ПОМЕХИ В ЛИБИДОНОЗНОЙ ЭКОНОМИКЕ: СРАВНЕНИЕ С СОСТОЯНИЯМИ СКОРБИ И НЕСЧАСТНОЙ ЛЮБВИ

Опыт научил нас серьезно относиться к таким значительным и повторяющимся сбоям аналитической техники. Они не могут быть объяснены индивидуальными особенностями пациентов, а также случайными или ситуативными факторами, которые вмешиваются в процесс. Они также не преодолеваются простым приложением усилий, мастерством и тактом аналитика. Их следует рассматривать как сигналы того, что во внутренней структуре расстройства что-то значительно отличается от той модели заболевания, для которой исходно предназначалась аналитическая техника и к которой она чаще всего применяется (Эйсслер, 1950). Мы должны разобраться в этих различиях патологии до того, как окажемся в позиции, требующей пересмотра нашей техники. Там, где речь идет об анализе детей, правонарушителей и некоторых пограничных состояний, это уже произошло. В этих случаях аналитическая техника должна доказать незрелость и слабость эго пациента; более низкий порог фрустрации и пониженное значение вербализации по сравнению с более высоким значением действия для их психической экономики. Необходимо указать, какие именно факторы являются характеристиками подростковых расстройств, то есть к какой специфической внутренней ситуации пациента должна быть применена наша техника с тем, чтобы сделать подростка более податливым аналитическому лечению.

Что касается меня, то я поражена сходством между состоянием этих молодых пациентов и таких хорошо известных психических состояний, как реакции на лечение переживших несчастную любовь или скорбящих по умершему. В обоих этих состояниях присутствует сильное душевное страдание и, как правило, сильное стремление получить помощь. Несмотря на это, ни одно из этих состояний не поддается аналитическому лечению удовлетворительно. Наши теоретические объяснения этой неподатливости следующие: любовь, как и скорбь, являются эмоциональным состоянием, в котором либидо индивида полностью вовлечено в отношение с реальным объектом любви в настоящем или в ближайшем прошлом; душевная боль идет от сложной задачи разорвать любовные узы и оставить позицию, которая не оставляет более надежды на возвращение любви, то есть на удовлетворение. Пока индивид вовлечен в эту борьбу, невостребованное либидо свободно либо для переключения на личность аналитика, либо направлено назад, на прежние объекты и позиции. Следовательно, ни перенесенные (трансферентные) события, ни прошлое не являются достаточными для сбора* материала для интерпретации. Чтобы аналитическая терапия была эффективной, непосредственный объект (любви или скорби) должен быть отброшен до начала анализа.

Мне кажется, что позиция либидо в подростковом возрасте имеет много общего с этими двумя состояния-ми. Подросток слишком вовлечен в эмоциональную борьбу, более того, эта борьба требует быстрых и решительных действий. Его либидо находится в положении отрыва от родителей и поиске новых объектов. Некоторая скорбь об объектах прошлого очевидна; имеют место «крушения», счастливая или несчастная любовь со взрослыми вне семьи или со сверстниками одного или противоположного пола. Далее, существуют такие нарциссические уходы, которые заполняют пустоту в периоды отсутствия внешних объектов. Каким бы ни было

решение либидо в данный момент, это всегда будет озабоченность настоящим. И, как показано выше, либидо, свободного для прошлого или для аналитика, остается очень мало либо не остается вовсе.

Если это предположение о распределении либидо может быть принято как верное утверждение, оно может послужить объяснением поведения наших молодых пациентов во время лечения, а именно: их нежелание сотрудничать, слабая вовлеченность в процесс терапии или в отношения с аналитиком; их стремление сократить количество сеансов в неделю, их непунктуальность, .пропуски сеансов ради других дел, внезапное прекращение лечения. Здесь мы обнаруживаем, сравнивая, насколько в среднем продолжительность анализа взрослых обязана тому факту, что аналитик является очень притягательным объектом, в отличие от основной роли, которую играет перенос в продуцировании материала.

Конечно, бывают такие случаи, когда сам аналитик становится новым объектом любви для подростка, то есть объектом «крушения», — сочетание, поддерживающее заинтересованность такого пациента в «получении лечения». Но независимо от улучшения посещаемости и пунктуальности это может означать, что аналитик встречается с другими специфическими трудностями подросткового возраста, а именно: неотложность их потребностей, непереносимость фрустрации и стремление относиться к любым связям как средству исполнения желаний, а не как источнику знания и понимания.

При таких условиях не удивительно, что помимо аналитической терапии используются многие другие формы лечения, такие, как работа с родственниками, госпитализация, создание терапевтических сообществ (поселений) и т.п. Мы не можем ожидать, что эти, ценные с практической точки зрения экспериментальные подходы могут внести непосредственный вклад в наши теоретические построения о бессознательном содержании подростковой психики, структуре его типичных нарушений или психических механизмов, обеспечивающих эти нарушения.

Клиническое применение

Далее следует попытка применения по крайней мере некоторых из наших выводов, полученных с таким трудом, к трем наиболее актуальным проблемам подросткового возраста.

Естественны ли подростковые расстройства? Во-первых, существует вечный вопрос, является ли подростковый сдвиг желанным и продуктивным сам по себе, насколько это необходимо и, более того, естественно? Психоаналитическая позиция здесь решительна и единодушна. Члены семьи ребенка и школа, которые оценивают его состояние на основе поведения, могут жалеть подростка; для них его состояние означает утрату ценных качеств, постоянства характера и социальной адаптации. Как аналитики, оценивающие личность со структурных позиций, мы думаем иначе. Мы знаем, что структура характера ребенка к концу латентного периода представляет собой результат долговременного конфликта между силами эго и ид. Внутренний баланс достигнут, хотя характеристики каждого индивидуальны и дороги ему, они предварительны. Это не позволяет влечениям усиливаться количественно или изменяться качественно, что неразрывно связано с половым созреванием. Следовательно, позволение взрослой сексуальности интегрироваться в личность индивида должно быть отвергнуто. Так называемая подростковая неудовлетворенность является не более чем внешним признаком того, что происходит такая внутренняя перестройка.

С другой стороны, мы все знаем детей, которые в возрасте 14-15 или 16 лет не демонстрируют никаких внешних признаков внутреннего беспокойства. Они продолжают оставаться, как и на протяжении латентного периода, «хорошими» детьми, погруженными в семейные отношения, сыновьями, любящими своих матерей, послушными своим отцам, в соответствии с атмосферой, идеями и идеалами их детского воспитания. Это свидетельствует об отставании нормального развития и требует должного внимания. Первое впечатление от

подобных случаев, что это может иметь место из-за количественного недостатка влечений, потребностей, — подозрение, которое останется необоснованным. Аналитические исследования показывают, что подобное нежелание «взрослеть» происходит не из ид, а из это и суперэго. Эти дети построили массивные защиты от действия своих влечений и теперь искалечены результатами, которые действуют как барьер против нормального процесса созревания в ходе развития. Они, возможно, более, чем все остальные, нуждаются в терапевтической помощи для устранения внутренних ограничителей и освобождения пути для нормального, хотя и «огорчающего» развития.

Предсказуемы ли подростковые расстройства? Второй вопрос, который нам часто задают, касается следующей проблемы: может ли быть предсказан тип реакции данного ребенка в подростковый период, исходя из характеристик его поведения в раннем детстве или латентный период? Независимо от утвердительного в целом ответа, данного Эрнстом Джонсом (1922), лишь один из вышеназванных авторов дал ясное и положительное решение этого вопроса. Зигфрид Бернфельд (1923), обсуждавший затяжной тип мужского отрочества и его характеристики, установил связь между этой формой полового созревания и специфическим типом детского развития, основанного на следующих трех условиях: 1) фрустрация детских сексуальных желаний разрушает детский нарциссизм; 2) инцестуозная фиксация на родителях обладает исключительной силой и сохраняется на протяжении латентного периода; 3) суперэго формируется рано, резко отграничено от эго, и идеалы, содержащиеся в нем, питаются как нарциссическим, так и объектным либидо.

В литературе встречаются и другие, менее точные ответы на этот вопрос. Мы встречаем мнение, что в большинстве случаев начало подросткового процесса непредсказуемо, поскольку почти целиком зависит от количественных отношений, таких, как сила и внезапность усиления влечений, соответствующего усиления тревоги, вызывающей весь остальной переворот.

В 1936 году я говорила, что в своей природе отрочество имеет что-то от самоисцеления. Это случается с детьми, чья прегенитальная активность доминирует на протяжении латентного периода до тех пор, пока увеличение генитального либидо не создает условия для снижения прегенитальных действий. Это последнее, с другой стороны, может столкнуться с такой же силой, производящей обратный эффект: когда фаллические характеристики доминируют на протяжении латентного периода, усиление генитального либидо производит эффект преувеличенной и угрожающе агрессивной маскулинности.

Общепринято, пожалуй, что сильная фиксация на матери, вызванная не только эдиповой, но и доэдиповой привязанностью к ней, делает подростковый период особенно сложным. Это последнее утверждение должно быть связано с двумя недавними открытиями другого рода, которыми мы обязаны работе, выполненной в нашей Хемпсте декой детской клинике. Одно из этих открытий сделано в исследовании детей-сирот, которые в первые годы жизни лишены отношений со стабильной фигурой матери. Это отсутствие материнской фиксации вовсе не делает подростковый возраст более легким, оно создает угрозу для всей внутренней согласованности личности в этот период. В таких случаях отрочеству предшествуют бурные поиски образа матери; внутреннее обладание и катексис такого образа кажется необходимым для нормального процесса отвода либидо и переноса его на новые объекты, то есть сексуальных партнеров.

Второе открытие из вышеупомянутых было сделано в анализе близнецов-подростков. Их взаимоотношения в младенчестве наблюдались и регистрировались поминутно (Берлингем, 1951). В процессе лечения выяснилось, что «подростковый бунт» против детских объектов любви требует разрыва уз с близнецом в не меньшей степени, чем разрыв уз с матерью. Поскольку этот либидозный (нарциссический, как и направленный на объект) катексис близнецов коренится в тех же глубинных пластах личности, что и ранняя привязанность к матери, их разрыв сопровождается таким же структурным переворотом, эмоциональным

упадком и формированием симптомов. В том случае, если привязанность сохранялась на протяжении подросткового этапа и далее, мы вправе ожидать задержки созревания или ограничивающего «цементирования» характера, типичного для латентного периода, что в целом сходно с упоминавшимися выше случаями, в которых детская любовь к родителям выдерживает натиск подростковой фазы.

Возвращаясь к исходному вопросу, кажется, что мы можем предсказать подростковые реакции в некоторых наиболее типичных сочетаниях, но, конечно, не все индивидуальные вариации детской структуры личности. Наше понимание типичного развития будет расти с увеличением числа подростков, прошедших анализ.

Подростковая патология. Остается еще третья проблема, которая, как мне кажется, перевешивает предыдущие в клиническом и теоретическом плане. Я говорю о трудности разграничения нормы и патологии в случаях с подростками. Как было показано выше, отрочество характеризуется прерыванием мирного роста, сопровождаемым появлением множества других эмоциональных нарушений и структурных изменений¹. Манифестация

' Отрочество, конечно, не единственный жизненный этап, когда трансформации в физиологической природе вызывают нарушения психического равновесия. То же самое происходит во время климакса; недавно Грэта А. Бибринг (1959) дала убедительное описание подобного нарушения равновесия душевных сил во время беременности.

отрочества близко подходит к формированию симптомов невротического, психотического или асоциального порядка и почти неразрывно связана с пограничными состояниями, начальными обострениями или развернутыми формами почти всех психических заболеваний. Следовательно, дифференциальный диагноз между подростковой неудовлетворенностью и настоящей патологией становится сложной задачей.

В 1936 году, когда я подошла к этой проблеме с позиций защитных механизмов, меня в большей мере интересовали сходства между подростковыми и остальными эмоциональными расстройствами, чем различия между ними. Я писала, что подростковая неудовлетворенность принимает обличье невроза, если источник патогенной ситуации находится в суперэго, где возникшая тревога переживается как чувство вины. Она соответствует психотическим нарушениям, если угроза исходит из возрастающей власти ид, которая угрожает существованию и целостности эго. Производят ли такие подростки впечатление навязчивых, истерических, аскетичных, шизоидных, параноидальных, склонных к суициду и т. д., зависит, с одной стороны, от количественных и качественных характеристик содержания ид, осаждающего эго, а с другой стороны, от набора защитных механизмов, которые выстраивает эго. Таким образом, в этот период выходят на поверхность импульсы всех прегенитальных фаз и вступают в силу защитные механизмы всех уровней сложности. Патологические результаты в это время, хотя и сходны по структуре, но более разнообразны и менее стабильны, чем в другие периоды жизни.

Сегодня мне кажется, что эти структурные описания должны быть расширены, но не в направлении обнаружения сходства подростковых и иных расстройств, а с точки зрения их специфической природы. В их этиологии есть по крайней мере один дополнительный элемент, который может быть рассмотрен как свойственный исключительно данному периоду. Он характеризуется тем, что возможность угрозы исходит не только от импульсов и фантазий ид, но и от самого факта существования объектной любви в эдиповом -и доэдиповом прошлом индивида. Либидозный катексис, унаследованный от инфантильного этапа, фиксируется в качестве цели на протяжении латентного периода. Следовательно, пробужденные прегенитальные или, еще хуже, вновь приобретенные генитальные побуждения таят в себе опасность вхождения в контакт с ними, привязывают новую и угрожающую реальность к фантазиям, которые кажутся угасшими, но фактически находятся под запретом¹. Тревоги, возникающие на этой почве, направлены на уничтожение инфантильных объектов, через разрыв связи с ними. Анна Катан (1937) обсуждала этот тип защиты, который направлен прежде всего

на изменение личности и сцены конфликта под названием «устранение». Такая попытка может быть полностью или частично успешной либо неуспешной. В любом случае я согласна с А. Катан, что результат этой попытки будет решающим для другой, более знакомой линии защитных мер, которые направлены против самих импульсов.

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: