в своеобразное состояние транса. Причём в него входит как тот человек, который проводит обряд, так и те, кто в нём участвуют. И если мысли всех присутствующих действительно сосредоточены на молитвах к Богу, а не на обдумывании в это время каких-то своих материальных проблем, — то это порождает духовную силу, которую и получает каждый из участников в виде внутреннего всплеска своего агатодемона. Для простых людей это великолепно! Хоть так обратить их внимание на то, что в мире существует не только материальное бытиё, и что по большому счёту они являются на этот свет не ради того, чтобы стать пожизненным рабом Эго.

То есть, человек через обряд обретает надежду, которая служит толчком к вере. А уж основное таинство происходит через его веру. Понимаете в чём разница? Если духовному человеку достаточно силы веры и воли, чтобы изменить в себе состояние сознания и работать над духовными практиками, то простому человеку не хватает даже элементарной веры в свои силы, ему нужна зрелищность, массовость, чтобы на пять минут оторвать его от материального бытия и убедить, что есть более высшие ценности.

— А почему на пять минут? — спросил Руслан.

— Потому что после всех этих впечатлений и положительных всплесков придёт он домой, а там сплошные проблемы материального бытия. Вот его сознание и возвращается в привычное русло. Ведь тямы то не хватает силой воли изменить себя в лучшую, духовную сторону, вот и спихивает все свои внутренние проблемы на внешние.

— Получается, чистое знание людей не впечатляет?! — сделал своё неожиданное заключение Николай Андреевич.

— Совершенно верно, как это парадоксально ни звучит, — согласился с ним Сэнсэй. — Чистое знание людей не впечатляет. Из-за его простоты им сложно его понять. Тут же нет визуальных шоу, ярких впечатлений, эмоционально-стрессовых переживаний. А чего в первую очередь люди хотят? Хлеба и зрелищ, ибо это соответствует оценке большинством понимания сути жизни.

Люди сами себе усложняют жизнь. И это касается не только простых людей, живущих своими мирскими заботами. Есть некоторые индивиды, которые, пытаясь следовать духовному, делают первые шажки, обретая на своём пути первичные знания. Но вместо того чтобы заняться серьёзной работой над собой, практиковать эти знания, усваивая суть, и идти дальше, они тратят годы, рассматривая их внешнюю форму и придавая значимость лишь тому, что они ими обладают.

— Как это? — не понял Юра.

— Ну, это равносильно тому, как, например, человек, имея шоколадку, вместо того чтобы её просто съесть, сначала едет в Америку, пять лет учится там разворачивать внешнюю обёртку. Потом едет в Японию и учится ещё пять лет разворачивать фольгу. Затем едет на Север к чукчам и учится правильно откусывать шоколадку. Потом ещё по пять лет обучается во Франции и Англии, чтобы оценить вкус шоколада во рту. И, наконец, приезжает домой, берёт свою шоколадку и за пару минут съедает и понимает, что это не совсем то, чего он ожидал и к чему так долго и с такой помпезностью готовился. Как это так — съел её за пару минут и всё? Неужели он потратил годы жизни, чтобы в результате прийти к такому простому? Такая реакция естественна, ведь он, по сути, топтался на месте. А чтобы усвоить знания, далеко ездить не надо. Нужно всего лишь заглянуть внутрь себя и понять, кто ты и чего на самом деле хочешь в этой жизни.

Сэнсэй замолчал, подгребая палочкой к костру вывалившийся уголёк. Вновь возникла недолгая пауза.

— Да, вот ещё что хотел у тебя спросить, — спохватился Николай Андреевич. — По поводу Святого Духа. Как я понял по рассказам моего пациента, в обряде Крещения в основном всё строится на сошествии на душу человека Святого Духа. Там, к примеру, при освящении воды священник просит, чтобы вода в купели освятилась силой, действием и наитием Святого Духа. При помазывании елеем, крещении Он также упоминается. А при миропомазании частей тела священник, совершая эти действия, всё время произносит: «Печать дара Духа Святого». Причём каждая часть тела что-то символизирует. К примеру, лицо, чтобы освятить мысли, ноги — для того, чтобы человек шёл по пути Христа, руки — чтобы человек совершал богоугодные дела. Это что, тоже традиция или же в этом есть какой-то смысл?

— Частично ты сам ответил на данный вопрос. Символизм здесь, конечно, присутствует, но и таинство самого Духа Святого тоже в этом есть. Ибо кто с верой обращается, тому и воздаётся. А вообще, прийти к познанию Бога человек может только через Святого Духа. Ибо он есть первый помощник и посредник между Богом и человеком. Он множественен в своём проявлении, но Сущность Его одна. Человеку очень тяжело осознать, что есть на самом деле Святой Дух. Но ни в одной религии, ни одно таинство, которое пробуждает в человеке Любовь и Веру к Богу, не обходится без наития Святого Духа. Ибо Он есть для людей сила Божья, Слух Его и Голос Его. — Сделав паузу, Сэнсэй вновь возвратился к разговору об Агапите. — Мы, кстати, немного отклонились от рассказа об учениках Агапита. Так вот, Дамиан лечил людей молитвой, помазывая больных елеем. А, к примеру, другой ученик Агапита — Алипий вместо елея использовал краски. Он был иконописец. Ещё будучи юношей, Алипий помогал грекам расписывать Успенский собор в Печерском монастыре. А потом и сам стал писать иконы. Агапит же научил его, как с помощью молитвы и красок можно лечить кожные заболевания у людей, к примеру те же язвы, гнойные раны.

— А как их можно лечить с помощью красок? — изумился Костик.

— Ну как? Краска же имеет жидкую основу. Это те же масла, которые смешивают с красителями. Плюс ещё сами красители обладают дополнительными лечебными свойствами, что, естественно, усиливает общий оздоровительный эффект. Ведь раньше использовались натуральные красители, не то что нынешняя химия. Некоторые красители имеют хорошие антибактериальные свойства, к примеру тот же краситель синего цвета индикан, получаемый из растения индигоноски. Кроме того, в те времена зачастую использовались красные и жёлтые краски, которые, благодаря своим компонентам растительного и животного происхождения, обладали антисептическим, противовоспалительным, ранозаживляющим действием.

— Получается, что Алипий сочетал профессию художника с профессией врача? — подытожил Николай Андреевич.

— Совершенно верно, дабы приносить людям максимальную пользу, — подтвердил Сэнсэй. — Кстати, Агапит поведал Алипию и немало секретов по поводу его первой «профессии». Он рассказывал ему о сочетании цветовых гамм красок, их влиянии на психику человека, поведал и о системе изображения пространственных и временных соотношений...

— Не понял, — изумился Николай Андреевич. — Это что, в одиннадцатом веке Агапит поведал Алипию тонкости психологии цветовосприятия и системы изображения пространственных и временных соотношений?

— Я думаю, Алипий тоже бы удивился, если бы узнал, что эти простые истины станут наукой только через тысячу лет, — усмехнулся Сэнсэй. — Но всё это цветовосприятие по большому счёту не суть важно. Главное, чему Агапит уделял особое внимание, так это как сотворить невидимый эффект от изображения. Ибо Агапит утверждал, что икона не должна идеализировать образ, дабы не создавать из данного образа идола для слепого людского поклонения. Но она должна была быть одухотворённой. Главное не как и на чём писался образ, на куске дерева или росписи на стене, но в каком духовном состоянии пребывал человек, написавший её. Ибо, пребывая в особом состоянии сознания, когда человек предельно абстрагируется от своего Животного начала и максимально проявляет своё Духовное, в икону закладывается особая сила. Она способна ввести созерцателя данной иконы в особое состояние сознания, возбудить ощущения реальности присутствия божественного и породить в человеке духовный всплеск или, как говорят сегодня, осуществить «подзарядку». И чем чище помыслы и стремления художника к Богу, тем мощнее будет ощущаться данный эффект, который, благодаря своему положительному заряду, способен духовно преображать человека, я уже не говорю о том, что нормализовать его физическое здоровье. Ибо физическое здоровье в первую очередь зависит от духовного. Причём такой всплеск силы, порождённый Верой художника, будет стабильно сохраняться на протяжении тысячелетий.

— Тысячелетий? А почему так происходит? — поинтересовалась Татьяна.

— Потому что для настоящей духовной силы в действительности не существует ни времени, ни пространства.

— А это распространяется только на иконы? — полюбопытствовал Костик.

— Это распространяется на любое художественное произведение. Ведь дело не в деревянной доске, покрытой красками, как говорил Агапит, не в холсте, не в скульптуре и не в книге, а в той внутренней силе, которая закладывалась в данное произведение.

— Да, удивительный эффект, — проговорил Николай Андреевич. — Когда-то я имел счастье побывать в Эрмитаже в Ленинграде. Там, конечно, представлена богатейшая коллекция памятников древневосточной, древнеегипетской, азиатской, античной культуры и много другого интересного. А также русской культуры с VIII по XIX века. Какие там картины!

Сэнсэй кивнул соглашаясь.

— Если ты там заметил, возле одних картин люди могут стоять часами и любоваться, хотя по факту сама картина может из себя ничего не представлять. А возле других картин, которые может быть в деталях прорисованы намного лучше, люди практически не задерживаются. Потому что картина так же обладает памятью, и художник, создавая её, как бы закладывает в свою работу свои чувства, эмоции, мысли. Человек же, смотрящий на картину, интуитивно это чувствует.

— А фото человека обладает таким эффектом? — поинтересовался Стас.

— Безусловно. Даже более того, фотография сохраняет постоянную связь с объектом, то есть человеком. И по ней легко можно узнать, жив ли объект, где находится в данный момент, а также его эмоциональное состояние. Через фотокарточки имеется возможность непосредственного влияния на его психоэмоциональную сферу, физическое здоровье и так далее. Даже при множественном тиражировании фотографии эта связь с живым объектом практически не утрачивается. В отношении же картины всё по-другому. Даже при перефотографировании заложенная в ней информация сохраняется в изначальном варианте. Изменить и повлиять на неё практически невозможно, поскольку данная информация в ней постоянна.

— Я так понял, люди как бы заряжают картины именно своей верой, — отметил Николай Андреевич.

— Совершенно верно. Внутренняя вера очень много значит. Вот, к примеру, возвращаясь к нашей беседе, взять самого Агапита. Он действительно творил чудеса в лечении. И это во многом было связано с внутренней верой людей, которые к нему приходили, их положительным стремлением. Тех, кто веровал, он быстро ставил на ноги, как бы ни было тяжело их заболевание. А тех, кто приходил к нему озлобленным, без веры в душе, а таких, к счастью, было очень мало, он просто не брался лечить, несмотря на то, что их недуг был легко излечим. Ведь вера — это не пустое слово. Даже сам Иисус, пришедши в отечество Своё «...не совершил там многих чудес по неверию их...»

— Внушение? — вопросительно проговорил Николай Андреевич, размышляя вслух. И, пожав плечами, добавил: — Но одним внушением серьёзных заболеваний не излечить, это же факт.

— Внушение тут ни при чём, — возразил Сэнсэй. — Агапит, Иисус не брались лечить таких людей не потому, что не могли справиться с их болезнью. Всё дело в феномене веры. Если человек открыт для света, он воспринимает свет. А если человек закрыт, то есть в нём нет веры, — это равносильно, что он залез в погреб, закрыл плотно крышку и в полной темноте ожидает, что его кто-то в том погребе вылечит с помощью дневного света. Такие ожидания естественно будут тщетны. Ведь человеческий мозг работает как компьютер. А вера — это определённая программа. Если она установлена в компьютере, то с ней можно активно работать и получать соответствующий этой работе результат. Если же в человеке нет веры — это равнозначно отсутствию в компьютере соответствующей программы. Естественно, что вы не сможете уже полноценно работать, пока не установите на свой компьютер нужную программу.

В чём феномен успешного врачевания Агапита? Ведь он излечивал не только травами или с помощью своих рук, как сейчас это называют хиропрактикой, или с помощью слова. Зачастую он просто давал больному что-нибудь съестное от своей трапезы или выпить воды. Но вся эта пища непременно была заговорена его молитвами. Человеку после этого становилось гораздо легче и он действительно потом выздоравливал. Почему? Потому что Агапит лечил с истинной верой. А это — великая, реальная сила! Истинная вера — это отнюдь не фанатизм, доходящий до абсурда, это не «биение себя в грудь» в спорах и демагогиях. Истинная вера — это степень чистоты твоей личной духовной силы. А личная духовная сила у Агапита была огромная. И своим благословением пищи или воды для больного, которое выглядело как заговор молитвой, Агапит на самом деле вкладывал в жидкость определённую программу с помощью своей личной духовной силы. Затем эта жидкость поступала в организм больного, где взаимодействовала с его жидкостью, то есть, по сути, происходила установка новой программы, которая запускалась при помощи веры самого человека.

 Кстати говоря, Агапит всегда творил молитву и перед своей едой, благословляя пищу. И других этому учил. Питался в основном растительной пищей. Даже заговоренная им горькая травинка превращалась в его руках в сладкое лекарство для больного.

— В общем-то, если это рассматривать в переносном смысле, — с лёгким оттенком скептицизма промолвил Костик, — то да, в качестве лекарства будешь глотать всё, даже горькое и противное, лишь бы выздороветь.

— Почему в переносном смысле? — с искренним недоумением проговорил Сэнсэй. — В прямом.

Костик недоверчиво покосился на Сэнсэя. Потом принял глубокомысленную позу, пытаясь уразуметь сказанное Сэнсэем. Во время такого «великоцезарского» размышления, как он любил про себя говорить, взгляд парня упал на сухие ветки, которые мы насобирали ещё днём для костра. Они лежали как раз возле него. И среди прочих прицепившихся к ним травинок там находилась и веточка полыни. Увидев её, парень несколько оживился, очевидно, от пришедшего на ум «доказательства от противного».

— Как понять в прямом смысле? — с сомнением высказался он. — А если это, к примеру, полынь? — И он кивнул на веточку. — Она же горькая, как не знаю что! Это же по жизни сорняк дурно пахнущий! Как она может быть сладким угощением?

Сэнсэй глянул на Костика, весело щурясь, и сказал:

— Дай её сюда.

Костик брезгливо взял веточку двумя пальцами и передал Сэнсэю, с тщательностью отряхнув после этого руки. На что Женька, заметив его осторожные жесты, не преминул схохмить, пожёвывая сушку.

— Э-э-э, брат, это ещё вопрос, кто тут по жизни сорняк дурно пахнущий!

Все засмеялись. А Сэнсэй, бережно взяв растение, слегка отряхнул его. Затем положил на ладонь и ласково погладил как живое существо.

— Какой же это сорняк? Это лекарственное растение. В нём же и эфирные масла, и алкалоиды. Это же ценный набор веществ для медицины. А насчёт её вкуса...

Сэнсэй загадочно улыбнулся. Потом вновь стал водить руками по веточке полыни и что-то очень тихо шептать. Среди нашей компании вмиг водрузилась полная тишина. Даже Женька «притормозил» своими челюстями, которые до этого сладко похрустывали сушкой. Я же хоть и сидела недалеко от Сэнсэя, но как ни пыталась вслушаться, всё равно толком ничего не разобрала из его шептания. Затем Сэнсэй умолк и, глянув на Костика, протянул ему веточку полыни.

— На, попробуй.

Костик сначала инстинктивно протянул руку, но потом, видимо подумав, что это розыгрыш, резко её отдёрнул, со смехом объявив:

— Да что я, больной что ли, полынь пробовать!

Николай Андреевич с заинтересованностью встал со своего места и, обходя сидящих ребят, направился к Сэнсэю. Проходя мимо Костика, он похлопал парня по плечу и мимолётом заметил под общий хохот ребят:

— Все больные, Константин. Здоровых людей не бывает. Есть недообследованные... — Доктор потянулся к веточке. — Можно?

— Да на здоровьице, — с улыбкой промолвил Сэнсэй.

Николай Андреевич, взяв полынь из рук Сэнсэя, сначала понюхал её, а потом, отщипнув кончик верхушки, осторожно попробовал на вкус. Мы же с нескрываемым любопытством смотрели на его реакцию. Но лицо нашего психотерапевта оставалось как всегда непроницаемым.

— Не понял, — только лишь проговорил он и снова попробовал, отщипнув от растения уже больше.

Его загадочное «не понял» ещё более заинтриговало нас, и самые нетерпеливые, в том числе и я, даже соскочили со своих мест, столпившись около Николая Андреевича.

— Ну-ка, ну-ка, — деловито потянул Женя руку к растению, спешно дожёвывая очередную сушку. — Попробуем... Хм, надо же, сладкая, как патока.

После его «рекламы» мы стали спешно отрывать от полыни маленькие веточки и пробовать их. Мне тоже досталась небольшая часть этого растения. Вкус действительно был какой-то необыкновенный, скорее терпко-сладкий. Костик же всё ещё не решался отведать «угощение» Сэнсэя, хотя, судя по глазам, ему явно этого хотелось, но, как говорится, гордость не позволяла. Глядя на наш ажиотаж, он со свойственным ему сарказмом заявил:

— Ну вы, блин, полынные маньяки какие-то. Может вам ещё бледных поганок пойти насобирать?

— Поганки здесь не растут, — комично произнёс Андрей, подавая ему последнюю «порцию». — На, попробуй. Серьёзно сладкая.

Костик сначала демонстративно отворотил нос. Но когда Андрей заявил «ну как хочешь», намереваясь съесть последнюю часть стебелька, Костик быстро переменил своё решение.

— Э-э-э, дай сюда, обжора!

Он со смехом отобрал у Андрея остатки растения. Потом, сгорбившись, стал их дотошно рассматривать, принюхиваться и, наконец, решился всё же попробовать.

— Ну как? — весело спросил Сэнсэй, глядя на его растерянный вид.

Костик глуповато улыбнулся и развёл руками:

— Что я могу сказать? Как говорил Гёте в моём исполнении: «Чего не понимаю, тем не владею».

— Сэнсэй, правда, а как это так у тебя получилось? — заинтересованно спросил Виктор.

— Элементарно. Имей веру — и у тебя получится. Ничего сложного нет. Вера и чистота мысли — вот основная причина. А воздействие на жидкую структуру растения — это уже, можно сказать, дело техники.

— А почему именно на жидкую? — ухватился за слово Николай Андреевич. — Я уже за сегодняшний вечер это не в первый раз от тебя слышу.

— Потому что любая водная среда имеет в своей молекулярной структуре своеобразные ячейки, нечто вроде мини-компьютеров. Их микроразмеры вмещают глобальную память. И в них заложена практически вся информация о материи. Если на водную структуру воздействовать, начиная от простого механического, химического, электромагнитного воздействия и заканчивая... — Сэнсэй замолчал, подбирая слова, а потом произнёс: — ну, скажем понятнее, заканчивая энергией мысли, то можно перестроить молекулу воды в необходимое сочетание. Ибо вода сохраняет память обо всех веществах, которые когда-либо пребывали в ней либо она пребывала в них или соприкасалась своими энергетическими состояниями.., к примеру, даже такими простыми, как электромагнитные колебания. А если учесть, что вода — это самое распространённое вещество в природе, что она контактирует со всем в этом материальном мире в той или иной форме, сохраняя приобретённую информацию в каждой своей молекуле, если учесть её взаимодействие между собой, то можете представить, каким багажом памяти она обладает.

— То есть получается, что даже эту полынь можно сотворить не только сладкой, но и превратить во что-нибудь эдакое-такое? — высказался Руслан.

— Можно, если знать молекулярную структуру и энергетическое наполнение «эдакого-такого», — с улыбкой ответил Сэнсэй.

— Что, даже в букашку?! — удивился Руслан.

— А почему бы и нет? Без воды ничего живое на Земле не шевелится. На нашей планете вода входит в состав всех живых организмов в содержании от 45% до 98%, в том числе и организма человека, где её до 80% от общей массы. Вода — это распространённый компонент природы. Даже в огне присутствуют элементы воды в виде водорода и кислорода, за счёт которого происходит горение. Даже в камне есть жидкость.

— В камне? — удивился Славик.

— В камне. Все камни под большим давлением выделяют жидкость, хоть и в малых количествах. И как бы это парадоксально ни звучало для вас сегодня, но даже в центре Земли, внутри раскалённого ядра находится ядро огромной плотности и массы и в нём есть тоже жидкость.

Земля — это в действительности живое существо, которое тоже состоит в основном из жидкости, имеется в виду не только поверхностный слой, где 70% — это океаны, а 30% — это всё различная модификация материи с включением воды, но и внутренняя жидкость. И мы, люди, тоже похожи на неё.

— А у Земли тоже есть разум? — всё никак не мог выяснить для себя этот вопрос Костик.

— Безусловно, и человек с ним связан, так как этот разум находится в памяти жидкой структуры и в нём накапливается информация обо всём, в том числе о каждом из нас. Так как, я уже говорил, большая часть нашего тела состоит из жидкости, то все данные о нас, начиная от мыслей, эмоций, заканчивая здоровьем и матрицей ДНК, закладываются в эту память.

— А долго она хранится?

— Долго.

— Так это получается, что можно узнать о ком угодно, когда-либо жившего на этой планете, там Наполеоне, Чингисхане... — размечтался Костик.

— Хм, нашёл о ком узнавать, — подколол его Андрей. — Есть же более интересные личности.

— Да это я так, к слову, — поспешил оправдаться Костик и посмотрел на Сэнсэя.

— Это гораздо серьёзнее, чем тебе кажется, — ответил тот. — И обладают такими возможностями единицы из всего человечества.

— А есть более высший разум, чем разум Земли? — не унимался Костик.

— Конечно. Существуют более высшие информационные структуры, вплоть до глобальной. Но все они подконтрольны только Одному, Тому, кого мы называем Богом.

— А кто те единицы, которые могут считывать информацию с воды? — с хитрецой в голосе спросил Женя.

— Ну, к примеру, истинно святые люди. Как они творили «чудеса»? Чистотой своей веры. Для людей это кажется невероятным. А для них это было вполне доступным. Чистота мысли и вера — вот что было главным. Ибо в самих чудесах на самом деле никакого чуда нет. Это всего лишь элементарные знания, в том числе науки о воде, о которой, к счастью, эта человеческая цивилизация ещё не ведает и сотой доли.

— А почему к счастью? — в претензионном тоне изрёк Костик.

— Потому что люди, обладая данными знаниями, даже арбуз бы превратили в ядерную бомбу. Ты себе просто не представляешь, какая сила заключена в воде. Человек, обладающий знаниями о ней, способен всего лишь с помощью одной капли разрушить весь мир.

— Как это разрушить? — не понял Женька. — Это что, каплей воды законтачить провода от ядерной кнопки?

— Да ядерная энергия по сравнению с действительной силой мысли человека — это сущая ерунда.

Женька взял свою кружку с остатками чая, глянул на Сэнсэя и амбициозно заявил, сияя своей голливудской улыбкой:

— Нет, ну всё понимаю, но чтобы каплей воды?!

Парень выжидающе посмотрел на Сэнсэя, явно провоцируя его на демонстрацию. На что Сэнсэй ответил:

— Ладно, Хохмас Неверующий. Пойди, принеси мне кружку моря.

Женька сначала насторожился, а потом с комичным выражением лица проговорил:

— Кружку моря? Это в смысле воды морской?

— Её самой, — усмехнулся Сэнсэй.

Женька лениво глянул в сторону моря.

— Не, мне не жалко снега среди зимы... Ентого добра в округе, конечно, хоть отбавляй... Но енто подвиг какома надо совершить, чтобы встать, пройтись да ещё в мокроту ту лезть, ноги без надобности мочить. — И заглянув в свою кружку, предложил: — Может чаем обойдёмся?

— Давай, давай, — с усмешкой подгонял его Сэнсэй. — Такие прогулки для твоих мозгов полезны.

Женька нехотя поднялся, кряхтя как старый дед, и направился к морю. Николай Андреевич, глядя парню вслед, изрёк:

— Не робей, Женя. Такая погодка, грех не прогуляться.

Вечер действительно был великолепный. На море стоял штиль. Небо было усыпано звёздами. Светила яркая луна. Тишина и спокойствие, просто благодать.

Женька, зачерпнув воды, неспешно пошёл вразвалочку назад, стараясь не расплескать полную кружку морской воды. Но, видимо ощутив на себе наши пристальные взгляды, он взбодрился и, уже подходя к Сэнсэю, протянул ему воду с поклоном как заправский официант.

— Пожалуйте ваш заказ. Это вам подарок от фирмы «Нептун». У нас каждая сотая кружка с бактериями, палочками, микробами и экскрементами из ближайшего города — абсолютно бесплатно! То есть даром!!!

— Благодарствую, — в таком же шуточном тоне ответил Сэнсэй.

Пока ребята смеялись, развивая эту потешную тему, Сэнсэй поставил перед собой кружку, накрыл её руками и сосредоточился. Но на эти его действия мало кто обратил внимание, поскольку Женя уже полностью переключился на образ комичного официанта и стал рассказывать компании какой-то смешной анекдот, после которого все дружно взорвались хохотом. Я засмеялась вместе со всеми, но внезапно почувствовала себя неважно. Сначала стало как-то непривычно дискомфортно в организме. И это состояние начало волнообразно нарастать. Я даже не могла понять, что это было. Затошнило, голова закружилась. В теле почувствовалась слабость, кости стало ломить. Первое, что пришло в голову, — мысль, что я отравилась каким-то продуктом. Мало ли, солнце, жара. Но смущала необычность этих симптомов. Точно я не только отравилась, а ещё в этом состоянии до тошноты накаталась на головокружительных качелях. И самое главное, из глубины сознания начал подниматься какой-то неестественный страх. Вмиг охватила паника, от которой хотелось бежать куда глаза глядят, хотя видимые причины для такой боязни явно отсутствовали, по крайней мере визуально.

Не прошло и минуты, как Сэнсэй протянул кружку Женьке, который продолжал веселить народ своими анекдотами.

— На, пойди, выплесни обратно в море.

Женька посмотрел на воду и спросил, явно рассчитывая увидеть там нечто больше:

— Всё, что ли?! Ну вот так всегда! Самое интересное прошло мимо моей прямой извилины.

Руслан, сидевший невдалеке, с любопытством вытянул шею, пытаясь заглянуть в его кружку. Женька тут же отреагировал:

— Чего ты очи пялишь, чадо? В ней водоросли не растут и бактерии кверху пузом не плавают. — И, натянув ему кепку на глаза, под смех ребят добавил: — Так что можешь тушить свет, фильмы не будет.

Бурный смех сопровождал весь Женькин поход к морю и благополучное его возвращение с пустой кружкой. А мне, честно говоря, уже было не до шуток. Страх нарастал. Все внутренности выворачивало наизнанку. Я уже держалась из последних сил, боясь лишний раз пошевелиться. Казалось, ещё мгновение и я вообще отключусь. Но тут подул свежий ветер с моря, который совсем на немножко, но всё же облегчил моё состояние. Я уж обрадовалась, подставив лицо ветру, по наивности полагая, что раз мне немного полегчало, то вскоре с организмом всё обойдётся и наладится. Но не тут-то было.

Ветер стал усиливаться. Море зашумело. В свете лунной дорожки я с ужасом увидела, что нарождающиеся волны не просто гнало ветром, а с каждым разом они увеличивались и становились больше. Ребята притихли и начали озираться по сторонам.

Резкий порыв ветра сильно затрепыхал наши палатки. Лёгкие пакеты вмиг взлетели вверх и стали кружиться по побережью в дикой пляске. С каждой секундой ветер становился всё сильнее и сильнее. Палатки уже не просто трепыхало, а казалось, точно кто-то пытался в своём неистовстве вырвать их единым махом со всеми железными кольями. Новый натиск внезапно налетевшего урагана разметал костёр во все стороны. Моментально вспыхнули салфетки. Горящие комочки швырнуло к машинам. Большой же огонь, как разъярённый зверь, кинулся на сухой камыш, с жадностью поглощая его стебли.

Мы в ужасе повскакивали со своих мест. Старшие ребята с Николаем Андреевичем ринулись тушить разлетевшиеся горящие салфетки. Володя со Стасом и Андреем принялись гасить «двойной костёр». Мы же с Татьяной с перепугу похватали чьи-то вещи, подстилки, полотенца, в общем всё, что под руку попадалось возле костра, и стали носиться с этим барахлом взад-вперёд, не зная, что с ним делать. Из-за страха и паники всё моё недомогание провалилось куда-то на задний план. И я впервые в жизни почувствовала, что такое настоящий животный страх перед разбушевавшейся стихией.

Ветер стал настолько сильным, что вокруг только и слышалось его наводящее ужас завывание да нарастающий шум прибрежных волн. Творилось что-то невообразимое. Вода то стремительно откатывалась далеко от берега, то с неимоверным грохотом снова обрушивалась на него, всё больше и больше подминая под себя новые участки суши. В холодном лунном свете казалось, что море точно вскипало. Своей бушующей пастью оно готово было проглотить любого, кто окажется на его пути. Гигантские водные «языки» с жутким шипеньем неумолимо приближались к месту наших недавних «посиделок».

Николай Андреевич, оправдывая своё прозвище «Здравый смысл», побежал к машине и попытался завести мотор, крича нам на ходу:

— Бросайте всё! Сейчас затопит! Потом не выберемся!

Все в панике начали метаться. На меня же вообще напал «столбняк». Ноги в страхе подкосились, став как ватные. И тут, в этой беспорядочной суете, я увидела Сэнсэя. Моя особа полагала, что он тушит пожар или находится где-то возле машины. А он, оказывается, всё это время преспокойненько сидел на своём прежнем месте, даже не переменив позы, и наблюдал за нашей вознёй так, словно смотрел остросюжетный фильм в кинотеатре. Сказать, что я была этим шокирована, значит ничего не сказать.

Тут к Сэнсэю подбежал Женька. Пытаясь перекричать шум ураганного ветра и не на шутку разыгравшегося прибоя, он заорал:

— Сэнсэй! Палатки сейчас унесёт! Что делать? Надо сматываться отсюда! Вода прибывает...

На что Сэнсэй, к моему немалому удивлению и, судя по Женькиному лицу, не только моему, крикнул в ответ:

— Принеси кружку моря!

— Чего?! — не понял парень, думая, что ему послышалось.

— Я говорю, принеси кружку моря! — вновь крикнул ему Сэнсэй.

Женька, опешив, глянул на него, не веря своим ушам.

— Кружку моря??? Да меня сейчас вообще унесёт, вместе с этой кружкой... Да и тебя самого сейчас смоет! Ты посмотри, какие позади волны...

Волны действительно были уже достаточно большими и с каждым разом всё ближе и ближе подкатывались к тому месту, где сидел Сэнсэй. Ударяясь о берег, они с шумом швыряли свои брызги. Подхватываемые порывами ветра, эти крупные холодные капли, словно град, жёстко хлестали нас по лицу и одежде. Сэнсэй, однако же, будучи весь мокрый, даже не пошевелился, чтобы обернуться и глянуть на действительно внушающие ужас чёрные волны. В ответ на Женькину тираду он лишь улыбнулся, точно мастер, довольный своей работой. Парень же, поняв, что своей жалостью его не возьмёшь и всякие угрозы и доводы здесь бессильны, лишь в сердцах произнёс:

— Ну, мама мия!

И, видимо отчаянно сопротивляясь своей кричащей логике, стал в спешке искать кружку среди творящегося хаоса. Все остальные продолжали метаться в панике. Кто пытался спасать палатки, кто бегал с какими-то вещами, кто возился возле машин, закидывая что-то в багажник. Женька начал спрашивать у суетящихся, не видели ли они кружку. Но те, казалось, не могли понять, что он от них хочет. Когда же парень осведомился у Стаса о кружке, тот вообще вместо ответа хорошенько встряхнул его, крича чуть ли не в самое ухо:

— Жека! У тебя что, крыша поехала?! Какая кружка?! Нас сейчас смоет! — И не выпуская Женьку из рук, обернулся в сторону Николая Андреевича. — Доктор, может его вырубить и в багажник? Ему, кажется, крышу сносит!

— Да кончайте ерундой заниматься! — прогромыхал в ответ «Здравый смысл». — Косу затопляет! Быстро все в машину, пока ещё проехать можно...

Женька же, вырвавшись из цепких рук друга, в свою очередь завопил на Стаса:

— Сам ты...! У меня крыша на месте. Это у Сэнсэя её сорвало!

Слово «Сэнсэй» подействовало на Стаса как холодный душ. И вместо того чтобы бежать к машине, как призывал Николай Андреевич, Стас встал как вкопанный, в несказанном удивлении уставившись на Сэнсэя. И тут я случайно заметила, что эту несчастную кружку я держала в руках среди прочих вещей. Меня точно током прошибло.

— У меня кружка, у меня! — заорала я во всё горло и, бросив остальной «хлам», побежала с ней к Женьке.

Парень, приняв кружку как эстафетную палочку, бросился к морю, которое уже находилось недалеко от Сэнсэя. Но море явно не хотело отдавать ему свою воду. Окатив потоком холодных брызг одной волны, другой оно сбило непрошеного гостя с ног. Однако после своего падения Женька, шустро поднявшись, всё же изловчился зачерпнуть воды в убегающей волне, правда вместе с песком и остальной штормовой мутью. Но как только Женька зачерпнул воду и побежал наутёк от нового вала, я с ужасом увидела, как вдали на лунной дорожке показалась огромная волна, которая неумолимо приближалась в нашу сторону. Я хотела крикнуть всем об этой опасности. Но в горле вмиг пересохло. И вместо крика у меня получились какие-то хриплые, нечленораздельные звуки и беспомощные жесты рукой в сторону моря. Женька к этому времени, уже подбежав к Сэнсэю, протянул ему кружку, весь дрожа как осиновый лист то ли от холодного душа, то ли от страха. Пребывая в сильном смятении, я вновь глянула на большую волну. Она упорно надвигалась своей страшной разрушительной силой, как изголодавшийся хищник, желая разом поглотить всю свою береговую добычу. Очевидно её пугающую черноту заметили и ребята, потому что они стали что-то неистово кричать Сэнсэю. Этот душераздирающий крик перемешался в моих ушах с диким рёвом прибоя. Страшно было подумать, что сейчас могло случиться.

Сэнсэй же спокойно взял кружку у Жени и, не обращая ни на кого внимания, возложил на неё свои руки, сосредоточившись буквально несколько секунд. Эти секунды растянулись для меня в вечность. Волна стремительно приближалась, а Сэнсэй не шевелился. Остальные продолжали что-то кричать у машин. В этот момент я почувствовала, что моё недомогание стало подозрительно быстро исчезать. Тем временем Николай Андреевич, Виктор и Володя, видимо поняв, что их не слышат, побежали к Сэнсэю. Но тут Сэнсэй открыл глаза и так же спокойно отдал кружку Женьке, сказав:

— Вылей в море.

Когда Женя взял кружку, ему не пришлось бежать к морю, ибо оно уже само подступило к его ногам. Он просто безразлично выплеснул содержимое кружки в убегающую волну, заворожено глядя на надвигающийся большой вал.

— Сэнсэй, надо бежать, — подскочил и Стас, также не сводивший взгляд с тёмной массы многотонной воды.

Вместо Сэнсэя прозвучал обречённый голос Жени:

— Теперь поздно, всё равно догонит.

Подбежавшие, услышав от парня эти слова, тоже остановились, понимая всю бессмысленность своих действий. И только сейчас Сэнсэй повернул голову в сторону моря. Но в отличие от других, он, казалось, не просто смотрел, а любовался грозной стихией.

И тут я почувствовала, что всё во мне как-то стало на свои места. Прошла тошнота, головокружение. Организм вновь пришёл в норму. Исчез даже страх. В сознании возникла необыкновенная ясность. И я ощутила себя настолько хорошо, настолько воодушевлённо, словно это были самые лучшие мгновения в моей жизни, хотя реальная картина скорее говорила о другом. Даже эта огромная волна, вместо ужаса и паники, стала вызывать во мне чувство подлинного восхищения такой неподражаемой картиной могущества природы.

Внезапно ветер начал быстро утихать. Волны становились всё меньше и меньше, словно какой-то гигантский утюг прошёлся по чёрной простыне моря на лунной дорожке, разглаживая складки. Большая волна, не докатившись до берега буквально несколько сот метров, нарушая все законы физики, начала стремительно уменьшаться в размерах. И лишь эхом лёгкого всплеска дошли её воды до края берега. Вода нехотя покидала отвоёванную сушу, возвращаясь к своим обычным границам. Ветер утих, и на море вновь возобновился ставший уже непривычным слуху полный штиль.

Я перевела взгляд на Сэнсэя. И меня осенило. Я поняла, что же послужило истинной причиной этого внезапного шторма. Это была отнюдь не природная аномалия, как полагал мой разум, пребывая в панике. Это, несомненно, свершила мысль человеческая! И хоть мой разум где-то на втором плане продолжал сопротивляться такой догадке, но что-то глубинное, внутреннее, знавшее о мире гораздо больше, чем может выразить мой материальный мозг, именно оно давало возможность понять истинную причину происходящего. Я была просто поражена, насколько же могущественна в действительности воля Человека, обладающего знаниями, перед которым становятся покорными даже силы стихий! Насколько огромные возможности и способности заложил Бог в каждого из нас. Но разве мы можем во всей своей полноте оценить Его дар, избрав для себя жизнь червя в темноте собственного эгоцентризма? Разве мы способны понять Его истинную Любовь к нам, если, кроме себя, мы больше никого вокруг не замечаем? Одна показуха, один обман и в этом жизнь проходит. Червь он и есть червь. Был и нет его, даже стихии не нужны, жизнь и так раздавит под своим каблуком.

Природа успокоилась. Однако никто из нас не шевельнулся с места, видимо сильно потрясённые пережитым явлением. Луна освещала своим жутким, холодным светом тот творящийся на побережье хаос, что оставила после себя стихия. И в этой казавшейся нам совершенно нереальной тишине неожиданно раздался голос Сэнсэя.

— Неплохо бы костёрчик развести, согреться...

Такие простые житейские слова выбили нас из состояния ступора. Все с удивлением обернулись на Сэнсэя. А он, сняв свою промокшую до нитки рубашку, стал выкручивать её, выжимая струйки морской воды.

— Я говорю, неплохо бы костёрчик развести да трошки просохнуть, — повторил Сэнсэй, заметив наши изумлённые лица.

Эта фраза, что называется, окончательно привела нас в чувства. Старшие ребята молча зашевелились, отыскали в уцелевших палатках фонарики и разбрелись по берегу в поисках сухих дров, поскольку всё, что мы запасли, либо сгорело, либо было мокрым. Оставшаяся компания столпилась около Сэнсэя, словно это являлось самым безопасным местом на всём побережье.

— Может не надо костёрчик? — осторожно высказал своё мнение Николай Андреевич. — Может безопаснее переехать в город? Явно на море где-то грозовой фронт и это были первые порывы. Не исключено, что они повторятся.

На что Сэнсэй добродушно ответил:

— Расслабься, доктор. Сейчас чайку вскипятим, просохнем маленько. А там видно будет.

— Ну, как знаешь, — с нотками сомнения в голосе проговорил Николай Андреевич.

Вскоре наши мокрые вещи уже были развешаны на верёвках наспех укреплённых палаток. А мы, переодевшись в сухую одежду, сидели на новом месте, подальше от моря, греясь у костра и ожидая, когда закипит чайник. Как ни странно, но вопреки обстоятельствам, настроение у меня было просто отличным. Словно открылось второе дыхание, снизошло какое-то вдохновение, благодаря которому душа просто пела, так было хорошо и спокойно.

Как только вода закипела в чайнике, мы с Татьяной заварили ароматный чай из душицы и мелиссы. Вытащили по настоянию доктора из наших съестных уцелевших припасов липовый мёд для профилактики простуды. И соорудили небольшой ужин с этим угощением, вернее будет сказать «ночник-пикник».

Когда первые капли благодатного чая стали растекаться по организму, распространяя своё тепло, Николай Андреевич, уже расслабившись, проговорил:

— Вот это ураган был! Вот это стихия! Надо же, насколько интересна психология человека в экстремальных ситуациях. Всё-таки одно дело теория, а другое — практика, да ещё собственная.

— Да уж, — усмехнулся Сэнсэй. — Рассуждать — не действовать.

— И главное, как быстро меняются ценности человека, — возбуждённо продолжал психотерапевт. — Когда усматриваешь малейший шанс спасти себя и других, единственной ценностью становится жизнь. Но в последние минуты, как только опасность стала неотвратимой... странно, теряется ценность жизни, ценность этого тела! А внутри... поразительно... ясность и полный покой, какое-то необыкновенное, удивительное чувство расширения сознания...

Сэнсэй довольно улыбнулся и прервал рассказ Николая Андреевича на самом интересном для меня месте. Оказывается, не только я испытывала подобные несовместимые с экстремальной обстановкой ощущения.

— Доктор, оставь в покое самоанализ. Пусть душа насытится этим мгновением «здесь и сейчас».

Николай Андреевич внимательно посмотрел на него и с улыбкой кивнул, точно поняв то, что вслух не было произнесено.

Некоторое время мы сидели молча, растягивая удовольствие от кружки горячего чая. Я по-прежнему испытывала какое-то необъяснимое внутреннее наслаждение этой тишиной. Поистине, это потрясающее ощущение «райского» покоя начинаешь по-настоящему ценить после того как побываешь в самом «пекле». По мере того как народ возвращался в привычное русло своего сознания, начала возобновляться и прерванная дискуссия.

— Нет, ну надо же, такая буря, такой кошмар! — вместе со всеми не мог успокоиться Виктор.

И тут Сэнсэй как бы между прочим проговорил, мирно попивая чай:

— Это была всего лишь капля воды.

Данные слова дошли до народа не сразу. Первыми «прозрели», ошеломлённо посмотрев на Сэнсэя, Николай Андреевич и Володя. Чуть позже дошло и до остальных.

— То есть как... капля? — недоумённо переспросил Виктор. — Я правильно понял, та самая капля в кружке воды, про которую спорил Женька?

Сэнсэй довольно кивнул. А Женька в это время чуть не поперхнулся чаем, вытаращив глаза на Сэнсэя, пытаясь на ходу сообразить, шутит он или нет.

— Это провокация, я протестую! — на всякий случай в шутку завозмущался Хохмас Неверующий, когда добрая часть нашей компании посмотрела на него отнюдь не двусмысленным взглядом. — Это просто было совпадение, ураган совершенно случайно налетел...

— Случайно? — усмехнулся Сэнсэй, приподняв в удивлении брови. — Я могу повторить.

— Не надо, не надо! — опередил слова Женьки Стас. — Сиди, Сэнсэй, я сам его убью.

И с этими словами он навалился на Женьку, в шутку схватив его за горло, и стал трясти. Женька комично забарахтался и, зацепив рукой лежавшую рядом белую салфетку, стал размахивать ею как флагом примирения.

— Всё, всё! Сдаюсь! Верю, верю...

— Смотри, — «пригрозил» Стас, отпуская его.

Ребята засмеялись, а Женя, потерев своё горло, робко спросил у Сэнсэя:

— Нет, правда, это действительно произошло из-за кружки воды?

— Ну всё, — решительно встал Стас, но не успел он накинуться на друга, как того точно ветром сдуло с места. Отскочив в сторону, Женька стал поспешно объясняться, размахивая руками в успокаивающих жестах.

— Нет, нет, я не в том смысле. Я хотел сказать, ни фига себе сила!

— Так бы сразу... — проговорил Стас, возвращаясь на своё место под смех ребят.

И когда волна шуток прошла, Сэнсэй пояснил:

— Человеческая мысль может ещё и не такое сотворить. Ей подвластно как разрушение, так и созидание. Просто люди не владеют реальными знаниями об этой силе. А знания не дадутся до тех пор, пока человек не изменится в лучшую сторону. В противном случае он будет, как любое другое животное, зависеть от капризов стихий. Земля ведь тоже живое существо. И перенасыщение человечеством, в котором доминирует Животное, она не потерпит. Для неё проявление массового человеческого негатива — это как зияющая рана на теле, к которой подтягиваются дополнительные силы, как в крови лейкоциты, способные поглощать бактерии и другие инородные тела. А потом просто происходит процесс очищения, вот и всё... Человечество в целом, так же как и каждый человек в отдельности, своими мыслями неосознанно вносит изменения в память воды. А потом, извините, получаем то, что заслужили.

— Значит, воду можно определённым образом программировать, — сделал обобщающий вывод Николай Андреевич. — И этой программой можно не только разрушать, но и созидать?

— Совершенно верно. То, что вы видели, — это так, мелочь. А теперь представьте, какой мощью обладал, к примеру, Агапит, в коем пребывал сам Дух Святой, называйте эту Сущность как хотите, — Гавриил, Ригден, Джабраил — у неё много имён. Насколько была сильна его созидательная мысль, если даже после смерти возле его мощей продолжают исцеляться многие люди как физически, так и духовно, и особенно в дни так называемой повышенной активности «фона», — Сэнсэй с улыбкой посмотрел на меня, пользуясь моим не совсем умелым лексиконом.

Агапита ещё при жизни посещало много разных людей, причём независимо от их принадлежности к религии. Помимо христиан у него были и мусульмане, и буддисты, и люди других вероисповеданий. Они приходили к нему не только за лечением, но и как к Мудрецу, Человеку, знающему истинный путь к Богу. За такое паломничество к Агапиту его недолюбливали многие из религиозных верхушек. Ведь он не заставлял людей менять свою веру, как призывали они, дабы расширить свою власть. Он говорил истинными словами Иисуса, что Бог один и путей к Нему множество. И я даже не удивлён, почему упоминания о паломничестве к русскому Мудрецу тщательно изъяты из летописей. Ведь Агапит рассказывал о подлинном Учении Иисуса, которое к тому времени уже трансформировали в религию. Он рассказывал о свободе выбора, о душе вечной.

Несмотря на то что Агапит лечил людей, избавляя их от разных недугов, и душевных и телесных, он также наставлял их: «Негоже волновать Господа о чём бы то ни было, кроме как о спасении души своей. Не о теле просите, не о здравии, не о животе своём заботьтесь, — всё сие есть тлен пустой, в желаниях ненасытный. Ибо нет прошения более достойного, чем прошение о спасении души своей». Многие люди, благодаря Агапиту, действительно уверовали в Бога, так как он всегда являлся примером истинного служения Богу в чистоте духовной. И настолько он был силён во внутреннем духе, что для него не было ничего невозможного. Агапит не раз это доказывал и словом, и делом.

Духовные люди тянулись к нему, златолюбцы — боялись его. Агапит учил людей сохранять чистоту своих мыслей. Ибо любая плохая мысль порождает сомнение. А в сомнениях чистой веры не бывает. Сомнение способно разрушить всё. Агапит всегда повторял: «Веруйте, и воздастся вам по вере вашей. Это просто, но постичь сложно. Вся сложность в простоте».

В пример духовной силы Агапита приведу один случай из его жизни. К нему в келью принесли тяжелораненого, с переломами обеих ног воина князя Изяслава — Ратимира. И все уже считали, что парень не жилец на этом свете. Но не прошло и часа, как воин своим ходом вышел из кельи в сопровождении Агапита. Этот случай поразил тогда многих.

— Так ты же говорил, что у него были переломы ног?! — изумился Виктор. — Как же Агапит смог их так быстро срастить, коль воин вышел сам?

— Да очень просто. Агапит дал ему выпить своего отварчика.

— Отварчика?! — ещё более чем Виктор удивился Николай Андреевич. — Нет, ну я понимаю, если в качестве анестезии... Но срастить переломы? — с сомнением сказал доктор. — Сэнсэй, ты меня, конечно, извини, но какие бы ни были травы, кость она и есть кость. И так быстро она не срастётся.

— А при чём тут травы? Травы — это травы. А кость — она и есть кость. Кстати, доктор, она тоже состоит из воды, — подчеркнул с улыбкой Сэнсэй.

— И что, её можно так быстро срастить? — недоверчиво проговорил Николай Андреевич.

Сэнсэй чему-то усмехнулся и сказал:

— С такой целебной силой, как у Агапита, с его знаниями об истинных свойствах воды любую кость можно срастить гораздо быстрее, чем ты думаешь.

— Да? А как? — полюбопытствовал в свою очередь Виктор.

В это время Славик, решивший, видимо, поудобнее усесться, хрустнул, сломав ногой лежавший под ногами наполовину обгорелый камыш. Но он даже не обратил на это внимания. Сэнсэй же, заметив, попросил его:

— Ну-ка, дай мне этот сломанный камыш.

Славик сначала не понял, чего от него хотят. Потом стал вертеть головой, оглядываясь вокруг. И, наконец, отыскав глазами поломанный камыш, поспешно поднял его и отдал Сэнсэю.

— Вот, к примеру, возьмём обыкновенный камыш. С помощью той же воды и силы веры его можно не только срастить, но и сделать гораздо прочнее любой стали...

У Сэнсэя сегодня было явно хорошее настроение, располагающее к беседе и демонстрации необычных экспериментов. Пожалуй столько потрясающих минут рядом с ним, которые мы пережили сегодня, мы ещё никогда не испытывали.

Сэнсэй протянул Женьке кружку и с улыбкой сказал:

— Ну-ка, плесни-ка в кружечку моря.

Все не на шутку переполошились, испуганно переглядываясь. А Женька, тот вообще отпрянул от неё, как от огня.

— Не, Сэнсэй, с меня хватит. У меня рука несчастливая, — сказал он, пряча свои руки за спину, и тут же поспешно добавил с нервной улыбкой: — Причём обе! И вообще я «инвалид» с детства на все части тела.

— Да расслабься ты, я пошутил, — посмеиваясь, успокоил его Сэнсэй. — Можно обойтись и минералкой.

Мы с облегчением выдохнули. Женька же сделал вид, что тоже расслабился, хотя не спускал глаз с рук Сэнсэя. Сэнсэй налил в кружку минеральной воды и накрыл воду руками. От этих жестов все вновь невольно напряглись, боясь уже пошевелиться, не то что слово поперёк сказать. После такого «очистительного» урагана, в первую очередь в наших мыслях, все сомнения относительно реальных способностей Сэнсэя на этот счёт словно ветром сдуло. Поэтому народ следил за происходящим, затаив дыхание.

Сэнсэй же, как обычно, сосредоточился на несколько секунд. Потом окончательно сломал трость камыша на две половинки. Окунул в кружку с водой один конец в месте перелома. То же самое проделал со второй половинкой. И соединил их в единую трость. К нашему изумлению камыш стал абсолютно целым. После чего Сэнсэй набрал пригоршню минеральной воды из той же кружки и обтёр ею всю камышовую трубку. Оставшись довольным результатом, он предложил нам проверить её на прочность.

Удивительно, при всей своей камышовой лёгкости трость оказалась прочной как сталь. Ребята поначалу пытались её осторожно поломать. Но у них даже согнуть её не получалось. От этого их азарт только распалился. Каждый уже выкладывался на полную, пытаясь разломить камыш. Но все усилия были впустую. Чего они только ни делали с тростью. И руками брали на излом, и ногами прыгали на неё. И по валявшемуся рядом стволу дерева били со всего маху. Кстати говоря, получался такой звук, непонятно чего, то ли суперпрочного пластика, то ли какого-то особого металла. В конце концов, Стас и Володя стали удерживать концы камыша, словно турник. Женька же всем своим богатырским телом повис на этой трости и стал дёргаться что было сил, пытаясь её разломить всей своей массой. Но безрезультатно. Порядочно провозившись с этой тростью, почти все потерявшие надежду её сломать угомонились и расселись по своим местам, в очередной раз удивляясь такому обрушившемуся на их несчастную логику факту. Один Женька, как Фома Неверующий, упорно продолжал свои эксперименты под шуточки ребят. Он подсел к костру, упражняясь с этой камышовой трубкой.

— Вот чёрт! — в сердцах проговорил парень, глядя на неподатливую палку.

И как только он это произнёс, трость тут же распалась на две половинки, даже без приложения к ней каких-либо усилий. Все замерли. Женька и сам растерялся, глядя то на две палки камыша, то на Сэнсэя. Но Сэнсэй лишь улыбнулся. Тогда парень, осмелев, взял одну из этих палок и с лёгкостью переломил её ещё на две части.

— Упс, — виновато произнёс он, пригнув шею.

— Вот, пожалуйста, — заявил Сэнсэй тоном, не лишённым ноток иронии, — реальный пример тому, как одна ложка дёгтя способна испортить бочку с мёдом... Поэтому Агапит и учил чистоте помыслов. Ибо одна нехорошая мысль может испортить всё.

Проговорив это с нескрываемой улыбкой, Сэнсэй продолжил рассказ о русском бодхи.

— Вообще Агапит творил много чудес. И, кстати говоря, обладал отменным чувством юмора. Нередко он подшучивал над теми, в ком явно доминировали человеческие пороки. Как-то привели к нему одного знатного купца из Киева, которого замучил недуг. Ну и купец стал сулить Агапиту всё самое лучшее, что было у него из ценностей, лишь бы тот его избавил от болезни. И при этом всё время потрясал двумя мешочками с золотниками, мол ничего не жалко. Золотники же в то время были предметом большой роскоши. Они представляли собой золотую монету, на которой с одной стороны был изображён князь Владимир Святославович, а с другой — родовой знак Рюриковичей в виде трезубца с надписью, гласящей «Владимир, а се его золото». Эти золотые монеты были предметом гордости знатного купца, показателем его тесных связей с теми, кто стоял у рычагов управления Древнерусским государством. Не каждый тогда мог похвастаться такими ценностями. Но когда одолевает болезнь, всё теряет смысл. Купец был готов отдать и это, лишь бы вновь вернуть себе былое здоровье.

Агапит вылечил купца. Но купца обуяла жадность. А с другой стороны, сам при всех и пообещал, что отблагодарит Агапита. И решил купец обмануть Святого, положив в мешочки вместо золотых монет дешёвые серебряные резаны. Ведь никто не видел, что в них тогда лежало. Так и сделал, засунув туда для очистки совести одну золотую монету. Обрадовался, что и вылечиться ему удалось и, благодаря своей хитрости, столько ценностей сохранить. Пришёл он опять к Агапиту со своей свитой отдавать купеческий долг по слову своему. Агапит только усмехнулся, глядя на его мешочки в гордо протянутой руке, и сказал: «Я ни с кого платы не брал и с тебя не возьму. Но слово своё ты сдержишь. Выйди и раздай всё это золото нищим». Купец ещё более обрадовался и пошёл со своей свитой исполнять наказ Святого. Но когда он открыл мешочек и стал доставать эти деньги, то все монеты оказались золотыми, кроме одной.

Ну, купец расстроился, подумал, что, очевидно, мешочки дома перепутал. Но наказ Святого, данный перед своей свитой, исполнил. По приходе же домой его охватил настоящий ужас, ибо все его драгоценности и деньги превратились в дешёвые резаны. И среди груды этой мелочи он нашёл лишь один золотой.

— Хм, оказывается такие барыги ещё и в те времена были, — пробасил Володя.

— Да их во все времена хватает, — с печальной усмешкой проговорил Сэнсэй. — Жадность — это излюбленный порок зверья человеческого. И не только среди мирян, но, к сожалению, и среди монахов. Даже во времена Агапита многие из братии монастыря, где он жил, имели любовь ко злату гораздо большую, чем к Богу, и использовали свой монашеский чин для того, чтобы из простаков выманивать деньги...

При жизни Агапита многие из них побаивались его. Хотя сам Агапит никого никогда не осуждал. После же его смерти тайные златолюбцы вздохнули с облегчением, ибо не стало рядом с ними Того, Кто не давал покоя их Совести. Впоследствии, описывая жизнь монастыря, они утаили многие истинные деяния Агапита. Пытаясь возвысить собственную значимость, приписывали его чудеса себе. Также ими было сокрыто и Учение, которое излагал Агапит, говоря истинными словами Иисуса, ибо оно перечило их желаниям власти и денег. А народную славу о монастыре, которую он приобрёл благодаря Агапиту и его ученикам, использовали для своего обогащения, изобретая всё новые и новые способы заработка денег и достижения своих политических целей.

А по большому счёту, святости у этих чудаков, которые присвоили чужой труд, не больше, чем у скупого торгаша на рынке. — И вздохнув, Сэнсэй произнёс: — Люди остаются людьми, какую бы одежду они ни надели... Хотя Агапит среди всех, кому людской ум присваивал святость, действительно был истинно Свят, ибо в нём пребывал сам Дух Святой.

Водрузилось недолгое молчание.

— А когда умер Агапит? — поинтересовалась Татьяна.

— В октябре 1095 года.

— А Антоний? — спросил Виктор.

— В 1073 году... Кстати, перед смертью Антония произошёл довольно необычный разговор между находящимся при смерти Антонием и Агапитом, свидетелем которому стал молодой послушник, ухаживавший за Антонием. Именно он, в последующем уйдя на Афон, оставил там запись об этом событии в своих воспоминаниях. Так вот, когда зашёл Агапит, Антоний лежал в полубреду, продолжая шептать одну и ту же молитву, которая до слуха послушника долетала лишь отдельными словами. Агапит посмотрел на Антония, улыбнулся и добавил к его словам: «...И молю Тебя о спасении души своей. Да будет воля Твоя святая...» При сих словах Антоний вздрогнул и открыл глаза. Взгляд его, встретившись с Агапитом, просиял. Он начал хрипло повторять: «Гавриил! Гавриил! » И протянул к нему руки. По старческим щекам потекли слёзы. Агапит, подошедши, взял его за руки. Антоний же в упоении проговорил: «Бог мой, Агапит, это Ты! Как же я раньше не узнал Тебя? Как же я был слеп в сиянии лучей Твоих?! » Он начал поспешно бормотать, словно боялся не досказать всё, что чувствовал в этот момент в своей душе. Он говорил о своей юности, о старце, давшем ему молитву, о том, что всю жизнь ждал Его, а тот, оказывается, был рядом. И теперь, не успев встретиться, им предстоит расставание. На что Агапит ответил ему: «Ты всю жизнь был подле меня здесь. Неужто ты думаешь, что там Я покину тебя? Ежели при жизни сей ты пребывал в непрестанной Любви к Богу, кто нынче отлучит тебя от плода сего райского, что сотворил ты верой и сердцем своим. Не оскудевала вера твоя в мгновениях земных, не поддавался ум на соблазны тлена, к добру совесть чисту имамши. И доселе ты не просил у Него нечесоже, окромя спасения души своей, словеса молитвы душою глаголя. Душу распахнул ты навстречу Богу, ныне и Бог распахнул перед тия Врата Свои. Так насладись благодатью Божьею. Истинно тебе говорю, что при жизни сей ты обрящил сокровище вечное — царствие Господне, куда Я тебя и провожу».

Агапит и Антоний прикрыли глаза. Пока Агапит своими устами беззвучно шептал молитву, Антоний с блаженной улыбкой на устах сделал последний вздох. И душа его в сопровождении Духа Святого отправилась в кущи райские. Ибо в сей момент сам Архангел Гавриил молил о нём.

Сэнсэй задумался, а потом сказал, пожав плечами:

— Хотя я не понимаю, почему они разделили на множество целое... А, ладно, — слегка махнул рукой Сэнсэй. — Им же с этим жить. — Затем, словно очнувшись от своих размышлений, он стал рассказывать дальше: — Ну так вот, когда умер Антоний, то по настоянию Агапита тело оставили в келье. Причём пока был жив Агапит, тело Антония лежало словно живое, даже необычное благоухание исходило от него...

А вот после смерти Агапита произошла ещё более необычная история. Как я уже говорил, ещё при жизни у Агапита было достаточно людей, которые завидовали его популярности среди народа. И когда Агапит предсказал день своей смерти...

— Предсказал день своей смерти? — удивлённо переспросил Руслан. — Разве такое возможно?

— Конечно, тем более для Агапита... Агапит был Бодхисатвой. Для него Смерть не была проблемой, в отличие от обычного человека, кувыркающегося в реинкарнациях. Он как бодхи мог в любой момент выйти из тела. Но по правилам пребывания среди людей Бодхисатва обязан полностью прожить свою жизнь в теле, какой бы она ни была, короткой или длинной. Ну а рассчитать, когда в теле закончится Прана, для него было не так уж и сложно...

— А-а-а, — протянул Руслан.

— Так вот, когда Агапит предсказал день своей смерти, к этому дню стали готовиться не только ученики Агапита, внимая его последним духовным наставлениям, но и его недруги. Они решили после смерти Святого вывезти тело из монастыря и закопать где-нибудь подальше в глухом месте, дабы никто и никогда не смог его отыскать. Но сразу реализовать этот план у них не получилось, так как после смерти Агапита слава о нём не увяла, как они рассчитывали, а наоборот, многократно приумножилась. К его телу началось массовое паломничество. Прошло четыре месяца, а тело Агапита лежало нетленным, словно он умер только вчера. Поток людей не прекращался. И поэтому недруги, съедаемые своей ненавистью и непомерной завистью к Святому, решили выкрасть тело Агапита.

К этому событию они тщательно подготовились, продумав план и задействовав в нём преданных людей, двое из которых были монахами. В решающий день двадцать четвёртого февраля, если считать по новому стилю, несмотря на сильный мороз, их люди весь день жгли костры и выдалбливали могилу в выбранном глухом месте, недалеко от глубокого рва. И в ночь на двадцать пятое февраля им, наконец, удалось реализовать задуманное. Но когда исполнители этого поистине варварского повеленья, выполнив свою «чёрную работу», возвратились к утру в монастырь, они застали большой переполох. Но этот переполох был отнюдь не из-за пропажи тела Агапита, как они предполагали. Оказывается, кто-то из братии обнаружил... тело Агапита, однако не лежащим, а сидящим в своей келье в необычной позе. Причём перед телом находился пергаментный лист, на котором свежими чернилами почерком Агапита была аккуратно сделана странная надпись.

Те же, кто лично закапывал буквально недавно тело Святого, ужаснулись вдвойне. Их было трое. Причём двое из них были те самые монахи, которые по приказу высших чинов непосредственно выкрали тело Агапита в эту ночь, сбросили его в могилу, закопали землёй и замаскировали то место. Так вот, именно с ними случилось в этот момент следующее. Один, увидев сидящего Агапита, сошёл с ума. Второй же навсегда потерял сон. Весь остаток своей жизни он так и не сомкнул глаз, усердно замаливая свой грех. Впоследствии этот монах стал самым яростным последователем Агапита и самым ревностным хранителем его тела. Третий же соучастник из мирян поспешил осведомить тех, кто нанял его для реализации этого коварного плана. Вместе со своими «заказчиками» он вновь поспешно вернулся на то место, где был спрятан труп Агапита. Вскрыв могилу, они убедились, что она была пуста. Никаких посторонних следов на снегу вокруг могилы не было. Тело просто исчезло из могилы и непостижимым образом появилось в келье. После этого случая никто уже не посмел прикоснуться к телу Агапита.

— А что там было написано, на том листочке? — поинтересовался Костик.

Сэнсэй лишь загадочно улыбнулся и, не ответив на его вопрос, сказал:

— Кстати говоря, этот листочек обладал необыкновенной силой и до «изъятия» долгое время его использовали тайно. Когда пергамент закладывали за икону, она начинала мироточить, и от неё чудесным образом исцелялись люди. А когда...

— А почему использовали тайно? — перебил рассказ Сэнсэя своим вопросом Руслан.

— Потому что хотели сокрыть от людей надпись, оставленную Агапитом.

— А кто и почему «изъял» этот листочек? — в свою очередь осведомился Стас.

— Это отдельная история и данной темы не касается. Скажу лишь, что это временное «изъятие» пергамента Агапита из людской среды было связано с опасностью его окончательной утраты из-за зависти и глупости человеческой.

— Ну а всё-таки, что на нём такого было написано? — продолжал упорно расспрашивать Костик.

— Правда, — ответил Сэнсэй и продолжил свой рассказ о необычной духовной силе пергамента Агапита.

В это время мне в голову пришла, как говорит Костик, «гениальная идея». Вот бы было здорово, если нарисовать портрет самого Агапита (тем более у моего дяди есть знакомый, который участвовал в восстановлении истинного облика Святого) и вложить этот листочек за портрет, если, конечно, его бы удалось отыскать. Тогда, наверное, портрет приобрёл бы необыкновенную силу. Потом отдать его в Лавру. И пусть он там будет доступен всем, всем, всем! Сколько людей смогло бы тогда излечиться, обрести надежду, укрепиться в вере! Ведь я сама совсем недавно прошла через этот ужас внутреннего смятения, когда твоя жизнь висит на волоске, а ты не в силах ни спасти себя, ни понять, зачем же ты жил на этом свете. Мне ли не понять того, кто страдает и ищет в жизни настоящие ценности для своего духовного спасения. Болезнь заставляет человека задумываться о смерти, а смерть — о Боге. А поиски Бога сталкивают с неожиданными людьми, обстоятельствами, которые круто меняют судьбу, открывая совершенно неизвестную сторону реальности.

Эти мысли меня настолько вдохновили, что я стала мечтать, как хорошо бы было воплотить эту идею в жизнь. И если с обликом Агапита проблем бы не было (дядя бы мне помог), то с пергаментом Агапита... Где же его искать на этом белом свете, если он был «изъят из людской среды»? И тут Сэнсэй, продолжавший свой рассказ во время моих бурных мыслей, неожиданно замолчал, пристально посмотрев на меня. А потом как-то по-доброму произнёс:

—...Нет ничего невозможного для жаждущей души.

Я так и не поняла, что это было. То ли, судя по его взгляду, он отвечал на мои мысли, то ли это он так закончил свой рассказ, который я, к сожалению, из-за своего мудрования прослушала. Но, так или иначе, я не решилась переспросить его при всех по этому поводу. Тем более в этот момент Николай Андреевич поинтересовался:

— Говорят, там, в Печерских пещерах какой-то особый микроклимат, поэтому мощи нетленны. Это что, какое-то особое свойство местности?

— Особое, — подчеркнул с загадочной интонацией Сэнсэй. — Но фокус в том, что не все мощи лаврских пещер были нетленными. Там есть множество останков, которые разложились как тела обычных покойников.

— А что такое «мощи»? — внезапно выдал свой несколько запоздалый вопрос Руслан.

— О, проснулся! — хмыкнул Женька.

Все засмеялись, но Сэнсэй ответил вполне серьёзно.

— В древнерусском и славянском языках «мощи» означали кости. Но раньше было два понятия «мощи» и «тело». К примеру, об одних святых люди говорили, что он «лежит мощами», а о других, что он «лежит в теле». Раньше в Древней Руси «нетленными мощами» называли просто нераспавшиеся кости. Были случаи и естественной мумификации тел. Это уже в наше время церковь одинаково стала именовать «мощами» как кости, так и мумифицированные тела святых, как говорится, не делая особого акцента.

— А почему? — прорвало Руслана на расспросы.

— Ну как почему? Объявят, к примеру, какое-нибудь высокодуховное лицо, занимавшее при жизни высокий пост в религиозной структуре, святым после смерти. А он взял и сгнил, несмотря на то что был, к примеру, похоронен в Лаврских пещерах, как ты говоришь, с особым микроклиматом, — обратил он внимание Николая Андреевича. — Но не брать же свои слова обратно, народу уже объявлено о святости. Вот и выкручивались как могли, сглаживая некоторые моменты в истории, чтобы не вызывать среди паствы смуту. Вон, к примеру, как это произошло с Феодосием.

— А кто такой Феодосий? — совсем осмелел Руслан.

— А что произошло? — подключились уже и мы.

— Феодосий? Это самый большой анекдот в истории прославления русских святых. Феодосия Печерского называют отцом русского монашества, — с усмешкой проговорил Сэнсэй. — Его преподносят как идеал иноческого жития, а всех русских иноков причисляют к детям его. Но в этом ложном прославлении нет вины нынешних духовных пастырей, ибо они опираются на дошедшие до их времени «исторические документы», которые во многом не являются достоверными. Я не имею в виду факт самих документов, а содержащуюся в них информацию. Корни этой подмены таятся гораздо глубже и уходят как раз в эпоху Агапита.

В те времена молва о деяниях, чудесах, излечениях Агапита распространялась очень быстро. Народная молва постоянно твердила: как учил Агапит, как говорил Агапит, как делал Агапит. Ну кому из тогдашних духовных пастырей «стада» могло понравиться, что какого-то простого монаха народ чтит больше, чем его высокодуховную персону? Так что некоторые высокопоставленные лица ещё при жизни Агапита питали к нему чёрную зависть. Однако предпринять что-либо против него, как я уже говорил, боялись. Поскольку даже их попытки с отравлением истинного Святого не удались. Агапиту это нисколько не повредило. Так что его сильная личность, народная слава, необычная сила, которой он обладал, и свободомыслие наводили ужас на власть имущих. Не в силах уничтожить Агапита ни физически, ни морально они стали действовать по-другому. Они решили в противовес Агапиту выставить своего кандидата для народного почитания и, по возможности, провести его официальную канонизацию. Выбор пал на уже умершего к тому времени игумена Феодосия, который, кстати говоря, был не первым игуменом монастыря и далеко не идеальной личностью в кандидаты святого. Однако его образ ближе всего был по духу тем златолюбцам, кому мешал Агапит зарабатывать деньги на имени Божьем.

Для реализации этого замысла срочно стали составляться «летописные своды», «Житие». Так уже в 1078–1088 годах появились тексты «Жития преподобного Феодосия Печерского», где о реальной жизни Феодосия было помещено, по сути, мало информации, но зато приписок хоть отбавляй. Так появились в 1077–1088 годах и записи Никона «Великого», коим в монашестве был прозван Илларион, которого в своё время сместили с митрополичьей кафедры в Софийском соборе за златолюбие. Он тоже был непримиримым к славе Агапита. Позже, в 1093 году, эти записи были дополнены игуменом Иоанном. И уже на основании этого стал писаться Патерик, а также «Повесть временных лет» в 1113 году, то есть через восемнадцать лет после смерти Агапита. Но даже «Повесть» позже неоднократно редактировалась, и в неё вносились поправки.

Так в 1116 году игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр что называется основательно переработал тексты «летописи». Кстати, именно он интерпретировал упоминание и об Андрее Первозванном. Там, где было написано, что Андрей Первозванный пришёл возложить в той земле семя — ношу Христову, Сильвестр, перерабатывая этот материал, уже написал его со своей точки зрения, описывая «ношу» как крест, а «семя» как веру. А поскольку именно его записи дошли до потомков, то по ним получается, что Андрей Первозванный, пребывая в Киевских землях, водрузил на горе крест, благословляя ту землю, и предрёк, что на ней воссияет благодать божья.

— А до тех потомков дошло прямо как в той детской игре про «испорченный телефон», — усмехнулся Женька. — Вместо «семя» – «племя», вместо «ноши» – «наши рожи».

— О то ж, — вздохнул Сэнсэй. — Так вот, в 1091 году решили в дополнение ко всему откопать мощи Феодосия и выставить на поклонение в Успенский собор. Но когда вскрыли келью Феодосия в Дальних пещерах, где он был похоронен, оказалось, что мощи его сгнили. А уже был объявлен день торжественного перенесения мощей Феодосия в собор. И чтобы утаить этот казус, стали поспешно вскрывать другие могилы в пещере. И опять же, кто участвовал в этой авантюре? Марк, за что его потом и прозвали Гробокопатель, один помощник-монах, да Нестор, позже названный Летописцем, которого, собственно говоря, и поставили возглавлять эту «весёлую компанию». Наконец, к их радости, они нашли хорошо сохранившееся мумифицированное тело затворника, одного из первых учеников Агапита. И уже на следующий день его останки торжественно выдали за останки Феодосия. Они даже не знали, чьи это были останки. А останки эти были не простые. Человек, которому они когда-то принадлежали, истинно ушёл в Нирвану, или, говоря христианским языком, — он попал в рай, ибо ещё при жизни своей он смог победить смерть и выйти из круга реинкарнаций. Звали же этого монаха Доброслав, или как его по-дружески называл Агапит и его ученики — Добрыня.

— А сохранились эти останки сегодня в соборе?

Сэнсэй усмехнулся.

— Нет, конечно. Справедливость всё-таки восторжествовала. В 1240 году Добрыня был избавлен от глумления. Во время нападения хана Батыя его останки были изъяты Межанами и перенесены в более достойное для него место.

— Межанами? Это кто такие? — полюбопытствовал Костик.

— Межане — это люди, имеющие доступ в Шамбалу и общающиеся непосредственно с Бодхисатвами Шамбалы.

— А затворник, это как понять? — в свою очередь поинтересовался Андрей.

— Затворник — это монах, который добровольно поселялся в небольшую пещерную келью, обустраивая её так, что она соединялась с подземным коридором лишь узеньким окошком, служившим впоследствии для передачи скромной пищи. Зачастую затворник ограничивался водой и хлебом и то не каждый день. И там он жил и молился до своей смерти.

— Ничего себе! — вырвалось у Костика. — В полной темноте и одиночестве?

— Естественно. В отречении от всего земного.

— А зачем? — искренне удивился парень.

— Это один из путей достижения Нирваны.

— Не-е-е, я бы так не выдержал, — отрицая, покрутил головой наш «Философ».

— А я бы попробовал, — высказался Андрей.

— Ты думаешь это так просто? — проговорил Сэнсэй. — Для того чтобы браться за технику затвора, надо научиться хотя бы элементарному — контролировать свои мысли... Ведь человек не просто затворял себя в пещере в полной темноте, молясь Богу. Вначале он обучался специальной технике дыхания, потом умению контролировать мысли, переводить их в стабильное состояние агатодемона, то есть положительной мысли. И только потом затворялся, последовательно выполняя ряд определённых медитаций, которые выводили его на соответствующий уровень от простого к сложному. И, в конечном счёте, человек осознанно уходил в Нирвану, к Богу, то есть вырывался из цепи реинкарнаций. Всё это не просто так. Хотя, — Сэнсэй пожал плечами и задумчиво произнёс: — в духовном плане это слишком лёгкий и простой путь, так, для лентяев. Проще всего уйти от людского мира, став монахом-затворником. Другое дело жить в мире и через созидание добра, находясь среди людей, уйти к Богу. Вот это я понимаю! Сложно, но зато действительно ценно. — И вновь возвратился к теме беседы. — А техника затвора — это очень древняя техника, которая практиковалась с незапамятных времён. Агапит поведал её своим ученикам как сокровенное знание. Но в последующем эта техника была утрачена, поскольку последний, кто истинно ею владел, просто не нашёл достойного среди людей, кому бы можно было доверить эти знания.

Многие, пытаясь подражать ученикам Агапита, пробовали самостоятельно затворяться, абсолютно не владея знаниями этой практики. В результате они просто или не выдерживали затвора, или сходили с ума. Это естественно. Ведь если человек не умеет справляться со своими страхами, негативными мыслями, если у него идёт постоянная доминация какодемона, то есть отрицательных мыслей, то в затворе это усугубляется многократно. Неподготовленному человеку перенести затвор практически невозможно.

Наступило недолгое молчание.

— Так что же получается, Нестор немного слукавил? — спросил Виктор.

— Он писал то, что ему поручили вышестоящие сановники. Нестору было дано задание подготовить книгу «Жития» Феодосия к канонизации. Проще говоря, создать образ для поклонения. Значит и писать о нём нужно было соответственно, на должном уровне. Ну, Нестор и написал. Чуть-чуть взял из реальной жизни Феодосия, а остальную его «святость» дословно списал. Автор же не был очевидцем реальных событий. Когда Феодосий пришёл в пещеру к Антонию в 1056 году, Нестор в это время ещё, как говорится, в пелёнках песни распевал. Поэтому именно Нестору и дали задание написать этот труд, приставив к нему некоторых последователей Феодосия из старых иноков, захвативших времена его игуменства, так сказать в помощь, чтобы как можно «правдивее» была история.

— Вот так и верь «истории»! — усмехнулся Женька.

— А что ты хотел? Всё не так просто. Тогда Церкви понадобился образ первого на Руси преподобнического жития. Вот они и взяли игумена Феодосия за «особые заслуги». Не Агапита же было им брать?! — с улыбкой сказал Сэнсэй. — Нужен кто? Игумен. Вот Нестор и постарался. Взял чуть-чуть из реальной жизни Феодосия, касательно частично его детства, юности и жизни в монастыре, а остальное по наущению «отцов» дословно скатал из разных «Житий» греческих и палестинских святых. На Руси тогда уже имелись переводы и древних патериков, и аскетико-учительных трактатов, и аскетических житий. Особо были любимы и читаемы жития греческих святых, таких как святого Антония, Феодора Студита, Феодора Эдесского, Иоанна Златоуста. Менее известны, но в полном своде были «Жития» палестинских святых VI века, о которых писал Кирилл Скифопольский. Это жития Евфимия Великого, Саввы Освященного, Иоанна Молчальника, Феодосия Киновиарха. Короче говоря, было из чего выбирать в создании нового образа.

Нестору, к примеру, особо приглянулись жития святых Евфимия и Саввы. Поэтому образ нового Феодосия вышел во многом как и Саввы, причём иногда с использованием в тексте дословных выдержек. Духовные подвиги выписал из восточной аскезы, добавил некоторые элементы из жития святых, и вот вам образ великого Феодосия, отца русского монашества.

Хотя сам Феодосий был далеко не таков, как его преподнесли. У него действительно было трудное детство в богатой семье. В 13 лет умер отец. Мать постоянно била. Психика у парня — совершенно неустойчивая. Короче говоря, был слабаком, который старался угождать более сильным. И когда он пришёл к Антонию в Киев, в очередной раз сбежав от своей мамаши, Антоний принял его по простоте своей душевной, надеясь перевоспитать. В то время в пещере вместе с Антонием уже проживала небольшая община, в том числе и Агапит, который и предупредил Антония насчёт этого «тихонького» парня: «Змею согреваешь на теле своём». Но Антоний из жалости оставил парня. Кстати говоря, Нестор этот момент прихода Феодосия к Антонию и якобы отказ Антония принять его изобразил по-своему, один в один списав с жития святого Саввы, что на самом деле ничего общего не имело с действительностью.

Феодосий же, хоть и при братии был тихоня, но внутри его бурлил «котёл кипящий» и далеко не из добрых мыслей. Феодосий, чувствуя, что Агапит видел его насквозь и ведал о тайных помыслах, старался не попадаться лишний раз ему на глаза. И после он всю жизнь испытывал внутренний страх перед Агапитом, ибо творил дела, несоотносимые с духовной жизнью.

Что предрёк Агапит об этом парне Антонию, то и случилось. Впоследствии, когда к монахам присоединился Варлаам — сын Иоанна, первого боярина князя Изяслава, по этому поводу разгорелся скандал с власть имущими. Вот тогда из всей братии именно Феодосий по слабости духа своего и стал осведомителем у Изяслава. И впоследствии подставлял Антония не один раз. В конце концов, когда Варлаам, будучи первым игуменом, пришёл к Изяславу просить земли, что над пещерами, Изяслав согласился их отдать, только с условием, что во главе их братии будет стоять угодное ему духовное лицо. Варлааму ничего не оставалось, как согласиться. В этот же год Изяслав перевёл Варлаама (которого Антоний в своё время поставил над братией, когда сам стал простым монахом) в Димитриевский монастырь, а на его место определил «своего человека» — Феодосия. А Нестор это всё преподнёс, будто бы сама братия избрала Феодосия своим игуменом за «монашеские подвиги».

— Точно что «подвиги», — ухмыльнулся Володя. — У нас бы за такие «подвиги» шею намылили.

— С этого момента и пошло негласное разделение в Печерском монастыре, — продолжил Сэнсэй. — Последователи Агапита стремились к духовной жизни. Феодосий же и его последователи, среди которых больше всех выделялся Никон, постригший его в монахи, к которому у него возгорелась непростая любовь, — улыбнулся Сэнсэй, — стремились использовать своё положение для собственного обогащения. Феодосий, достигший желаемого, потом так возвеличил и укрепил свою власть, что даже Изяславу не сладко пришлось.

— Да, — задумчиво произнёс Николай Андреевич. — Если дать такому человеку, как Феодосий, власть — хорошего не жди. Устойчивая депрессивная подавленность в подростковом возрасте зачастую приводит к серьёзным нарушениям в психике, к различным психопатологиям. Такой подросток слабо адаптируется среди сверстников, нередко утрачивая чувство реальности в окружающем мире. А это, в свою очередь, порождает чувство неполноценности, собственной несостоятельности и пониженной самооценки, целый комплекс страхов. Как правило, такие люди замкнуты в себе, робки и несмелы. Но как только у них появляется шанс реальной власти над людьми, вот тут-то и проявляется весь букет их психических заболеваний...

Женька послушал, послушал рассуждения психотерапевта, а потом проговорил:

— Прямо образ Чикатилы... Тот тоже был тихонький да скромненький на людях.

— А ты думаешь, откуда маньяки берутся? — серьёзно сказал психотерапевт. — Раздутая мания величия ещё не такое с людьми делает.

— Совершенно верно, — согласился с ним Сэнсэй. — Феодосий служил, в первую очередь, удовлетворению своей мании величия. В духовном же он был страшно ленив. Молитвы читал лишь для показухи. Глядя на духовную работу Агапита и его учеников, он, поучая других монахов бдеть по ночам в молитвах, сам же в это время спал, да так сладко, что его утром вечно приходилось будить. А позже представили это как потаённость его аскезы. О таких, как он, сказано Иисусом: «Связывают бремена тяжёлые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть».

Расписали Феодосия в хвалебных речах как «книголюба и просвещённого человека». Это вообще анекдот, учитывая его элементарные знания в грамматике. Зато поучать других он любил на каждом шагу, возвеличивать свою особу, чтобы ему в ноги кланялись, руки целовали, «святым отцом» величали. Это было его неотъемлемым внутренним свойством — представлять себя перед людьми чуть ли не в образе Господа Бога. А ведь Иисус говорил: «И отцем себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах».

Причём любил поучать не только своё «стадо», но и обычных мирян, выставляя себя в свете жестокого и непримиримого сторонника христианства, вдалбливая им, что «тот, кто хвалит чужую веру, ходит близ ереси». И при этом часто повторял слова Агапита: «Бог един и едина вера в него! » Но если Агапит рассказывал ученикам о единой внутренней вере в Бога, свойственной для любого существа человеческого, стремящегося к Нему, чему, собственно говоря, и учил Иисус, то Феодосий перекручивал эти слова с позиции религии, эгоизма своего Животного начала, мол только моя вера истинна, остальные все недостойные. Особенно он любил поучать богатых, зачастую бывая у них на пирах и в гостях. Он вообще вменил себе, что его долг — это поучать князей, а их — слушать его поучения, то есть обладать властью над власть имущими. О таких людях-«фарисеях» сказано даже в Евангелии, каноны которого пытался провозглашать Феодосий: «Все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди; расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих»; «Также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах»; «И приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: «учитель! учитель! » Но там же и сказано: «А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель — Христос, все же вы — братья». «И не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник — Христос»…

И тут Татьяна, которую, видимо, больше всего задели слова о единой вере, промолвила:

— Что-то я не пойму разницу между словами Агапита и Феодосия о вере единой. По-моему, Феодосий был прав. Как говорила моя бабушка, надо верить только в христианство, ибо это единая вера, приводящая к Богу.

— Ну вот видишь, твоя бабушка считает это так, потому что она родилась и выросла в христианской среде. А чья-то бабушка, проживающая на Ближнем Востоке, будет рассказывать своей внучке, что единственно правильная вера — это мусульманство. Бабушка-китаянка будет уверять, что это буддизм, и так далее. Но всё это лишь внешние условности, которые, в конечном счёте, при полном переходе человека на позитивную волну, то есть на доминацию агатодемона (а не на поддержку агрессивного фанатизма какодемона), приводят человека к одному и тому же внутреннему результату. И зачастую человек даже не ведает о тех процессах, которые происходят в нём. Он лишь начинает понимать, что такое истинная вера в Бога, чувствовать необыкновенный духовный прилив сил. То есть, все, кто истинно верит в Бога, как бы они Его ни величали, в конечном счёте приходят к одной и той же двери и переступают один и тот же порог. Сказано, что множество дорог ведут к Богу, да Врата узки.

— Нет, я, например, вроде так всё понимаю, — стал рассуждать Костик. — Но если честно признаться, то, по большому счёту, трудно во всё это поверить... Но вот хотя бы о том же Агапите, что в нём пребывал сам Дух Святой. Как он вообще выглядит тот Дух Святой? И неужели это было так важно для Руси? И почему до сегодняшнего дня я нигде об этом не слышал и не читал? Почему до нас дошли именно те истории, которые, как вы говорите, во многом перекручены? Кому же тогда вообще верить? И если есть Бог, то почему он допускает, что над святыми издевались, Христа распяли, про Агапита правду скрывали...

Сэнсэй устало вздохнул и спокойно ответил:

— Не пытайся понять дела божьи, кои во многом скрыты от людей. Это равносильно попытке муравья проглотить слона. Человеческий мозг очень ограничен. Человек не воспринимает элементарного: как он слышит, как он видит, как он думает, как живёт и кто он вообще есть на самом деле. Он даже не знает, по большому счёту, что такое смерть. Я уже не говорю о том, что он не может понять своим ограниченным мозгом, что такое бесконечность Вселенной. Единственно, что может человек — это верить или не верить.

— Нет, ну как это верить или не верить? — возразил Костик, втянувшись во вкус спора. — Для любой веры нужны доказательства, в том числе и веры в Бога!

— Доказательства, говоришь?! — голос Сэнсэя словно изменился. — Подойди к зеркалу и внимательно посмотри на себя. И если ты веришь, что ты случайное соединение аминокислот, приведшее, в конечном счёте, к мутации обезьяны, из-за которой она стала разумной, тогда зачем тебе искать Бога? Пойди на рынок, купи банан и наслаждайся жизнью! А если с этим не согласен и веришь, что ты чудесное творение Бога, то как ты можешь требовать от Бога доказательств Его существования?! Кто ты и кто Бог?

Сэнсэй говорил с такой силой во взгляде и голосе, что Костик даже невольно опешил, весь как-то съёжившись и быстро потупив свой взор. Казалось, в этот момент он готов был провалиться сквозь землю. Возникла короткая пауза.

— Да уж, — проговорил Николай Андреевич, нарушая тишину. — Получается, Феодосий служил Кесарю, а Агапит — Богу.

— Совершенно верно, — ответил Сэнсэй вновь ровным привычным голосом. — Вот с тех времён и пошло разделение в Лавре. Одни монахи совершали истинные духовные подвиги, в том числе подвергая себя затвору, а другие в этот же период наслаждались своеволием, распущенностью, эгоизмом и златолюбием, обирая мирян и зарабатывая деньги за показ места свершения духовных подвигов истинных монахов, шедших к Богу... В общем, всё как всегда у людей: перепоганили такое святое место своей алчностью, перекрутили всё, намутили. А ведь могло быть всё иначе. Ведь сам Дух Святой сотворил здесь свою Обитель. Эх, люди, люди...

Сэнсэй немного помолчал, а потом задумчиво произнёс:

— Так что Агапит очень сильно повлиял на Русь и не только... И, несмотря на то что это влияние носило косвенный характер, оно изменило будущий мир. Хотя это в общем-то не входило в тогдашнюю задачу Агапита как Бодхисатвы, а было больше инициативой самого Агапита. Ну, одним словом, бодхи он и есть бодхи.

Агапит заложил духовную обитель, где на протяжении всего её существования никто и никогда не подсчитывал, сколько людей исцелились от смертельных заболеваний и, слава Богу, до сих пор продолжают исцеляться. Но это не суть важное. Главное то, что многие приобрели там духовное здоровье, что гораздо важнее физического. По большому счёту, благодаря Агапиту, его мощам, в коих сохранилась целительная сила Духа Святого, Киево-Печерский монастырь прославился в веках.

Даже взять сегодняшний день. Многие люди, из разных стран мира, принадлежащие различным религиям, и даже те, кто считает себя «атеистом», посещая Печерские пещеры, где лежат мощи святых, больше всего задерживаются возле мощей Агапита. Почему? Потому что человек интуитивно чувствует настоящую Святость, ведь душу не обманешь. Но если бы люди знали, что имеют возможность не только просить об излечении тел, но, что гораздо важнее, просить о спасении души своей, особенно в дни пребывания Духа Святого в мощах Агапита, кои каждый год начинаются с двадцать пятого февраля и длятся целую неделю, для их душ было бы несравненно больше пользы. Ибо нет в те дни на Земле более святого места, где может любой человек, независимо от своего вероисповедания, так близко быть с прошением своим перед Слухом Господним. И такой шанс есть у каждого человека, коим он может воспользоваться в течение семи дней в году. Ведь следующий год для него может и не наступить. Ибо кратки дни человеческие на перекрестье времён. Ибо скорбны их дела перед ликом Господним. Уж каждое мгновение людское на чаше весов. И нет для душ более важной заботы, чем жажда обрящить спасение. Не в вере внешней, но в вере внутренней ключ к Вратам. Только слепец, ослеплённый прахом, его не увидит.

Человек может дать Богу лишь свою веру и искреннюю молитву. Большего он ничего дать Богу не может. Ибо всё, что окружает человека, есть творение божье. И негоже давать Хозяину в дар его же собственность. Ведь Богу, кроме Любви и Веры, ничего от человека не нужно! Что может дать малый ребёнок Родителю своему, чтобы возрадовать сердце Его? Только Любовь свою и Уважение.

Сэнсэй замолчал, устремив взгляд в костёр. А затем задумчиво промолвил. Казалось, что он одновременно говорил всем и каждому в отдельности.

— Пока ты жив, человек, у тебя есть шанс вымолить вечность в любви божьей для души своей. И пока у тебя есть этот ШАНС, иди к Агапиту в святую неделю и моли перед Духом Святым только о душе своей. Ибо тело твоё бренно, оно есть прах. И все заботы земные — пусты. Но помни, человек, что обещаешь перед Богом в прошении своём, — исполняй! Ибо Он, как всякий родитель, не терпит лжи, прощает, но не доверяет потом...

Оторвав свой взгляд от тлеющего костра, Сэнсэй внимательно посмотрел на нас. Глаза его светились какой-то необыкновенной силой и чистотой. И тут он произнёс:

— Дерзай, человече, истинно говорю, как не дано тебе избежать смерти, так и не дано тебе избежать Суда Божьего.

Возникла тишина, которую никто не смел нарушить. Начинался рассвет. Где-то мелодично запела птичка. Сэнсэй, посмотрев в сторону моря тяжко вздохнул и устало проговорил:

— Ладно, ребята, утомил я вас своими рассказами. Вам уже и отдыхать-то давно пора...

Все разошлись спать. На берегу моря остался лишь один Сэнсэй, сидя у догорающего костра. Его задумчивый взор был устремлён на Восток, где первые лучи света пробивали дорогу Солнцу, стремительно разрывая темноту ночного неба.

 

Изречения Сэнсэя

1. Если будешь снисходителен к злу, не заметишь, как станешь равнодушным к добру. Однако, наказывая зло, надо уметь вовремя остановиться. Только так ты сможешь избежать опасности, которая таится внутри тебя. Побеждающий не гордится, не насилует, не ликует. Он побеждает... и в первую очередь самого себя. Так что наказывая зло, нужно помнить о добре.

2. Люди хотят достойно выглядеть не перед Богом, не перед своей Совестью, а перед другими людьми. А вся причина этого зла кроется в желании человеческом. Ведь человек ценит только то, что хочет видеть для себя ценным. А то, чего он не хочет видеть для себя ценным, то и значения для него не имеет. Зависть, ненависть, озлобленность произрастают не от внешнего стимула, а от внутреннего корня самолюбия.

3. Весь мир работает на то, чтобы вызвать у человека как можно больше желаний приобрести что-либо, чего якобы ему не хватает для полного счастья. Весь мир торгует иллюзиями. Он соткан из лжи, и нити его крепятся на зависти. Люди сами порождают иллюзию, подпитывают её своей нечистоплотностью мыслей и сами же живут в этой иллюзии, воспринимая её за настоящую реальность.

4. Какую бы власть человек ни имел на Земле, он никогда не получит от неё удовлетворения, так как всё равно остаётся рабом своих желаний. А истинная власть есть власть над самим собой.

5. Глупо давать рыбу голодному, ибо он её съест и опять проголодается. Гораздо мудрее дать ему снасти и научить ими пользоваться.

6. Пока в душе живёт любовь, — разлука невозможна. Ведь главное ты знаешь, что ты любишь этого человека. Как ты можешь его утратить, если он действительно дорог твоей душе, если Память и Любовь к нему продолжают жить в тебе самом...

7. Человек — временен. Смерть кладёт конец старости и мучениям, освобождая от бремени бытия. Для любящих душ — это награда. Ведь по большому счёту мы не становимся другими только потому, что умираем...

8. Каждый человек, по сути, не живёт своей настоящей жизнью. Он выбирает понравившийся ему образ и играет роль, причём, как правило, не одну. И настолько в неё вживается, что думает, что это и есть на самом деле его настоящая жизнь. Как любой артист, человек остаётся не удовлетворённым своей ролью и мечтает о другой роли, где он видит себя более важным. Чего бы человек ни достиг, ему кажется, что главную роль в своей жизни он ещё не сыграл. И всё время пребывает в мечтах, тешит себя этими сказками.

9. Но не проще ли прекратить мечтать и выбрать себе в жизни роль, достойную звания Человека? И быть тем, кем ты должен быть. Чтобы, засыпая, ты был спокоен, что твоя совесть чиста. Чтобы, умирая, было не стыдно за свои мысли и поступки. И чтоб стоя даже перед Богом, как говорят христиане, на Суде Божьем, тебе было что сказать. Чтобы твоя корзина с добрыми делами была полна, а с худыми делами была пуста. Вот что значит быть Человеком. Ибо жизнь слишком коротка. И даётся она для того, чтобы человек доказал Богу, что он достоин звания Человека...

10. Стань собой, своей Сущностью. Жизнь и смерть как единый поток. В потоке движется Сущность. В движенье обретает непреходящее. Никто не может по-настоящему оценить бушующий поток, не зайдя в его воды, ибо это есть будущее. Никто не сможет войти в одну и ту же воду дважды, ибо это есть прошлое. Есть только движение потока, ибо это и есть настоящее. Всякая вода рано или поздно достигает своего источника и становится им, возвращаясь к первозданной чистоте.

11. Одежда — это всего лишь частица единого процесса созидания и разрушения. Нет ничего глупее, чем угождать прихотям своей одежды. Ведь то, что есть суть её, запирает тебя в пределах своего узкого пространства, отдаляя от мира и погружая тебя в сомнения и страхи, порождённые этим отчуждением. Она заставляет тебя существовать ради её форм и внешних иллюзий, кои вид её создаёт для других, втягивая тебя всё в большие заботы о ней. Ведь каждая форма имеет свои правила. А правила — всего лишь совокупность контрастов.

Твоя одежда имеет предел. Она изнашивается. Ты же свободен её не носить. Но, износив одну, ты надеваешь другую одежду. Однако, не разрушая предел, гнаться за беспредельным гибельно.

12. Бессмысленно бегать за мёртвой сухой колючкой, ибо она не имеет жизни. Это мёртвое, которому нечем себя обнаружить, кроме шипов своих. Мёртвое защищает мёртвое. Мёртвое не превратится в живое оттого, что есть жизнь, а живое не станет мёртвым оттого, что есть смерть. И смерть, и жизнь от чего-то зависят, есть что-то, что их объединяет.

13. Глупо восхвалять того, кто в тебе видит всего лишь будущую пищу. Тебя привлекла высота полёта птицы. И ты последовал за ней, думая о своей выгоде. Но стремления птицы в полёте были другими. Хоть и высоко она парит над пустыней, но питается она её жертвами. Птица же, питающаяся падалью, не страдает от перемены своих «блюд». Ибо суть её гниль. Ты обманул сам себя. Ты увидел реальность и у тебя исчезли иллюзии. Но твоя реальность есть тоже иллюзия. Большая птица была всего лишь тенью перед сутью вещей. Вещи же имеют свойство рождаться в Бесформенном и возвращаться в Низменное.

14. Тот, кто полагается на внешнее, может лишь предполагать. Тот, кто полагается на внутреннее, имеет достоверное знание. Тело есть тлен. Суть его прах. Ты же мог обрести Мудрость вечности. Тебе достаточно было сделать шаг. Но страх гибели тлена оказался сильней. Тлен убежал. Ты остался в тоске, ибо Дух всегда стремится к вечности. Мудрость вечности нельзя постичь через тлена власть, ибо она превратит её в глупость. Убежать от страха — не значит спастись. Убить в себе страх — обрести безупречность. Безупречность же позволяет сделать шаг на грань. Ибо только на грани осознаёшь исток Мудрости.

15. Призрак, похожий на Мудрость, только кажется Мудростью. Пустая суета начало смуты. Тот, кто хочет казаться Мудрецом, чтобы похвалиться перед другими, печально мечется в одиночестве, мечтая о славе. Но суть его есть пустота в оболочке Эго. Когда знание приходит от незнания, тогда вопросам не может быть конца.

16. Небо и солнце вершат перемены. Они способны преображать, дабы всё живое следовало своей природе. Небо и солнце преумножают полное и уничтожают пустое. Пустыня вершит движение в покое. Она мертва, но способна рождать миражи, дабы живое обманывать своими иллюзиями. Пустыня уничтожает полное и наполняет пустое. Песчинки же в массе своей следуют за движением песка, поэтому стихии определяют их направление.

17. Ты пришёл туда, куда дано тебе от рождения. Вырос в том, что было угодно твоей природе. Достиг зрелости в том, что стало твоей судьбой. И уйдёшь туда, куда будет дано тебе от смерти. Смерть всего лишь начало жизни. Жизнь всего лишь преемница Смерти. Приход жизни нельзя отвергнуть. Уход её нельзя остановить.

18. Чужой след не похож на собственный. Следы появляются там, где их оставляют. Но сами они не являются тем, кто их оставляет. Идя по чужому следу, ты гнался за внешними образами, не ведая их внутреннюю суть. Но каждый прокладывает себе тот путь, который соответствует его истинным стремлениям. Пустыня со временем заносит все следы своими песками, дабы новый Путник не совершал ошибок прошлого. Вот почему важен свой опыт. Чтобы стать Человеком, нужно проложить свой собственный путь.

19. Стопа Человека занимает малое место в бескрайней Пустыне. Но, несмотря на это, она может ступать там, где ещё никто не проходил. Ступая же там, где ещё никто не проходил, Человек способен уйти далеко и обрести большее. Познания его разума невелики, но Человек, вверяясь Неведомому, способен дойти до Того, Кто его сотворил.

20. Его можно воспринять, но нельзя передать. Можно дойти к Нему, но нельзя постичь. Его можно Любить, но нельзя объять. Его можно понять в Начале, но нельзя познать до Конца. Ибо Он есть Тот, Кто создал всё. Ибо Он есть Созидающий своей Волей.

21. Злато есть сор для души и искушение для помыслов. Это есть скверна, которую жаждут многие, но которая на самом деле есть обман призрачный. Истинная ценность сокрыта в молитве искренней о душе своей. Не о сытости пуза своего и здравии тела нужно заботиться. Ибо сколько бы ты ни ел, рано или поздно всё равно проголодаешься. И каково бы ни было твоё здоровье, рано или поздно плоть твоя всё равно умрёт. Душа же вечна. И только она достойна заботы истинной.

22. Негоже волновать Господа о чём бы то ни было, кроме как о спасении души своей. Не о теле просите, не о здравии, не о животе заботьтесь своём, — всё сие есть тлен пустой, в желаниях ненасытный. Ибо нет прошения более достойного, чем прошение о спасении души своей.

23. Нет ничего невозможного для жаждущей души.

24. Кратки дни человеческие на перекрестье времён. Скорбны их дела перед ликом Господним. Уж каждое мгновение людское на чаше весов. И нет для душ более важной заботы, чем жажда обрящить спасение. Не в вере внешней, но в вере внутренней ключ к Вратам. Только слепец, ослеплённый прахом, его не увидит.

25. Дерзай, человече, истинно говорю, как не дано тебе избежать смерти, так и не дано тебе избежать Суда Божьего.

 

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться: