КНИГА 3.СКРЫТАЯ СТОРОНА ВЕЛИЧИЯ

ЧАСТЬ 1. ПОИСК СМЕРТИ

Мудрость волхвов. Офеня.

Ночью он оказался снова рядом с Марианной. Она сидела на большой террасе, находящейся на крыше огромного небоскреба. Казалось, оттуда был виден весь Нью-Йорк и даже вся Америка. Она была одета в традиционное цыганское одеяние, состоящее из множества широких юбок. На ее руках были браслеты и кольца, а в ушах — большие золотые серьги. Рулон с удивлением разглядывал ее новый наряд.

— Ну что, удивлен? — с ухмылкой спросила она. — Не понтуйся, скоро ты и сам будешь выхаживать в национальной одежде.

— Это что, в русской рубахе и лаптях? — удивленно спросил Состис.

— Ты верно догадался, — игриво ответила ему Марианна. — Ты же хочешь развиться дальше?

— Конечно, я всегда со­вершенствуюсь, — ответил он.

— Вот так совершенство ходячее, — расхохоталась она.

— Зачем я буду это делать? — спросил Рулон, вос­хищенно разглядывая новый прикид Марианны.

— Вон видишь Америку, — сказала она, указывая рукой на окружающий их город, — будешь просвещать мир, ведь истинное учение должно прийти из России, мой милый. Вот ты его и принесешь сюда,.. если хватит личной силы его найти, — лукаво улыбнувшись, добавила она.

— Что же это за учение? — спросил Рулон.

— Это учение шаманов, язычников Руси, учение Алтайской Северной Шамбалы. Этого еще в Америке нет. И индусов тут много, и тибетцев, а вот русских учений еще никто не знал. Россия до сих пор остается белым пятном. И это неспроста, дорогой.

— А ты тоже несешь это учение людям Земли? — спросил ее он.

— А как же, мой милый, — сказала она, ударив в цыганский бубен.

Его звук разнесся по пространству раскатистым эхом, и тут же обстановка изменилась. Рулон увидел себя на лесной поляне, на которой стоял цыганский шатер. Рядом с ним находилась Марианна все в том же одеянии. Раздался цокот копыт, и к ним стала приближаться разноцветная кибитка, из которой доносились звуки цыганских мелодий. Марианна впрыгнула в нее на ходу.

— Найди меня! — крикнула она ему на прощанье и исчезла за поворотом дороги.

Через мгновение Состис проснулся в своем коттедже.

«Найти ее? Но что для этого сделать? Постичь сокровенное учение Руси? Накопить много личной силы?» — его размышления прервал внезапный звонок. Звонили из Ашрама.

— Это говорит Нарада Муни. Учитель поручает вам организовать семинары Шамбалы в своем городе, — услышал он в трубке.

— Да, хорошо, я все сделаю, — благоговейно ответил Рулон.

Слезы радости выступили на его глазах. «Значит, Учитель не забыл меня. Значит, он доверяет мне. Значит, я на верном пути», — подумал он и, упав на колени, начал плакать от счастья и молиться Богу. Встав, полный решимости осуществить завет Гуру, он еще не знал с чего начать. Вокруг его ложа по сторонам света спали четыре его ученицы, образуя тантрическую мандалу. «Нужно подготовить людей к восприятию Истины», — подумал Сотилиан и решил обзвонить всех, кого он знал, и убедить их собрать всех своих знакомых на подготовительную лекцию.

В большом зале собралось много народа. Рулон вышел на сцену.

— Скоро в нашем городе случится одно из самых чудесных и знаменательных событий. К нам приедут люди, которые способны изменить нашу с вами жизнь, сделав ее лучше и прекрасней.

Он долго рассказывал об учении Шамбалы и ее последователях, сопровождая это яркими примерами из своей жизни, примерами чудес и исцелений, которые происходили с другими знакомыми его людьми. Вдохновив аудиторию, Рулон сообщил, что теперь по вечерам будут проходить бесплатные подготовительные занятия и лекции, и попросил слушателей приглашать на них всех знакомых. В конце лекции всем была роздана подборка газеты «Целитель» — газеты Сибирского Ашрама.

К началу семинара Шамбалы был собран целый стадион народа. Усилия не прошли зря, и Рулон почувствовал прилив энергии, данной ему Эгрегором за преданное служение. На семинаре наставник Мукта благословил Состиса на по­стижение тайных учений Руси, дав ему Камень Силы, который должен будет помочь ему найти Алтай Кама. Получив на семинаре Силу и Великие Знания, он стал собираться на встречу с Силой.

Сидя в летнем кафе в Барнауле по дороге к Шаману, он наблюдал странную сцену. Менты проводили досмотр всех, приехавших с Алтая, в поисках перевозчиков контрабанды и наркотиков. Внезапно прямо к ним навстречу направился идиот в стоптанных шлепанцах, дурацкой кепке, вывернутом наизнанку пиджаке, с нелепым выражением лица. Он стал приставать к ним с какой-то глупостью. Менты вертели от него морды и гнали от себя. Тут появилась его старая мамаша, оттаскивая его в сторону, прося ментов не обращать на сына-дурака внимания. Отойдя оттуда, они направились к летнему кафе, где сидел Рулон. Но по дороге сели в шикарный автомобиль, припаркованный поблизости, с номером «666 ВОР». Состис удивился, что общего между идиотом и людьми из этого авто. Вскоре они вышли оттуда, а «Мерседес» плавно отчалил и скрылся за ближайшим поворотом. Дебил с мамашей зашли в кафе и сели за столик недалеко от Рулона и стали заправляться хавкой. Недолго думая, Состис подсел к ним и стал непринужденно рассказывать о себе и о том, зачем он приехал сюда, на Алтай. Вскоре выяснилось, что дурак вовсе не является дураком, а прикидывается им, чтоб сбить ментов с толку и провозить товар. Его патронесса подыгрывала ему, чтоб создать еще более глубокое впечатление идиотизма.

— Дурак дурака видит издалека, — весело сказал Офеня, так называл себя контрабандист. Ты знаешь, кто такие Офени? — спросил он Рулона.

— Это что-то вроде скоморохов, потомки древних волхвов, — ответил тот.

— Да ты последователь славянской языческой традиции, — сказал Офеня. — С появлением проклятых жидохристиан, а после них и коммунистов, нам приходилось прятаться и маскироваться, быть егерями, клоунами, коробейниками, ворами и просто дураками. Так эта традиция дошла до наших дней.

— А где ваши капища, есть ли где-нибудь древние идолы и место поклонения им? — спросил Состис.

— Теперь все на небе — и боги, и капища, — ответил Офеня.

— Как это на небе? — поинтересовался Рулон.

— А очень просто, — ответил Офеня, — ведь все, что когда-либо было на земле, навечно остается на небе. Пойдем, покажу тебе это.

Втроем они пошли в ближайшие кусты недалеко от какой-то замороженной стройки. Расположившись в удобном месте, разожгли там костер.

— огонь — это символ Ярилы, — пояснил Офеня и, удобно расположившись на сухих листьях, рассказал одну историю: — С одной девчонки сорвал хулиган шапку и убежал. Она за ним, кричит: «Помогите! Обокрали!» Тут к ней подходит еще один парень и говорит: «Что случилось-то?» «У меня шапку украли», — отвечает она. «А ты узнаешь его, если встретишь?» — спросил он. «Да», — ответила девчонка. «Больше не узнаешь», — сказал парень и полоснул ей по глазам бритвой. Так и закончилась эта история, — сказал Офеня и внимательно посмотрел на Рулона.

— А ты молодец, — сказал Офеня ему, — не стал переживать, воспринял рассказ просто как образ. Значит, не шизанешься, когда тонкий план неба приоткроется, — добавил он.

Забив косячок коноплей, они закурили его.

— А теперь настройся на все наше русское, исконное, на наших богов, волхвов, капища, почувствуй это.

Продолжая курить, Рулон очень эмоционально включился в славянский эгрегор, настроившись на преданность и самоотверженность ему. И вдруг почувствовал, что он словно приподнимается вверх и как будто какая-то завеса приоткрылась перед ним. И он увидел с высоты птичьего полета Древнюю Русь, капища и идолов, которым поклонялся народ волхвов, совершающих какой-то таинственный обряд. Внезапно какой-то неведомый голос раздался с небес:

— Вот она — Прародина Духа твоего. Постигни ее великое значение.

Внезапно Состис увидел всех славянских богов, и тайна за семью печатями открылась ему...

 

 

Паломничество

Пробираясь по узким горным тропам к Алтайскому Ашраму в сопровождении проводника Айвара, Рулон с улыбкой вспомнил, как много лет назад, узнав об этой Святой обители, он дерзновенно хотел найти ее, объезжая все окрестности Белухи на джипе «Хаммер». Но по такой тропе могли пройти разве что лошади.

— Айвар, — спросил Рулон, — а почему я не мог увидеть Ашрам с вертолета?

— Потому что Ашрама ниже сосна.
Сверху на крыше сосновый ветки. Вот и не видно.

Теперь Рулон понял, как тщетны были его тщеславные попытки попасть в цар-
ство Божие. Эти тропы напомнили ему
путь в священном ущелье Аджны, когда он пробирался к великому месту Силы вместе с хранителем этой местности старцем Агни. Оно находилось неподалеку от пещеры, где достиг просветления Шри Джнан Аватар Муни.

Идя по узкому ущелью, где текла горная река, они достигли небольшого озера, куда с грохотом падала широкая искристая струя воды горного водопада. Дальше другого пути не было, как только взбираться вверх по водопаду. Агни, хоть и был стар, но взбирался с проворством молодого. Постоянное хождение по горам делало его сильным и активным. Рулон пополз за ним по скале под обдающими его струями водного потока; когда он долез до самого верха, то внезапно почувствовал, что находится в совершенно новом состоянии, которое нельзя было ни с чем сравнить. Ему казалось, что он парит, что ущелье переливается радужными цветами, что само ущелье и не ущелье вовсе, а лабиринт сновидения, по которому он пробирается к непостижимой тайне. Немного придя в себя после подобного переживания, они двинулись дальше, пробираясь по чудесному ущелью. Вскоре перед ними открылось озеро сказочной красоты, в которое втекала тугая струя воды из горной расщелины. Переплыв его воды и пройдя в расщелину, они обнаружили второе, еще более прекрасное озеро, в котором жил древний Дух. Помолившись и попросив Духа пропустить их к священному месту, они переплыли и его. Далее перед ними открылось третье небольшое озерцо. Перебравшись через него, Рулон ощутил, что вошел в какое-то чудесное царство. Все внутри него претерпело глубокие изменения.

— Это три Великих озера очищения, воды которых изменяют ауру человека, делая ее Божественной, — пояснил Агни.

Рулон и вправду ощутил себя Богом-творцом неба и земли, настолько возвышенным и тонким было его состояние. И вот наконец-то перед ними открылась величественная панорама священного водопада. Дальше идти было нельзя.
Даль­ше начиналась святая святых: вход в мир Великих Духов. Можно было только сесть напротив водопада и образуемого им озера и застыть в медитации и безмолвии.

Постепенно шум водяных струй, летящих с огромной высоты, стал уносить сознание Рулона в таинственный мир Дольменов. Он увидел Землю, какой она была много тысяч лет назад, когда ее населяли и великаны, и карлики. Были и люди такого размера, которые есть и сейчас. Великаны строили дольмены и другие гигантские сооружения для маленьких карликов, которые обладали великой магической силой, которая и позволила им подчинить великанов — сильных телом, но слабых духом. «Почему же теперь на Земле нет ни великанов, ни карликов?» — подумал Рулон. И вдруг откуда ни возьмись он увидел зеленого человечка — инопланетянина: «Это мы населили Землю людьми, мы изготовили и тех, и других в своих генетических лабораториях. Но только те люди, которые есть сейчас, подошли для целей солнечной системы». «В чем же эта цель?» — подумал Рулон. И внезапно снова ощутил себя сидящим у водопада. Только большие, как у стрекозы, глаза инопланетянина стояли перед его внутренним взором.

— Духи открывают тебе тайну мироздания, — пояснил Рулону Агни, — остальное ты узнаешь позже, —добавил он. Пришло время возвращаться. Наполненные чудесной энергией они возвращались назад таинственной тропой ущелья к первому водопаду. Теперь нужно было прыгать в озеро, находящееся за ним. С высоты водопада страха не было, и Рулон вслед за Агни прыгнул в воду. Погрузившись в нее, он попал в бездну безвременья, казалось бы, время остановилось, и неизвестно сколько он пребывал в этом состоянии. Внезапно перед ним стал проходить калейдоскоп его прошлых жизней. И вот он почувствовал себя душой в лоне божественного океана сознания, и тут все прервалось, он вынырнул, оказавшись на поверхности воды. Агни уже стоял на берегу и ждал его.

— Храни молчание, — сказал он, — чтобы не утерять того, что ты обрел. Ошеломленный пережитым, Рулон побрел за ним вслед по таинственным тропам, открывающим истину для тех, кто готов.

— Айвар, а ты читал «Путь Дурака»? — спросил Рулон своего проводника.

— Читал, — ответил, он развеселившись. — Я и сам в школе был чем-то вроде Рулона. Трудным было детство, от этого я многое понял в дальнейшей своей жизни. Особенно помню, как тяжело жилось в семье матери с отцом. Девять лет он изводил мать, она все ждала, что он изменится, но он становился все хуже и хуже. Хорошо стало, только когда она развелась и начала жить одна и поняла, что жить одной — это настоящий рай. Был осень, ночью очень холодно. Мама с отцом пошли на клуб, на какой-то праздник. Наступил вечер, ложиться спать. Проснулся от грохота и крика мамы, папы. Лежу, смотрю, боясь пошевелиться. Отец тащит маму по комнате, вдвоем пьяные. Смотря через щель под одеялом, думал: «Опять дерутся, как мне надоели эти родители, за каждый мелочь дерутся. Подрались бы днем, когда я в школе, а ночью спать не дают». Лицо весь красный у отца, а у мамы белый, как бумага. Отец бил, рвал одежду, крича: «Ты, сука, почему такая не такая, какая должна быть женщина?!» Мама отвечала молящим голосом: «Не знаю, папочка, не знаю, прошу, успокойся». Отец закричал, кидая и пиная маму: «Молчи, не ври, врешь, сука, ты все мне врешь. Я так покажу, что такое мне врать!» И с новой силой начал бить. У мамы был только крик: «А! Убивают! Помогите!» Я чуть не соскочил с кровати и не выбежал, терпеть невозможно стало, где-то в кухне дерутся. Упал какой-то стеклянный предмет, разбился вдребезги, грохот кастрюля. Слышно, как полное ведро воды опрокинули. Отец кричал: «На, сука! Покажу тебе!», глухие удары, наверно, сковородой или ковшом. В голове мысли летали хаотично: «Если выбегу, тогда на улице очень холодно, не успею добежать до дома сестры». Она жила в конце села, брат ночевал у сестры, поэтому некому было их успокаивать. Отец беспредельно бесился. Сестричка плакала, лежа в кровати. Притащил отец маму в зал. Немного успокоились, вижу через щель: отец душит маму за горло двумя руками, опрокинув на стол. Мама схватила утюг на ощупь и поднимает его, намереваясь ударить отца. А он заметил утюг и, отпустив душить, схватил утюг и закричал: «А, ты хотела ударить меня, сука?! Щас покажу тебе, что такое ударить меня!» Он сунул в розетку утюг. У мамы от страха лицо побелело, глаза закруглились, рот открылся. Через несколько секунд опомнилась и закричала молящим голосом: «Ой, что ты делаешь?! Выключи утюг!» — и вытащила из розетки утюг. Отец отшвырнул ее и включил утюг. Меня выгнал в другую комнату. Мама сказала: «Ради своих и наших же детей прости меня. Папочка, я схватила утюг, подумав, что ты меня до смерти задушишь». Отец сквозь зубы зарычал: «Ы-ы! Убить?! Щас посмотрим, что такое ударить утюгом?» Мама начал просить пощаду, слышно, как отец бьет, кидая от стены на стену. Вдруг мамин голос взвыл и заплакала. Утром узнал от разговора взрослых людей, что отец горячим утюгом погладил бедро мамы. Отца не стали судить, потому что его в тюрьме голову разбили и зашили, когда нервничает, теряет контроль над собой. Я всегда думал, когда они начинали драться: «Быстрее разводились бы, как можно так жить, надоели мне». Бабушки тоже неплохо досталось от отца. Он почему-то ненавидел матери моей мамы. А бабушка народила целых пять детей, а они на старости лет ей стали приносить хлопоты. Одна дочка алкашка стала, а зять бьет и дочку, и саму старушку. Ни одного нормального дитя не было. Я вокруг своих знающих людей смотрю: ни у кого детей нет, которые соответствуют представлениям родителей. Подумал: «Зачем тогда родить детей, если они все равно непослушные?»

Мама думала, что отец изменится. Ни хуя. После уроков мы пришли домой, с нами зашла мама. Отец сидел за столом и писал отчет, был бригадиром чабанов. Отец краем глаза взглянул на маму и спросил: «Где ты была?» — грубым голосом. Мама смиренным голосом сказала: «В спортзале была, а что?» Отец зарычал: «Что ты там нашла, еб твой мать», — и бросил в маму батарейку, лежащую рядом. Мама увернулась от летевшей батарейки. Порвался сзади в стене висевший расписание наша. Я подумал: «Опять грызутся, на хуй, как мне надоели, неужели так будет всю жизнь?»

Вспомнил, как мама рассказывала.

— Как-то раз я убежала в ночь и пошла в село. Тогда мы пасли стадо совхоза. Хотела учиться в институте в столице. А когда попросила, он не разрешил. Ну вот через несколько дней он пришел за мной и избил так, что неделю с постели не вставала.

А вот теперь отец маме не дает идти в спортзал играть волейбол. Потом, после, когда мама и папа развелись, я спросил у мамы:

— Мама, а почему ты женилься на отце?

Она отвечала: «Не знаю, это твоя бабушка сделала это. Когда дедушка твоя, продавщиком был в магазине чабанов, я тоже работала там. Но вот скакали парни, начиная с твоим отцом, иногда пьяные. Поженился на него, подумая, если мама предлагала, значит, хороший парень. Мать же всегда все знает. Если женился на другую, вы были бы на земле или нет, не знаю сынок».

Отец начал бить маму и бабушку после свадьбы через месяц. Сначала подумали: «Ну молодой, еще изменится, образумится». Такого чуда не произошло. Сгоревшее дерево не вырастет опять деревом.

Летом было, я стоял у избушки бабушки. Здесь была и мама. Прискакал пьяный младший брат отца. Увидев, стоявшую мою мать, начал бить кнутом с лошади. Я стоял, испуганно думая, зачем она живет с такими жестокими братьями. А в это время жена младшего брата отца внутри себя радовала, что ее муж не бьет. Она подумала, что они же братья, значит, у них похожее что-то должно быть. А через год он тоже бушевать начал на жену. Отец один раз немножко выпил. Сидел, смотря в горящий огонь через дырку печки. Когда так сидит хмуро, он о какой-то плохой случай вспоминает, начинает ругаться, материться на человека, который ему плохое сделал, а потом этот гнев переведет на маму. Так и начинает забивать его. Известная техника развития гнева у папы.

Как-то во время собирания ягод мама пошла ягоды собирать на реку. По дороге встретила брата отца пьяного. Он начал гнаться за мамой, крича и махая кнутом:

— Убью сука. Куда идешь?

Мать побежала куда глаза глядят. Видит через реку бревно лежит. Лошадь не может по бревне ходить и поэтому туда побежала. Погода сырой была и бревно мокрый лежало. Мать упала в реку, соскользнув с бревна. Вышла запыхавшаяся. Река глубоко была.

Часто я начинал думать:

— Почему же отец вспоминает плохие прошлые случаи, от них же потом злой становится.

Отец как-то летом выпил. Пили до полночи с мужиком из соседних стоянков. Когда мужики разошлись, отец начал приставать к матери. Мама сказала: «Ложись давай, уже полночь». Отец сидел, качая головой в стороны, зрачки наполовину вверх поднялись, как у быка, готовившегося к драке. Подняв голову, заорал: «Ты дура, что ты делаешь? А-а-а?» Мать сказала: «Собираюсь ложиться спать».

Встав на нетвердые ноги, отец пошагал к маме, схватив на ходу лежащую деревушку для топления печки. Мать выскочила на ноги. Отец начал бить куда попало, крича: «Вот тебе, вот тебе!» С размаху кулаком ударил в лицо, что мама отлетела назад и ударилась на сундуки, стоящие сзади. Мы выскочили с кровати, на нас может упасть что-нибудь. Мама из угла в угол летает, а мы с места к месту отскакивали, чтобы не попасть в поле драки. Брат пытался успокоить отца. Ничего не вышло. Видя, что его не слушают отец, он побежал к дому младшего брата отца. Пришел и начал отца душить. Отец боялся от своего братишка и не сопротивлялся. Мама, увидев, как отец перестал двигаться, испугался, подумала: «Передушит», — и начала кричать: «Все хватит, не надо так душить, пожалуйста, отпусти его».

Когда он ушел, отец, немного восстановив дыхание, начал бить заново. Кричал: «Ты, сука, позвала этого щенка, чтобы он меня остановил. Нет, меня никто не остановит». Мать сумела только кричать. Еще раз позвали его, но он отказался, сказал: «Я больше не буду, игра, что ли? Дети, что ли? Сами разбирайтесь: если я его убью, не вы же отвечать будете».

Когда отец удовлетворил желание, мать превратилась в кровавую смесь. Три-четыре дня не встала с постели. Отцу было по хуй. Каждый день грубо спрашивал, подходя к кровати: «Что? Когда выздоровеешь? Хватит валяться, как старуха». Мать со стоном отвечала: «Немножко подожди, пока я не могу встать, колет весь тело». Семь дней подряд дождь шел. Наш дом капал внутрь, поэтому в доме сыро, холодно было. Днем я играл на луже и вдруг есть захотел. Не хотел домой идти, там все сыро, грязно. Побежал в дом бабушки, там разговаривали бабушка и одна женщина. Я слушал их, запивая суп с хлебом. Бабушка говорит:

— о, давно, здесь, в этой реке, жила шаманка. Его юрта была внизу. В выходе Дестих-Ойа. В это время был буддистский монастырь в выходе речки Дончешктиг, на правом берегу на равнине. Ой, уже забыла, из чего они так начали, стали друг на друга нападать. Шаманка была сильная, агрессивная. Вечером она во время вечерней дойки коров начинала камлать и нападать на главную ламу монастыря. А лама в это время начинал читать свой судур. Эта книга без скрепков, собранные длинные листы. Шаманка никак не могла подходить к ламе, потому что внутри книги у ламы лежала ниточка из дна брюки шаманки. Обозначала это, что нитка из самого противного места у женщины находится у ламы, и лама этим занимался. Потом лама убил эту шаманку в одном бою. Шаманка, умирая, сказал: «Я буду продолжать, приду еще!» Через несколько дней женщины услышали во время вечерней дойки звук бубна, стучащую колотушкой. Звук поднимался к монастырю. А через некоторое время с криком пролетает черная ворона, прогоняющий звоном колоколов и шептанием ламы. Так продолжалось каждый вечер до смерти ламы.

Во время, когда тело ламы вывозили из храма, шаманка тоже пришла. Она хотела перехватить ламу во время выхода из тела души. Но лама был сильный и в это время тоже сумел прогнать шаманку. Черная ворона летела с криком: «Ах, проклятый. Ах! Ах!» За вороной гнались звук колоколов и шептание мантров ламы. Ворона дала круг над монастырем и улетела.

Послышался мычание коровы и телят. Бабушка встала, кряхтя старыми костяшками, и сказала: «Коровы пришли, пора идти доить».

Я выбежал наружу и смотрю в сторону реки. Страшно стало, представил, как звук бубна идет вверх по реке в сумерках. Внимательно прислушиваюсь, не идет ли звук бубна, ведь время же вечерней дойки. Нет, нету звука. Смотря в небо с красным светом на закат, думал: «О, Шаман. Наверно, они все смогут. Стать бы шаманом. Убить, наказать плохих людей, даже не прикасаясь их. А вот ламы, они скучные. Сидят, из дому не выходят».

Закончился каникулы. Я пошел учиться в село. Жил здесь в доме сестры. Она была учительницей. И поэтому больше часть дня проводил в школе. Муж все время ругался из-за того, что все время грязно, посуда не мыта, белье до сих пор все грязно лежит. Каждый раз, когда приходит домой, он скажет: «Еб твой мать, до сих пор на столе грязно». Когда муж сестры приходит домой пьяный, то начинает грозиться с сестрой со словами: «Эй дура, сука, где ты прячешься? Где ты была? С кем спала? Ну-ка, корми мужа, блядь». Жена говорит: «Что ты задумал? Где я могу быть? Сидела дома, убирала, стирала. А ты сам где был? Нужно забор доделывать, грядки чинить». Я никак не мог понять, где бы я ни был, везде муж с женой грызутся. Почему же они такие, нигде тихой семьи нет. Видел, как отец бьет свою мать, так грубо бил, с палками своими. Здоровенными кулаками, а они кричали: «Ой-ой, сынок, пощади нас, старых людей». Как плохо стареть. И так худой, полуживой и наверх бьет сыночек здоровый.

А вот шаманов люди уважают, ни пальцем не трогают. Ламов тоже уважают. Дедушка рассказывал один раз про страну Шамбалу. Он сказал, что это страна среди гор Гималаев. И оттуда придет эра Бога Майтрея, и на земле будет война, где сын отца, отец сына будут убивать. Потом останется несколько человек. Бабушка так подтверждающе кивала. Дедушка сказал, что про это его дядя рассказал, когда ему было 8 лет. А в это время бабушка радовался. Когда мама нашла школу Шамбалы и начал зарплату тратить на семинары, бабушка сказала: «Что ты нашла какую-то школу Шамбалы? Перестань тратить деньги туда, лучше покупай продукты. Ничего не понимаешь, смотри у тебя в доме еды нет. А ты тратишь на какую-то школу». Мама сказала, одевая старое пальто зимнее: «Прекрати, мама. Сама знаю, что делаю. Молчи, сиди дома. У тебя ничего нет в уме, кроме, как бы бутылку водки купить». И вышла, схватив пакетик с тетрадью, захлопнув дверью. Тогда я понял, что, когда бабушка узнала про Шамбалу, радостно подтверждала, а когда реально мать начала тратить деньги туда, бабушка обо всем забыла и забесилась, начала хулить Шамбалу.

Вот так сработала старая программа у бабушки. То, что обожествляла — начала убожествлять. То, что мама через два месяца триста долларов, на еду не хватало. Я все время думал: «Почему мама так живет? Неужели выхода нет. Что, я тоже всю жизнь буду жить, как мать, что ли? Получать триста долларов через два-три месяца. Нет, я так жить не буду».

У мамы часто спрашивал про это. Она не знала конкретного ответа. «Не знаю сынок, судьба, наверно, такая. Вот твой отец и моя мать мне не давали учиться, получить высшее образование. Поэтому не могу работать на местах, где платят много зарплаты».

После каникул пошли в село на верхом меня отправлять в школу. Были там мама, отец, младший брат отца и его отец. По дороге пили спиртной напиток из броженного коровьего молока. Останавливались по дороге, пили и дрались. Шел дождь, холод пронизал тело. Маму и своего отца отец всю дорогу грозил и бил, не понимая из-за чего. После очередной передышки один двинется, а другой продолжает сидеть или оба продолжают драться.

Туман густой был, поэтому каждый раз приходилось поворачивать лошадь и искать отставшего. Каждый раз поднимали старика и посадили на седло. Он такой пьяный был, что еле держался на седле.

Так дошли до села только утром. Как только пришли, отпустили лошадей с седлами в огород и уснули в глубокий сон.

Когда отца забрали в тюрьму, было хорошо, никакого шума-драки не было. А через четыре-пять лет началось весь этот кошмар обратно. Сначала все радовались, что отец вернулся из тюрьмы целым и невредимым. Он вернулся превратившимся в психа. В нашем селе есть много арестантов вернувших, и все злые на своих жена.

Я сделал вывод, что если муж попал в тюрьму, то ему потом не надо идти к жене. И еще заметил я, живя у сестры, что муж будет всю жизнь ревновать свою жену к другим мужикам. От этого ему покоя нет, особенно когда на длинные дни уходит.

Осень был, учебное время. Муж сестры стригал голову своего сына, я сидел в другой комнате. Сегодня хмурое настроение было у зятя оттого, что грязное белье накопился, а сестра собирается идти в столицу района по делам. Обычно в субботу или воскресенье стирали белье, поэтому он злился, что сестра уйдет и не будет стирать белье.

— Структура головы этого парня похожа на структуру головы парня, живущего внизу села, — послышался голос зятя хмурый.

— Не дурачься, что ты говоришь? — сказала сестра.

Потому что сынок был похож на людей матери, а не на отцовского рода.

— Наверно, это не мой сын, — сказал он. — Кто знает этих женщин, что они творят без меня.

Заметил, что если муж один раз жену изобьет, то потом уже легче становится бить жену.

Вечером сестра, придя из районного центра, начала ругаться на мужа:

— Почему белье не стирал? Целый день сидел дома. Что ты делал вообще? Иногда ты становишься как гость, уходящим, приходящим.

— Молчи! Стирка, мойка, домашняя работа — это женское дело, — сказал муж. — Почему не исполняешь свои обязанности?

— Где написано этот закон? — закричала жена. — Мне не можешь помогать, что ли?

Муж молча начал одеваться на улицу.

— Ты куда? — спросила жена. — Принеси воду, поставь на печку, будешь детей мыть.

— Куда? Куда? — переспросил муж. — Какая разница, куда я пошел? Играть шахматы в спортзале.

И вышел. Жене пришлось самой тащить воду, греть ее и мыть трех детей.

Вот как плохо сестре. Показался муж сначала непьющим, добрым. Сначала выпил. «Ну один раз, — подумала она. — Ничего, ведь непьющего нет». Потом пьяный кричал и избил. «Еще молодой, — подумала, — изменится к лучшему». Часто слышу от женщин и мужчин их жалования и замечания. Они знают, что муж их бить будет, а жены все время пилить будут, дети орать, непослушные будут. Но покорно идут прямо к этому аду.

Во время драки мама бегала, как сама смерть, а отец красный весь, как черт в аду. Никто не старается искать другой путь. Они часто так говорили, когда я спрашивал.

— Ну жизнь так устроена. Что мы можем делать кроме жениться, как все? По-другому невозможно. Не бойся. Ничего, привыкнешь к жене.

Дураки не понимают, что им просто не надо жениться. Тогда что-то произойдет с ними хорошее. После уроков я пошел к дому дедушки. Он жил через улицу от школы. Дед и баба разговаривают между собой на исторические темы. Я их очень любил слушать. Сел листать книгу, слушая деда.

— Как-то в детстве слушал от папы об одной шаманке. У нее было табун. Во время дойки вдруг она закричала: «Ой, что они делают в моем табуне, дураки непослушные?» И встав, издала звук как лошадь и один раз ногой пнула в воздух, так как лошади пинают.

Вечером к ней пришли три парня. Один из них хромой. Они, поклонясь, сказали: «Прости нас, бабушка. Нашего друга пнула кобыла, и у него нога повредился. Помоги нам». Шаманка даже не оглянулась на них. Они просили, просили и ушли.

Второй раз придя, сказали, поклонясь: «Бабушка, прости нас. Мы хотели из вашего табуна украсть одну кобылу. А она пнула нашего друга в ногу. Помоги ему». Баба грубо сказала: «Пошли вон отсюда, проклятые воры. Не хочу вас видеть».

Третий раз пришли с дарами и подарками. Шаманка сказала: «Ну ладно, приведите этого негодяя». Посмотрев ногу, сказала: «Ничего страшного. Пряник сдвинулся с места». И погладила колено парня, тот сразу вылечился. Ушли, давая клятву, что никогда воровать не будут.

Дед засмеялся и рассказал еще одну историю:

— Вспомни, как один мужик дурачился над шаманом. Мне было лет шесть.

Был шаман по имени Чогдак Хан. Ему бубен чинить новой шкурой пришлось. Все народ собрались из ближайших стоянков. Это был как праздник, веселый, интересный. В охоту отправили человека. Он пошел за самцом горной козы. Он знал, что шаман будет изображать во время камлания, как охотник убил самца.

Вот, когда он убил его, таща к юрту шамана, писал по дороге на ходу, бегая зигзагом. Короче, он дурачился.

Во время камлания шаман писал, таща за собой самца горного козла, и бегал зигзагом. Это проверка, как шаман обладает своими способностями. Люди и мы, мальчики, катились со смеху.

Хихикая, дедушка начал глубоко кашлять. У него кашель. С ней он и умрет, потому что на фронте во время Второй мировой войны получил воспаление легких. Дурак прыгал с криком «За Сталину! За Родину! Ура!» в самые трудные работы, и вот получил от этого кашель на всю жизнь.

Зять пришел домой ночью пьяным. Зарыгав, перешагивая на нетвердых ногах, окликнул жену: «Эй, сука, вставай, иди сюда». Жена встала, подошла и включила лампу. Муж сидел на стуле весь в пыли.

— Где был? Почему опять пьяный? — спросила жена.

Поискав в карманах свою сигарету, но не нашел его.

— Где мой сигарета, дура? Почему мне не покупаешь? — заорал он. — Я твой муж или кто? Сука!

— Как тебе сигарету купить? — спросила жена, стоя прислонившись спиной к печке. — Детям вместо этого конфеты купить. Сколько курить будешь?

Они всегда такие, сестра и зять.

Как-то раз зять собирался в тайгу лес рубить. Сестра услышала способ избавления от курения через конфеты. Когда захочется курить — сосать конфету. Купила мешочек конфет и отправила мужу. Он съел конфету, а курить не бросил. Если он не женился бы, его никто не ругал бы за то, что он курит.

— Да, — сказал Рулон, — и вот на такую обрызглость люди меняют счастье духовного пути. Ужасно, зачем заниматься всей этой чушью, лучше бы начали медитировать, молиться, путешествовать по святым местам.

— Это так, — ответил Айвар, — так-то вот этого никто не понимает, да и не хочет понять. Они боятся маленьких трудностей духовного пути, при этом стоически перенося адские страдания семейной жизни. Все потому, что они внушают себе и другим, что это самое главное, а духовное — так, хобби, что-то вроде забавы. Все это ужасно. Жаль мне этих несчастных.

В связи с этим Состис вспомнил, как, приехав из Новосибирска назад к себе, на Черное море, он стал обзванивать всех своих знакомых из Удмуртии, приглашая их к себе в гости для паломничества по священным местам Кавказа. Однако, к его величайшему удивлению, никто из них не захотел приехать, хотя Рулон предлагал им даже деньги на дорогу. Его брат Сергей сказал, что ему нужно работать на барахолке и отдыхать пока некогда.

— Ты же там сдохнешь, — сказал ему Рулон. — Не будет конца этой работе, за эти три копейки, которые ты там получаешь. Их еле на жизнь хватит. Пока есть возможность, нужно отдыхать, работать над собой, идти духовным путем, все остальное — это ересь.

Но Сергей упорствовал во зле и так и не захотел ехать. Сотилиан не мог себе представить, как это бы он, как Сергей, горбатился на барахолке. Это бы он мог делать в качестве духовной практики. На месте Сергея он лучше бы стал хипповать, работал бы кое-как, чтобы только не помереть, или сидел бы у кого-то на шее, а все свободное время оставил бы саморазвитию, иначе жить смысла нет, лучше сразу сдохнуть. Приглашал Соти и старого своего ученика Козу, но тот, будучи в начале Духовного Пути восторженным, любознательным и восприимчивым, заболел тупостью — болезнью, которая подстерегает всех ищущих после нескольких лет совершенства. Им начинает казаться, что они уже все знают, все поняли, былой восторг и любознательность исчезают, они утверждаются в ошибочных взглядах и заблуждениях, перестают продвигаться дальше.

— Я его учил, — подумал Рулон, — и я сам не могу сказать, что все знаю, а он уже становится апатичным и мертвым. Завозился с женой и чужими детьми вместо того, чтобы отдыхать, познавать истину. Теперь у него проблемы. Основная проблема в том, что он дурак! Это неразрешимая проблема. Его тупая рожа не может просечь того, что нужно для него же. Он стал подкаблучником, и им теперь вертит жена, а не Божественная Сила.

Позвонил Приме, бывшей своей ученице, но она уже устроилась в ларек и разводит шашни с его владельцем. Это оказывается для нее важнее, чем отдых у моря. Все эти шашни приводят к судьбе матери Айвара, когда муж будет пить снова водку или гоняться за ней по квартире с ножницами. Потом она уже не будет знать, куда идти от него, куда деваться, но будет уже поздно, на юг никто не пригласит. Так всю жизнь и просидит в ларьке, торгуя сигаретами, водкой и презервативами. Один раз ее очередной ревнивый ухажер уже сбросил ее с балкона, скоро она дождется того же.

Хромая Марина, сестра Александра, даже и слышать не хотела о юге, она знала, что женой Рулона она никогда не будет, так как вокруг него всегда было много баб, а если так, то ей тогда и вообще ничего не нужно. Дурость! Урод! Сидит одна, а кроме поебени, ни черта нет в тупой башкени. Едри ее мать, которая не научила ее ничему умному. Какая разница, найдет она здесь свою драную единственность или нет. Главное — это хорошо жить, отдыхать, купаться в море, заниматься собой, получать возвышенные впечатления. Но у множества дур на уме только херота, гормон им в башку бьет, иллюзии будоражит. Это-то их и делает потом прислугой бомжей, на которых они и тратят всю свою жизнь вместо того, чтобы жить хорошо, все иметь, не работать, развиваться.

Позвонил Сотис и Бочке, коротконогой и толстой, за что ее и прозвали Бочка, но она возомнила, что сможет стать певицей, так как у Сотилиана она спела несколько песен в Рулон-Гите. «Певицей она могла быть только благодаря мне, — подумал он. — А теперь она репетирует в пьяной компании, которая себя называет рок-группой «Три литра», в грязном подвале. Раз в месяц после получки, набухавшись, они там дрынчат на разъебаных гитарах. Так она никогда не станет великой певицей, а как была уборщицей, так ей и будет, тупая дура».

— Да-а-а, — подумал Рулон, — пока человек беспокоится обо всех стадиях и видах программы размножения, он не может быть счастливым, хорошо жить, идти духовным путем. За время, пока Сотис был в Новосибирске, все его ученики куда-то разбежались, даже Лилит ушла, сказав, что она не собирается стоять в очереди за хуем. «Вот как низко она пала, — подумал Рулон. — До чего примитивны стали ее интересы».

Как-то раз, встретив Лилит, после ее ухода, он заметил, что она вся сдулась, постарела, не было в ней уже былого блеска. Да, так происходило со всеми, кто уходил, так как мирская жизнь, слабые мысли и отсутствие рядом сильной личности опустошают людей.

— Все они были просто подключены к моей неординарной судьбе и поэтому становились частью меня, обретали часть моей силы, а теперь они опять стали самими собой — бессмысленными мышами, туда им и дорога. Хорошо жить, видно, дано немногим, немногие могут быть великими. Большинство — ничтожества, и только включенность во что-то большее может их преобразить на время.

Подумав так, Рулон решил сам начать свое паломничество по святым местам вместе с Адептами Шамбалы, с которыми он познакомился в Новосибирске.

Услышав по радио штормовое предупреждение, Рулон тут же ринулся к морю, там уже начался настоящий шторм, баллов двенадцать. Дул сильный ветер, поминутно сверкали молнии, и, не переставая, грохотал гром. На берег, бушуя и пенясь, вкатывались десятиметровые волны, волоча за собой прибрежные камни. Помолясь и привязавшись веревкой к стоящему на берегу дереву, он пошел прямо на выкатывающиеся на берег громадные серые волны.

Первой же гигантской волной его сбило с ног и, перекрутив в бурлящих водах, с силой дало о берег, осыпав сверху морской галькой. Сперва волна отбросила его к берегу, но затем отхлынувшая вода его вновь стала затягивать в море. Не успел он опомниться после первой волны, как уже попал под обрушившуюся на него огромной массой воды вторую. От этого его внутренний диалог полностью отключился, но он старался быть осознанным и, несмотря на весь ужас своего положения, наблюдать за собой со стороны. Накрытый десятиметровой массой воды он уже не понимал, что с ним происходит. Перекрутя его, как в центрифуге, волна ободрала его о прибрежные камни, пронеся вперед к берегу. Но отхлынувшая вода снова уносила его обратно в море.

Кое-как успев вдохнуть, Рулон опять оказался накрыт многотонной водяной массой и чуть не потерял сознание от сильного удара о берег. Он схватился за веревку, поняв, что если сейчас не выберется, то может захлебнуться в волнах. Без веревки выбраться на берег не было никакой возможности, настолько сильное было течение откатывающейся назад воды. Хотя в шторм баллов в шесть выбраться можно было и без веревки. Выброшенный очередной волной на берег, он стал быстро наматывать веревку на ободранные о прибрежную гальку руки, в то же время наблюдая за собой со стороны. Но не успел он это сделать, как новая волна закрутила его в своем потоке, вертя, как песчинку, переворачивая его вниз головой, закручивая в бараний рог. В результате этого веревка закрутилась у него вокруг шеи и начала душить его. Задыхаясь от волн и веревки, Рулон яростно старался выбраться на берег, ревя от напряжения. Его сдавленная голова налилась кровью и побагровела, чуть подтянувшись на веревке, он уже был смыт отливающей с берега волной только наполовину. До берега оставалось уже совсем немного, как вдруг его оглушил большой камень, выброшенный волной прямо ему на голову. Он обмяк, его тело бессмысленно повисло на веревке, омываемое отхлынувшей водой.

Внезапно Рулон увидел свое тело со стороны, он сам парил над ним, над волнами. Он пытался схватить его, вытащить на берег, растормошить, но его руки проходили сквозь тело. Бушующие волны также проходили сквозь него. Подумав, что теперь ему придется жить без физического тела, он оставил попытки спасать его. Как вдруг заметил, что веревка натянулась и после очередной выбросившей его тело на берег волны оно стало двигаться к берегу против течения отливающей с берега воды.

На этом его пребывание вне тела прекратилось, он провалился в какое-то тяжелое марево. Очнулся он уже на берегу у ног Сапфиры, наставницы из Алтайского Ашрама, которая стала его тантра-парой в Новосибирске и приехала сюда, как и он, на паломничество к дольменам.

Еле поднявшись на ноги и покачиваясь, как пьяный, Рулон побрел к дому, поддерживаемый спасительницей. Оглушенный штормом, он еще плохо соображал, что с ним произошло.

— А я почувствовала, что тебе грозит опасность, и что-то меня потянуло на берег. Видно, твой Ангел-хранитель не дремлет. Вот только не пойму, зачем ты все это делаешь?

— Так поступали многие Учителя, — откашливаясь от попавшей в рот воды, сказал Рулон, — Раджниш в детстве прыгал с огромной высоты в воду, прыгал в водовороты. Это помогало ему остановить внутренний диалог и добиться осознанности. Гурджиев путешествовал по пустыням, был на Тибете, и везде он сталкивался со смертельной опасностью, которая обнажала его сущность и отключала ложную личность, напичканную разными предрассудками и нелепыми представлениями о себе. Такие ситуации здорово помогают понять, кто ты есть на самом деле. Однажды, — продолжал Рулон, — я увидел приближающийся смерч. Синий столб закрученного вихря шел, поднимаясь от земли до неба. Я где-то слышал, что один человек попал в такой вихрь. Его сильно закрутило и подняло в воздух. Внутри он увидел, как там сверкают молнии. После этого у него развилось ясновидение. Так вот, я погнался за этим вихрем на машине, но мне не повезло. Он прошел по морю далеко от берега, а так бы, глядишь, и я стал ясновидящим. Такие переделки сильно могут помочь в духовном продвижении.

— Да, — согласилась Сапфира, — тесное соприкосновение с природой может творить подлинные чудеса.

Зайдя в шикарный коттедж Рулона, они стали приготавливаться ко сну, так как было уже поздно. Состис подошел к Сапфире сзади и обнял ее грациозное тело. Он поцеловал ее в шею и стал ласкать ее пышную грудь. Сапфира сначала поддалась и расслабилась в объятиях Рулона, но затем отстранилась.

— Тантра — это не только секс, — улыбаясь, сказала она. — Это прежде всего энергетическое взаимодействие. И оно и так предстоит нам сегодня на рассвете. Когда мы будем с тобой у жертвенного монолита древних дольменских жрецов. Поэтому хорошо, что ты хочешь меня, значит, у тебя есть нерастраченная сила для направления к неведомому. Сегодня она поможет нам.

Рулон понимал, что состояние сексуальной неудовлетворенности есть самый верный знак наличия излишней энергии для выхода в неведомое и, согласившись с Сапфирой, приступил к молитве, готовясь к предстоящему событию.

Доехав ночью до священного леса, они направились по узким тропинкам к заветному месту. С трепетом и благоговением Рулон приближался к древней святыне.

— Этот жертвенный камень предназначен для двоих — жреца и жрицы, соединенных тантрической силой. Им он открывает проход во времени и раскрывает тайны древних мистерий.

В полумраке они начали приближаться к нескольким выступающим из темноты силуэтам. Это были священные камни дольменитов. Подойдя к священному камню, они прикоснулись к нему с благоговейным трепетом и нащупали на его поверхности два углубления для сидения. Опустившись в них, Рулон — в правое, Сапфира — в левое, они слились с магическим камнем, сохраняя ощущение присутствия друг друга, и замерли, направив свой взор на верхушки деревьев, из-за которых стали появляться первые лучи солнца.

Так много тысячелетий назад встречали рассвет древние жрецы дольменов. На вершине камня находилось жертвенное место, где они приносили в жертву великим Духам скот, напитавшись его флюидами крови. Духи приходили на помощь, исполняя желания дольменитов.

Состис и Сапфира принесли уже немало материальных жертв, отдав многое, что имели, Школе Шамбалы, а теперь постоянно и самоотверженно трудясь для ее блага. А значит, и для блага всего человечества. Теперь осталось принести в жертву все свои привязанности и иллюзии, что они и старались изо всех сил сделать. Накопив большую личную силу, они направили ее через каменный алтарь к Великим Духам Дольменов, оживляя этой энергией их забытые знания.

Тьма расступилась, и лучи восходящего светила осветили мир. Но это был не их мир. Это был мир, существовавший десять тысяч лет назад. Густого леса, окружающего камень, больше не было. Их взору предстала вершина горы, из-за которой восходило древнее светило. Прямо перед ними в короне его лучей стоял жрец в шапке с рогами, в длинном до пят одеянии. На его шее были бусы из маленьких черепов. В левой руке он держал чашу, в правой руке был длинный посох, увенчанный наверху головой загадочной птицы.

Сотилиан уже не чувствовал себя отдельным существом. Он чувствовал себя и Сапфирой, и самим собой. Он смотрел на жреца сразу четырьмя глазами и слушал его четырьмя ушами. В его груди билось сразу два сердца, и они стучали в унисон.

— Этот камень соединяет двоих в одно, — пояснил жрец громовым голосом, который породил в горах глухое эхо. — Только у двоих хватит силы, чтоб пройти эти врата — врата времени. Время — это голос Бога. Это разговор Бога с человеком. Человек что-то думает, к чему-то стремится, чего-то хочет достичь, совершает деяния, но время показывает ему, насколько он прав и насколько он заблуждался.

Как часто то, что он задумал как благое, оборачивается злом, как, оказывается, несбыточны его фантазии и замыслы. Этим Бог отвечает человеку: «Держите же свое сознание в вечности. И с ее позиции оценивайте все сущее. Тогда многое станет яснее, и вы поймете, сколько раз уже совершали одно и то же, сколько раз терзались одними и теми же надеждами и разочарованиями».

И сколько раз Бог отвечал вам одним и тем же образом, что все не вечно, все бренно, все смертно. Сколько раз вы спешили собрать в забытьи подобные сну вещи сего мира. Но смерть вновь пробуждала вас, и вы видели, что вы не можете забрать их с собой, как и то золото, что находили во сне. Внемлите же ответу Бога и находитесь в вечности, тогда вы познаете его.

Солнце взошло прямо за спиной жреца, обрамляя его ореолом своего сияющего диска. В один миг он вспыхнул, превратился в солнце и исчез в его диске. И в этот чудесный миг в сознание Рулона и Сапфиры пронеслось понимание, что вре­мя — это движение, это движение солнца, земли вокруг него, луны вокруг земли и всех планет. Это движение ветра и морских волн. Это движение мыслей и электронов вокруг атома. И все это непрестанное движение является танцем Бога, и что наши тела, чувства и мысли приводятся в движение его танцем и, что наша задача тан­цевать в едином ритме, в ритме времен. И только находясь с ним в един­стве, будучи своевременными, они смогут обрести Божественное в себе. А быть своевременным — это находиться всегда в настоящем и в то же время в вечном.

С этим знанием они вернулись назад и снова оказались в священном лесу сидящими на жертвенном камне. Еще долго сидя на нем в состоянии очарования увиденным. Внезапно к Рулону пришло понимание, что они могли остаться навсегда в том времени, в какое они попали, находясь на этом камне времен. А может быть, они могли бы перенестись в будущее и остаться там навсегда. Только вот от самих себя, своих глупостей и недостатков они не смогли бы избавиться ни в прошлом, ни в будущем. Только отрекшись от них там, где бы они ни находились, они сбросили бы их власть над собой.

Как жалко, что многие из его учеников так никогда и не переживут этого чудесного знания. Они навсегда погребли себя в мирской могиле, даже не представляя, что же их ждет там.

Рулон с Айваром, найдя небольшую полянку, находящуюся вдоль тропы, устроили привал. Разведя костер, они уселись рядом с ним согреться и передохнуть, подкрепляясь имевшейся у них пищей.

— ой, как тяжело жилось мне в детстве, но еще тяжелее жилось матери и сестре, — продолжил свой рассказ Айвар.

Слушая рассказ Айвара, Рулон еще раз убедился в бессмысленности мышиной возни, которой занималось большинство людей. Они это делают, потому что не знают другого способа жизни. Запертые в тюрьму внушенных им представлений и догм. Но особенно обескураживающим был тот факт, что многие его ученики, слышавшие слово правды ни один год и даже сами согласливо повторяющие его, и живущие рядом с ним, все-таки погрузились в эту тяжкую трясину. Всех их беспокоила мысль, что они живут не так, как им внушила мать, не так, как все люди, жалкие зомби. Таких людей в революцию делали коммунистическим быдлом, а теперь делают производителями пушечного мяса.

Однако кое-кто из его учеников все же понял, что не нужно рожать. Однако осталась рабская зависимость от партнера, его постоянный поиск. Так действовала вмонтированная природой программа и внушенный страх одиночества. Но только одинокий монах или тантрик может обрести целостность самого себя и взойти на вершину этого мира. Все эти раздумья напомнили ему о том, как он совершил паломничество по линии Силы, которая проходила вдоль реки. На этой линии в прекрасной роще из сказочных самшитовых деревьев, покрытых густым зеленым мхом, свисавшим с их ветвей, как новогодняя мишура на праздничной елке. В красивейшем горном ущелье рядом с чистой холодной рекой, несущей свои воды с Кавказских хребтов в Черное море, находилась таинственная пещера великого Учителя человечества, спасителя мира Шри Джнан Аватара Муни. Именно под ее сводами он достиг полного и окончательного освобождения от уз сансары и кармы, слившись с Божественным в самадхи отречения от собственного эго.

Пробираясь по узкой тропинке, Рулон приближался к священному месту. Вни­зу с шумом катились по камням горные реки, вверх поднимались величественные белые скалы. Но вот и каменные ступени, ведущие наверх к священной пещере. С благоговейным трепетом Рулон поднялся по ним и вошел в ее таинственные своды. Внутри царил холод и мрак, как это обычно бывает в пещерах. Летом и зимой там всегда поддерживается температура 9 градусов и стерильно чистый воздух, в котором в тысячу раз меньше микробов. Поэтому пещеры являются наиболее чистыми местами во всей природе. Это настоящие храмы, созданные для общения человека с Богом.

Рулон в полном безмолвии зашел в пещеру и сел на то место, где много лет назад медитировал Учитель. И в этот же момент он почувствовал огромный поток благодати и мудрости, который стал снисходить на него. Он попал в космический канал Просветления, который наработал Джнан Аватар Муни своей великой медитацией. Войдя в поток, Рулон стал ощущать, как будто он сам становился им. Это великая Божественная Сила начала преобразовывать его существо. Сила, царящая в этом храме, созданном природой и медитациями просветленного Мастера.

Проводя паломничество по святым местам, Рулон осознал, что это самый бы­с­т­рый и эффективный способ продвижения, которым шли тысячи святых подвижников. Ибо, не оторвавшись от серой обыденности, не соприкоснувшись с Силой, человек не может измениться. Все его окружение, все привычки и последовательности держат его в цепких сетях, не давая возможности иначе помыслить, поступить по-другому, ощутить и воспринять себя и окружающий мир. Ру­лону хотелось навсегда остаться здесь. Он почувствовал, что это и есть его подлинный дом, в который он пришел через много лет после долгого и сложного жизненного пути, полного бед и лишений, идущих вслед за надеждами и привязанностями. Теперь он понял, что достиг того, что искал столько лет. Шли часы и дни, а он все сидел в пещере, не прекращая медитации.

 

 

В поисках шаманского коня

Они спали в чадыре, когда дым от очага превратился в когтистую лапу и стал забираться в горло молодому шаману.

В горле она сжала ему язык, и тот стал говорить сам, без участия человека:

— Коня, заведи себе коня, безногая Рыбья Кость.

Рулон открыл глаза, все было нормально. Дым, как ему и положено, тонкими струйками улетал к небу, а язык подчинялся его желаниям.

«Может, это просто сон», — утешал он себя, но какой-то привкус гари в горле и чуть онемевший язык убеждали его в том, что этот сон был непростым.

— Ну, чего разворочался, — послышался голос Алтай Кама, — чего тебе не спится, спать ты должен. Иначе как Жула будет летать на свободе?

— Что это Жула? — спрсил Рулон.

— о... — старик сел на своем ложе и стал растирать веточку шикши в своих руках. — Жула — это душа.

— Какая из пяти?

— Самая главная. Жула — свободная душа, она вылетает из тела, пока человек спит, и летает, где хочет, в разных-разных мирах. Твоя душа скоро подружится с тобой и сможет брать тебя к духам, когда камлаешь. Но если человек не будет спать, то Жула истоскуется по свободе и улетит совсем, и тогда ты умрешь.

Рулон задумался: когда-то давно он был уверен, что душа одна и только одна, а тут речь идет о целых пяти, да еще и о разных.

— А еще какие души есть? — спросил Рулон.

— Хм, — закряхтел старик, его глаза блестели из-под полуопущенных век, он вдруг рассмеялся и покачал головой. — Все в свое время, юноша, оно скоро придет. А теперь расскажи мне, что ты так ворочался во сне?

Рулон сразу вспомнил неприятный, страшный сон и тут же рассказал его. Ста­рик слушал, не забывая подкармливать огонь, и его лицо было очень серьезным.

— Ты им сильно нужен, сильнее, чем я думал.

— Кому?

— Духам. Одевайся, нам не следует медлить.

Рулон натянул на себя теплую одежду.

— И возьми с собой ружье.

— Мы идем на охоту? — удивился молодой шаман.

— Нет, поторапливайся и не задавай глупых вопросов, Рыбья Кость.

Они вышли наружу. Воздух звенел от мороза, резкий белый снег слепил глаза. Щеки щипало от холода, но дышалось на удивление легко и приятно. Учитель и ученик надели лыжи и поехали прямо навстречу восходящему солнцу. Ехать пришлось весь день без остановок. Рулон чувствовал, что сил осталось совсем мало, но он не отставал от старика, хотя сейчас этого человека меньше всего мож­но было назвать стариком, он даже не запыхался. Весь день прошел в тишине, лишь изредка пролетала птица или где-то пробирался зверь. И ни разу Алтай Кам не разрешил воспользоваться ружьем, хотя попадались и косули, и олени.

И только при наступлении темноты Алтай Кам остановился и, все так же молча, стал разжигать костер. Рулон уже с трудом держался на ногах и был рад передышке. Когда огонь разгорелся, шаман усадил напротив себя ученика. Костер как бы разделял их, и шаман заговорил.

— Теперь слушай меня внимательно. Сегодня тебе непростой сон снился, это духи, им нужно, чтобы ты поскорее стал шаманить, а для этого нужен бубен. Это твой конь, он понесет тебя по миру духов. Нет сильного шамана без коня. Я знаю, ты будешь сильным шаманом. У нас принято, чтобы бубен дарили родственники, тогда он напитывается силой всего рода. Но ты необычный человек, да и рода у тебя здесь нет, поэтому ты сам сделаешь для себя бубен. Иди и принеси его.

— Кого, бубен? — не понял Рулон. — Их что по лесу развешивают?

— Да молчи же ты, глупый человек, — вдруг рассердился всегда такой спокойный Алтай
Кам, — ты закроешь глаза и пойдешь в лес. Там найдешь своего марала, только помни: тебе нужен особый марал, только твой. Убей его и приходи обратно.

— Как я пойду в лес с закрытыми глазами и как я пойму, что это и есть именно мой марал, если вообще увижу хоть одного?

— Иди, Рыбья Кость, иди, иначе тебе не быть шаманом, ты все поймешь сам, а если не поймешь, значит, ты слаб.

Рулон покрепче взял ружье и шагнул от ласкового костра в темную ночь. Ни­чего не видя, он хорошо чувствовал и снег под ногами, и деревья вокруг, как будто невероятная сила осторожно
ве­ла его вперед. Но быть слепым, когда ты на са­мом деле видишь, слишком непривычно для человека, и Рулон открыл глаза. Тут же его нога запуталась в ветке жимолости, а сук от дерева чуть не проткнул ему глаза. Он понял, что нужно идти, как сказал Учитель, и снова закрыл глаза.

Сколько времени он шел, было не ясно, иногда казалось, что прошло всего несколько минут, а иногда — много дней. Но вот что-то произошло. Человек больше не мог идти, ему просто не хотелось. Рулон открыл глаза, прямо перед ним хорошо освещенный только что вышедшей полной луной стоял красавец марал с огромными ветвистыми рогами. Марал как будто ждал его, он не пытался убежать. Когда молодой шаман прицелился, в глазах марала он увидел вовсе не страх смерти, а скорее желание уйти в мир Духов. Рулон двумя выстрелами уложил красавца.

Когда Рулон с тяжелой ношей пришел обратно к костру, было почти утро.

— Вот, это он, — гордый Рулон скинул тушу к ногам Учителя.

— Что ж, хорошо, — похвалил его старик, — а теперь ты должен принести жертву Эрлику. Он — главный Дух, и он был первым шаманом. Начинай.

Ученик вытащил ножик с широким лезвием и начал бережно снимать шкуру. Тонкая струйка крови стала окрашивать снег, и старик подставил чашку.

— Выпей три глотка, в ней Кут — жизненная сила, а этот марал был сильным зверем.

Рулон отпил.

— Плесни немного духам огня, ветра и земли, они будут помогать тебе.

Когда из чашки разлетелись последние капли, шаман продолжил:

— Теперь отведай печень, она рождает кровь, в ней живет Кут.

— Но ведь кровь распределяет сердце, — возразил Рулон.

— Распределяет, — утвердил старик, — но не рождает. Из сердца рождается Душа Тесь, Душа прошлого, твоя привязанность, память. А из печени — жизненная сила, которую ты растрачиваешь на свои сердечные привязанности к своему прошлому. И когда прошлого станет совсем много, ты умрешь. Но если не будет привязанности, то оттуда вернется к тебе сила. Когда ты похоронишь в себе воспоминания, то будешь жить долго.

За разговором шкура марала была снята, мясо оставили в лесу для диких зверей и отправились домой.

В теплоте чадыра люди отогрелись и отдохнули.

— Что, Рыбья Кость, устал?

— Уже нет, Учитель.

— Как-как ты меня назвал? — захохотал старый шаман.

— Учителем, а что, разве не ты сейчас учишь меня? — немного обиженно переспросил Рулон.

— Разве я похож на тощих, заморенных человечков, которые стоят у школьной доски?

— Нет, не похож, но меня-то именно ты учишь, разве не так? — не сдавался ученик.

— Ну хорошо, Рыбья Кость, называй меня, как хочешь, это не так важно. А теперь слушай внимательно, ученичок, ты должен пойти на кладбище, там, где лежит мой Учитель, он принял тебя, а значит, ты можешь взять у него камлу. Вырежи ее из березы, на которой лежит его тело. В ней часть его силы.

На этот раз Рулон ничего не стал спрашивать, он просто оделся и пошел.

Придя на место, он увидел, как прекрасна была эта береза. Высокая, идеально прямая, без больных ветвей, она просто излучала силу. Будет приятно прикасаться рукой к камле. Долго любовался шаман на дерево, но пришло время действовать, и он большим острым ножом срезал одну из ветвей. Тут же поднялся ветер, и в его завывании Рулону послышалось одобрение.

— Спасибо, Учитель, — склонил голову Рулон перед останками великого ша­мана и поспешил домой.

Но уйти далеко ему не удалось, за ближайшим кедром кто-то стонал. «Показалось», — пронеслось в голове, но стон повторился, и молодой шаман поспешил туда.

 

 

Охотник

Грудь жгло каленым железом, но было очень холодно, так холодно, что снег казался самым теплым одеялом. Зарыться в него поглубже и заснуть. Только боль в груди не давала это сделать, ноги и руки уже не двигались, а может быть, их уже и нет...

Жарко, душно и больно. Кто-то или что-то ворочает.

«Кто я? Где я? Я же птица, нет, рыба, вот плаваю себе в реке. Нет, я не рыба, вон они с хвостами проплывают мимо. А вода такая прохладная... Мне уже не больно, а так хорошо и спокойно. Всё медленное, река, как мед, плавная и вязкая, уносит меня по течению... Я уже не вернусь туда, откуда пришел... Ну кто меня трясет? Прекратите, прекратите... Не мешайте мне плыть! Сил всё меньше и меньше... Ну кто там еще? Кто меня трясет? Не хочу, уйдите, не трогайте ме­ня!» — Санаш даже думать не мог, он только чувствовал, но и чувства становились все бледнее и бледнее.

Он с трудом открыл глаза — перед ним стояла большая фигура, она дрожала, расплывалась в тумане, то ли человек, то ли медведь, а может быть, сама Маана вернулась. Он опять закрыл глаза. Уже все равно, кто пришел за ним, ведь он уже умер, вот и грудь уже не болит. Но кто-то продолжал ворочать его с боку на бок, что-то говорил.

— М-м, не трогай меня, — только и смог промычать Санаш, силы оставили его, и он снова стал погружаться в воду большой-большой реки, она тянула его все дальше. Человек чувствовал, что рядом плавают какие-то странные сгустки: то ли рыбы, то ли Духи, но ему было спокойно, он плыл по течению, дышать ему не надо было, только иногда что-то трясло его тело, и это было неприятно.

Вдруг воды реки взбаламутили огромные волосатые руки, они подхватили его под мышки и с силой выдернули наверх, на поверхность. Воздух ворвался в легкие, перевернул их, а сильный жаркий ветер с силой ударил в грудь, ей стало жарко, нестерпимо жарко, и снова вернулась боль...

— Нет, — прохрипел Санаш сухими губами.

Что-то холодное и влажное прикоснулось к его губам, и человек с трудом приподнял веки. Он был в чадыре, рядом сидел старик и поил его чем-то.

— о, он вернулся! Рыбья Кость, тебе это удалось.

— Кто вы? — прошептал Санаш.

— Люди, — подумав, ответил шаман.

Санаш попытался осмотреться, но у него это плохо получилось.

— Где я? — спросил он.

— У нас, — ответил старик.

Он был почти седой, но в глазах было столько жизни, что казалось, что перед тобой молодой и сильный зверь. Тут подошел еще один человек, он был молод и тоже силен, и еще что-то неуловимо знакомое казалось в нем.

— Я тебя нашел в тайге, ты почти умер, и медведь рядом с тобой был, тот уже бы­л абсолютно мертв, мертвее не придумаешь. Я принес тебя сюда, и теперь
ты жив.

Санаш только сейчас вспомнил, как он отправился на охоту, как вдруг нарвался на медведя-шатуна и тот бросился на него, как верное до сих пор ружье не выстрелило и тяжелая, вонючая туша навалилась, оскаленная пасть с огромными зубами нависла над лицом. Ему чудом удалось достать нож и воткнуть в медведя. Больше он ничего не помнил отчетливо. Потом казалось, что его ворочает человекомедведь, потом он плавал в медовой реке.

— Старайся не двигаться, — добавил молодой, — тебя сильно порвал медведь, но ты оказался сильнее и победил. Хотя твоя душа уже была в реке и плыла к Ульгеню, но, покамлав, мы вытащили тебя. Тебе ещё рано умирать. Теперь ты заново родился и стал другим человеком.

— Как другим? — не поверил Санаш.

— Ты в схватке победил медведя, и теперь его Дух стал частью тебя — ты теперь не просто человек, а человек-медведь.

Санаш закрыл глаза, все было слишком странным, он, конечно, слышал рассказы стариков и о реке времени, и о Духах, но не очень верил. Теперь было совсем другое время, а он считал себя современным человеком, учился в городе, должен был стать ветеринаром, а теперь выходит, что он человек-медведь. И тут он понял, что видел самого себя недавно. И вдруг все встало на свои места и ничто уже не казалось странным, да, так и есть.

Дни проходили за днями, охотник выздоравливал и набирался сил. Ему нравились эти двое: старик с молодыми глазами, в любую минуту готовый превратиться из сурового шамана в смешного дедушку, когда его лицо от смеха собиралось в морщинки и превращалось в печеное яблоко, и молодой шаман с глазами опытного старика, который молча мог решить любую твою проблему. От него веяло теплой силой.

Они часто разговаривали между собой и с ним. Многое он не понимал, но узнал массу нового для себя. Хотя все новое, что он узнавал, знал еще его дед. В чадыре были вещи совершенно разные: ружья и лыжи, радиоприемник и бубен (правда, его нельзя было брать), разные деревянные куколки, оказавшиеся Духами-покровителями, но самым притягательным оказался хомуз. Это был народный инструмент с двумя струнами. И Санаш стал брать его, прижимать к голове, осторожно гладить. Ему очень нравилось сидеть с закрытыми глазами около огня и гладить деревянный хомуз. Тогда он чувствовал в нем ту далекую память своего народа и того человека, который его делал, и всех тех, кто на нем играл, и даже тех, кто к нему просто прикасался. А еще была в нем какая-то Сила. Он почувствовал ее даже еще раньше, чем Рулон сказал, что это вещь Силы.

Санаш знал, как на нём играть, он чувствовал это, и постепенно стал тренькать на двух струнах то, что хотела спеть душа о ветре, завывающем на вершинах, о камнях, падающих с обрыва, о рычании медведя и испуганном лае собак, о весёлом смехе девушки и потрескивании огня в очаге... Постепенно стала складываться мелодия, а потом и слова: иногда он их придумывал, но чаще слова выплывали из памяти, такой далёкой и тёмной, что было немного боязно.

Как-то раз его пение услышал Алтай Кам.

— Да ты же сказитель, — он заулыбался, — добрая весть. Давно Алтай не рождал сказителей.

Санаш растерялся; конечно, он знал о сказителях, но никогда сам и не мыслил об этом, ничего общего с музыкой не имел да и стихи не слагал, а тут такое.

— Радуйся, Санаш, радость принесешь ты в свою деревню, но и печалься, теперь ты тоже одной ногой у Духов.

— Ну что ж, у Духов, так у Духов, — рассмеялся Санаш.

— Так ты уже не только ходишь, но и смеешься?! Значит, здоров.

Однако и правда, охотник чувствовал себя не просто хорошо, но даже лучше, чем до встречи с тем медведем. И неизвестно, что помогло больше: или то, что Дух медведя вселился, или то, что шаманы вылечили. Все существо Санаша переполняла благодарность.

— Я так признателен вам, теперь я ваш должник, и жизнь моя принадле­-
жит вам.

Старик громко расхохотался.

— Да на кой мне твоя жизнь! Ее даже поменять не на что.

Рулон тоже улыбнулся.

— Ну думайте, как хотите, а теперь, Рыбья Кость, ты — мой брат и должен при­ехать ко мне, а то какой же я сказитель, если не отвечу гостеприимством на гостеприимство. Небось, и Духи ваши обидятся и утащат меня обратно к Эрлику.

— Эй, ты про Эрлика не шути так громко, — грозно сказал молодой шаман, да так, что Санашу и в самом деле стало страшно, но он вовремя увидел, как смеется Алтай Кам, отвернувшись от них.

Наступило время сборов, Санашу дали новые лыжи, так как старые поломал медведь, дали с собой толкан, чай, вареное мясо и отправили домой.

— Ну, я вас жду, — коротко попрощался Санаш.

Шаманы переглянулись, и вдруг Алтай Кам согласно кивнул.

— А ведь приедем, давненько я людей не видывал, может, у них и хвосты выросли, — все поняли, что это шутка, но голос старика был серьезным.

Санаш последний раз посмотрел на чадыр, где родился во второй раз, и отправился в дорогу.

 

 

В гостях

Горы расступились и открыли путникам широкую долину, соединяющую в себе пять речушек, которые сплетались в полноводный горный поток, убегающий в противоположный конец долины. В этом месте и находилась деревня Каракол — родина охотника, а теперь сказителя Санаша, и конечный пункт пути Рулона и Алтай Кама. Путники стали быстрее спускаться в долину. И Рулон перестал замечать тяжесть рюкзака за плечами. «И зачем только нужно было тащить шкуру марала в деревню», — недоумевал ученик.

...Рулон стоял плечом к плечу с Санашем перед старейшинами рода. Глаза охотника горели, он сдерживал улыбку, а костяшки пальцев аж побелели, так сильно он стискивал старый хомуз.

— Значит, Санаш, этот человек спас твою жизнь? — с трудом скрывая волнение, спрашивал старый чабан Хариус. — Вернул детям отца, жене — мужа, а нам — знатного охотника, да еще и сказителя.

— Да, отец, — одним выдохом произнес Санаш.

— однако он тебе брат теперь, — громко и уверенно закончил Хариус, и понизив голос, ласково обратился к Рулону:

— Подойди ко мне, сынок, возьми эту Силу нашего рода, — старик протянул Рулону маленький кожаный мешочек. — Здесь нити от матерей наших. Храни его. Ты теперь тоже один из нас, и Сила всего рода будет служить тебе.

Рулон развязал кожаный шнурок и высыпал на ладонь тонкие кусочки каких-то хрупких темных нитей.

— Это пуповины всех в нашем роду, — прошептал Санаш. Глаза его, не мигая, смотрели на ладонь брата.

— Этот день станет моим вторым днем рождения, — громко произнес Рулон, но голос его дрогнул, и он закончил тихо: — Спасибо вам!

 

 

***

 

Жизнь Рулона стремительно стала наполняться новыми людьми. Родственники Санаша постоянно заглядывали к нему в дом, где и остановился Рулон, чтобы посмотреть на нового родича и поздравить обоих. Забегали и просто соседи, представители других родов. Приезжали даже из других деревень, как правило, тоже новые родичи.

Санаш почти не расставался с подарком Алтай Кама; он все реже ходил на охоту, но в деревне все чаще раздавалась музыка хомуза. Родичи, кто неодобрительно, кто растерянно, а кто и с радостью, переводили взгляд с инструмента на горящие решимостью глаза Санаша, но помалкивали. Шаману лучше знать, какой подарок делать возродившемуся охотнику.

А Рулон проводил время в беседах со старым шаманом и, на удивление, много спал. Глаза начинали слипаться уже через несколько часов после сна. Алтай Каму это явно нравилось, на просьбы Рулона избавить его от этой напасти старый шаман лишь смеялся и твердил, что, однако, Духи торопят, надо слушать, смотреть и запоминать сны.

Однажды Рулон и Алтай Кам собирали вдоль одного ручья уснею для галлюциногенной курительной смеси. Продирающийся сквозь заросли жимолости и аканита, запыхавшийся, потеющий Рулон поглядывал в спину, казалось бы, прогуливающегося старика и удивлялся его выносливости. Вдруг он почувствовал, что этот момент уже был в прошлом, что эти мгновения переживаются не впервые. Удивление, испуг и восторг смешались с желанием предугадать дальнейший ход событий.

Лихорадочно оглянувшись, Рулон вперил свой взгляд в старый коряжистый кедр, крепко охвативший корнями верхушку скальника, находившегося слева от путников. Да, без сомнений, этот кедр ему был хорошо знаком, хотя Рулон мог бы поклясться, что находится в этом месте впервые. И тут волной нахлынули воспоминания из собственных снов: то такая же старая берёза, почему-то наполовину сухая, то стройная молодая лиственница, росшая на склоне горы среди таких же, как она сама, то вот этот кедр, могучий, но невысокий, старый, но крепкий.

Рулон краем глаза увидел хитринку, скрывающуюся в глубине глаз Алтай Кама, и затараторил взахлеб:

— Алтай Кам, я это уже видел во сне, я думал, что у меня «дежа вю», а это я во сне видел. Алтай Кам, этот кедр и другие деревья мне в последнее время снятся... Откуда я их знаю? Я ведь здесь раньше не был. Алтай Кам...

Рулон замолчал, растерянно уставившись в неожиданно теплые глаза старика.

— Ты, Рыбья Кость, должен стать шаманом. Духи хотят от тебя рождения твоего первого бубна. Обычно шаман начинает камлать только с одной колотушкой, только потом Духи позволяют брать бубен. Есть неумехи, которые всю жизнь камлают с одной камлой, но это редко, однако также редко шаману сразу дают бубен. Ты, Рыбья Кость, — сильный шаман.

Они поднялись к подножию кедра, и Рулон прилёг между корнями на жёлтую, душистую и мягкую хвою. Сон поглотил его мгновенно.

Рулон увидел себя сидящим у костра, а в руке у него был новый круглый бубен без шкуры. Рука ласкала гладкую поверхность широкой обечайки бубна, сделанной из душистого кедра. Рулон знал, что это за кедр...

Санаш, Хариус и ещё несколько человек продирались сквозь кусты пешком, коней оставили на тропинке, а с собой взяли только инструменты и ружья. Кедр рос в том месте, которое так точно описал новый родич. Хариус, единственный из всех, раньше принимал участие в рождении шаманского бубна и подготовил к этому всю деревню, и лишь изредка совещался с обоими шаманами. Рулон очень подробно с рисунками описывал то или иное место и дерево, хотя сам их никогда не видел, и подолгу пропадал у кузнеца Амыра, что-то ему объясняя о металлических деталях бубна.

Хариус первый встал на колени перед кедром, остальные нерешительно переминались у него за спиной. Старик, взяв в руки молоток и долото, стал выбивать из ствола кедра широкую длинную полосу. Санаш предварительно ножом очищал лишнюю кору. Когда стала отделяться от дерева первая часть полосы, Хариус негромко заговорил, и к нему подстроились нестройным хором остальные алтайцы:

 

Если войдешь к хану — не кланяйся,

Если войдешь к начальнику — не отшатывайся.

Перед ханом смелым будь.

Перед начальником высоким будь.

Когда ты будешь действовать, пусть это исцелением людям будет.

Когда ты будешь держать, хватать, польза народу будет.

То, что захватишь, в руке твоей пусть останется.

То, что увидишь глазом, из глаз твоих пусть не уйдет.

Когда, соблюдая чистоту, поднимешься к духу,

Прославляя его, желаемое получай.

Если шаман споткнется, копытом ему быть.

Если пойдет Кам в воду, будь ему посохом.

Если станет подниматься на хребет горы, будь ему опорой.

Когда будешь гнаться, догони.

Когда будешь убегать, убеги.

Имеющему глаза не показывайся.

Имеющему пасть не являйся в сновидениях.

Через пеструю гору перевал бери.

Через быструю реку переправу бери.

Будь легче выпущенной стрелы.

Будь быстрее текущей воды.

В ветреный день убежищем будь.

В тяжелый день опорой будь.

При болезни полезным будь.

 

Дерево вслушивалось в эту древнюю песнь, а кусок, предназначавшийся на бубен, казалось, запоминал. Мужчины допели песню и одновременно закончили работу.

— Спасибо тебе, кормилец белок, — поблагодарил Хариус.

В течение ближайших дней путешествия нескольких алтайцев за кустами деревьев повторялись. Но каждый раз это было не только новое дерево, но и новое место или просто поле конопли.

Когда всё было готово, Хариус позвал к себе Амыра и Санаша, при этом выгнав жену и детей из дома к соседям. Амыр бережно развернул свёрток, который принёс с собой, и разложил на столе довольно странные металлические предметы. Витую крестовину и маленькие фигурки людей ещё можно было принять за какой-то инструмент и игрушки, но маленьким копиям кухонного ножа, ложки и вилки или лука и стрелы, которые едва умещались на ладони, Санаш вообще не мог придумать никакого применения. Амыр и Хариус, увидев недоумение охотника, покатились со смеху.

— Это тоже части бубна, сынок, — вытирая слёзы, прокряхтел старик.

Молодой шаман рассказал Амыру, что без них бубен не оживёт.

— Вот, — кузнец взял в руки по человечку, — это «ухо» и «серьга». Своим звоном они сообщают шаману во время камлания волю Духов. А это сам Тюнгур-ээзи — хозяин бубна. Он раскинул в стороны руки и ноги, и получился крест.

— Давайте его сделаем, люди уже заждались, — хриплый голос Хариуса вернул Санаша к действительности. Чабан поставил на стол ведро, в котором был замочен в темном дубильном растворе большой кусок маральей шкуры, положил несколько деревянных деталей и моток конопляной нитки. И работа закипела.

К кедровому ободу Амыр прикрепил крестовину, на которой уже были подвешены металлические фигурки. Санаш вырезал из берёзовой чурки голову человека и укрепил её на крестовине — получился человек, крепко держащий кедровый обод руками и ногами.

К тому времени Хариус уже подготовил шкуру марала и даже успел обтянуть ею обод. Осталось только соединить крестовину с бубном, и когда это было сделано, все трое молча собрались вокруг бубна и залюбовались им. Хариус достал свой старый бритвенный станок.

— Зачем? — удивился Санаш.

— Смотри, — и с этими словами старик полил на шкуру воду из чайника и стал стремительно сбривать шерсть с лицевой стороны бубна. Все действо выглядело очень забавным, и Санаш не удержался:

— «Жиллет» — лучше для мужчины нет!

Амыр закатился в приступе смеха.

— Мне кажется, — хохотал он, — брить бубен — это то же самое, что брить яйца.

— Ты часто видал, чтобы рисунок мира был на яйцах? Тем более на лысых, — прыснул старик. — На этом бубне, однако, будет! — утвердительно закончил он.

Когда бритье бубна было закончено, Хариус поставил его к очагу и выставил на стол две чашки с оранжевыми камешками охры и черным порошком сажи. Потом на свет появилась чашка с медвежьим жиром.

— Вот и хозяин тайги свою службу для шамана сослужит. Мы сейчас жир растопим и с белыми камешками с верхней реки и охрой его перемешаем, однако, краска получится, — пояснил чабан. — А ты, Санаш, возьми ступку и в порошок охру истолки, чтобы комочков не осталось. Иначе рисунок не получится.

Через час краска была готова, и мастера приступили к делу.

На высохшей лицевой стороне бубна Хариус прочертил поперечную линию, приговаривая:

— Это граница между мирами, она белая, — старик сверился с помятым листочком, исписанным Рулоном, и продолжил: — Это Солнце, Луна, Утренняя звезда, Вечерняя и радуга. Хариус поставил несколько точек и дугу-радугу.

— А здесь рукопись от Ульгеня — разрешение на камлание, — и нарисовал между светилами квадрат с зигзагообразными линиями.

— А теперь птицы, — старику нравилось разговаривать с бубном, было похоже, что тот живой.

С правого края бубна появлялись одна за другой семь птиц Ульгеня. Последняя была самой важной. Это Ульгеня птица — большой беркут.

— Ты поможешь Рулону подносить брагу Духам, — старик опять сверился с записанным сном Рулона. — Только сам шаман знает, как будет выглядеть бубен, но сам не может нарисовать.

— Кони, вы будете чуть ниже, один из коней оседлан, и на нем я, — прочитал Хариус. — Ладно, ты так ты, — нарисовал и это. Хариус отодвинулся от бубна, чтобы оценить работу, и остался доволен.

— Так, что там дальше, — пробормотал он, вглядываясь в бумажку. — Ага, Дух с мечом слева и три священные березы справа. Хорошо.

Рисунки были незамысловатые и выходили легко. Хариус понимал далеко не все из того, что рисовал, но не задумывался над этим.

— Теперь Нижний мир, — проговорил старик, вытер палец после белой краски и обмакнул его в охру, — а дальше... Он опять посмотрел в бумагу, и на бубне появились конь и лягушка, немного погодя тут же возникли две змеи.

— Ну что ж, рыба так рыба, — закряхтел старик, меняя положение тела и нарисовал над опушкой рыбу с волнистой линией внутри.

— А вот тебя я знаю, хозяин зверей, — и в центре нижней половинки появился человечек в квадрате.

— Ну, кажется, все, — крякнул старик, еще раз прочитал сон Рулона и окинул взглядом картину на бубне. Он был доволен.

— Все, теперь все. Ты мне нравишься.

 

 

Праздник

Рулон потянулся на кровати изо всех сил, кости и кровать захрустели.

«Теперь я — всадник, а мой конь — бубен, — подумал Рулон, — да, забубенный всадник». Улыбнувшись каламбуру, Рулон встал с кровати и оделся. В доме никого не было, а с улицы доносился шум, который с каждой минутой нарастал. Рулон выглянул в окно. Жители деревни приближались дружным потоком. Впереди шагали старики с Санашем и Амыром. В руках у Хариуса был новый бубен.

«Ага, вот и кавалерия», — с этой мыслью Рулон направился к двери.

Столы были расставлены на площади у клуба. Хозяйки доваривали баранину, а мужчины собирались первыми группками и втихаря от своих жён опрокидывали первые рюмки. Рулон уединился на краю деревни с Алтай Камом. Старый шаман терпеливо отвечал на вопросы:

— Понятие Души выражается термином «Сус». Она присуща как человеку, так и животному. Её видят наши ясновидцы-кёспокчи...

— Ты, наверное, говоришь о сновидящих?

— Нет, просто о видящих, а сновидящие видят другой вид Души — Сюр.
Сюр — это двойник, который так же, как и Сус, отделяется от реального живого тела и может самостоятельно, вне своего обладателя, являться Духам. Только Сус важен в загробном мире, а Сюр большую роль играет при камлании; когда шаман совершает свои путешествия в область подземного царства или на небо, то путешествует не сам шаман, а его Сюр.

— Ты хочешь сказать, что Сюр — это и есть тело сновидения, дубль человека?

— Можно сказать и так. Только тело сновидения, как ты его называешь, имеет отношение ко сну, а Сюр отделяется при камлании. И он более управляем, особенно если у тебя есть бубен, а он у тебя уже есть. Пойдём на праздник, как-никак, а всё-таки ты стал шаманом.

Новый бубен всё ещё стоял у порога дома, где остановился Рулон. Он знал, что взять бубен можно ещё не скоро. В нём ещё нет Силы рода. Любопытные ребятишки втихаря кидали в бубен мелкие снежки и взрывались визгом при каждом глухом ударе. Вот бубен пошатнулся, и пацаны кинулись врассыпную.

Через секунду на крыльцо вышел заспанный Санаш. В одной руке он бережно держал хомуз, другой поднял с крыльца бубен и зашагал к центру деревни.

— Здравствуй, брат, — просто сказал Рулон, когда они поравнялись у забора.

— А-а-а. Ой! — Санаш аж присел от неожиданности. — Ты откуда здесь взялся? Я чуть к Эрлику не отправился, — от испуга одним духом выпалил парень. — И как я тебя не заметил? — оправившись, закончил охотник.

— А я думал, что ты зазнался, своих не узнаешь, — с наигранным укором сказал Рулон. — Ну что, пойдём в народ?

Новые братья двинулись на шум праздника. Рулон не отводил глаз от бубна в руке Санаша.

— Нравится конь? — Санаш поднял высоко над головой бубен.

— Будет кам, будет ответ, — тихо промолвил Рулон.

Но Санаш его всё равно не услышал, так как они подошли к столам и были встречены одобрительным гулом. К бубну потянулись нетерпеливые. Каждый пытался взять его в руки. Старики потрясали им, представляя себя шаманами. Дети играли в Ульгеня и Эрлика, где главным был тот, у кого в руках оказывался бубен. Взрослые мужчины задумчиво поглаживали по нему, прислушиваясь не то к шороху на шкуре, не то к собственным ощущениям, не то к мыслям. Но за все это время ни один человек ни разу не ударил в бубен. Они знали, что их Душа может быть захвачена бубном, что сила до капли перейдёт к новому шаману, и неосторожных идиотов не находилось.

Единственный человек, который на этом празднике не прикасался к бубну, хо­тя не сводил с него глаз, был Рулон. Он отрешенно ждал окончания праздника.

И вот короткий зимний день подошёл к концу. Тени быстро удлинялись; женщины перестали приносить горячие кастрюли и казаны с варёным мясом. Подвыпившие мужчины стали расходиться по домам.

Алтай Кам привёл коня и впряг его в чьи-то сани, застеленные соломой и бараньими шкурами. Исчезнувший было к концу праздника Санаш прискакал верхом на коне. К его спине был привязан бубен, обёрнутый в брезентовый плащ.

— Загостились мы с тобой, Рыбья Кость. Пора в логово, — проверяя подпруги, сказал Алтай Кам.

Сани с двумя пассажирами и всадник растворились в сумерках.

 

Полет в нижний мир

Когда уставшие путники добрались до места, был уже день. Ночь, проведённая в пути, была не скучна: Алтай Кам рассказывал сказки. Сказки обычно рас­сказывают детям, но молодые мужчины не протестовали, им было интересно, а главное — Рулон понимал, что в них заложены древние знания, и вслушивался очень внимательно.

На последних словах старого шамана они приехали в свой чадыр. Когда разожгли очаг, Алтай Кам отозвал в сторону Рулона.

— Вот возьми, — он протянул ему какой-то свёрток.

Рулон с благодарностью взял его и, спросив разрешения взглядом, развернул. На руках лежало шаманское одеяние.

— одень его, — послышалось от Алтай Кама, — оно теперь твоё. Это мой подарок.

Рулон стал натягивать просторную одежду прямо на голое тело. Многочисленные нашивки из металла звенели, ленточки, хвосты животных, перья птиц переплетались между собой. Тело чувствовало лёгкий прохладный ветерок, его немного пощипывало.

— Теперь слушай внимательно, Рыбья Кость. Я объясню, что одето на тебе, и это поможет камлать. Вот это, — шаман тряхнул руку Рулона, и зазвенели колокольцы, — твоя защита от злых Духов, а это колтук маниак, — и он показал на веревочки пяти цветов, пришитых между колокольцами, — это твои крылья, с их помощью ты полетишь. А здесь у тебя, — он повернул Рулона спиной, — все дочери Ульгеня. Так тебе будет легче с ними общаться.

Молчавший Санаш наблюдал, как выглядит шаманский костюм. На спине были пришиты девять куколок с перьями филина и маленькими раковинами. Это и были дочери Ульгеня. Ниже тянулось восемнадцать колокольцев.

— Колокольцы на спине тоже твоя броня, ещё ниже луки со стрелами — подарок Ульгеня.

— А это что? — не выдержал Санаш и показал на две большие маталлические бляхи, пришитые на заплечьях, и много мелких по всей спине.

— Это Солнце, Луна и звёзды. Лучше иметь свои светила при себе, — уверенно ответил Алтай Кам и повернул Рулона лицом к себе. — Твой пояс — это тоже небо, а под ним девять бубенчиков — конкообруч шамана. По бокам есть у тебя чудовища, слева — Ютпа, видишь, у него пасть и раздвоенные хвосты. Он живет в подземном царстве Эрлика и охраняет Нижний мир, — шаман держал в руке жгут из коричневой материи с пастью, ногами и хвостом.

— А вот это, — и Алтай Кам приподнял ещё один жгут, — Абра, он тоже живет у Эрлика, только в море. Здесь, — шаман показал на область левого бедра, — будут платки тех, кто хочет слушать камлание. На плечах у тебя сидит по беркуту, они понесут тебя и жертву твою к Духам, только выглядят они сейчас, как перья. У тебя есть ещё защитники. Вот этот шнур, который висит спереди, — это змея, которая отгонит, когда нужно, злых Духов. А вот это лапа медведя Айу Табыжи, тебе понадобится его сила. Шкурка дятла Томуртка — это Суйлу, он Дух-посредник, он теперь будет с тобой. А это шуба Духов-отцов, ты в ней не замерз­нешь нигде, это шкура горностая. Лягушка, — шаман указал на черную лягушку, скроенную из нескольких лоскутков и пришитую на груди, — живет в Кара Кумаке — черном песке Эрлика, где не слышно звуков. Страшное место, только очень сильные шаманы выбираются оттуда. Теперь надевай шапку.

Рулон достал шапку, она была сплошь ушита перьями разных птиц.

— Это куш порук, в ней ты станешь птицей.

— А зачем все эти ленточки на костюме? — опять не сдержался Санаш.

— А это, — Алтай Кам махнул рукой, — просто так уж повелось, для красоты. Ведь шаман должен быть и красивым. Но и в них слабые Духи путаются.

Теперь Рулон в этой одежде чувствовал себя необычно, что-то непривычное облегало его тело, не просто одежда. Он был одновременно и мужчиной, и женщиной, и ребёнком, и медведем, и птицей, и деревом. Столь разные сущности наполнили его и неудержимо потянули в разные стороны. С этим было трудно справиться, но тут старый Кам протянул бубен Рулону, его бубен, который ещё ни разу не был в его руках, но напоенный силой его рода.

Руки чувствовали гладкий обод и шершавую кожу. Бубен слегка вибрировал, он звал в путешествие. Не спрашивая разрешения у Алтай Кама, Рулон подошел к очагу и стал водить бубном над огнем. Бубен становился теплее и оживал в руках хозяина. Старый шаман громко и протяжно запел:

 

Марево огня присоединилось к Хан-Аджасу,

Дым разостлался по Вселенной,

У утреннего солнца ты взял Сус,

У вечернего месяца взял силу,

Заблудших присоединил,

Отделившихся вручил.

Хозяин каменного огня!

Закоптелый каменный очаг,

Жарко горящее могучее пламя.

 

Кямла первый раз коснулась бубна совсем слегка, и он отозвался легким, еле слышным звуком, и сердце Рулона отозвалось стуком. Потом ещё один удар, громче и быстрее, потом ещё и ещё, и ещё. Молодой шаман бил в бубен и кружился по кругу вокруг костра. Широкое одеяние обвивалось вокруг ног, как змея, ленточки и веревочки хлестали его по лицу. Но это было не важно, главное — он камлал. Первый раз в этой своей жизни он становился настоящим шаманом.

Ритм сердца и бубна слились и стали такими частыми, что Рулон чувствовал, что не выдержит. Но он хотел в мир Духов, зачем и к кому, он не знал, просто очень сильное желание и все...

Что-то не получалось, он был на краю этого мира, видел тот, но уйти туда не мог.

И тут перед мысленным взором Рулона стали возникать образы его медитаций, воздержаний и невоздержанностей. Весь его духовный опыт держал его. В мир Духов нужно идти пустым, иначе то, что в тебе есть, разорвет на мельчайшие части. И тогда Рулон стал силиться, чтобы освободиться. Он выколачивал ударами кямлы из себя всё, что он знал... Было больно... Знание цеплялось за Рулона. Но он привык превозмогать боль, и это ему удалось...

Рулон ощутил себя пустым, чистым и способным лететь. Пока он переживал новые чувства, реальность пропала, и вот уже сидит молодой шаман верхом на марале, из которого был сделан бубен, и летит, а под ним расстилается мир, который не раз приходилось видеть во сне.

На горизонте стояли исполинские черные скалы. Они ходили ходуном, то раскрываясь, то опять смыкаясь с таким лязгом и грохотом, что становилось
страш­но к ним подлетать. Но за ними была истинная земля — земля Духов.

Умница марал-бубен, подлетев к скалам, дождался, когда они откроются, и, рванув, что было сил, проскочил в образовавшийся проход, и тут же за спиной с грохотом захлопнулись скалы.

Рулон даже не обернулся. Перед его взором расстилался сказочный мир. И небо здесь, и земля были как вогнутые чаши, соединявшиеся краями. Небо было очень странным и выглядело так же, как если поставить два зеркала друг против друга и смотреть в их бесчисленные отражения, пока не закружится голова. Так и здесь, только эти отражения и есть слои неба, где живут светлые Духи — кормосы. Заманчиво было попасть в царство Ульгеня, но Рулону нечего было просить у светлых Духов, да и тянуло больше к отцу всех шаманов — Эрлику.

И Рулон принялся искать вход в подземный мир. Марал-бубен помогал, он принюхивался к земле и, когда нашел, негромко прокричал. Марал стоял у небольшой щели в земле. Оттуда несло земляной сыростью и безысходностью, но шаман шел именно в эту безысходность и стал протискиваться вглубь. Земля сдавила грудь так, что трудно было дышать. Мелькнула мысль: «Наверное, похоже чувствует себя ребёнок при рождении, но это-то как рождение наоборот: туда, в лоно Земли».

Рулону удалось протиснуться вовнутрь, и он вздохнул полной грудью. Наслаждения не было. Место, куда он попал, вообще не могло существовать. Не было ни солнца, ни луны, ни звезд, ни воздуха, но при этом Рулон все видел и не умирал без кислорода. Шаг и ещё один, он передвигался, но ничего не чувствовал. Он не чувствовал под ногами опоры, но не падал при этом. Все было очень странным, непривычным и от этого неприятным. И тут появилось Солнце. Оно сорвалось со спины Рулона и засияло на «небе», и все стало похожим на привычный мир. «Вот зачем иметь свои светила при себе», — подумал Рулон. «Да это же все иллюзия и только для меня, другой шаман увидит мир Духов другим», — пришла незваная мысль. Но, даже понимая, что это иллюзия, быть стало приятнее.

В подземном мире Рулон решил не летать, а идти. И дойдя до вершины какой-то горы, он увидел девушек. От неожиданности Рулон остолбенел. Несколько го­лых девиц увлеченно играли, бегали друг за другом и громко смеялись. Они были очень красивы, луноликие лица, черные как смоль волосы почти до пят, точеные фигурки, очень ловкие и грациозные в движениях, они просто пригвоздили Рулона к месту. Любоваться красавицами можно было бесконечно, но нужно идти
даль­ше. И Рулон тихо-тихо, чтобы не вспугнуть девушек, отправился в путь.

— Эй, сестры, кто это? — раздался звонкий голос за спиной.

— Ах, красавец, кто ты, как тебя зовут? — на разный лад загомонили девушки, постепенно окружая Рулона.

Он не отвечал, но и идти дальше не мог. Перед ним мелькали разные, но красивые лица и тела.

— Фу, какой молчун, — надула губки одна, — слушай молчун, а оставайся
с нами.

Рулон попытался пойти дальше.

— Да-да, оставайся, — подхватил хор голосов.

Толпа девиц обступила шамана плотнее; мягкие, нежные руки касались его, волосы, пахнущие травой, оплетали, а горячие губы целовали. И тут Рулон не выдержал, он включился в игру, ловил девушек, целовал их, ласкал разгоряченные тела. Его мужское начало взбунтовалось, он уже думал только о женских ласках и даже забыл, где он, куда и зачем идет. Вот только свое имя так и не назвал, хотя сестры хотели его узнать.

Это были дочери Эрлика, и они могли, узнав имя шамана, навсегда оставить его в этом мире. И когда Рулон почти потерял память и волю, что-то сильно укололо его в спину, а девушки отпрянули от него. Укол вернул шаману память в одно мгновение. Дочери же Эрлика стояли с перекошенными от злобы лицами и уже не казались столь красивыми и желанными.

За спиной человека тоже стояли девушки, но в светлых одеждах и молча, не мигая смотрели в упор на дочек Эрлика. А те, с ненавистью отвечая на взгляд, отступали все дальше и дальше. Спасительницы Рулона были дочерями Ульгеня, их символы были у него на спине. Оставив девушек, шаман побрел дальше. Времени он не различал и шел, может быть, несколько минут, а может, и лет, и вышел к болоту.

Бескрайнее болото, зловонное, с поднимающимися из глубин пузырями, противно хлюпающими на воздухе, с чахлой желтой травой, оно совсем не понравилось шаману. Но что-то звало его именно за болото, а обойти его было невозможно. И он пошел по болоту, но давалось это с трудом. Было ощущение, что спишь. И снится тебе сон, в котором нужно быстрее убежать от опасности, но ноги отказываются подчиняться, а тело становится очень тяжелым. Так было и здесь. Тело Рулона стало просто свинцовым, а ноги ватными, и он стал погружаться в болото. Страх сковал шамана, надо что-то делать. Потом стало все равно, он даже получал удовольствие от того, как теплая липкая грязь поднимается все выше и выше.
Вне­запно откуда-то из глубины памяти всплыл образ барона Мюнхгаузена, о котором он часто читал в детстве. Барон яростно схватил себя за косичку и выдернул из болота. Тогда, в детстве, маленький Рулон только посмеялся, а сейчас понял, что даже детская книжка может быть полезной в таких ситуациях.

Правда, косички на голове не было. Тогда шаман представил, как вся энергия его тела устремляется вверх к голове. Тут же он почувствовал, как голубоватые потоки света заструились по ногам и рукам вверх, потом от паха к голове, а там они влились в птичьи перья на шапке. Вмиг перья затрепетали, превратились в крылья и стали вытягивать человека из трясины. Болото неохотно отпускало
свою добычу. Но сантиметр за сантиметром Рулон освобождался. И вот с громким чавканьем болото отпустило его, и трясина опять сомкнулась. Крылья понесли его дальше, на другую сторону. Лететь было не так уж и просто, на это требовалось много сил. Шаман продолжал удерживать свою энергию в крыльях, он не хотел тратить много сил и только несколько десятков сантиметров отделяли его ноги от трясины. Еще немного усилий, и болото кончилось. Рулон с удовольствием опустился на ноги, крылья на шапке тут же стали опять мертвыми.

Было приятно ощущать вес тела на ногах, может быть, даже не столько приятно, сколько привычно. В голове закрутились размышления о том, почему привычное нам приятно и что первостепенно. Он так увлекся этими рассуждениями, что забыл, где находится, что стоит он на краю болота мира Духов и ему нужно идти дальше.

Но тут что-то внешнее вывело его из раздумий. Какая-то чужая воля настойчиво проникала к нему. Рулон чувствовал, как в спину вбуравливается что-то равнодушное, но жадное, и это было опасно.

Он резко развернулся и увидел коз. Пять вполне обычных белых коз, которые паслись у кромки болота, где такая сочная и вкусная трава. Удивительно, но ощущение опасности исходило от них. Козы стояли неподвижно и смотрели на чужака, потом они подошли на шаг ближе, неприятные ощущения усилились, еще ближе, стало почти больно. Козы медленно приближались, Рулон уже плохо ощу­щал свое тело, его до краев заполнила боль. Он смотрел в глаза коз, а вот их глаза совсем не походили на козьи, это были глаза с вертикальными узкими зрачками, как у змей. И внутри, в его груди, свивалась клубком пятиглавая змея, кусая сердце, легкие, принося все новые и новые мучения. Но нужна змее Душа, и Рулон знал об этом, ещё немного и какая-нибудь из голов сможет найти Душу и съест её, тогда если и останется Рулон жив, то шаманом быть не сможет или не вернется в мир людей.

Человек уже лежал на земле и сам извивался, как змея, сил бороться не было, хотелось одного — пусть всё побыстрее кончится. Так плохо Рулону не было даже на посвящении. И тут шнур на его одежде ожил, он приподнялся, раскачиваясь перед глазами, от этих движений становилось легче, и оттуда выползла змея, самая обычная, — это был щитомордник. Он быстро заструился по земле по направлению к козам. Те стали обеспокоенно переступать с ноги на ногу. Наконец первая перестала смотреть на Рулона, и внутри одна из голов замерла. Потом вторая, третья, наконец, пятиголовая змея не причиняла больше боли, но ещё была там. Щитомордник подполз к одной козе и быстро взобрался по ноге к шее; он обвился вокруг головы, свесил мордочку прямо перед глазами и стал раскачиваться, тихо шипеть и вибрировать языком. Коз как загипнотизировали, все пять теперь неотрывно смотрели на змею, а та неторопливо вела рассказ на своем языке, хотя язык этот был понятен козам.

Рулон всё ещё лежал на земле, отдыхая от боли и наблюдая за действом. Все козы, как по команде, развернулись и стали удаляться. Но делали они это не по своей воле, их как будто кто-то гнал вперед. И чем дальше они уходили, тем легче становилось человеку. Наконец он встал, ему было легко и хорошо, чувствовалось, что только что он победил в неравной схватке. Нужно идти дальше.

Рулону нравилось идти на своих ногах, чувствовать, как работает каждая мышца, как стучит сердце, перегоняя кровь к работающим ногам. Сзади послышалось шуршание — его нагонял щитомордник. Рулон остановился и присел. Змея подползла к нему и поднялась на хвосте.

— Спасибо тебе, милая, — с нежностью сказал Рулон, поглаживая пальцем по голове, змея закрыла глаза и тихо зашипела. «Как кошка», — пронеслось в голове. Наласкавшись, она нырнула в свой шнур на одежде. Рулон с интересом взял его в руки и посмотрел на предполагаемый вход. Ничего необычайного, ткань как ткань, и никакой змеи внутри нет; он опустил его обратно и пошел дальше.

Впереди показались два озера. Подойдя ближе, Рулон увидел, что одно из них было ярко-бирюзовым и очень прозрачным, а второе — ярко-алым и густым. Рулон не удержался и попробовал воды из бирюзового. Она была солоновато-горькой на вкус, как слёзы, а воду из второго даже пробовать не хотелось. Рука, которой он хотел зачерпнуть жидкость, была в крови. «Целое озеро крови», — ужаснулся шаман и поспешил убраться оттуда подальше. От озер веяло горем и страданием, и это обжигало не хуже самого жаркого ветра в пустыне.

Обойдя озера, шаман увидел возвышение со столбом на нем. Взобравшись наверх, Рулон увидел долину, где толпилось множество Духов. Они ходили взад-вперед, кругами, сталкивались между собой, некоторые дрались. Но никто не заметил шамана. Рулон чувствовал, как от них исходит пустота, никаких чувств не испытывали эти Духи, только лишь недоумение. И здесь не хотелось задерживаться молодому шаману. И он поспешил дальше.

Долго шел человек по подземному миру, усталости не было. Как не было и других чувств, даже само время пропало. И наткнулся наконец он на большой черный камень с маленькой
дыроч­кой в нём. Нелегко будет протиснуться
внутрь. Рулон присел рядом. Потрогал камень рукой — он оказался тёплым. Рулон прижался к нему щекой и понял, что камень живой. Поглаживая его, он стал разговаривать с ним не вслух, не в мыслях даже, а на каком-то другом уровне. Камень стал отвечать, раскрываться. Он как бы принимал Рулона, пускал его в себя. Так человек открывает душу другу.

Постепенно, то ли дырочка в камне увеличилась, то ли сам Рулон уменьшился, но он смог пройти туда и сразу оказался на берегу огромного бездонного озера с черной водой. А мостом служил лишь конский волос. Страшно вдруг сделалось Рулону: упадешь в озеро и никогда не выберешься оттуда, навечно станешь рыбой или того хуже, чудовищем подземного царства. Вспомнил тут Рулон, что страх — самое тяжёлое из сущего, страх не дает людям летать, он их топит в воде.

Шаман сел на колени, закрыл глаза и стал смотреть в себя, он делал это не раз и поэтому получилось сразу. Внизу в животе лежал серый тяжелый камень — страх. Не открывая глаз, он стал проникать руками прямо через живот, взял камень и попытался его выкинуть. Но не получилось, слишком тяжела ноша, мышцы на руках вздулись буграми, он весь напрягся, но камень даже не сдвинулся. Тогда Рулон вздохнул поглубже и одновременно с выдохом подбросил камень. Он вылетел вместе с выдыхаемым воздухом. Теперь было легко, он весил не больше мыльного пузыря, даже удивительно, зачем так долго он носил эту тяжесть, а главное — как ему это удавалось.

Молодой шаман подошел к мосту-волоску и сделал первый шаг. Это было просто, волосок даже не прогнулся. Рулон даже не шел по нему, а плыл. Конский волосок показался широкой удобной дорогой.

На другой стороне озера стоял роскошный аил Темир-хана, сына хана Эрлика. Рулон стоял около входа, не зная, что делать дальше. Когда он начал камлать, он ничего не хотел просить у Духов: ни света, ни излечения для кого-нибудь; и теперь он здесь у самого Темир-хана. Вдруг резко распахнулась дверь, и появился сам сын Эрлика.

— Кто ты? — загремел громом его голос.

— Я Рулон, шаман.

— Что надо тебе?

— Не знаю, — поникла голова Рулона, но неожиданно он понял, что мучило его в последнее время, и он спросил: — Хочу понять, шаман ли я на самом деле, могу ли им быть?

— Ха-ха-ха, — загрохотал гром. — Смог бы ты, не будь шаманом, проделать этот путь? — вопросом ответил Дух, стал серьёзным и добавил: — Да, ты хороший шаман, сильный, но ещё многого не знаешь, учись.

С этими словами черный богатырь повернулся и скрылся в своём аиле.

Рулон всё ещё стоял и смотрел на дверь, не в силах сдвинуться с места.

— Я буду помогать тебе, ты мне нравишься, — гулко донеслось из аила.

Резко бьёт в глаза оранжевый свет костра. Во рту кислый привкус, с каждым ударом бубна из горла вырывается хрип, почти крик «ым-м-м, ым-м-м», — и затихает, чтобы вновь вырваться. Тело не слушается мышц: оно — как камень, кости — как вода. Вдруг боль молнией сковывает разум, выворачивает тело наизнанку.

Рулон весь в поту и испарине, крепко прижав бубен к груди, тихо стоит в чадыре. Боль уходит. Он уже может пошевелиться. Пошатываясь, он подходит к кормосам и, аккуратно ставя бубен, стаскивает с себя маньяк. Сразу становится лучше. Ещё есть немного сил, чтобы добраться до лежанки. Мех приятно щекочет разгоряченное тело, и сон сковывает веки.

Когда Рулон открыл глаза, он увидел только Санаша, тот, как всегда, сидел
около огня и наигрывал что-то на хомузе. Музыка была очень приятной и легкой.

— А где Алтай Кам? — спросил Рулон.

— о, ты проснулся, ну и горазд же ты спать, брат, — улыбнулся сказитель, — а Алтай Кам ушел куда-то, насмотрелся на огонь и ушел давно уже, однако. Знаешь, мне иногда страшно тут с вами жить, — не унимался разговорчивый охотник, — сидел себе спокойно, резал какие-то корни, потом кинулся к огню, замер, а потом и вовсе ушел, кинулся в чем был на улицу. Беспокоюсь я за него, не простудится ли?

Рулон усмехнулся.

— Не переживай, он всю зиму может голым проходить и не простынет, не то, что мы.

Но и сам задумался, где же старик. Он знал, что с шаманом ничего не случится, но сейчас очень нужно было поговорить, рассказать о случившемся. Тут хлопнула дверь, и появился шаман. На раскрасневшемся лице, как угли, горели глаза, и выглядел он очень довольным. Ни один из юношей не пытался спрашивать, где был шаман и что делал, даже сама мысль полюбопытствовать, как испуганный мышонок, юркнула куда-то вглубь бессознательного.

— Ты хотел меня видеть, Рыбья Кость? — как ни в чем не бывало спросил шаман.

— Да, а как ты... Ой, да ладно, — махнул рукой Рулон.

Шутливые разговоры были постоянно, хотя он приехал к великому Учителю понять сокровенные знания, но, видимо, среди Учителей много шутников.

Рулон наконец поднялся с ложа, тело немного побаливало, причем не как от физической нагрузки, а как-то по-иному. Неловко поведя зажатыми плечами, он навлек на себя усмешку Учителя.

— Что, летать непривычно?

— Да, есть немного.

Старик тем временем доставал еду и накрывал на стол.

— А ты попрыгай и помаши руками, как птица, которая учится летать, только думай, что это не руки у тебя, а крылья, авось полегчает, — посоветовал старик.

Рулон незамедлительно стал делать, что сказано, и действительно, через некоторое время боль и скованность прошли. Он гордо расправил плечи.

— Спасибо, Алтай Кам.

— Что, неужели помогло?

Рулон кивнул.

— Ну надо же, а я просто шутил.

За спиной у удивленного Рулона ржал Санаш.

За едой Рулон рассказывал о своем путешествии, шаман слушал очень внимательно.

— Это очень важно первое путешествие в мир Духов, и то, что тебе повезло, хороший знак. Ты же и сам знаешь, что тебе повезло не только в том, что ты вообще добрался до цели, но и в том, что было мало препятствий.

На шамана смотрели удивленные глаза ученика.

— Да-да, мало. Ведь в царстве Эрлика очень много зловредных Духов, а тебе не попался ни один. Самыми страшными были козы, они питаются Душами, причем съедают сразу все, особенно любят шаманов, но тебе и тут повезло. Теперь ты готов узнать, что есть ещё в трех мирах. До путешествия не было смысла рассказывать об этом, а теперь пора, но сначала послушай сказку. Да и тебе не помешает, — обратился он к Санашу.

Тот бросил точить нож и подсел ближе к шаманам. Алтай Кам рассказывал, сплетая слова кружевами, и рождалась сказка. А молодые люди погружались все глубже и глубже в сказочный лес.

— Все, пора спать, и спи сегодня обычным сном, Рулон, — первый раз обратился по имени к ученику старый шаман, казалось, он гордился им, хотя трудно сказать, испытывал ли хоть раз это чувство Алтай Кам.

 

 

Становление шамана

Ещё затемно встал Рулон, но и Учитель уже был на ногах, вместе они разбудили Санаша.

— Я сегодня уезжаю, — едва разлепив глаза, сообщил сказитель.

Алтай Кам принял это как должное, а Рулон удивился: ещё вчера вечером об этом не шла речь, да и Санашу нравилось жить здесь в уединении, а тут такое решение.

— Мне пора, да и сон мне приснился, — добавил Санаш.

Сборы были недолгими, вещей много не накопилось. Сказителя посадили на те же самые сани, и все вместе отправились провожать. Погода была мягкой и теплой, зима превращалась в весну. Снег прилипал к полозьям, лошадь с трудом тащила за собой сани, да ещё и сама брела по колени в снегу — двигались они очень медленно.

Солнце ярко светило, и его лучи играли в каждой снежинке. Одну такую Рулон поймал на свою рукавицу и стал всматриваться в неё. Сначала это была просто красивая снежинка со всеми своими лучиками и сплетениями, а потом взгляд стал тонуть в её собственном серебристом свете, и уже скоро Рулон очутился в другом мире, волшебном и не похожем ни на что. Там было все блестящим и хрупким, но при этом таким прекрасным, что становилось ясно, что здесь правит красота. Лошадь резко остановилась, Рулон дернулся, и всё пропало, на рукавице опять была просто снежинка.

— Учитель, я только что видел другой мир.

— Где?

— Вот здесь, — и он поднял руку со снежинкой.

— В рукавице что ли? — серьёзно спросил шаман.

— Да нет же, в снежинке.

— А, все может быть, все может быть, миров очень много, и иногда они могут случайно попасться на глаза.

Лошадь остановилась, потому что пришла пора прощаться с Санашем. Он ехал дальше. А им нужно было возвращаться домой. И хотя Рулон успел привыкнуть и даже полюбить как брата сказителя, он не грустил, понемногу он учился любить, не привязываясь.

— Ну что, прощай, брат.

— Прощай.

Они обнялись.

— Мы будем всегда вам рады, в любой день или год, наша деревня — ваш дом, — добавил Санаш, запрыгивая в телегу.

Он тронул поводья, и лошадь двинулась вперед. Учитель с учеником махнули рукой и двинулись домой.

Когда вернулись в чадыр, старый шаман первый раз попросил Рулона взять лист бумаги и ручку.

— Пиши, Рыбья Кость.

Удивленный Рулон приготовил принадлежности, не решаясь спросить зачем, но, видно, Алтай Кам и сам решил все рассказать.

— Ты у нас все же цивилизованный человек и привык писать, да и все не запомнишь, если с младых ногтей не слушаешь рассказов дедов да бабок.

Рулон сел за стол, аккуратно расправив лист бумаги, и принял позу внимательного ученика. И несмотря на то что весь его вид был невероятно наигран и напыщен, шаман начал неторопливое повествование, не обращая внимания на Рулона:

— Сейчас ты услышишь, может быть, слышанное тобой, но должен записать всё. Есть три мира: Верхний — это небо, Нижний — подземный и Средний — мир людей. Небо и земля — вогнутые чаши, они соединяются краями там, где мы видим горизонт, там стоит обгорелый пень — это судное место, где встречаются Духи неба и земли, чтобы решить судьбу человека. За краем неба и земли лежит истинная земля, там иной мир, где нет нашей обыденности и однозначности. У неба несколько слоев, и на каждом есть свои Духи. За солнцем и месяцем живет сам Ульгень во дворце с золотыми воротами. Он живет на девятом небе, но только самые сильные шаманы добираются туда. А вот до пятого добираются многие. Там стоит «золотой кол». У Ульгеня много сыновей и дочерей, и все они живут на небесах. Самый важный — сын Картыш. Нам помогает Уткучи, он встречает шамана с жертвой около «золотого кола» и сообщает весть Ульгеня. У Ульгеня есть в подчинении много Духов, среди них Суйла и Карлык. С конским глазом хан Суйла видит на 30 дней конского пути, он же ведает всеми земными вестями и передает их Ульгеню. Карлык — его ближайший помощник, он сопровождает шамана с его жертвенным животным. Но самый главный — это Дьяик, он часть самого Ульгеня и был послан на землю охранять человека от зла, давать жизнь всему. Видишь, у меня за спиной две березки, и на них висит шкура зайца-солнца, это и есть Дьяик. Но он не мужчина, а скорее женское начало Ульгеня, он помогает совершать восхождение шамана на небо.

Тут старик развернулся к заячьей шкуре и запел тихим голосом:

 

Вестник Ульгень-бая

С каймой из красной тучи,

С глухим поводом из радуги,

С плетью из бледной молнии,

На небе язык берущий,

Светлый Дьяик!

 

Потом опять развернулся лицом к Рулону и неторопливо продолжил, говорил он так медленно и точно, что Рулон почти все успевал записывать.

— Дочери Ульгеня распоряжаются жизнью и смертью человека, — продолжил старик. — Мир Нижний, подземный, ты знаешь сам. Главный там хан Эрлик, в его мире нет ни солнца, ни луны. У него тоже есть дочери, ты их должен был видеть. Они ничего не делают, только играют да заигрывают с шаманами, причем устоять очень трудно, красавицы редкие. Есть у него и сыновья — железноголовые черные великаны. Они посланники и богатыри, выполняющие волю отца на земле и под землей. Сыновья правят всеми злыми Духами, но не позволяют злобствовать над людьми, они же охраняют вход в жилище от злых Духов. Живет каждый на своем слое подземного царства.

Тут шаман опять прервался и, обратив глаза к куколке перед входом, нараспев прочел ещё одно заклинание...

Завершив петь. Старик продолжил дальше:

— В сердцевине мироздания лежит мир людей, наш мир, но и здесь мы живем не одни, есть Духи земли — дьер-су. На горе Ак-Тошон (пупе мира) растет священное золотое дерево, корни его в мире подземном, а крона — на небе, здесь же живет самый главный Дух земли — Дьер-су.

Рулон понял, что слово «дьер-су» — это «земля — вода», т.е. самое главное в непрерывной связи, и вспомнилось славянское «мать-сыра земля».

— Кроме него есть много более мелких Духов: у каждой горы и ручья, и леса, и луга — свой хозяин. Хозяин всех горных вершин — это Алтай-ээзи, и у каждой горы есть ещё и свой более мелкий Дух, часто женский. Зимой они засыпают. У воды тоже есть свои хозяева — Су-ээзи, они могут и утопить, но они же создают аржаны — целебные источники. У рек часто есть хозяйки — это рыжеволосые девушки. Самый важный водоем — озеро Сут-кол, оттуда идет жизнь, там же живет и мать-богиня Умай. Духи есть и у огня, и у земли, и в каждом роду, и у каждого жилища. Хороший шаман, умирая, сам становится Духом, который помогает своим потомкам. А вот злой шаман станет злым Духом.

— откуда ты все это знаешь? — спросил Рулон.

— Сначала от своего Учителя, а потом сам все это увидел. Только немного иначе, чем он мне рассказывал. И ты все увидишь по-другому, потому что каждый человек, а тем более шаман, входя в общение с этим миром, изменяет его, и нет одинаковой картинки мира для всех.

Молодой шаман потом не раз перечитывал свои записи, и каждый раз он понимал их все глубже и глубже. На бумаге были не просто слова и названия, а сама суть Знания. Как-то само собой получалось, что, читая, снова и снова он погружался в эти образы и видел их воочию.

Вся весна прошла в беседах с Алтай Камом, приношениях жертв разным
Духам.

И вот наступило почти лето, стало тепло, и шаманы все чаще и чаще проводили весь день под открытым небом, а иногда и ночевали под звездами. Рулон помногу оставался один, чтобы попрактиковаться в общении с духами, не пользуясь помощью Алтай Кама.

Эти три дня он жил в пещере один. Недавно по просьбе Алтай Кама была устроена охота на кабаргу, из желез которой получался мускус, сила которого излечивала самые страшные болезни. Самый маленький в мире олень питался уснеей — целебным лишайником, который растет только при очень свежем воздухе исключительно на здоровых деревьях. И вот, когда Рулон сидел в засаде и ждал кабаргу, сквозь ветви кустов он разглядел небольшое отверстие в скале. Это оказалась пещера. После охоты Рулон не сдержался и, бросив добычу у входа, забрался вовнутрь. Пещерка очень походила на домик. Сначала он с трудом прополз по узкому коридорчику, а из него попал в небольшую круглую комнатку, и, что удивительно, там было окно. Тоже круглое отверстие в стене. Молодой шаман не удержался и выглянул в него. Сразу вниз резко обрывалась отвесная стена скалы, метров на сто вглубь. Трогательным было то, что на небольшом выступе около окна рос хрупкий красивый цветок. Внутри комната была сразу готова для жилья, сама скала сделала в пещерке скамейки, кровать и даже углубления, похожие на полочки. Пещера так очаровала Рулона, что он решил вернуться и пожить в ней в полном одиночестве.

Вернулся он туда сразу, как только отдал оленя Алтай Каму.

Вот уже четыре дня Рулон здесь живет. Скала то ласково окутывала его, то давила всей тяжестью горы. Еды он с собой не взял, и, увеличиваясь, чувство голода усиливало его чувствительность и восприимчивость. Утро начиналось с беседы, собеседником был цветочек. Они стали друзьями, и молодой шаман благодаря этому понял, что такое дождь, какая бывает земля и самое главное — что цветы и растения вообще очень разные. Конечно, он знал и раньше, что мох — это не дерево, но, оказалось, главная разница — в их характере, уме, чувствах. Самые умные — это деревья, они живут дольше других и ближе к солнцу. А глупее всех трава, хотя и среди неё есть разные травинки. Например, его друг — цветочек — был очень высокоразвитым существом, он сам выбрал место своей жизни и был своеобразным отшельником среди растений. До него не долетали пчелы, и поэтому его пыльцой никто не опылен, он не борется за место под солнцем, все свои силы тратит на размышления и самосовершенствование. По его
убеж­дению, самое сильное, что есть в мире, — это красота. Существо, которое смогло осознать красоту Вселенной в целом и каждой частицы в отдельности, уже постигло сущность истины.

Рулону было очень интересно — на это время он из шамана превратился в ученика цветка.

Выглядело все очень забавно, но относился Рулон ко всему, что говорил цветочек, очень даже серьезно.

Молодой шаман уже перестал считать время, когда к нему неожиданно влез Алтай Кам.

— Учитель, как ты нашел меня? — очень удивился Рулон.

— Да невелика трудность, я знаю тебя, знаю горы, и, наконец, я же шаман. Здравствуй, — и Алтай Кам почтительно кивнул головой.

— Здравствуйте, — ошарашенно ответил ученик, так почтительно с ним ещё не разговаривали здесь.

— Да я не с тобой, хотя и тебе здоровья, я с Тендалой.

— Кто это?

— Да это же цветок в твоем окне. Ты что, не проявлял ему почтения? Это непростительно, это очень значимое существо в этих горах. Будет замечательно, если ты дорастешь до него лет через сто.

Рулон молчал и только моргал глазами. Он-то размечтался, что сам достиг такого уровня, что понимает язык цветов, а оказалось, что цветок достиг уровня понимания человека.

— Вылезай, ученик, ты мне нужен, — поторопил старый шаман.

Из коридорчика доносилось его недовольное ворчание, что, дескать, заставляют почтенного старца лазать по крысиным норам. Следом двинулся и Рулон. Когда, обдирая ладони об острые камни, он появился на поверхности, в глаза ударило яркое солнце, а тело почувствовало тепло. Он даже забыл, что, несмотря на окно, в пещере все равно были холод и сумрак. Как только глаза привыкли к солнцу, он увидел рядом с учителем молодую незнакомую женщину.

— Добрый день, — потупив глаза, сказала она.

Судя по всему, женщина стеснялась и побаивалась его.

— Вот, Рыбья Кость, это Лена, она пришла к тебе.

— Ко мне? — вытаращил глаза Рулон. — Да я же её в первый раз вижу.

— А это и неважно, она, по правде, пришла ко мне, но поможешь ей именно ты.

— Но почему я? И чем я ей смогу помочь?

— Хватит болтать, — сурово остановил его Алтай Кам, — ты шаман, понимаешь, твоя задача помогать людям, иначе зачем ты им вообще нужен? В тебе сила рода, который принял тебя, сила этих гор. Чтобы получать её ещё больше, нужно отдавать. Отдавать, не жалея своего сердца, силы, своей души наконец. Только отдавая, ты можешь получить. Понял?

— Да, Учитель.

— Ну вот, Лена, скажи ему, зачем пришла?

Лена стояла, все также потупив глаза, и теребила в руке угол своей кофточки. Было видно, что она не только волнуется, но и стесняется. Наконец её глаза встретились с глазами Рулона.

— Я хочу ребенка, очень хочу, а врачи говорят, что я бесплодна. Уже пять лет мы бьемся с мужем над этой бедой, где я только не лечилась: и в государственных больницах, и в платных, и у экстрасенсов, и у бабушек, но все бесполезно. Понимаете, мои родители живут в Кара-Коле, а я давно уже в городе, мать написала мне о шаманах, и вот я здесь. Вы — последняя надежда.

Тут женщина всхлипнула и стала плакать. Она была очень красива, метиска, видимо, кто-то из родителей был русским, а второй — алтайцем. Смоляные густые волосы заплетены в косу, смуглая кожа, но при этом большие голубые глаза. Среднего роста, она имела стройную, ладную фигуру и выглядела лет на 25, хотя, может, и была старше.

Рулону очень хотелось утешить, успокоить красавицу, но, кроме того, как погладить ее по голове, не мог ничего придумать.

— На, возьми, — старый шаман протянул ему бубен и маньяк.

— Зачем?

— Возьми и больше не бол-
тай, а то всех Духов распуга-
ешь. Помнишь, где хранятся
Души людей? Так вот, ступай
туда и найди затерявшуюся
Душу ребенка этой женщины.

Рулон молча кивнул и стал
облачаться. Он, конечно, по-
мнил все рассказы шамана, но,
что делать, совершенно не
представлял. Только одно сильное чувство было в его серд-
це — помочь. Когда одежда
была на нем, Лена протянула
ему сосуд с молоком.

— Там и ее кровь, — под-
сказал Учитель, — принеси его в жертву.

Рулон взял в одну руку сосуд с молоком, а в другую — бубен.

Он взглянул на яркое солнце и подставил под его лучи бубен, чтобы согреть его. Потом мелкими шажками, нагнувшись, пробежал по кругу и, остановившись, вылил в его центр молоко со словами:

— За наследника Рода с мигающими глазами, за питающегося молоком младенца тебе выкуп даю.

Рука стала выбивать ритм, а ноги притоптывать. Почти сразу реальность стала отодвигаться. В это время шаман думал только о Душе потерянного ребенка, и перед ним открылась завеса тайны, где его искать.

Рулон обнаружил себя около молочного озера Сут-Коол. Ему не пришлось долго искать нужное место, как раньше. Он сразу достиг цели. Возможности удивляться в мире Духов не было, но вот облегчение он все же испытал.

Молочное озеро кормило Души не только людей, но и зверей. Чтобы быть чистым перед лицом Богини, Рулон помылся в озере. Он был вроде бы в одежде, но ощущал себя голым. Парное молоко приятно ласкало тело. Раньше не то чтобы мыться в молоке, не приходилось даже такого количества молока видеть. А теперь плескался в нем, как ребенок, и постепенно становился ребенком. Он был чист и безгрешен, как младенец, и мог отправляться на поиски матери Умай.

Выйдя из озера, Рулон почувствовал, что двигаться нужно на восток. Взмахнув руками, он полетел. Если ты хоть раз летал, то умение и чувство полета не забываются никогда. Но на этот раз лететь было очень легко. Видимо, купание в озере дало такую легкость. Вскоре он увидел гору Ак-Тошон, а подлетев ближе, множество пещер в ней.

В одной из них и висят люльки с Душами людей и зверей. Здесь живет Богиня Умай.

Пришлось заходить в первую попавшуюся. Оттуда доносились голоса.

— Я выиграл, я, я, отдай все мне.

«Да, пещера явно не та, голос не похож на Богиню Умай», — подумал Рулон.

Но любопытство и в другом мире не оставляло молодого шамана. И он тихонько протиснулся дальше в пещеру.

Человек с головой медведя и волкообразное существо увлеченно играли в кости. На кону лежали маленькие изображения белок. Игра шла бурно, с накалом страстей. Так же тихо Рулон вышел обратно. Он понял, что это Духи какой-то местности играют в кости. А призом будут белки, и в том месте, где живет выигравший Дух, прибавится белок, а где живет проигравший — наоборот.

Тут Рулон вспомнил, зачем пришел сюда и сосредоточился: перед ним всплыли глаза Лены, наполненные болью и страстной любовью к будущему ребенку. Шаман сам стал этими глазами, и они повели его все выше и выше в гору. На самой вершине была огромная пещера. Туда-то и вошел шаман. Перед ним открылась бесконечная пещера с мягким светом внутри. Но ни стен ее, ни потолка видно не было. Все пространство было заставлено люльками, а в них лежали младенцы. Рулон подошел к ближайшей — там спал маленький медвежонок,
даль­ше — бельчонок, еще дальше — мараленок. Здесь были и люди, и звери. Наконец он наткнулся на первое человеческое дитя. В этот миг он был Леной и знал, что ему нужен только один-единственный, и знал, что почувствует нужного. Очень долго он ходил от одной люльки к другой, но ничего не происходило. Вдруг Рулон спиной ощутил чей-то теплый взгляд. Позади него стояла женщина с очень знакомым и родным лицом, от нее веяло нежностью и заботой. Это была Богиня Умай, похожая на всех матерей сразу.

— Я знаю, зачем ты пришел. Мне понравилась твоя жертва. А главное — ты искренне хочешь помочь. И у тебя есть для этого силы.

Рулон слушал ее плавную речь.

— Вот возьми, — и Умай протянула младенца.

Это была очаровательная девочка с очаровательными розовыми пяточками. Рулон взял ее на руки и сразу почувствовал сильную любовь, любовь матери к ее ребенку.

И вот он опять в обычном мире стоит перед Алтай Камом и Леной. Ребенка на руках не было, только сосуд с оставшимся молоком. Потрясенный и растерянный Рулон не двигался и ничего не говорил.

— отдай молоко женщине, Душа ребенка там, — проговорил Алтай Кам.

Лена с трепетом приняла молоко и тут же его выпила. Глаза ее сразу изменились. В них появилась уверенность и радость.

— Спасибо! — женщина улыбнулась и пошла прочь.

Рулон зачарованно смотрел ей вслед.

— Что, Рыбья Кость? Ты сделал самое трудное — принес Душу в наш мир, и у тебя получилось. Значит, ты настоящий шаман. Главное — теперь решить, каким ты будешь: белым или черным? Черный может все: принести себе пользу, а другим вред, жить как обычный человек, со всеми его радостями, и быть при этом сильным шаманом. Только путь его лежит все больше в мир подземный, к Ульгеню он не ходит, может питаться Душами людей и становиться сильней. Если ты выберешь этот путь, тебя будут все бояться и уважать.

— А белый? — спросил Рулон.

— А белый должен быть чист. У него не получится приносить себе выгоду. Жить ему в мире людей трудно, делать нужно только добро. Но возможностей в мире Духов больше. Белые шаманы сильнее. Выбор за тобой. Останься в пещере и думай, — и Алтай Кам пошел к себе.

Думал Рулон всего один день. И, приняв твердое решение, отправился к Алтай Каму.

В чадыре было пусто. Не было не только самого шамана, но и его вещей. Ничего. Только один нож. А на нем нацарапано: «Он твой. Ты стал шаманом». Рулон понял, что искать Великого шамана не нужно. Он ушел специально — учение закончено. Он стал шаманом.

 

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: