ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ДВЕ ВСТРЕЧИ

 

Скандал разразился вечером на следующий день. Тетя Клава, прижимая к груди вытащенное из комода белье, появилась на пороге своей комнаты. Лицо потерянное, глаза пустые. Ребята сидели за столом и пили чай с земляникой. На большом, желтом столе тоненько пел самовар. Солнце только что зашло, и на белой русской печи суетился желтый зайчик.

– Коровушку мою украли, – шепотом сказала тетя Клава и прислонилась к косяку.

– Коровушку? – удивилась Верочка.

– Ироды проклятые, украли коровушку... Чтоб их громом разразило, чтоб глаза у них, окаянных, лопнули!

– Разве у нее была корова? – тихо спросил Коля Бэс.

– Я не видел, – ответил Витька.

– У вас ведь не было коровы, – сказала Верочка. – Одни куры.

– Все как есть украли-унесли... – все громче говорила тетя Клава. Серебряные ложечки... Золовка на день рождения подарила. Семь годков лежали в комоде – утащили, проклятые. Петенькины часы – тоже. Уходил на фронт – наказывал беречь. Ему их на работе преподнесли в праздник. С надписью. Пожалел, не взял с собой на фронт... Что же это, люди добрые, творится на белом свете?! Все перерыли, вражьи сыны... Кто?! Кто?!

Лицо тети Клавы стало багровым, в глазах заблестели слезы. Голос становился все громче, пронзительнее. Даже в ушах зазвенело. Ребята сидели подавленные и чувствовали себя виноватыми.

– Неужели Сашка? – сказал Витька.

– Что ты такое говоришь? – возмутилась Верочка. – Саша, может быть, уже на фронте... Фашистов бьет, а ты?!

– Пожалела несчастных сирот, приютила на свою голову... – уже не говорила, а кричала тетя Клава. – Дура я старая! Зачем продала коровушку? Не сто же у меня рук? И фабрика, и корова, и дом? Думала, вернутся мои Петенька и Коленька – и снова купим коровушку. Говорили умные люди: положи, Клавдия, деньги на книжку, ан нет, не послушалась! Завернула в бумажку и в комод спрятала... Разве думала я, что в моем доме заведутся воры?

– Это очень неприятно, тетя Клава, но мы ничего не знаем, – сказал Коля.

– Отдайте мои деньги! Кто еще мог, кто?! Не доводите до греха... Отдайте добром!

– Как вы можете так, тетя Клава? – побледнев, сказала Верочка. – Среди нас нет воров! Нельзя так не верить людям... Вы как следует поищите свои деньги и найдете... И ложечки и часы... – Верочкин голос дрогнул. – Да-да, и часы! Давайте все вместе поищем. Они куда-нибудь завалились.

– В самую душу мне плюнули... Ладно – деньги, какая им теперь цена? Я ведь вас, как родных... А вы?!

Тетя Клава уткнулась в глаженое белье и горько заплакала. Ребята молча сидели, боясь взглянуть друг на друга. Верочка кусала губы, сдерживаясь, чтобы тоже не зарыдать. И тут из другой комнаты появилась квартирантка. Двое большеглазых мальчишек прижимались к ее коленям. В руках у женщины полированная желтая шкатулка.

– Это он, Клавдия Ивановна, – сказала она. – Леша. Больше некому. Я уходила в магазин, а он домой пришел... Я знаю, это он.

– Вот видите, – сказала Верочка, – а вы накричали на нас.

Тетя Клава вытерла наволочкой глаза и посмотрела на квартирантку.

– Зачем он так? – всхлипнув, спросила она. – Ведь я к нему, как к родному...

– Это все война, Клавдия Ивановна... Раньше он был другой. За несколько месяцев совсем отбился от рук. Не справиться мне было с ним одной. Связался с дурной компанией. Злой стал, жестокий. Дома неделями не бывает. Меня ни во что не ставит... Я просто не узнаю его.

– А может быть, вы в другое место положили и забыли? – сказала Верочка. Моя тетя тоже так: положит, а потом ищет-ищет.

– Чем я бога прогневила? – сказала тетя Клава. – За что на меня такие напасти?

Квартирантка протянула тете Клаве шкатулку.

– Возьмите, Клавдия Ивановна... Тут деньги, золотое обручальное кольцо, часики... Больше у меня ничего нет.

– А папины запонки? – напомнил малыш.

– А портсигар? – добавил второй.

– Возьмите, – повторила женщина.

– Господи, что же это такое? – Тетя Клава повернулась и ушла в свою комнату.

Квартирантка с грустью взглянула на притихших ребят и, вздохнув, тоже скрылась в тети-Клавиной комнате. Мальчишки от нее ни на шаг.

– Почему же тогда Сашка скрылся? – сказал Витька.

– Он очень спешил, – горячо вступилась за Ладонщикова Верочка. – Эшелон с минуты на минуту должен был отправиться... Командир полка даже часы ему свои дал, чтобы не опоздал.

– Какие часы? – спросил Витька.

– Большие такие, с крышкой... – Верочка посмотрела Грохотову в глаза. – Я знаю, что ты подумал... Он не крал у тети Клавы часов... Ему командир дал!

– Ты встречал когда-нибудь таких командиров, которые отдавали бы свои часы первому встречному мальчишке? – взглянул на Бэса Витька.

– Не встречал, – ответил Коля. Он задумчиво смотрел в стакан с остывшим чаем.

– А ты встречала?

– Мне все это противно, – сказала Алла и, поднявшись из-за стола, вышла из дома. Люся, поджав губы, ушла за ней. На пороге остановилась и, не глядя ни на кого, сказала:

– Мы же видели, как он становится таким... Почему никто его не остановил? Почему?!

– Вам завидно, что Сашка уехал на фронт, – заявила Верочка. – Вас прогнали из военкомата, вот вы и злитесь... А он – сын полка!

– Что-то не похоже, – усмехнулся Витька. – Я не помню, чтобы Сашка рвался на фронт.

– Ты видела эти часы? – спросил Коля.

– Я вам сейчас докажу, что вы ошибаетесь! – Верочка вскочила из-за стола и бросилась в комнату. – Я спрошу у тети Клавы, какая у них крышка. И циферблат был на Сашкиных часах с римскими цифрами.

– Нечего и выяснять – это Сашкина работа, – сказал Витька.

– И деньги?

– Когда он успел снюхаться с этим Лешей... Ведь этот Леша и в доме-то не бывает.

– Ну и скотина! – сказал Коля.

– Хотел бы я его когда-нибудь встретить!

– А Люся права, – помолчав, сказал Коля. – Мы все видели и молчали. Я понимаю: брюхо подведет, не спрашиваешь, откуда взялась еда... Итак, двоих мы из нашей компании потеряли: один оказался жалким трусом, второй – вором.

– И все-таки тут что-то не так, – задумчиво сказал Витька.

Вернулась Верочка. Тихо села на табуретку и помешала ложечкой бледный чай. Глаз она не поднимала. Витька хотел что-то сказать, но Коля положил ему руку на колено – мол, лучше помолчи.

– Он мне номер полевой почты назвал... – растерянно сказала Верочка. Одна тысяча ноль сорок шесть.

– Чудачка ты, – ласково сказал Коля, глядя на Верочку, сидевшую рядом с убитым видом.

– Зачем он меня обманул?

В Верочкиных глазах было такое отчаяние, что Витьке и Коле стало не по себе.

– Ты такая доверчивая, – сказал Коля.

– А Сашка арап, – прибавил Витька.

– Этот Леша, сын квартирантки, подбил нашего Сашку на воровство, – мягко сказал Коля. – Я уверен, Сашка вернется... Не такой уж он испорченный.

– Я побегу на почту, – вскочила с табуретки Верочка. – Они еще не успели мое письмо отправить...

А на крыльце, прислонившись головой к стояку, плакала Люся Воробьева. Она поняла, что ребята уйдут. После всего, что произошло, они ни за что не останутся. Внезапно девочка выпрямилась, на глазах высохли слезы.

– Как ты думаешь, где сейчас Гоша? – прямо посмотрела она в глаза подруге.

– Витя же рассказывал: увезли его рыть какой-то подземный завод, ответила Алла.

– Он убежал оттуда, – горячо заговорила Люся. – И ищет нас... Ведь мы все из одного дома. Не мог он все забыть? Так не бывает. Он ищет нас. Да, Алла?

– Не знаю, – с сомнением сказала Алла. – Он очень изменился. Как будто после той первой бомбежки его подменили. Что-то сломалось внутри у него.

– Мы все стали другими... Вот Сашка! Как он мог пойти на такое? Тетя Клава нас на руках носила... Помнишь, как она подкладывала ему лучшие куски? А он? Украсть...

– Тут что-то не то, – сказала Алла. – Этот жулик Лешка подбил нашего Сашку. До грабежа он еще не докатился.

– Что же будет-то с нами, Алла?

– Ты держись за свою тетю: она добрая, а мы...

– Что вы?

– Мы уже не маленькие, а хуже, чем было, не будет, – совсем как взрослая, ответила Алла.

– А Гоша вернется. Я верю.

– Верь, – без улыбки сказала Алла. – Верить надо. Верочка права: как можно жить-то без веры?..

Витька и Коля весь следующий день трудились во дворе тети Клавы. Отремонтировали изгородь, распилили и раскололи все дрова, залатали прохудившуюся крышу на сарае. Девчонки сложили большую поленницу дров вдоль забора. Все это сделали, пока тетя Клава была на работе.

А вечером, попрощавшись с Люсей и тети-Клавиной квартиранткой, ушли. Хозяйку не дождались, она задержалась на фабрике. По правде говоря, это и к лучшему. После кражи тетя Клава стала хмурой и молчаливой. С ребятами почти не разговаривала. Люся – она спала с тетей в одной комнате говорила, что хозяйка всю ночь плакала.

Уходили ребята из города без сожаления. Здесь тоже стало неспокойно. Вечером, когда в небе слышался гул моторов, из леса начинали вылетать красные ракеты. Бойцы мчались туда на мотоциклах, но возвращались с пустыми руками. Диверсанты как сквозь землю проваливались.

Идти решили на большую узловую станцию. Это по шоссе каких-то пятьдесят километров. Машин попутных было много, и ребята не сомневались, что к утру будут на станции. Там находился эвакуационный пункт. Им выдадут продуктовые карточки и вообще позаботятся об их судьбе. Идти туда посоветовал военком, который наотрез отказался Витьку и Колю зачислить в армию. Не помогли ни Колин рост, ни солидный вид. Военком был стреляный воробей, и провести его было не так-то просто. Напрасно ребята говорили, что они были и в тылу врага, и на фронте, и пороху уже понюхали, военком пожилой майор – был неумолим.

– Если бы вам было по семнадцать лет, я бы еще подумал, а вам обоим и тридцати не наскребешь, – сказал он. – Не имею права зачислять в армию таких добровольцев. Армия – это не детский сад.

Витька бил себя в грудь и клялся, что ему осенью будет семнадцать.

– Очистите помещение! – в конце концов заявил им военком, которому надоело выслушивать это каждый день. Когда они вышли на шоссе, их догнала Люся.

– Тетя Клава пришла, – сообщила она.

– Ну и что? – спросил Витька.

– Верочка, она хочет, чтобы ты осталась.

Верочка невесело посмотрела на Люсю. После такого Сашкиного предательства она все еще не могла прийти в себя. Обычно веселая и неунывающая, она сегодня была тихая и грустная. За весь день, наверное, не произнесла и двух слов.

– Я с ними, – сказала она. – Скажи тете Клаве, что она очень хорошая... И когда я буду большая и заработаю много денег, я куплю ей корову... Вы не улыбайтесь, я приеду сюда и куплю ей самую хорошую корову. Красную, с белой звездой на лбу и большим выменем. Эта корова будет по целому ведру молока давать. Ты не веришь, Алла?

– Верю.

– А может быть, останешься? – спросила Люся.

– Поступишь на фабрику, – сказал Коля. – Будешь шить обмундирование.

– Вы не хотите взять меня с собой? – с тревогой посмотрела на ребят Верочка.

– Иди, – сказал Витька. – Жалко, что ли?

– Встретимся ли мы еще? – вздохнула Люся. Она кусала губы, чтобы не расплакаться.

– Обязательно встретимся, – сказала Верочка. – Давайте договоримся: ровно через месяц после окончания войны все приедем в Белый город к тете Клаве.

– И в складчину купим красную корову с белой меткой на лбу, – прибавил Витька.

– Вот здорово было бы! – Верочка даже улыбнулась.

– Я приеду, – серьезно сказал Коля. – И мне эта идея нравится.

– Когда она кончится, эта война? – сказала Алла.

– Кончится, – оживилась Верочка. – Все когда-нибудь кончается.

Люся попробовала улыбнуться, но улыбка получилась жалкой.

– Если бы вы знали, как мне не хочется с вами расставаться, – вырвалось у нее.

– Не будем же мы всю войну ходить компанией? – сказал Витька. – Рано или поздно разойдутся наши пути-дороги... – и печально посмотрел на Аллу.

– Жду вас ровно через месяц после войны... – сквозь слезы сказала Люся. И попробуйте только не прийти!..

 

* * *

 

Снова, как и раньше, шагали ребята по обочине асфальтированного шоссе. Мимо проносились машины. Над головой летали самолеты, похлопывали зенитки. Немецкие бомбардировщики волна за волной шли на восток.

Белый городок вытянулся вдоль шоссе на несколько километров. К самой дороге подступило водохранилище. Толстые мокрые стволы трутся друг о друга шершавыми спинами, будто водяные чудовища.

Город остается позади. К шоссе придвинулись ели и сосны. На стволах желтеют свежие раны. Беловатая смола комками засыхает на коре. Один телеграфный столб срезан осколком до половины. Провода кое-как закреплены на обрубке. В кювете вверх колесами лежит грузовик. Кабина расплющена, борта изрешечены осколками. Дальше – еще один грузовик. Он почти весь сгорел. По обе стороны шоссе на небольшом расстоянии друг от друга зияют неглубокие воронки.

Витька и Верочка несколько раз голосовали, но машины, не останавливаясь, проскакивали мимо. Здесь уклон, и шоферам не хочется тормозить.

– Ну что вам, жалко? – восклицала Верочка, выразительно глядя вслед машинам. – Ведь пустые, могли бы и подвезти.

– Вы не умеете, – сказала Алла. – Я сейчас остановлю. Она поправила волосы, одернула короткое платье и, улыбаясь, помахала рукой приближающейся машине. Большой крытый грузовик с визгом остановился. Молоденький, улыбающийся от уха до уха шофер распахнул дверцу.

– Куда прикажете? – весело спросил он.

– Чего он радуется? – удивилась Верочка.

– Вы, барышня, в кабину, остальные в кузов... Только не прыгайте на ящиках, а то без пересадки попадем на тот свет к боженьке в гости... Учтите, со мной ездить опасно!..

– Нам на станцию, – сказала Алла.

– А я в свою часть... До поворота подброшу вас, барышня!

Ребята без лишних слов залезли в кузов. Алла уселась в кабину. Веселый шофер орлом взглянул на нее и лихо тронул машину.

Никто не понял, что произошло. Вдруг впереди, на шоссе, сверкнуло пламя, раздался взрыв – и в воздух взметнулись обломки асфальта и черный дым. Шофер побледнел и, вцепившись в руль, нажал на тормоза. Со скрежетом и визгом машина остановилась у дымящейся воронки.

– Воздух! – крикнул шофер и, распахнув дверцу, кубарем выкатился на дорогу. Обернувшись, закричал дурным голосом:

– Уходите из машины! Вот балбесы... Бегом в лес, рванет сейчас!

Коля и Витька выскочили из кузова.

– Кому говорю, в лес! – орал шофер, лежа под сосной. – Пикирует!

Все бросились через кювет в лес. Один Витька остался на шоссе. Вот он метнулся к грузовику и обеими руками вцепился в дверцу. Она распахнулась, и из кабины выскочила Алла. Витька схватил ее за руку и потащил к обочине.

Продираясь сквозь кусты, они слышали, как ревет над головой бомбардировщик, как свистят бомбы и грохочут взрывы. Внезапно лес оборвался, и они выскочили на поляну. Посредине большое желтое пятно след старого стога. Четыре почерневших жердины уткнулись в солнечное небо.

– Смотрите, вон он! – воскликнула Верочка, задирая голову.

На небольшой высоте описывал круг над шоссе «юнкерс». Он был серый, с крестами на крыльях. Плексигласовые нос и фонарь стрелка-радиста ослепительно блестели на солнце. Видны были черные головы летчиков, белые, крест-накрест опоясавшие их ремни парашютов. Бомбардировщик задрал крыло, и в тот же миг из брюха его высыпалось несколько крошечных блестящих шариков. Потрепыхавшись в воздухе, они выровнялись, и послышался знакомый металлический визг. Шарики приближались, росли, они стали продолговатыми и черными. Скрывшись за высокими кронами деревьев, бомбы упали на шоссе. Один взрыв, второй, третий, и наконец – оглушительный грохот, от которого вздрогнула земля, а с деревьев посыпались иголки, сучки.

– Влепил, гад! – горестно сказал шофер. – В мою старушку.

«Юнкерс» сделал еще один круг, но бомб больше не сбросил. Скоро он скрылся за деревьями, еще немного был слышен добродушный мурлыкающий звук моторов, а потом стало тихо.

– Вы так быстро выскочили из машины, – насмешливо сказала Алла. Наверное, вас часто бомбили?

Шофер угрюмо взглянул на нее. От его недавней улыбки не осталось и следа.

– Я ведь верхом на смерти езжу, – сказал он. – Самую чувствительную взрывчатку вожу.

– И мы тоже верхом на смерти ехали? – спросила Верочка.

– Такое со мной в первый раз... – Шофер поддал сапогом гриб-мухомор и отвернулся.

Машины на шоссе не было. Была большая черная воронка. Из нее валил ядовитый желтый дым. Шофер, держа пилотку – в руке, пристально смотрел в воронку, будто еще надеялся на дне ее вдруг увидеть свою целую и невредимую машину с ящиками, набитыми самой чувствительной взрывчаткой.

Подъехала длинная легковая машина. Затормозила у воронки. Рослый плечистый командир с тремя шпалами на петлицах подошел к ним.

– Прямое попадание? – спросил он. – Шофер жив?

– Так точно, товарищ подполковник, – отрапортовал шофер, вытянувшись в струнку.

– Снаряды?

– Взрывчатка, товарищ подполковник.

– Сукины сыны, – пробасил подполковник. – За одиночными машинами охотятся!

Витьке показалось, что он где-то слышал этот густой мужественный голос. Разглядывая светловолосого командира с живыми серыми глазами, он вспомнил свой дом, парк, клен. Под этим кленом он впервые увидел этого человека вместе с Сашкой Ладонщиковым. У ног их лежал ящик с ирисками...

– Сидор Владимирович! – вспомнил Витька и как зовут командира. – Надо же, где встретились...

Подполковник уставился на него. Секунду молча смотрел, потом пожал плечами.

– Извини, дорогой, не припоминаю.

– Вы Сашки Ладонщикова дядя... Помните, приезжали перед войной? Еще ящик ирисок нам купили... Лицо командира просветлело.

– Да-да, конечно, помню... – сказал он. – Ты, кажется, Гошка?

– Витька Грохотов.

– Помню, помню... А этот Буянов, отчаянный такой паренек, где он?

– Вы Сашкин дядя? – не поверила Верочка. – Ни капельки не похожи.

– А где Саша, остальные? – допытывался подполковник.

– Эвакуировались, наверное, – туманно ответил Витька. – Нас в это время дома не было.

– Вчера только ваш Сашка был здесь, – выпалила Верочка. Она не заметила, что Витька делал ей знаки, – дескать, молчи!

– Где же он, сукин сын? – оживился командир. – Просто чудеса!

– Уехал он, – сказал Витька.

– Куда?

– Не сказал.

– Вы что же, одни? А где родители? Ребята опустили головы, помрачнели. Подполковник взглянул на них и решительно сказал:

– Поехали в часть, там во всем по порядку разберемся. Кроме подполковника и шофера в машине сидел худощавый человек с двумя шпалами на петлицах. Он подвинулся, давая ребятам место.

– Старых знакомых повстречал, – сказал подполковник, усаживаясь рядом с шофером. – Вот ведь война, разбросала по свету людей... Тебе куда, безлошадный? – взглянул он на шофера, сиротливо стоявшего на обочине.

– Я из вашей части, товарищ подполковник...

– Чего же стоишь? Садись!

– Слушаюсь!

Подполковник Сидор Владимирович Ладонщиков привез ребят в стрелковый полк, которым командовал. Полк входил в дивизию, которая на днях должна была отправиться на фронт. А пока бойцы из пополнения под руководством опытных командиров обучались в лесу стрельбе, рукопашному бою, испытывали новое противотанковое оружие.

Жили в шалашах, сложенных из тонких неотесанных жердей и покрытых еловыми ветками.

На высоченной сосне была сооружена наблюдательная вышка. Там постоянно несли вахту бойцы.

Командир жил в большой выгоревшей палатке. Внутри – грубо сколоченный стол, скамейка, складная кровать, аккуратно застланная серым солдатским одеялом. На полу еловые ветви.

– Располагайтесь тут, как дома, – сказал Ладонщиков. – А я пока поживу у комиссара.

И ушел по своим делам.

Немного погодя за ними пришел пожилой боец с красной ленточкой, свидетельствовавшей о боевом ранении, и двумя медалями. Когда боец, его звали Иван Константинович, нагибался за чем-нибудь, медали нежно звенели.

– Приказано проводить к повару, – сообщил он. – Проголодались небось?

– Нам везет, – заметил Витька. – Второй раз угощают казенными харчами.

– Армия не обеднеет, – усмехнулся Иван Константинович.

Пообедали на лесной полянке, под открытым небом. Здесь стояли на козлах сколоченные из досок длинные столы и скамейки. Неподалеку расположилась походная кухня. Повар в белом фартуке и новенькой пилотке возвышался над дымящимся котлом, как памятник. Трое молодых бойцов, зубоскаля, чистили картошку. Белые лоснящиеся клубни с бульканьем летели в большую алюминиевую миску.

– Посмотри на повара, – шепнула Алла, Витька обернулся, потом пересел к Алле. Теперь он мог как следует разглядеть повара. Это был высокий молодой человек с очень знакомым лицом. Он помешивал в котле большим половником и не смотрел на ребят. Иван Константинович подставил вместительную миску, и повар ловко нашлепал в нее полужидкого горячего варева. Нагнулся и достал из ящика несколько белых мисок и алюминиевых ложек. Из другого ящика вытащил квадратную буханку хлеба. Взвесил в руке и тоже отдал Ивану Константиновичу.

– Где-то я его видел, – сказал Витька.

– Это же старший лейтенант Сафронов, – шепнула Алла. Это был он. Правда, его трудно было узнать в столь необычном одеянии. И почему он не смотрел в их сторону? Не желает узнавать? Эта же самая мысль пришла в голову и Алле.

– Не хочет признаваться, – сказала она. – Был командир, а теперь повар... Стесняется.

Повар спрыгнул с возвышения и, достав из ящика длинный нож, принялся точить о красный кирпич. Нож взвизгивал, поблескивая в его руках. Витька встал из-за стола, взял миску и подошел к повару.

– Можно добавки, товарищ Сафронов? – спросил он. Повар поднял голову и улыбнулся.

– Старые знакомые...

– Разжаловали? – спросил Витька.

Сафронов взглянул на бойцов и мигнул: – мол, отойдем в сторонку. Они присели на поваленное дерево с обрубленными сучьями. Повар достал махорку, газету, зажигалку, сделанную из винтовочной гильзы. Витька еще не видел таких зажигалок.

– Куришь? – спросил Сафронов. Витька отказался. Он несколько раз пробовал, но так и не привык. От курева было противно во рту и болела голова.

– Я думал, вы вдоль по матушке по Волге...

– Какая там Волга!

– И у меня все шиворот-навыворот. И отпуск, и вообще...

– Не ожидал вас здесь встретить, – сказал Витька. Сафронов аккуратно скатал цигарку, чиркнул зажигалкой. Затянулся и с удовольствием выпустил клубок сизого дыма.

– Гора с горой не сходится, а человек с человеком...

– Ладонщиков был майор, а теперь подполковник, – сказал Витька.

– А я вот пошел на понижение... Еще хорошо, что не угодил в штрафной батальон.

– Бывает, – сказал Витька и деликатно замолчал. Неудобно человека расспрашивать, как он до такой жизни дошел. Может быть, ему самому неприятно вспоминать. Надо, сам расскажет...

И Сафронов рассказал:

– Два дня всего и побыл-то у стариков... Как грянула война – скорее в часть. Да разве доберешься? Немцы наступают, берут город за городом. Прибился я к одному полку, а тут беда – попали в окружение. Несколько раз нарывались на немцев. От полка и роты не осталось. Пришлось документы спрятать в лесу. Командиров и коммунистов расстреливали без разговоров... Несколько человек нас выкарабкалось. Перешли линию фронта, а свои встретили с недоверием. Оно и правильно, люди приходят из окружения разные. Поди разберись, кто тут свой, а кто чужой. Да еще без документов... Вот и определили пока на кухню, благо это дело мне знакомое. Еще на первом году службы довелось с поварешкой постоять у котла.

Витька слушал Сафронова и думал, что вот как в жизни бывает: был человек боевым командиром, а стал полковым поваром! Когда они повстречались у речки Вишенки, старший лейтенант был совсем другой: бравый, со строевой выправкой, веселый, весь в желтых ремнях и с пистолетом, а сейчас рядом с Витькой сидел совсем другой человек. Движения медлительные, голос ровный, спокойный, ходит переваливаясь, как утка, и кажется, даже меньше ростом стал.

– Хотите, мы скажем командиру полка, что вы старший лейтенант? – сказал Витька. – Он нам поверит!

– Откуда ты знаешь его?

– Помните Сашку Ладонщикова? Ну, еще толстый такой... Он тоже был с нами. Так это его родной дядя.

– С вами еще был черненький...

– Это Гошка Буянов, – сказал Витька.

– Где же он теперь?

– Сашка-то?

– Да нет, я про Гошку.

– Немцы угнали его подземный завод строить, – сказал Витька.

– Не повезло парню, – покачал головой повар. – Как же это он так?

– Сдрейфил он, – сказал Витька.

Ему не хотелось говорить про Буянова, и он замолчал.

– Знаешь что, – помолчав, сказал Сафронов. – Ты пока ничего не говори командиру полка... Вечером, после ужина, мы с тобой все как следует обмозгуем.

– Миша! – позвал повара один из бойцов, чистивших картошку. – Принимай продукцию...

– Как насчет добавки? – спросил Витька.

– Это – пожалуйста! – повар поднялся на прицеп и, поддев половником кашу-размазню, плюхнул в Витькину тарелку. – Кто еще хочет?

– Благодарю вас, – сказала Алла. – Я кашу не люблю.

Витька уселся за стол и стал есть. Каша была из гречневой сечки с мясными консервами. Витька ел размазню и раздумывал: почему боец назвал Сафронова Мишей? Ведь его зовут иначе. А вот как зовут, Витька не мог вспомнить.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ШПИОН

 

Коля Бэс улегся на лужайке и, чиркая карандашом на полях старой газеты, углубился в какие-то сложные вычисления. Побродив по лагерю, возбужденный Витька подсел к нему.

– Я встретил тут на вид совсем молодых бойцов, – сказал он. – Добровольцы. Вот сумели вступить в Красную Армию...

– Надо же, – рассеянно заметил Коля, набрасывая колонки цифр.

Витька заглянул в газету.

– Высчитываешь, через сколько дней война закончится? – спросил он.

Коля подчеркнул колонку цифр – итог своих вычислений – и улыбнулся.

– Все сходится, – сказал он. – Как раз по теории вероятности.

Глядя на озадаченного Витьку, рассмеялся:

– Тебе не показалось странным, что мы за эти несколько месяцев встретили довольно много знакомых людей: Сафронова, Ладонщикова, ты – Верочку, там, на станции. И это в такое время, когда на дорогах полная неразбериха, скучились десятки тысяч людей...

– Нечего тебе делать, – сказал Витька, сплевывая травинку.

– По моей теории – я все точно высчитал – не исключено, что мы когда-нибудь встретим и своих родных... которые живы. Для этого нам нужно... – Коля, сощурившись, взглянул на газету, – протопать по дорогам с такой же скученностью людей две тысячи семьсот тридцать два километра... Пустяк, не правда ли?

– Хватит топать по дорогам, – сказал Витька. – Пора делом заниматься.

Коля сложил газету, разорвал на несколько частей и подбросил вверх. Ветер подхватил клочки и, покружив немного, швырнул на ольховые кусты.

– Ты прав, – поднимаясь с травы, сказал Коля. Перед ужином Сидор Владимирович поговорил с ребятами.

Витька рассказал все, что произошло с ними: про бегство из дома, про мытарства в тылу врага, про Сашкину кражу.

Командир полка был не такой человек, от которого надо было что-то скрывать.

– Обрадовал племянничек! – расстроился он.

– Я долго не верила, что он способен на такое, – ввернула Верочка.

– У нас в роду воров не было...

– Там еще жил какой-то испорченный мальчик, – сказала Верочка. – Это он вашего Сашку научил.

– Насчет взять то, что плохо лежит, он и сам был парень не промах... – заметил Витька.

– Саша нас продуктами обеспечивал, – сказала Алла. – А где доставал, мы не спрашивали.

– А я ничего не знала, – вздохнула Верочка.

– Где эта женщина живет? – спросил Ладонщиков.

Витька рассказал. И даже на бумажке начертил план улицы, отметив крестиком дом, где живет тетя Клава.

– Придется расплачиваться за племянничка, черт бы его побрал! – сказал Ладонщиков.

– Мы договорились после войны купить ей корову, – сказала Верочка.

– Долго ждать... Что же мне с вами-то делать? Этого ребята не знали. Витька хотел было заикнуться насчет того, чтобы его и Колю зачислили воспитанниками в полк, но вовремя спохватился: а как же девчонки? Не бросать же их на произвол судьбы? Не по-джентльменски это.

– Мы хотели на станцию, – сказала Алла. – Там какой-то пункт...

– Эвакуационный, – подсказала Верочка.

– Бомбят там днем и ночью, – покачал головой Сидор Владимирович.

– Я не хочу на станцию, – сказала Верочка.

– Живите пока здесь... Чем вам не курорт? Лес, речка, даже малина растет... Ребята повеселели. Они и не мечтали о такой жизни.

– Если что надо постирать или зашить, я смогла бы, – предложила Алла.

– Я умею петь и танцевать, – сказала Верочка.

– А вы, орлы, что умеете? – спросил Ладонщиков. Он немного повеселел. Наверное, акробаты?

– Я знаю немецкий, – сказал Коля. Подполковник живо заинтересовался.

– Говорить, читать по-немецки сможешь?

– У меня не было практики, – замялся Коля.

– Он понимает все, что они говорят, – поддержал приятеля Грохотов. – Даже когда по радио.

– Что же ты раньше-то, дорогой мой, молчал? Я погибаю без переводчика. Был один в штабе – отозвали в дивизию. Сколько тебе лет?

– Скоро семнадцать, – не сразу ответил Коля и густо покраснел. Он в первый раз соврал.

– Пошли в штаб, – хлопнул его по плечу Ладонщиков.

– У меня разряд по стрельбе, – сказал Витька Грохотов. Но подполковник не обратил внимания на его слова. Он обнял Колю за плечи и увел с собой.

– Длинный в сорочке родился, – с завистью сказал Витька, глядя им вслед.

Желтые сосновые иголки бесшумно падали на выгоревший брезент палатки и соскальзывали вниз. Ветер раскачивал вершины деревьев, но внизу было тихо. Дым из кухонной трубы свечой поднимался вверх, там, над деревьями, его подхватывал ветер и, развеяв в клочья, уносил прочь.

Повар готовил ужин и с тревогой поглядывал на ребят. Как только командир полка ушел с долговязым Колей, он сбросил фартук и, поставив на свое место помощника, маленького косолапого солдата, подошел к расстроенному Грохотову.

– Не проболтался? – спросил он. Витька недоуменно взглянул на него, сразу не сообразив, в чем дело.

– Вы это про что?

– Куда он повел твоего приятеля? – перевел разговор на другое Сафронов.

– Выдадут Кольке форму, поставят на довольствие, и будет он воспитанником Красной Армии...

– А тебя что же? Не берут?

– Я еще маленький, – сказал Витька. – У меня на губах молоко не обсохло... Да я этих гадов-фашистов как капусту стал бы крошить!

– Тогда иди в повара... Найдется что чистить да крошить. Витька хмуро взглянул на Сафронова.

– Не буду у вас хлеб отбивать...

Сафронов оглянулся на своего помощника и сказал:

– Тут рядом березнячок, там земляники полно... Прогуляемся?

Витька пожал плечами: ему было все равно.

 

* * *

 

Земляника пряталась под небольшими кружевными листьями. На солнце ягоды были маленькие и сладкие, в тени – рыхлые, крупные. Витька ползал на коленях и рвал вкусную землянику. Белые березы с черными родимыми пятнами тихо шумели над головой. Солнце опускалось за лесом, и длинные тени опрокинулись на земляничную поляну.

Рядом рвал ягоды Сафронов. Пилотку он заткнул за ремень, и светлые волосы спустились на лоб. В те минуты, когда Витька поворачивался к нему спиной, лицо Сафронова становилось хмурым и озабоченным, глаза жесткими, но стоило мальчишке обернуться, и Сафронов добродушно улыбался, будто ему приятно было после трудового дня вот так отдохнуть в лесу с ним, с Витькой.

Он клал в рот сочные ягоды и даже причмокивал от удовольствия.

– Целина, – говорил он. – Никто не знает этого места.

– Я всем теперь расскажу про эту поляну, – отвечал Витька. – Весь полк сбежится и не оставит ни одной ягодины.

– Никому ты не расскажешь...

– Девчонкам-то можно?

– Вот и доверь тебе тайну.

– Какую тайну?

– Я весь состою из тайн... – рассмеялся Сафронов. – Да, ты мне не рассказал, как вы перебрались через линию фронта? Когда мы переходили, пять человек погибли.

– Где вы переходили? – спросил Витька, назвав населенный пункт. – Через болото?

– Оно ведь непроходимое.

– Нас дядя Кондрат провел. Он знает тропу.

– Кто это такой волшебник дядя Кондрат?

– Из Шершнева...

– А мы поперли напролом... Пятерых не досчитались.

– Жалко, что мы в тылу не встретились, – сказал Витька. – Дядя Кондрат и вас бы переправил.

– Жалко...

Витька перестал рвать ягоды и посмотрел на Сафронова.

– Как вы думаете, сколько мне лет?

– Ну, пятнадцать.

Витька даже сплюнул от огорчения.

– И военком столько же дал... Как сделать, чтобы выглядеть старше?

– И охота тебе на фронт? Без ноги-руки останешься или совсем убьют.

– Я их ненавижу, фашистов проклятых, – сказал Витька. – Глаз у меня верный, знаете, сколько бы я их убил?

– Так-то просто, думаешь, убивать? – взглянул на него Сафронов. – Фашист он тоже не лопух: дуриком под пулю не полезет.

– Мне бы винтовку, – сказал Витька, – а еще лучше – автомат.

– Аника-воин, – усмехнулся Сафронов.

– Там, в Шершневе, был склад боеприпасов... Я рассказал летчикам – и они разбомбили. И на станции тоже разбомбили их танки. И одну бомбу обещали сбросить на комендатуру. По моей просьбе. Там гад один был – полицай Семенов.

Витька замолчал, обнаружив под тонкой березой настоящую россыпь крупной сладкой земляники. Он срывал сразу по нескольку ягод и отправлял в рот. Руки стали мокрыми от сока. Давно Витька не ел с таким удовольствием ягоды. Когда они в стакане, не такие вкусные, а на корню – объедение!

– Рассказывай, – сказал Сафронов. Он тоже срывал землянику, но ел без всякого аппетита.

– Чего рассказывать?

– Кого ты еще разбомбил?

– Я немецкий эшелон под откос пустил... А бомбили летчики, – сказал Витька. – Знаете, какие у них штурмовики? Утюжат немцев почем зря! И «мессершмитты» ничего с ними поделать не могут. Летают ИЛы над самым лесом. И бомбы бросают точно в цель.

– Можно подумать, что ты летал на них... – усмехнулся Сафронов.

– Я их руками щупал.

– Где ты так врать научился?

Витька оторвался от ягод и повернулся к повару.

– Я на аэродроме был... И ребята. Почему вы мне не верите?

– Никакого там аэродрома нет, – сказал Сафронов. – Я ведь тоже в тех местах был.

– Значит, это был мираж, – усмехнулся Витька.

– Такие немцы простаки, чтобы терпеть у себя под носом военный аэродром!

– Пройдете в ста метрах и ничего не заметите, – сказал Витька. Маскировочка будь здоров.

– Это сразу за березовой рощей? Ну, что за болотом? Витька с любопытством посмотрел на него.

– Сдался вам этот аэродром...

– Никак не могу понять: трепач ты или...

– Я молчу, – обиделся Витька.

Он хотел подробно рассказать про Седого и взорванный эшелон, но передумал... Странный какой-то этот Сафронов. Разговаривает с ним, как с маленьким. С какой стати Витька будет врать про аэродром? Вот насчет бомбы, которую командир авиационного полка обещал сбросить на комендатуру, еще можно сомневаться... Не потому, что не сбросили. Командир не такой человек, чтобы обманывать, просто летчики могли и промахнуться. И сидит сейчас толсторожий полицай Семенов в комендатуре и допрашивает кого-нибудь... «Очухался? – спрашивает. – Аль водой побрызгать? » А может быть, и не промахнулись наши пилоты. Нет комендатуры и полицая Семенова. Одна большая воронка с водой.

– Ну вот и рассердился, – сказал Сафронов.

– Я еще никогда столько ягод не видел, – удивлялся Витька, подползая на коленях к большой березе.

– Там еще больше, – показал в другую сторону Сафронов.

Но Витька топтался возле березы. Проводил рукой по низкорослым кустикам и в сочной зелени мерцали крупные ягоды.

Сафронов, хмуря светлые брови, о чем-то думал. Несколько раз он оглянулся на чуть заметную тропинку в траве. Было тихо, лишь ветер раскачивал вершины деревьев. Где-то неподалеку стучал дятел.

– Не ожидал я вас здесь встретить... – проговорил Сафронов. – Какого черта вас принесло сюда?..

Витька опустил руку с ягодами. Он стоял у березы на корточках и с удивлением смотрел на Сафронова: чего он злится? И лицо какое-то напряженное, а глаза холодные...

– Разве мы вам мешаем? – наконец выговорил Витька. Смутная тревога заползала в его сердце.

– Вопрос стоит так, Витька Грохотов: или я, или вы...

– О чем вы... Миша?

– Свалились вы, дьяволята, на мою голову... И тут он вспомнил, как его зовут: Владимир! Так он называл себя там, у реки Вишенки...

– Вы – Володя, а вовсе не Миша, – растерянно сказал он.

– Я давно забыл, как меня зовут, – усмехнулся Сафронов.

– Кто же вы тогда? – вырвалось у Витьки.

– А это тебе знать ни к чему.

Повисла тяжелая томительная пауза. Черная бархатная бабочка с желтой окаемкой опустилась на ромашку и сложила крылья. И сразу стала некрасивой, похожей на засохший листок.

– Значит, вы не Сафронов, – пробормотал Витька лишь для того, чтобы что-нибудь сказать. Разрушить эту тревожную, зловещую паузу.

– Вот такие дела, Витька Грохотов, – сказал человек, называвший себя Сафроновым. – Не быть тебе на фронте и не крошить, как капусту, фашистов...

– Не понимаю...

На самом деле Витька стал соображать, что происходит. Перед ним никакой не Сафронов, и не повар... Это был самый настоящий шпион. Вот почему он тогда сказал, чтобы они никому не рассказывали про парашют. На этом парашюте спустился с неба он сам.

В кармане лежал браунинг. Он на предохранителе. Если его выхватить, то выстрелить все равно не успеешь!.. Убежать! Но ведь у Сафронова – или как там его? – тоже наверняка есть оружие. Выстрелит в спину...

– Где же находится аэродром? – спросил Сафронов.

– Не помню.

– А ты вспомни.

Сафронов стоял совсем рядом. Высокий, широкоплечий. Сейчас он не был похож на известного киноартиста Николая Крючкова. Коричневая кожа обтянула острые скулы, глаза жесткие, так и сверлят насквозь. И рубец на лбу вспух.

– Я жду.

– Я все вам наврал, – быстро заговорил Витька. – Никто ничего не бомбил, и никакого аэродрома я не видел... Отпустите, дяденька?!

– На дню семь пятниц... Ты меня, наверное, за дурака принимаешь? Где же все-таки расположен аэродром со штурмовиками?

– Не знаю я ничего... Сдуру наболтал!

– Ты, Витька, герой, – сказал Сафронов. – Готов смерть принять, а военную тайну не выдашь.

– Да кто нам аэродром покажет? – стараясь подыскать убедительные слова, оправдывался Витька. – Так, хвастанул перед вами...

Сафронов взглянул на часы и вздохнул.

– Думаешь, охота мне руки о тебя, мерзавца, марать? А что делать?..

И, прежде чем Витька успел что-либо сообразить, он схватил его за волосы так, что слезы из глаз брызнули, и изо всей силы треснул головой о шершавый березовый ствол.

Витька даже не охнул. Глаза его закатились под лоб, ноги стали ватными, и он боком рухнул на землю, подмяв под себя земляничные кустики с крупными ягодами.

Сафронов ногой перевернул его на спину: из Витькиного рта на подбородок потекла тоненькая струйка крови.

– Черт бы вас побрал! – пробормотал Сафронов.

Эта дурацкая встреча с ребятами спутала все его планы. Во второй раз заброшенный в тыл под другой фамилией, он благополучно устроился поваром в полку Ладонщикова. Это он по ночам сигналил ракетами «юнкерсам». И задумал еще одно большое дело, которое готовился в ближайшее время осуществить... Проклятые пацаны и девчонки поставили под угрозу не только весь его хитроумный план, но и его жизнь...

Сафронов не сомневался, что рано или поздно кто-нибудь из них вспомнит, как его зовут, и невольно разоблачит перед командиром части...

Бросив равнодушный взгляд на мальчишку, Сафронов отошел к сосне и, присев на пень, стал снимать новые сапоги. Они оба жали в подъеме. Сапоги сползали с ног с трудом, и Сафронов даже покраснел от натуги...

 

* * *

 

Витька открыл глаза и увидел огромный желтый круг. Круг стал сужаться, розоветь, зеленеть и наконец превратился в тугой рыжий шар, который вдруг лопнул... Витька увидел голубоватое с желтым небо, маленькие березовые листья и совсем близко – тонкую мерцающую нить, на конце которой раскачивался крошечный паук.

И Витька все вспомнил: внезапно приблизившееся остроскулое лицо, скривившиеся губы, запах махорки и страшную боль в затылке. Боль и сейчас сидела там, будто клин, который топором загнали. Облизнув запекшиеся губы и проглотив солоноватый комок в горле, Витька попытался оторвать голову от земли. И стиснул зубы, чтобы не застонать. Прикушенный язык распух. В глазах заколебался желтый круг, и он чуть было снова не потерял сознание. Собрав все свои силы, он все-таки приподнялся на руках и прислонился спиной к стволу. Так сидел он несколько секунд с закрытыми глазами, пока не перестало мутить. К липким волосам пристали травинки и увядшие березовые листья.

Открыв снова глаза, Витька увидел Сафронова. Он сидел в пятнадцати шагах на пне и, согнув длинную спину, натягивал на туго обмотанную несвежей портянкой ногу сморщенный гармошкой сапог. Сафронов сидел к нему боком. Прямо в ухо ему светило солнце. Блестели светлые завитки волос, пуговицы на рукавах гимнастерки.

Витька достал из кармана браунинг, отвел предохранитель... Все это время он старался не смотреть на Сафронова, так как знал, что, если долго смотреть на человека, тот обязательно оглянется.

Сафронов все-таки оглянулся. И хотя заходящее солнце било в глаза, он сразу все понял. Сапог полетел на землю, Сафронов стремительно выпрямился перед прыжком, и в этот момент прозвучал негромкий выстрел.

– Ожил, гаденыш... – пробормотал Сафронов, схватившись за живот. Даже издали было видно, как посерело его лицо. Он сделал несколько шагов по направлению к мальчишке.

Не целясь, Витька еще раз выстрелил. Сафронов остановился, нагнул голову и, выставив руки, стал оседать.

– Шпион, – прошептал Витька. – Я убил шпиона! Он почувствовал, что слабеет. Все вокруг поплыло, и мальчишка снова потерял сознание.

 

⇐ Предыдущая17181920212223242526Следующая ⇒

Поделиться: