Она снова прячется под прилавком, и там с ней также находится зеленоглазый парень. Они прислушиваются к тому, из-за чего ругаются родители девочки.

- Если мы просто дадим им то, что они хотят, они оставят нас в покое. - Отец девочки говорит тяжелым, резким голосом. Его страх вызывает страх у девочки, и она сглатывает, ее ладони потеют.

- Позволить им выиграть? - Ее мать тоже боится, но ее гнев сильнее. - Позволить им использовать наш магазин, наш дом, чтобы устроить свой бунт? Как же наша дочь? Думаешь, она тоже должна помочь им с их планами?

- Мы могли бы отправиться на Вавилон, навестить твоего отца. Он не видел Джубили с детства, я уверен, что он приютит нас на несколько недель.

- Я не позволю им превратить наш дом в зону военных действий.

Девочка закрывает глаза, пытаясь заблокировать голоса. Мальчик хватает ее за руку, заставляя девочку в замешательстве уставиться на него.

- Тебя не должно быть здесь, - шепчет она. – Тебя никогда не было в Новэмбэ.

- Я не враг тебе, - шепчет мальчик. - И тебе не нужно делать это в одиночку.

 

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ДЖУБИЛИ

 

РЯДОВОЙ ПАТРУЛЬНЫЙ, ЧТО обнаруживает меня в нескольких километрах от базы, не один из моих, и я не знаю его имени. С солдатами, которые приходят и уходят каждые несколько недель, невозможно знать их всех. Мы стараемся просматривать реестры фотографий, чтобы мятежники не воспользовались высоким коэффициентом текучести базы, но мы по-прежнему не очень-то справляемся.

Повстречав размытые, шокированные, но облегченные лица, со мной на базе повозились и засунули в госпиталь. Я слышу такие слова, как выдержка, переломы и признаки внутреннего кровотечения. Я окружена заботой о ребрах, о ране на боку с попавшей туда грязью, о шишке на затылке. Мне хочется протестовать, что если я не умерла после того, как провела большую часть дня, прорываясь через эти чертовы болота, еще несколько минут меня, вероятно, не убьют меня. Но я слишком устала.

Я получаю около пяти минут тишины, когда медики отступают перед ордой кричавших, приветствующих и протягивающих мне руки моих солдат. Они не знают, нужно ли почувствовать облегчение от того, что я жива, или быть в ярости из-за того, что я так сильно ранена. Если бы у меня были силы, я бы порвала бы их в клочья за то, что позволили увести их командира прямо у них из-под носа, но я едва могу даже просто следить за разговором вокруг меня.

Вы узнаете друг друга довольно быстро здесь, на краю. Как говорил мне мой старый капитан: “Или учишься быстро или никак». На мгновение я скучаю по нему, по его практичности, я скучаю по тому, кому бы я смело доверилась, кто сказал бы мне, что делать. В качестве офицеров, нам поручено отслеживать наших солдат — следить за их как психологическим состоянием, так и физическим, чтобы быть уверенными, что мы поймаем их до того, как ударит ярость... Только наша бдительность держит эту базу в рабочем состоянии.

Это работает в обоих направлениях: как я знаю своих ребят, так и они тоже знают меня, и они могут сказать, что я не в порядке. Они могут сказать, что я едва держусь на плаву.

Мори та, кто понимает, что я разваливаюсь, и она начинает выдворять остальных из палаты. Чуть позже появляется Алекси, его ядрено неоновые волосы выдергивают меня из оцепенения. Он заканчивает выдворение из палаты, а затем закрывает дверь перед носом толпы.

- Спасибо, лейтенант, - голос звучит слабо, и я не скрываю этого, потому только Алекси все равно это поймет.

- Нет проблем, сэр. Хотя, это приказ командира. Вас не должны беспокоить, пока она не проведет допрос.

Это заставляет меня замолчать - Алекси редко такой формальный. Особый мирок военных Эйвона имеет несчетный набор правил, и одно заключается в том, что не все те формальности, наблюдаемые на заселенных планетах, применяются здесь. Другое имеет отношение к дресс-коду, хотя даже Алекси переходит в этом границы. Его волос — ярко-розовых на этой неделе — будет достаточно, чтобы заставить даже самого небрежного командира оглянуться дважды.

Так что если Алекси разговаривает как дежурный полковник — со мной, из всех людей — то что-то не так.

- Мне следовало не объявляться? - Я стараюсь, чтобы это прозвучало как шутка, но волна страха накатывает у меня в животе, и я надеюсь, что она не сквозит в моем голосе. Могла ли командир Тауэрс каким-то образом выяснить, что у меня в руках был брат Орлы Кормак, и я позволила ему ускользнуть?

Но Алекси просто улыбается.

- Вы знаете командира. Хочет убедиться, что никто не испортит ваши воспоминания, что мы первыми не получим официальную историю.

- Кто-то снова дал ей учебники по психологии, - сглатываю я. - Тогда где же мозгоправы?

Алекси пожимает плечами.

- Она настояла на том, чтобы сделать это сама. Наверное, это деликатная ситуация.

Я стараюсь не показать, что меня внезапно охватывает тревога, что я не ожидала, что меня допросит сам командир. Это никоим образом не стандартная процедура, а Тауэрс не та, кто нарушает протокол.

Алекси со скрипом опускается на шаткий раскладной стул рядом с моей койкой, откидываясь назад достаточно, чтобы воспроизвести зловеще пластиковый скрип.

- Капитан, вы нас очень напугали. Вы в порядке? - Алекси был одним из немногих солдат, кто видел, как я покидала бар «Молли» с Кормаком. Лицо его спокойное, взгляд откровенный. Я знаю, о чем он спрашивает.

- Я в порядке, - отвечаю я, встречая этот взгляд. - Несколько царапин и синяков, больше ничего.

Он разочаровано сжимает губы.

- Я должен был это предвидеть. Я просто подумал, что вам понравился парень... но я должен был понять, что он одна из болотных крыс.

Для Алекси оскорбление - это часть шутки. Тем не менее, я смотрю прочь, разглаживая морщинку на одеяле, лежащем на моих коленях.

- Ты не знал. Как и я.

- Увидев его снова, я не ожидаю услышать его взгляд на вещи. - Глаза Алекси направлены на рентгеновский снимок моих ребер, висящий рядом с кроватью.

Я должна притупить желание поправить его, сказать ему, что парень в баре не тот, кто избил меня. Но какая разница? Если Кормак умный, он больше не покажется здесь.

Алекси наклоняется ближе.

- Вы выглядите... нерешительной. Вы уверены, что в порядке? Никаких отключек, никаких... снов? - Он, понижает голос, как будто он не осмеливается подойти слишком близко к этой идее. Не смеет себе представить, что это испытание будет тем, что, наконец, превратит нерушимого капитана Ли Чейз в буйную сумасшедшую с пустыми глазами.

- Никаких. - Я еле-еле улыбаюсь. – Алекси, ты же знаешь, мне никогда не снятся сны. - Мне никогда не снятся никакие сны. С тех пор как мне исполнилось восемь. Со времен Вероны.

- Эй, даже вы - человек. - Молчание. - Я думаю.

- Спасибо за беспокойство, лейтенант.

Он открывает рот, но прежде чем успевает сформулировать какие-либо слова, рация, закрепленная на его ремне, прорывается к жизни, заставляя нас обоих подскочить. Хриплый, грубый голос — я узнаю его как голос капитана Билтмора - вызывает его в офис службы безопасности.

Алекси поднимает голову, смотря на меня с извинением.

- Они заставили всех нас отчитываться перед другими офицерами, пока вас... не было. Временно. Как только вы поправитесь, мы вернемся к вам.

Я не хочу скрывать свою улыбку. Алекси, один из немногих, кому я достаточно доверяю, чтобы так улыбаться.

- Не волнуйся, я проглочу свою ревность на день или два.

Рация снова трещит, но Алекси с гримасой нажимает на кнопку отключения звука.

- Сделайте это побыстрее, капитан.

Я ухмыляюсь, когда он встает. Билтмор – редкостная сволочь, и все на базе знают об этом. Неудивительно, что Алекси хочет, чтобы я встала на ноги.

Алекси наклоняется, чтобы положить ладонь на мое плечо.

- Ли, - говорит он тихо, его ухмылка угасает, превращаясь во что-то спокойное, личное и серьезное. - Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, ты же знаешь, где меня найти, верно?

Горло пересыхает, и я могу только кивнуть.

Алекси кивает в ответ, а затем выскальзывает из палаты, засунув руки в карманы, сгорбившись в привычную сутулость.

Я медленно выдыхаю, позволяя глазам успокоиться на потолке. Алекси не дотрагивался до меня, за исключением спарринга и рукопожатий, с тех пор, как мы вместе служили на Патроне больше года назад. Он был тем, кто учил меня, чтобы я никогда ни при каких обстоятельствах не становилась близкой с кем-либо, служащим рядом со мной. Наша переброска была произведена сразу после того, как меня повысили, и каждый раз, когда Алекси назначали какую-нибудь обязанность, которую хотел кто-то другой, это было потому, что я выбирала любимчиков, а не потому, что я делала свою работу.

Алекси запросил о переводе, а потом я переехала на Эйвон со своим старым капитаном и остальным взводом. Здесь никто не знает, что мы когда-то были больше, чем просто бывшие сослуживцы — теперь же он один из моих самых старых друзей. Он мой, но только так, как все мои ребята.

Пока еще. Зная, что он там — горло сжимается. Хотела бы я поговорить с ним. Хотела бы я поговорить с ним, с кем угодно, о фианнском парне и о его разговорах о мире, таком отличном от того, что мы всегда знали о мятежниках. Но даже Алекси не поймет, почему я не взяла его в плен, чтобы представить перед судом за его преступления.

Черт, я даже сама этого не понимаю.

На спинке стула висит больничный халат, но я не очень хочу смотреть в лицо командира Тауэрс в халате, которое не застегивается сзади. Тем не менее, я толчком и со стоном заставляю себя занять сидячее положение и тянусь к шнуркам моих ботинок. Это происходит до тех пор, пока я не бросаю один в угол и не добираюсь до другого, где что-то свободно сдвигается внутри подкладки, и я вспоминаю о том, что нашла наполовину затоптанным в грязи на острове Кормака. Со всем, что случилось – лагерь мятежников, Макбрайд, мой побег - я забыла об этом.

Я тяну ботинок и переворачиваю его. На одеяло выпадает маленький прямоугольный кусочек пластика. Он, безусловно, искусственный, покрытый сеткой фольги с одной стороны. Пальцы тянутся к нему и переворачивают. На другой стороне есть панель сканирования.

Это идентификационный чип. Он низкой технологии, по сравнению с доступными вещами, которыми мы пользуемся в наши дни: с голографическими изображениями наших лиц, с образцами ДНК и отпечатками пальцев встроенными туда. Это одна из моделей десяти, двадцатилетней давности. Устаревший и простой. Не требующий большой технологии для его производства — но имеющий преимущество в том, что он не может быть прочитан без специального сканера. И я готова поспорить на что угодно, что если я попытаюсь просканировать его, личность его владельца окажется зашифрованной. Никто не узнает, кому принадлежит этот чип.

Только если он не был солдатом, потому что у нас разные чипы. И если он не был горожанином или бунтарем, потому что их генные маркеры-идентификаторы вытатуированы на предплечьях, которые можно проверить с помощью ДНК-сканирования, так что их нельзя подделать или потерять. Здесь использована не технология «ТерраДин» - у них есть свои собственные внутренние системы.

Это кто-то еще. Тот, кто не должен находиться на территории «ТерраДин». Другой игрок на Эйвоне.

Не успев все обдумать, раздается стук в дверь. Я засовываю идентификационный чип в карман и поднимаю голову. Дверь открывается, и появляется командир Тауэрс.

Она единственная женщина-офицер на базе, стоящая выше меня, но мы не могли выглядеть настолько разными. Она грациозна и худа, с резко очерченными чертами лица и светлыми волосами, завязанными на затылке в пучок. Менее опытная, чем командир базы, которого она сменила четыре или пять месяцев назад, но гораздо более компетентная. Она живая, как и я. Мы те, кто быстро продвигается по служебным рангам, кто посвятил свою жизнь сражениям. Большинство появляющихся новобранцев, проходящих через вербовку, только по истечению нескольких лет выслуживаются достаточно, чтобы начать свою настоящую карьеру или отравиться на обучение. Иногда они решают повидать галактику, прежде чем где-либо осесть. Но с Тауэрс и мной, с первого взгляда понятно, что тебе нужно знать: мы останемся солдатами до самой смерти.

- Чейз, - приветствует она меня, вступая через дверной проем. - Как самочувствие?

Я молчу, будто раздумывая над ответом.

- Немного проголодалась, сэр.

Ее губы дергаются, превратившись в маленькую улыбку, а потом она опускается на тот же стул, что занимал Алекси несколько минут назад. Хотя вместо того, чтобы сесть на него со всей силой, она садится на край, складывая руки на коленях.

- Вы знаете, почему я здесь. Нам нужно знать, что там произошло, капитан. Вы собираетесь рассказать об этом? - Ее тон дает понять, что она не спрашивает меня. Этот допрос произойдет сейчас, хочу ли я этого или нет.

По правде говоря, у меня такое чувство, будто меня протаскивают через плоские ролики, растягивают и прижимают к горячему утюгу. Ребра зудят и сильно пульсируют, когда переломы отзываются на лечение врачей. Каждое движение заставляет голову болеть от усталости, и все, что я хочу сделать, это заснуть.

- Я в порядке, сэр, - говорю я вместо правды. Это, по крайней мере, ложь, с которой я могу справиться. - Правда. Никаких серьезных травм. - За исключением, знаете ли того, что я сошла с ума на болоте и увидела секретный объект, который больше не существует.

Командир кивает и ее поза расслабляется.

- В таком случае сейчас мы можем начать процесс официального допроса. - Она засовывает руку в карман, вытаскивает диктофон размером с указательный палец и щелкает сверху, так что в мою сторону мигает зеленый световой индикатор записи. Она кладет его на аптечку рядом с кроватью. - Выслушивание рапорта об инциденте с капитаном Джубили Чейз, запись для расшифровки старшего офицера «ТД - Альфа-базы», командира Антье Тауэрс. Галактический код даты 080449. Начнем, капитан. Можете ли вы сказать мне, что вы помните, начиная с самого начала?

Я делаю медленный вдох, проверяю то место, в котором мои исцеляющиеся ребра побаливают. Парень по имени Флинн Кормак похитил меня, а затем спас жизнь и отпустил. Я думаю, о первом моменте, когда я увидела его в «Молли», попивающего пиво и наблюдающего за мной в зеркале над баром. Рот открывается… но слова не выходят.

Командир Тауэрс с нетерпением изучает меня, ее светлые брови слегка поднимаются, руки все еще сложены на коленях. В госпитале так тихо, что тишина звенит в ушах.

Затем незнакомый голос произносит:

- Я не особо много помню.

Я прочищаю горло, прижимая ладони к одеялу. Теперь я предана делу. Я соврала.

- В «Молли Мэлоун» был парень, и у него был пистолет. Все это произошло так быстро, что я не успела рассмотреть его лицо. Он вырубил меня, когда мы очутились на улице.

- Расскажите, что вы о нем помните. Молодой или старый? Сильный или слабый? Есть доминирующие расовые черты?

- Сильный, - говорю я, выбирая самые безобидные ответы на вопросы.

- Вы вообще ничего не узнали о том, кто он?

У меня скручивает живот. Если я скажу ей, что там был брат Орлы Кормак, живой и среди фианны, они никогда не перестанут его искать.

- Нет, совсем нет, - мой голос звучит ровно. Он и другие были осторожны, чтобы не использовать имена.

- Он тот, кто ответственен за ваши травмы?

Взгляд хочет перенестись к подмигивающему зеленому свету на диктофоне, ожидая, чтобы тот подловит меня. Я заставляю себя сосредоточиться на командире Тауэрс.

- Нет, это было позже. Думаю, я была в пещере. Один из них избил меня. - Я двигаю рукой, чтобы ненадолго положить ее на ребра. - Они держали меня несколько дней, пока не решили по какой-то причине перевезти. Я поняла, что это мой единственный шанс, и я напала на парней, сопровождающих меня. Украла лодку, мне удалось проплыть на ней обратно, прежде чем не закончился газ, и оставшуюся часть пути я прошла пешком.

- Помедленнее. Является ли пещера следующим местом, которое вы помните? - она смотрит на меня пристально. - Расскажите мне все в хронологическом порядке.

У меня болит голова, и я чувствую, как будто пробираюсь через брод, как будто рыскаю в вариантах. Каждая ложь, которую я произношу, тянет меня на дно, заставляет хорошенько подумать, где они могут меня подловить. Они могли видеть, как он уезжает на лодке, и понять, куда мы направляемся. Это то, что я получаю за ложь для мятежника.

- Нет, прежде чем мы отправились в пещеру, он отвез меня на восток.

- Он сказал зачем? - Теперь она наклоняется вперед на стуле, и я понимаю, что не представляю, почему она становится более насторожена и сосредоточена на самом маленьком изменении на моем лице.

Я стараюсь пожать плечами, и ребра посылают копье боли в бок, протестуя против этой идеи.

- Он считал, что там есть какая-то военная установка, но я ни о чем таком не знала.

Риск того, что я собираюсь сделать, заставляет голову кружиться, как будто я прыгаю без парашюта. Но если есть даже шанс, что она ответит на вопросы, поднимающиеся в моем мозгу, то я должна совершить прыжок.

- Хотя мой взвод никогда не был назначен патрулем в этом секторе... может быть, там есть что-то, о чем я не знаю. - Я почти чувствую, что идентификационный чип в кармане прожигает дыру в бедре.

Командир Тауэрс замирает, глаза все еще сосредоточены на моем лице. Я стараюсь обуздать выражение лица, пытаясь вспомнить, как будет выглядеть вежливый вопрос. Оно слишком опустошенное? Мне следуют поднять брови? Улыбнуться? Сердце громко стучит, и я близка к головокружению, похоже я себя чувствовала, когда я упала в обморок на острове. Момент тянется вечность, и я смотрю на своего командира, а она отводит глаза.

Она резко протягивает руку к диктофону, выключая его, не сводя глаз со своих пальцев.

Сердце останавливается, она поймала меня. Она выключает диктофон, потому что собирается вызвать охрану, чтобы посадить меня под замок.

- Командир...

Ее голова резко поднимается, губы скручиваются в то, что явно является успокаивающей улыбкой.

- Спасибо, капитан. Я услышала достаточно.

Я моргаю, пытаясь сидеть, несмотря на унылый, болезненный протест ребер.

- Но остальная часть моего рапорта?

Она чуть встряхивает диктофон, ее полуулыбка, сворачиваясь, кривится.

- Здесь достаточно, чтобы удовлетворить начальство. Вам нужен отдых больше, чем допрос. - Ее щека слегка дергается, признак того, что ее челюсть несет некоторое напряжение. - Отдохните, Чейз. Вы нам нужны.

Я должна почувствовать облегчение. Больше никаких вопросов, больше никаких шансов на то, что мои действия будут обнаружены. Но командир Тауэрс здесь почти столько, сколько и я, и я знаю ее достаточно хорошо, чтобы понять, что она обеспокоена.

Она неверно истолковывает выражение моего лица и протягивает руку. Ее кожа холодная и сухая, и я знаю, что она почувствует всплеск предательства и лжи в момент, когда прикоснется ко мне. Но вместо этого она просто смотрит на меня.

- Ты молодец, Ли. Не думаю, что большинство солдат вернулось бы. Отлежись сколько надо, а затем возвращайся к работе.

После того, как она ушла, я позволяю себе распластаться на койке, пытаясь найти удобную позицию, слушая, как скрипят волокна, словно в ответ на мои скрипучие ребра. Я не помню, когда я в последний раз не подчинялась приказам, а тем более откровенно лгала своему командиру. И все же, я не единственная. Это не может быть совпадением. Командир Тауэрс прекратила допрос, когда я упомянула сектор на востоке.

Но верить в это означало бы верить безумным теориям Кормака о заговоре. Может ли это означать, что я действительно видела больше, чем галлюцинацию, перед тем как потерять сознание.

Мысли превращаются в безумные круги, комната вращается вокруг меня, как будто все законы гравитации и физики покинули меня вместе с моими принципами.

Я не могу позволить себе лежать здесь, позволяя неопределенности одолеть меня. Капитан Ли Чейз не смущается. Она не сомневается, она не думает дважды.

Я снова заставляю себя сесть вертикально, размахивая ногами на краю койки и сглатывая тошноту, заталкивая желчь в горло, заставляя ее исчезнуть.

Легкий ветерок проникает сквозь окно, неся с собой земляной, торфяно-серный запах болота. Одна приятная вещь в Эйвоне: он слишком молод, чтобы иметь процветающую колонию насекомых. На окнах нет ставней. Госпиталь находится в центре базы, но я нахожусь в здании на полпути от центра, в одном из временных зданий, построенных для борьбы с большим количеством мелких болезней и напастей, которые поражают новичков в этой среде. На этой стороне здания маленькие квадратные окна выходят на болото, и только забор по периметру находится между ним и пустошью.

Я напрягаюсь, когда вдыхаю запах камня и сырости, которые пронизывали подземную пещерную систему мятежников. Все, что мне хочется, чтобы все стало нормальным. Надеюсь, я больше никогда не увижу Флинна Кормака, потому что если это случится, то возможно это произойдет на другом конце ствола моего пистолета.

 

Прошло всего несколько дней, прежде чем медики разрешили мне покинуть палату, и, хотя ребра все еще немного болят, этого недостаточно для меня, чтобы оставаться взаперти. Я еще не готова вернуться в «Молли», так что вместо этого я иду по главной улице этого жалкого подобия города с несколькими ребятами из моего взвода.

На базе особо нечем заниматься, наши линии связи не намного лучше, чем те, что мятежники собрали на болотах. Видеосигналы тоже плохи, и надо быть жуть каким отчаянным, чтобы смотреть шоу, которые на девяносто процентов статичны. У нас есть ретрансляторы спутников для официального бизнеса, но если Тауэрс не в необычном хорошем настроении, нам никогда не дадут использовать их для чего-то такого простого, как развлечения.

Но эта ночь хороша для прогулки. Так же хороша, как и любая на Эйвоне. Воздух по-прежнему спертый, холодный и липкий от влаги. Тумана нет, так что хиленький свет вдоль утоптанной грунтовой дороги рассеивает большинство теней.

Несмотря на это всегда отрезвляюще ходить в город. Оказавшись между военными, оказывающими давление на население в связи с притязаниями «ТерраДин» на землю и мятежниками, протестующими против этих обстоятельств, горожане несут на себе основную ответственность за выполнение строгих правил и комендантского часа. Большинство из них работают на болотах с водорослями или в качестве геодезистов окружающих экосистем, что является необходимой работой, если Эйвон когда-либо собирается стабилизироваться и поддерживать жизнь самостоятельно. Но, и как большое количество мятежников, живет на болоте, так и в городе обитает много сочувствующих. И все, что нужно для того, чтобы сочувствующий стал мятежником - это одна из неоспоримых возможностей.

С момента начала прекращения огня несколько месяцев назад ситуация стала более спокойной, но, несмотря на то, что мы не на дежурстве, мы не можем расслабиться, не полностью. Мы должны следить за каждым прохожим и за каждым изменением в воздухе. И, зная, насколько близка фианна к открытому сопротивлению, я более нервная, чем кто-либо другой.

Уверена, прогулка была идеей Алекси. Он и Мори появились у моей двери после того, как я покинула столовую. Он больше всех, я думаю, подозревает, что я была нечестна в том, что случилось со мной на болоте. Но он не может знать правду. Он осторожничает и держится рядом со мной. Ребра хорошо заживают, и благодаря заживителям, которые дали мне врачи, синяки почти полностью исчезли. Но Алекси беспокоится не о видимых ранах и симптомах. И он не знает, что с этим делать.

Я стараюсь показать ему, что я в порядке. Мори произносит какую-то дико неуместную шутку, которая настолько оскорбительна для всех, кого она касается: офицеров, терра-отстоя и большинства расовых групп, больше, чем я могу сосчитать - что становится противно. Я смеюсь и угрожаю сделать ее чистильщиком уборных на неделю, потом поднимаюсь и иду вдоль забора несколько ярдов. Однако я снова спрыгиваю вниз, как только могу. До сих пор головокружение не отпускает меня. Еще слишком нестабильна.

Большинство зданий в городе – жилые дома, чьи гостиные превращены в магазины или торговые залы различного рода. Мы направляемся в один из таких домов, где глава семьи забирает у местных зерновые наделы и дает им взамен хлебобулочные изделия. Мы обменяем часть военных пайков на местный домашний хлеб. Хлеб на вкус немного похож на болото, но поешь около десяти лет однообразную столовую еду в этом бардаке, и будешь готов мириться с некоторым вкусом болота в своем хлебе.

Мы поворачиваем за угол дома, и Алекси с кем-то сталкивается. Они оба отскакивают друг от друга, но другой парень первым восстанавливает равновесие, раскачиваясь на пятках.

- Смотри куда прешь! - Он ненамного старше нас, но на его лице столько же шрамов, сколько и на любом солдате.

- Эй, мужик, извини. - Алекси тих и спокоен. Он хорош в кризисных ситуациях. - Не видел тебя. Куда направляешься?

- С чего это я должен тебе говорить? - На Эйвоне много таких людей. Они повсюду и на Вероне. Злые на все, готовые выплеснуть злость на всех, кто встречается на их пути. Прекращение огня между военными и мятежниками не означает, что такие жители, как мы, чем-то лучше.

Мори шагает вперед, вставая между Алекси и парнем.

- На самом деле должен. - Мори небольшая, но она сильная и компетентная, и в этот момент, она так и выглядит. Она небрежно кладет руку на кобуру, где лежит ее пистолет. - Комендантский час через полчаса.

Парень сплевывает слева от ботинка Мори.

- Придумай сама, trodaire. - То, как он бросает в нее слово, больше жалит, чем любое другое оскорбление.

- Пошли, - говорит Алекси, закатывая глаза. - Если мы хотим хлеба, нам придется поторопиться.

Мори замирает, не признавая даже Алекси. Ее глаза устремлены на городского мальчишку — вся мимика оставила ее лицо. На моих руках и шее начинают подниматься волосы. Что-то не так.

- Ты скажешь нам, куда идешь, - произносит Мори. Ее голос холоден. Это ни в коем случае не та девушка, которая минутами раньше шутила и смеялась. - И закатай рукав, мы должны просканировать твой генотип.

- Капрал, - вмешиваюсь я. - Оставь его. Пошли.

Местный заметил изменение в воздухе. Он не знает Мори так, как мы, но он не идиот, раз живет здесь. Он может считать изменения в толпе. Он делает шаг назад, смотрит через плечо. К окну в доме за ним прижато небольшое лицо. С потрясением я понимаю, что парень оглядывается на своего младшего брата, который наблюдает за всем этим. Неудивительно, что он пытается действовать жестко.

Я вижу, как парень борется с необходимостью отступить, чтобы разрядить обстановку. Я желаю ему идти домой. Уходи.

Затем его челюсти сжимаются.

- Ага, как же, отсоси мой...

Выстрел разряжает тишину, и на полсекунды я ослеплена лазерной вспышкой. Я отскакиваю назад, моя собственная пушка прыгает в руку. Я, такое впечатление, что вечность ищу стрелка, прежде чем вижу, как местный опускается на колени, прежде чем крик его брата внутри ударяет мне по ушам. Прежде чем вижу, что половина лица парня снесена. Пока не осознаю, что рука Мори держит пистолет, который направлен туда, где стоял парень.

Следующие несколько секунд размытые. Я прыгаю к Мори, Алекси бросается к телу местного паренька, когда горожане поблизости начинают бежать: некоторые к нам, некоторые прочь. Где-то кричит женщина. Я чувствую запах сожженных волос.

Мори стоит, уставившись прямо перед собой, ее лицо спокойно, глаза пустые. Я встряхиваю ее, дважды — затем сильно ударяю. Ее лицо дергается в сторону от удара, но его выражение не меняется. Я ищу фонарь на ремне и свечу ей в лицо. Ее зрачки расширены так, что глаза выглядят черными, и не меняются, когда свет попадает ей прямо в глаза.

О нет. Признаков не было - не было никаких предупреждений. Где витали ее сны?

Алекси оставляет тело на земле и встает на ноги.

- Ли, - вздыхает он, - нам надо убираться отсюда. Это будет кошмар, нам надо уходить.

Тогда Мори очухивается. Я - первое, что она видит, и она, моргая, смотрит на меня, прежде чем спрашивает:

- Эй, капитан. Что случилось?

Я ненадолго застываю, прежде чем инстинкт берет свое, и я отталкиваю ее подальше. Я наполовину иду, наполовину тащу ее назад по улице, пока Алекси сзади прикрывает тыл с пистолетом наголо, чтобы быть уверенным, что никто прямо сейчас не собирается отомстить.

Недоуменные вопросы Мори резко обрываются. Когда я оглядываюсь, я вижу, что ее глаза фокусируются на чем-то позади. И я знаю, что она увидела тусклую неподвижную форму, лежащую на земле.

 

В магазине звенят колокольчики, и девочка поднимает голову от чтения. «Не», - думает она. – «Жди. Это не он».

- Добро пожаловать, - приветствует ее мать. Девочка, под прилавком, наблюдает за ногами матери, когда та поворачивается к клиентам. - Могу я... - ее слова обрываются.

- Здравствуйте, мисс Ч. - Голос легкий, но как только она слышит его, сердце девочки замирает. - Было время подумать о нашем предложении?

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: