Есть небеса по ту сторону небес. Просто нужно сердце достаточно сильное, чтобы ждать.

И сказал он себе:

Будет ли день расставания днем жатвы?

Он пытался собирать этих людей все время, когда находился среди них, но никто не слушал. Он был посторонним, чужаком, говорящим об удивительных и таинственных вещах, относительно которых у него не было ни фактов, ни логических доказательств.

Будет ли день расставания днем жатвы... сейчас, когда я собираюсь уезжать? Они стремятся и выкрикивают его имя, от поля к полю: «Хоть он был и один, он был прав. Нас было много, но мы ошибались».

Истина — это не вопрос большинства или меньшинства.

Истина всегда индивидуальна, она никогда не принадлежит толпе. Толпа признает только во время расставания, но тогда уже слишком поздно.

Скажут ли, что вечер мой воистину был моей зарей?

Двенадцать лет он трудился — настаивал, уверял, стучался в каждую дверь, — «Не волнуйтесь, мой корабль придет». Но люди уже двенадцать лет слышали одно и то же: «Мой корабль придет, мой корабль придет», — а он все не приходил... И никто не знал, откуда, и никто не знал, что существует другой берег.

Как настойчиво стремился он убедить этих людей: «Это не ваш насто­ящий дом. Назовете ли мой канун, мой вечер воистину моей зарей? Мои последние слова, мой отъезд обязательно докажут мою истину».

Это не только об Альмустафе — это обо всех мистиках мира. День отъезда, их вечер... только когда они собираются уезжать, люди признают. Такова слепота человечества; таково безумие мира.

Но он не жалуется. Напротив, он чрезвычайно озабочен одной вещью:

Что дать мне тому, кто бросил свой плуг посреди борозды, или тому, кто остановил колесо своего виноградного точила?

У человека реализации нет ни жалобы, ни недовольства. А мир никогда не обращался с таким человеком гуманно — даже внешне. Мир всегда обращался с ним бесчеловечно, варварски. Они распяли Иисуса... а теперь половина мира — христиане.

Никто не слушал Гаутаму Будду. На земле, где произошло просветление Будды, буддизм совершенно исчез. Эта страна продолжает заявлять на весь мир: «Мы страна Гаутамы Будды», — но там нет ни одного буддиста, нет даже в храме, созданном в память о нем на том самом месте, где Гаутама Будда стал просветленным. Он был — как и каждый человек истины — против священников, потому что они эксплуатируют людей во имя религии. Он был против прошлого, ведь прошлое уже прошло; вы должны жить в настоящем, а если прошлое слишком давит на вас, вы обязательно потеряете это мгновение.

Это мгновение невелико.

Вы должны быть очень свежи, необременены, непредвзяты.

До Гаутамы Будды Индия была не чем иным, как псевдорелигиозной империей браминов. Он был решительно против браминов-священников. Он был против Вед, ведь если вы заглянете в них, то увидите, что там девяносто восемь процентов хлама. А вы поклонялись им.

В присутствии Гаутамы Будды никто не мог возвысить свой голос, ибо его лицо, его глаза, его присутствие были столь могущественны, что все сказанное им становилось вечной истиной. Его присутствие было властью. Но когда он ушел, то даже храм, который возвели в память о его просвет­лении, пришлось отдать на попечение брамина-священника, потому что не удалось найти буддиста. И вот уже двадцать пять столетий, и даже сегодня, брамин-священник владеет храмом. Его семья в течение двадцати пяти веков владела им. Что за противоречие!

Человек так слеп: он всегда опаздывает, всегда пропускает поезд. Он выбегает на перрон, когда поезд уже ушел. И все же... недовольства нет, есть только сострадание: Что дать мне тому, кто бросил свой плуг посреди борозды, или тому, кто остановил колесо своего виноградного точила?

Забота пробужденного человека заключается в том, чтобы дать вам больше... как разбудить вас, как дать вам глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, сердце, которое чувствует... как сделать вас более любящими.

Станет ли мое сердце плодоносным деревом, чтобы я собрал плоды и дал им? Времени не так много — нужен какой-нибудь дар... Его не волнует, что они сделали ему. Он понимает: все, что они сделали, они сделали во сне, бессознательно.

Человек сознания — не нищий. Это император, всегда стремящийся отдать больше и больше, — больше, чем вы можете вместить, больше, чем вы можете понять. Он продолжает раздавать. Даже когда вы по-прежнему распинаете таких людей, то, понятно, делаете лишь то, на что способны. Иисус на кресте молил Бога только об одном — и не для себя: он просил о тех, кто распинал его: «Отец, прости этих людей, ибо они не ведают, что творят».

Станет ли мое сердце плодоносным деревом, чтобы я собрал плоды и дал им?

И будут ли мои желания подобны роднику, чтобы я мог наполнить их чаши?

Арфа ли я, чтобы рука могущества касалась меня?..

Время так коротко. Он озабочен: что делать? — ему нечего давать. Арфа ли я, чтобы рука могущества коснулась меня... чтобы я мог уйти, оставляя позади свою музыку. Они не понимали меня; может быть, моя музыка сможет пробудить их.

Или флейта, чтобы его дыхание излилось сквозь меня?

Что касается Альмустафы — он знает, что его больше нет. У него нет ничего, чтобы дать. Но он может стать флейтой, полым бамбуком, так что дыхание вселенной может излиться сквозь него и стать песней в сердцах людей, которые устремлены к нему.

Я искатель безмолвий... «Всю мою жизнь я разыскивал безмолвия. Я не собирал деньги, которые мог бы раздавать. Я собирал безмолвия. Вы можете взять их, но я не в силах дать их вам».

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться: