Тождество брака и монашества.

 

 

И вот, в Церкви брак и монашество являются выражением этого сложного сочетания уже одержанной победы и испытанного торжества любви - и того крестного пути, который должен привести когда-то весь мир в Царство Божие. Если вы вдумаетесь в основные черты взаимного отношения брака и монашества, вы увидите, что в них очень много сходства. Первый обет, который дает монах при пострижении, первый ответ на вопрос постригающего: «Обязуешься ли ты пребыть в этом братстве до твоей смерти? » - воспринимается обычно, согласно практике и опыту Церкви, как обязательство, вступив в братство, его не покидать, вступив в монастырь, из него не выходить. Но за этим стоит, конечно, гораздо больше; за этим стоит верность и устойчивость: верность первой или окончательной своей любви и устойчивость, то есть готовность, каковы бы ни были обстоятельства, несмотря на напор всех враждебных сил, остаться лицом к лицу с теми, кого выбрала наша любовь. Эта устойчивость для монаха значит, что он будет стоять перед лицом Божиим, каково бы ни было его настроение, каковы бы ни были обстоятельства; будет стоять перед Божиим лицом, поклоняясь и служа, никогда не отвернется от Того, Кого полюбил и Кому обещал свою жизнь и сердце.

В брачной жизни мы говорим о верности брачной, и это, в сущности, тоже обет такой устойчивости (я говорю сейчас, конечно, не о тех браках, которые являются результатом случайности, а о таких, которые являются результатом зрелого выбора). В начале службы обручения есть короткая молитва, где мы просим, чтобы этот брак был подобен браку Исаака и Ревекки в Ветхом Завете. Если вы вчитаетесь в этот рассказ (Быт. 24), вы увидите, что это был брак любви. Но в нем есть нечто особенное: есть другие рассказы в Ветхом и Новом Завете и в истории Церкви об очень совершенной и глубокой любви; но здесь Сам Бог открыл слуге Авраама, кто должен стать невестой и женой Исаака. Тогда это было сделано наглядным видением, но любовь является таким же чудом.

Вы, вероятно, видели, замечали в своей жизни, как несколько человек живут, работают, встречаются постоянно, и среди этих людей какие-нибудь двое друг друга и не замечают, до какого-то дня, когда вдруг они взглянут друг на друга и увидят то, чего раньше не видели, чего никто не увидел. Они видят один другого как единственных, как неповторимых. Святой Мефодий Патарский в одном из своих писаний говорит: пока юноша не полюбил девушку, он окружен мужчинами и женщинами; когда он нашел свою невесту, он окружен людьми... Вот этот момент, когда один человек находит другого - единственного и неповторимого, есть момент, когда начинается тема окончательной устойчивости в отношениях - пока еще как проблема, потому что то, что было увидено, пережито в какое-то мгновение, не останется постоянным достоянием двух. Прежде всего, то, что они увидели друг во друге, может быть, была и ошибка; очень, очень часто по духовной незрелости, по молитвенно-духовной неподготовленности делаются выборы любви, которые не являются плодом этого Божиего откровения о другом человеке, и тогда брак расходится, распадается, потому что в нем не было именно того, что составляет чудо Исаака и Ревекки.

Но бывает - постоянно, - что два человека, увидевшие друг друга как бы в свете Преображения, на следующий день встретятся, посмотрят друг на друга и увидят друг друга вновь, какими они всегда были, - так же как ученики, сошедшие с Фаворской горы, видели Христа, каким Он был изо дня в день до и после Преображения. И тут вступает в силу то свойство, которое мы называем верой, то есть уверенность в том, что невидимое, то, что сейчас стало невидимым, то, чего другие никогда не видели, - достовернее видимого; что человек, который вчера сиял невечерним светом, сиял божественной славой, светом Преображения и который сегодня такой обыкновенный, вчера был явлен нам в неповторимой глубине и красоте, каким он вышел из рук Божиих, каким Бог его призвал быть.

И тут требуется именно вера, устойчивость, неколеблющаяся уверенность в том, что увиденное однажды более истинно, чем то, что я вижу изо дня в день. Когда изощряется наш взор, когда чуткость наша увеличивается, мы можем постоянно это видеть. Святые умели видеть сияние Божие на грешной твари. Митрополит Филарет Московский в одной из своих проповедей говорит, что если бы только мы умели видеть, мы видели бы, как благодать Божия почиет на всем, что Бог сотворил; она искрится, сияет во всем и на всем. Но мы этого не видим; мы видим мертвое или тусклое вещество, и поэтому часто не умеем устоять против тусклости нашего видения.

Но будь то монашество, будь то брак - все начинается с того, что мы серьезно, вдумчиво, сердечно делаем выбор; выбор любви и выбор веры - то, что мы этому выбору останемся верны навсегда. Это называется брачная верность, это называется монашеская устойчивость, стабильность, и без этого не может быть ничего дальнейшего.

Дальше мы говорим о монашеских обетах бедности, нестяжательности, послушания, целомудрия. Но ведь они так же реальны в брачной жизни, как они реальны в монашеской! Бедность как материальное состояние - только один из аспектов подлинной бедности; быть обездоленным материально еще не значит быть евангельски бедным. Иоанн Златоуст говорит, что беден тот, кто вожделевает того, чего у него нет. Человек может быть бесконечно богатым, но если ему страстно хочется того, чего у него нет, все его богатство - ничто в его глазах, и он бедняк. С другой стороны, человек, который даже очень беден материально, но не ищет ничего, может себя чувствовать богатым.

Примеров сколько угодно можно найти и в светской литературе. Но вспомните, например, рассказ о том, как царь Давид, у которого все было, увидел жену полководца Урии, и все для него показалось ничем по сравнению с его страстным желанием ее иметь. По его приказу Урия был поставлен в самое опасное место битвы и погиб; и Давид взял его жену к себе. Тогда пророк Нафан был послан Богом обличить Давида и рассказал ему притчу: жил человек, богатству которого не было числа; и был у него сосед-бедняк; у него была только одна овечка, которую он любил, о которой он заботился, которую он ласкал, словно дочь она ему была, потому что никого и ничего у него не было, кроме нее. Пришел к богачу приятель, и захотел богач пир для него устроить; но ему стало жалко собственных овец, он велел отнять ту овечку, которая была всем богатством его бедного соседа, и заколоть... Царь Давид воспламенился гневом: Скажи мне, кто этот богач, чтобы я взыскал с него? - И Нафан ему ответил: Это ты! Все у тебя было; у Урии была только одна его любовь, и ты ее у него отнял... Давид оказался нищим при всем своем богатстве, потому что его желание простерлось на то, чего у него не было.

И есть рассказ из совершенно другой области, из жизни польского еврейства XVIII века. В одном малом городке жил раввин - в голоде, холоде, нищете; и каждый день воспевал милость Божию. Кто-то из его соседей обратился к нему с упреком: каким образом можешь ты так благодарить Бога? Разве это не лицемерие? Разве не знает Бог, что ничего у тебя нет и что твоя благодарность впустую? И старик-раввин ему ответил: Ты не понимаешь сути дела. Бог взглянул на мою душу и подумал: что нужно этому человеку, чтобы достичь полной своей меры? Голод, холод, обездоленность, одиночество... И это Он мне дал с преизбытком... Этот человек себя считал богатым своей обездоленностью, а тот - бедным при всем своем богатстве. И это очень важный момент, потому что, разумеется, материальная бедность составляет часть монашеского подвига; вернее, не столько бедность, сколько постоянная неуверенность в будущем дне, то, что надежда его может быть только на Бога, на милость - человеческую и Божию.

Но вот тут и начинается Царство Божие. Вы помните первую заповедь блаженства: Блаженны нищие духом, ибо тех есть Царство Небесное. Блаженны те, кто понимают, что они - ничто, что у них ничего нет собственного; но сверх того - кто, пользуясь всем тем, что жизнь дает: самим существованием, жизнью, дружбой, родством, едой, питьем, кровом, воздухом, красотой, истиной и т.д., - зная, что ничто из этого им не принадлежит, умеет распознать, что все, что у них есть, есть знак Божественной любви или человеческой любви. А в тот момент, когда мы можем сказать о какой-нибудь вещи: она моя, никто не может у меня ее отнять и никто не может мне ее дать, потому что она принадлежит мне по праву, - мы эту вещь изымаем, исключаем из чуда любви. Только когда мы сознаем, что все, что у нас есть, говорит о любви, когда нет у нас больше прав, нет ничего «нашего», тогда мы вошли в Царство любви. Отец Александр Шмеман в одной из своих книг говорит о том, что все есть любовь: самая еда, которая нам дана, - разве она не Божественная любовь, ставшая съедобной?..

И это правда. Обет бедности, искание нищенства духовного, которое Христос предлагает не каким-то отдельным людям, а всякому христианину, равно необходимы и человеку в браке, и человеку в монашестве, потому что без них нет Царства Божия. Если человек не достигает этого в браке, то у него будет брак земной, который не раскроется в измерение вечности и Царства. Если монах будет голодать, холодать и ничем не обладать, но не вырастет в меру именно этой отрешенности, этой свободы, то он не будет в Царстве Божием.

Следующий обет монашества о послушании. Послушание мы всегда понимаем как подчиненность, подвластность, и в педагогическом порядке воспитания монаха, воспитания ребенка послушание так и выражается, и представляется. Но послушание есть в основе своей что-то совершенно иное. Послушание - это то состояние человека, который слушает, прислушивается, который склоняет свой слух с тем, чтобы услышать. И здесь целый ряд слов мог бы дать нам понять, помочь понять, что от нас ожидается. Мы говорим о церковной или монашеской дисциплине и понимаем ее опять-таки формальным образом - как военную или школьную, или рабочую дисциплину; слово постепенно отошло от своего первичного значения и приобрело специализированное значение. Но дисциплина происходит от латинского слова discipulus, которое значит ученик, последователь. Дисциплина - это не просто дисциплинированность поведения или ума, это состояние того, кто является чьим-то учеником, который нашел своего учителя, который его избрал, который в этом учителе видит превосходство над собой, который всеми силами души и ума, и сердца, и воли, и тела хочет так вслушаться в его учение, чтобы все воспринять, что тот ему может передать. И не только воспринять слова, не только правила, но через это вслушивание, через это внимание приобщиться всему богатству превосходящего его умом, сердцем, опытом, святостью человека. В этом отношении послушание и дисциплина идут рука об руку. Послушание - это живое, стремительное желание человека все воспринять: не только услышать слова, но уловить мысль; не только уловить мысль, но понять, почему эта мысль родилась и нашла себе выражение, из каких глубин опыта этого человека идут эти слова.

Так относится послушник, молодой монах к своему старцу, но так относится и старец к своему послушнику и к своему наставнику, потому что только тот может другого учить и вести, кто сам является учеником и послушником. В конечном итоге, послушание человеку должно пойти гораздо дальше, чем этот человек; вслушиваясь в то, что говорит старец, послушник должен услышать то, что Бог через этого старца ему говорит. Не напрасно Христос говорит: Один у вас Наставник - Христос (Мф. 23, 10). Условие, при котором старец может чему-то научить послушника, это внутренняя прозрачность, такая прозрачность, которая давала бы свету Самого Христа пролиться через него и достигнуть ученика.

Но этот закон послушания, это прислушивание, внимание к другому человеку является также законом всех человеческих отношений, и особенно брачных. Если два человека, вступившие в брак, через пристрастие, через ослепленность друг другом не превратят один другого в идол, закрывающий им Бога, если оба будут одновременно прислушиваться друг к другу и вслушиваться в Бога, становиться прозрачными Божиему воздействию, так чтобы свет Божий мог пролиться на возлюбленного, тогда осуществляется та же самая заповедь послушания.

И здесь оказывается, что послушание и свобода не только совместимы, но что они так глубоко сплетены, что составляют одно. Русское слово свобода филологически трудное слово, и на него есть различные филологические толкования. Хомяков приводит одно из возможных истолкований этого слова: свобода - это состояние того, кто является самим собой, кто достиг того, чтобы быть собой, - не в порядке самоутверждения, а в порядке становления всем, чем он может стать по дару Божию. Я не буду вдаваться сейчас во все слова, обозначающие это понятие на других языках; но то слово, которое по-немецки звучит Freiheit, по-английски freedom и т.д., укоренено в древнем санскритском слове, указывающем на одно из самых древних, первичных восприятий человеком сущности и природы свободы, и в глагольной форме значит «любить» и «быть любимым», а как существительное значит «мой возлюбленный» или «моя возлюбленная», «моя любовь». Здесь нам указывается, что свобода связана с любовью. Тот свободен, кто любим и кто любит, кто освободился от себя, кто перенес центр тяжести всего себя, всей своей жизни в другого, будь то в человека (если этот человек не сделан идолом через богоподобное поклонение ему), будь то в Самого Бога. Свобода - это состояние любви. Один французский писатель говорит: сказать человеку Я тебя люблю - то же самое, что сказать Ты никогда не умрешь... И это правда по отношению к Богу, это правда по отношению к человеку. Когда мы говорим о любви, мы говорим об очень сложном чувстве и состоянии, но в конечном итоге любовь, как мы ее видим в Боге, во Христе, это то состояние души, то отношение к другому, при котором человек себя забывает до конца и помнит только любимого; состояние, при котором человек для себя, субъективно, перестает существовать, он существует только потому, что он любим и утвержден другим - человеком, Богом.

Свобода, послушание, взаимная внимательность в конечном итоге восходят к своему первоисточнику - будь то в браке, будь то в монашестве. Это способность, но это тоже и подвиг, когда мы себе сами говорим: отойди от меня, сатана, сойди с пути! Я не хочу уже прислушиваться к себе, я хочу всецело вслушиваться в другого человека, всецело вслушиваться в Бога... Это состояние послушания по отношению к старцу, это состояние послушания по отношению к другому человеку; без этого другой человек никогда не почувствует, что он имеет объективное, реальное значение для вас.

И наконец, одно слово о целомудрии. О целомудрии мы всегда думаем в телесных категориях. Мы говорим часто о грехах плоти, и забываем слово, еще в пятом веке сказанное одним подвижником: грехи плоти - это те грехи, которые наш совратившийся дух совершает против невинной нашей плоти... Целомудрия нельзя достичь одной сдержанностью или дисциплиной тела; нельзя также достичь этого только и просто дисциплиной воображения. Можно достичь его только своеобразным подходом, одним из аспектов любви, когда мы на другого смотрим и верой и любовью прозреваем в нем человека, возлюбленного Богом, сотворенного для вечной жизни, искупленного всей жизнью, страстью и смертью Христа, человека, которого Бог нам поручил, чтобы мы ему открыли путь вечной жизни. В момент, когда мы на человека так можем смотреть, мы делаемся целомудренными и в мыслях, и в плоти; и это единственный способ, который может до конца нас уцеломудрить. Но это отношение - не физическое; это отношение духовное, даже не душевное; и оно имеет место не только в монашестве, но и в браке, потому что в браке муж и жена должны осознавать, что они друг другу даны Богом, Который их взаимно друг другу поручил, чтобы они друг друга оберегли, сохранили, освятили, открыли друг другу путь вечной жизни; и не такой вечной жизни, которая была бы в противоречии с жизнью земной, но жизни, где все земное, через благодать, через таинства, через приобщение Божественности, получает измерение вечности.

Таким образом, в браке и в монашестве - монашеская устойчивость и брачная верность, обет нестяжательности или бедности и блаженство нищих духом (потому что только они входят в Царство любви), обет послушания, который является предельным вниманием в человеке к тому, что Божие, и через человека - к гласу Божию; обет целомудрия, который заключается в том, чтобы видеть в человеке все, что он есть в его нетленной святости и красоте, и служить этому, - все это совпадает.

И однако, кроме сходства, есть и разница между этими двумя путями. В браке, как на то указывает Священное Писание, преобладает ликование о восторжествовавшей любви; в монашестве преобладает готовность от всего отказаться - не только от дурного, но и от добра - для того только, чтобы последовать за Ангцем-Христом. Но мы живем в мире, в котором уже одержана Божественная победа - и который еще не достиг своей полноты; и в результате этого брачное торжество в своей сердцевине отмечено крестом: живоносным, спасительным крестом, на котором должен быть распят и умереть Ветхий Адам в каждом из нас. А в монашестве, потому что Воплощением, и Крестом, и сошествием в ад, и Воскресением, и Вознесением, и даром Святого Духа уже одержана победа Божия, есть ликование о Царстве Божием, которое уже пришло, которое мы можем уже вкушать в таинствах, в молитве и в самой тайне Церкви, которая есть встреча Живого Бога с каждым человеком и со всеми нами, животворящая встреча, которая уже теперь есть Вечность.

На этом я кончу свою беседу; возможно, многие из вас нашли ее трудной или, во всяком случае, очень странной по подходу; но подумайте над ней, подумайте над своим опытом жизни, и вы увидите в том, что я говорил, гораздо больше простой, прямой, опытной правды, чем может показаться сначала.

 

 

ВОПРОСЫ БРАКА И СЕМЬИ

 

 

Цель брака.

 

 

Энциклика папы Римского Павла VI Humanae vitae, обнародованная в 1968 году, была ответом на давно назревшую в Католической Церкви необходимость внести ясность в вопрос «контроля рождаемости» - применения противозачаточных средств - и подтвердила существовавшее ранее категорическое запрещение католикам применять эти средства, сопровождавшееся рекомендацией пользоваться естественными возможностями с этой целью. Энциклика вызвала бурную реакцию, коснувшись смежных вопросов, например, папского авторитета и целибата духовенства. Предлагаемая ниже беседа дает представление о православном взгляде на существо вопроса. Дополнено ответами на вопросы о семье и браке и беседой о религиозном воспитании детей (Ред.).

...Относительно энциклики, мне кажется, уместно поставить ряд вопросов. Прежде всего, отправная точка ее, а именно утверждение, будто целью брака является деторождение, не только спорна, но для православного богословия просто неприемлема. Цель брака есть брак. Рождение детей - его составная часть, но в брак не вступают для того, чтобы иметь детей; в брак вступают для того, чтобы осуществить жизнь взаимной любви, то есть преодоление индивидуальной изолированности, расширение личности, которое один немецкий автор называет «жизнью единой личности в двух лицах».

Здесь перед нами первый, чрезвычайно важный момент, ибо если действительно брак определяется деторождением, то, мне кажется, рушится вся энциклика: ведь проблема исключения зачатия - вовсе не вопрос применяемых методов. Если цель брака - рождение детей, то всякое действие, направленное против этого, является посягательством на брак в главной его цели. Следовательно, любые противозачаточные методы, искусственные или естественные, и даже супружеское воздержание, имеющее целью исключить деторождение, есть грех, посягательство на главную цель брака; этот момент в энциклике лишен логики и не выдерживает критики.

Думаю, что одна из проблем, которые здесь встают, это проблема оценки телесных отношений между двумя человеческими существами в браке. На основании энциклики в целом и всего ее контекста создается впечатление, что телесная жизнь в браке рассматривается здесь просто как плотские сношения в том отрицательном смысле, который придает этому выражению аскеза. Здесь как бы раздвоение сознания: с одной стороны, брак по самому определению направлен на деторождение, а, с другой стороны, физические отношения отмечены печатью некой уродливости, с ними связывается представление дефективности. Очень ясно чувствуется, что идеал здесь - жизнь монашеская, жизнь воздержания. Совершенно иное в православном богословии. У нас существует богословие материи, богословие тела, основанное на том положении, что Бог создал человека как существо не только духовное или душевное, но также и материальное, связанное с совокупностью всего видимого и осязаемого творения, - богословие, основанное прежде всего на Воплощении. Воплощение это не просто Божественный акт, в котором Бог становится человеком; это такое Божественное действие, в котором Бог принимает на Себя видимое и осязаемое вещество созданного Им мира. Он соединяется не только с человечеством, Он соединяется с космической реальностью материи, и наше отношение к материи очень отлично от так часто встречающегося монофизитского отношения к ней.

Третий момент - это развитие только что сказанного, а именно наше отношение к половому воздержанию в браке. Слово «целомудрие», несколько раз встречающееся в службе брака, часто понимается как относящееся к плоти, к аскезе. Но в действительности целомудрие во всем объеме этого понятия есть нечто гораздо более широкое - оно охватывает одновременно человеческий дух, тело и душу. И это особенно бросается в глаза в службе брака, где мы просим Господа даровать вступающим в брак целомудрие и радость видеть «чада чад своих». Целомудрие не есть что-то несовместимое с деторождением. Целомудрие - это внутреннее состояние, определяющееся не физическими категориями, а отношением: духовным отношением, отношением души и отношением тела.

У апостола Павла, которого часто обвиняют в непонимании взаимоотношений между мужчиной и женщиной, есть ряд выражений, на которых уместно остановиться. Одно из них вошло в англиканскую службу бракосочетания. Там говорится, что брак это «врачевство от блуда», и то, как толкуется эта фраза и эта мысль, кажется мне глубоко ошибочным. Толкование чрезвычайно распространенное в умах и на устах людей заключается в том, что если человек состоит в браке, у него нет больше оснований искать нечистоты где-то на стороне - «ходить за чужой плотью», как говорится в Священном Писании. В действительности же в богословии неразделенной Церкви ясно видно, что дело вовсе не в этом. Один из древних авторов говорит, что пока юноша не полюбил, он окружен мужчинами и женщинами; как только сердце его открылось для любви к кому-то, к чьей-то личности, то рядом с ним - его возлюбленная, а вокруг него - люди. Иными словами, единственное основание для подлинного целомудрия, то есть внутреннего и внешнего состояния, когда человек не стремится ни к чему вне тех отношений, какими является эта единственная любовь, - есть любовь, единственность любви, тот факт, что истинно любить можно только одного человека, а все другие люди входят - каждый в отдельности и все вместе - в нейтральную категорию: это люди, это больше не мужчины и женщины, не существа, обладающие полом. Но любимый человек тоже не есть то, что на современном языке называют «сексуальное существо»; это лицо другого пола, но и здесь понятие пола далеко выходит за рамки пола физического: оно определяется в категориях мужественности и женственности, оно охватывает и характеризует человека в каждой детали его существа, а не просто с точки зрения продолжения рода. Кроме того, апостол Павел ясно указывает, что в этом единственном, незаменимом отношении брака открытие одного человека другим всегда имеет глубину духовного порядка - иначе нет данных для брака. И в этих отношениях тело одного полностью принадлежит другому не в том смысле, что он может распоряжаться им насильственно, без благоговения, без уважения, а в том смысле, что поскольку два тела составляют уже одно, то и жизнь едина как жизнь четы и нет жизни, которая принадлежала бы одному или другому отдельно.

Но, с другой стороны, апостол Павел утверждает также, что оба супруга могут удаляться друг от друга; не отказывать другому в близости, а позволить другому отойти ради их духовной жизни. Бывает время молитвы, бывает время духовного углубления, время, когда человеческое существо соединяется с Богом особым образом, когда благодать и опытное познание овладевают не только духом его, не только его психологическим и умственным «я», но даже и телом. Есть моменты, когда всякие физические отношения, даже, как это видно из житий святых, самое простое прикосновение становится невозможным, ибо благодать, как пламя, овладела этим существом, и нет больше места ни для чего до тех пор, пока эта дарованная и принятая благодать не станет едино с человеком так глубинно, что сделается общим достоянием. Но мне кажется ясным, что воздержание тут является не актом отвержения, когда один из супругов отворачивается от другого, отказывает другому в близости, но ситуацией, в которой их взаимоотношения рассматриваются в другом плане.

В книге Бытия, в первой главе, сотворение человека поставлено в один ряд с сотворением всех живых существ, и именно внутри этого ряда живых существ человек получает данное всему живому благословение расти и множиться. И в другой главе, в совершенно ином контексте, установлен брак. Во второй главе мы видим, что человек, поставленный перед лицом всех земных существ, Человек с большой буквы, взятый от земли, обнаруживает, что он - одинок, что нет у него спутника, и Бог избавляет его от этого одиночества сотворением Евы. Этот акт не имеет никакого отношения к деторождению, он стоит в иной перспективе, в контексте иного повествования, здесь перед нами совершенно новая ситуация. И брак связан именно с этой ситуацией - ситуацией человека, достигшего такой зрелости, когда он не может более существовать в одиночестве, и тогда ему предлагается преодоление этой ситуации, имеющее, однако, с самого начала двойственный характер. Двойственность эта связана с тем, что и здесь полностью соблюдается уважение к человеческой свободе, так что и преодоление это может быть подлинным или ложным. Не вдаваясь в подробности, приведу просто текст Библии: когда Адам оказывается лицом к лицу с Евой, он узнает ее и говорит, что она - плоть от плоти его и кость от кости его. Но что означает это его признание? Перед ним, как и перед Евой, два пути: либо узнать себя в ней, а ей - узнать себя в нем, видеть лишь себя самого, отраженного вовне, видеть в другом лишь продолжение себя самого и совершенно потерять из виду существование другого. И напротив, можно в этом видеть трансцендирование самого себя, освобождение от себя. Именно об этом говорит Мефодий Патарский в своей книге: он использует как бы игру слов и, рассуждая о падении, говорит, что пока Адам и Ева любили друг друга, они могли говорить, глядя друг на друга: это мой «альтер эго», другой я сам; в момент падения они видят друг друга нагими, потому что каждый смотрит на другого и говорит: я - это я, а он - это он. Тут как бы трещина, разлом. Здесь-то и появляется элемент влечения, вожделения, здесь смешиваются две перспективы: перспектива природы (о которой говорится в первой главе) и перспектива человечества, трансцендирования личности в жизни сверхличной.

Возвращаясь к энциклике - мы наблюдаем тут то основоположное смешение, которое почти всегда, мне кажется, имеет место в католической литературе: смешение плоти и тела. Чтобы пояснить различие между ними, напомню прекрасное выражение отца Сергия Булгакова: «Борьба с плотью это борьба за тело»; тут подчеркивается различие между телом и плотью, телесностью и плотским состоянием. А результатом недоверчивого отношения к плоти, которую смешивают с телом, является, мне кажется, своего рода игра в прятки в отношении проблемы деторождения. В энциклике и во всем этом строе мышления, по-видимому, ставится вопрос о том, как сочетать и запрет, и возможность избежать деторождения, когда оно оказывается событием, которое может вылиться в трагедию. И тут энциклика повторяет Талмуд, где уже объяснено, что Бог, по Своему милосердию, ведая нашу слабость и склонность ко злу, попустил существование периодов бесплодия, чтобы можно было и утолить вожделение, и избежать опасности зачатия. Но и с православной, и просто с человеческой точки зрения это представляется мне безнравственным, радикально безнравственным...

 

Богословие материи.

 

 

Энциклика папы Римского Павла VI Humanae vitae, обнародованная в 1968 году, была ответом на давно назревшую в Католической Церкви необходимость внести ясность в вопрос «контроля рождаемости» - применения противозачаточных средств - и подтвердила существовавшее ранее категорическое запрещение католикам применять эти средства, сопровождавшееся рекомендацией пользоваться естественными возможностями с этой целью. Энциклика вызвала бурную реакцию, коснувшись смежных вопросов, например, папского авторитета и целибата духовенства. Предлагаемая ниже беседа дает представление о православном взгляде на существо вопроса. Дополнено ответами на вопросы о семье и браке и беседой о религиозном воспитании детей (Ред.).

...Относительно энциклики, мне кажется, уместно поставить ряд вопросов. Прежде всего, отправная точка ее, а именно утверждение, будто целью брака является деторождение, не только спорна, но для православного богословия просто неприемлема. Цель брака есть брак. Рождение детей - его составная часть, но в брак не вступают для того, чтобы иметь детей; в брак вступают для того, чтобы осуществить жизнь взаимной любви, то есть преодоление индивидуальной изолированности, расширение личности, которое один немецкий автор называет «жизнью единой личности в двух лицах».

Здесь перед нами первый, чрезвычайно важный момент, ибо если действительно брак определяется деторождением, то, мне кажется, рушится вся энциклика: ведь проблема исключения зачатия - вовсе не вопрос применяемых методов. Если цель брака - рождение детей, то всякое действие, направленное против этого, является посягательством на брак в главной его цели. Следовательно, любые противозачаточные методы, искусственные или естественные, и даже супружеское воздержание, имеющее целью исключить деторождение, есть грех, посягательство на главную цель брака; этот момент в энциклике лишен логики и не выдерживает критики.

Думаю, что одна из проблем, которые здесь встают, это проблема оценки телесных отношений между двумя человеческими существами в браке. На основании энциклики в целом и всего ее контекста создается впечатление, что телесная жизнь в браке рассматривается здесь просто как плотские сношения в том отрицательном смысле, который придает этому выражению аскеза. Здесь как бы раздвоение сознания: с одной стороны, брак по самому определению направлен на деторождение, а, с другой стороны, физические отношения отмечены печатью некой уродливости, с ними связывается представление дефективности. Очень ясно чувствуется, что идеал здесь - жизнь монашеская, жизнь воздержания. Совершенно иное в православном богословии. У нас существует богословие материи, богословие тела, основанное на том положении, что Бог создал человека как существо не только духовное или душевное, но также и материальное, связанное с совокупностью всего видимого и осязаемого творения, - богословие, основанное прежде всего на Воплощении. Воплощение это не просто Божественный акт, в котором Бог становится человеком; это такое Божественное действие, в котором Бог принимает на Себя видимое и осязаемое вещество созданного Им мира. Он соединяется не только с человечеством, Он соединяется с космической реальностью материи, и наше отношение к материи очень отлично от так часто встречающегося монофизитского отношения к ней.

Третий момент - это развитие только что сказанного, а именно наше отношение к половому воздержанию в браке. Слово «целомудрие», несколько раз встречающееся в службе брака, часто понимается как относящееся к плоти, к аскезе. Но в действительности целомудрие во всем объеме этого понятия есть нечто гораздо более широкое - оно охватывает одновременно человеческий дух, тело и душу. И это особенно бросается в глаза в службе брака, где мы просим Господа даровать вступающим в брак целомудрие и радость видеть «чада чад своих». Целомудрие не есть что-то несовместимое с деторождением. Целомудрие - это внутреннее состояние, определяющееся не физическими категориями, а отношением: духовным отношением, отношением души и отношением тела.

У апостола Павла, которого часто обвиняют в непонимании взаимоотношений между мужчиной и женщиной, есть ряд выражений, на которых уместно остановиться. Одно из них вошло в англиканскую службу бракосочетания. Там говорится, что брак это «врачевство от блуда», и то, как толкуется эта фраза и эта мысль, кажется мне глубоко ошибочным. Толкование чрезвычайно распространенное в умах и на устах людей заключается в том, что если человек состоит в браке, у него нет больше оснований искать нечистоты где-то на стороне - «ходить за чужой плотью», как говорится в Священном Писании. В действительности же в богословии неразделенной Церкви ясно видно, что дело вовсе не в этом. Один из древних авторов говорит, что пока юноша не полюбил, он окружен мужчинами и женщинами; как только сердце его открылось для любви к кому-то, к чьей-то личности, то рядом с ним - его возлюбленная, а вокруг него - люди. Иными словами, единственное основание для подлинного целомудрия, то есть внутреннего и внешнего состояния, когда человек не стремится ни к чему вне тех отношений, какими является эта единственная любовь, - есть любовь, единственность любви, тот факт, что истинно любить можно только одного человека, а все другие люди входят - каждый в отдельности и все вместе - в нейтральную категорию: это люди, это больше не мужчины и женщины, не существа, обладающие полом. Но любимый человек тоже не есть то, что на современном языке называют «сексуальное существо»; это лицо другого пола, но и здесь понятие пола далеко выходит за рамки пола физического: оно определяется в категориях мужественности и женственности, оно охватывает и характеризует человека в каждой детали его существа, а не просто с точки зрения продолжения рода. Кроме того, апостол Павел ясно указывает, что в этом единственном, незаменимом отношении брака открытие одного человека другим всегда имеет глубину духовного порядка - иначе нет данных для брака. И в этих отношениях тело одного полностью принадлежит другому не в том смысле, что он может распоряжаться им насильственно, без благоговения, без уважения, а в том смысле, что поскольку два тела составляют уже одно, то и жизнь едина как жизнь четы и нет жизни, которая принадлежала бы одному или другому отдельно.

Но, с другой стороны, апостол Павел утверждает также, что оба супруга могут удаляться друг от друга; не отказывать другому в близости, а позволить другому отойти ради их духовной жизни. Бывает время молитвы, бывает время духовного углубления, время, когда человеческое существо соединяется с Богом особым образом, когда благодать и опытное познание овладевают не только духом его, не только его психологическим и умственным «я», но даже и телом. Есть моменты, когда всякие физические отношения, даже, как это видно из житий святых, самое простое прикосновение становится невозможным, ибо благодать, как пламя, овладела этим существом, и нет больше места ни для чего до тех пор, пока эта дарованная и принятая благодать не станет едино с человеком так глубинно, что сделается общим достоянием. Но мне кажется ясным, что воздержание тут является не актом отвержения, когда один из супругов отворачивается от другого, отказывает другому в близости, но ситуацией, в которой их взаимоотношения рассматриваются в другом плане.

В книге Бытия, в первой главе, сотворение человека поставлено в один ряд с сотворением всех живых существ, и именно внутри этого ряда живых существ человек получает данное всему живому благословение расти и множиться. И в другой главе, в совершенно ином контексте, установлен брак. Во второй главе мы видим, что человек, поставленный перед лицом всех земных существ, Человек с большой буквы, взятый от земли, обнаруживает, что он - одинок, что нет у него спутника, и Бог избавляет его от этого одиночества сотворением Евы. Этот акт не имеет никакого отношения к деторождению, он стоит в иной перспективе, в контексте иного повествования, здесь перед нами совершенно новая ситуация. И брак связан именно с этой ситуацией - ситуацией человека, достигшего такой зрелости, когда он не может более существовать в одиночестве, и тогда ему предлагается преодоление этой ситуации, имеющее, однако, с самого начала двойственный характер. Двойственность эта связана с тем, что и здесь полностью соблюдается уважение к человеческой свободе, так что и преодоление это может быть подлинным или ложным. Не вдаваясь в подробности, приведу просто текст Библии: когда Адам оказывается лицом к лицу с Евой, он узнает ее и говорит, что она - плоть от плоти его и кость от кости его. Но что означает это его признание? Перед ним, как и перед Евой, два пути: либо узнать себя в ней, а ей - узнать себя в нем, видеть лишь себя самого, отраженного вовне, видеть в другом лишь продолжение себя самого и совершенно потерять из виду существование другого. И напротив, можно в этом видеть трансцендирование самого себя, освобождение от себя. Именно об этом говорит Мефодий Патарский в своей книге: он использует как бы игру слов и, рассуждая о падении, говорит, что пока Адам и Ева любили друг друга, они могли говорить, глядя друг на друга: это мой «альтер эго», другой я сам; в момент падения они видят друг друга нагими, потому что каждый смотрит на другого и говорит: я - это я, а он - это он. Тут как бы трещина, разлом. Здесь-то и появляется элемент влечения, вожделения, здесь смешиваются две перспективы: перспектива природы (о которой говорится в первой главе) и перспектива человечества, трансцендирования личности в жизни сверхличной.

Возвращаясь к энциклике - мы наблюдаем тут то основоположное смешение, которое почти всегда, мне кажется, имеет место в католической литературе: смешение плоти и тела. Чтобы пояснить различие между ними, напомню прекрасное выражение отца Сергия Булгакова: «Борьба с плотью это борьба за тело»; тут подчеркивается различие между телом и плотью, телесностью и плотским состоянием. А результатом недоверчивого отношения к плоти, которую смешивают с телом, является, мне кажется, своего рода игра в прятки в отношении проблемы деторождения. В энциклике и во всем этом строе мышления, по-видимому, ставится вопрос о том, как сочетать и запрет, и возможность избежать деторождения, когда оно оказывается событием, которое может вылиться в трагедию. И тут энциклика повторяет Талмуд, где уже объяснено, что Бог, по Своему милосердию, ведая нашу слабость и склонность ко злу, попустил существование периодов бесплодия, чтобы можно было и утолить вожделение, и избежать опасности зачатия. Но и с православной, и просто с человеческой точки зрения это представляется мне безнравственным, радикально безнравственным...

 

⇐ Предыдущая23242526272829303132Следующая ⇒

Поделиться: