Глава 8 РОСИНАНТ БЬЕТ КОПЫТОМ

 

Упорная и напряженная работа «команды Фиделя», усилия всего кубинского народа стали приносить первые плоды. О них мы уже говорили кратко в двух предыдущих главах. Че Гевара всецело был поглощен созиданием новой жизни на своей второй родине, но... Это постоянное «но» все больше занимало его мысли. Может ли он, размышлял Че, оставаться и дальше на Кубе, уже четко определившей свой путь, когда остальные народы Латинской Америки все еще ждут своего лучшего завтра.

Обычным, даже непредвзятым людям было непросто понять такого рода «муки». Что же тогда говорить об авторах, находившихся на зарплате у идеологических противников Гевары? Отсюда тот поток домыслов, измышлений, инсинуаций, охвативший западные СМИ при попытках осмыслить решение Че покинуть Кубу. Их было много. Мы приведем только одно и с весьма характерным привкусом дешевой лжи. «Если бы Че остался на Кубе, — писала боливийская газета «Пресенсиа», — он пал бы жертвой политической чистки или был бы расстрелян по приказу Фиделя Кастро, который сегодня должен чувствовать себя самым счастливым, узнав о его смерти. Все это остается загадкой (спасибо за проблеск совести. — Ю.Г. ) непостижимого марксистского мира»[326].

Думаем, что человеку, прочитавшему эту книгу, будет трудно поверить в эту и другую подобную ложь о «героическом партизане». Поэтому я лучше приведу здесь слова уже упоминавшегося выше моего друга И.Р. Григулевича о решении Че Гевары:

«Он мог выбрать только передний край, только наиболее опасный, наиболее грозный, еще не проторенный, неизведанный путь... А сделав выбор, он стал тяготиться своим званием министра, ему уже не терпелось вновь оседлать своего революционного Росинанта и пуститься в путь; ему не терпелось вновь почувствовать на своих плечах тяжелый рюкзак, набитый патронами, лекарствами и книгами, и режущую плечо лямку автомата. Он закрывал глаза и видел себя лежащим у костра, изъеденным москитами, тяжело дышащим от приступа астмы, но счастливым, ибо с ним рядом были те, которых он так по-мужски — сурово и стыдливо — любил: отверженные Латинской Америки — ее крестьяне, ее индейцы, ее негры»[327].

Но как бы ни хотелось Че пуститься в неизведанный путь, он со свойственной ему скрупулезностью подступает к реализации принятого им решения. Первый вопрос — держать совет с Фиделем и по возможности объяснить ставшему ему родным кубинскому народу.

Что касается Фиделя, то решение Гевары не было для него абсолютной новостью: еще отправляясь на «Гранме» с экспедиционерами, Че взял с него слово отпустить его с Кубы, если потребуется. Он только попросил Эрнесто продумать, как лучше обставить его отъезд для кубинцев и для общественного мнения за рубежом. Гевара, со своей стороны, заручился у соратника обещанием помочь ему оружием и отпустить с ним группу верных товарищей из кубинской армии. И хотя глава правительства брал тем самым на себя большую ответственность, он это делал не только ради друга, но и ради Кубы: успех нового партизанского «очага» на континенте мог бы серьезно расшатать традиционный «статус-кво» и даже нанести удар по антикубинским замыслам Вашингтона. Об этом прямо говорится в так называемой 2-й Гаванской декларации (такого рода документы принимались на многолюдных митингах трудящихся в Гаване).

Гевара тоже работал в этом направлении еще с первых постреволюционных лет. В январе 1960 года, перед публикацией своей книги «Партизанская война» он добавил в нее целую главу. В ней он изложил кубинский опыт работы городского подполья, а также призвал латиноамериканских революционеров поспешить на помощь Кубе, полагая неправильным, что Куба одна на континенте противостоит «гиганту»[328]. Многие экземпляры этого труда были отправлены диппочтой в кубинские миссии в Латинской Америке.

...Обычно на любом листке календаря в кабинете министра Гевары не было ни одного свободного сантиметра: напоминания о делах, длинный список посетителей и т.п. На листке за 24 марта 1964 года помечено только одно слово — Таня. В этот день Че отменил все совещания и визиты, помощник отвечал по телефону, что министра нет, будет завтра.

Когда в дверь кабинета постучали, перед министром на столе лежала папка, которую он уже около часа как достал из сейфа и теперь внимательно читал. На папке была надпись «Тамара Бунке». Гевара встал из-за стола и с приветливой улыбкой пожал руку вошедшей посетительнице, которую он ждал в этот день[329].

Это была высокая шатенка, лет 25, с большими синими глазами — Тамара Бунке, приехавшая недавно на специализацию в Гаванский университет из Германской Демократической Республики (ГДР). Она прекрасно говорила по-испански с едва заметным немецким акцентом.

Из материалов, содержавшихся в упомянутой папке, Че уже знал, что Тамара родилась 19 ноября 1937 года в Аргентине, куда в конце 30-х годов уехали от преследования нацистов ее родители — отец Генрих (по национальности аргентинец) и мать, немка Найда Бунке.

Тамара закончила в Аргентине среднюю школу, была весьма одаренной девушкой, хорошо разбиралась в литературе и политике, любила музыку. Она играла на фортепиано, гитаре и аккордеоне, пела, занималась балетом и спортом. Супруги Бунке принимали активное участие в подпольном движении аргентинских коммунистов. Их дочь росла в атмосфере конспирации, собраний и политических споров. («Мы объясняли нашим детям, — вспоминает Найда Бунке, — что полиция преследует таких людей, как мы, поэтому необходимо вести себя осторожно и не болтать»). После образования ГДР она с родителями переехала туда из Аргентины. В Берлине Тамара закончила университет, а затем в течение 6 лет обучалась в учебных заведениях в Латинской Америке.

Да, скажет читатель, но почему же на календаре у министра было записано имя «Таня»? Тогда это был секрет огромной государственной важности. Спецслужбы Кубы по согласованию со своими коллегами из ГДР (так называемое «штази»), сотрудницей которых, а по некоторым неофициальным данным, не только их, была Тамара Бунке, намеревались направить ее в Боливию в качестве нелегала. Ей вменялось провести там большую подготовительную работу для последующей организации в этой стране партизанского «очага». В качестве своего агентурного имени она выбрала имя Таня, под которым она будет работать в Боливии и фигурировать в нашем дальнейшем повествовании (по некоторым источникам, это имя было навеяно памятью об известной советской партизанке — Зое Космодемьянской, назвавшейся перед смертью Таней).

Во время беседы Гевара спросил Таню, овладела ли она знаниями, необходимыми для подпольной работы, и не пугают ли ее лишения и опасности, связанные с работой нелегала. Он объяснил Тане, что в ее задачу входит поселиться в Боливии, завязать там связи в правящих и армейских кругах, ознакомиться с положением во внутренних районах страны, изучить формы и методы эксплуатации боливийских рабочих, шахтеров и крестьян, приобрести полезные контакты и ожидать связного, который укажет ей время начала решительных действий и уточнит ее участие в подготавливаемой борьбе. Че предупредил Таню: ждать связного, который будет ей направлен непосредственно из Гаваны. Каким бы ни было тяжелым ее положение, она не должна сама искать связи, просить помощи и раскрывать себя ни перед каким-либо человеком, организацией или партией, хотя они и известны как революционные в Боливии. Главное — проявлять абсолютное, всеобщее и постоянное недоверие. (О том, насколько усвоила эти заповеди подпольщица, будет рассказано позднее.)

Надо сказать, что к этому времени уже почти окончательно было определено место развертывания партизанских действий — Боливия. Еще в 1962 году его предложили Че побывавшие на Кубе боливийцы братья Передо (Коко и Инти). Чуть позже в Боливию секретно проникает кубинский капитан Мартинес Тамайо. Вскоре он получает боливийские документы на имя Рикардо Моралеса, что позволяет ему без проблем пересекать границу Боливии. Там, на границе с Аргентиной, он помогает создать тайный лагерь, который должен был стать опорной базой для действий партизан в аргентинской провинции Сальта. Через два с половиной года Рикардо вновь появляется в Боливии, где связывается с Таней (Бунке), Инти и Коко Передо. Спустя два месяца в Ла-Пас приезжают еще два кубинца — капитан Гарри Вильегас (по кличке Помбо) и лейтенант Карлос Коэльо (по кличке Тума, Тумаини или Рафаэль). Там Помбо встречается с перуанским связным по кличке Чино и сообщает ему, что кубинцы решили начать борьбу в Боливии, а затем продолжить ее в Перу[330].

Сам Гевара отходит постепенно от дел в министерстве и некоторое время проводит в удаленной от столицы местности вместе с другом Миалем (помните, его мать возмущалась в письме, что «способного руководителя выслали на рубку сахарного тростника»? ), где рубит тростник, много читает, пишет прощальные письма.

В 1965 году Че Гевара инкогнито вместе с группой кубинских военных инструкторов едет снова в Африку. Но вскоре был вынужден (прибывший туда курьер от Фиделя привез просьбу премьера вернуться) возвратиться на Кубу. В марте следующего года Че предпринимает «пробную» поездку по ряду латиноамериканских стран. С сильно измененной внешностью (лысый парик, без бороды и усов, седой, в очках), с фальшивым паспортом на имя уругвайского коммерсанта Рамона Бенитеса он посещает Аргентину, где около 20 дней проводит в провинции Кордоба. Затем, якобы переодетый в монаха Фернандо де лос Сантос, едет в Парагвай. Точных сведений (в открытых публикациях) о его встречах и беседах во время этой поездки нет, но можно предположить, что Че, не раскрывая своего инкогнито, проводил своего рода рекогносцировку в соседних с Боливией странах (места и способы пересечения их границ, возможные источники помощи партизанам, пути отхода в случае необходимости и т.д.). Правда, настораживало сообщение МВД Парагвая об ужесточении паспортного контроля на парагвайско-бразильской границе в связи с тем, что «кубинского революционера Че Гевару видели в местечке Барибао, неподалеку от упомянутой границы»[331].

Наконец он сложным маршрутом (проехав даже ряд европейских столиц) снова приезжает в Уругвай, откуда, заручившись новыми документами на имя Адольфо Мена, специального представителя ОАГ, выезжает в Боливию. В его кармане официальное письмо этой межамериканской организации, в котором ее руководство просит правительство указанной страны оказать всяческую помощь А. Мена, который направляется для изучения социально-экономического положения боливийского села.

...Стюардесса самолета компании «Браниф», летевшего по маршруту Монтевидео — Сан-Пауло — Ла-Пас, решила повременить с объявлением о погоде: многие пассажиры в салоне первого класса дремали. Задремал и сидевший у окна во втором ряду пожилой уругваец. До этого он внимательно смотрел в иллюминатор, как будто пытаясь что-то разглядеть на далекой земле.

Некоторое время назад он действительно закрыл глаза, стараясь вздремнуть. Нахлынули мысли, воспоминания, калейдоскопом замелькали картинки детства... А вот и его «старушка», мама. Он разглядел ее среди других родителей в школьном зале, когда вместе с другими детьми пел аргентинский гимн... Снова увидел маму, она улыбалась ему... Но почему у нее таким грусть в глазах? Вдруг донья Селия поднялась и сделала едва заметный прощальный жест рукой...

Эрнесто уже не пел. Только губы едва произносили слова гимна: «Да будут вечными лавры...» А мама еще раз улыбнулась ему и стала тихо удаляться...

«Или клянемся со славой умереть...» — мысленно прошептал Че (это был он! ), вновь обретая сознание после сна, и открыл глаза. «Странный сон... Как там моя старушка? » — подумал Эрнесто и посмотрел в иллюминатор: самолет шел на посадку в аэропорту Ла-Паса.

(Прим. авт.: Позднее Гевара расскажет об этом сне одному из кубинцев-партизан, который после поражения и гибели Че сумеет вернуться на Кубу. Там он передаст рассказанное Геварой его первой жене Ильде. Та была потрясена, услышав это, так как раньше получила письмо от родственников Эрнесто из Буэнос-Айреса, в котором ей рассказывали о сне доньи Селии. Вычислив более или менее точно даты происходившего в обоих сообщениях, Ильда поняла, что перед ней пример потрясающего телепатического контакта двух любящих, родственных душ — матери и сына! )

Э. Гевара (он же — А. Мена) несколько дней проживает в Ла-Пасе, а затем, изменив внешность, едет во второй по значению город страны — Кочабамбу, где (судя по его записи в Дневнике) имел ряд контактов. Мы не случайно написали слово «Дневник» с заглавной буквы, как название книги. Это — знаменитый геваровский Дневник, вошедший в историю под собственным именем «Боливийский дневник». В нем Че будет вести для себя своеобразный отчет о своей деятельности в Боливии, скрупулезно помечая наиболее важные детали партизанской эпопеи. Уже упоминавшийся испанский публицист Э. Сальгадо писал, что Дневник носит отпечаток точных и реалистичных наблюдений врача. «Это как клиническая история болезни — что, когда, где, как и т.д.». Добавим только, что в нем Гевара уделяет главным образом внимание недостаткам, ошибкам, слабостям, просчетам как отдельных бойцов, так и отряда в целом. О себе он в основном говорит в плане своих недостатков или ошибок. Героическое поведение он считал нормальным в партизанской среде, любые же отклонения от него заслуживали, по его мнению, порицания и осуждения. Поэтому Че подробно пишет в Дневнике о слабых, колеблющихся элементах и скупо — о бойцах, проявлявших образцы героизма.

7 ноября 1966 года, прибыв в Ньянкауасу, Гевара делает в Дневнике первую запись:

«Сегодня начинается новый этап. Ночью прибыли в поместье... Прибыв, оставили одну машину в отдалении и въехали на территорию на одной, чтобы не вызывать подозрений соседа-землевладельца, уже ворчавшего на людях о подозрении, что мы занимаемся производством кокаина... Затем прошли около 20 км пешком до помещения, в котором нас ждали три функционера партии (КПБ. — Ю.Г. )...»[332].

Незадолго до этого вернувшиеся в Боливию братья Передо установили связи с сельскими священниками и через них приобрели два поместья в отдаленном от центра страны лесном районе, у каньона Ньянкауасу (в переводе с кечуа — голова реки. — Ю.Г. ). Им помогали уже известная читателю Таня и служащий нефтяной компании Варгас, который принимал братьев Передо за перевозчиков наркотиков. В поместья завозились в мешках от цемента винтовки, патроны, гранаты, что не осталось незамеченным дошлым местным мясником (позднее он сообщит о своих подозрениях властям).

Примерно через полгода приехала группа кубинцев. Они летели с Кубы через Ленинград, Москву, Прагу, Берлин, Рио-де-Жанейро, Сан-Пауло, Буэнос-Айрес. И только из аргентинской столицы — в Ла-Пас. Неудивительно, что столь сложный маршрут порою сбивал с толку самих будущих партизан. Так, лейтенант Исраэль Рейес по ошибке пересек на самолете всю территорию США и только потом полетел в Ла-Пас.

В целях наилучшей организации «очага» и установления дополнительных связей в стране Че планировал начать боевые выступления в сентябре 1967 года, но оказавшийся предателем Варгас (см. выше), поняв, с кем он имеет дело, выдал партизан. И уже 23 марта их сторожевая засада была вынуждена обстрелять военный патруль, тем самым подтвердив донос предателя.

Но прежде чем начать рассказ о партизанских буднях в Боливии, попытаемся ответить на вполне естественный вопрос, почему именно эту страну Э. Гевара избрал местом для борьбы.

Это было сделать нелегко. Необходимо было учесть каждую деталь, мелочь. Он прекрасно понимал, что «если трудной была война за освобождение Кубы... то бесконечно более трудными будут новые битвы, которые ждут народ в других районах Латинской Америки»[333].

Боливия — это государство в центральной части Южной Америки[334] (в случае успеха партизан будет легче распространить их действия на всю территорию континента). Огромная территория в две Франции и очень небольшое население (меньше Кубы). Тот факт, что свыше половины населения составляют индейцы и большая часть его — метисы, позволяет любому латиноамериканцу из других стран и с другими акцентами в языке легче вписаться в общую демографическую картину страны. Высокие горные хребты, плоскогорье Пуна (до 4000 м высоты), труднопроходимая сельва (джунгли), глубокие ущелья — все это плюсы для партизанской деятельности. К таковым относятся и богатый животный мир — резервная продовольственная база, и относительно благоприятный климат, по крайней мере, в выбранной партизанами зоне (с 18 градусами тепла в среднем зимой и 26 градусами — летом), для проживания в легких укрытиях.

В упомянутой зоне и наименьшая плотность населения (около 1 человека на 1 кв. км).

Что касается социально-экономического и политического положения в стране, то Боливия — одна из наименее развитых, а следовательно — наиболее бедных латиноамериканских стран. Ее валовый внутренний продукт — самый низкий в Латинской Америке, не считая Гаити.

Наибольшее развитие получила горнорудная промышленность, подчиненная финансовому капиталу иностранных держав. Внешний государственный долг вырос со 100 млн. долл. в 1950-м до 500 млн. в 1969 году. Слабо развита система здравоохранения. Сельские жители глубинных районов практически были лишены медицинской помощи. Детская смертность в возрасте до 5 лет достигала 90, 7%. Средняя продолжительность жизни в стране — 50 лет. Прирост населения в год составлял 1, 4% при среднем по Латинской Америке 3%. Около 60% населения было неграмотным. Чего было в избытке в Боливии, так это, — как писал один исследователь, — лам и полковников.

После Второй мировой войны в Боливии наблюдается подъем народного движения. В 1950 году была создана компартия Боливии. К началу 1952 года в стране сложилась революционная ситуация, а в апреле вспыхнуло народное вооруженное восстание. Под давлением восставших правительство ввело всеобщее избирательное право, реорганизовало армию, национализировало оловянные рудники и установило на них рабочий контроль; была проведена довольно серьезная аграрная реформа. (Прим. авт.: Что касается последней, раздавшей бесплатно земли крестьянам, вернувшей индейским общинам их земли и ограничившей крупных латифундистов, то ее, в боливийских условиях, на наш взгляд, скорее нужно считать фактором, не благоприятствующим революционной деятельности среди крестьянства.)

Однако в условиях экономического и политического давления со стороны США правительство стало отходить от задач демократической революции (что, кстати говоря, заметил еще студент Эрнесто Гевара, посетив в то время эту страну) и сотрудничать с империализмом. Это вызвало волну новых выступлений трудящихся. Правительство отвечало введением осадного положения, арестами политических деятелей, расстрелами демонстраций. Как уже отмечалось, в августе 1964 года оно разорвало дипломатические отношения с Кубой.

Все эти факторы не остались без внимания Че. Главное, что объективная обстановка на континенте, особенно в Боливии, не вызывала у него никаких сомнений в правильности выбора момента. Это подтверждали даже наблюдения непредвзятых в этих вопросах журналистов. Например, мексиканская газета «Новедадес» писала на следующий день после гибели Че:

«Обстановка брожения и недовольства в некоторых странах Латинской Америки не может быть причиной поведения одного, даже самого решительного человека, как Че. Ее причины — огромная нищета и всеобщая отсталость, неграмотность. Отчаяние из-за отсутствия перспектив достойной жизни. Пока эта ситуация не будет искоренена, на юге от Мехико появится еще не один Эрнесто Че Гевара. Он был лишь глашатаем и знаменосцем отчаяния отверженных»[335].

Что касается выбора конкретного района, то он имел свои преимущества и недостатки с точки зрения партизанской деятельности. К первым нужно отнести местность (сельва, глубокий каньон, удаленность от больших населенных пунктов, быстро текущие горные речки), близость двух маленьких селений, где можно было запасаться в случае надобности провиантом и различными товарами, не слишком большая удаленность от аргентинской границы.

Ко вторым (о многих из них партизаны не знали или еще не догадывались) относилась труднопроходимость прилегающих полупустынных районов, в которых приходилось действовать и сооружать дополнительные стоянки, крайне неточные карты местности (однажды отряд Че заблудился из-за этого и вместо запланированных 25 пробыл в пути 48 дней). Не сразу установили бойцы и то, что не слишком далеко от них располагались части четвертой дивизии боливийской армии.

Не стоило бы игнорировать (как мы увидим потом) и то, что дорога в купленное партизанами поместье «Каламина» шла мимо дома зажиточного мясника Сиро Альгараньяса, что давало возможность ему наблюдать за передвижением «необычных соседей». Че, в силу своего опыта, сразу насторожился, но, видимо, не до конца. Он пишет в своем Дневнике: «Альгараньяс разговаривал с Антонио (боец из отряда Че. — Ю.Г. ), дал ему понять, что он много знает. Он предложил войти в пай с нашими людьми на ранчо и заниматься с ними производством кокаина или же чем-то еще, чем они заняты. Это «чем-то еще» показывает, что этот тип что-то подозревает. Я велел Лоро... пригрозить ему смертью, если он нас предаст».

Но после того как на следующий день после разговора с Альгараньясом на ранчо «Каламина» нагрянула полиция с обыском (после чего заявила, что она в курсе всех дел и с нею надо посчитаться), Гевара понял, что все это «пахнет серьезным». Зона находилась на значительном удалении от шахтерских центров с их наиболее боевитыми силами боливийского рабочего класса. Что касается расположенных в этом районе нефтепромыслов, принадлежавших американской «Боливиан галф ойл компани», вряд ли можно было (вопреки утверждениям некоторых авторов) всерьез рассчитывать на поддержку их высокооплачиваемых работников, составляющих рабочую аристократию.

Европейцы обожают разглагольствовать о латиноамериканской беспечности. И в чем-то они правы. Но как назвать поступок французского журналиста Режи Дебре? Я, право, теряюсь...

Сторонник Кубинской революции и особенно тактики партизанской войны, он не раз посещал Кубу, встречался с Геварой, беседовал с ним и другими кубинскими руководителями. Выпустил книгу «Революция в революции», в которой подверг суровой критике партии латиноамериканских коммунистов за «пацифизм, безволие и недостаточно инициативную политическую деятельность». Одновременно он всячески подчеркивал, что является активным адептом взглядов Че Гевары на революционную тактику.

И вот этот самый «геварист» не нашел ничего лучшего, как поехать легально, под собственной фамилией в Боливию, в отношении которой уже появились первые указания в прессе на то, что Че там. (Хотя это только наше предположение, но, думаем, именно поэтому Дебре и отправился в Ла-Пас.) Начальник департамента печати при президенте аккредитовал его как иностранного журналиста, собирающего материалы для книги о Боливии, и выдал разрешение на свободное передвижение по стране. Этот же чиновник по фамилии Лопес Муньос (по «случайному совпадению» — друг Тани Бунке! ) выдал аналогичное разрешение и Геваре.

С конспиративной точки зрения легальный приезд Дебре, известного сторонника Кубинской революции, в Боливию, где уже начал формироваться отряд Гевары, не был «подарком» для партизан. Появление французского журналиста могло навести боливийские спецслужбы и ЦРУ на мысль, что именно в этой стране находится или намерен туда прибыть Че.

Дебре стал разъезжать по районам предполагаемых действий партизан (возникает вопрос, откуда он знал об этой зоне?! ), скупал карты и планы этой местности, много фотографировал. Однажды он даже столкнулся с людьми Рикардо, приняв их за боливийцев, стал фотографировать. Рикардо стоило труда ускользнуть от назойливого француза. На несколько месяцев Дебре уезжает в Чили и в феврале 1967 года вновь возвращается в Боливию. 5 марта он уже в лагере Гевары.

На время расстанемся с пронырливым журналистом, чтобы продолжить наш рассказ о партизанских буднях.

Иным словом, как «будни», это не назовешь, так как в отряде шла кропотливая подготовка к сражениям и всестороннее обустройство быта. Довольно полную картину тех дней дают записи в Дневнике Че, небольшие фрагменты из которых мы приведем ниже:

9 ноября. «...Район выбран, кажется, малолюдный. При подобающей дисциплине можно пребывать в нем долгое время».

12 ноября. «...Волосы у меня отрастают, «седина» начинает исчезать, растет борода. Через пару месяцев стану самим собой...»

14 ноября. «Начали рыть туннель для укрытия там всего «компрометирующего».

17 ноября. «Ребята делали покупки в лавке у Альгараньяса. Он снова ставил вопрос о своем участии в «нашем кокаиновом производстве».

19 ноября. «Никаких новостей из Ла-Паса (столицы. — Ю.Г.). Все сидим в укрытии, так как суббота и могут появиться в зоне охотники».

20 ноября. «Папи (Рикардо. — Ю.Г.), в нарушение инструкций, рассказал о моем присутствии в отряде Биготе и Коко...»

Написал в Манилу (на Кубу. — Ю.Г.) о некоторых своих соображениях» (связь с Гаваной осуществлялась через связных с помощью шифрованных писем, позднее была налажена прямая радиосвязь. — Ю.Г.).

27 ноября. «...В 9 утра прибыл джип из Ла-Паса. На нем Коко и Инти, еще трое, чтобы остаться у нас. Сообщили, что «Чино» в Боливии, собирается прислать мне 20 человек (перуанцев. — Ю.Г.)...Это не здорово, так как борьба тем самым будет интернационализироваться до обсуждения вопроса с Эстанислао (партийный псевдоним Марио Монхе, генсека КПБ. — Ю.Г.). Инти утверждает, что Эстанислао не присоединится к нам...»

2 декабря. «...Коко получил инструкции по установлению тесного контакта с шефом департамента прессы при президенте (Коко вызвался сам, так как этот чиновник — зять Инти). Сеть (связей. — Ю.Г. ) пока «в пеленках».

6 декабря. «...С питанием очень туго. С тем, что есть, надо продержаться до пятницы».

11 декабря. «Должна приехать Таня, мы ей «продадим» один из наших джипов... «Чино» выехал на Кубу... Инти высказал мне свои сомнения о прибывшем студенте-медике Карлосе (боливиец. — Ю.Г. ), который заявляет, что без распоряжения его партии (компартии Боливии. — Ю.Г. ) воевать не будет».

12 декабря. «Собрал боливийскую группу, говорил о реалиях войны, сделав акцент на важности единоначалия и дисциплины... Назначил Хоакина своим замом, Роландо и Инти — замполитами, Моро — начальником санитарной службы... Передовое охранение встретилось с одним охотником, его напоили настойкой, и он ушел довольный».

15 декабря. «Ради предусмотрительности восемь человек со мной разместились в лагере номер 2, в трех часах ходьбы от первого...»

20 декабря. «...Придумана система связи, которая меня не удовлетворяет, потому что указывает на явное недоверие к Монхе со стороны его товарищей... На следующей неделе прибудет Таня за моими инструкциями: возможно, направлю ее в Буэнос-Айрес... До часа ночи нельзя было ничего «поймать» из Ла-Паса».

22 декабря. «...Привезли очень тяжелую силовую установку, пока не попробовали работу из-за отсутствия бензина...»

24 декабря. «День посвящен Рождеству... К вечеру собрались все вместе и провели хорошо время».

31 декабря. «Приехал Монхе, изложил свою точку зрения из трех основных требований: 1) Готов подать в отставку в партии, чтобы добиться от нее хотя бы лояльности (к отряду Гевары. — Ю.Г. ) и выделения кадров для борьбы. 2) Пока революция будет свершаться на боливийской территории, военно-политическое руководство борьбой должно быть в его руках. 3) Он же будет заниматься связями с другими южноамериканскими партиями, добиваясь, чтобы они встали на позиции поддержки освободительных движений...»

В ответ Гевара заявил, что по первому пункту тот может действовать по своему усмотрению (хотя и назвал ужасно ошибочным его намерение уйти в отставку). Не возражал он и по третьему требованию, добавив, что оно «обречено на провал». Что касается второго пункта, он категорически его отверг. «Военным руководителем движения буду я, — сказал Че, — и не приму никаких двусмысленностей по этому вопросу». По словам Инти Передо, он даже добавил: «Если бы Фидель Кастро начинал свою войну и Аргентине, я бы встал под его знамя и не вспоминал о своей национальности...»[336].

(Прим. авт.: Для правильного понимания такой позиции Э. Гевары надо исходить из его опасения, что в случае руководства отрядом боливийским товарищем и успеха партизан все движение может ограничиться лишь боливийской территорией. Че, как мы знаем, рассматривал Боливию лишь как этап в латиноамериканской революции.)

Затем Монхе выступил перед боливийскими товарищами и предложил им самим выбрать — остаться в отряде или поддержать позицию партии. «Остались все, — записывает Гевара. — И, кажется, это было для Монхе ударом...»

Прервем на некоторое время цитирование дневниковых записей, чтобы закончить освещение вопроса об отношениях Че с боливийской компартией. Прежде всего, они были отражением общей ситуации в латиноамериканском комдвижении тех лет. Э. Гевара говорил по этому поводу весьма однозначно:

«Компартии Латинской Америки имеют неподходящую организационную структуру для условий, в которых сейчас ведется борьба. Они не способны взять власть и нанести удар по империализму»[337]. Обычно традиционно следовавшее в фарватере политики КПСС, в 60-х годах прошлого столетия комдвижение оказалось перед трудным выбором — продолжать безоговорочную поддержку советских коммунистов или исходить в принятии политических решений из учета положения в своих странах, и частности, на чем особенно настаивали кубинские товарищи, в выборе революционной тактики. Молодая боливийская партия предпочла первое.

Именно в этом (зная об отрицательном отношении к «партизанским идеям» Че Гевары в Москве) нужно искать причину поведения руководства КПБ в отношении Че и его отряда. Поэтому выглядят мало убедительными обиды боливийцев на кубинское руководство за «недостаточную информацию» их по поводу организации в Боливии нового партизанского «очага» (Монхе якобы высказывал даже обиду на Че за то, что он, миновав Ла-Пас, не вышел там на контакт с КПБ. О том, насколько прав был при этом Гевара, в последующие месяцы свидетельствовали неоднократные провалы связных партии и ее секретных явок).

Но Гевара не был, естественно, заинтересован в обострении отношений с компартией. Наоборот, он всячески ищет пути сближения с ней, пресекает в отряде попытки фракционной деятельности со стороны боливийских добровольцев, даже (как мы отмечали выше) пытается избежать чрезмерной интернационализации отряда, за что ратовала КПБ. Более того, он и Монхе были добрыми товарищами на Кубе, где генсек проходил военную подготовку. Он сам предложил тогда Геваре «пакт, скрепленный кровью». Это, правда, не помешало ему в Боливии потребовать от Че деньги на выплату зарплаты своим партийным функционерам, ездившим в отряд в качестве связных(! )[338].

И все-таки нужно отдать должное лидеру КПБ: даже после малопродуктивного для него визита в отряд его партия, по крайней мере, внешне, не отказалась от солидарности с партизанами. В ее заявлении от 30 марта 1967 года, вскоре после первых столкновений отряда Гевары с боливийскими войсками, говорилось:

«...Коммунистическая партия Боливии, которая вела постоянную борьбу против политики предательства национальных интересов, предупреждала, что эта политика повлечет за собой события, которые трудно предвидеть. Сейчас она отмечает, что начавшаяся партизанская борьба — это лишь одно из следствий такой политики...

Компартия, таким образом, заявляет о своей солидарности с борьбой патриотов-партизан. Самое позитивное здесь, несомненно, то, что эта борьба может выявить лучший путь, по которому должны следовать боливийцы, чтобы добиться революционной победы...»[339]. (Прим. авт.: По имеющимся сведениям, данное заявление вызвало большое «разочарование» в Гаване, не говоря уже о самом Че Геваре. Оно, и на наш взгляд, подчеркнуто низко оценивало «самое позитивное» в предстоявшей деятельности партизан и как бы ставило партию в роль стороннего наблюдателя, пока будет «выявлен лучший путь» для борьбы.)

Сменивший Монхе на посту лидера компартии Боливии Колье заявил журналистам уже более определенно, что его партия со всей искренностью помогает и солидаризируется с партизанами. «Мы знаем, — сказал генсек, — что они — антиимпериалисты-революционеры и поэтому заслуживают не только нашей помощи, но и уважения». Правда, и в его заявлении прозвучали отдельные нотки отстраненности — «товарищи в горах действуют согласно своим взглядам», «не мы организовали партизанское движение» и т.п.

Но это все заявления. Другое дело, что на деле Че Гевара так и не получил от КПБ ожидаемой помощи. Действовавшая в отряде группа боливийцев под руководством горняцкого лидера Мойсеса Гевары (однофамильца Че, исключенного из КПБ за «сговор с кубинцами») в целом не оправдала возложенных на нее надежд. Первые выстрелы напугали многих боливийских добровольцев. Их трусость выводит Че из себя:

«Ньято и Коко пошли в верхний лагерь со вновь прибывшим отребьем, но вернулись с полпути, так как подонки не хотели идти. Придется их выгнать» — такая, слишком резкая даже для Че, запись появляется в Дневнике 24 марта.

В январе в лагерь приехали боливийская подпольщица Лойола и горняцкий лидер Мойсес. Он пообещал добровольцев Геваре, но только не раньше начала февраля. Че с возмущением указывает причину задержки в Дневнике: «Люди отказываются пойти за Мойсесом, пока не кончится карнавал». (Чтобы понять это, надо знать латиноамериканцев! — Ю.Г. ).

Лойола произвела на Гевару хорошее впечатление своим мужеством и верой в начатое партизанами дело. Он поручил ей организовать в Ла-Пасе и других городах подпольную организацию в поддержку его отряда. Организация должна была снабжать партизан боеприпасами, амуницией, продовольствием, собирать сведения о продвижении армии, заниматься саботажем и диверсиями. Командир снабдил Лойолу подробной инструкцией, озаглавленной «Кадрам, работающим в городах», и она отбыла в столицу. Эти контакты казались многообещающими, но и в дальнейшем приток боливийцев в отряд из города далеко не отвечал надеждам Че. Надеяться на боливийскую компартию больше не приходилось. В мае 1967 года все контакты с Ла-Пасом у партизан были прерваны. Шифровка из «Манилы» 16 мая подтвердила, как записал Че, «полную изоляцию, в которой оказался отряд».

Но это все еще предстояло пережить: на дворе был только март (а мы помним, что полную боевую готовность отряд, по замыслу Че, должен был иметь в сентябре — октябре того же года). А пока идет напряженная и тяжелая работа: строятся укрепления, хранилища для боеприпасов и провианта (заметим — исключительно с помощью лопат, других инструментов и тем более машин нет), на местности выверяются карты, совершаются многочасовые переходы, новички обучаются военному делу. Не забывает команданте и о политико-воспитательной работе. В одной своей беседе с бойцами в феврале он, критикуя леность некоторых кубинских товарищей в строительных работах, говорит:

«За 7 лет Кубинской революции некоторые уже привыкли к услугам личных водителей, отдавать указания и получать все «готовенькое», а теперь предстоит более тяжелая жизнь».

Не пропускает Че и более прозаических нарушений дисциплины. Кто-то опорожнил 20 банок сгущенки. Первая его реакция: «Заслуживает расстрела! » Потом, смягчившись, обещает не покупать больше сгущенки, если вор не будет найден, а молоко будет исчезать[340].

В отряде уже около 50 бойцов. Он разделен на две группы: авангард под командованием Че и 13 человек арьергарда во главе с заместителем Гевары — Хоакином.

Первое, «вынужденное», столкновение с армейским подразделением меняет в корне всю ситуацию. Несмотря на успех операции (семь убитых солдат, в том числе предатель Варгас, указавший путь, 14 взято в плен, много трофеев — 16 винтовок, три миномета, две базуки, три автомата, пулемет с большим количеством боеприпасов), она во многом осложнила положение партизан. Во-первых, «официально» оповестила всех и вся о пребывании отряда на боливийской территории. Во-вторых, означала начало войны, к которой партизаны еще не были подготовлены должным образом. В-третьих, организаторы будущих партизанских баз в Перу и на севере Аргентины, которые должны были начать свои действия вместе с Че в конце года, пока только завершали обсуждение этих вопросов, находясь в отряде Гевары.

Теперь следовало ожидать ответных действий со стороны армии, и они не замедлили последовать. Но это чуть позже, а пока Че идет в длительный тренировочный переход, пожалуй, с самым тяжелым (он не может не подавать пример другим) рюкзаком за спиной. Его авангардный отряд, разделенный на несколько групп, поднимается все выше в горы. Мизерный рацион, жалящие насекомые (укусит и оставляет под кожей микроголовастика, пьющего кровь), тяжелый груз (оружие, радиопередатчик, боеприпасы, продукты, вода — все в рюкзаках), изодранная обувь на потертых ногах, тропические ливни — «агуасерос» — не каждый вынесет такое. Все более часты словесные стычки и споры в отряде. Бойцы истощены и раздражительны (ведь только у единиц имеется опыт Сьерра-Маэстры). Че пытается их утихомирить и призвать к дисциплине. Но что призывать, если даже он сам еле волочит ноги. Об этом свидетельствует Дневник:

«3 февраля. Боль в плечах от рюкзака иногда становится невыносимой.

12 февраля. Устал я смертельно...

23 февраля. Кошмарный день для меня... Под солнцем, которое, казалось, раскаляло камни, мы тронулись в путь. Скоро мне показалось, что я теряю сознание. Это было, когда мы проходили через перевал. С этого момента я уже шел на одном энтузиазме». (Прим. авт.: И на Кубе, и в Боливии Гевара неважно переносил высокогорье, что типично для аргентинцев, живущих в Буэнос-Айресе, расположенном даже ниже отметки уровня моря. В то же время боливийцы, перуанцы и другие жители горных районов страдали от низинного месторасположения лагеря.)

Через месяц после выхода отряда из лагеря Че отдает приказ возвращаться обратно. Оттуда в начале марта несколько бойцов под командованием Маркоса направились на поиски отряда Гевары, который должен был вернуться к 25 февраля. В пути они столкнулись с работавшим на нефтепромысле Эпифанио Варгасом, расспрашивали у него о дороге. Варгас рассказал о «подозрительных людях» жене, та супруге начальника, a тот — командованию расквартированной поблизости дивизии. Варгaca арестовали и заставили быть проводником армейского патруля. Солдаты пошли по следам, оставленным на мокрой глине группой Маркоса, и засекли местоположение базового лагеря.

Заблудившаяся группа Че никак не могла выйти туда. Дошли лишь 19 марта. За два дня до этого, при переправе через реку, перевернулся плот и утонул боливиец Карлос. Волны вместе с ним унесли 6 рюкзаков, 6 винтовок и почти все патроны (раньше упал в реку другой боливиец — Бенхамин, которого также не удалось спасти в бурном потоке).

Отряд оказался безоружным, люди окончательно выбились из сил, испытывая к тому же состояние безысходности и обреченности, особенно после бессмысленной гибели двух товарищей. Даже еще за 10 дней до этого Гевара пометил в Дневнике:

«7 марта... Люди все более падают духом, осознавая, что... конца пути не видно... Все наши вещи мокрые, а дождь практически не прекращается. Настроение очень плохое. У Мигеля распухли ноги. То же самое у некоторых других...»

На следующий день командир разрешает бойцам съесть отрядную лошадь, так как отеки у товарищей внушают ему, врачу, серьезные опасения. Да и о себе он записывает: «Я чувствую себя очень слабым».

Наконец отряд Че в базовом лагере, но и тут не до отдыха: начались бомбежки с самолетов ВВС, обстрелы с вертолетов. Подводя итоги за март, Гевара записывает:

«Начался этап контрнаступления противника, которое до сих пор характеризуется: а) тенденцией к занятию ключевых пунктов, что должно изолировать нас; б) пропагандистской кампанией против нас, которая ведется в национальных рамках и в международном масштабе; в) отсутствием до сих пор боевой активности армии; г) мобилизацией против нас крестьян.

Ясно, что нам придется сниматься с места раньше, нежели я рассчитывал, и уйти отсюда, оставив группу, над которой будет все время висеть угроза. Кроме того, возможно, еще четыре человека предадут (до этого уже было несколько предательств. — Ю.Г. ). Положение не очень хорошее».

Все перечисленные характеристики «этапа» вряд ли вызывают какие-либо вопросы, но, на первый взгляд, остается непонятным малоактивное поведение армии в боевом отношении. Тому было несколько причин. Во-первых, боливийская армия, как и многие другие на континенте, больше была «приспособлена» для государственных переворотов (186 переворотов в стране за 150 лет. — Ю.Г. )[341], а не боевых действий. Мексиканский журналист Алькасар слышал, как солдаты говорили друг другу и ему: «Партизаны — храбрые «мачос». Одно их присутствие вселяет страх. Они — хорошие вояки и всегда нападают врасплох. А вот мы — никогда»[342].

Во-вторых, не слишком полагаясь на своих солдат и офицеров, генерал Баррьентос, в то время президент Боливии, запросил помощи у соседних Аргентины и Бразилии. В-третьих, отсрочивая разгром партизан, можно было побольше выторговать помощи (как военной, так и экономической) у Вашингтона.

Главный вывод, сделанный Че, был правильным — надо уходить с обнаруженного места, создать новый лагерь-базу и вести походную жизнь, осуществляя боевую деятельность по законам партизанской тактики (внезапное нападение на небольшие войсковые подразделения, быстрый отход и т.п.).

Именно в соответствии с такой тактикой в апреле одержаны еще две победы. Общий итог — у противника 10 убитых, 30 пленных, среди них несколько унтер-офицеров и даже майор. Все пленные после соответствующей политбеседы, как и раньше, были отпущены. Вопреки правительственным сообщениям о том, что пленных и раненых партизаны расстреливают. Президент объявляет провинцию Санта-Крус военной зоной. (Прим. авт.: Не могу не отметить, что в одном из этих боев был убит выстрелом в голову кубинец Рубио — капитан Хесус Суарес, мой старый знакомый. По его приглашению я приезжал на кубинский остров Пинос, где Суарес командовал армейским подразделением. Я рассказывал солдатам о своей родине, мы с капитаном охотились на фазанов… Вечная память кубинскому герою! )

Помимо обычных для партизан проблем, Гевару и без того в весьма сложной обстановке тяготили еще две. Первая — это совершенно несовместимые с его представлениями об интернационализме отношения между боливийцами и кубинцами. Настойчивые попытки сплотить их не давали желаемых результатов. Он делает следующую запись 12 апреля:

«Собрал всех бойцов в полседьмого утра (кроме четверки ненадежных), чтобы почтить память Рубио и подчеркнуть, что первая пролитая кровь — кубинская кровь. Это необходимо было сделать, так как среди бойцов авангарда прослеживается тенденция пренебрежительно относиться к кубинцам. Это проявилось вчера, когда Камба (боливийский доброволец. — Ю.Г. ) заявил, что он все меньше доверяет кубинцам... Я вновь призвал к единению как единственной возможности увеличивать наше войско, которое усилило свою огневую мощь и уже закаляется в боях, но не только не растет, а наоборот, в последние дни сокращается».

Вторая проблема, беспокоившая командира, — это пребывание в лагере уже упоминавшегося француза Дебре и аргентинского связного Бустоса. Оба они не скрывали своего желания «обрести свободу». Че решил совершить налет на ближайшее местечко Гутьеррес, раздобыть там автомобиль и на нем отправить обоих визитеров в город Санта-Крус. Но все шоссе было наводнено армейскими патрулями, получившими от крестьян подробную информацию о продвижении партизан. Надо было искать другой выход.

Вначале Дебре заявил о своем намерении остаться в отряде, как бы в роли летописца. Но Че, понимая, что партизанская жизнь — не для изнеженного француза, сказал ему, что он больше пользы принесет во Франции, организуя там пропагандистскую и другую возможную помощь партизанам. «Храбрый» журналист мгновенно согласился, признавшись, что его самым заветным желанием было «жениться и иметь ребенка».

Чтобы все же дать возможность уйти Дебре и Бустосу, Гевара приказывает своему заму Хоакину «провести небольшую боевую операцию в окрестностях, чтобы отвлечь внимание от основной группы», которая уйдет из района Ньянкауасу, а потом вернется в течение трех дней. С Хоакином оставались человек, в их числе четверо лишенных партизанского звания боливийцев, больные Алехандро и Таня, находившаяся в лагере с начала марта.

На следующий день партизанский патруль задержал неподалеку от лагеря англичанина Георга Роса, назвавшегося фоторепортером. Он сказал, что приехал в Боливию из Чили, чтобы написать сенсационный репортаж о партизанах. Особенно его вдохновил на это дневник кубинца Браулио, захваченный в одном из партизанских тайников армейской разведкой. (Такие тайники для хранения документов, запасов продовольствия, патронов, воды и пр. партизаны сооружали и тщательно маскировали на территории всего района своих действий.) К ужасу своему Че услышал от Роса, что в упомянутом дневнике Браулио рассказывал о том, что он выехал 20 ноября 1966 года из Гаваны и через Москву (! ), Прагу и Буэнос-Айрес прибыл в Ла-Пас. («Обычная история, — записывает Гевара. — Кажется, главной побудительной причиной действий наших людей стали недисциплинированность и безответственность». Он даже меняет в связи с этим свою кличку Рамон на Фернандо.)

Кто был по-настоящему рад прибытию в отряд Роса, так это Дебре. Он предложил Геваре пообещать англичанину материалы о партизанах при условии, если Рос поможет ему и Бустосу выбраться из окружения. В тот же день все три «визитера» покинули отряд.

Спустя сутки Че услышал по радио, что все трое задержаны боливийскими властями. Гевара делает самокритичную запись:

«Дебре и Бустос стали жертвами собственной спешки, почти отчаянного желания выбраться, а также моего недостаточного сопротивления их планам. Таким образом, прерывается связь с Кубой через Дантона (кличка Дебре. — Ю.Г.), мы лишились разработанной нами схемы борьбы в Аргентине (Бустос)».

Тем временем отряд Гевары продвигался все дальше на север от своего базового лагеря. Прошло уже десять дней. Изредка — стычки с армейскими патрулями. В одной из них погибает молодой кубинец Роландо, бывший связной Че во время повстанческой войны на Кубе. Эрнесто был очень к нему привязан. В его Дневнике появляется грустная запись:

«О смерти Роландо в этой мрачной обстановке можно сказать, если только в будущем эти слова кто-то сможет прочесть: «Ты был маленьким смелым солдатом, но после смерти ты стал великим и вечным, как сталь».

И хотя месячный анализ за май в Дневнике полон оптимизма, Гевару крайне беспокоит отсутствие пополнения отряда. Бойцы прошли через многие небольшие селения, но к ним так и не примкнул ни один из сельских жителей. В душе Че понимает, что это была одна из его ошибок — рассчитывать на массовую поддержку партизан со стороны боливийских крестьян. Приходится констатировать:

«Поддержки от крестьян не получаем, хотя кажется, что при помощи преднамеренного террора нам удалось нейтрализовать среди них наиболее враждебно настроенных к нам». И как всегда, — неисправимый оптимист:

«Со временем они поддержат нас...» Но для этого надо предпринять усилия. И команданте их предпринимает. Рискуя жизнью своей и бойцов, он все чаще заглядывает в населенные пункты: «вежливо и приветливо» разговаривает с жителями, скрупулезно расплачивается за взятые у них продукты, разъясняет совместно с другими, политически подготовленными соратниками цели и задачи партизанской борьбы. В одном из селений Че просит старосту собрать жителей на футбольном поле, где, обращаясь к ним, говорит:

«Братья, вам нечего бояться. Мы — партизаны, а не бандиты. Мы знаем, что армия состряпала против нас целую пропагандистскую грязную кампанию, представляя нас бандитами. Вы видите, что это все — ложь. Мы не крадем, а покупаем. Не совершаем нападения на вас, а лечим, раздаем больным лекарства.

Мы боремся за всех вас, за каждого боливийца. За то, чтобы однажды стало развеваться на вашей родине знамя свободы. Только вооруженная борьба может покончить с этими волками и палачами народа. Наверняка многие из нас падут, но не напрасно. Мы не войдем отсюда победителями в города, не мы станем управлять страной. Мы лишь служим отправной базой для того, чтобы империализм разбился о наше сопротивление, в надежде открыть путь для масс, чтобы вы без страха пошли бы к окончательной победе». (Прим. авт.: Я не случайно подчеркнул непонятное для крестьян слово «империализм»: большинство слушателей вообще не понимало многого из того, о чем говорил оратор. Это были не просто крестьяне, а крестьяне-индейцы, у которых родным языком был не испанский, а кечуа, аймара и др. Я не был в Боливии, но я видел таких же крестьян в Перу. Жуя свою «коку» — листья кустарника коки, содержащие кокаин, они слушают с ничего не выражающим лицом собеседника, могут даже кивать головой, но почти ничего не понимают, кроме простого бытового разговора. На родине Гевары, в Аргентине, таких индейцев очень мало, а на Кубе — практически нет совсем.)

К великой радости партизан, в одном селении человек десять молодых парней хотят присоединиться к отряду. Между ними и Инти Передо происходит следующий разговор:

Инти: Почему вы хотите уйти с нами?

Парни: Нам нравится, что вы — храбрые и у вас оружие.

Инти: Ну а если совсем честно?

Парни: Мы слышали, что вы хорошо платите новобранцам. Если хорошо заплатите, мы будем хорошими партизанами.

Естественно, Передо отказывает парням.

...Был уже вечер. Магазин закрыт. Староста говорит, что лавочник уехал в город. Партизаны взламывают замок, составляют список взятого и дают старосте деньги для передачи хозяину магазина.

Такие жесты, конечно, производят эффект. Не случайно в одной из деревень крестьяне рассказывают мексиканскому журналисту Алькасару (выпустившему в Мехико книгу «Герилья Че в Боливии»), что партизаны обходятся с ними хорошо, платят деньги за взятое в деревне, лечат жителей, дают лекарства, а офицеры из разведки обращаются во время допросов грубо, иногда бьют[343].

Правда, «на войне как на войне» — говорят французы. В одной деревушке партизаны просят хозяина за деньги приготовить 50 булочек и столько же кофе. Тот отказывается. «Сожалею, — говорит ему боливиец Коко, — но мы будем вынуждены заставить вас это сделать». Хозяин согласился. А как иначе, если голодные партизаны заходят в населенный пункт, рискуя жизнью. Вот что записал, например, Гевара в свой день рождения:

«Сегодня мне 39. Съели остатки супа. Осталась только порция орешков и немного вареной кукурузы».

В маленьком поселке Ситанос партизаны обрезают телефонную линию, связывающую его с внешним миром. Че обращается к старосте:

«Ты знаешь, что обязанность любой власти — оберегать свое правительство. Заяви о нашем появлении, так как мы боремся против этого несправедливого и зависимого от иностранцев правительства. Но извести только, когда мы будем далеко отсюда».

Собрав жителей, Гевара беседует с ними. После беседы спрашивает у них, есть ли вопросы. Лица слушателей ничего не выражают, все молчат. Наконец одна поднятая рука. Житель что-то невнятное спрашивает о социализме. Че переспрашивает и довольный отвечает (оказалось, что это местный учитель).

И снова честные признания по поводу боливийских крестьян:

«Их лица непроницаемы, как камень. Лишь в глубине глаз читается недоверие к тому, что им говорят».

«За жителями нужно охотиться, чтобы поговорить с ними, они точно зверьки».

«Крестьяне по-прежнему не присоединяются к нам. Создается порочный круг: чтобы набрать новых людей, нам нужно постоянно действовать в более населенном районе, а для этого нам нужно больше людей...»

Конечно, здесь дело было не только в неграмотности и забитости крестьянского населения. «Армия, — отмечает Че, — ведет работу среди крестьян, которую мы не можем недооценивать, так как при помощи страха или лжи относительно наших целей она вербует среди местных жителей доносчиков». И это не только наблюдения самого Гевары. Вот что заявил корреспонденту «Пренса Латина» грамотный крестьянин-проводник, отец пятерых детей Хосе Кордона. На вопрос (беседа велась спустя несколько лет после описываемых событий), знал ли он, за что сражались партизаны, ответил следующее:

«Военные нам говорили, что партизаны хотят коммунизма, а при коммунизме, как нам объясняли офицеры, все превращаются в слуг государства, всех одевают в одинаковую одежду, семьи paзрушаются. Нам говорили, что партизаны насилуют женщин, занимаются разбоем, убивают всех, кто не служит им. И главным образом, что они прибыли превратить нас в рабов. А я люблю свободу...»

К сожалению, партизаны не сразу узнали, что в стране не все были безразличны к их борьбе. Заявили о своей солидарности с ними шахтеры на рудниках. Но правительство, оценив всю опасность действий рабочих, объявило осадное положение и районе рудников, и они были заняты войсками. 25 июня войска предприняли наступление на так называемую свободную шахтерскую зону Катави — Уануни. 80 шахтеров были убиты, сотни ранены. «Свободная зона» перестала существовать. Но продолжались антиправительственные выступления студентов, бастовали учителя. Ходили слухи о возникновении партизанских очагов в других районах Боливии.

Позднее, когда часть правды о партизанах начала доходить до крестьян, среди последних стали появляться сочувствовавшие, а иногда и прямые помощники. С одним из них, туберкулезным крестьянином Паулино Че повстречался в июле, дал ему лекарства и некоторые медицинские советы. Паулино ушел с партизанами и помог разоблачить полицейских шпиков, выдававших себя за торговцев мясом.

Гевара поручил этому крестьянину добраться до Кочабамбы, встретиться там с женой Инти Передо и передать ей послание для «Манилы» (к этому времени радиопередатчик в отряде работал только на прием), а также четыре сводки о боевых действиях партизан. Но в пути Паулино был арестован, послания Че захвачены...

Вскоре передатчик перестанет работать совсем. Единственным источником информации будет радиоприемник на батарейках. Боливийское радио уделяет много внимания допросам Дебре и Бустоса, приписывая им и то, чего они не говорили, в частности, что среди партизан находятся опытные вьетнамские командиры. Но были и более серьезные показания, о которых Гевара записывает в Дневнике:

«Дебре и Бустос сделали нехорошие заявления, прежде всего они сообщили о континентальных планах геррильи, чего им не следовало делать». И дальше: «Создается впечатление, что Дебре болтал много лишнего».

Все это было крайне важным для судьбы отряда. Поэтому мы несколько отвлечемся, чтобы завершить рассказ об упомянутых узниках боливийских властей.

Около пяти месяцев длилась подготовка процесса над французом и его аргентинским товарищем. Если ответы Режи на допросах граничили с фарсом, выдумками, то Бустос «старался» и проявил себя «более сговорчивым». Будучи художником-любителем, он даже сделал по памяти зарисовки-портреты всех, кого он видел в партизанском лагере. Вместе с ними сидел на скамье подсудимых и... и Сиро Альгараньяс (! ). партизанский сосед-мясник. В свое время он пригласил к соседям полицию, которая обыскала усадьбу «Каламина». Теперь ему было приказано разыгрывать из себя «раскаявшегося» партизана.

Самое серьезное наказание — высшая мера грозила Дебре, которого правительство Боливии объявило интеллектуальным вдохновителем партизанских действий. Но в стране смертная казнь была отменена законом. Поэтому президент Баррьентос обратился в парламент с требованием восстановить ее, чтобы задним числом применить к французскому журналисту. Генерал мог бы действовать и более «решительно» (благо, не впервой! ), но за жизнь Дебре заступился де Голль. Баррьентос не мог не считаться с просьбой президента Франции.

(Прим. авт.: Хочется привести здесь исторический курьез, описанный в сборнике «Боливия: победа или смерть», изданном в Мадриде на испанском языке в 1974 году. В XIX веке один из предшественников Баррьентоса, президент Мельгарехо, рассердившись на английского посла в Ла-Пасе, приказал прокатить его на осле по улицам боливийской столицы. Королева Великобритании Виктория в отместку велела из всех географических карт вычеркнуть название страны Мельгарехо — Боливия)[344].

Мы не знаем, боялся ли генерал Баррьентос остаться президентом страны, не обозначенной на картах, но Дебре и Бустос были осуждены на 30 лет тюремного заключения, а в 1971 году были амнистированы и высланы в Чили. Через месяц Дебре прибыл на Кубу, где анонсировал свой рассказ перед журналистами о геррилье Че, но такой пресс-конференции, по неизвестным нам причинам, не последовало. Вскоре, уже в Европе, он опубликовал книгу о своих беседах с Сальвадором Альенде, в то время президентом Чили.

В любом случае арестовывать и расправляться с такими, как Режи, для боливийских генералов было намного проще, чем с партизанами. Все бои с ними вплоть до августа 1967 года армия проигрывала. Поэтому коллега Баррьентоса генерал Овандо даже пытался использовать поражения армейцев в ходе антипартизанской кампании для укрепления своих позиций в борьбе с президентом за власть.

Особо подпортили партизаны «реноме» президента, когда въехали на автобусе в городок Самаипату, а местный гарнизон во главе с подполковником не оказал им какого-либо сопротивлении. Солдаты действительно боятся партизан. Из-за больших потерь при встрече с ними армия получает приказ лишь преследовать отряд Че до определенного места, где расквартировано подразделение «рейнджеров» или «зеленых беретов» (спецчасти по борьбе с партизанами.)

После позорного для армии захвата Самаипаты посол США в Боливии Гендерсон заявляет в сенатской комиссии в Вашингтоне, что боливийскому правительству будет очень трудно расправиться с партизанами. Ему вторила «Нью-Йорк таймс», которая писала, что партизаны с военной точки зрения набирают силы и приходится сомневаться, способен ли режим Баррьентоса покончить с ними.

Подобные прогнозы возымели действие — США принимают дополнительные и весьма значительные меры для подавления «опасного партизанского очага». Нельзя сказать, что они раньше бездействовали в Боливии. Еще за 10 лет до начала партизанских действий страна была наводнена американской агентурой, которая внимательно следила за развитием событий там. Вашингтон предпринимал шаги по созданию межамериканских вооруженных сил, готовя для них командный состав. Вот что писал американский журналист Жан Лартеги:

«В Панаме (в военной академии ОАГ. — Ю.Г. ) я встретил старых знакомых по Индокитаю, американских инструкторов по борьбе с подрывной деятельностью. Теперь они прекрасно говорили по-испански и преподавали в «Академии Америк» высшим офицерам из всех армий континента. К тому времени там прошли обучение уже 22 тысячи военных. Они обучались современным средствам информации и борьбе с партизанами»[345].

США стали действовать в Боливии еще более активно. В Вашингтоне даже была создана Специальная оперативная группа для ликвидации отряда Че Гевары(! ) под началом генерала У. Скера, владевшего испанским языком и набившего руку на подавлении партизанского движения в Перу, Колумбии и Венесуэле. У. Скер поручил своему сотруднику майору Ральфу Шелтону, по прозвищу Паппи, подобрать из боливийцев и за два месяца подготовить отряд «рейнджеров» в 600 человек. Одновременно предусматривалась интенсивная переподготовка трех пехотных рот для борьбы с партизанами. Уже в конце апреля эти части были спешно переброшены на сахарную плантацию «Эсперанса», превращенную в их тренировочный лагерь, в ста километрах от Санта-Круса.

Спецгруппы при соединениях «рейнджеров» вербовали агентуру среди местного населения, засылали в местную среду в районе действия партизан Че профессиональных осведомителей (сколько подобных «охотников», «торговцев», «учителей», «туристов» встречали на своем пути бойцы Че! О некоторых мы рассказывали.)

Получив столь мощную поддержку, президент Баррьентос стал действовать более решительно. Нужно было кончать с партизанами либо его политические противники покончат с ним как с президентом. Однако и теперь генерал не решился сразу же браться за основной авангардный отряд Гевары. По сведениям агентуры, неподалеку действовала другая, менее многочисленная группа Хоакина, заместителя Че. Вот с ней и решили власти расправиться в первую очередь. Был разработан план ее ликвидации под кодовым названием «Синтиа» (имя дочери президента Баррьентоса). Против горстки отважных партизан, среди которых пятеро больных, в том числе известная читателям Таня, бросаются войска четвертой и пятой дивизий под командованием полковников Роке Терана и Сентено Анайя, а также самолеты и вертолеты ВВС.

Но группа продолжает стычки и перестрелку с войсками, в которых гибнут отдельные бойцы этого арьергарда партизан. Спустя месяц во время очередного столкновения с армейским подразделением дезертируют два боливийца. Они выдают властям все, что знают: численность группы, данные о больных, о моральном состоянии бойцов, истощенных голодом, о месторасположении тайников партизан в лесу. Войска усиливают преследование, хотя продолжают действовать крайне медленно и нерешительно — то теряя, то вновь нападая, не без помощи местных проводников, на след группы. К концу августа Хоакин с оставшимися девятью товарищами выходит к реке Рио-Гранде. Они в полной изоляции, окружены постепенно сужающимся кольцом войск, без еды, без медикаментов, но сдаваться не собираются, все еще надеясь на встречу с основным отрядом.

Группа направляется к стоявшей на берегу хижине старого знакомого крестьянина О. Рохаса. Раньше в течение некоторого времени он покупал по поручению партизан продукты, одежду и лекарства в соседнем городке Вальегранде. По доносу в июне 1967 года вместе с другими 40 крестьянами его арестовали, били и пытали на допросах электричеством. Но Рохас выстоял и не сказал ни одного лишнего слова. Его, отца пятерых детей, отпустили (среди иллюстраций к книге вы найдете фото Че, держащего на коленях двоих из них). Но около хижины крестьянина был установлен военный пост. Вскоре его отвозят на повторный допрос, но уже к опытному агенту ЦРУ Ирвингу Россу, который делает крестьянину-бедняку следующее предложение: он помогает армии захватить партизан, за что получает 3 тысячи долларов (несметное богатство, особенно по тому времени. — Ю.Г.), земельный надел в США и переедет туда с семьей на постоянное жительство. Соблазн превратиться в американского богача подействовал на Рохаса сильнее пыток. Он согласился сотрудничать с Россом.

Дабы не вызывать опасений партизан выйти на связь со старым знакомым, армия убрала солдат, находившихся по соседству с его хижиной.

Рохас встретил людей Хоакина очень радушно, накормил, обещал достать продуктов и подыскать подходящий брод через реку, чтобы на другом берегу партизаны могли бы надежно укрыться в лесу (это было бы выходом из кольца окружения).

Договорившись о своем приходе на следующий день и оставив деньги на продукты, партизаны удалились, а «радушный хозяин» тут же послал своего 8-летнего сынишку известить о визите к ним ближайшее армейское подразделение. Явившийся к нему капитан Варгас с солдатами велел Рохасу отвести партизан к броду в полутора километрах от его хижины, где их будет ждать засада.

К 5 вечера пришла группа Хоакина. Рохас снабдил их продуктами и отвел к переправе. Партизаны стали переходить реку. Предпоследней шла Таня, одетая в желтые брюки и белую блузку, с беретом на голове. Замыкал цепочку Хоакин. Как только все они оказались в воде с высоко поднятым над головой оружием, Варгас и его солдаты с обоих берегов (! ) открыли по группе ураганный шквал огня. Хоакин и шесть его товарищей, включая Таню, сразу же погибли в мутных водах Рио-Гранде; сумевших скрыться в прибрежных зарослях нашли и взяли в плен. Кроме одного, Пако, рассказавшего все, что знал, и этим спасшего себе жизнь, другие держались с большим достоинством и отказались отвечать. Тут же они были расстреляны разъяренной солдатней.

Целую неделю солдаты вылавливали трупы партизан из бурной реки. Таню нашли последней в трех километрах от места гибели. Взглянуть на «находку» прибыл на вертолете даже сам президент Баррьентос. Ее труп, как какой-то тюк, привязали веревками к армейскому вертолету и отвезли в город Вальегранде. О месте ее захоронения до сих пор ничего не известно.

А что же предатель Онорато Рохас? Разумеется, никто и не собирался везти его в Соединенные Штаты или платить обещанные деньги. Правда, генерал Баррьентос подарил ему небольшую ферму в Боливии. В 1969 году Рохас был убит выстрелом в голову неизвестным лицом. Кстати сказать, обман правительством крестьян, помогавших войскам, был делом весьма обычным. Например, один из них, служивший проводником у капитана Варгаса, на вопрос корреспондента, почему он работал на военных, ответил:

«Я надеялся на благодарность. Хотя получил от генерала Баррьентоса только двести песо. Он пригласил меня в Ла-Пас, обещал подарить ферму. Я поехал, пробыл в столице месяц, израсходовал семьсот песо, но так и не увидел президента и ни с чем вернулся обратно»[346].

Капитан Варгас, получивший за расстрел группы Хоакина чин майора, вскоре сошел с ума...

Говоря о Тане, хочется рассказать читателю о некоторых моментах ее нелегальной деятельности в Боливии. О них поведали авторы книги «Таня — незабвенная партизанка», изданной в Гаване в 1970 году с предисловием сподвижника Че в Боливии Инти Передо[347].

Вскоре после беседы с Че Геварой в его гаванском кабинете, о которой рассказано выше, Таня по подложному паспорту на имя Лауры Гутьеррес Бауэр, урожденной аргентинки, отправляется в Боливию. Теперь она — этнограф, дочь аргентинского помещика-скотовода и немецкой антифашистки. 18 ноября 1964 года она прибывает в Ла-Пас.

«Молодая, обаятельная аргентинка, владеющая несколькими языками и, судя по всему, не особенно нуждающаяся в деньгах, быстро становится вхожей в правительственные сферы» — говорится в упомянутой книге. Таня устанавливает дружеские связи с начальником отдела печати и информации президентской службы Гонсало Лопесом (помните, позднее он выдаст необходимые документы самому Че Геваре? ) и с Инти, будущим участником отряда Че. По рекомендации Гонсало Таня начинает работать в одном из местных еженедельников, одновременно сотрудничает с департаментом фольклора министерства просвещения, дает уроки немецкого языка детям министров, в том числе — министра внутренних дел Антонио Аргедаса (того самого, что передаст кубинским агентам Дневник Гевары — см. начало первой главы этой книги. — Ю.Г. )...» (Прим. авт.: Нужно пояснить, что после Первой мировой войны боливийскую армию на протяжении многих лет обучали немецкие военные инструкторы. В конце 30-х годов прошлого века немец, точнее сын немецкого эмигранта, подполковник Герман Буш даже стал президентом Боливии. До сих пор правящая элита этой страны благоволит ко всему немецкому, к людям немецкого происхождения. Этим умело воспользовалась нелегалка Таня.)

Продолжим цитировать выдержки из упомянутой выше книги о ней:

«В министерстве внутренних дел, возглавляемом Аргедасом,  пост начальника отдела радио занимал брат Инти — Антонио Передо. Видимо, не без его участия Таня выступает по радио в одной из популярных радиопередач в роли Гадалки, отвечающей на женские письма. Самое интересное, что в этих «советах женщинам» появлялась шифрованная информация для партизан. Чтобы упрочить свое положение и получить гражданство, Таня выходит замуж за боливийского студента Марио Мартинеса. Вскоре после женитьбы Мартинес уезжает продолжать учебу в Европу. О том, насколько глубоко удалось Тане проникнуть в боливийскую «верхушку», свидетельствует тот факт, что она даже общалась с президентом Баррьентосом, с которым познакомилась ранее во время одной вечеринки.

Гавана поддерживала с Таней весьма надежную связь через курьеров. Для контактов с ними (помимо встреч в Боливии) она иногда выезжает в другие латиноамериканские страны. На этом предварительном этапе боливийская деятельность подпольщицы осуществляется как по нотам».

Возможно, это несколько повлияло на появление у нее излишней самоуверенности. Например, она прибыла в лагерь с Дебре, нарушив правила конспирации. Ожидая прибытия туда Че, задержалась сверх меры. Ее видело слишком много людей, в том числе двое сбежавших потом дезертиров. В поселке Камири, неподалеку от лагеря, она оставила свой «джип», которым завладела полиция, обнаружив в автомобиле записную книжку с секретными записями и адресами. Гевара тогда еще не знал о захвате «джипа» (как и сама Таня), но строго отчитал соратницу за нарушение дисциплины.

27 марта 1967 года в официальном сообщении спецслужб Боливии указывалось, что «помогавшая партизанам Таня бежала в Аргентину, чтобы вербовать там добровольцев в городах».

Позднее, поняв из сообщений боливийского радио, что она полностью «засвечена», командир записал в Дневнике:

«Судя по всему, власти установили, какую роль играла Таня. Она слишком индивидуализировала свою деятельность. Таким образом, пошли прахом два года хорошей и терпеливой работы...» Отсюда, видимо, и решение Тани остаться в отряде: осознав свой провал, она уже не рискует сама легально выбираться из окружения, в какое попали партизаны (хотя раньше, наверное, рассчитывала: не случайно была одета в яркую, «цивильную» одежду). К тому же она заболела, у нее поднялась температура...

В те дни, когда развернулись трагические события с группой Хоакина, отряд Че продолжал кружить поблизости, все еще надеясь встретиться со своим арьергардом. Для людей Гевары наступили черные дни. Вот дневниковая запись того времени: «Продвигались как обычно, но ночью из «последних радионовостей» узнали, что армия открыла тайник, к которому мы направлялись. Сообщаются детали, не вызывающие сомнения в правдивости этого сообщения. Теперь я осужден страдать от астмы на неопределенное время (именно в этом тайнике находились запасы медикаментов, в том числе и от астмы. — Ю.Г. ). Радио сообщает также, что найдены различные документы и фотографии. Нам нанесен самый сильный удар. Кто-то нас предал. Кто? Пока это тайна».

В один из августовских дней отряд передвигался по гористой местности. Гевару душила астма, ужасно болела вспухшая ступня. Он ехал верхом на кобылке, которая от усталости еле передвигала ноги. Че непрестанно понукал лошадь, но кобылка его не слушала. На мгновение потеряв самообладание, он выхватил нож и нанес ей в шею глубокую рану. Командир собирает бойцов и говорит им (об этом есть запись в Дневнике): «Мы в трудном положении. Я превратился в подобие человека. Эпизод с кобылкой показывает, что бывают мгновения, когда я теряю контроль над своими действиями. Другие товарищи ведут себя не лучше. Настал момент великих решений. Борьба, которую мы ведем в тяжелейших условиях, дает нам возможность выдержать экзамен на революционеров, эту высшую ступень человеческого вида, каждый из нас может стать Человеком с большой буквы. Но для этого нужно превозмочь себя. Кто чувствует, что способен на это, пусть остается, кто не в состоянии — пусть уходит».

Закончился крайне трудный для партизан август. Че как всегда подводит на страницах Дневника итоги:

«Это был самый тяжелый месяц, который мы пережили с того момента, как начали вооруженные действия. Обнаружение армией всех наших тайников с документами и медикаментами явилось для нас очень тяжелым ударом, особенно с психологической точки зрения. Потеря двух бойцов и последовавшие за этим трудные периоды, во время которых мы держались только за счет конины, деморализовали людей. Дело дошло до того, что Камба ставит вопрос об уходе из отряда... Отрицательно сказывается на моральном духе бойцов и отсутствие контактов с Хоакином, а также тот факт, что пленные из его отряда выдали армии все, что знали. Моя болезнь также посеяла среди многих неуверенность, и все это сказалось на единственном нашем бое, в котором мы могли нанести армии серьезные потери, но только ранили одного солдата. С другой стороны, грудные переходы по горам без воды выявили некоторые отрицательные человеческие черты у бойцов...

Мы переживаем момент упадка нашего боевого духа. Легенда о партизанах также тускнеет. Наиболее важные задачи — те же, что и в прошлом месяце: восстановить контакты, увеличить свои ряды за счет новых бойцов, обеспечить себя лекарствами и оружием...»

В то время, когда писались эти строчки, в нескольких десятках километров от местонахождения отряда Че Хоакин и его бойцы вели последний смертный бой...

«Все кубинцы и некоторые боливийцы за то, чтобы продолжать борьбу до конца», — резюмирует Гевара в Дневнике, находясь в полном неведении о судьбе Хоакина.

Теперь первоочередная задача — если не встретить, то хотя бы узнать правду о Хоакине и его людях. 1 сентября отряд Че выходит (поразительно! ) к хижине предателя Рохаса. Она была пуста. Ничего подозрительного партизаны не обнаружили. Найдя в жилище крестьянина еду, они приготовили ужин, поели и двинулись в путь. На следующий день им повстречались местные жители, из которых никто не обмолвился о гибели группы Хоакина и о причастности к этому Рохаса.

Вечером радио «Голос Америки» сообщило о гибели в районе Камири отряда во главе с кубинцем Хоакином. Гевара долго не мог примириться с мыслью о гибели всей группы. И только после передачи боливийскими радиостанциями о деталях этой трагедии, в том числе о гибели Тани, он признал, что это — правда.

В сентябре геваровский отряд продвигается к более населенной зоне, что дает возможность партизанам приобрести немного пищи и утолить жажду нормальной водой. Правда, это связано теперь с еще большим риском, так как, пишет Че, «крестьянская масса ни в чем не помогает, крестьяне становятся предателями». (Прим. авт.: Я пытаюсь осмыслить, что думал Гевара, записывая эти скупые строки. Насколько тяжело было морально ему признать это в отношении людей, ради которых, собственно, он и приехал в Боливию и взвалил на себя мало благодарную роль.)

А положение в отряде становится все более тяжелым. Если до гибели Хоакина бойцы жили еще какой-то надеждой, теперь она, эта надежда, умирала в их сердцах. Девять месяцев нечеловеческих усилий измотали людей Че не только физически, но и духовно. Потеряли ли они веру в конечную цель? Скорее нет, но теперь больше всего они хотели просто выспаться и утолить голод. Вернемся к Дневнику:

«12 сентября... Видно, что Антонио ведет себя ненормально. На глазах слезы... но уверяет, что его не беспокоит наказание, полученное за то, что уснул на посту и затем это отрицал... Ссылается на недостаток сна. Отказался выполнить приказ Чапако...»

«13 сентября... Предложил Дарио покинуть отряд, если он того желает. Сначала Дарио мне ответил, что это опасно. Я предупредил, что здесь не убежище и если решает остаться, то это — раз и навсегда...»

«16 сентября... Серьезная ссора между Антонио и Чапако... Эустакио заявил, что Ньято ест больше других... Хулио обвинил больного врача в симуляции...»

«18 сентября... Бенигно не выполнил приказ и получил нагоняй, после чего с ним случилась истерика...»

И что же Че? Как он оценивает все эти проявления людских слабостей? Исключительно сдержанно и с большим пониманием (поистине «святой» человек! ). Он записывает в месячном анализе за сентябрь, что моральный дух большинства оставшихся людей довольно высок. Он по-братски любит этих самоотверженных людей, пожертвовавших буквально всем ради великих освободительных идеалов.

26 сентября отряд вошел в селение Игера на высоте 2280 метров. При выходе из него наткнулся на засаду (кто-то уже вызвал солдат! ). Бой короткий, но большие потери у партизан — трое убитых, двое раненых, боливийцы Камба и Леон дезертировали и сдались в плен. Остальные спаслись бегством. «Несколько раз нам казалось, что это наш последний день», — записывает Че 28 сентября. Радио сообщает, что Гевара окружен и ликвидация его отряда — дело ближайших дней.

Листок из Дневника от 30 сентября:

«Месяц этот напоминает по своим чертам предыдущий, но сейчас армия явно показывает большую эффективность в своих действиях (не зря усердствуют инструкторы из Пентагона и ЦРУ! — Ю.Г.)...

Наиболее важная задача — уйти отсюда и искать более благоприятную зону. Кроме того, надо наладить контакты, хотя весь наш аппарат в Ла-Пасе разрушен, и там нам также нанесли тяжелые удары».

Утром первого октября партизаны разбили лагерь в редком лесочке. Поблизости виднелись крестьянские хижины, они были заняты солдатами. На следующий день солдаты почему-то скрылись. Тем не менее, партизаны двинулись дальше в поисках более надежного места. Они продвигались из одного ущелья в другое, избегая встреч с крестьянами и патрулями. 7 октября они вошли в ложбину Кебрада де Юро. Че делает предпоследнюю запись в Дневнике:

«Одиннадцать месяцев со дня нашего появления в Ньянкауасу исполнилось без всяких осложнений, почти идиллически (надо было постучать при этом по «дереву»! — Ю.Г.). Все было тихо до полпервого, когда в ложбине, в которой мы разбили лагерь, появилась старуха, пасшая своих коз. Нам пришлось задержать ее. Она ничего внятного о солдатах не сказала, отвечая на все наши вопросы, что ничего не знает, что она уже давно в этих местах не появлялась... В полшестого Инти и еще двое отправились в хижину к старухе, у которой одна дочь парализована, другая — почти карлица. Старухе дали 50 песо и сказали, чтобы она никому ни слова о нас не говорила. Но мы мало надеемся, что она сдержит свое обещание (и правильно делаете: старуха все расскажет потом солдатам. — Ю.Г.). В пять часов мы вышли в путь. Луна еле светила, и переход был очень утомительным. Мы оставили много следов, идя по ложбине, в которой не было домов, но были посевы картофеля... В два часа ночи мы решили отдохнуть, но потом сочли бессмысленным продолжать наш путь. При ночных переходах Чино (страдал сильной близорукостью. — Ю.Г. ) превращается в настоящую обузу». Далее следует несколько строк, о сообщении армейского командования, сообщавших об окруженных 37 партизанах между реками Асеро и Оро. Последнюю запись Гевара делает между 2 и 3 часами утра 8 октября. На этом записи обрывается «Боливийский дневник» Че.

О последующих событиях того же дня мир узнал со слов Инти и других трех товарищей Гевары.

Отдохнув два часа, 17 партизан снова пустились в путь. Неожиданно далеко впереди они заметили какой-то блуждающий свет, но он вскоре исчез (впоследствии выяснилось, что это был местный крестьянин, привлеченный голосами бойцов; заметив их, он тут же донес ближайшему посту в надежде получить объявленную по радио сумму за информацию об отряде).

Когда немного рассвело, Че понял, что покрытая низким кустарником ложбина не укрывает их от постороннего глаза. Поэтому он срочно послал вперед на левый и правый холмы разведку. В 8.30 утра ему донесли, что ложбина окружена войсками. Пока командир отдает необходимые распоряжения, перенесемся на время в лагерь противника...

Месяца за два до этих событий капитану боливийской армии Вильяроэлю была поручена сверхсекретная миссия — с хорошо подготовленной группой уничтожить основной отряд Че. Это были парашютисты-«рейнджеры», которых он отобрал из добровольцев. Всего 80 солдат и 16 из сержантского состава.

До этого ему дали допросить двоих перебежчиков из партизанского лагеря. Они рассказали, что в отряде «мною людей», около 20 иностранцев, имеют современное оружие и одну радиостанцию. База их в Ньянкауасу. Дезертиры сообщили также, что они раньше работали на руднике, где их завербовали люди партизан, пообещав хорошо платить (такой выдумкой пользовались почти все перебежчики. — Ю.Г. ). Командирами в отряде являются Коко и Инти Передо. Есть одна женщина — аргентинка Лаура Гутьеррес, вроде немецкого происхождения, ее псевдоним — Таня. Ни о каком Че Геваре они ничего не слышали (имевший псевдоним Рамона Гевара к тому времени сменил его на Фернандо. — Ю.Г. ) «Мы не захотели тренироваться, чтобы потом умереть, и ушли в город. Когда мы продавали наши винтовки, нас арестовали...», — добавили дезертиры[348].

Помимо группы Вильяроэля, в зону действия партизан была переброшена также часть «зеленых беретов» (помните, 600 человек? ). Среди офицеров ЦРУ, находившихся в этом подразделении, были и кубинские контрреволюционеры-эмигранты Феликс Рамос, Эдуардо Гонсалес и Габриэль Гарсиа (это подтвердят потом на суде свидетели). И это все помимо регулярных частей двух дислоцированных в этом районе дивизий.

...Но вернемся в отряд. Че приказал бойцам наилучшим образом замаскироваться и никоим образом не выдавать себя. С наступлением темноты он надеялся с боем прорвать окружение и уйти из ложбины.

В 13.30, когда Че направил двух бойцов сменить левый дозор, они были обнаружены солдатами. Это были солдаты Вильяроэля. Тут же вся группа из 100 человек открыла ураганный огонь из винтовок, пулеметов и гранатометов. Гевара разделил находившихся в ложбине на две группы. Первой, куда вошли трое больных и один полноценный боец, он приказал спешно отходить к ближайшей реке. Сам же с пятью товарищами стал прикрывать отход первой группы, приняв огонь на себя. Стрельба продолжалась до сумерек. Когда огонь стих, трое прикрывавших отход оказались убитыми, а Че ранен в ногу. Винтовка его была искорежена вражеской пулей, в пистолете — пустая обойма. Оставшийся в живых Вилли относит на себе раненого командира на ближайший уступ. Жив и Чино. Он безуспешно пытается найти упавшие на землю очки.

Спустя некоторое время, в тот момент, когда Гевара перевязывал себе рану, проходившие неподалеку солдаты, заслышав шорох в кустах, бросаются к нему и Вилли, готовые открыть по ним огонь...

«Солдаты, не стреляйте!.. Я — Че...», — говорит им Гевара и отбрасывает в сторону изуродованную винтовку. Пленников связывают и доставляют в Игеру, в сельскую школу, превращенную теперь в тюрьму... Оттуда по рации условным кодом передается депеша командованию — «500 кансада». Она означала: «Че пленен». В ответ раздается: «Повторите... какая радость! » (Прим. авт.: О пребывании Гевары в школьном здании мы рассказываем по материалам уже упоминавшейся книги Хосе Алькасара «Геррилья Че в Боливии», изданной в Мехико в 1971 году. Алькасар много беседовал с боливийским военным корреспондентом Торрико Висконти, свидетелем плена Че в Игере и его расстрела там.)

Около семи вечера партизаны, находившиеся в дозорах на холмах, выждали некоторое время, а затем, после ухода солдат, спустились в ложбину в надежде найти Че и его товарищей. Там уже никого не было. Только валялись пустые рюкзаки. Решив, что оставшиеся в живых товарищи отступили к условленному месту у реки, они направились туда (тем более что среди следов они легко различили следы мокасин командира, сшитых из сыромятной кожи). Инти обратил внимание и на другую деталь — около брошенных рюкзаков его товарищей была разбросана еда. Он знал, что Гевара категорически запрещал это делать.

В условленном месте никого не оказалось. Следы от мокасин привели их в Игеру, где Инти с товарищами устроили в кустах небольшой привал, неподалеку от школы. Они и не подозревали (следы в местечке уже не были видны), что на полу в одной из комнат школьного здания лежит раненый Че. С рассветом 9 октября они покинули Игеру...

В комнату к пленному входит лейтенант Тотти Гильера:

— Сеньор Гевара, вы в моем распоряжении, — И как бы для большей убедительности добавляет:

— Вы врач? Женаты?

— Дайте закурить, — просит Че. Тот дает трубку с табаком и уходит.

Через несколько минут вваливается группа солдат, «зеленых беретов».

— Эй ты, наглец, чего ты хотел в Боливии? Знаешь ли ты, сколько наших товарищей загубил?

Гевара: Ладно, старина, это все дела политические...

Солдат: Твою мать, сукин сын, ты убил моего брата!

Гевара: Твой брат теперь на небе, он воевал и был мужчиной...

Солдат: А если я тебя убью?!

Гевара: Убей, убей, старина, если ты способен (солдат не выдерживает взгляда Че и уходит вместе с другими; остается только часовой).

Че обращается к стражнику: Что ты здесь делаешь?

Солдат: Я здесь, чтобы защищать свою родину...

Гевара: Боливия — страна отсталая. Ее правители ничего для нее не делают. Ее президент ничего собой не представляет... (молчание). Я бы мог дать за свою жизнь 150 тракторов. Мне не хотелось бы, чтобы меня убивали, но уже мог быть убитым... И вот я здесь...

Солдат: Только 150 тракторов? Но ваша голова ценится больше...

Гевара (слабо улыбается): Ты прав...

Солдат: Думаешь, будешь жить?

Гевара: Если меня оставят в живых — хорошо, если убьют — тоже хорошо, моя жизнь — игрушка, она мне не принадлежит... (Молчит. Минут 30 дремлет. Очнувшись от боли, просит анальгетик).

Приходят лейтенант Гильера и санитар, который дает пленному таблетку аспирина и перевязывает рану на ноге (санитар уходит).

Гевара: Спасибо, лейтенант. Вас за меня повысят?

Гильера (не ответив на вопрос): Какая она, Куба?

Гевара: Столько наврано о положении на ней. Рабов нет, как пытаются заставить людей поверить. Куба неплохо развивается, есть прогресс. Людям хорошо, и они свободны. Работают и живут спокойно. Ни у кого не отнимают хлеб, скорее его дают другим. Здесь плохо думают о Кубе...

Гильера: Существует религия на Кубе? Люди верят в Бога?

Гевара: Верят в Бога. Существуют религии. Но на Кубе нет официальной религии...

Гильера: Вы не католик? Так ведь?

Гевара: Да, это так. Однако лично я поддерживаю христиан.

Гильера: С какой целью вы приехали в Боливию? Надеялись на победу?

Гевара: Мы надеялись победить... Временно потерпели поражение в силу многих факторов (вздыхает)...

Офицер уходит. Снова входят солдаты. Один, указывая на дремлющего пленника: «Думает о бессмертии...»

Гевара (открывая глаза): Нет, думаю о бессмертии революции, которой так боятся те, кому вы служите...

Солдаты уходят.

Утро 9 октября. Входит одна из учительниц школы. Предлагает Че суп. Он благодарит и ест. (Потом она скажет журналисту: «Его взгляд буквально меня гипнотизировал, и я отводила глаза».)

Гевара: Вы здешняя учительница?

Она: Да.

Гевара (показывая взглядом на учебный плакат, висящий на стене): Знаете, во фразе «Ya se leer» «Уже умею читать». — Ю.Г. ) на «se» не надо ставить ударение...

Она засмущалась. Че немного говорит ей об образовании на Кубе... Спрашивает, сколько детей посещает эту школу, привыкли ли они уже к учебе, получают ли в школе завтраки...

Учительница: Боливия — бедная страна...

Гевара (перебивая ее): Однако господа из правительства и генштаба ездят в роскошных «мерседесах»...

Вбегает запыхавшийся лейтенант, просит учительницу выйти: оказывается, прилетел на вертолете полковник Сентено Анайа и с ним агент ЦРУ Рамос. Че остается один (кстати, плененного с ним Вилли куда-то увели сразу). Появляется полковник.

Полковник: О чем же вы теперь думаете?

Гевара: Что вам до этого?

Полковник (вскипев): Вы, сеньор, не на Кубе, а в Боливии, а я боливийский военный. Если вы улизнули из Конго и Венесуэлы, не улизнете из Боливии. Это я вам обещаю, не беспокойтесь... Затем он просит оставить его с пленным одного (никаких свидетельств о содержании их разговора нет. — Ю.Г. ).

11.30 утра. Правительство и высшее военное командование сообщают Анайе свое решение о ликвидации партизанского команданте. Полковник поручает сержанту расстрелять Че Гевару. (Прим. авт.: Позднее, на пресс-конференции в Вальегранде, Анайа на вопрос, не был ли Че, будучи раненым, добит военными, скажет, не моргнув глазом: «Это тенденциозный и ничем не подкрепленный слух».)

Вошел унтер-офицер. Руки его, державшие автомат, слегка дрожали.

Гевара: Что, тебе дали приказ покончить со мной? Боишься, парень?! Помочь тебе? Подожди немного... У меня сильно болит рана на ноге, но я хочу встать. Посмотришь, как должен умирать «мачо»... (Тот, опустив глаза, вышел из комнаты. В соседней комнате находились офицеры. Получив нагоняй и выпив залпом стакан рома, сержант снова пошел к пленному... На этот раз с ним вошел в комнату и лейтенант Марио Теран).

Гевара, увидев их, понял, что это — конец. Он вздохнул и тихо произнес: «Прощайте, дети мои, Алеида, брат Фидель! »...

Раздались выстрелы. Из девяти ран две (в шею и сердце) были смертельны. Но пули так и не смогли закрыть глаза Че. Они оставались открытыми еще несколько часов...

Товарищи Гевары, уходившие в тот день из Игеры, увидели пролетевший над ними вертолет. Они не знали, что этот вертолет увозил из Игеры труп их расстрелянного командира, его документы из рюкзака и Дневник.

Добавим только, что на следующий день, когда тело Гевары должны были привезти в Вальегранде, в аэропорту собралась огромная толпа жителей. С раннего утра они стояли там в ожидании прибытия вертолета. Конечно, среди них было много просто любопытных, но, думаем, не только...

А что же оставшиеся в живых соратники Че? Группа Инти прорывалась с боем. У одного из бойцов сохранился маленький приемник. По нему передавали о взятии в плен и гибели их командира. Несмотря на безмерную скорбь, они были полны решимости продолжать борьбу до конца. В тот же день из сообщения по радио им стало известно, что, кроме них, сохранилась еще одна группа из четырех человек. Этот маленький отряд во главе с кубинцем Помбо, прорвав два кольца окружения. 13 ноября вышел к шоссе Кочабамба — Санта-Крус. Единомышленники партизан из этих городов стали курсировать по этому шоссе, пока на одну из машин не натолкнулся Инти. Они были спасены и укрылись в Кочабамбе у надежных товарищей.

В феврале 1968 года Помбо и еще два кубинца сумели перейти боливийско-чилийскую границу. В Чили их арестовали и выслали на принадлежащий Чили остров Пасхи, откуда через Париж они благополучно добрались до Гаваны (не без содействия С. Альенде, о чем будет рассказано ниже).

Верные заветам своего командира, Инти и Дарио остались в Боливии, чтобы продолжать партизанскую борьбу. Но 9 марта 1969 года полиция напала на дом, где скрывался Инти. В перестрелке с ней он погиб. Такая же участь в последний день того же года ждала и Дарио. (Прим. авт.: Руководивший ликвидацией группы Инти полицейский агент Кинтанилья в награду был назначен боливийским консулом в Гамбурге. Но возмездие настигло его и в Европе — в апреле 1971 года в этом немецком городе был найден труп Кинтанильи с тремя пулями.)

Почему же «геррилья» Че Гевары в Боливии потерпела поражение? Сколько же статей, книг, исследований было написано по этому вопросу... Попробуем сделать небольшое «резюме», опираясь на наиболее объективных, с нашей точки зрения, авторов.

Все же приходится признать, что не были тщательно оценены все имевшиеся объективные и субъективные факторы, все «за» и «против» такой акции (в тексте мы пытались проиллюстрировать этот вывод). Это во-первых.

Во-вторых, сработал фактор довольно оперативной и мощной помощи правящим кругам Боливии со стороны Вашингтона (и тот же Че писал о том, что США «поумнели» после Кубинской революции и дважды не совершат одну и ту же ошибку! ). При этом «контрфактор» — небольшой очаг зажжет огромный пожар народной борьбы, на который так рассчитывал Че Гевара — не сработал.

В-третьих, почти полная изоляция партизан от левых сил Боливии, в том числе от компартии, руководство которой, вопреки первоначальным заверениям, практически (будем называть вещи своими именами! ) предало отряд Че, лишив его обещанной помощи.

В-четвертых, было ошибочным возлагать надежды на серьезную помощь (помимо моральной) со стороны Кубы, в то время изолированной на континенте, удаленной от места действия партизан на несколько тысяч километров и связанной определенными обязательствами с государствами социалистического лагеря, не разделявшими тактику партизанской войны.

 

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: