Passion — страсть; compassion — сострадание.

История говорит, что Будда остановился у врат рая, ради которого трудился всю жизнь. Была музыка, празднество, потому что лишь изредка дверь открывается; лишь изредка появляется человек, восходящий к таким высотам, что рай может ликовать. Привратники просили, приглашали: «Ты прибыл! Входи». Но они были удивлены — он выглядел грустным, потому что не думал в этот миг о рае и его благословении. Он задумался о миллионах душ, блуждающих, не ведающих куда идти, не знающих что делать, страда­ющих в страшных мучениях.

Может, ему возвратиться и забыть все о рае и его удовольствиях, его вечной жизни, всех его мгновениях ликования? Он достиг его огромными усилиями. Теперь он прибыл, и рай празднует, принимая его, — но должен ли он вступить во врата? Ведь это будет огромный эгоизм, безобразие, недостойное такого человека, как Гаутама Будда.

Он сказал привратникам: «Пожалуйста, затворите двери. Я не могу войти. Я буду ждать до тех пор, пока последнее человеческое существо не войдет в рай. Я буду последней человеческой душой, и эти двери больше не откроются после того, как войду я.

Возможно, потребуется вечность, но это не имеет значения. Я вижу миллионы грустных лиц, сердца, полные слез, людей, никогда не улыбавших­ся, вся их жизнь — это адское пламя. Нет. Пожалуйста, закройте двери. Я боюсь — при открытых дверях в какой-то миг слабости я могу соблазниться и войти».

Будда все еще стоит перед райскими вратами — потому что все мы до сих пор идем наощупь — ради нас, ради миллионов ушедших, и ради миллионов других, которые еще придут.

Может быть, это всего лишь прекрасная сказка, однако она содержит чистую, незамутненную истину.

Альмустафа в том же положении. Его корабль прибыл, нельзя более медлить... Он все еще хочет быть в мире. Он полюбил мир, — хоть здесь и были темные ночи... но здесь были и прекрасные солнечные восходы; были шипы, но были и прекрасные розы. Хоть здесь были люди, которые пытались убить его, но были и люди, готовые умереть ради него в любой миг — было бы довольно одного его слова. Тысячи людей говорили ему всем своим сердцем и существом:

буддам шаранам гаччами — я преклоняюсь перед просветленным; сангхам шаранам гаччами — я преклоняюсь не только перед просвет­ленным, но и перед общиной, возникшей вокруг него, — перед всеми искателями.

Дхаммам шаранам гаччами — не только перед Буддой, не только перед его общиной, но и перед его посланием.

Они тоже были там.

Будда остался у врат — быть может, та же ситуация возникает в жизни каждого мистика. Но у сущего определенные космические законы: оно никогда не делает никаких исключений. Вот почему я сказал, что это прекрасная сказка, выражающая истину огромного значения. Не забывайте: сущее не допускает исключений — Будда это или нет. Если вы прибыли, вы прибыли. Мне известно из собственного опыта: нет ворот в рай и нет привратников... нельзя мне более медлить.

Альмустафа хочет помедлить чуть-чуть, но это против правил нашей подлинной жизни. Он вынужден идти; ему придется идти — с глубокой грустью в сердце.

Он достиг блаженства, умиротворения, безмолвия, безмятежности. Он расцвел тысячами цветов. Его весна пришла... но другие все еще зерна. Миллионы даже забыли, что они зерна, что у них есть возможность, расти.

Поэтому каждой реализованной душе хотелось бы чуть-чуть задержать­ся, чтобы сказать то, что сказать почти невозможно... но то, что невозможно высказать, можно, по крайней мере, продемонстрировать, — если не словами, так молчанием.

Ему хотелось бы помедлить немного, чтобы живущие в темноте люди смогли увидеть возможности человека — его аромат, его присутствие, — помедлить немного, чтобы хоть некоторые смогли напиться от его глаз, его присутствия, его милости. И вот, когда он способен стать мостом между этими двумя несоединимыми мирами, правила не позволяют этого. Как бы сильно он ни хотел помедлить, он должен будет идти:

Море, которое зовет к себе все сущее, зовет и меня, и я должен отплыть.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: