Сопоставление метода объяснения и метода понимания

 

Все сторонники антропологического философствования использует метод понимания, применяя его вначале к самому себе, а затем – к другим. Представитель антропологизма рассуждает так. Я, будучи человеком, имею целостное представление о самом себе – о своем теле, о своем мышлении, о своих чувствах, о своих потребностях, о своей воле. Я непосредственно переживаю все это. Чтобы понять самого себя, мне не нужно читать какие-либо теоретические труды или ставить эксперименты. Я знаю, каков я, непосредственно. Следовательно, исходную модель человека я могу построить, поняв свою собственную жизнь как человека. Я вначале построю «модель» себя самого, а затем скорректирую ее, понимая других, используя их автобиографии, дневники, произведения исповедального характера, а также привлекая данные специальных наук о человеке. Так и будет построена исходная модель человека, из которой будут выведены все остальные разделы философского учения. Все это и определяет специфику метода понимания.

Описывая ее, ведущие сторонники метода понимания в гуманитарных науках В. Дильтей и К. Ясперс противопоставляют его методу объяснения, который используют так называемые «точные», «опытные» науки - в первую очередь, естествознание, а также копирующие их методы сциентистская психология, социология и т.п.

Суть метода объяснения состоит в том, что он диктует необходимость начинать с наблюдений. Таким образом, фиксируются факты, затем выявляются их корреляции. Одни факты всегда появляются наряду с другими. Заметив это, мы начинаем выяснять, каковы причины такой сопряженности фактов. Выявив, таким образом, причины и следствия, мы строим представление о закономерностях. К таким общим закономерностям мы и сводим все многообразие отдельных фактов.

Таким образом, метод объяснения состоит в том, чтобы, в конечном счете, свести все многообразие фактов к нескольким основным закономерностям. Конечно, человека можно изучать и таким образом. Так и поступают представители специальных наук о нем. Но в результате они утрачивают понимание именно этого, конкретного человека во всей его индивидуальности и неповторимости. Так, например, медик знает, что такое грипп и как все люди заболевают гриппом. Но его при этом совершенно не интересует, кто именно заболел гриппом. Поэтому современная медицина лечит болезнь, а не заболевшего человека.

В сфере гуманитарных наук такой метод, заимствованный у естественных наук, не приводит к успешным результатам. Если к нам приходит близкий человек, который, к примеру, влюбился и в результате тяжело переживает, мы не сможем помочь ему, используя метод объяснения. Мы не можем вывести «формулу любви», обобщив все известные нам «факты». Всякие обобщения здесь просто неуместны и даже оскорбительны, равно как и приведение статистических данных.

Нам необходимо понять именно данного человека во всей его индивидуальности. Понимание предполагает, что при этом будет использоваться не только и не столько рациональное мышление, сколько со-чувствие, со-переживание.

Метод понимания можно, в первом приближении, определить как метод постижения Другого как наделенного способностями, подобными способностям постигающего; это метод познания другого человека с целью воссоздания особенностей его внутренней, интеллектуальной и эмоциональной жизни.

Таким образом, Другой понимается, прежде всего, по аналогии с собственным Я. Впрочем, понятие «аналогия» здесь не совсем точно, поскольку аналогии проводит рассудок. При использовании метода понимания человек прибегает не только к рассудочным аналогиям, но и к сочувствию, сопереживанию. Это означает, что он проецирует на Другого свой собственный образ, предполагая, что этот образ схватывает нечто общечеловеческое.

Если собственное представление о себе у представителя антропологизма имеет столь важное значение, поскольку, основываясь на нем, он строит исходную, базовую «модель человека», то историк философии, изучая его концепцию, должен учитывать это обстоятельство. Он должен отчетливо сознавать: изображая «человека вообще», представитель антропологизма всегда исходит из базового представления о самом себе, о собственной жизни. Абсолютное большинство представителей антропологизма оставило после себя философские автобиографии – именно для того, чтобы предъявить свой собственный внутренний опыт жизни как аргумент, доказывающий обоснованность своей исходной «модели» человека. Но только Ф.Ницше, уже находясь на грани безумия, выразил это всеобщее намерение представителей антропологизма с предельной «нескромной» откровенностью:

«...Я считаю необходимым сказать, кто я. Знать это, в сущности, не так трудно, ибо я не раз «свидетельствовал о себе». Но несоответствие между величием моей задачи и ничтожеством моих современников проявилось в том, что меня не слышали и даже не видели. <...> При этих условиях возникает обязанность, против которой, в сущности, возмущается моя обычная сдержанность и еще больше гордость моих инстинктов, именно обязанность сказать: Выслушайте меня! ибо я такой-то и такой-то. Прежде всего, не смешивайте меня с другими! »[1]

Тот, кто прибегает к методу понимания Других, требует, чтобы эти Другие поняли его самого. Поэтому историк философии, изучающий учения представителей антропологизма, должен использовать метод тот понимания, на котором они настаивают. Разумеется, этот метод вовсе не должен быть единственным – если историк философии сам не является по своим философским убеждениям представителем антропологизма. Однако антропологическое философствование должно изучаться с учетом его специфики.

Из сказанного явствует, что антропологизм как философское направление недостаточно определять чисто теоретически, абстрактно, хотя без такого определения нет и не может быть истории философии как науки. Антропологизм представлен учениями мыслителей, которые начинали с построения исходной «модели» человека, а затем «выводили» из нее картину мира. Такая позиция не является чисто теоретической. Она основана на убежденности в том, что человек не подвластен никаким объективным законам – именно как целостный человек, а не как организм. Поэтому каждое антропологическое учение должно быть соотнесено с жизнью его создателя, с его биографией. Причем биография не должна пониматься как чисто внешнее описание фактов, как перечень «анкетных данных»; биографический метод должен заключаться именно в том, чтобы понять, какие жизненные коллизии философа выразились в созданной им «модели» человека.

В современной историко-философской литературе метод понимания связывается, главным образом, с именами В. Дильтея и К. Ясперса. Это явно объясняется тем, что эти философы не только сами применяли метод понимания, но и обосновали его теоретически, проведя обстоятельные методологические исследования.

Однако ограничивать метод понимания только работами этих двух выдающихся авторов было бы неверно - как минимум, по двум причинам. Во-первых, сферу его применения пришлось бы тогда необычайно сузить. Ведь даже В. Дильтей не называл свой метод методом понимания. Он говорил об «описывающей и разделяющей психологии», которую противопоставлял психологии сциентистской, теоретически-объясняющей. О методе понимания стал говорить К. Ясперс, который обобщил методологические рассуждения В. Дильтея и на их основе разработал собственную методологию. Но даже с учетом этого уточнения необходимо отметить, что В. Дильтей говорил о методе понимания, прежде всего и главным образом в психологии и в исторической науке (другое дело, что историю он понимал как историю культуры в целом). К. Ясперс применял метод понимания в психопатологии, а затем - в историко-философских исследованиях. Совершенно очевидно, что метод понимания не может быть ограничен только рамками названных отраслей знания.

Во-вторых, если мы будем связывать метод понимания только с именами В. Дильтея и К. Ясперса, возникнет ложное впечатление, будто этот метод применялся только этими двумя мыслителями. К.Ясперс недвусмысленно ссылался на то, что многие свои методологические идеи он почерпнул у В. Дильтея. Так что может создаться иллюзия, будто этот метод использовался только двумя представителями немецкой философии, один из которых находился под влиянием другого. Откуда появилась сама идея этого метода, остается неясным, равно как и его будущность. Между тем сопоставление методологических идей В. Дильтея и К. Ясперса показывает, что методы, близкие к описанным ими, использовали многие философы. В первую очередь следовало бы назвать О. Шпенглера, А. Тойнби, многих представителей философской герменевтики. Сходный метод применял М. Хайдеггер, занимаясь пониманием творчества немецких поэтов. Именно понимание было творческим методом Ж.-П. Сартра и А. Камю. Больше того. Именно метод понимания применил в сфере классической филологии Ф.Ницше, что и послужило главной причиной критики его «Происхождения трагедии» со стороны представителей ортодоксальной филологии. Этот список наверняка можно продолжить.

Проблема, однако, заключается в том, что все названные авторы вовсе не называли свой метод методом понимания. Строгость методологических определений вообще не была свойственна многим из них. Следовательно, пришлось бы доказывать наличие реального сходства методов названных авторов, вернее, доказывать, что речь идет не о простом сходстве, а о различных модификациях одного и того же метода. Это - задача, решению которой необходимо было бы посвятить не одну объемистую монографию.

Тем не менее, вопрос о том, идет ли речь просто о сходстве различных методов или же о различных модификациях одного и того же метода гуманитарного познания, вовсе не является чисто схоластическим или чисто методологическим. Он необычайно важен сегодня, когда неудачей завершились все попытки создать гуманитарные науки по образу и подобию естественных наук. На этом основании делаются скоропалительные выводы о несостоятельности гуманитарного познания вообще.

Необходимо показать, что существует целая философская традиция. Эта традиция противопоставляет методы естественных и гуманитарных наук, считая методом последних именно метод понимания. Проследить эту традицию можно и нужно. Однако истоки этой традиции в прошлом и проявления ее в настоящем можно только тогда, когда знаешь, чего ищешь.

Если дать самое общее определение метода понимания, которое было бы применимо для характеристики самых разнообразных его модификаций, встречающихся в истории философской мысли, то это определение могло бы свестись к нескольким основным моментам.

1. Метод понимания является универсальным методом гуманитарного познания. Он может реализоваться только через множество разнообразных частных методов и техник исследования. Но суть его не может быть схвачена, если мы ограничимся перечислением этих частных методов и техник. В этом случае мы можем, во-первых, упустить некоторые их них, существующие сегодня, и, разумеется, не назвать те, которые будут разработаны в будущем; перечисление никогда не будет полным. Во-вторых, так и останется неясным, что же связывает между собой эти частные методы и методики, что есть общего между ними.

Поэтому метод понимания, как универсальный метод гуманитарного познания, не может определяться через перечень составляющих его частных методов и техник. Он может определяться только через противопоставление его другому универсальному методу - объяснению как универсальному методу естествознания.

2. Метод объяснения, используемый в естествознании, предполагает сведение индивидуального к особенному и, далее, к общему. Биолог не изучает отдельное яблоко во всей его уникальности и неповторимости. Он изучает яблоко только как плод определенного вида растений. Он, следовательно, предполагает, что все яблоки, выросшие на всех яблонях, имеют нечто общее, которое значительно важнее, чем их индивидуальные особенности. Это более важное общее именуется существенным, неважное индивидуальное превращается в несущественное явление. Больше того. И это существенное тоже может превратиться в несущественное, если речь в естественной науке зайдет о сущностях более высокого порядка.

Метод объяснения предполагает отказ от рассмотрения индивидуального в пользу особенного, а затем и отказ от рассмотрения особенного в пользу общего. Естествознание получает таким путем предельно абстрактные определения, а затем возвращается с ними к индивиду, описывая индивидуальность как богатство абстрактных определений. Объясняющая медицина, к примеру, отвлекается от конкретности и уникальности данного пациента как человека по имени Иван. Сопоставляя его со множеством других, она вначале образует абстракции заболеваний, а затем возвращается от своих абстракций к человеку Ивану, характеризуя его как больного, страдающего астмой, плоскостопием, язвой и близорукостью. Совокупность этих абстрактных характеристик и будет составлять в глазах представителя объясняющей медицины индивидуальность человека Ивана как пациента.

В отличие от этого, метод понимания есть метод изучения именно данного уникального индивида. Какие-либо обобщения здесь значительно менее ценны и значимы, чем выявление индивидуальных черт. Историк, изучающий Наполеона, может, разумеется, сравнить его с другими полководцами или политиками. Но ему и в голову не придет сосредоточиться на изучении того, что общего Наполеон имел с Ганнибалом, Александром Македонским, Александром Суворовым и другими полководцами, чтобы создать абстрактное представление о полководце вообще. Его, историка, интересует именно Наполеон во всей его уникальности и неповторимости.

3. Метод объяснения представляет собой подведение данного уникального феномена под определенный род или вид - при отбрасывании его неповторимых, индивидуальных черт. Именно в этом и состоит обобщающая деятельность рассудка. Этот рассудок должен выступать только в чистом виде, будучи совершенно освобожденным, от всякого рода эмоций и переживаний. Переживания всегда индивидуализируют и препятствуют обобщениям, поскольку любимый или ненавидимый человек – «не такой, как все». Ученый, использующий метод объяснения, не должен испытывать никаких переживаний и чувств, связанных с предметом его исследования.

Это требование легко выполнить естествоиспытателю: смешно было бы предполагать, что химик ненавидит щелочь и любит кислоту, а физик испытывает симпатию к одним элементарным частицам, презирая другие. В отличие от этого гуманитарий не может, даже если будет стараться, полностью избавиться от своего, человеческого отношения к предмету своего исследования. Как бы он ни стремился быть беспристрастным, он все равно сопоставляет свое жизневоззрение с жизневоззрением того, кто изучается, а в результате возникает эмоционально-чувственное отношение к нему.

У представителя естествознания предмет исследования неподобен ему, а потому к этому предмету возможно беспристрастное отношение. У представителя гуманитарных наук, по определению имеющих дело с человеком, предмет подобен исследователю, а потому он неизбежно вызывает «витальный резонанс» (А. Гелен).

4. Наличие этого витального резонанса имеет как «минусы», так и «плюсы». «Минусом» является невозможность чисто рационального отношения к предмету исследования, невозможность достижения той степени интеллектуального безразличия, при котором, «добру и злу внимая равнодушно», можно осуществлять обобщения, классификации и построения теорий. Именно по этой причине гуманитарные науки никогда не смогут уподобиться естественным. Дело здесь не столько в сложности предмета, сколько в отношении к нему.

Таким образом, метод понимания можно в первом приближении определить как метод познания Другого, наделенного способностями, подобными способностям исследователя; это метод познания другого человека с целью воссоздания особенностей его внутренней, интеллектуальной и эмоциональной жизни.

Для чего необходимо такое познание? Что оно дает современному обществу? Некоторые полагают, что знание внутренней, интеллектуальной и эмоциональной жизни людей прошлого ничего современному человеку не дает и на развитие общества в будущем никак повлиять не может. Ведь эти люди давно умерли! В крайнем случае, еще можно было бы признать какую-то ценность изучения действий людей прошлого, которые породили ответные действия и, в конечном счете, создали цепочку событий, протянувшуюся до современности. Но какова польза от понимания внутренней жизни мыслителей, которые сами крайне редко совершали исторические деяния? Как это понимание может повлиять на сегодняшнюю жизнь? Как поможет постичь ее?

На этот вопрос дает ответ русский историк С.Н. Южаков: « Такие редкие имена носили особые избранники человечества, отметившие своими делами целые исторические эпохи, давшие толчок и направление целым могучим историческим течениям, положившие основания для могущественных общественных переворотов, глубоко повлиявшие на положение, интересы, самосознание и самочувствие обширных населений и многих поколений... И такими могучими личностями являются обыкновенно не деятели в тесном смысле слова, не те, которые производят политические и социальные перевороты, как бы ни были велики их силы, как бы ни были громадны события, воплотившиеся в их деятельности. Современники их любят и ненавидят, поклоняются и проклинают. Но с их кончиною, к завершению их исторической эпохи наступает более спокойный суд потомства. Для него деятельность таких великих людей является любопытной страницей истории... Но она уже, эта деятельность, не вызывает страстей, не возбуждает ни непримиримой вражды, ни пылкого поклонения... Странно было бы, если бы, например, теперь, в настоящее время, возбуждали страсти вокруг себя и своего имени герцог Альба, Вильгельм Оранский, Оливер Кромвель, Вашингтон, даже Робеспьер и Наполеон... Для потомства это - изжитые моменты, фигуры прошлого, очень значительного, конечно, но, тем не менее, прошлого, несомненно. События, в которых участвовали эти большие люди, еще так или иначе влияют на жизнь потомков, но не сами личности, которые умолкли и которые уже не возьмут судьбы мира в свои сильные руки... Деяния таких людей переживают их короткую жизнь, но не их личность, которая, переставая жить, перестает быть и активным элементом исторической жизни, перестает принимать в ней непосредственное участие»[2].

По мысли С.Н. Южакова, деятели, которые своими поступками оказывали влияние на ход истории, перестают оказывать такое влияние сразу же после своей смерти. Это означает, что поступок, деяние действительно принадлежит только прошлому. Он никогда не может повториться в прежнем виде кем-то другим, поскольку историческая ситуация наверняка будет иной. Вывод: изучение событийной стороны дела гуманитарными науками едва ли сможет дать что-то для будущего.

Из сказанного явствует, что С.Н.Южаков был сторонником «субъективного метода» в социологии. Великие люди, и по смерти своей на протяжении веков участвующие в формировании истории - это вовсе не деятели, которым довелось лишь воплощать великие идеи. Но это и не отрешенные мыслители академического толка, затворившиеся от жизни общества в башне из слоновой кости.

Это - люди, которые сочетали мысль и страсть, которые излучали объединенную энергию мысли, чувства и воли, движущую историей человечества.

Метод понимания и есть порождение стремления проникнуться этой энергией мысли, чувства и воли, которая была присуща великим людям. Для ее постижения недостаточно одной только мысли, равно как недостаточно и одного только чувства и одной только воли. Необходимо только их неразрывное единство.

 

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться: