Глава 17 ДМИТРИЙ ШЕМЯКА -ПОСЛЕДНИЙ РУССКИЙ ВИТЯЗЬ

 

 

Еще до второго вступления на великокняжеский престол (где-то между июлем 1432 г. и 25 апреля 1433 г.) Юрий Дмитриевич составил духовную грамоту. В ней он завещал Василию Косому Звенигород, Дмитрию Шемяке — Рузу, Дмитрию Меньшому — Галич и Вышгород. Совместно они должны были владеть жребием князя Юрия в Москве, Вяткой и Дмитровой. В семитысячный «выход» со Звенигорода шло 511 рублей, с Галича — 525 рублей. Перед смертью Юрий Дмитриевич так и не успел решить, кто будет новым великим князем московским.

Как мы уже знаем, в момент смерти Юрия Дмитриевича в Москве был его старший сын Василий Косой, а Шемяка и Красный гонялись за Василием П. Не мудрствуя лукаво. Косой объявил себя великим князем московским. Однако этому решительно воспротивились... его братья. Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный объявили Василию Косому: «Ащще не восхоте Бог, да княжит отец наш, а тебя и сами не хотим».

Мотивы действия братьев мне абсолютно не ясны. Ряд серьезных историков, в том числе А.А. Зимин, считают, что они поступили в соответствии с нормами древнерусского права, соблюдением «княжеской чести» и т.д. А.А. Зимин писал: «Василий Косой преступил закон «гнезда Калиты». Уже одно это могло вызвать негодование у его братьев. Но он выступил также и против того самого родового принципа наследования престола, за который боролись князь Юрий и его сыновья. Факт захвата престола Василием Косым превращал борьбу за «идею», «принцип», «наследие Дмитрия Донского» в обыкновенный разбой. Права на великокняжеский престол, согласно толкованию духовной грамоты Дмитрия Донского галицкими князьями, отныне принадлежали Василию II»[249].

На мой взгляд, несколько ближе к истине точка зрения Н.С. Борисова: «Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный менее всего хотели оказаться в подчинении у своего жестокого и властного брата. К делу примешивалась и острая жажда мести. Сложившаяся в момент кончины Юрия ситуация позволяла им наконец-то посчитаться с Василием Косым за давние обиды. Своего родного брата они ненавидели и боялись куда сильнее, чем двоюродного брата, Василия Васильевича. Этого последнего Юрьевичи попросту презирали. Им казалось, что при необходимости они смогут расправиться с ним так же легко, как это делал их отец»[250].

Хотя и это мнение достаточно схематично. Так или иначе, мы никогда не узнаем причин столь недальновидных поступков двух Дмитриев.

Узнав об оппозиции братьев к Василию Косому, Василий II пришел в неописуемый восторг. Естественно, что вопрос о поездке в Орду отпал. Вместо этого Василий II с несколькими спутниками едет во Владимир, где его ждут Шемяка и Красный со своими дружинами. Примирившиеся враги идут на Москву.

Василию Косому удалось просидеть на великокняжеском троне всего лишь месяц. Он не стал дожидаться войска братьев и бежал. «Побрав злато и сребро, казну отца своего, и градьскыи запас весь», взяв в качестве заложницы Марию Голтяеву (мать жены Василия II), Василий Косой направился к Ржеве — в один из городов князя Юрия.

Таким образом, братья Дмитрии Юрьевичи буквально «за ручку» привели двадцатилетнего Василия II в Москву и посадили его на престол. Факт, который тщательно обходили московские дьяки и царские историки.

Естественно, что Василий щедро вознаградил своих спасителей. Дмитрий Шемяка получил в дополнение к Рузе Углич и Ржеву, а Дмитрий Красный — к Галичу Бежецкий Верх. В доконча-нии с двумя Юрьевичами (около 5 июня 1434 г. — 6 января 1435 г.)

Василий II санкционировал их право на владение землями, завешанными им их отцом князем Юрием Дмитриевичем, а также подтвердил собственное им пожалование. Оно состояло из удела недавно умершего князя Константина Дмитриевича (Ржева и Углич) и Бежецкого Верха. «Бежичами» жаловался Дмитрии Меньшой «по старине», то есть на условиях «сместного» (совместного) владения с Великим Новгородом. Положение Вятки определялось распоряжением Юрия Дмитриевича («по отца вашего последнему докончанью»), то есть Вятка должна была находиться в совместном владении Юрьевичей. В качестве компенсации за сожжение Галича зимой 1434 г. Василий II освободил этот город от уплаты «ордынского выхода» на три года («а галицькие ми выти не взята в выход три годы»).

Между тем Василий Косой через Тверь бежал в Господин Великий Новгород, где он пробыл до октября 1434 г. Собрав войско, Косой двинулся в Бежецкий Верх, затем в вологодские земли, а оттуда — на Кострому. Пробыв несколько недель в Костроме, Косой двинулся на Москву.

6 января 1435 г., в самый праздник Богоявления, московское войско во главе с самим великим князем Василием II разгромило полки Василия Косого в кровопролитной битве на реке Кото-росль, между Ярославлем и Ростовом. (Современный поселок Козьмодемьянск в 15 км южнее Ярославля.)

Юрий Косой с уцелевшими ратниками бежал в Кашин, то есть на территорию Тверского княжества. Согласно Тверской летописи: «Ко князю же Василию Юрьевичу в Кашинъ приела князь великий Борись Александровичъ Тферской кони и порты и доспехъ, и собрася к нему дружины его 300 человек»[251].

Таким образом, тверской князь впервые с 1425 г. нарушил свой нейтралитет по отношению к сваре между потомками Дмитрия Донского.

Василий II и его бояре не решились вторгнуться в пределы Тверского княжества. Вместо этого московская рать сосредоточилась в Вологде. Расчет был прост: рано или поздно Василий Юрьевич вынужден будет покинуть тверские земли и направиться в свой галицкий удел.

Так и оказалось. Войско Косого выступило из Кашина и скрылось в заснеженных лесах. Московские разведчики потеряли его.

Косой по зимней дороге проделал путь более чем в 300 верст и внезапно напал на Вологду. Московское войско не успело оказать серьезное сопротивление нападавшим. Нападавшие повязали московских бояр Ф.М. Челядина, В.М. Шею (из рода Морозов). А.Ф. Голтяева и других.

Ограбив Вологду, войско Косого двинулось в Заозерье «и, пришел, ста у Дмитрея Святаго на устьи». Речь идет о реке Устье. Князь Дмитрий Заозерский (союзный с Дмитрием Шемякой, а значит, в то время и с Василием II) не хотел пропустить Василия Косого в Новгород, но тот, «бив его», взял в плен его мать и сестру, а также «имение его все взяв». «...Много же людей заозерян на том бою избьено бысть», — отмечал летописей.

Затем Косой подошел к городу Устюг. Московский воевода служилый князь Глеб Иванович Оболенский приказал открыть ворота. Косой был рад новым союзникам. Упоенный победами в Вологде и в Заозерье, князь потерял бдительность. Между тем «начальные люди» Устюга решили убить Василия Косого на Пасху. По обычаю, князь Василий шел во главе процессии — крестного хода вокруг храма, которым начиналась пасхальная заутреня. Это был самый благоприятный момент для внезапного нападения: князя окружали заговорщики, а его дружинники шли где-то позади. Но в последний момент кто-то из горожан предупредил Косого, и тот с дружинниками стал пробиваться через напавших на него устюжских ратников и вооруженных горожан. Зима в том году была холодная, и на Сухоне к 17 апреля ледоход еще не начался. Поэтому князю Василию и нескольким десяткам его дружинников удалось перебраться на другую сторону реки. Остальные дружинники были перебиты, а все пленные, взятые в Вологде и в Заоозерье, освобождены.

Тем не менее через пару недель Косой снова собрал войско и занял Кострому. На помощь к нему из Вятки подошли несколько сотен местных ушкуйников.

В конце мая 1435 г. московское войско подошло к Костроме и остановилось у Ипатьевского монастыря. Противников разделяла лишь река Кострома. Василий II помнил Вологду и не спешил начинать генеральное сражение, а вместо этого вступил в переговоры с кузеном. У Косого положение было более чем сложное, и он охотно согласился на «мирное докончание».

За отказ от претензий на великокняжеский престол Василий II пожаловал Василию Косому Дмитров, как это было в свое время с его отцом. Договор закрепляло соглашение великого князя с союзными ему Дмитрием Шемякой и Дмитрием Красным. Обе стороны обязались освободить пленных.

Докончание оказалось недолговременным. В Дмитрове Василий Юрьевич пробыл всего с месяц, а затем снова отправился в Кострому, послав великому князю «разметные грамоты». В чем была причина очередного конфликта между князьями, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. В Костроме Василий Юрьевич прожил до «зимнего пути». Когда установились холода, он вместе с вят-чанами двинулся к Галичу. Удар и на этот раз был направлен по слабому звену великокняжеской коалиции: в Галиче находился союзный Василию II брат Василия Косого Дмитрий Меньшой.

Дмитрий Меньшой не отличался полководческим дарованием, а галичанам вовсе не хотелось воевать с Василием Дмитриевичем. В результате город был занят Косым без боя.

В первых числах ноября 1435 г. уже по снегу Василий Косой двинулся из Галича к Устюгу. В сложившейся ситуации взятие Устюга не имело серьезного стратегического значения, но Косой руководствовался исключительно жаждой мщения за подлое нападение и погибель друзей. В заговенье на Филиппов пост (15 ноября — 25 декабря) он вышел на реку Кичменгу и двинулся по реке Югу. Устюг был осажден 1 января 1436 г. Осада затянулась на девять недель.

По некоторым данным устюжане заключили с Василием Косым условия почетной капитуляции, но князь нарушил их. Во всяком случае, город был взят и разграблен. Местный воевода Глеб Оболенский погиб при штурме, а представитель ростовского владыки Пев Булатов, один из организаторов пасхальной резни, был публично повешен. Казнили и других участников нападения на дружину Косого.

Взятие Устюга серьезно напугало Василия II, и он начал собирать большое войско. Не доверяя своим воеводам, он назначил командовать войском литовского князя Ивана Дмитриевича Бабу Друцкого, который зимой 1435/36 г. находился в Пскове.

Между тем Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный не участвовали в войне своего родного брата с двоюродным.

Зимой 1436 г. в Москву приехал Дмитрий Шемяка. Он пригласил Василия II к себе в Углич на свадьбу. Невестой Шемяки была дочь князя Дмитрия Васильевича Заозерского Софья. Как писал А.А. Зимин: «Вряд ли этот шаг означал попытку заманить великого князя в ловушку или устроить на свадьбе какой-либо скандал по образцу происшедшего в феврале 1433 г. Дмитрий Шемяка в это время воздерживался от поддержки своего старшего брата и, вероятно, пытался нормализовать свои отношения с Василием II. Однако Василий Васильевич иначе оценил его намерения и решил по-своему использовать предоставленную ему возможность. Он попросту «поймал» князя Дмитрия и отправил его с приставом Иваном Старковым на Коломну»[252]. Везли Ше-мяку в оковах и лишь через несколько дней пребывания в Коломне его расковали.

Результатом этой подлой, а главное, глупой акции стал переход дружины Шемяки на сторону Косого.

Решительная битва между двумя Василиями состоялась 14 мая 1436 г. в Ростовской земле на реке Черехе (между Волгой и селом Большим), у церкви Покрова в Скорятине (по другим сведениям — «в Ростовском Нализе»). Сначала враждующие стороны взяли перемирие до утра. Полки, распущенные Василием II, разъехались «вси кормов целя». Этим попытался воспользоваться Василий Косой. Нарушив достигнутое временное соглашение, он совершил дерзкий набег на лагерь великого князя. Однако «сторожа» предупредили Ивана Бабу Друцкого. Он сумел отбить атаку противника, а затем собрать все силы и нанести поражение войскам Косого. Сам Косой был лично схвачен Иваном Друцким.

Василия Косого доставили в Москву, где он и был ослеплен по приказу Василия II. Затем его в железах отвезли в заточенье в Вологду. Жестоко были наказаны и атаманы вятских ушкуйников. Один из них, Дятел, был повешен в Москве, а другого, Семена Жадовского, «в Переславли чернь мужики ослопы убили», то есть забили насмерть.

Замечу, что одной из причин поражения Косого было то, что он отпустил 400 ушкуйников вверх по Волге на Ярославль. Узнав о начале сражения, вятчане повернули обратно, но опоздали и не сумели помочь своему князю и оставшейся с ним части ушкуйников.

Далее ушкуйники вновь отправились в Ярославль и там каким-то способом (все источники молчат об этом) сумели разгромить семитысячное московское войско, а его воеводу князя Александра Федоровича Брюхатого[253] взять в плен. Позже Брюхатый был доставлен в Вятку.

Расправившись с Косым, Василий II присоединил к своим владениям и его уделы: города Звенигород и Дмитров.

13 июня 1436 г. Василий II и Дмитрий Шемяка составили новое докончание. В обмен на свое освобождение Дмитрий Юрьевич признал себя «молодшим братом» Василия Васильевича. Он подтвердил переход удела Василия Косого (Дмитров и Звенигород) Василию II. Удел Константина Дмитриевича (Ржева и Углич) остался по-прежнему за Дмитрием Шемякой и его братом Дмитрием Красным. Очевидно, были составлены договора Василия II и с другими его союзниками — князьями Иваном и Михаилом Андреевичами. В «прибавку» к своей отчине князь Иван Можайский получил Козельск и Лисин. Андреевичи, как и Дмитрий Юрьевич, признали Василия Васильевича «братом старейшим». Так Василий II юридически закрепил плоды своей победы над Василием Косым.

В войне межау потомками Донского наступило почти пятилетнее перемирие. Воспользовавшись этим обстоятельством, мы ненадолго обратимся к делам церковным, носившим в тот момент судьбоносный характер для всей Руси.

Как уже говорилось, 2 июля 1431 г. умер митрополит Фотий. Он был погребен рядом со святым Киприаном в Успенском соборе Московского Кремля. Впоследствии митрополита Фотия причислили к лику святых.

В связи с усобицей Москве было не до поставления митрополита. В свою очередь, литовский князь Свидригайло, хотя и вел войну за престол в Вильно, нашел время отправить в Константинополь на поставление своего кандидата — смоленского епископа Герасима, который и стал новым митрополитом. Однако не вполне ясно, с каким титулом Герасим был поставлен на митрополию. Новгородские летописи называют его «Киевским и всея Руси» и даже «Московским и всея Руси». Но это могла быть и намеренная фальсификация, связанная с тем, что новгородцы использовали нового митрополита в своем противостоянии с

Москвой: Герасим поставил для Новгорода архиепископа Евфи-мия II, которому в этом отказал Фотий.

В Москву Герасим ехать не захотел, мотивируя это продолжавшейся там гражданской войны. Герасим правил из Вильно, а затем из Смоленска. Он вел какие-то переговоры с Римом о воссоединении церквей. В ноябре 1434 г. папа послал грамоту «Достопочтенному брату нашему Герасиму, архиепископу провинции русской». Видимо, Герасим вошел в сношение и с польскими воеводами против Свидригайло.

В конце апреля 1435 г. митрополит был схвачен по обвинению в организации заговора против великого князя. У него обнаружили «переветные грамоты». Герасим готовил передачу Смоленска врагу Свидригайло Сигизмуцду, но в последний момент заговор был открыт смоленским наместником. 26 июля Герасима сожгли в Смоленске (по другим сведениям, в Витебске), и митрополичий престол стал опять вакантным.

В Москве же еще в 1432 г. «нарекли» в митрополиты рязанского епископа Иону, но ехать в Царьград при жизни Герасима Иона побаивался. И лишь зимой 1435/36 г. «нареченный» московский митрополит двинулся в дальнюю дорогу. Но пока он ехал, в середине 1436 г. патриарх утвердил митрополитом грека Исидора.

Это решение патриарха формально могло оправдываться последовавшим по смерти Киприана от самих русских предложением ставить митрополита «по старине», то есть по усмотрению самого патриарха Константинопольского. Прецедент с поставле-нием Фотия как бы подтверждал за Царьградом это право.

К моменту поставления Исидора греки уже вовсю готовились к Ферраро-Флорентийскому собору, который должен был рассмотреть вопрос об унии Константинополя с Римом. Такой ценой греки надеялись купить военную и финансовую помощь против наступавших турок. Уже было совершенно очевидно, что Константинополь не может один противостоять туркам. Империя угасала, ее история стремительно приближалась к своему трагическому финалу. Размеры Византии в первой половине XV века свелись к одному лишь Константинополю с его окрестностями да маленькому Морейскому деспотату на Пелопоннесском полуострове. Тем не менее в Царьграде еще продолжал существовать император, и первоиерархом православного мира по-прежнему считался константинопольский патриарх. Но в некогда блестящей столице Империи Ромеев царила ужасающая нищета. Население Царьграда во много раз сократилось. Целые кварталы города лежали в руинах, в том числе и Большой императорский дворец. Практически отсутствовало войско. Денег катастрофически не хватало на самое необходимое. Даже император ел на деревянной посуде. Все это были явные признаки агонии империи и приближающегося конца. В то же время турецкая мощь была несопоставима с силами угасающей Византии.

В такой ситуации утопающий хватается за соломинку. Византийские власти и иерархи православной церкви готовы были согласиться на унию ради своего спасения от турок.

Увы, они выдавали желаемое за действительное. Запад не мог, да и не хотел спасать обломки Византийской империи. Исидор был верным соратником патриарха Иосифа и императора Иоанна VIII Палеолога в деле созидания унии с латинянами. Патриотически настроенный грек (хотя, вероятно, болгарского происхождения), он с огромным энтузиазмом отнесся к плану обороны империи силами католического Запада. Современники отзывались об Исидоре как о человеке обширнейших познаний. Как и его соратник в деле заключения унии митрополит Никей-ский Виссарион, Исидор выглядит, скорее, интеллектуалом ре-нессансного типа, чуждым православной духовности и, напротив, близким идеалам западноевропейского гуманизма в духе «Возрождения».

Приверженцем западной ориентации он зарекомендовал себя еще до того, как стал митрополитом всея Руси. В 1433 г. Исидор уже побывал на Базельском соборе католической церкви, где начал диалог об унии.

2 апреля 1437 г. новый митрополит прибыл в Москву. В его свите ехал незадачливый кандидат Иона, вернувшийся к прежней должности рязанского епископа. Правда, при прощании патриарх утешил Иону, обещав поставить его на митрополию после смерти Исидора.

Как писал А.А. Зимин в превосходной монографии «Витязь на распутье»: «В Москве Исидор был принят с подобающим новому митрополиту почетом. Свидетельством вполне лояльных отношений, установившихся между великим князем и митрополитом в первые месяцы после его прибытия в Москву, является до-кончание Василия II с великим князем тверским Борисом Александровичем, составленное «по благословению» митрополита Исидора.

При встрече с Василием II Исидор передал ему послания византийского императора и престарелого патриарха Иосифа II (1416—1439 гг.), в которых содержалась просьба послать его на собор «утвержения ради православныя веры». Василий II решил не только отпустить Исидора на собор, но и послать вместе с ним представительную делегацию, в которую входили суздальский епископ Авраамий и человек сто сопровождавших их лиц»[254].

Церковники утверждают, что Василий II напутствовал митрополита: «Если уже ты непременно желаешь идти на Осьмый Собор, то принеси нам оттуда наше древнее Православие, которое мы приняли от предка нашего Владимира, а нового и чужого не приноси нам, — мы того не примем»[255]. Но, скорей всего, это позднейшая интерполяция.

Итак, 8 сентября 1437 г. Исидор отправился на собор и 14 сентября прибыл в Тверь, где его встретили великий князь Борис Александрович и епископ Илья. Тверской князь отправил вместе с Исидором на собор своего боярина Фому. 9 декабря митрополит прибыл в Новгород, где ему также устроили пышную встречу. Только 6 декабря Исидор добрался до Пскова, где пробыл семь недель.

Позже Исидора обвинят в склонности к латинству еще в дороге. Так, мол, в Юрьеве Ливонском (Дерпте), когда русское население города вышло к нему навстречу со священниками и крестами, и в то же время вышли навстречу немцы со своими крестами, то митрополит сначала подошел к немцам. Мне же тут хочется обратить внимание на другое: в Юрьеве, основанным князем Ярославом Мудрым в XI веке, через 400 лет продолжали жить русские, и в немалом количестве, и их почему-то окрестные чухонцы не называли оккупантами.

В августе 1438 г., через год после выезда из Москвы, Исидор прибыл в Феррару, где еще в апреле 1438 г. начался собор, впоследствии перенесенный во Флоренцию. Здесь уже находилась вся греческая делегация, которая дата папе Евгению IV убедить себя ехать в Феррару, а не в Базель. Там заседал другой собор Западной церкви, который находился в разрыве папой, и с которым ранее греки поддерживали связь. Базельский собор, назвавший себя «Вселенским», постановил, что собор стоит выше папы и имеет право низлагать последнего. Такая позиция могла бы дать больший шанс для подлинного богословского диалога с Западом о соединении церквей. Кроме того, Базельский собор был поддержан большинством европейских монархов, в том числе и императором «Священной Римской империи Германской нации», что сулило более реальную помощь грекам.

Евгений IV отлучил от церкви всех участников Базельского собора, а те, в свою очередь, угрожали аналогичной мерой всем собравшимся на собор в Ферраре. Ни один европейский монарх не приехал в Феррару. Никто из них, кроме герцога Бургундского, не прислал сюда даже своих послов. Поражает политическая недальновидность всегда столь изощренно хитрых греков: при конфликтной ситуации, которая на тот момент сложилась в отношениях между папством и государями европейских стран, было очевидно, что никакой реальной помощи Константинополю ожидать не приходится, каковы бы ни были итоги Фер-рарского собора.

С 26 февраля 1439 г. заседания собора были перенесены во Флоренцию. Присутствовавший на соборе император Иоанн Па-леолог к догматическим спорам был безразличен, его волновало лишь получение реальной помощи от Запада для борьбы с турками. В итоге греки уступили по всем пунктам. Они приняли католический догмат об исхождении святого духа, признали папу главой церкви и т.д.

Я умышленно не привожу подробных сведений о различиях в обрядах Восточной и Западной церквей. На мой взгляд, все унии католиков с православными имели целью не сближение вероучений, а подчинение православия римскому папе. Как уже в наши дни остроумно заметил один из иерархов православной церкви: «Мы не против объединения церквей, но при главенстве московского патриарха».

5 июля 1439 г. уния была подписана всеми греческими делегатами, за исключением одного лишь епископа Марка Эфесско-го. Исидор поставил красноречивую подпись под актом о соединении с Римом: «подписуюсь с любовью и одобрением». Роль русского митрополита в деле заключения унии была столь велика, что папа выказал ему свое особенное расположение. Исидор перед отъездом на Русь получил кардинальскую шапку и титул " legatus de latere («легата от ребра апостольского»). Его юрисдикции подчинялись не только Русь и Литва, но также Ливония и Польская Галиция [256].

Вскоре Исидор неспешно двинулся домой, на Русь, повсюду призывая православных причащаться вместе с католиками.

Митрополит Исидор прибыл в Москву в Великий пост 1441 г. Перед ним как перед папским легатом и кардиналом несли латинский крест — «крыж ляхкий». Митрополит стал совершать богослужение в Успенском соборе Кремля. За ектениями он велел на первом месте поминать имя папы Евгения, а не патриарха константинопольского. По окончании службы Исидор велел зачитать с амвона главного храма России акт об унии константинопольского патриархата с Римом. Затем митрополит передал великому князю послание от папы Евгения с призывом помогать Исидору в деле утверждения унии. Папе, а не патриарху, как раньше, пропели многолетие.

Через четыре дня после прибытия в Москву Исидор по приказу Василия II был схвачен и заключен в Чудов монастырь в Кремле. Василий II назвал его «латинским ересным прелестником» и «волком в овечьей шкуре».

В Москве давно знали о ходе Флорентийского собора. Спутник Исидора суздальский епископ Авраам прибыл в Москву еще 19 сентября 1440 г. Так что времени для принятия решения у Василия II и у его иерархов было более чем достаточно.

Современные церковные историки стремятся сделать Василия II спасителем православия: «Исидору дают возможность максимально изобличить себя как отступника от Православия, и лишь затем инициативу берет на себя великий князь. Это, вероятно, тоже не случайно. После Флорентийского собора в мире нет уже ни православного Вселенского Патриарха, ни православного императора, есть лишь одна верная Православию Поместная Церковь — Русская.

Лишь после Василия высказывают свое суждение о митрополите русские архиереи. В Москву на Собор Русской Церкви для рассмотрения дела митрополита-отступника приехали епископы Ефрем Ростовский, Иона Рязанский, Варлаам Коломенский, Иов Сарайский, Герасим Пермский и Авраамий Суздальский, многочисленные архимандриты, игумены важнейших монастырей, представители черного и белого духовенства. Собор рассмотрел флорентийское определение и признал его «ересью, противной Божественным правилам и Преданию». Кстати, это определение неплохо было бы помнить сегодня тем ревнителям экуменизма, которые утверждают, что Православной Церковью католицизм никогда соборно не квалифицировался как ересь — постановления Московского Собора 1441 г. никто до сих пор не отменял! [257]»

С таким утверждением можно во многом согласиться. Но не следует забывать, что Василий II был недалеким человеком и ничтожным правителем, которым всегда управляли: поначалу мать Софья Витовтовна и митрополит Фотий, потом московские бояре. И ни о каких проблемах вселенского масштаба Василий не думал. Был бы жив дед, еще неизвестно, что бы он затеял. Но великого Витовта не было в живых, и в Литве шла усобица, то есть ни помоши, ни особой беды оттуда ждать не приходилось. До папы было слишком далеко, и проку от его пастырского благословения, равно как и от проклятия, не было.

Так что мотивы отказа от унии были чисто внутренние. Принятие унии могло дать серьезное оружие конкуренту Василия — его двоюродному брату Дмитрию Шемяке. А власть Василия II, как показали дальнейшие события, и так висела на волоске.

Спору нет, отказ от унии имел огромное значение для истории Руси, да и для всемирной истории. Но при этом надо остерегаться фальсификаторов, которые и так уже не раз переписали русскую историю. Завтра канонизируют Василия II, а Дмитрия Шемяку сделают еретиком и радетелем «латинства».

Заключив под стражу митрополита Исидора, московские власти сами себя поставили в сложное положение: а что с ним теперь делать? Казнить или отправить в заключение страшно, ведь власть Василия висит на волоске. Обличать в ереси константинопольского патриарха и всю греческую церковь тоже не хочется.

Посему, видно, московские власти намекнули Исидору: мол, езжайка ты отсюда... Исидор не заставил просить себя дважды и осенью 1441 г. вместе со своим учеником архимандритом Григорием отправился в Тверь. Однако тверской князь Борис Александрович, не разобравшись в ситуации, посадил беглецов в темницу. Лишь через полгода Борис все понял и отпустил Исидора с Григорием в Литву. Но там его ожидает полный провал: великий князь Казимир признал законным не Ферраро-Флорентийский собор и папу Евгения IV, а Базельский собор с его антипапой Феликсом V. В результате унию не приняла даже Литва. Такого, вероятно, Исидор не мог предположить даже при самом худшем прогнозе событий. Незадачливый кардинал уезжает в дорогой его сердцу Рим с тем, чтобы уже больше никогда не появляться на Руси, в которой он так жестоко обманулся.

Из-за усобицы в Великом княжестве Московском избрание рязанского епископа Ионы митрополитом состоялось лишь 15 декабря 1448 г. Теперь московские власти уже не считали нужным спрашивать об этом Царьград. После поставления Ионы великий князь отправил к императору Константину Палеологу грамоту, в которой писал: «Мы поступили так по великой нужде, а не по гордости или дерзости. До скончания века пребудем мы в преданном нам православии. Наша церковь всегда будет искать благословения церкви цареградской и во всем по древнему благочестию ей повиноваться. И отец наш, Иона митрополит, также просит благословения и соединения, кроме нынешних новых разногласий, и молим твое святое царство, будь благосклонен к отцу нашему Ионе митрополиту. Мы хотели обо всех этих делах церковных писать и к святейшему патриарху православному, требовать его благословения и молитвы; но не знаем, есть ли в вашем царствующем граде патриарх или нет? Если же, бог даст, будет у вас патриарх по древнему благочестию, то мы будем извещать его о всех наших положениях и просить благословения».

Тут внешняя покорность граничит с издевкой. Это не просьба, а вежливое уведомление об уже свершившемся факте.

Польский король и великий князь литовский Казимир подчинил юго-западную церковь новому митрополиту, ив 1451 г. Иона отправился в инспекционную поездку по русской Литве.

Между тем после взятия турками Константинополя в 1452 г. стало два константинопольских патриарха: один — в турецком Стамбуле, а другой — в Риме. В 1458 г. патриарх константинопольский Григорий Мамма, живший в Риме, поставил митрополитом всея Руси болгарина Григория.

Узнав об этом, Василий II попросил Казимира не принимать Григория, так как общий митрополит всея Руси был Иона, и «не нарушать старины». «Старина же наша, — писал великий князь московский, — которая ведется со времени прародителя нашего Владимира, крестившего Русскую Землю, состоит в том, что выбор митрополита принадлежит нам, а не великим князьям литовским. Кто будет нам люб, тот и будет у нас на всей Руси, а от Рима митрополиту у нас не бывать, такой мне не надобен. И ты, брат, ни под каким видом не принимай его. Если же примешь, то ты церковь божью разделишь, а не мы».

В ответной грамоте Казимир предложил Василию II признать Григория и в качестве основного аргумента привел дряхлость Ионы, который уже просто физические не мог посещать Литву. Василий, естественно, отказался, и Казимир поставил в Киеве митрополитом Григория.

Хворый Иона умер в 1461 г., назначив себе преемником ростовского архиепископа Феодосия, который и был поставлен по новому обычаю в Москве собором северных русских владык.

Таким образом, Иона стал последним митрополитом всея Руси. В 1458 г. наступил раскол русской православной церкви на русскую и литовскую.

От дел церковных перейдем к делам ордынским. В 1437 г. в Золотой Орде началась война между ханом Улу-Мухаммедом (Улук-Мухуммедом) и Кичи-Мухаммедом, сыном Тимур-хана.

В начале 30-х годов XV века орда Кичи-Мухаммеда кочевала в Средней Азии, а в начале 1437 г. он двинулся на северо-запад. Вскоре Кичи-Мухаммед захватил район низовий Волги, Дона и Днепра, некоторое время он контролировал и Крым.

Ряд эмиров Улу-Мухаммеда перебежали со своими дружинами к Кичи-Мухаммеду. Спасаясь от соперника, Улу-Мухаммед двинулся с ордой на север и занял район города Белева. Белев находился в верховьях Оки и в начале XIII века входил в состав Черниговского княжества. После же развала Черниговского княжества в конце XIV века Белевское княжество стало независимым. Первым князем белевским был Василий Романович. Его сын Михаил бежал в 1407 г. в Москву после захвата княжества войсками Витовта.

Создание нового татарского государственного образования в непосредственной близости от Москвы вызвало ярость у великого князя Василия II и его бояр. Кроме того, московское правительство и само имело виды на Белевское княжество. Недаром сыновья изгнанного белевского князя Михаила Васильевича — Федор и Василий[258] — кормились московскими хлебами.

В итоге на Белев было отправлено большое войско, в составе которого были и дружины «молодших князей». Во главе войск были поставлены князья Дмитрий Юрьевич Шемяка и Дмитрий Юрьевич Красный. С ними великий князь послал и «прочих князей множество, с ними же многочислении полки».

Как утверждает великокняжеская летопись, братья Юрьевичи не преминули по дороге заняться грабежом («все пограбиша у своего же православного христьянства, и мучаху людей из добытка, и животину бьюще, назад себе отсылаху, а ни с чим же не ра-зоидяхуся, все грабяху и неподобная и скверная сеяху»[259].

Немногочисленные татарские полки под Белевым были разбиты и отброшены в город. Но закрепить этот успех русским войскам не удалось. Ворвавшиеся в Белев воеводы Петр Кузьминский и Семен Волынец погибли. Наутро татары, «убоявся князей Руськых, и нача ся давати им в всю волю их, и в закладе дети своя давати, и что где взяли, и не в великого князя отчине, полону, то все отдавали, и по тот день не чинити им пакости». Переговоры вели «зять царев» Елбердей и князья Усеин Сараев и Сеунь-Хозя, а с русской стороны — В.И. Собакин и А.Ф. Голтяев.

Таким образом, Улу-Мухаммед готов был стать вассалом Василия II. Видимо, это было неплохое предложение для великого князя московского. Орда Улу-Мухаммеда могла стать хорошим подспорьем в борьбе с литвой, с галицкими князьями и с другими недругами Василия II.

Однако русские отвергли все предложения татар. Резонно предположить, что князья Юрьевичи не были заинтересованы в появлении сильного вассала у их потенциального противника. «Видевъше своих многое множество, а сих худое недостаточьство», они решили окончательно добить врага.

5 декабря 1437 г. началось новое сражение, которое закончилось совсем не так, как виделось воеводам. Летописец с горечью писал: «...малое и худое оно безбожных воиньство одолеша тмочисленым полком нашим, неправедне ходящим, преже своих губящем». Старожилы рассказывали, что в разгроме русских войск был повинен мценский воевода Григорий Протасьев, состоявший на службе у великого князя литовского. Глубоко вдвинутый в Степь верховский город Мценск (на реке Зуше) часто подвергался нападениям ордынцев. Поэтому дурной мир с ними горожане предпочитали хорошей войне. Эти настроения сказались и на событиях под Мценском в 1437 г. Протасьев якобы «сотвори крамолу, хотяше бо лестию промеж их мир сотворити». Протасьев якобы заявил московским воеводам: «Великий князь мой (то есть литовский. — А.Ш.) прислал ко мне приказ, чтоб я не бился с ханом, а заключил с ним мир и распустил полки». Русские воеводы склонились было к его доводам, а Протасьев тем временем перешел на сторону противника и послал своего человека к Улу-Му-хаммеду, подбивая его выступить против русских. Воспользовавшись мглой, ранним утром татары незаметно вышли из острога и ударили по русским полкам. Позже, в 1439 г., по приказу Василия II воевода Григорий Протасьев был ослеплен.

Результатом похода московского войска стало то, что Улу-Мухаммед осознал неудобства создания своего государства в верховьях Оки, где сходились интересы Москвы и Вильно. Кроме того, там не было исключено и нападение Кичи-Мухаммеда. В итоге Улу-Мухаммед двинулся на Нижний Новгорода, а оттуда — на Булгары.

И русские, и ордынские источники сообщают о захвате Улу-Мухаммедом Нижнего Новгорода. Разница лишь в том, что русские летописи сообщают только об отдельных фактах пребывания Улу-Мухаммеда в Нижнем Новгороде, как, например, в 1445 г., а современные татарские авторы (Мифтахов, Муслимов и др.), основываясь на булгарских и ордынских летописях, считают, что татары Улу-Мухаммеда занимали Нижний Новгород с 1438 по 1445 г.

Занятие татарами Нижнего Новгорода прошло относительно мирно. Мы уже знаем, что 15 августа 1389 г. татарский посол Шахмат сверг последнего нижегородского князя Бориса Константиновича и передал город Василию I. Московский князь не стал сажать служилых князей в Нижнем Новгороде, а держал там беспородных воевод. Население города не любило и не уважало их.

Понятно, что особого желания умирать за Василия II у нижегородцев не было, и они открыли ворота Улу-Мухаммеду.

Татары согнали с вотчины шуйского князя Василия Юрьевича, правнука великого князя нижегородского Дмитрия Константиновича (годы правления 1359—1363). Он был вынужден бежать в Господин Великий Новгород. Новгородцы сделали его вторым служилым князем (первый был литовский князь Иван Владимирович). В 1445 г. в ходе войны Новгорода с Орденом Василий Юрьевич был воеводой в крепости Ям. Запомним этого князя, к нему мы вернемся через несколько страниц.

А мы возвратимся к Улу-Мухаммеду, который после занятия Нижегородского княжества отправился в Булгарию. Город Булгар был к тому времени разрушен, и Улу-Мухаммед идет к Казани. Здесь имеется в виду старая Казань, построенная еще во времена Батыя и к этому времени влачившая жалкое существование.

Улу-Мухаммед строит рядом новую Казань, там, где она сейчас и находится[260]. Как писал М.Г. Худяков: «Город (Новая Казань. — А.Ш.)...расположен в 100 верстах от Булгара, вверх по течению Волги, в том самом месте, где река круто поворачивает на юг; угол, образуемый течением Волги — гора Услон — находится как раз напротив Казани. Город расположен при впадении в Волгу р. Казанки, последнего из волжских притоков, имеющих меридиональное направление. Местоположение Казани менее выгодно, чем Булгара, стоящего близ самого слияния Волги и Камы, но природою Казань еще сильнее укреплена. Подобно Булгару, она расположена на левом, луговом берегу Волги, в значительном расстоянии от реки. Такое положение города составляло условие, чрезвычайно выгодное для его обороны, в особенности со стороны русских: неприятелю приходилось переплавляться через Волгу и по болотистой низменности подступать к крепости, расположенной на высоком мысу. Наиболее укрепленная природою часть города обращена как раз в сторону русских, а тыловая, наиболее слабая — в противоположную сторону, тогда как если бы Казань была расположена на правом, горном берегу реки Волги, ее тыл был бы обращен в сторону русских.

Утвердившись в Среднем Поволжье, хан Мухаммед решил восстановить господство свое над Россией и заставить Московского великого князя платить дань по-прежнему ему, а не саранскому хану Кичи-Мухаммеду»[261].

В начале лета 1439 г. Улу-Мухаммед двинулся на Москву. По традиции потомков Калиты Василий 11 «отправился собирать полки за Волгу», видимо, в район Костромы. Защищать Москву великий князь оставил князя Юрия Патрикеевича. А 3 июля Улу-Мухаммед осадил Москву. Опять же. по традиции, отдельные татарские отряды пустошили московские княжества и доходили до границ Тверского княжества.

Улу-Мухаммед постоял под Москвой десять дней, но города взять не смог и двинулся назад. По пути он взял и сжег Коломну.

Любопытно, что булгарская летопись утверждает, что в поход на Москву Улу-Мухаммед отправился из Нижнего Новгорода, туда же он и вернулся обратно[262].

В конце 1444 г. хан Улу-Мухаммед взял Муром. Причина этого похода была весьма прозаическая. Зима выдалась холодной, и татары уже совершенно объели окрестности Нижнего Новгорода. Узнав об этом, Василий II собрал большое войско и двинулся к Мурому. С ним шли князья Дмитрий Шемяка, Иван и Михаил Андреевичи и Василий Ярославич. Великий князь шел в поход «со всеми князи своими, и боляры, и воеводами, и со всеми людьми».

«Передний полци» (воеводы), отправленные Василием II, побили татар и под Муромом, и «в Гороховце, и во всех инех местех». Основные же силы Улу-Мухаммеда отошли в Нижний Новгород. На этом кампания окончилась. Успокоенный легкой победой на востоке, Василий II поспешил вернуться через Суздаль и Владимир в Москву, куда он торжественно вступил 26 марта 1445 г.

Возможно, имело место и какое-то соглашение между Василием II и Улу-Мухаммедом. Я лично не люблю предположений, но в смуте XV века на Руси так много темных мест, благо наши дьяки и историки вдоволь постаратись искромсать отечественную историю, что без предположений просто не обойтись. Во всяком случае, можно только московско-татарским договором объяснить поход московских воевод и двух татарских царевичей на земли Великого княжества Литовского, начатый еще в феврале—марте 1445 г. Союзники разорили Вязьму и Брянск и дошли почти до Смоленска. С богатой добычей и большим полоном они вернулись восвояси.

Великий князь литовский Казимир среагировал немедленно. Во главе литовского войска были поставлены ковенский староста Волимунт Судивой, виленский воевода маршалок Радзи-вилл Осикович, смоленский наместник Николай Немиров, полоцкий наместник Андрей Сакович и другие. Литовцы разорили Козельск, Верею, Калугу и Можайск. По новгородским сведениям, литовская рать «5 городов взя, и плени земли много и по-вева, и христьянсьству погибель велика бысть». Московские летописцы дают более точные сведения: против семи тысяч литовцев русские смогли выставить едва только сто можаичей, сто верейцев и 60 серпуховичей и боровичан. Воеводой у ратников князя Василия Ярославича был Жичев. Сопротивлялись они упорно. Так, под Козельском литовцы стояли целую неделю, но на реке Суходрови, притоке Угры, им удалось нанести поражение малочисленным войскам русских, хотя литовцы и потеряли убитыми 200 человек.

Среди погибших русских воевод был суздальский князь Андрей Васильевич Лугвица, служивший можайскому князю Ивану Андреевичу. Возглавлявший войска князя Михаила Андреевича Иван Федорович Судок Монастырев попал в плен. Затем он вернулся на Русь, служил Ивану Андреевичу и позднее вместе с ним бежал в Литву.

Трудно понять, зачем Василию II понадобилось нападать на Литву при полной неподготовленности западных рубежей Московского княжества к войне.

Стоит упомянуть и о походе в 1444 г. царевича Мустафы на Рязанские земли. Отметим, что сей царевич подчинялся не Улу-Мухаммеду, а сарайскому хану Кичи-Мухаммеду. Согласно летописи, он «повоевал волости и села рязанские и остановился в степи для продажи пленников, которых выкупали рязанцы. Когда пленные были все выкуплены, Мустафа пришел опять в Рязань, на этот раз уже с миром; хотелось ему зимовать в городе, потому что в степи не было никакой возможности оставаться: осенью вся степь погорела пожарам, а зима была лютая, с большими снегами и сильными вьюгами; от бескормицы лошади у татар перемерли. Когда в Москве узнали об этом, то великий князь отправил на Мустафу двоих воевод своих — князя Василия Оболенского и Андрея Голтяева с двором своим да мордву на лыжах. Московскис воеводы нашли Мустафу под Переяславлем на речке Листа-ни, потому что рязанцы выслали его из своего города. Несчастные татары, полузамерзшие, бесконные, не могшие владеть луками по причине сильного вихря, должны были выдержать нападение с трех сторон: от воевод московских, от мордвы и от казаков рязанских, которые упоминаются туг в первый раз. Несмотря на беспомощное состояние свое, татары резались крепко, по выражению летописца, живыми в руки не давались и были сломлены только превосходным числом неприятелей, причем сам Мустафа был убит»[263].

Несколько слов стоит сказать и о взаимоотношениях Василия II с сыновьями Юрия Дмитриевича. В 1440 г. при весьма странных обстоятельствах в Галиче умер Дмитрий Красный. Процитирую летопись в переложении Карамзина: «Меньший брат, Дмитрий, скоро умер в Галиче, достопамятный единственно наружной красотою и странными обстоятельствами своей кончины. Он лишился слуха, вкуса и сна; хотел причаститься Святых Тайн и долго не мог, ибо кровь непрестанно лила у него из носу. Ему заткнули ноздри, чтобы дать причастие. Дмитрий успокоился, требовал пищи, вина; заснул — и казался мертвым. Бояре оплакали князя, закрыли одеялом, выпили по нескольку стаканов крепкого меду и сами легли спать на лавках в той же горнице. Вдруг мнимый мертвец скинул с себя одеяло и, не открывая глаз, начал петь стихиры. Все оцепенели от ужаса. Разнесся слух о сем чуде: дворец наполнился любопытными. Целые три дня князь пел и говорил о душеспасительных предметах, узнавал людей, но не слыхал ничего, наконец действительно умер с именем Святого: ибо — как сказывают летописцы — тело его, через 23 дня открыто для погребения в московском соборе Архангела Михаила, казалось живым, без всяких знаков тления и синеты»[264].

Возможно, князь был отравлен, но почему-то наши археологи не спешат исследовать его останки, находящиеся в Архангельском соборе в Кремле рядом с могилой великого князя Юрия Дмитриевича.

Василий II сразу после смерти Дмитрия Красного захватил Бежецкий Верх — самый лакомый кусок из его удела.

Мало того, осенью 1441 г. Василий II попытался внезапно овладеть Угличем — столицей удела Дмитрия Шемяки. Однако моековский дьяк Кулудар Ирежицкий отправил Дмитрию Юрьевичу грамоту с предупреждением. Тот немедля ускакал на запад с частью дружины. Василий II приказал несчастного дьяка забить до смерти кнутом «по станам водя». Но взять Углич московское войско так и не смогло.

После снятия осады с Углича туда вернулся Шемяка и начал собирать войско. К нему приехал удельный князь Иван Андреевич Можайский, в очередной раз обиженный московской кликой (Василием II. Софьей Витовтовной и К°). Сия компания быстро осознала свою ошибку и послала грамоту Ивану Можайскому с предложением добавить в удел еще город Суздаль с окрестностями. От такого подношения Иван отказаться не мог и отправился в Москву. Но тут опять был допущен просчет — Суздаль находился в «кормлении» у литовского князя Александра Чарторижского (Чар-торыйского). Сей князь участвовал в убийстве великого князя литовского Сигизмунда и был вынужден бежать в Москву. Потеряв Суздаль, наш Гедеминович с горя отправился к Шемяке и стал одним из лучших воевод.

Шемяка и Чарторижский двинулись из Углича на Москву. По пути они заехали в Троицкий монастырь, игумен которого Зиновий решил взять на себя функции миротворца.

Посредничество игумена увенчалось успехом, и двоюродные братья заключили очередной мир. По его условиям Шемяка сохранял за собой Углич, Галич, Ржеву и Рузу. Земли, принадлежавшие сидевшему в заточенье Василию Косому (Звенигород, Дмитров и Вятка), признавались владениями Василия II.

Василий II потребовал у Шемяки крупную сумму ордынской дани. «А что, брате, еще в целовании (то есть в мире) будучи со мною, не додал ми еси въ выходы серебра и в ординские протори, и что есмь посылал киличеев (послов) своих ко царем к Кичи-Маметю и к Сиди-Ахметю, а то ти мне, брате, отдати по розочту, по сему нашему докончанью»[265].

Любопытно, что трусливый Василий II одновременно платил дань сразу двум ханам — сарайскому Кичи-Мухаммеду и кочевавшему в причерноморских степях Сеим-Ахмету[266]. Надо ли говорить, что это не понравилось Улу-Мухаммеду. Надо же — двум его конкурентам улусник Василий платит, а ему, самому ближнему хану — нет!

Весной 1445 г. Улу-Мухаммед отправил двух своих сыновей, Махмуда (в русских летописях Мамутякяк или Махмутек) и Я куба, в поход на Москву. В июле им навстречу отправился и Василий II с московской ратью. По пути к нему присоединились вассальные князья Иван и Михаил Андреевичи и князь Василий Ярославич. Дмитрий Шемяка на этот раз не пришел.

Московское войско подошло к Суздалю и разбило лагерь на реке Каменке. 6 июля в стане началось движение — ратники одели доспехи, подняли знамена и выступили в поле. Но татар не было видно, и Василий Васильевич вернулся в лагерь и сел с князьями и боярами ужинать. Пили и гуляли долго, спать легли под утро. Великий князь проснулся поздно, отслушал заутреню и собрался было опять лечь спать, но тут разведка донесла, что татары переправляются через реку Нерль. Великий князь тут же послал поднимать войска, сам надел доспехи, поднял знамена и выступил в поле.

В битве у Спасо-Евфимьевского монастыря русские поначалу стали одолевать, татары отступили. Но многие русские, по словам летописца, «начаша избитых татар грабить». Этим воспользовался бек Кураиш, который завернул своих бежавших киргизов и контратаковал русских. Московская рать была вдребезги разбита. Василий II, его двоюродные братья Михаил Андреевич Верейский и Иван Андреевич Можайский попали в плен и были отправлены в Казань.

Затем татары разграбили Суздаль и, перейдя через Клязьму, стали напротив Владимира, но штурмовать его не решились и отправились назад через Муром в Нижний Новгород.

Когда в Москве узнали о пленении Василия II, то «поднялся плач великий и рыдание многое». Но за этой бедой пришла и другая: ночью 14 июля «загорелась Москва и выгорела вся, не осталось ни одного дерева, а каменные церкви рассыпались и каменные стены попадали во многих местах». Людей погибло много, по одним данным 700 человек, по другим — гораздо больше, потому что из города мало кто бежал: боялись татар. Добра всякого сгорело множество, так как в Москве собрались жители других городов и окрестных сел и готовились к осаде.

Паника в Москве была пресечена приходом Дмитрия Ше-мяки, который взял власть в свои руки. Между тем Улу-Мухаммед отправил в Москву своего посла мурзу Бегича с поручением возвести на великокняжеский престол Шемяку. Дмитрий очень обрадовался, так как давно мечтал об этом. Вместе с Бегичем он отправил к хану своего посла Федора Дубинского, чтобы выразить Улу-Мухаммеду благодарность за оказанную честь. Бегич и Дубинский до Мурома ехали на лошадях, а там пересели на судно. Так пожелал Бегич: он хотел полюбоваться речными просторами Оки.

Но пока Бегич пьянствовал в Москве и путешествовал по Оке, хан Улу-Мухаммед был убит в Казани своим братом Кара Якубом. Дальнейшую историю 3.3. Мифтахов описывает так: «После этого (убийства Улу-Мухаммеда. — А.Ш.) Кара Якуб освободил из тюрьмы Василия II, а также его двоюродного брата и бывших при них бояр. Первым делом великий князь отправил Андрея Плещеева в г. Переславль, чтобы сообщить матери и жене о своем освобождении, а также о том, чтобы привезли выкуп в г. Курмыш. В деревне Иваново-Кислеево Плещеев встретил Плишко Образцова, который с лошадьми ожидал прибытия на судне Бигича и Дубинского. На берегу Оки, недалеко от переправы, между ними состоялся обмен информацией. Плещеев сообщил о том, что Василий II освобожден из плена, а Образцов о том, что в Москве великим князем провозглашен Дмитрий Шемяка. Когда подплывшие на корабле мурза Бегич и посол Дубинский узнали о случившемся, то они вернулись в г. Муром, где Бегич был арестован сторонниками Василия II. Узнав об освобождении Василия II из тюрьмы, Дмитрий Шемяка покинул Москву и направился в Углич.

Тем временем Кара Якуб вместе с Василием и его приближенными прибыл в г. Курмыш, расположенный на берегу Оки. Здесь он стал ждать, когда привезут выкуп. В Казани Кара Якуб оставил своего племянника Якуба, перешедшего на его сторону, с 500 кыргызами, а также ногайского служилого князя Кильдибека с 2500 всадниками.

Якуб освободил из тюрьмы Гали-бея, который сразу стал претендовать на власть.

Когда Махмуд и Кураиш узнали о гибели Улу-Мохаммеда, то «были потрясены этим вероломством и изменой». В сопровождении тысячи кыргызов они прибыли в г. Курмыш. Здесь «между ними и злодеем произошел бой». Во время этого боя Кара Якуб «бросился на Махмудтека с ножом, но тот опередил дядю» и ударом кинжала убил его. Так закончил свой жизненный путь братоубийца Кара Якуб»[267].

Узнав об освобождении Василия II, Дмитрий Шемяка бежал из Москвы в Углич. А Василий тем временем добрался до Мурома, а оттуда направился во Владимир. «И бысть радость велика всем градом Русскым», — с умилением пишет московский летописец.

В Переяславле состоялась торжественная встреча великого князя. Туда загодя прибыли великие княгини Софья Витовтовна и Мария Ярославна с сыновьями Василия II Иваном и Юрием, а также весь великокняжеский двор. А на Дмитриев день, 26 октября, Василий прибыл в Москву.

Но к ужасу москвичей великий князь приехал не один, его сопровождали 500 вооруженных татар, которые вели себя в Москве как в побежденном городе. В народе пошли толки, что-де князь Василий за свое освобождение пообещал татарам фантастическую по тем временам сумму — 200 тысяч рублей, а также несколько русских городов, из которых он намеревался выгнать местных князей.

В любом случае сумма выкупа за Василия II была огромная. Все простые воины, взятые в плен в Суздальской битве, и мирные жители, захваченные татарами, не возвратились, а были проданы в рабство. Мало того, Василий II начал передачу татарам русских городов, чего не было со времен Батыя. Впервые в истории Руси в наших городах татарским князьям было разрешено строить мечети.

Василий успел передать татарам лишь один русский город — Мещерский городок на Оке. Он перешел в потомственное владение Касиму, сыну Улу-Мухаммеда.

Позже наши историки будут нагло врать, что-де Василий II просто принял на службу татарского царевича Касима и дал ему в кормление Мещерский городок, как московские князья и ранее давали в кормление городки и села татарским и литовским князьям. Лживость последнего утверждения очевидна. Никогда и ни при каких обстоятельствах московские или иные князья не позволяли литовским, татарским и иным служилым князьям строить на Руси латинские храмы, литовские языческие капища, мечети и т.д.

Василий за себя и своих потомков поклялся вечно платить дань царевичу Касиму и его потомкам. Как писал историк В. В. Похлебкин: «Дань Касимовским царевичам (ханам) зафиксирована в следующих документах:

А. Договор князей Ивана и Федора Васильевичей Рязанских от 19 августа 1496 г.

Б. Договор между сынозьями Ивана III Василием и Юрием от 16 июня 1504 г. и завещание Ивана III, составленное в 1594 г. (Собр. Гос. Грамот и и договоров, ч. I, док. 144, с. 389—400, М., 1813 г.).

Более того — эта дань сохранялась даже при Иване IV Грозном чуть ли не после покорения Казани! (Последнее упоминание о ней относится к 12 марта 1553 г.)»[268].

Вот, к примеру, завещание Ивана III (умер 27 октября 1505 г.): «В ордынские выходы: в Крым, Казань, Астрахань, Царевичев городок (Касимов), для других царей и царевичей, которые будут в Московской земле, на послов татарских назначена тысяча рублей в год: из этой суммы 717 рублей платит великий князь, остальное доплачивают удельные»[269].

Выходит — это дань. Таким образом, через 25 лет после освобождения от ига Русь платила дань Крыму, Казани, Астрахани и Царевичему городку (Касимову)! Но если это не дань, а жалованье касимовского правителя, то тогда и казанские, и крымские ханы должны были состоять на службе московского князя.

Постыдные действия Василия II вызвали возмущение во всех слоях русского общества.

В начале февраля 1446 г. Василий II поехал замаливать грехи в Троицкий монастырь. В ночь на 12 февраля москвичи открыли ворота дружинам Дмитрия Шемяки и Ивана Можайского. Им никто не сопротивлялся. Воины Шемяки схватили Софью Ви-товтовну и жену Василия Васильевича. Лишь детям великого князя удаюсь бежать в село Боярово (недалеко от Юрьева Польского), принадлежавшее князю Ивану Ряполовскому. Вместе с ними бежали бояре В.М. Шея Морозов и Ю.Ф. Кутузов.

Согласно летописи, Василий II 13 февраля служил обедню в монастыре, как вдруг в церковь вбежал рязанец Бунко и объявил, что Шемяка и Можайский идут на Василия ратью. Василий не поверил, потому что Бунко незадолго до этого перешел от него к Шемяке. «Эти люди только смущают нас, — сказал великий князь, — может ли быть, чтобы братья пошли на меня, когда я с ними в крестном целовании? » После чего повелел выгнать Бунко из монастыря. Тем не менее Василий все-таки послал разведку к Радонежу (на гору), но дружинники Ивана Можайского заметили ее, не выдав себя.

Тогда Можайский велел собрать много саней и положить в них по два человека в доспехах, прикрыть их рогожами, а третьему велел идти сзади, как будто за возом. Таким образом дружина въехала на гору, ратники повыскакивали из возов и перехватали сторожей Василия, которые по глубокому снегу не смогли убежать. После этого войско Можайского двинулось к монастырю.

Василий II увидел неприятелей, когда те скакали с Радонежской горы к селу Клементьевскому, и бросился на конюшенный двор. Но там не оказалось ни одной запряженной лошади. Тогда Василий побежал в монастырь, к Троицкой церкви, пономарь впустил его и запер дверь. В этот момент в монастырь въехала неприятельская дружина во главе с боярином Шемяки Никитой Константиновичем, который взлетел на коне даже на церковную лестницу.

Следом въехал в монастырь и сам князь Иван Можайский и стал спрашивать, где великий князь. Василий, услышав его голос, закричал из церкви: «Братья! Помилуйте меня! Позвольте мне остаться здесь, смотреть на образ божий, пречистой богородицы, всех святых. Я не выйду из этого монастыря, постригусь здесь».

Василий много раз нарушал клятвы и договоры, и ему, естественно, никто не поверил. Его схватили и привезли в Москву. Ночью ему прочитали приговор: «Зачем навел татар на Русскую землю и города с волостями отдал им в кормление? Татар и речь их любишь сверх меры, а христиан томишь без милости; золото, серебро и всякое имение отдаешь татарам, наконец, зачем ослепил князя Василия Юрьевича? », а затем ослепили. После казни Василий II получил прозвище Темный. С помощью рязанского епископа Ионы Шемяка захватил и детей Василия II. Ослепленный великий князь с сыновьями был сослан в заточенье в Углич.

Однако победу Шемяки можно без преувеличения назвать пирровой. Значительная часть московских бояр отказалась служить галицкому князю.

Победа Шемяки над Василием II вызвала явное неудовольствие у ордынских покровителей московского князя. И 17 апреля 1446 г., «на Велик день», казанские татары, простояв три дня под Устюгом, пошли на штурм. Они «приступили к городу, несу-чи на головах насад». Насады (лодьи) должны были защищать татар от града камней, стрел и копий, которые сыпались на них с крепостных стен. Однако захватить Устюг татарам не удалось, и они отошли, получив с него «откуп, комейщину, за 11 000 денег и всякою рухлядью» (мехами). В Устюг меха поступали с Севера, а отсюда уже шли на рынки Новгорода, по Волге и в Центр. На этот раз татары остались без полона.

Затем татары, миновав Галич, «приходили... на Кичменгу» и вверх по Югу через волок направились на Ветлугу, приток Волги. До Казани они плыли на плотах, «да в полоех тонули». Из отборного отряда «царева двора» численностью в 700 человек в Казань вернулось 40 человек.

Значительная часть сторонников Василия II бежала в Литву. Первым туда бежал боярин Федор Басенок с дружиной, затем — князь Василий Ярославич Серпуховской, которому Казимир IV дал «в вотчину» города Брянск, Гомель, Стародуб и Мстиславль. Брянск Василий Ярославич уступил князю СИ. Оболенскому и Федору Басенку.

На литовском порубежье находились татарские царевичи Бер-дедат Кудудатович, Касим и Якуб Мухаммедовичи, сохранявшие верность Василию II.

Экономика Владимиро-Суздальской Руси была доведена Василием II, как говорится, до ручки. Разруха заставила Дмитрия Шемяку провести денежную реформу. Князь дважды уменьшал вес монеты: первый раз до 0, 54—0, 5 г (по галицкой норме), а второй раз — до 0, 39—0, 4 г. На монетах Дмитрия Шемяки изображался всадник с копьем и буквами «Д.о.», что означало «Дмит-рий-осподарь». Также помещал Шемяка на монетах надпись: «Ос-подарь всея земли Русской», твердо заявляя свое стремление к утверждению единодержавия на Руси. Выразительно было и второе изображение на монетах Дмитрия Юрьевича — князь на троне. Позднее опыт чеканки монет и их символика были использованы Василием II. Реформа первого «Государя русского» привела к существенному росту цен.

В сложившейся ситуации Шемяка решил примириться с Василием Темным. Вместе с несколькими церковными иерархами он поехал в Углич, где содержался в заключении Василий. Приехав туда, Шемяка выпустил Василия с детьми из заключения, покаялся и попросил у него прощения. Василий же, сознавая свою вину, говорил: «И не так еще мне надобно было пострадать за грехи мои и клятвопреступление перед вами, старшими братьями моими, и перед всем православным христианством, которое изгубил и еще изгубить хотел. Достоин был я и смертной казни, но ты, государь, показал ко мне милосердие, не погубил меня с моими беззакониями, дал мне время покаяться». Как говорил летописец: «Когда он это говорил, слезы текли у него из глаз как ручьи; все присутствующие дивились такому смирению и умилению и плакали сами, на него глядя».

Дмитрий Шемяка в честь примирения с Василием закатил для него, его жены и детей большой пир, куда были приглашены все епископы, многие бояре и дети боярские. Василий получил богатые дары и Вологду в отчину, поклявшись Шемяке впредь не искать великого княжения.

Но Василий, естественно, и не собирался выполнять условия крестного целования и, освободившись, немедленно возобновил гражданскую войну. Помимо московского боярства у него нашлось еще несколько союзников. Так, тверской князь Борис Александрович первые годы гражданской войны держал нейтралитет, а в феврале 1446 г. поддержал Шемяку, испугавшись передачи Василием татарам русских городов[270]. Но к 1447 г. тверской князь осознал, что его родной Твери куда большую угрозу представляет талантливый полководец «государь Дмитрий Юрьевич», чем слепой Василий, который и прежде-то был бездарным полководцем, зато отличным выпивохой. В 1447 г. состоялось обручение старшего[271] сына Василия II Ивана и Марии, дочери Бориса Александровича Тверского. Свадьба состоялась в Москве позже, 4 августа 1452 г. Жениху в это время было 12 лет, а невесте — около 10.

Между прочим, Мария родила вполне здорового сына Ивана. Умерла Мария рано, в 1467 г.. но не от раннего вступления в брак, а от «смертного зелья» — тело ее непомерно разбухло и т.д.

Тверской князь помог Василию Темному деньгами и войском, в том числе осадной артиллерией[272]. Взамен Василий пообещал отдатьТвери сильную крепость Ржеву. Много сделали для Василия и казанские татары. В конце 1446 г. войско Касима соединилось с войском Якуба, пришедшим из Казани.

Игумен Кириллова монастыря Трифон от лица церкви благословил Василия II на борьбу с Шемякой и взял на себя грех нарушения Василием Васильевичем крестного целования. «Еже еси целовал неволею», — так объяснил это кирилловский игумен. В 1448 г. в благодарность за поддержку в трудную минуту Василий II назначит Трифона архимандритом придворного Новоспасского монастыря.

Князья Василий Ярославич Серпуховской, трое Ряполовских, Иван Стрига и Семен Оболенские собрали свои дружины в районе города Мстиславля и решили идти на помощь Василию II. Замечу, что дружины этих князей были сформированы в основном на территории Великого княжества Литовского с согласия и с помощью великого князя литовского Казимира. Чтобы не допустить соединения войск Василия Серпуховского и Василия II Дмитрий Шемяка и Иван Можайский вышли из Москвы с большой ратью и заняли район Волоколамска. Там они и простояли с 15 ноября по 25 декабря 1446 г. При этом подавляющее большинство московских ратников попросту дезертировало. Кто бежал в Тверь, кто — по домам. В итоге Дмитрий и Иван остались со своими дружинами — галицкой и можайской.

Тем временем конный отряд тверского князя Бориса Александровича и несколько десятков дружинников Василия II во главе с Плещеевым и Измайловым совершили смелый рейд на Москву. Ворота были открыты, этим воспользовались нападавшие и ворвались в город. Сопротивление тверичам и людям Плещеева было оказано слабое. В плен был взят наместник можайского князя Ивана Андреевича Василий Чешиха, а наместнику Шемяки Федору Галицкому удалось бежать. Чувствуя непрочность своего положения в Москве, Шемяка в самом начале боевых действий отослал в Галич жену Софью Дмитриевну и сына Ивана. Жители столицы были приведены к присяге на имя Василия II. На случай возможного нападения противника город начали спешно укреплять.

Одновременно с посылкой «изгонной рати» к Москве основные силы союзников двинулись к Волоколамску. Их вели сами великие князья Василий II и Борис Александрович.

В такой ситуации Дмитрию Шемяке ничего не оставалось, как уходить. Он отошел к Угличу, а затем по замерзшей Волге через Ярославль дошел до Костромы. Далее он двинулся по рекам Костроме и Вексе. В Чухломе Шемяка захватил старуху Софью Витовтовну и вместе с ней остановился в Каргополе.

Тверской князь Борис Александрович, дойдя с Василием II до городка Редена, узнал о бегстве Шемяки «в далная части земли». Тогда он отпустил с великим князем московским своих воевод Бориса и Семена Захарьичей со «множеством» воинов, а сам «той же зимы восхоте пойти ко граду Ржеве». Но ржевичи «не вос-хотеша отворяти» ворот своего города тверским воеводам Дмитрию Федоровичу и Григорию Никитичу. А инок Фома писал: «Град той аще ли мал, но тверд, а велми приправы градскые на нем велми много». Тогда Борис Тверской послал в Ржеву своего боярина Константина Константиновича с предложением сдать город, но ржевичи не согласились. Тогда князь Борис направил подкрепление с воеводами Даниилом Григорьевичем и Карпом Федоровичем. Ржевичи зажгли посады и перешли к обороне. Осада Ржевы затянулась.

В это время московско-тверское войско осадило Углич. Несколько позже к Угличу подошли и сформированные в Литве войска служилых князей — сторонников Василия II. Наконец, к Угличу подтянулась и мощная тверская осадная артиллерия. Ей заведовал известный тверской пушкарь Микула Кречетников. Инок Фома писал о нем: «Таков беаше мастер, но яко и среди немець не обрести такова».

Деревянные стены Углича не выдержали огня тверских бомбард и пищалей, и в середине января 1447 г. город был взят. При штурме погиб известный воевода Василия II литвин Юшка Драница.

Сразу после взятия Углича «тверской наряд» вместе с Мику-лой Кречетниковым был направлен под Ржеву. Ржевичи упорно сопротивлялись в течение трех недель, несмотря на ожесточенный пушечный обстрел города. По словам инока Фомы, горожане в свою очередь «биаху овии пушками, а инии пращами, а друзии камение метаху, а овии стрелами, яко ж дождем пуща-ху». Но тверской наряд оказался мощнее: «толь бо грозно, но яко ж от великого того грому многым человеком падати». В конце концов под город пришел сам князь Борис Александрович, и весной 1447 г., «в Великое заговенье» Ржева сдалась на милость победителя.

Стремясь изолировать Шемяку от союзников, Василий II заключает докончание с бывшим его соратником можайским князем Иваном Андреевичем. Текст договора до нас не дошел. Но, судя по соглашениям великого князя с тем же Иваном Андреевичем от сентября 1447 г. и с серпуховским князем Василием Ярос-лавичем начала 1447 г., Василию II за отказ Ивана Можайского от союза с Шемякой пришлось передать можайскому князю Бежецкий Верх, Лисин и половину Заозерья.

Сразу после взятия Углича войско Василия II вместе с тверскими воеводами двинулось по Волге к Ярославлю.

В Ярославле союзники соединились с татарским войском царевичей Касыма и Якуба, сыновей Улу-Мухаммеда. Из Ярославля Василий II пишет Шемяке. В не слишком достоверном издании Морозовой без ссылок приводится цитата из грамоты Василия: «Брат Дмитрий! Какая тебе честь и хвала держать в неволе мать мою, а твою тетку? Ищи для меня более подходящую месть за то, что я сел на великое княжение и прогнал тебя»[273].

На мой взгляд, в грамоте содержалось предложение о перемирии, а одним из условий его было освобождение старушки.

Шемяка согласился и отпустил свирепую бабку. Встреча ее со слепым сыном состоялась в Троицком монастыре, а затем они вместе отправились в Переяславль. Любопытно, что доставивший Софью Витовтовну боярин Михаил Сабуров (потомок мурзы Чета) обратно в Галич не вернулся, а остался служить Василию И.

Летом и осенью 1447 г. боярам Василия II удается создать коалицию из служилых и независимых князей, направленную против Шемяки. 19 июня 1447 г. был заключен договор с князем Михаилом Андреевичем, по которому он жаловался половиной Заозерья («отчины заозерьских князей половина») и сотней деревень из другой половины. Правда, часть их должна быть отписана на великого князя «против» переданной Михаилу Андреевичу половины Кубены. В сентябре 1447 г. было подписано докончание с князем Иваном Андреевичем, по которому вторая половина Заозерья отошла к нему.

Заозерье (за Белоозером) и Кубена (к северу и востоку от Ку-бенского озера) входили состав Ярославского княжества и являлись «занозой», отделявшей великокняжескую Вологду от Новгорода. Последний ярославский князь Александр Федорович Брюхатый поддерживал Василия II, но во время войны его с Василием Косым в 1435 г. был взят вятчанами в плен и отправлен на Вятку. Где он находился в 1447 г., неизвестно. А его дядя Дмитрий Васильевич (младший брат его отца) княжил в Заозерье. На дочери князя Дмитрия Васильевича был женат Дмитрий Шемяка. Так что, отдавая Заозерье, Василий II ничего не терял.

20 июля 1447 г. вместе с князьями-союзниками Иваном и Михаилом Андреевичами и Василием Ярославичем заключили договор с великим князем рязанским Иваном Федоровичем. По этому договору Иван Рязанский признавал себя «молодшим братом» великого князя московского и обязывался отныне «не приставать» к Литве и ходить ратью на «недруга» Василия Васильевича. В остальном же договор повторял старые докончанья с Рязанью, в том числе докончание от 25 ноября 1402 г. Василия I с Федором Оль-гердовичем и договор 1434 г. Юрия Дмитриевича с Иваном Федоровичем.

Летом 1447 г. Дмитрий Шемяка и Иван Андреевич Можайский попытались договориться с Василием II. Для этого они заключили перемирие с союзниками великого князя Михаилом Андреевичем и Василием Ярославичем и договорились, что эти князья выступят посредниками в переговорах с великим князем московским.

Перемирие с белозерским и серпуховским князьями было заключено, «уговев Петрова говенья неделю», то есть около 12 июня 1447 г. Перемирие предусматривало прекращение военных действий галицкого и можайского князей с великим князем московским. Во время перемирия Дмитрий Шемяка и Иван Можайский обязывались не нападать ни на Василия II, ни на его союзников — Михаила Андреевича и Василия Ярославича, «и на царевичи, и на князей на ордыньских, и на их татар не ити, и не изонити их» и не чинить «никоторые пакости» вотчине великого князя. Дмитрий Шемяка и Иван Можайский обязывались «любовь и докончанье взяти по старине» с Борисом Александровичем, так как он с Василием II был «один человек». Василий же Ярославич с Михаилом Андреевичем обещали похлопотать перед Василием II с тем, чтобы он заключил также мирное докончание с Дмитрием Юрьевичем и Иваном Андреевичем. Для этого Шемяка соглашался «отступиться» от Углича, Ржевы (уже им потерянной) и «Бе-житцкие волости», а Иван Можайский отказывался от Козельска, Алексина и Лисина.

Летом 1447 г. Шемяка заключил с Василием II еще одно докончание. Текст договора не сохранился, но о некоторых его положениях можно судить по их изложению в декабрьском 1447 г. послании иерархов. Это докончание напоминало аналогичное докончание, которое в сентябре того же года заключил с Василием II Иван Можайский. Иван Андреевич, равно как и Шемяка, признавал Василия II «старейшим братом», обязывался «не канчива-ти ни с кем, ни сылатися» вез ведома великого князя (в том числе «Орды не знати»). Василий II, со своей стороны, гарантировал галипкому и можайскому князьям владение их уделами и обязывался жить «по душевной грамоте деда нашего великого князя Дмитрея Ивановича», на чем всегда настаивали Юрий Дмитриевич и его сыновья.

Между тем Дмитрий Шемяка заключил союз с нижегородскими князьями. Мы помним, что в 1438—1445 гг. Нижний Новгород контролировали казанские татары (Улу-Мухаммед, сыновья и К°). Но в ответ на татарский набег 1446 г. Дмитрий Шемяка выбил татар из Нижнего Новгорода. Понятно, что этот вопрос многие историки обходят — мол, были татары, да все куда-то исчезли...

А в начале 1447 г. Шемяка отобрал Суздаль у изменившего ему князя Ивана Можайского. После этого Дмитрий Юрьевич воссоздает Суздальско-Нижегородское Великое княжество. Во главе его были поставлены удельные шуйские князья Василий и Федор Юрьевичи, правнуки великого князя Дмитрия Константиновича Нижегородского.

Договор Дмитрия Шемяки с Василием и Федором Юрьевичами не содержал признания за ними полной независимости, но в делах, касавшихся непосредственно земель их княжества, они сохраняли суверенные права. Используя терминологию докон-чаний своего отца, Дмитрий Юрьевич обязывался держать князя

Василия своим «сыном», а князя Федора — «братаничем». Сын Шемяки Иван рассматривался в докончании «братом ровным» князю Василию и «старейшим братом» князю Федору.

Забегая вперед, скажу, что новые суздальско-нижегородские князья не сумели оказать достаточно эффективной поддержки Шемеке в борьбе с Василием Темным. В конце 40-х годов XV века Василий Юрьевич умер и был похоронен в Архангельском соборе Нижегородского кремля. А Федору Юрьевичу в 50-х годах пришлось бежать от московских войск в Псков. Там он становится служилым князем и в 1464 г. защищает Псков от немцев. Наконец, в 1471 г. он едет в Москву на службу к Ивану III.

Замечу, что и сыновья Василия Юрьевича — Василий Бледный и Михаил — поступают на службу к московским князьям. Сын Василия Бледного Иван получает прозвище Скопа, от него пошел знаменитый княжеский род Скопиных-Шуйских. А вот сын Михаила Васильевича Андрей Честокол служил боярином у Василия III и Ивана IV, внук же Честокола Василий Иванович Шуйский в 1606 г. становится царем всея Руси.

Но вернемся к дипломатии Дмитрия Шемяки. Он в 1447 г. попытался было вступить в союз против Темного с Господином Великим Новгородом. Но у республики в тот момент назревал очередной конфликт с Ливонским орденом и союзной с ним Швецией. Поэтому новгородцы отказали Шемяке и продолжали держать нейтралитет в войне.

Оказавшись в сложном положении, Шемяка был вынужден изменить свою антитатарскую политику и отправить посла в Казань к местному хану Мамутеку (Махшутеку), старшему сыну Улу-Мухаммеда. При этом, несмотря на договор с Василием II, Дмитрий Юрьевич категорически отказался платить дань хану Сеид-Ахмету: «От царя Седи-Яхмата пришли к брату твоему старейшему великому князю его послы, и он к тобе посылал просити, что ся тобе имает дати с своей отчины в те в татарские просторы; и ты не дал ничего, а не заучи царя Седи-Яхмата царем».

Мне лично трудно понять, зачем Москве понадобилось платить дань Сеид-Ахмету, кочевавшему в то время в Подолии и воевавшему с польским королем Казимиром IV.

А тем временем Василий II подготовил «идеологическую диверсию» против Дмитрия Шемяки. Предоставлю слово А.А. Зимину: «29 декабря 1447 г. высшие иерархи русской церкви (включая рязанского епископа Иону), явно по прямому указанию Ва-силя II и его окружения, составляют послание Дмитрию Шемя-ке. В нем они перечисляют " вины" и " неисправления" мятежного князя, в первую очередь нарушение галицким князем последнего докончания с Василием Васильевичем. Прежде всего, пишут они, обращаясь к Шемяке, " ты на него (Василия II) добываяся, а христианьство православное до конца губя, съсыла-ешся с иноверци, с поганьством и с иными со многими землями, а хотя его и самого конечне погубити и его детки, и все православное христианьство раздрушити". Иерархи утверждают, что Дмитрий Шемяка пытается " подбить" на выступление против великого князя соседей: "...всюды во християнство, так и в бес-серменство, к Новугороду к Великому посылаешь, ко князю Ивану Андреевичи) посылаешь, к вятчанам посылаешь".

Касаясь деликатного вопроса о татарах на Руси, иерархи от имени великого князя обещали, что, как только Шемяка " упра-виится... во всем чисто по крестному целованию", Василий II тотчас " татар из земли вон отошлет" »[274].

Из грамоты иерархов следует, что нанятые Василием II татарские отряды рыщут по всему Московскому княжеству и изрядно надоели как знати, так и черни. Так, в 1446—1447 гг. по приказу Василия II войско царевичей Касима и Якуба стояло в Костроме, защищая ее от Шемяки. Надо ли говорить, во что обошлась горожанам и окрестным крестьянам эта «защита».

В конце послания иерархи призывали Шемяку подчиниться воле великого князя и покаяться. Они-де били челом перед великим князем, и Василий II готов «жаловати... по старине» Шемяку, если тот «о всем... управливатися срок, по Крещеньи две недели». И если в этот срок Шемяка не выполнит предъявленные ему требования, то иерархи угрожали ему отлучением от церкви: «...ино то не мы тобе учиним, но сам на себе наложиш тягость церковную духовную».

Пока иерархи писали послание Шемяке, Мамутяк в Филип-пово заговенье (15 ноября — 25 декабря) 1447 г. выступил на Владимир, Муром и другие города. На перехват татар была послана московская рать. Татары решили не принимать боя и благополучно ушли с добычей и полоном. Клевреты Василия II, как тогдашние, так и современные, пытались приписать действия Ма-мутека проискам Шемяки. Но никаких доказательств у них нет. С точки зрения элементарной логики грабительский набег татар в любом случае ничего не мог дать Шемяке.

В 1448 г. боевых действий не было, за исключением того, что Ярославко, воевода князя Ивана Вельского (вассала Казимира IV), захватил Ржеву.

Дело это было совсем нетрудное, поскольку горожане не желали драться за тверского князя.

В том же 1448 г. в московской тюрьме умер давно забытый всеми ослепленный князь Василий Косой. Соблюдая «политес», Василий II разрешил похоронить двоюродного брата в Архангельском соборе Кремля рядом с отцом и старшим братом (Дмитрием Красным).

В декабре 1448 г. в Москву съехались владыки, возглавлявшие крупнейшие епархии, — Ефрем Ростовский, Авраамий Суздальский, Варлаам Коломенский и Питирим Пермский. Это были те самые ручные иерархи, которые год назад послали гневную грамоту Шемяке. Теперь Василий II и его бояре поручили им избрать митрополита рязанского архиепископа Иону. Новгородский архиепископ Евфимий и тверской владыка Илья не явились, но прислали грамоты с согласием на избрание Ионы. 15 декабря 1448 г., в воскресенье, состоялась официальная церемония избрания Ионы первым русским автокефальным митрополитом.

Любопытно, что в грамоте об избрании Ионы впервые восьмилетний княжич Иван назван великим князем московским. Слепой великий князь делал все возможное, чтобы закрепить на престоле свою династию. Отсюда и эта довольно глупая затея. Кстати, и Иван III до самой своей смерти в 1505 г. будет величать своего наследника великим князем московским. Таким образом, на Руси 57 лет будет сразу по два великих князя московских.

Иона сразу же начал отрабатывать свой хлеб и отправил по епархиям «филиппику» против Шемяки: «Ведаете, сынове, что как ся стато от князя Дмитриа Юрьевича, коликое лиха и запус-тениа земли нашей починилося и крови христианьской проли-лося множество». Митрополит писал, что князь Дмитрий, «в познание пришед, да своему брату старейшему великому князю добил челом и животворящий крест целовал... и не одинова, да и грамоту на себе сам написал своею волею такову, что ему было по то место лиха никакова не думати, ни починати... на великого князя» под угрозой отлучения от церкви.

На сторону Москвы в конце 1448 г. перешел князь суздальский Василий Бледный, получивший в удел Суздаль после смерти отца Василия Юрьевича. Их докончание состоялось между 15 декабря 1448 г. и 22 июня 1449 г. Оно укрепляло позиции Василия Васильевича, так как суздальский князь обязывался «не приставати» к Дмитрию Юрьевичу или какому-либо еще «недругу» великого князя. Судя по договору, Нижний Новгород еще находился под властью Федора Юрьевича, союзника Шемяки.

Дальнейшей целью договора была подготовка юридического прикрытия к захвату суздальских и нижегородских земель. Василий Васильевич обязывался вернуть все старые ярлыки на Суздаль и Нижний, «и на все Новугородское княжение» и «не има-ти» новых ярлыков. Если же ордынский царь такие ярлыки пришлет, то их следовало передать Василию II.

В конце 1448 г. Казимир собрал большое войско для похода на Тверь. В довершении всего 25 апреля 1449 г. в Твери случился грандиозный пожар. В итоге великий князь тверской Борис Александрович уже не мог оказать помощь Василию Темному.

Этим воспользовался Шемяка, подошедший 13 апреля 1449 г. к Костроме. Город защищали два видных воеводы Василия — князь И.В. Стрига Оболенский и боярин Ф.В. Басенок. А рядом стояла орда касимовских ханов. Взять Кострому галичанам не удалось. А тут еще подошло к Волге войско Василия Темного.

Оба войска сошлись у села Рудина под Ярославлем. Но до битвы дело не дошло. Московские бояре предпочли действовать «не наступательно, не оборонительно, а подкупательно».

Вместе с войском Шемяки стояла дружина Ивана Андреевича Можайского, в который раз поменявшего политическую ориентацию. Московские бояре отправили к Ивану его родного брата Михаила Андреевича Верейского. После недолгих переговоров Иван Андреевич «добил челом» Василию II и получил за это от великого князя Бежецкий Верх.

Дмитрий Шемяка, оставшись без союзника, предпочел не вступать в сражение с Василием II и, «взяв перемирие» с ним, вернулся в Галич. Докончание Василия II с Шемякой до нас не дошло. В очередной раз обратим внимание, что в XIV—XVII веках в Москве «терялись» в основном те документы, которые в большей или меньшей степени компрометировали московских владык.

В Литве в это время тоже шла гражданская война, главными действующими лицами которой были король и великий князь литовский Казимир и принц Михаил, сын короля Сигизмунда. Воспользовавшись литовскими неурядицами, Василий II вступил в переговоры с Казимиром.

В результате 31 августа 1449 г. был заключен договор между королем Казимиром IV и великим князем Василием II и его братьями Иваном Андреевичем, Михаилом Андреевичем и Василием Ярославичем. Василий Темный обязался жить с Казимиром в мире и согласии и действовать везде заодно, «хотеть добра ему и его земле везде, где бы ни было». Те же обязательства взял на себя и Казимир. Казимир обязывался не принимать к себе Дмитрия Шемяку, а Василий — Михаила Сигизмундовича. В случае нападения татар князья и воеводы литовские и московские, обязались, сославшись друг с другом, обороняться заодно.

Договор предусматривал возможности перехода на литовскую службу великого князя рязанского Ивана Федоровича.

Казимир IV дал обязательство «не вступамися» в Великий Новгород и Псков, а также в новгородские и псковские места. Реально это означало отказ Великого княжества Литовского от претензий на политическое господство в Пскове и Новгороде. Этот отказ сохранял силу даже в том случае, если сами новгородцы и псковичи будут «се... давати» Казимиру IV (тот все равно не должен был принимать их под свое покровительство). Если в чем-либо новгородцы или псковичи «зъгрубять» Казимиру IV, то великий князь литовский мог разбирать дело, лишь «обослав» с Василием II. Великий князь московский опасался, что Казимир IV вознамерится посягнуть на Новгород или Псков, ссылаясь на «грубость» новгородцев и псковичей. Поэтому решение конфликтных случаев должно было проходить под контролем московского государя.

Договор обязывал Казимира IV не вступать в новгородские и псковские «в земли и в воды» и тем самым предусматривал недопустимость в дальнейшем каких-либо территориальных претензий литовского великого князя к новгородцам и псковичам.

В 1449 г. татары хана Седи Ахмета совершили набег на западную часть Московского княжества. Они опустошили берега реки Пахры. Навстречу татарам Седи Ахмета из Звенигорода (подмосковного) вышел татарский отряд Касима. В летописи говорилось: «И с коими стретился (Касим) тех бил и полон отьимал; они же, видев то, бежаша назад». На самом же деле татарам Седи Ахмета удалось увести большое количество пленных, в том числе и несколько боярынь, живших летом в своих подмосковных вотчинах. Среди них оказалась и княгиня Мария, жена князя Василия Ивановича Оболенского — любимого воеводы Василия II.

Для нас же этот сравнительно небольшой набег интересен числом городов, отданных Василием II на кормление татарам. Я уже говорил о Мещерском Городке (Касимове) и Костроме. Звенигород был захвачен Василием II в конце 1436 г. после победы над Василием Косым. В конце 1446 г. Василий II передал Звенигород и окрестные места татарским царевичам — сыновьям Улу-Мухаммеда. Вот почему царевич Касим кинулся бить соплеменников, защищая свои владения.

Видимо, татары хозяйничали в Звенигороде до 1454—1455 гг., когда Василий II отдал Звенигород в удел князю Василию Ярос-лавичу Серпуховскому.

Осенью 1449 г. Василий II решает внезапно напасть на Галич и покончить с Шемякой. Но у князя Дмитрия Юрьевича хватало доброхотов в Москве, и он узнал о нападении раньше, чем московская рать двинулась в поход. Для начала Шемяка лично отвез жену и малолетнего сына Ивана в Господин Великий Новгород, а сам вернулся в Галич. Оттуда он с большей частью дружины выступил к Вологде.

Об уходе Шемяки из Галича Василий II узнал в Костроме, где сосредоточилось московское войско. Теперь великий князь решает идти не в Галич, а в северные костромские волости Иледам и Обнору, чтобы оттуда двинуться навстречу Шемяке в Вологду. Когда великокняжеское войско дошло до церкви Святого Николы на Обноре, стало известно, что Шемяка повернул к Галичу. Тогда Василий II двинулся вдоль реки Обноры вниз, затем вдоль реки Костромы вверх и остановился неподалеку от устья Вёксы у Железного Борока в Иоанно-Предтеченском (Железноборков-ском) монастыре. Здесь великому князю донесли, что Шемяка уже давно в Галиче и собрал там большое войско, «а город крепит и пушки готовит, и рать пешая у него, а сам перед городом стоит со всею силою». Тогда Василий II назначил князя В.И. Стригу Оболенского главным воеводой и отправил его под Галич «со всею силою своею». С ним он отпустил и «прочих князей и воевод многое множество, потом же и царевичей отпустил и всех князей с ними».

27 января 1450 г. войско Стриги Оболенского подошло к Галичу. Шемяка со своими силами расположился на горе под городом. Московское войско подошло к горе со стороны озера, и ратники начали взбираться на гору. Из города по нападавшим началась стрельба из пушек, тюфяков и самострелов, но из-за большой дальности стрельбы «не убиша никого же». В рукопашном бою победила московская рать. Москвичи «многих избиша, а лутчих всех руками яша, а сам князь едва убежа, а пешую рать мало не всю избиша, а город затворился».

Промосковские летописцы пишут о храбрых воеводах Василия II, а на самом деле исход сражения решила конница царевича Касима, разгромившая правый фланг галичан.

Часть разбитого галицкого войска укрылась в городе, а часть во главе с Дмитрием Шемякой ушла «неведомо куда». И лишь через два месяца Шемяка прибыл в Господин Великий Новгород.

Получив известие о победе, Василий II из Борока пошел к Галичу. Узнав о его приходе, горожане «предашася ему. Он же град омирив и наместники своя посади по всей отчине той». Великокняжеский наместник был посажен также и в Угличе. На Масленой неделе, 9—15 февраля, Василий II вернулся в Москву.

В Новгороде Шемяка был встречен с большим почетом. Характерная деталь: сразу после его прибытия архиепископ Евфи-мий приказал начать ремонт детинца (новгородского кремля). Тем не менее поднять Господин Великий Новгород на открытую войну с Москвой было нереально. Однако у «золотых поясов» (новгородских бояр) был еще один очень простой выход — без особой огласки снабдить Шемяку достаточными средствами для найма ратников. Их можно было набрать среди русских подданных в Литве, шведов, немцев и т.д. При достаточно хорошем финансировании блестящий галицкий полководец мог воевать с Москвой десятилетиями.

Замечу, что полная победа Дмитрия Юрьевича вовсе не нужна была Господину Великому Новгороду. Наоборот, энергичный полководец и политик на московском престоле был республике куда опаснее, чем слепой Василий и выжившая из ума его мать. Но длительная «замятия» в Московском княжестве давала шанс Новгороду уцелеть. Тем более что если не дать деньги Шемяке, их силой возьмет Василий Темный. В 1442 г. он стребовал с Новгорода 8 тысяч, через 5 лет — еще 15 тысяч и т.д. (Суммы, огромные для того времени! )

Но новгородские бояре в очередной раз проявили недальновидность (за что и жестоко поплатились через 20 лет), и не оказали помощи Шемяке в необходимом объеме.

В то же время великий князь тверской Борис Александрович договорился с Василием II о совместном походе на Господин Великий Новгород. Тверские князья не менее московских издавна зарились на земли и богатства республики. Для новгородцев особую опасность представляла мощная тверская осадная артиллерия.

В такой ситуации «золотые пояса» посоветовали Шемяке уехать куда подальше. Князь последовал их совету и отправился на Двину, где на насадах и ушкуях спустился вниз и 29 июня 1450 г. под колокольный звон вошел в Устюг. Горожане принесли присягу Дмитрию Юрьевичу. Но нашлось и несколько сторонников Василия Темного, которые решили повторить «пасхальный подвиг» 1435 года — застать врасплох дружину Шемяки и перебить ее, как это было сделано с дружиной Василия Косого. Но заговор был своевременно раскрыт, и заговорщиков побросали в Сухону, «вя-жучи камение великое на шею им».

После захвата Устюга Шемяка призвал вогуличей и вятчан «грабити» великокняжеские волости, имелась в виду Вычегодско-Вымская земля. «Наущением Шемяки» вятчане приходили «на Сысолу, на Вычегду, на Вымь, погосты пожгли, храмы святей грабили». Подошли они и к центру Вычегодско-Вымской земли городу Усть-Выму, но взять его так и не смогли и вернулись на Вятку. Шемяка же пошел на Вятку и, «воивав» ее, вернулся на Устюг, где жил «2 годы неполны», то есть примерно до начала 1452 г.

Как писал А.А. Зимин: «Сохранились глухие известия, что около 1450—1451 гг. Дмитрия Шемяку отлучают от церкви и составляют по этому случаю «проклятую грамоту». О том, что подобную

«проклятую грамоту» подписал пермский епископ Питирим в 1447 г., сообщает Вымский летописец. Дата этой записи ошибочна, да и сам факт вызывает сомнения. В послании новгородскому архиепископу Евфимию митрополит Иона даже в сентябре 1452 г. писал, что Шемяка «сам себе от христианства отлучил». Об отлучении его церковным собором митрополит не говорит»[275].

О церковном проклятии, которое кончится канонизацией Шемяки через два века, мы еще поговорим, а пока попробуем запомнить сей факт.

Относительная пассивность Василия II в 1450—1452 гг. в войне с Шемякой отчасти объясняется занятостью литовскими и татарскими делами.

В 1450 г. ставка Михаила Сигизмундовича была в Клецке. Там он предложил каким-то князьям Воложским убить великого князя Казимира на охоте.

И вот, когда Казимир со свитой отправился на охоту, князья Воложские с пятьюстами всадниками поехали ловить самого великого князя. Однако один из загонщиков увидел вооруженных всадников и предупредил Казимира. Тот бросился бежать в замок Троки. Немедленно из Трок выехала дружина главного литовского воеводы Яна Гаштольда. Вскоре все пять князей Волож-ских были пойманы и казнены в Троках.

Узнав о казни Воложских, Михаил Сигизмундович бросил Клецк и бежал в удаленный от Вильно Брянск. Далее я процитирую «Хронику Быховца»: «И находясь в Брянске, собрал там немалое войско и с помощью Москвы пошел и захватил город Киев. И князь великий Казимир, собрав силы свои литовские, спешно послал своего дядьку Ивана Гаштольда. Он же прибыл туда и города Киев и Брянск возвратил Великому княжеству. А Михай-лушко (Михаил Сигизмундович. — А.Ш.) услышав, что идет войско литовское, испугался, и побежал из тех городов в Москву. И когда был он в одном монастыре и слушал обедню, игумен, который не любил его, дал ему в причастии лютую отраву ядовитую. Он это причастие быстро принял и проглотил, и здесь же пал и подох».

Похоже, что Василий II отправил войско на помощь Михаилу, но после поражения решил замести следы. По этому поводу А.А. Зимин писал: «Польский хронист середины XV в. Ян Длугош отметил, что «Михайлушко» отравлен был ядом, данным ему, «как утверждают, великим князем московским». Смерть Михаила Сигизмундовича исследователи относят к 1451 г. Опыт расправы с ним пригодился вскоре, когда Василию II представилась возможность покончить со своим недругом Дмитрием Шемякой»[276].

В 1450 г. состоялся очередной набег татар. На сей раз шел «Малымбердей улан и иные с ним князи со многими татары». Наши «поганые», то есть царевич Касим с компанией, объединились с коломенскими воеводами и прогнали «поганых» хана Сеид-Ахмета. Согласно русским летописям, татары были разбиты у реки Битюг[277] , но, скорей всего, они ушли до подхода сил противника.

В следующем 1451 г. состоялся куда более крупный татарский набег. Из степи шло войско царевича Мазовши (Махмуда, сына Кичи-Мухаммеда). Василий II поначалу вышел с войском к Оке у Коломны, но позже испугался и убежал в Москву, оставив за себя Ивана Звенигородского, которому приказал воспрепятствовать переправе татар через Оку. Но Звенигородский тоже испугался и вернулся в Москву, но другим путем, а не прямо за великим князем.

Между тем Василий Темный, пробыв Петров день в Москве, бежал с сыном Иваном за Волгу (традиционно в район Костромы). Остальные же члены великокняжеской семьи и митрополит Иона остались в столице. Согласно московской летописи «татары подошли к Оке, думая, что на берегу стоит русская рать, и не видя никого, послали сторожей на другую сторону реки, посмотреть, не скрылись ли русские где в засаде. Сторожа обыскали всюду и возвратились к своим с вестию, что нет нигде никого. Тогда татары переправились через Оку и без остановки устремились к Москве и подошли к ней 2 июля. В один час зажжены были все посады, время было сухое, и пламя обняло город со всех сторон, церкви загорелись, и от дыма нельзя было ничего видеть; несмотря на то, осажденные отбили приступ у всех ворот Когда посады сгорели, то москвичам стало легче от огня и дыма, и они начали выходить из города и биться с татарами; в сумерки враг отступил». Утром татар уже не было.

Софья Витовтовна немедленно послала грамоту сыну. Гонец нагнал Василия II и Ивана, когда те переправлялись через Волгу, недалеко от устья реки Дубны. Беглецы немедленно повернули обратно. Въехав в Москву 8 июля, Темный утешал народ, говоря: «Эта беда на вас ради моих грехов; но вы не унывайте, ставьте хоромы по своим местам, а я рад вас жаловать и льготу давать».

1 января 1452 г. московское войско во главе с Василием II и двенадцатилетним Иваном (оба, как мы знаем, носили титулы великих князей), покинуло столицу и пошло на север. 6 января оно уже было в Троице, а далее двинулось на Ярославль.

В Ярославле московское войско разделилось. Одна часть под формальным руководством Ивана должна была покарать кокша-ров (жителей плодородной устюжской волости по реке Кокшен-ге[278]), а вторая часть во главе с Василием II двинулась к Костроме. Таким образом, московские воеводы хотели взять Устюг, где по их предположениям находился Шемяка, в клещи.

Н.С. Борисов писал: «В Костроме к Василию Темному явился служилый татарский царевич Ягуп, сын Улу-Мухаммеда. Ему велено было идти на север, к Устюгу, и поступить под начало княжича Ивана»[279]. На самом деле оный Ягуп (Якуб) уже много лет правил Костромой и окрестными землями.

Узнав о подходе московских ратей, Шемяка сжег посады Устюга, оставил в городе своего наместника Ивана Киселева и ушел на Двину. Здесь он «застави двинян... полита (палить? ) пониже города Орлеца». Орлец находился недалеко от устья Двины, южнее Холмогор. В погоню за Шемякой кинулись великокняжеские воеводы «с силою, Югом мимо Устюг», не задержавшись ни на один день под городом.

А тем временем княжич Иван и татарский царевич Якуб на реке Кокшенге расправились с кокшарами, «градкы их поима-ша, а землю всю поплениша и в полон поведоша». По Устюжской летописи путь их пролегал с Андреевых селищ и Галишны на реку Городишну, приток Сухоны, далее на Сухону, Селенгу и, наконец, на Кокшенгу (ее верховья близки к Сухоне). Здесь Иван Васильевич «город Кокшенскои взял, а кокшаров секл множество». Великокняжеская рать дошла до устья Ваги и Осинова Поля и вернулась «со многим пленом и великою корыстью».

Таким образом, кампания 1452 г. была бездарно проиграна московскими воеводами. Две огромные рати ничего не добились.

кроме избиения и ограбления мирного населения на Сухоне, Кок-шенге и в других местах.

После падения Устюга Дмитрий Шемяка несколько месяцев находился в районе реки Двины. А тем временем новгородцы весной 1452 г., «в Великое говенье», во главе с князем Чарторыским совершили поход на можайского князя Ивана Андреевича, еще в 1449 г. ставшего союзником Василия 11. Иван Можайский, узнав о походе новгородцев, бежал из своего удела, а новгородцы «много волостей великого князя воеваша и пожгоша и полону много при-ведоша». Великокняжеские волости летописец упоминает не случайно. За переход на свою сторону Василий II пожаловал Ивану Можайскому в 1449 г. Бежецкий Верх. Теперь же, считая Бежицы своей волостью, подлежащей совместному управлению с великим князем (а великим князем новгородцы считали не только Василия II, но и Дмитрия Шемяку), новгородцы только восстановили справедливость, выгнав захватчика.

В 1452 г. князь Александр Чарторыский женился на дочери Дмитрия Шемяки. Свадьба состоялась в Новгороде, но сам Шемяка в это время был с дружиной в далеком Заволочье. Вымская летопись сообщает, что в 1452 г. он «поймал» пермского епископа Питирима, направлявшегося в Москву, и бросил его в темницу.

Когда точно Дмитрий Шемяка вернулся из Заволочья в Новгород, неизвестно. Но уже 10 сентября 1452 г. он совершил набег на Кашин. Возможно, Шемяка собирался пробиться к Ржеве, которую считал своей вотчиной, хотя в ней уже с 1449 г. сидели наместники великого князя тверского Бориса. Кашин взять не удалось, и Шемяке пришлось ограничиться сожжением посада и ограблением окрестностей.

Воеводы тверского князя Бориса Александровича князья Андрей и Михаил Дмитриевичи отправились в погоню за войском Дмитрия Юрьевича, но так и не смогли догнать его. Шемяка ушел в Заволочье, а зимой 1452/53 г. вернулся в Новгород.

Василий II не рискнул послать войско на Новгород, чтобы захватить Шемяку. Уже много столетий русские и даже литовские князья, потерпевшие неудачу в усобицах, приезжали в Господин Великий Новгород и находили там приют. Причем Новгород ни разу не выдавал изгнанников и даже не мешал их свободе передвижения — они могли покидать республику и возвращаться.

Конечно, московским боярам было плевать на вековые неписаные законы Руси. Но войны и грабежи татар, приведенных Василием, окончательно разорили Московское княжество. А богатая республика имела храброго и опытного полководца, и поход на Новгород мог обернуться полным разгромом и даже приходом Шемяки в Москву.

За неимением лучшего в дело пустили митрополита Иону. Сохранились два послания, направленные в это время Ионой в Новгород и касавшиеся непосредственно Дмитрия Шемяки. В одном из них (точно датировать это послание не удается) Иона писал новгородскому архиепископу Евфимию, что уже неоднократно посылал ему своих послов с грамотами и речами. Новгородцы и князь Дмитрий должны были по «опасным грамотам» прислать своих послов, последний «с чистым покаянием», «без лукавства». Новгород и Псков посылали уже своих послов, «но прислали ни с чем», да и князь Дмитрий «прислал своего боярина Ивана Новосильцева... ни с чем». Он к тому же «грамоты посылает тайно, а с великою высостию: о своем преступленьи и о своей вине ни единого слова пригодного не приказал». Василий II милостиво пожаловал Новгород, «полон их к ним велел отпущати, и без окупа». А князю Дмитрию следует «бити челом, с покаянием, от чиста сердца». Митрополит надеялся также, что для продолжения переговоров из Новгорода приедут новые послы.

Во втором послании, скорее всего от 29 сентября 1452 г., Иона писал Евфимию, что до него дошли его «речи». В них Евфимий писал: «...будтось яз посылаю к тобе и пишу о князи Дмитреи Юрьевичи, а называя его сыном». Но посмотри в ту посланную мной грамоту, ведь в ней «не велю с ним ни пити, ни ести? Занеже сам себе от христианства отлучил... (пропуск в рукописи) своему брату старейшему великому князю Василию Васильевичу, а еще он же, своею волею, какую великую церковную тягость на себе положил и неблагословение всего великого Божиа священьства, да и грамоту на себе написал, что ему потом брату своему старей-шому великому князю и всему христьанству лиха никакого не хо-тети, ни починати; да то все изменил».

Евфимий писал митрополиту Ионе, что прежде князья приезжали в Новгород «и честь им въздавали по силе», а митрополиты таких грамот, как Иона «с тягостию», не присылали. Но ведь тогда и князья такого лиха не чинили, как Шемяка, возражал ему Иона. Князь Дмитрий ведь «княгиню свою, и дети, и весь свой кош оставя в вас в Великом Новегороде, да, от вас ходя в великое княжение, христианство губил». Митрополит писал, чтобы Ев-фимий с посадником, тысяцким и Великим Новгородом послали «с челобитьем и со всею управою» к Василию II, и обещал за них «печаловаться».

Как видим, «идеологическая атака» не удалась. Тогда Василий II решил покончить с соперником иным образом. В Новгород отправился посол — дьяк Василия Степан Бородатый с большой суммой денег и «лютым зельем». Ему удалось подкупить боярина Шемяки Ивана Котова, а тот, в свою очередь, подкупил повара, служившего Шемяке. И прозвище-то было у повара вполне подходящее — Поганка. И вот Поганка поднес князю яд «в куряти». Дмитрий болел 12 дней и 17 июля 1453 г. скончался.

23 июля, в понедельник, Василий II в Москве в церкви Бориса и Глеба, «что на рву», слушал вечерню, а 24 июля был день поминовения блаженных страстотерпцев князей Бориса и Глеба, которые стали жертвами убийц, подосланных братом («приятное» совпадение для Василия II и его бояр). Прямо в церковь ворвался гонец из Новгорода и сообщил великому князю о смерти Шемяки. Василий впал в неприличную радость. Гонец, а им оказался подьячий Василий Беда, был немедленно пожалован в дьяки. Позже дьяк Беда стал доверенным лицом Василия II и составителем его завещания.

Митрополит Иона, бывший соратник Шемяки, а теперь верой и правдой служивший Василию, запретил поминать отравленного князя. В ответ игумен Боровского монастыря Пафнутий самого Иону не велел именовать митрополитом.

Тогда Иона послал в Боровский монастырь митрополита и бояр с дружинниками, которые доставили Пафнутия в Москву. Там митрополит на игумена «страшную брань положил». Пафнутий же продолжал стоять на своем и очутился в железах в монастырской тюрьме. Однако эта расправа вызвала возмущение большой части духовенства. И, как сказано в летописи, «...митрополит смирился и сам пред Пафнотием повинился и мир дав ему и дарова его и отпусти его с миром о Христе Исусе. И Пафнотей до конца поминовал князя Дмитрея».

Известен и еще один случай неподчинения церковных иерархов Василию II. Так, узнав об отравлении Шемяки, троицкий игумен Мартиниан публично наложил на Василия строгую епитимью (церковное наказание). Неизвестно, стал ли Темный выполнять епитимью, но с 3 июля 1453 г. великий князь перестал называть в своих грамотах троицкого игумена по имени. А летом 1454 г. Мартиниана заставили покинуть Троицу и уйти в Ферапонтов монастырь на Белое озеро. На его место был назначен троицкий старец Вассиан Рыло. Позже Мартиниан Белозерский был причислен к лику святых так же, как и Пафнутий Боровский.

Через несколько месяцев после смерти Дмитрия Шемяки в Боровский монастырь явился его убийца (бывший повар Поганка), постригшийся в монахи. Пафнутий, узнав об этом, изобличил его перед всей братией и отказался принять в своей обители.

Приключения храброго князя Дмитрия Юрьевича не кончились его смертью. Перенесемся в 1614 г. в Новгород. На Руси заканчивалось Смутное время. Поляки были выбиты из Москвы, но в Новгороде еще хозяйничали шведы. Шведские солдаты грабили Юрьев монастырь в 20 верстах от Новгорода. Кому-то пришла мысль вскрыть гробницы в древнем Георгиевском соборе. В большинстве могил лежали лишь рассыпавшиеся кости, но, подняв очередную надгробную плиту, шведы остолбенели — там лежал... живой человек. Через несколько секунд испуг солдат прошел — это был мертвец. Он был одет в роскошные княжеские одежды, которые здорово истлели от времени, но сам труп не подвергся тлению. Шведы забрали все драгоценности, а тело поставили у церковной стены «яко живо». Шведский командир расценил это как курьез и звал сослуживцев в церковь, как в кунсткамеру.

Слух об этом дошел до новгородского митрополита Исидора, и тот обратился к шведскому главнокомандующему Якобу Дела-гарди с просьбой отдать нетленное тело. Дела к тому времени у шведов пошли неважно, и ссориться из-за пустяков с митрополитом Делагарди не захотел. Тело перенесли в Софийский собор в Новгородском кремле. Не мудрствуя лукаво, Исидор признал тело за нетленные мощи князя Федора Ярославича, который княжил в Новгороде с 1228 по 1233 г. Мощи были торжественно захоронены в Софийском соборе.

Канонизация всех русских правителей от князей Бориса и Глеба до императора Николая II имела политическую подоплеку. Само собой, не обошлось без политики и на сей раз. Исидор устроил антишведскую демонстрацию. Ведь князь Федор был старшим братом князя Александра Ярославича Невского.

На веруюших должно было произвести впечатление хорошее состояние трупа: в начале XVII века Федор выглядел как живой. Ведь православная церковь всегда видела в нетлении святых «особый дар Божий и видимое свидетельство их славы». Со временем князь Федор Ярославич из местного святого превратился в общерусского. Ежегодно 5 июня (18 июня по новому стилю) православная церковь отмечала день благоверного князя Федора Ярославича. В начале XIX века на деньги Д.С. Яковлевой (урожденной княжны Баратаевой) была сделана серебряная рака, в которую положили тело святого Федора.

Материалисты-большевики в борьбе с православной церковью решили показать населению, что на самом деле представляют собой «нетленные мощи». В 1919 г. была вскрыта рака святого князя Федора Ярославича. Там большевики обнаружили не «живого человека», а мумию. Тело сильно пострадало в 1614 г., когда оно слишком долго находилось на открытом воздухе. Тем не менее и мумия очень озадачила «активистов-безбожников» — ведь в остальных могилах лежали только истлевшие кости. Было решено тщательно исследовать останки князя Федора и дать научное объяснение этому феномену.

Исследование мумии было закончено лишь в 1930-х годах известным антропологом В.В. Гинзбургом. Исследование дало сенсационные результаты. Тело принадлежало мужчине в возрасте около 40 лет. Гинзбург, в отличие от митрополита Исидора, знал, что князь Федор умер в возрасте 14—15 лет. Читатель спросит, как мог княжить в Новгороде подросток? Дело в том, что новгородцы сами просили великого князя Ярослава Всеволодовича дать им в князья старшего сына. Приезд Федора означал, что теперь Великий Новгород находится под зашитой Ярослава. Князь Федор приехал не один, а с дружиной «кованой рати».

Изучение летописей дало сенсационный результат — неизвестные останки могли принадлежать только великому князю Дмитрию Юрьевичу Шемяке, скончавшемуся в лето 6961-е, то есть в

1453 г. Дело в том, что Шемяка в 1446 г. был собором русской церкви предан анафеме. Собор отлучил его «от Бога, от церкви Бо-жией» и предал проклятию.

Так почему же тело, князя, преданного анафеме, стало нетленным, и как он оказался «святым Федором»?

Шведы в 1614 г. сняли и перепутали все надгробные плиты, а митрополита Исидора устраивали лишь мощи князя Федора Ярославича. Всего в Георгиевском соборе были захоронены четыре князя: Шемяка, Федор и двое малолетних детей — Изяслав и Ростислав, родившиеся в 1190 и 1193 гг. и умершие в возрасте 8 и 5 лет соответственно. По логике Исидора святым мог оказаться лишь князь Федор Ярославович.

Но почему же останки трех князей, трех монахов и княгини Феодосии, захороненных в соборе, истлели, а труп Шемяки в 1614 г. выглядел как живой? С 1 по 28 октября 1987 г. химическое отделение Бюро судебно-медицинской экспертизы ГУЗМ Министерства здравоохранения РСФСР провело исследование останков Шемяки по поводу обнаружения мышьяка, ртути, сурьмы и свинца, а также установления возможности наступления смерти в результате отравления. «При исследовании печени, почки, мышцы груди, содержимого брюшной полости (пыли) и кости обнаружены следы мышьяка».

Количество соединений мышьяка в почке составило значительную цифру — 0, 21 мг (естественный фон по мышьяку в человеческом организме составляет лишь сотые миллиграмма — от 0, 01 до 0, 08).

Данные исследования предполагают возможность наступления смерти в результате развития желудочно-кишечной формы отравления соединениями мышьяка. «Для данной формы отравления характерно резкое обезвоживание организма, обусловленной обильной потерей воды и как следствие — выведение большей части яда. Резкое обезвоживание организма в период, предшествующий смерти, значительно способствует мумификации трупа. Смерть при желудочно-кишечной форме отравления наступает в срок до двух недель».

Прошу прощения у читателя за цитирование скучного акта экспертизы. Но тем не менее данные экспертизы сошлись с данными новгородской летописи. Итак, виновность Василия II и его бояр в совершении преступления официально доказана. Заодно же выяснено происхождение мощей «князя Федора».

А куда же делись останки настоящего Федора Ярославича? В 1945—1946 гг. археолог А.Л. Монгайт обнаружил в северо-западной части паперти так называемое «погребение № 7». Там найден костяк подростка возраста около 14 лет, останки находились в деревянном гробу. Погребение имело вид позднейшего перезахоронения. Это и были останки брата Александра Невского.

Сейчас останки Дмитрия Шемяки находятся в запасниках Софийского собора в Новгороде. Но почему его нельзя похоронить в Архангельском соборе Кремля рядом с его отцом великим князем Юрием Дмитриевичем и братьями Дмитрием Красным и Василием Косым?

По сей день великий князь Юрий Дмитриевич и его сыновья поливаются грязью, но восхваляются Василий Темный и его свирепый сын.

Первым, кто отдал должное Дмитрию Юрьевичу Шемяке, стал А.А. Зимин. В своей предсмертной работе «Витязь на распутье» он решительно порвал с царским и советским мифотворчеством и даже со своими взглядами молодых лет. Он писал: «Князь Дмитрий Юрьевич Шемяка обладал качествами незаурядного правителя. Беда его состояла в том, что он во многом обгонял свое время, которое никогда не прощает тем, кто пытается заглянуть в будущее. Продолжая дело Дмитрия Донского и своего отца, Дмитрий Юрьевич сделал все, что было в его силах, чтобы объединить русские земли и нанести решительный удар ордынским царям...

...История ничего не прощает неудачникам. Поэтому она нарисовала портрет Шемяки с помощью его злейших врагов, исходя из результатов его деятельности последних лет, забыв, что опыт борьбы галицкого князя за единство Руси, против татарского ига позднее был широко использован именно тем, кто не жалел сил для очернения Шемяки»[280].

Естественно, что книга Зимина увидела свет только в ходе «перестройки» в 1991 г. Но, увы, сейчас наметился откат к старым мифам. Так, Н.С. Борисов пишет: «Однако Василий II, при всех его недостатках, имел одно неоспоримое достоинство. Как правитель он олицетворял Порядок. За спиной же мятежного галичанина вставал темный хаос...»[281]

Итак, смелый воевода и мудрый политик толкал Русь в «темный хаос». Но во что ввергли страну Василий II, Софья Витовтовна и К°? Не удалось отдать Русь королю Витовту, так они отдали ее на разграбление татарам. Или татарские «царевичи», вступая в союз с Василием II, переставали быть дикими грабителями? Московские дьяки вымарали из летописей и грамот все, что связано с татарской оккупацией Руси в 40—50-х годах XV века. Но мы знаем, как татары вели себя в остальных набегах и можем представить, что они творили в Мещерском Городке, Звенигороде, Костроме и Галиче. От Василия Васильевича и его властолюбивой матушки Русь пострадала больше, чем от Батыя.

 

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться: