II. Кант и немецкий идеализм

1. Диалектика слова " есть". Кант и Гегель

Мы выяснили, что, согласно Канту, предмет, произведенный априорным синтезом воображения, есть предмет идеальный, несуществующий. И тем не менее он становится орудием преобразования самого существующего. Ибо, лишь создав идеальный предмет, человек впервые получает возможность познания в собственном смысле этого слова. Создав идеальный предмет, человек впервые получает сферу, в которой он может встретить существование. Лишь в " горизонте" идеального предмета-понятия " стул", например, мы можем встретить тысячи самых различных и подчас совершенно непохожих друг на друга эмпирически существующих " стульев". В этой сфере впервые может реализоваться самое " непонятное" слово языка - " есть". Слово, ставшее в формальной логике пустой связкой, обозначением тождества субъекта и предиката.

Создав идеальный предмет, человек впервые получает критерий классификации (единицу измерения, выражаясь языком математики) бесконечного и непрерывного пространственно-временного чувственного потока. Да, собственно, лишь при наличии идеального " предмета-единицы" (а следовательно, и упорядоченного дискретного " многого" ) впервые становится возможным не подсознательное, а именно сознательное восприятие непрерывного чувственного потока ощущений.

Неважно, что " предмет-единица" не адекватен " непрерывной" вещи самой по себе. У него другая роль. Он становится мерой, принципом оценки, масштабом. Ведь неважно, что мы применяем в качестве единицы, например, линейных или весовых измерений: сантиметр или дюйм, килограмм или фунт (дюймовую или метрическую системы).

Килограмма как такового - " в себе" - не существует. Это идеальный предмет, предмет " для нас". Но лишь;, " в горизонте" этого идеального предмета мы впервые можем " встретить", скажем, кусок железа весом в килограмм (точнее, примерно в килограмм, ибо даже искусственно созданный платиновый эталон есть килограмм лишь с очень высокой степенью приближения), который " для удобства" мы назовем одним словом " гиря" - да и воспринимать его уже будем не просто как " железо", а как " гирю", которая может быть и не железной, но медной, пластмассовой и т. д. - это для данной направленности нашего представления несущественно.

Здесь приоткрывается " тайна" гегелевской диалектики тождества и различия. Она заключается все в том же словечке " есть", благодаря употреблению которого в качестве " связки" суждения, килограмм становится куском Железа, давлением пара, упругостью пружины и т. д.

Мы не будем здесь анализировать " Логику" Гегеля. Укажем лишь, что присущая ей мистификация заключается в том, что изначальное противоречие смысла (понятия) слова " есть". Гегель " снимает" в " учении о сущности" таким образом, что " есть" оказывается лишь Логической функцией " связки", тождества различного. Таким образом противоречие " сохраняется". Но " есть" здесь уже совершенно не при чем. Это уже противоречие чистой " сущности", понятия. Изначальное " есть" (бытие), " снимается" до такой степени, -что становится " лишним словом", чем-то вроде суеверия, пережитка. Здесь Гегель, " конечно, опирается на " факты", ибо поскольку " есть" становится лишь логической функцией, оно действительно начинает выпадать из языка. Мы говорим: " лежит медная гиря", а не " лежащее есть медное есть гиря". И, однако, следует подчеркнуть, что все это становится возможным лишь постольку, поскольку " есть" приобретает логически функциональный смысл, т. е. начисто лишается своей изначальной противоречивости. Здесь обнаруживается софистика гегелевских " переходов". Противоречивое бытие становится возможным превратить в противоречивую сущность лишь постольку, поскольку с самого начала бытие было взято как понятие, " сущность". " Есть" с самого начала не принималось в расчет, только называлось оно там " бытием". Весь переход оказывается на поверку лишь сменой вывески.

Особенно наглядно эта гегелевская мистификация проявляется там, где Гегель из сферы чистой логики переходит к рассмотрению природы, религии, права. Маркс по этому поводу писал: " То бытие, которое Гегель снимает, переводя его в философию, не есть вовсе действительная религия, государство, природа, а религия в том ее виде, в каком она сама уже является предметом знания, - догматика; то же самое относится к юриспруденции, к науке о государстве, к естествознанию".

В самом деле, в чем заключается изначальная противоречивость " понятия" " есть"?.. Да в том, что оно не есть понятие, не есть идеальный предмет, сущность; в противоположность всем " остальным" понятиям оно " само по себе" беспредметно, оно не может быть предикатом в суждении. Но поскольку мы вообще можем представлять что-либо лишь в форме понятия (предмета, противостоящего субъекту), " есть" становится для нас изначальным источником всех иллюзий, т. е. " идей" (в отличие от предметных понятий), поскольку последние рассматриваются как реальные, представимые и предстоящие нам предметы. В качестве таковых " есть", т. е. идея бытия вообще, " представляется" в виде " бога", " субстанции вообще", " самоопределяющейся причинности вообще" и т. п. " беспредметных предметов", " самодеятельных и самоопределяющихся понятий". Но все это " суть только вещи", пишет Кант, и человек " с помощью идей не познает никаких новых предметов, кроме тех, которые познал бы согласно своим понятиям". Поэтому " мы назвали диалектику вообще (т. е. абсолютную диалектику идей. - Ю. Б.) логикою иллюзии-". " Синтетические положения, прямо полученные из понятий (имеются в виду идеи. - Ю. Б.) суть догмы".

Итак, " есть" не есть понятие. Но представлять, осмыслять мы его можем лишь в форме понятия. Эта иллюзия " понятийности" (предметности) бытия самого по себе и послужила основой всей гегелевской идеалистической мистификации. Гегель делает началом всей своей, спекулятивной системы бытие как понятие, как сущность. а И неудивительно, что все противоречия у Гегеля легко разрешаются (" снимаются" ) в понятии (в мышлении), хотя реально существующей действительности их разрешение оказывается далеко не таким простым делом? Более того, Гегель и вообще не ставит вопроса о разрешении действительно существующих противоречий, противоречий в сфере " есть". Ибо само " есть" у него - лишь понятие, лишь мышление. В этом, между прочим, и заключается суть " некритического позитивизма" 3 гегелевской диалектики. Она не допускает никаких действительных вопросов, выходящих за рамки самого мышления и " спрашивающих" о бытии. Единственной функцией мышления оказывается " жевание собственного хвоста", т. е. бытия как понятия же.

Но поскольку это оказывается слишком скучным занятием, мышление вынуждено контрабандой вводить в свою сферу все " снятое" и объявленное " неистинным" " иррациональное" эмпирическое содержание существующей действительности. При этом гегелевское " спекулятивное" мышление фактически занимается лишь тем, что все случайно " встретившееся" и позитивистски (т. е. совершенно некритически) воспринятое эмпирическое существование возводит в абсолютную (т. е. замкнутую) систему " необходимого" и " всеобщего" мышления.

Каждый случайно встретившийся и контрабандой протащенный в сферу абсолютной необходимости понятия факт получает тем самым характер необходимости. Указанием его места в абсолютной системе мышления ему самому придается характеристика " абсолютности" и создается видимость его " объяснения", а тем самым- оправдания. Таким образом, гегелевская диалектика оказывается на поверку лишь плоской апологетикой, чем-то вроде лейбницевской теодиции, апологетики этого " лучшего (ибо абсолютно разумного. - Ю. Б.) из миров". Хотя конечно, " не может уже быть и речи о том, что Гегель просто приспосабливался к религии, к государству и т. д., т. к. эта ложь есть ложь его принципа". Иными словами, гегелевская диалектика оказывается лишь видоизмененной докантовской, лейбнице-вольфавской метафизикой.

Сам Гегель хорошо чувствовал слабое звено своей грандиозной системы тождества бытия и мышления. Не случайно он вновь и вновь (во всех своих произведениях) старается " опровергнуть" кантовское положение о том, что бытие не есть понятие и поэтому не может быть предикатом суждения. Опровергнуть Канта Гегелю крайне необходимо, ибо вся " диалектика" " бытия" и " ничто" - абсолютное " начало" " становления" - держится на бытии, взятом как понятие (только в этом случае бытие и можно отождествить с " ничто" - " ничто понятия" ). При этом Гегель идет на любые софистические увертки, используя все слабые места кантовской аргументации.

Таким " слабым местом" ому показался кантонский " пример" со 100 талерами, к " опровержению" которого Гегель постоянно обращается. Суть этого примера состоит в том, что взятые лишь в своей логической функции, лишь как понятие " сто действительных (т. е. существующих. - Ю. Б.) талеров не содержит в себе ни на йоту, больше, чем сто возможных (здесь " понятийных". - Ю. Б.) талеров", ибо в логическом ( и только в логическом! ) смысле " от прибавления, что эта вещь существует, к ней ничего не присоединяется". И как существующие и как несуществующие в своем логическом содержании сто талеров остаются ста талерами, т. е. " бытие, очевидно, не есть реальный предикат, оно не есть понятие о чем-то- таком, что могло бы присоединиться к понятию вещи". " Если я мыслю вещь, посредством каких угодно предикатов и какого угодно количества их (даже всесторонне определяя ее), то от прибавления, что эта вещь существует, к ней ничего не прибавляется (в ее логическом определении.- Ю. Б.)". И, однако, совершенно ясно, что для меня не как " понятия", а как реально я в реальном мире существующего, существующие сто талеров не что иное, чем мое " понятие" об этих деньгах.

Все гегелевские опровержения этого узлового кантовского положения сводятся к тому, что Гегель объявляет вышерассмотренный пример " рассудочным", " плоским", ибо он взят из области пошлого " наличного бытия", а не из сферы " чистой мысли", " в себе н для себя сущего понятия", идеи. " Лишь наличное бытие содержит в себе реальное различие между бытием и ничто... Это реальное различие предносится представлению вместо абстрактного бытия и чистого ничто и лишь мнимого различия между ними... Сто талеров суть не некоторое соотносящееся с собой, а некоторое изменчивое, преходящее. Мышление или представление, которому предносится лишь некое определенное бытие - наличное бытие, - следует отослать к вышеупомянутому первому шагу науки, сделанному Парменидом. который очистил свое представление и, следовательно, который очистил свое представление последующих времен, возвысил его до чистой мысли, до бытия как такового".

Гегелю нет дела, во-первых, до того, что Кант построил свою " Критику" отнюдь не на одном " пошлом" примере ста талеров.

Вся его " Критика" посвящена детальнейшему обоснованию того, что столь любимая Гегелем " идея" есть основная сфера метафизического иллюзионизма, ибо за ней не стоит никакое представление, и что " попытка выцарапать из совершенно произвольно построенной идеи существование самого соответствующего ей предмета была совершенно неестественным предприятием и явилась лишь нововведением схоластического остроумия".

Во-вторых, нет ему дела и до того исторического факта, что парменидовское Единое, Бытие было отнюдь не " чистым", и не " мыслью" в новоевропейском " абстрактном" о ней представлении. Это отнюдь не было " абстрактным бытием", равным " чистому ничто".

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: