ИСЦЕЛЕНИЕ И БЕСКОНЕЧНОСТЬ

 

Мы идем уже много дней. Я сказал Антонио, что с удовольствием купил бы нам обоим билет на авто бус (думаю, я расщедрился бы даже на такси). Но он упрямо не соглашается. Он вряд ли позволил бы мне даже нанять лошадей. «Мой народ ходит пешком», — отвечает он. Он, похоже, доволен тем, что в пешей ходьбе с легкостью опережает меня, хотя ему уже под семьдесят.

Когда мы добрались до Силлустани, я первым делом разулся и сунул ноги в ледяную озерную воду. Места тут жутковатые — протянувшееся на десятки миль кладбище напоминает египетскую Долину Царей. В гигантских каменных башнях у самых берегов Титикаки хоронят только шаманов, правителей и их жен. Эти края славятся своими каменщиками. Откуда тут, у озера на самой вершине мира, такая развитая технология?

Антонио пояснил, что погребальные башни ( chulpa ) не только восславляют покойных шаманов, но и служат им жилищами, когда те на время возвращаются в наш мир. Они становятся вольными и могущественными духами и потому могут снова обретать плоть, когда того пожелают. От этих рассказов легче мне не стало. Нам предстоит пробыть тут целую ночь и провести особый обряд в знак почтения к шаманам древности.

«Они выйти из времени», — сказал Антонио. По его словам, если моя вера в действительность основана на представлении о том, что время течет только в одном направлении, восприятие собственного будущего полностью выбьет меня из колеи. «Ощутить вкус будущего, не позволяя этим знаиям повлиять на твои поступки в настоящем, — для этого нужно большое мастерство», — сказал он. Из дневника

 

МОЯ КАРЬЕРА В ОБЛАСТИ МЕДИЦИНСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ началась с увлечения человеческим разумом. В 80-х годах я провел сотни часов в анатомических театрах. Мне хотелось понять, как мышление способствует здоровью или болезни тела. Духовность (как традиционная, так и современная) в то время меня мало занимала. Я не сомневался, что наука — единственный надежный способ получения знаний. Однажды я сидел в лаборатории Калифорнийского университета и делал срезы мозговой ткани, чтобы подготовить слайды для изучения под микроскопом. Человеческий мозг — самый удивительный орган тела. Глубокие складки делают его похожим на полуторакилограммовый грецкий орех. Для природы впадины и витки были единственной возможностью создать тонкий, но очень обширный слой коры мозга, не увеличивая размеры черепа. В своей эволюции человек уже столкнулся с анатомически непреодолимой преградой: тазовый пояс просто не в состоянии пропустить по родовому каналу нечто крупнее головы современного младенца.

Под микроскопом взору открываются миллионы синапсов, соединяющих каждую клетку мозга с соседними с помощью поразительной сети живых волокон. По нейросети постоянно передается огромное число моторных и сенсорных данных. И все же восхищение устройством мозга присуще только нам, представителям Запада. Египтяне относились к нему без особого почтения: после смерти человека его разжижали и откачивали, хотя все остальные органы тела подвергали мумификации.

В тот день в нашей лаборатории живо обсуждался один вопрос: ограничивается ли человеческое сознание мозгом либо, если на то пошло, телом. Я знал, что если бы человеческий мозг был достаточно прост для понимания, то слишком просто устроенным оказалось бы и наше мышление — и тогда мы не смогли бы постичь собственный мозг. Срезы мозговой ткани изучались самым тщательным образом, но разум продолжал ускользать. Чем больше я узнавал о мозге, тем острее сознавал сложность работы мышления.

Я верил и в то, что роду человеческому удалось выживать на протяжении долгих миллионов лет до возникновения современной медицины, поскольку тело и разум прекрасно знали пути к крепкому здоровью. Люди продолжали жить после глубоких ран, в которые попадала инфекция, и переломов, полученных при падении в овраги. Вплоть до пятидесятилетнего возраста ходить к врачу было опаснее, чем оставаться дома, положившись на силы тела и разума. К началу двадцатого века медицина преуспела только в сфере диагностики. Ей остро недоставало методов лечения, действенных лекарств и опыта хирургических вмешательств, которые были разработаны лишь в период Второй Мировой. Пенициллин, первый настоящий антибиотик, начали применять только в 1940 году. Глядя на то, в каком плачевном состоянии пребывала медицина до середины этого столетия, начинаешь поражаться, как нашим предкам удавалось оставаться здоровыми на протяжении минувших тысячелетий? Быть может, коренным культурам известно о разуме и теле нечто очень древнее, то, о чем мы давно позабыли и ныне пытаемся воссоздать в своих лабораториях?

Сейчас понятие психосоматических заболеваний стало привычным, но первоначально их связывали только с ипохондрией («все это только в голове»). Однако позже исследования показали достоверность влияния мышления на тело. В определенном смысле, все мы с самого раннего возраста становимся виртуозами психосоматического самовнушения. Когда мне не хотелось идти в школу, я за считанные минуты вызывал у себя все симптомы простуды. И все же психосоматические болезни противоречат всем инстинктам выживания, заложенным в наш организм за триста миллионов лет эволюции. Насколько же могуществен разум, если ему удается подавить механизмы выживания и самосохранения! А теперь представьте, чего можно добиться, если направить эти инстинкты на психосоматическое здоровье!

В последние десятилетия бурно развивается новая область биологии — психонейроиммуннология (ПНИ). Специалисты в этой сфере обнаружили, что разум не сосредоточен сугубо в мозге, а распространяется по всему организму. Доктор Кендейс Перт открыл, что нейропептиды (молекулы, которые постоянно омываются потоками крови и заполняют пространство между клетками) практически мгновенно откликаются на каждое ощущение, чувство и перемену настроения, тем самым превращая весь организм в пульсирующий, неутомимый «разум». Тело во всей полноте переживает все испытываемые нами ощущения. Пропасть между разумом и телом сократилась до размеров одной молекулы. Кроме того, мы выяснили, как развиваются психосоматические расстройства. Теперь мы знаем, что в угнетенном состоянии духа подавленность ощущает каждая клетка организма, иммунная защита ослабевает, а вероятность болезни повышается. Мы знаем, что смех — если и не лучшее, то, во всяком случае, одно из лучших лекарств. Через несколько лет после того, как я покинул ту лабораторию, специалисты в области ПНИ доказали то, что давно было известно шаманам: тело и разум едины. Впрочем, эти ученые упустили из виду решающий фактор любого шаманского исцеления — Дух.

В ПОИСКАХ ДУХА

 

В двадцать пять лет я стал самым молодым профессором-медиком в университете Сан-Франциско. У меня была своя лаборатория (отдел биологической саморегуляции), изучавшая влияние энергетической медицины и визуализации на химические процессы в мозге. Благодаря приемам энергетического целительства нам удавалось почти на 50% повышать содержание в мозге эндорфина (естественного вещества, ответственного за снижение чувствительности к боли и экстатические состояния). Мы со студентами делали поразительные открытия, и все же мой первоначальный восторг неуклонно угасал. Да, мы могли оказывать влияние на химию мозга, но по-прежнему не имели ни малейшего представления о том, как вернуть здоровье человеку, страдающему от смертельно опасной болезни. Мы были похожи на детей, неожиданно обнаруживших, что, смешав грязь с водой, можно получить глину. Но мне хотелось чего-то большего. Я мечтал понять, как строить из этой глины дома или хотя бы лепить горшки.

В один прекрасный день, сидя в своей лаборатории, я вдруг понял, что масштабы работы должны увеличиваться, а не уменьшаться. Микроскоп — далеко не лучший инструмент для поиска ответа на волновавшие меня вопросы. Мне нужна была система, превышающая нейронные сети мозга. «Железом» уже занимались многие другие, а я хотел научиться создавать «программное обеспечение». Если на свете существуют специалисты, умеющие направлять необычайные способности человеческого разума на исцеление тела, то я должен их найти. Мне хотелось узнать все, что известно им. Отчеты антропологов намекали на то, что некоторые народы земли якобы знают эти тайны. К их числу относятся, например, австралийские аборигены и перуанские инки.

Несколько недель спустя я оставил должность в университете. Коллеги считали, что бросать многообещающую университетскую карьеру — чистое безумие. Я обменял свою лабораторию на пару туристических ботинок и билет в район Амазонки. Я собирался учиться у тех исследователей, чьи взгляды не ограничивались объективом микроскопа. Я мечтал учиться у народов, чьи знания выходили за рамки поддающегося точным измерениям материального мира — единственной, как мне всегда внушали, настоящей действительности. Я хотел встретить тех, кто ощущает разделяющее предметы пространство, умеет видеть светящиеся нити, сплетающие все живое в единую одушевленную паутину. Со временем поиски привели меня от джунглей Амазонки к перуанским Андам, где я познакомился с доном Антонио, которому было тогда уже под семьдесят. По западным меркам, он был очень беден. У него не было даже электричества, не говоря уж о телевизоре. Однако он утверждал, что ощущает вкус бесконечности. — Мы — светящиеся существа, идущие к звездам, — сказал он мне однажды. — Но, для того чтобы понять это, нужно ощутить вкус бесконечности. Помню, как я усмехнулся, когда этот знахарь впервые заявил, что мы — межзвездные путешественники, существующие с начала времен. «Причуды фольклора, — подумал тогда я. — Размышления старика, который не может смириться с неизбежностью смерти». Я полагал, что думы дона Антонио сродни архетипическим идеям души, описанным Карлом Юнгом. Антонио толковал миф буквально, а не символично, но тогда я не стал ему перечить. Я вспомнил, как однажды пытался объяснить своей бабушке-католичке, что на самом деле непорочного зачатия не было, это просто метафора, указывающая на то, что Христос родился просветленным — настоящим Сыном Божьим в полном смысле этих слов. Моя бабушка не могла с этим смириться. Для нее непорочное зачатие Девы Марии оставалось историческим фактом. Я решил, что к тому же разряду относятся и представления дона Антонио о бесконечности. Для них обоих красивое иносказание превратилось в догму. Мифолог Джозеф Кэмпбелл говорил, что действительность соткана из мифов, сквозь пелену которых наш взор проникает с огромным трудом. Вот почему так просто быть антропологом в окружении совершенно чуждой культуры: для человека со стороны она прозрачна, как новое платье короля.

Время от времени я пытался объяснить дону Антонио, что король-то голый, что нельзя путать мифы с фактами. Так было до тех пор, пока я не стал свидетелем того, как он помогал одной миссионерке в ее умирании:

Деревня располагалась у подножия холма на расстоянии около мили от нашего маршрута. Она включала в себя массивные развалины сооружений времен инков. Гранитные блоки уцелевших стен были вырезаны так умело, что держались только на трении уже много столетий.

Когда-то инки построили здесь свою крепость как форпост цивилизации на краю altiplano . Теперь, тысячу лет спустя, их потомки живут в развалинах этой крепости и обрабатывают террасы своего холма. По двору расхаживали куры, свиньи и гуанако. Индианка толкла маис в ступе.

Старик подвел нас к одной из лачуг. Вечерело, и, когда мы вошли в жилище, мне понадобилось время, чтобы глаза привыкли к сумраку. Женщина в большом черном платке и со свечой в руках стояла у изголовья кровати и что-то шептала; убогая соломенная постель располагалась посреди комнаты на двух деревянных опорах.

На постели, вытянувшись, лежала женщина, укрытая до подбородка индейским одеялом; из-за сильного истощения невозможно было судить о ее возрасте.

Короткие седые волосы, кости лица туго обтянуты желтушной кожей, тонкие сухожилия шеи напряжены. Из запавших глазниц в потолок смотрели неподвижные глаза. Она не шевельнулась, не подала никакого знака в ответ на наше появление.

Моралес обернулся, взглянул на меня и протянул свечу; я подошел и взял ее у него.

Он провел рукой по лицу женщины; глаза ее все. так же глядели в потолок. На груди ее лежало серебряное распятие, от него протянулась охватывавшая шею цепочка с бусинками четок.

—Миссионерка, — прошептал Моралес. —Два дня назад ее принесли сюда индейцы, оттуда. — Он показал вниз, за подножие холма, и дальше в сторону джунглей.

— У нее отказала печень, — сказал я. —Думаю, это кома. Чем мы можем помочь?

— Ничем. Ночью она умрет. Мы можем только помочь ее духу освободиться. Двадцать или тридцать свечей превратили лачугу, вылепленную из глины и соломы, в своеобразную часовню. Я сидел возле двери на мешке с кукурузными очистками и наблюдал за моим спутником, который сидел напротив. В комнате, защищенной от вечернего холода толстыми стенами, было тепло от множества горящих свечей.

Антонио подошел к изголовью, очень осторожно приподнял голову умирающей и снял четки с распятием. Ничто не изменилось ни в ее дыхании, ни в лице, когда он снова уложил ее голову на подушку. Он сложил цепочку с четками в ладонь ее левой руки и согнул пальцы, зажав таким образом четки в ее кулаке. Антонио попросил меня задуть свечи.

Подойдя к узкой планке, в виде полочки опоясывавшей комнату, я услышал пение Моралеса. Я оглянулся: его глаза были закрыты, движения губ почти незаметны, рука все еще лежала на лбу женщины. Остались три свечи; в воздухе стоял дым от остальных, погашенных.

Дон Антонио перенес руки к точке, расположенной на пару сантиметров выше ее сердца. Двумя выпрямленными пальцами, средним и указательным, он производил круговые движения против часовой стрелки, затем отводил руку в сторону и вверх, не прекращая спирального движения в дымном воздухе. Сердечная чакра... Он повторил это три раза и приступил к третьей чакре, начиная с точки в сантиметре от тела прямо над солнечным сплетением. Он описывал медленные и точные круги диаметром сантиметров в десять, затем ускорял движение и отводил руку вверх и в сторону. Ее живот, сердце, углубление в основании горла, лоб и, наконец, темя.

— Смотри — сказал он. Я оторвал взгляд от его лица и стал смотреть вниз, на тело, на все те же едва заметные дыхательные движения грудной клетки.

И вдруг Моралес ударил меня по голове.

Это было как молния. Он поднял локоть и нанес мне короткий болезненный удар по лбу. У меня все поплыло перед глазами. Рефлекторно я ухватился рукой за ушибленное место.

— Смотри! — приказал он.

Это длилось одно мгновение. Что-то появилось на поверхности ее тела. Что-то молочное, просвечивающее —на расстоянии пары сантиметров вокруг ее тела. Затем это исчезло. Он крепко взял меня за предплечье и, обведя вокруг кровати, поставил у изголовья.

— Смотри еще. Расфокусируй зрение.

И тогда я увидел. Вне фокуса, но несомненно там, на этот раз на расстоянии десяти сантиметров от поверхности тела, возникло тончайшее сияние, словно светящаяся форма ее тела отделялась от плоти. Мне приходилось делать усилия, чтобы не фокусировать зрение. Я почувствовал, как невольный озноб поднимается у меня по спине.

— Я в самом деле вижу это? — прошептал я.

—Да, мой друг, ты это видишь, — ответил старый индеец. — Это видение мы забыли, оно было затуманено временем и рассудком.

— Что это такое?

— Это она, — сказал он. —Это ее сущность, световое тело. Она назвала бы это душой. Она хочет отпустить ее.

Моралес снова работал с умирающей. Он повторил всю процедуру, которую я уже видел, повторил так же терпеливо и энергично, без малейшего колебания, весь отдавшись работе рук. Затем он склонился к голове женщины и что-то зашептал; губы его находились на расстоянии меньше сантиметра от ее уха. Внезапно ее грудь поднялась, она судорожно вдохнула, воздух с шумом наполнил ее легкие — и дыхание остановилось.

— Выдох!

И я услышал долгий, хриплый и трудный выдох, последнее дыхание, покидавшее ее грудь и выходившее через раскрытый рот. А затем я вдруг увидел, словно краем глаза, как молочное свечение поднимается и собирается в какую-то неопределенную, бесформенную массу; белесая и полупрозрачная, как опал, она парила над грудью миссионерки. Масса переместилась, проплыла над горлом, головой и, наконец, исчезла.

— Что это было? —Я все еще говорил шепотом.

— Инки называют это виракоча. — Кончиками пальцев он закрыл ей веки. —Я рад, что ты это увидел.

Из книги Виллолдо и Джендерсена «Dance of the Four Winds»

 

Сегодня, двадцать лет спустя, я начал понимать старого индейца и его слова о вкусе бесконечности. Я постиг, что восприятие бесконечности действительно способно исцелять и преобразовывать нас, освобождать от недолговечных оков недомоганий, старости и болезней. Больше двух десятилетий провел я среди шаманов в джунглях и высокогорьях Анд и понял, что человек — не только плоть и кровь, что он соткан из Духа и света. Сознание этого сквозит в каждой клеточке моего тела. Я убежден, что это повлияло на то, как я выздоравливаю, как старею и как умру. Восприятие бесконечности —ядро Процесса Просветления, важнейшей исцеляющей практики из числа описанных в этой книге. Обучаясь у шаманов, я понял разницу между лечением и целительством. Лечение исправляет внешние симптомы; оно чем-то похоже на латание лопнувшей шины. Лечение позволяет избавиться от последствий укуса змеи либо задержать развитие опухоли с помощью химиотерапии, однако не в силах помочь человеку избежать гвоздя на дороге, змеи в кустах или недуга, вызвавшего возникновение опухоли. Целительство — нечто более широкое, общее и полное. Целительство преображает всю человеческую жизнь, и очень часто, хотя и не всегда, приносит физическое выздоровление. Я видел много выздоровлений, не сопровождавшихся исцелением. Видел я и невероятные исцеления, хотя больного все равно не удавалось вылечить. Исцеление приходит как следствие ощущения бесконечности. В целительстве успех измеряется улучшением благополучия, обретенным чувством покоя, прилива сил и ощущения единства со всем живым.

Через несколько недель после случая с той миссионеркой я заболел воспалением легких после скитаний среди скал близ Мачу-Пикчу. Полный курс антибиотиков не помог совладать с инфекцией, кашель не прекращался. При каждом приступе кашля мои мышцы живота сводило судорогой. Мучаясь страшными болями, я поспешил к дону Антонио. Старый индеец предложил мне лечь на шкуру, лежавшую обычно в изножье его кровати. Сам он присел на подушку у моей головы и провел сеанс исцеления. Он призвал на помощь Четыре Стороны Света, а затем — Небеса и Землю. Затем он воздел руки, словно разводя в стороны воздух над своей головой, и медленно опустил их, прижав к бокам, как будто раздвигал стенки какого-то незримого пузыря. Он повторил то же движение, но на сей раз словно придвинул стенки пузыря ко мне, чтобы тот покрыл меня, как одеяло. У меня мгновенно возникло ощущение безопасности и уюта. Шум в голове прекратился, я погрузился в состояние неподвижности и безмятежности, какое прежде ощущал только в медитации. Доносившийся откуда-то издалека голос Антонио попросил меня дышать в одном ритме с ним. Я почувствовал, как частота моего дыхания повышается. Я чувствовал, как его пальцы описывают круги против часовой стрелки над ямочкой в основании моего горла; он извлекал из меня какую-то липкую субстанцию, наводящую на мысли о «сахарной вате». Я следил за происходящим отстраненно, словно это происходило с кем-то другим. Мне казалось, что это сон, ничем не нарушающий мое спокойствие. Потом моя левая рука начала невольно подергиваться. — Твой организм избавляется от отравляющей энергии, — пояснил дон Антонио. —Не бойся. Пусть все идет само собой.

Судороги дошли до левого плеча, а затем распространились по всему телу, до правой ноги. Они были совершенно непроизвольными и напоминали резкие толчки, какие бывают, когда засыпаешь. Правда, в этом случае подергивания усиливались. Они прекратились так же внезапно, как начались, и я тут же заснул. Проснувшись, я первым делом взглянул на часы и понял, что спал около часа. Антонио по-прежнему сидел рядом, поддерживая мою голову руками. Он спросил, как я себя чувствую. Я прислушался к своему телу и понял, что не могу пошевелиться. Как ни странно, это меня ничуть не взволновало. Мне казалось, будто я лежу на волнах теплого, спокойного моря. Антонио помассировал кожу на моей голове, и через несколько секунд мне удалось пошевелить руками и ногами, даже встать. Я чувствовал себя так, словно крепко спал целую ночь. Боль в груди полностью исчезла. Я спросил Антонио, что он сделал. — Это Просветление, — сказал он и с улыбкой добавил: — Минувший час ты провел в объятиях бесконечности, но так только говорят, потому что там, где нет времени, нельзя провести минуту, час или год.

Он вылечил меня за один сеанс. Этого хватило, чтобы кашель полностью исчез. Иммунная система пришла в действие, и я чувствовал, что выздоравливаю. Однако еще важнее было то глубинное исцеление, которым сопровождалось избавление от болезни. После Просветления я ощущал прочное спокойствие и безмятежность. Мне трудно описать это чувство — состояние благости, всепрощения и счастья, сохранявшееся затем долгие годы. Я испробовал на вкус освобожденность от цепей, которые приковывали меня к минувшим дням и мучительному прошлому, навязывали чувство вины и сожаления, внушали надежды на будущее и тревоги о нем. Я понял, что значит покой, и поверил, что подобную благодать приносит только молитва и щедрость Божьей любви. — Я никого не благословляю, ничего подобного, —уверенно заявил дон Антонио. — Я просто показал тебе священное пространство, где можно ощутить бесконечность. По существу, основную работу ты выполнил сам.

Тем самым он дал мне понять, что сотворил священное пространство, где произошло исцеление. Энергия этого пространства и содействие светящихся существ из мира духов позволили мне исцелить себя.

Как я выяснил, путь шамана — это путь силы и прямой связи с силами Духа. Прежде я даже не подозревал о существовании такого пути. Христианское воспитание научило меня без ошибок повторять вечерние молитвы. Позже я освоил медитацию. Молитва и медитация до сих пор остаются неотъемлемыми составляющими моей жизни, но путь силы представляет собой нечто особенное. Он требует непосредственного восприятия Духа в Его собственном царстве —в бесконечности. Когда соединяешься с могущественными энергиями мира Света, происходит подлинное исцеление. При этом открываешь собственную сущность, скрытую под ограниченной личностью, и переживаешь безграничное единство с Творцом и Сотворенным.

Целительские практики, которые я освоил и отточил благодаря своему наставнику-индейцу, представляют собой древние приемы создания священных мест, где могут затем случаться настоящие чудеса. Священные места позволяют войти в бесконечность и испытать просветление, которое в этом безвременье происходит мгновенно. Это центральная целительская практика, описанная в данной книге, — так называемый Процесс Просветления. Когда проникаешь в бесконечность, прошлое и будущее исчезают, остается только здесь и сейчас. Ты уже не скован сожалениями о прошлом и беспокойством о будущем. Конечно, нельзя говорить, что воспоминания, как по волшебству, начисто стираются — пережитые потери, страдания и печали остаются в памяти, но уже не определяют того, какой ты сейчас. Начинаешь понимать, что ты —это не то, что с тобой случалось.

Восприятие бесконечности разрушает иллюзии смерти, болезни и старости. Это не только психологический или духовный процесс, так как он обновляет каждую клетку организма. Иммунная система получает полную свободу, после чего начинается стремительное физическое и эмоциональное исцеление. Чудеса становятся обыденностью: происходят спонтанные ремиссии — те случаи загадочных выздоровлений, которые ставят в тупик врачей. Но, главное, человек обретает духовное освобождение — просветление. В объятиях бесконечности можно ощутить, кем ты был еще до рождения и кем будешь после смерти. Шаман, у которого я учился, утверждал, что способен находить свою светящуюся сущность (то, что называют душой) во времени точно так же, как выслеживают оленей в лесу. Он говорил, что может выявить светящиеся нити своей сущности в начале времен, вплоть до Большого Взрыва, а также в отдаленном будущем; он может узнать, кем был и кем станет потом, когда наша вселенная вновь превратится в точку, из которой некогда возникла.

Бесконечность не следует путать с вечностью. Вечность означает бесчисленную череду дней. Она связана со временем, с возрастом и гибелью, а бесконечность, напротив, предшествует времени и существовала задолго до его возникновения. Поскольку бесконечность никогда не возникала, ей никогда не погибнуть. Наше бесконечное Я существует вне жизни и смерти; само по себе оно никогда не погружается в поток времени. Оно не рождается одновременно с телом и не гибнет, когда организм умирает. Погружаясь в бесконечность, ты покидаешь линейное время и проникаешь в священное пространство. Поскольку ты прекращаешь отождествляться со временем и бренной физической оболочкой, смерть тела тебя уже не пугает.

Такое состояние свободы — центр множества мистических традиций. Шаманы открыли практические способы достижения этой цели. Мой наставник понимал, что его светящаяся сущность неуничтожима. Нам очень хочется верить и просто надеяться на это, но лишь совсем не многие без сомнений знают, что это так. Читая эту книгу, вы тоже вряд ли начнете это сознавать. Однажды Антонио сказал мне, что шаман четко различает сведения и настоящие знания. Сведения —это данные о том, что вода состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода. Знание — это столь глубокое постижение природы воды, что ты способен вызвать дождь. Долгие годы мы с доном Антонио оттачивали Процесс Просветления, основанный на шаманской целительской практике, почти уничтоженной конкистадорами и Церковью. Процесс Просветления позволяет возродить самого себя с помощью того источника, который одушевляет и пронизывает все живое. Разумеется, царапина на щеке еще не требует духовного прозрения. Порезавшись, достаточно промыть ранку и заклеить ее пластырем. Но если твоя иммунная система не откликается на потребности организма, если любимого человека подкосила смертельная болезнь, если в своей жизни ты вновь и вновь сталкиваешься со схожими мучительными проблемами, то, возможно, самое время выйти за рамки материального и конечного, прибегнуть к исцеляющей практике, основанной на восприятии бесконечности.

Глава 2

СВЕТЯЩИЕСЯ ЦЕЛИТЕЛИ

 

За обедом профессор Ланчо рассказал нам о гигантских рисунках в пустыне. Главный археолог в районе Наски, он был в здешних местах самым влиятельным человеком: любые раскопки проводились только с его разрешения. Чтобы не допустить разграбления находок, в его распоряжение выделили целый отряд полиции. Мы с ним были знакомы уже много лет. Поймав очередных охотников за сокровищами, он отбирает у них добычу и передает ее в местный музей, а грабители отправляются в тюрьму. Возраст некоторых находок исчисляется тысячелетиями. Встретив творение, которое, по его мнению, может мне понравиться, профессор приберегает его для меня. Так уж тут, в Латинской Америке, заведено. Он не олицетворяет закон, он и есть закон. И мы с ним друзья. Сегодня он преподнес мне коробку с подарком.

— Такого не увидишь ни в одном музее, —сказал профессор.

Открыв коробку, я извлек оттуда руку мумии. На запястье были вытатуированы знаки высшей жрицы-шамана. Ланчо и в прошлом дарил мне очень интересные артефакты, но этот по своей причудливости бил все рекорды. Что касается Антонио, то его очень огорчил факт осквернения места захоронения шамана. Сегодня вечером мы собираемся провести один обряд у высеченной в почве пустыни громадной фигуры колибри. Я прихвачу с собой эту руку и захороню ее, верну Земле, которой она по праву принадлежит.

Церемония завершилась в полночь. Мы прошлись вдоль гигантских отметин в пустыне, чтобы получить энергию колибри, воплощающую собой качества, необходимые шаману для его грандиозного путешествия. Я положил иссохшую руку на крап жертвенника — тряпицы из простого полотна с лечебными камешками Антонио. В темноте казалось, что пальцы руки шевелятся, подзывая нас к себе. Антонио прикрыл глаза и запел, потряхивая своей погремушкой. Он обернулся ко мне. Его добродушные, глубоко посаженные карие глаза преобразились, и я подумал, что вижу перед собой глаза ястреба.

— Она страдает, —решительным голосом заявил он. — Терзается судьбой своего народа, перебитого здесь испанцами много лет назад. Мы должны ей помочь.

И он начал обряд сначала: принялся свистеть и напевать, призывая души погибших.

Антонио сам не поверил своим глазам: перед нами возникла вереница каких-то существ, выстроившихся посреди пустыни рядом с жертвенником. Антонио совершил богослужение, рассказал призракам, что им пора отдохнуть, вернуться домой, в мир Духа. Он призвал на помощь целое поколение знахарей — светящихся духов, — и явившиеся нам души начали одна за одной исчезать, избавляясь от мук.

— Она не успокоится, пока не будет знать, что все ее люди оплаканы и исцелены, — сказал Антонио.

Когда к нам приближался очередной дух, мне казалось, что я ощущаю его мучения. Вот осиротевшее дитя, вот девушка, потерявшая возлюбленного, вот мужчина, вся семья которого погибла...

Это продолжалось всю ночь. На заре, когда исцелен был последний дух, Антонио велел мне похоронить руку.

— Теперь она обретет покой, — сказал он. —Для этого тот археолог и подарил ее тебе. Она так захотела. Она знала, что сегодня мы окажемся тут и поможем ее народу исцелиться.

Поистине, пути духов неисповедимы...

Из дневника

 

Я стал первым североамериканским антропологом, установившим контакт с народом къеро — последними потомками инков, живущими ныне в уединенных уголках у самых вершин Анд. Это племя, до сих пор говорящее на чистейшем кечуа, за последние пятьсот лет почти не сталкивалось с церковью и государством. Их шаманские практики остались незатронутыми Конкистой и не подверглись влиянию миссионерской деятельности. Кьеро — легендарные хранители пророчеств народа инков. Их знахари, в том числе и мой наставник дон Антонио, верят, что возраст духовного наследия племени исчисляется сотнями тысяч лет. Они помнят истории, повествующие о том, что происходило на земле еще до появления человека. Духовная мудрость предков включает жизненные уроки, тайны о посмертном путешествии в бесконечность и приемы исцеления с помощью Светящегося Энергетического Поля.

Массовое истребление индейцев первыми европейскими ' поселенцами погубило духовные традиции большинства коренных народов. Целительские практики, сохранившиеся после этого геноцида, ныне бережно хранят в секрете. Легко понять, что шаманы очень неохотно раскрывают эти тайны белым людям. Испанские конкистадоры и сопровождавшие их миссионеры уничтожили Целительские школы Куско. Они снесли древние храмы и из тех же камней, на том же месте выстроили свои церкви. Традиции инков не сберегались, как -прежде, организованными группами жрецов-шаманов, которых инквизиция неустанно предавала смерти. Духовные и знахарские практики передавались только из уст в уста. Когда Католическая Церковь объявила незаконными обряды и церемонии «язычников», духовные учения стали похожими на ковры, истрепанные ветрами времени, — за пятьсот лет от них остались только обрывки и разноцветные нити. Мы считаем инквизицию делом минувших дней. Мы убеждены, что эта страшная организация прекратила свое существования в эпоху Просвещения, и такое мнение во многом справедливо. Отделы инквизиции закрылись много лет назад. Повсюду, кроме одного-единственного государства —Перу, страны инков. Здесь, под руководством доминиканцев (католического ордена, казнившего в средневековье Жанну Д'Арк) вплоть до наших дней действует последний орган инквизиции. Сейчас он носит название «отдел искоренения идолопоклонничества». Он сохранился в Андах, так как это единственное во всей Америке место, где сбереглись духовные практики шаманов. Современное Перу —католическая держава с двадцатичетырехмиллионным населением. Больше двадцати миллионов ее жителей — потомки индейцев, принявших христианство, но продолжающих искать исцеления у шаманов, поклоняться Инти (Солнцу) почти так же, как это делали пятьсот лет назад.

Того, что в этих местах сохранилось действующее отделение инквизиции, было достаточно, чтобы у меня возник интерес к потомкам строителей Мачу-Пикчу. Тот факт, что здешние знахари до сих пор говорят с реками, деревьями и Богом, сделал мой интерес еще острее. Мысль о том, что шаманы могут хранить знания о древних практиках исцеления разума и тела, превратил интерес в непреодолимую тягу познакомиться с ними. Так началось бесконечное путешествие, в ходе которого я поднялся от первобытного сада амазонских джунглей к вершинам Анд. Там я нашел древние духовные практики, согласно которым каждый человек способен воспринять бесконечность, и подобные переживания сделают его целостным. Эти учения утверждают, что не Земля принадлежит нам, а, скорее, мы — Земле; что мы все-таки можем беседовать с Богом и слышать Его голос во всем Сотворенном. Под руководством дона Антонио я добрался до самых корней цивилизации инков и впитал драгоценные остатки энергетической терапии пятисотлетней давности — традиции, исцеляющей посредством Духа и Света. Среди руин древней империи рассеялись мудрецы, сохранившие память о былом. Мы с доном Антонио побывали в бесчисленных селениях и встречались там со знахарями. Участвуя в их обрядах, мы извлекали из них самую суть. Отсутствие письменной традиции привело к тому, что в каждой деревушке Целительские практики приобретали свою собственную окраску, особый стиль. Мы исходили все окрестности вплоть до Амазонки; более десяти лет я учился у знахарей из джунглей. Мы прошли по всему перуанскому побережью от Наски — места, где лик пустыни покрыт гигантскими изображениями зверей силы и геометрических фигур, — до знаменитых северных лагун Шимбе, родины самых прославленных чародеев страны. Близ озера Титикака, «моря на вершине мира», мы собрали ряд историй и целительских обрядов, принадлежавших некогда народу, от которого, как гласят легенды, произошли инки. Когда мой наставник стал слишком дряхлым для пеших походов, я сам продолжил эти поиски.

Мы с Антонио сплетали воедино разрозненные нити целительских традиций народа инков. Он сравнивал это занятие с реставрацией истлевшего от времени гобелена. Конкистадоры полагали, что раз и навсегда уничтожили этот ковер и рассеяли его нити по всем уголкам гибнущей империи инков. Но после неустанных поисков, длившихся почти двадцать пять лет, оставалось лишь растянуть найденные нити на ткацком станке выживших шаманских знаний, заново сшить полотно, распавшееся от времени на лоскуты, — и перед нами предстал свод священных приемов, преображающих тело, исцеляющих душу, меняющих образ жизни и смерти человека. Из них становится очевидным, что каждый из нас окружен Светящимся Энергетическим Полем, чей источник размещается в бесконечности. Это матрица, хранящая ключ к здоровью и бодрости материального тела. Я хотел бы особо выделить двух людей из числа тех, с кем мы работали: донья Лаура, целительница из высокогорных районов, и дон Мануэль Квиспе, старейшина шаманов племени кьеро. Эти двое олицетворяют происхождение народа инков, чьи предки пришли с побережья, из джунглей и с горных плато. Многие из шаманов, с которыми мы встречались, уже ушли в мир иной, но девяностолетний дон Мануэль и по сей день остается моим учителем. Как антрополог, я убежден в том, что источники научных сведений должны быть откровенными и надежными; по этой причине я не доверяю авторам, чьи работы лишены достоверности, так как никто, кроме них самих, не видел их информаторов. На следующих страницах я хочу поближе познакомить вас с теми, кому я обязан своим обучением. Все они — настоящие шаманы, их подвиги уже стали легендами. Они и были моими наставниками.

 

ДОН АНТОНИО МОРАЛЕС

 

Антонио преподавал в университете Куско. Для полевой работы мне нужен был переводчик, бегло говорящий на кечуа, языке инков, а также способный понять и перевести тонкие терминологические нюансы, характерные для шаманов. Профессор Моралес полностью соответствовал этим требованиям. Худощавый, довольно хрупкого сложения человек в потертом костюме образца 40-х годов с торчащим из нагрудного кармана пластмассовым пеналом не только свободно говорил на кечуа, но и был ученым, способным расшифровать поэтику и философию индейцев. Одна беда — он терпеть не мог антропологов, так как считал их современными конкистадорами, мечтающими поживиться духовным богатством коренных народов. Я долго не понимал, почему он все-таки согласился работать со мной. Антонио категорически отказывался от оплаты труда переводчика и во время путешествий мирился только с тем, что я платил за ночлег и еду. Лишь многие годы спустя я понял правду: он тоже решил сделать меня своим переводчиком. Во мне он видел тот мост, который позволит передать западному миру учения шаманов.

Вплоть до случая с миссионеркой я даже не подозревал, что дон Антонио ведет двойную жизнь —профессор университета оказался civilizados , индейским шаманом-целителем. С погремушкой и перьями он обращался так же ловко, как с шариковой ручкой. Почтенный ученый, внушающий страх и любовь шаман — вот он, тот целитель, которого я искал, хотя на деле он сам меня нашел. Антонио очень рано осиротел, и воспитали его монахини. В детстве он днем прибирал церкви в Куско, а вечерами самостоятельно учился читать и писать. Зимой (в Андах это засушливое время года) он отправлялся в горную деревню Паукартамбо, населенную племенем кьеро, и, должно быть, именно там научился целительству. Шаманы вступают на свой путь по-разному. Самым прямым и смертельно опасным является удар молнии. Она ударила Антонио, когда ему было двенадцать лет. Молния оторвала ему мочку правого уха и оставила на память о себе огромный шрам на груди, протянувшийся от правого плеча до левого бедра. В течение двух лет после несчастного случая он не произнес ни слова, и монахини решили, что бедняга повредился умом. Однако к пятнадцатилетнему возрасту он уже прочел всю западную классику, в совершенстве знал испанский и латынь. После удара молнии его мозг преобразился: в нем пробудились дремавшие способности, позволившие Антонио без труда опередить и образованных метисов Куско, и чистокровных горных индейцев. Я убежден, что молния каким-то чудом привела его мозг в идеальное состояние, превратила в мощный автомобиль, достойный только самого высококачественного бензина. Его организм не переносил спиртного: Антонио пьянел от стакана пива. Алкоголь развязывал ему язык, и тогда он начинал рассказывать мне истории своей юности. Только в этих редких случаях он готов был ответить мне на любые вопросы. Единственная трудность заключалась в том, что, покончив с бутылкой пива, он вообще прекращал говорить и просто засыпал.

Антонио был самым необычным человеком среди всех, кого я знал. Я не виделся с ним несколько лет, а затем вернулся в Куско с группой студентов. Прознав, что я в городе, Антонио

вышел из своей деревни в три часа утра. Даже в семидесятилетнем возрасте он не ездил на автобусах и передвигался с кошачьей ловкостью. В захолустном posada , где мы остановились, он появился уже в шесть утра. Антонио вошел в номер без стука, решив застать меня врасплох. Я как раз выходил из ванной и увидел, как Антонио отточенным прыжком приземляется на постель моего приятеля Ганса — помимо прочего, мастера китайских единоборств. Я в ужасе зажмурился. Мне страшно было представить, что произойдет сейчас с Антонио. Когда я открыл глаза, Ганс и мой наставник стояли на кровати, трясли друг другу руки и хохотали, как давние друзья.

Антонио был кигак-акиуек седьмого уровня — высшая степень, которой может достичь шаман.

(В Андах шамана первого уровня называют ayni - karpay , это ученик, установивший правильные отношения с природой. По существу, его еще не считают настоящим шаманом. Второй уровень —pampamesayok Pampa означает равнину, mesa — шаманский жертвенник, ауок — силу. На этом уровне ученик становится носителем mesa . Он накапливает собственное собрание магических предметов, а обязанностью его является служение Земле. Третий уровень именуется altomesayok , то есть высший носитель mesa . Шаман этого уровня отвечает за ари, священные горы, и медицинские знания. Этот уровень делится на три этапа; по мере повышения силы и мудрости шамана его покровителями последовательно становятся все более высокие горные вершины. Четвертый уровень — kurak akuyek Слово kurak означает «старейшина», а akuy -ек — «жевать». Как мать, размельчающая пищу для ребенка, шаман этого уровня «пережевывает» знания, чтобы другие люди могли их «переварить». Чтобы достичь этого уровня, может потребоваться целая жизнь; теперь шаман несет ответственность перед звездами. Лишь редкие шаманы поднимаются так высоко. Высшие уровни носят названия ткаМаШи («Предвечный»); sapha тка («Блистательный») и taitanchis ranti («сверкающий Божественным светом»). Эти уровни еще утонченнее прежних и определяются по тем силам, которыми владеет шаман. — Прим. автора.) Он взял меня в ученики, но относился при этом как к равному. Антонио был убежден, что шаманизм уже нельзя считать исключительным достоянием индейцев — эти сокровенные учения необходимы Западу для развития новой философии и экологии XIX века. Он очень надеялся, что мне удастся доказать это на деле.

ДОН МАНУЭЛЬ КВИСПЕ

 

Девяностолетний дон Мануэль — старейший из ныне живущих знахарей-инков. Я впервые прочитал о нем в 1962 году, в посвященном Перу вестнике Национального Географического Общества. Тогда ему было 52 года, и в статье его называли самым старым шаманом кьеро и единственным человеком, умевшим работать с quipu —колечками разноцветных узловатых шнурков, с помощью которых велись подсчеты в империи инков. К 1989 году, когда мы познакомились лично, он пользовался quipu только для того, чтобы рассказывать легенды. Дон Мануэль забыл математику инков. В его памяти сохранились только давние истории. Мануэль Квиспе родился в семье крестьянина из племени кьеро. В пятнадцатилетнем возрасте Мануэль серьезно заболел. Отец отвел его к деревенским целителям, но мальчику не смогли помочь ни они, ни врачи из больницы города Куско. Возвращаясь с исхудавшим сыном домой, отец Мануэля остановился в святилище Уанка — священном месте с мощными природными силами. Инки относились к Уанке с таким почтением, что для обращения индейцев в свою веру католическим священникам пришлось выстроить церковь прямо на месте святилища. Там произошло чудо: Мануэль снова начал есть, к нему на глазах возвращались силы. Уанка расположена на полпути к вершине горы Пачатусан (это название означает «ось мира»). Горные духи велели Мануэлю отправиться к другой ари (священной горе) под названием Уруру; путь к этой вершине проходил через всю долину. Следующие несколько месяцев юный Мануэль провел в пещере. Он вел жизнь отшельника: пил воду, сочившуюся из стен пещеры, и в одиночестве совершал долгие горные переходы. Именно там он впервые начал говорить с ари. Сама гора стала его учителем. Он не раз бывал на грани смерти, на личном опыте удостоверился в продолжении жизни «по ту сторону», а затем вернулся в родные места. Его ученичество завершилось среди кьеро — Мануэль прошел формальные обряды под руководством одного из легендарных шаманов своего народа. Когда я познакомился с ним, у дона Мануэля уже не было передних зубов. Он знал, что моим наставником был Антонио, и потому согласился меня учить. Взамен он пожелал только одно: вставные зубы. Эта задача оказалась сложнее, чем я мог представить. Зубному врачу пришлось в несколько приемов извлечь изо рта Мануэля остатки разрушенных зубов, и после этих процедур Мануэль корчился от боли. Дважды он едва не умер от обезболивающих препаратов. Во всем этом он винил меня. Когда желанные протезы наконец-то были установлены, Мануэль посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся. Со следующей недели он принялся учить меня всему, что знал сам. Мы отправились к горе Аусангате, где он провел обряд hatun kar - pay , «великой передачи». В завершение он велел мне искупаться в Оторонго-Варми-Коча, «лагуне ягуара».

— Что? —с недоверием уставился на него я.

— Иди и прыгай в лагуну, — повторил он. — Это тебе за всю боль с моими зубами. Зима была в разгаре, мы находились на высоте более четырех километров, повсюду лежал снег. Термометр в моем рюкзаке показывал десять градусов ниже нуля. Запасы воды в лагуне пополнялись благодаря голубому леднику в центре озера. Я не сомневался, что купание при такой температуре и на такой высоте приведет к сердечному приступу.

— Но я не виноват в том, что зубной врач пожалел для тебя обезболивающее! — возразил я, в надежде, что он придумает испытание полегче.

— Я чуть не умер у подножия горы, прежде чем ари спасла мне жизнь, — заявил он, обнажив в хитрой усмешке сверкающие новые зубы. — Я привел тебя на священную гору. Я передал тебе свой каграу. Теперь проверим, спасет ли ари жизнь тебе.

Он пояснил, что я должен коснуться губами льда на дне озера. Хотя глубина лагуны составляла всего два-три метра, я сомневался, что смогу добраться до дна.

— Ты там особо не задерживайся, — посоветовал дон Мануэль.

«Я слишком стар для таких подвигов», — подумал я, но что-то в глубине души придало мне смелости, и я неожиданно для себя начал раздеваться: сбросил меховую куртку, штаны с начесом и утепленное белье. Кожу сразу обожгло стужей. Встав на валун над ледяной водой, я заколебался, крепко обхватив грудь руками, так как все тело покрылось пупырышками. Сообразив, что промедление ничего не даст, я прыгнул вниз. Холодная вода вышибала из легких весь воздух. Мне удалось проплыть до середины лагуны, но я никак не мог сделать достаточно глубокий вдох и нырнуть. Наконец, я, будто во сне, погрузился в воду с головой, опустился ко дну и поцеловал поверхность ледника.

Впоследствии дон Мануэль рассказывал мне о том, какие посвящения проходят обычно шаманы в Андах. Существует семь уровней важнейших обрядов посвящения. Целителю достаточно пройти лишь первые два испытания, а настоящему шаману — четыре. Все семь проверок проходят лишь редкие люди. Дон Мануэль, донья Лаура и дон Антонио были единственными шаманами из живших в то время, кто прошел все семь обрядов посвящения. На первом уровне знахарь получает семь архетипов, или упорядочивающих принципов вселенной, и вбирает в четыре нижние чакры духов змеи, ягуара, колибри и кондора. В его высшие чакры проникают три светящихся существа — упорядочивающие принципы нижнего, срединного и верхнего миров. Кроме того, он получает «пояса силы» — те оберегают целителя от отравляющих энергий пациентов. Затем ученик проходит обряд kawak , после чего обретает шаманское видение. Я превратил этот обряд в особую технику (см. пятую главу), помогающую развить второе внимание, которое позволяет воспринимать светящуюся сущность всего живого.

Следующим уровнем является церемония pampamesayok . Во время этого обряда шаман получает наследие знахарей, посвятивших себя служению Земле и всем разумным существам.

После этого обряда перехода целитель уже никогда не работает в одиночестве. Ему помогает сообщество светящихся существ, превзошедших время и рамки культуры. Обряд соединяет шамана со многими поколениями светящихся целителей — те знакомятся с ним и откликаются на его зов.

— На самом деле большой нужды купаться не было, — признался дон Мануэль, когда я уселся на берегу и судорожно натягивал на себя одежду. — Я просто хотел проверить твою решительность.

Вечером, когда дон Мануэль уснул, я прокрался в его палатку и перепрятал чертовы вставные челюсти. Потом он искал их целых два дня. Почти семь лет, пока дон Мануэль не стал слишком дряхлым для походов, мы обучали приемам кигак акиуек моих студентов из Северной Америки. Вершиной наших путешествий стала церемония исцеления Земли у центрального алтаря Собора св. Иоанна в Нью-Йорке — крупнейшего готического собора на планете. В этом событии участвовали сотни людей. Дон Мануэль целый вечер радостно улыбался — он и представить себе не мог, что ему доведется проводить подобный обряд у христианского алтаря.

ДОНЬЯ ЛАУРА

 

Донья Лаура была партнером Антонио. Оба осваивали свое искусство в высокогорьях и учились у одних и тех же наставников. Затем Антонио перебрался в город, а донья Лаура поднялась еще выше и поселилась у самой снеговой линии неподалеку от священной для инков горы Аусангате. Выглядела она свирепой каргой — одна из самых пугающих старух, каких я когда-либо видел. Она словно видела тебя насквозь; при свечах черты лица преображались — нос становился клювом, а глаза, казалось, превращались в ястребиные. Она с большим неодобрением относилась к тому, что Антонио взял меня в ученики, и частенько бранила его, заявляя, что этот путь предназначен только для индейцев. Только после того, как я прошел обряды перехода и сам стал кигак акиуек, она перестала звать меня «мальчишкой». Со временем мы даже подружились.

Я никогда не принимал ее презрительное отношение как что-то личное. Она была сурова со всеми своими учениками и колотила их клюкой, когда те допускали слишком уж нелепые ошибки. Добиться от нее пусть даже мимолетной улыбки означало заслужить высшую похвалу. Она возглавляла несколько знахарских обществ, а по рангу и положению находилась ничуть не ниже дона Антонио. Кроме того, она умела менять свой облик. Хотя большинство шаманов умеют путешествовать во сне в духовном облике орла или ягуара, Лаура могла делать это наяву, средь бела дня. Она была способна сливаться с кондором и летать этой гигантской птицей куда душе угодно, ныряя в ущелья либо воспаряя на несколько километров ввысь. Одним из ее учеников был невысокий и толстенький парень по имени Мариано. Он обладал чудесным чувством юмора и ловко собирал лекарственные травы, но умудрялся совершать глупые ошибки почти во всем. Однажды, когда мы были у подножия Аусангате, он бросил ей вызов: «Как можно убедиться, что ты действительно перенеслась в тело кондора, что это не игра воображения?» В тот момент я был метрах в трех от них, у нашей с доном Антонио палатки. После слов Мариано атмосфера словно наполнилась электричеством, а на лице Антонио мелькнула хитрая усмешка. Никому из нас и в голову бы не пришло усомниться в способностях старой шаманки, и потому все мы напряженно ждали ее реакции.

— Разве между воображением и действительностью есть какая-то разница? — вкрадчивым голосом откликнулась она. Мы разочарованно переглянулись. Близились сумерки, и мы, полдесятка учеников, отправились за хворостом и masto —высохшим пометом лам, который в горах используют как топливо для костра. Полчаса спустя все вернулись в лагерь — все, кроме Мариано. Среди учеников доньи Лауры было только двое мужчин, и остальные в шутку называли их за глаза женскими именами.

— Где же наша Мариана? — поинтересовалась одна ученица.

— Похоже, бедняжка заблудилась, — фыркнула другая.

Я же сразу заметил, что Антонио беспокоится. В конце концов, стояла зима, а мы находились на второй по высоте вершине Южной Америки. В такой холод за полчаса можно и замерзнуть. Антонио жестом отправил меня и еще одного парня на поиски. Чуть отойдя от лагеря, мы увидели Мариано, который, пошатываясь, двигался к палаткам. Лицо его было в крови, он едва стоял на ногах. Я раскрыл аптечку, которую всегда держал на дне рюкзака как раз для таких случаев. Моему наставнику западные лекарства не нравились, но на этой высоте лекарственные травы не росли. Мы поднялись намного выше лесистой местности, и в окрестностях я вообще не замечал никаких растений — вокруг простиралась покрытая льдом пустыня, испещренная голыми камнями. Мы перенесли Мариано в свою палатку и обнаружили, что на спине его куртка исполосована разрезами, а белая набивка покраснела от крови. Что-то —по-видимому, звериные когти — насквозь прорвало его одежду и оставило на теле три глубокие отметины. Мы просили Мариано рассказать, что случилось, но он только тряс головой и твердил, что свалился в яму и ободрал лицо о лед. Вечером мы услышали, как он просит прощения у доньи Лауры. Судя по всему, огромный кондор обрушился на него с неба и попытался унести к облакам. Кондоры, случалось, уносили взрослых овец, поднимались с ними на сотню метров и бросали животных на скалы. С годами мы с доньей Лаурой стали друзьями. Однажды она рассказала мне тайну изменения облика: для этого нужно понять, что ты ничем не отличаешься от всего остального во Вселенной, что ты не лучше и не хуже. Как только начинаешь каждой клеточкой своего тела сознавать, что ты такой же, как все, — и значишь не больше, чем насекомое, не меньше, чем Солнце, — у тебя появляется способность принимать любой облик, хоть кондора, хоть дерева. Можно даже стать невидимым. Донья Лаура объяснила, что шаманы овладевали искусством невидимости, чтобы не привлекать к себе внимания. Антонио тоже умеет это делать. Он невидим для Католической Церкви. Никто не знает, кто он на самом деле, и это позволяет ему менять окружающий мир.

— Можно добиться всего, чего захочешь, — сказала она мне однажды, — пусть даже все заслуги припишет себе кто-то другой.

 

ДОН ЭДУАРДО

Эдуардо Калдерон был рыбаком. Он жил в северной части перуанского побережья, неподалеку от знаменитых лагун Шимбе. У Эдуардо, потомка индейцев моче — великой цивилизации, процветавшей тысячелетия назад, — от природы был дар видения светящейся сущности всего живого. За долгие годы обучения он развил этот талант. Одного взгляда на человека хватало Эдуардо, чтобы рассказать историю его жизни — и то, что известно всем, и те интимные подробности, которые каждый из нас скрывает от посторонних. Как целитель, дон Эдуардо был известен по всему Перу. К нему обращались за помощью даже члены правительства.

Антонио не раз повторял, что мне стоило бы познакомиться с доном Эдуардо. Шаманы с побережья славились своим умением заглядывать в мир Духа. В Андах это искусство было почти утеряно. Хотя тут тоже были прирожденные видящие, приемы развития этой способности уже позабыли. Большинство знахарей полагалось на довольно неточное гадание по листьям коки. Предложения Антонио не вызывали у меня особого интереса. Мне с головой хватало обучения у него, к тому же я тратил немало времени на изучение амазонских Обрядов Смерти и посмертных путешествий. А потом Антонио пропал.

Я прилетел в Перу в надежде провести вместе с ним три месяца в высокогорье. В университете сказали, что он взял годичный отпуск, но никто не знал, куда он отправился и когда именно вернется. В районе Амазонки царил сезон дождей, препятствующий любым перемещениям. Я неохотно упаковал чемоданы и поехал к дону Эдуардо. Через день после моего приезда он должен был проводить обряд исцеления. Ночью на пляже собралось двадцать-тридцать больных и их родственников. Эдуардо явился в сопровождении двух помощников. Примерно через час мне очень захотелось выпрямить ноги, и я вытянулся прямо на песке. Вернувшись к собравшимся, я отметил, что один из помощников Эдуардо исчез. Этот человек внезапно занемог, и его уложили, укутав одеялом. Эдуардо жестом пригласил меня подойти и занять место своего помощника.

Присев рядом с доном Эдуардо, я тут же ощутил, что попал в какой-то иной, более ясный и прозрачный мир. Возникло такое впечатление, будто включили прожекторы и все вокруг стало намного отчетливее. По сравнению с этим бледнели даже светящиеся формы, которые я видел в Андах с доном Антонио. Стоило мне отодвинуться метра на полтора, как окружающий мир вновь погрузился в ночную тьму. Светящееся Энергетическое Поле дона Эдуардо делало мое видение удивительно ясным. Затем он обернулся ко мне и сказал, что у меня есть дар, но его нужно развивать, необходимо учиться видеть все ясно и точно. Той ночью я впервые увидел непрошеную сущность в Светящемся Энергетическом Поле одной женщины. Паразит высасывал из нее жизненные соки. Она пожаловалась Эдуардо на то, что постоянно подавлена и обеспокоена. Целитель поднялся и, вынув из своего жертвенника меч и кристалл, приступил к извлечению назойливой сущности, причинявшей страдания той женщине.

— Нам нужно избавиться от этого, — произнес он, повернувшись ко мне. — Это ее брат, погибший в аварии несколько месяцев назад. Он еще не понял, что умер, и пришел к сестре за помощью.

Он принялся за исцеление покойного брата, пытаясь помочь тому проснуться и завершить свое путешествие в мир Духа. — Священник провел бы изгнание бесов и просто вышвырнул бы эту несчастную душу во тьму, — заметил дон Эдуардо. Той ночью мои глаза открылись: я увидел мир, существование которого прежде отказывался признавать. До того я простодушно считал, что мир Духа населяют только ангелы и светящиеся сущности. Мне совершенно не хотелось верить в то, что физические и душевные недуги могут быть вызваны паразитирующими сущностями. Я не хотел затрагивать «изнанку жизни» мира Духа, но, с другой стороны, стремился научиться видеть, а дон Эдуардо был очень опытным видящим. Увиденное показало мне, что человек не становится святым лишь потому, что он умер. По ту сторону живет не меньше неприятных людей, чем здесь, в нашем мире. Эдуардо показал мне обряды перехода, которые пробуждают в человеке способность видеть незримый мир. Это были обряды kawak — те самые фрагменты головоломки, которые мы с Антонио так долго искали.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: