Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


О комиссии по освобождению и отсрочкам от призыва по мобилизации.



СНК СССР постановляет:

Создать при Совнаркоме СССР Комиссию по освобождению и отсрочкам от призыва по мобилизации на 1941 год в составе: т.т. Ворошилова К.Е. (Председатель), Шверника Н.М., Шапошникова Б.М. (с заменой, в случае отсутствия, т. Соколовским)

Председатель СНК СССР И. Сталин

Управляющий делами СНК СССР Я. Чаадаев"

Этот документ из той же серии «Яковлевских», что и приведенный ранее «О Ставке», сравните номера (О Ставке № 1714 — 733 сс). Теперь, далее по оформлению документа. Секретность! В чем секретность комиссии? Если для современных исследователей военной истории, то да. Просто обязательно. Почему убрали вторую букву «с» после номера документа? Видимо побоялись переборщить с секретностью. Перед комиссией, как всегда в таких случаях «мухляжа», не ставятся ни цели, ни задачи. Потому что из содержания можно было бы легко понять время разработки и выпуска документа. В нашем случае, мы это и наблюдаем. Название документа. Кого собирается освобождать комиссия от призыва по мобилизации и кому собирается давать отсрочку? Судя по всему, название намеренно сократили. Об этом, чуть ниже.

Состав комиссии при СНК СССР вызывает вопросы. Если Ворошилов — занимается военными вопросами при СНК, как заместитель Сталина, то Н.М. Шверник — 1-й секретарь ВЦСПС, каким боком туда влез. Шапошников — все время при Генштабе, хотя и входящего в состав наркомата обороны. Если бы знали цели комиссии, то был бы ясен объединяющий мотив этих должностных лиц?

Теперь, что касается подписей должностных лиц в приведенном документе. При подписании подлинных документов на русском языке при написании должностного лица, ВСЕГДА ставилась его фамилия и инициалы его ИМЕНИ и ОТЧЕСТВА. Но, есть одна тонкость. При газетных публикациях или в иных печатных изданиях допускается ОТЧЕСТВО опускать. Так принято в журналистике и в издательском деле. Поэтому, если нам приводят так называемые «подлинники» документов, то их «стряпают», видимо, исходя из выше приведенных разъяснений как для издательского дела, что показывает их искусственную сущность. Поэтому Сталин, с одной буквой в имени, без отчества — очень сомнителен. Да и сам Управляющий делами, но уже с одной лишней буквой в фамилии, выглядит весьма забавно. Это по сути, тот же Чацкий, т. к. настоящая фамилия Управляющего делами была — Чадаев, а не как дальнего предка известного русского мыслителя и общественно-политического деятеля 19 века П.Я.Чаадаева.

Что нам предложено? Если это подлинный документ, т. е. по мысли публикаторов, который должен был подтвердить наличие Сталина в первые дни в Кремле, то он что, оформленный таким образом и попал в перечень Постановлений СНК СССР? Глупость! Не более того. Это мог быть проект документа, подписанный Сталиным. Тогда возникает новый вопрос. Каким образом Сталин подписал документ, который не оформлен должным образом. Еще раз приглядитесь к пометке, сделанной Сталиным. Это поручение Чадаеву. Выяснить: кто есть кто, и впечатать в документ. Не может в таком виде оформленный документ выйти за стены кабинета Сталина. Документы издают для работы, а не для того, чтобы показывать будущим историкам при ЦК КПСС. При таком написании документа, кому прикажите исполнять поручение. Шапошникову или Соколовскому? Чадаев должен был выяснить, где в данный момент находится маршал и, только убедившись в его отсутствии в Москве, впечатать в текст Соколовского, да и то при условии согласования с тем начальством, в подчинении которого тот находился. В данном случае, Г.К.Жукова, как начальника Генштаба или наркома обороны К.С.Тимошенко. Если это проект документа, то кто же его подготовил? Не Чадаев же? Неужели Управделами СНК СССР должен был заниматься мобилизационными вопросами? Кто же, тот таинственный незнакомец, принесший данный проект на подпись Сталину и главное когда?

Есть предположение о создании подобной Комиссии по отсрочкам и освобождению. По воспоминаниям Н.В.Новикова, работающего в наркомате иностранных дел, после объявления о мобилизации 23 июня, практически все работники его отдела ушли добровольцами на фронт. Некому стало работать в отделе, хотя объем работ возрос в связи с изменившимися обстоятельствами. Думается, в целях не допущения дестабилизации работы в высших органах власти и была создана комиссия с целью упорядочения призыва на военную службу сотрудников данных учреждений. Но это другой временной отрезок, более позднего времени, чем предложенный читателю в «документе».

 


Глава 25. О чем, молчали Сталинские наркомы?

В этой, тоже, небольшой главе мы рассмотрим воспоминания некоторых наркомов, которые были первый день войны в Кремле и должны были, по идеи, видеть Сталина, который был председателем Совнаркома.

Военный историк Куманев Г.А., в свое время, задавал им вопрос, как и где они встретили первый день войны? Ответы некоторых бывших наркомов, заставляют по-новому взглянуть на события первых дней войны. Но нас, как всегда, конечно же, интересует, встречались ли они в первый день в Кремле со Сталиным? Остальные наркомы, представленные в книгах Г.А.Куманевым, которые, по ряду обстоятельств не смогли быть в Кремле 22 июня или отсутствовали на тот момент в Москве, не попали в зону нашего внимания.

Ковалев И.В. — «Начало войны застало меня в Наркомате государственного контроля, в моем рабочем кабинете. 22 июня 1941 года, как и последующие три дня, сотрудники Наркомата государственного контроля, пребывали в каком-то неопределенном положении. Каждый чувствовал, что война, словно лавина вторгается в наш дом, что надо что-то делать, а что именно, никто не знал. Наркому и начальнику Главпура (его назначили на этот пост 21 июня) Мехлису было не до нас. Мы с Поповым, заместителем наркома, были дезориентированы…

Для меня это «подвешенное» состояние закончилось 26 июня, когда я был вызван в Кремль к И.В.Сталину…

Сталин выглядел необычно. Вид не просто усталый. Вид человека, перенесшего сильное внутреннее потрясение. До встречи с ним я по всяким косвенным фактам чувствовал, что там, в приграничных сражениях нам очень тяжело. Возможно, назревает разгром. Увидев вождя понял, что худшее уже случилось. Хотя внешне был спокоен, и, как всегда, удерживая в левой, усохшей и полусогнутой руке трубку, правой рукой не спеша начинял ее табаком…».

Это тот самый Ковалев, который сорвал немцам блицкриг. Неплохо «отдохнул» Иван Владимирович впервые дни войны. Лишнего не дали сказать, но и то, что прошло в печать, как видите, дает пищи для размышления. Когда его призвали к активной жизни? Через несколько дней после начала войны. Что мы и предполагали, объясняя это отсутствием Сталина в Кремле. Обратите внимание на описание состояния вождя: «Вид не просто усталый…». Интересно, есть ли чьи-нибудь воспоминания о каком-либо члене Политбюро, чтобы он выглядел впервые дни войны вот так же, как выглядел Сталин? Хотя, думается, многие переживали о случившемся, но чтобы, как Сталин — ни один!

Далее будут предложены воспоминания наркомов, которые прибудут на совещание к заместителю Сталина — Вознесенскому Н.А. Как всегда в их воспоминаниях найдутся противоречия.

Шахурин А.И. — «21 июня 1941 г., в субботу, я возвращался с работы на дачу несколько ранее обычного — в 2 часа ночи. В канун выходного дня семья всегда просит приехать пораньше…

По воскресным дням обычно приезжал в наркомат после обеда. Завтрак и обед, если была возможность, проводил с семьей. Таков был план и на этот раз, на 22 июня.

Приехав, не спеша помылся, поужинал и около 4 часов лег спать, рассчитывая, что впереди полных шесть часов сна. Но прошло только два часа и в шесть часов утра по правительственному телефону позвонил В. М. Молотов: «Товарищ Шахурин, началась война. Фашистские войска совершили вероломное нападение на наши западные границы. Немецкая авиация бомбит приграничные аэродромы и города. Срочно приезжайте в наркомат». Позвонив дежурному по наркомату и передав сказанное мне В. М. Молотовым, попросил немедленно вызвать в наркомат всех заместителей, начальников главков и управлений, секретаря парткома, предупредив, что буду в наркомате через 30 минут…

Дежурный секретарь доложил: «Звонил Николай Алексеевич Вознесенский, просил Вас позвонить по приезде в наркомат»…

Позвонил Вознесенскому. Он спросил, известны ли мне последние данные. Рассказываю, о чем сообщил Молотов. Вознесенский дополняет более поздними сведениями о налетах фашистской авиации и предлагает приехать к нему в 9 часов на совещание по разработке мобилизационных мероприятий…

Приехал в Госплан. Вознесенский, в обычных-то условиях человек серьезный, сейчас был особенно сосредоточен, да и все мы за эти несколько часов очень изменились…

Вознесенский, открыв совещание, прежде всего подчеркнул, что война предстоит тяжелая, нужна максимальная мобилизация наших ресурсов. Перед наркомами обороной промышленности поставил задачи: срочно в течение одних суток разработать план максимального производства вооружения для армии, исходя из того, что мобилизационные планы промышленности должны были быть уже заранее подготовлены; изыскать заменители остродефицитных материалов и материалов и изделий, получаемых из-за границы…

Партия и правительство разрабатывали программу разгрома врага, создавались новые органы. 30 июня был образован Государственный Комитет Обороны (ГКО) во главе с И. В. Сталиным. Советский народ направил все силы на разгром коварных фашистских орд, вторгшихся на нашу территорию…

Начались дни, месяцы и, как потом оказалось, и годы работы авиационной промышленности в условиях Великой Отечественной войны. На третий день войны, 24 июня, на заседании Политбюро ЦК с обсуждением вопросов танковой промышленности было заслушано и мое сообщение. Политбюро приняло решение о переброске оборудования авиазаводов в глубокий тыл и об ускорении строительства предприятий авиационной промышленности в восточных районах…».

Шахурин утверждает, что вызвали его к Вознесенскому, но поехал он, как говорит, в Госплан. Да, хоть в Кремль, какая разница? Главное, о Сталине, впервые дни войны, ни слова. А потом, сразу, быка за рога — образован ГКО и там был Сталин. Это мы и без него знаем, а официоз и не отрицает этого факта. Упомянул мельком заседание Политбюро, состоявшееся 24 июня, но был ли там Сталин — глухое молчание. Может и Сталин на том заседании молчал в уголке, потому Шахурин его и не заметил?

Горемыкин П.Н. — Войну я встретил в 4 часа 20 минут в здании, которое находилось напротив собора Василия Блаженного и где размещалось Главное артиллерийское управление (ГАУ). Там под председательством начальника ГАУ, заместителя наркома обороны СССР маршала Кулика заседала комиссия (созданная Комитетом обороны СССР) по вопросам наращивания мобилизационных мощностей по боеприпасам. В комиссию, кроме меня, входили нарком черной металлургии Тевосян, нарком цветной металлургии Ломако, заместитель председателя Госплана СССР Борисов и ряд работников Генерального штаба и Главного артиллерийского управления. На этом заседании обсуждались разные проблемы об увеличении выпуска боеприпасов и их размещении по военным округам. Очень резко были поставлены вопросы генералом армии Георгием Константиновичем Жуковым. Он говорил о необходимости существенной доработки мобилизационного плана по боеприпасам, имея в виду увеличение цифровых заданий…

Раздался звонок от помощника Сталина Поскребышева. Он сообщил, что немцы бомбят наши города. Получив еще какие-то известия, Кулик поднялся со своего места и сказал:

— Я покидаю вас, вести заседание будет генерал-лейтенант Николай Дмитриевич Яковлев, который назначен начальником Главного артиллерийского управления. Заседайте и все вопросы теперь решайте с ним.

Через некоторое время в виду изменившейся обстановки было решено заседание прервать тем более, что должны были последовать важные решения Политбюро ЦК, связанные с началом войны.

Часа через 2–3 не успел я доехать до дачи, как мне позвонил заместитель Председателя СНК СССР, наш куратор Николай Алексеевич Вознесенский. Он сообщил, что состоялось заседание Политбюро ЦК ВКП(б), на котором было утверждено выступление Вячеслава Михайловича Молотова по радио о вероломном нападении гитлеровской Германии и ряда ее союзников на СССР и вынесены важные решения по мобилизации всех сил страны на отпор врагу. Я должен был срочно приехать к Николаю Алексеевичу. После моего прибытия Вознесенский тут же дал указание подготовить мероприятия для обеспечения мобилизационного плана, принятого 6 июня Совнаркомом СССР и ЦК ВКП(б). Хотя Наркомат боеприпасов СССР имел свой мобилизационный план, было сказано о необходимости пересмотреть его в сторону значительного увеличения плановых заданий. В заключение Вознесенский остановился на новых задачах и требованиях, которые диктует военная обстановка.

Так началась моя деятельность во время Великой Отечественной войны. Трудная и ответственная. Каждый из нас, конечно, глубоко переживал случившееся. Но какого-то уныния, подавленности не было. А была растущая уверенность: мы обязательно победим. Но для этого нужно отдать все силы, чтобы обеспечить важнейшие нужды фронта…

Что касается Н.А. Вознесенского? Как видите, данный участник беседы с Куманевым сообщает, что Вознесенский с утра был в Кремле (состоялось совещание Политбюро) и лишь после этого, Вознесенский собрал наркомов, но где, понять трудно? Для нас важно, что о Сталине опять ни слова. Здесь, на удивление, промелькнул Г.К.Жуков. Оказывается, по воспоминаниям Петра Николаевича, ранним утром Жуков был в ГАУ, где рассматривались вопросы по боеприпасам. Интересное сообщение. К сожалению, Георгий Константинович ни подтвердить, ни опровергнуть эти данные уже не может. Но, не зря же, его мемуары, называют сказками.

Несколько слов о тексте выступления Молотова. Как видите, текст был утвержден на заседании Политбюро. Я предполагал, что существовала «рыба» данного выступления, куда надо было, просто вписать те события, которые произойдут по началу войны. Разумеется, что в данном случае, смогли обойтись и без Сталина, но документа подтверждающего данное заседание, на удивление, «не сохранилось». Об этих странностях, мы уже вели речь ранее, когда подробно рассматривали речь Молотова.

Гинсбург С.З. — В конце воскресенья 22 июня 1941 г., после напряженной трудовой недели многие сотрудники наркоматов, в том числе и я, уехали за город, в дом отдыха. Рано утром, когда большая часть отдыхающих еще спали, я ушел побродить по парку вдоль Москвы-реки. Возвращаясь с прогулки, услышал настойчивый звонок телефона, находившегося в пустой комнате дежурной. Я взял телефонную трубку и сразу узнал взволнованный голос первого заместителя Председателя Совнаркома СССР Николая Алексеевича Вознесенского. Он сообщил мне, что немецко-фашистские войска вторглись на нашу территорию и открыли боевые действия против СССР. Вознесенский попросил сейчас же оповестить о начале войны других наркомов, находившихся в доме отдыха, и чтобы все они немедленно прибыли в Кремль.

Первый вопрос, который я себе задал: что это будет за война и сколько она продлится? Но на такой вопрос никто тогда бы не ответил. И если я кого-то спросил об этом, тот просто бы меня высмеял.

Приехав в Москву, мы сразу же явились к Вознесенскому. Сообщив коротко о сложившейся тяжелой военной обстановке и не вдаваясь в подробности, Николай Алексеевич сказал, что нужна максимальная мобилизация наших ресурсов и предложил в кратчайший срок ввести военную дисциплину в ведомствах усилить бдительность и каждому из нас лично обеспечить выполнение первоочередных заданий. Они будут даны незамедлительно.

Настроение у народных комиссаров, покидавших кабинет Вознесенского, было тревожное. Все сосредоточенно размышляли, оценивали услышанное, понимая, какой громадный объем задач предстоит оперативно решать их коллективам в новой, изменившейся обстановке…

В конце июня 1941 г. в Кремль были вызваны руководители промышленных наркоматов и ряда важнейших хозяйственных учреждений. В Овальном зале с кратким сообщением к нам обратился Сталин.Все присутствовавшие стояли. Откровенно заявив об очень трудном положении, создавшемся на фронте, он предложил в первоочередном порядке отправить на Урал и ввести в действие броневые станы, которые необходимы для производства танковой брони…

Вот и в данном случае, снова наркомов приглашают в Кремль к Вознесенскому. О Сталине как всегда молчок, но это, что касается первого дня войны. Смотрите, как переменилась картина, когда в Кремле появился Сталин. Может, кто-то хочет возразить, что такая церемония (все стояли, слушая речь) проходила на каждом совещании в Кремле. Надо полагать, что наркомы с начала войны не видели Сталина, вот он и, собрав всех вместе, обратился к ним с речью. Скорее всего, это произошло 30 числа, когда он возглавил ГКО и в зале присутствовали представители советских и партийных органов.

Предваряя данное интервью Хрулева, хочу уточнить, что оно было дано Куманеву в 1960 году, когда о Сталине, тем более о его пребывании в Кремле, нельзя было и заикаться.

Хрулев А.В. Когда началась война, я был дома, и в этот день меня никто и никуда не вызвал. До 21 июня никаких указаний я не получал, и 22 июня я тоже ничего не получил. О фашистском нападении узнал по радио. И затем в течение двух суток я никуда не приглашался и сам никуда не ходил…

В этом тексте, трудно выделить значимую фразу. Все слова криком кричат. Ладно, Ковалев был в наркомате госконтроля и с началом войны функции госконтроля для данного периода еще не были определены. Но Хрулев-то, снабженец, тем более армейский. И что, вот так два, даже вполне возможно, три дня ничегонеделания? С трудом в это верится и невозможно представить? К тому же, не очень-то, видимо, разговоришься в хрущевские времена о начале войны, тем более о Сталине.

Г. А. Куманев: «Что предприняли органы снабжения впервые дни войны?

Мы ничего не предпринимали недели две. Больше думали над тем, что же нам делать? Ведь наши войска отступали по всей территории и, как говорится, седлали тыл со всеми его запасами. Поэтому в снабжении фактически не нуждались и к тому же почти все время шли по хорошим дорогам. Они не только сами питались, но и бросали очень много.

Когда, например, мы начали отходить на Бологое, у нас было там сосредоточено большое количество складов. Мы не знали, что делать со снарядами, возить нам ничего не надо было, наоборот, надо было вывозить или бросать, что и делалось…».

Это конечно, очень интересно, по поводу того, что делало высшее военное руководство в целях обеспечения Красной Армии. Если следовать логике товарища Хрулева, то получается, что для того, чтобы себя обеспечить всем необходимым, Красной Армии надо было отступать, так как все требуемое находилось в тылу без движения. Поэтому, видимо, и катились войска на восток первые две недели войны без остановок, потому что, как же воевать без боеприпасов и продовольствия, в первую очередь.

А вот оценку деятельности Сталина на посту Верховного главнокомандующего и прочих должностях, которую выдал Хрулев — выше всяческих похвал! И получается, что под чьим же тогда руководством была одержана великая Победа? Жуков и рядом не стоял. Читайте похвалу Сталину!

Г. А. Куманев: «Нельзя ли Вас попросить немного подробнее охарактеризовать Ставку ВГК и Государственный Комитет Обороны, на заседаниях которых Вам приходилось бывать?»

— Государственный Комитет Обороны (ГКО) — это кабинет Сталина. Что служило аппаратом ГКО? Особый сектор ЦК партии, аппарат Совнаркома СССР и аппараты всех наркоматов. А что такое Ставка? Это Сталин (и ни одного человека в его секретариате), Генеральный штаб (он вызывал к себе с картой начальника Генерального штаба или помощника начальника Генерального штаба) и весь Наркомат обороны. Это и была фактически Ставка. Вызывает он командующего войсками какого-либо фронта и говорит:

— Мы хотим Вам дать директиву провести такую-то операцию. Что Вам для этого надо? Тот отвечает:

— Разрешите мне посоветоваться с фронтом, узнать, что там делается.

— Идите в ВЧ.

Вся связь, которая была у Сталина, была ВЧ — один телефон, но все было подчинено ему. Как только сказал, сейчас все выключают и связывают его с тем, кого он хочет вызвать к телефону.

Никаких радиостанций, ни телеграфных станций, ничего не было. Телеграф был у Наркомата связи в Генеральном штабе. В Генштабе имелись и радиостанции. Не было такого положения, что Сталин сидит где-то и может все обозревать. Он все к себе тянул. Сам никуда не ходил. Он приезжает, допустим, в 4 часа дня к себе в кабинет в Кремль и начинает вызывать. У него есть список, кого он вызывает. Раз он приехал, то сразу все члены Государственного Комитета вызываются к нему. Заранее он их не собирал. Он приезжал — и тогда Поскребышев начинал всех обзванивать.

Вы, возможно, представляете себе все это так: вот Сталин открыл заседание, предлагает повестку дня, начинает эту повестку дня обсуждать и т. д. Ничего подобного! Некоторые вопросы он сам ставил, некоторые вопросы у него возникали в процессе обсуждения, и он сразу же вызывал: это Хрулева касается, давайте сюда Хрулева; это Яковлева касается, давайте сюда Яковлева; это Пересыпкина касается, давайте его сюда. И всем давал задания. Кроме того, все члены Государственного Комитета Обороны имели в своем ведении определенные участки работы. Так, Молотов ведал танками, Микоян — делами продовольственного интендантского снабжения, снабжения горючим. И у него был ленд-лиз. Иногда он занимался по отдельным поручениям доставкой снарядов на фронт. Маленков занимался авиацией, Берия — боеприпасами и вооружением. Кроме того, каждый приходил со своими вопросами: я прошу принять такое-то решение по такому-то вопросу.

И в Ставке, и в ГКО никакого бюрократизма не было. Это были исключительно оперативные органы. Руководство концентрировалось в руках Сталина. Обсуждались наиболее важные оперативные вопросы, которые заранее готовились соответствующими членами Ставки или ГКО. В течение дня принимались десятки решений. Причем не было так, чтобы Государственный Комитет заседал по средам или пятницам, заседания проходили каждый день и в любые часы, после приезда Сталина. Жизнь во всем государственном и военном аппарате была сложная, так что никто не уходил из помещения. Никто не декларировал, что должно быть так, так сложилось.

Этот материал был опубликован почти через сорок лет после беседы с А.В.Хрулевым. Но и в наши дни, когда многое стало известным, почему-то, предпочитают отдавать почести в Победе другому человеку, который сделал несоизмеримо меньше для ее достижения и несоизмеримо больше для ее отдаления. Я говорю о Георгии Константиновиче Жукове, разбираться с которым в его «темных» делах еще предстоит, ох, как много.

Устинов Д.Ф. (Воспоминания приведены по его книге «Во имя Победы»).

Разумеется, как и другие мемуары известных советских деятелей «причесаны» и подогнаны под официальную точку зрения. Тем не менее, то, что нас интересует, наличествует.

«На рассвете 22 июня у меня зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал голос Н.А.Вознесенского.

— Говорит Вознесенский, — сказал он. — Война, Дмитрий Федорович. Германские войска перешли нашу границу. Война. Прошу прибыть ко мне… Я тут же позвонил В.М.Рябикову, передал ему известие о начавшейся войне и попросил сообщить об этом всем заместителям наркома, секретарю парткома, срочно собрать их в наркомате, потом поручил дежурному по наркомату вызвать начальников главков и отделов, а через них всех сотрудников — ведь было воскресенье — и поспешил в наркомат…

Поставив первоочередные задачи прибывшим в наркомат В.М.Рябикову, И.А.Барсукову, И.А.Мирзоханову и Н.П.Карасеву, поехал на совещание к Н.А.Вознесенскому. В приемной у него находились В.А.Малышев, А.И.Шахурин, затем подошли и другие наркомы оборонных отраслей. Ровно в девять нас пригласили в кабинет Вознесенского. Николай Алексеевич поднялся из-за стола.

— Все вы знаете, по какому поводу я собрал вас, — сказал он. — Судя по всему, нам предстоит тяжелая, очень тяжелая война. От страны, в первую очередь от экономики, потребуется максимальное напряжение всех сил. Нам нужно в течение ближайших суток разработать программы наращивания производства вооружения для армии с учетом имеющихся мобилизационных планов, принять меры по увеличению выпуска продукции, по строжайшей экономии и замене остродефицитных материалов, изыскать заменители тех из них, которые получаем из-за границы…

Возвратившись в наркомат, я пригласил к себе весь руководящий состав и сообщил о задачах, поставленных правительством.

— Нужно, товарищи, связаться с заводами, пусть без промедления расширяют производство».

Устинов не выпал из обоймы наркомов прибывших по вызову к Вознесенскому. Так как раньше в главе о Ставке, уже упоминалось о Дмитрии Федоровиче, как тот встретил 22 июня, хочу уточнить его реакцию, якобы, на немецкое вторжение. Недоверчивые читатели, в первом случае, могли подумать, что он от переживания, что началась война, чуть было не потерял самообладание. Помните, скорбный жест Дмитрия Федоровича за своим рабочим столом, по воспоминаниям Грабина? Может ли это соотнестись с тем, о чем вы прочитали, чуть выше. Разве, Вознесенский, не обозначил ему контуры поставленных перед ним задач? Так о чем же переживал 22 июня молодой нарком, как не от новости о потери вождя? А Василий Гаврилович Грабин, как старший по возрасту товарищ, постарался утешить его и призвал заняться непосредственными делами.

Со сталинскими наркомами мы пока расстаемся. Жаль, что их время ушло безвозвратно. Неужели с ними ушло и всё неизвестное о войне? Как не хочется в это верить. Но есть, все же, надежда, что Правда о войне восторжествует!

 


Глава 26. Сталин, митрополит Сергий и Богоявленский собор

Приведя, в качестве примера, мемуары советских наркомов, в которых мы так и не увидели присутствия товарища Сталина в Кремле впервые дни войны, хотелось бы в этом деле свидетелей, поставить точку. Но, как всегда, появляются новые обстоятельства, заставляющие снова взяться за «перо».

В ряде публикаций уважаемых людей, занимающихся военной историей и в том числе, Сталинской тематикой, проскальзывает мысль, да что там проскальзывает, просто таки, сквозит уверенность в том, что утром 22 июня Сталин имел встречу с митрополитом Московским и Коломенским Сергием. Что именно, на этой утренней встрече, еще до выступления Молотова по радио, Сталин, дескать, дал напутствие митрополиту Сергию в том, чтобы он, не держал обиды на Советскую власть в прошлом, а поднимал бы верующих на борьбу с иноземцами, напавшими на нашу Родину.

Понятно желание видеть Сталина во главе сил, одержавших трудную, но заслуженную победу над вторгшимся врагом. Еще раз хочу подчеркнуть, что я, отрицая факт встречи хорошо известных обществу людей (место? время?), ни коим образом не пытаюсь, даже пусть косвенно, умалить заслуги ни Иосифа Виссарионовича в деле разгроме фашизма, ни митрополита Сергия по наставлению верующих на путь патриотизма. Хочу еще раз подчеркнуть, что целью моей работы, является, именно выяснение обстоятельств трагедии 1941 года, в частности, ее начального периода. Присутствие вождя в Кремле я поставил под сомнение и, не без оснований придерживаюсь этой точки зрения. Поэтому снова и снова повторяю, что и к этому историческому факту с митрополитом Сергием надо подходить с более взвешенных позиций: внимательно и тщательно выверяя каждый шаг наших героев, ставя под сомнение каждое их действие. Почему? Да, потому что те, кто желает видеть вождя в Кремле 22 июня, а это в первую очередь, весь бывший советский официоз и, к сожалению, отдельные нынешние представители военно-исторической науки, — преследуют свои определенные, как мне думается, далеко не бескорыстные цели. Это, в какой-то мере дальнейшая фальсификация, с целью обелить бывшую военно-партийную верхушку тех лет, стоящую у руля государства и «провалившую» начало войны с Германией, но желающую переложить вину на Сталина. Данную позицию поддерживают и определенные историки, которых можно назвать — конъюнктурщиками, подстраивающиеся, опять же под нынешнее руководство военно-исторической наукой, стоящее, как не прискорбно, на позициях все того же, правда, модернизированного, антисталинизма Хрущева.

Ведь, в действительности, многим кажется, что эти группы занимают место на той же патриотической платформе, что и их оппоненты, из левого крыла — как же, Сталин в Кремле с первых дней войны. Это так здорово! Ведь и с их точки зрения, Сталин не струсил, не бросил страну в трудный момент: организовал и возглавил Государственный Комитет Обороны и т. д. и т. п. Ему самое место быть во главе сил сопротивления с самого начала войны. За что же, прикажите их разоблачать? Не скажите! Тут не все так просто. Если вскроется, что Сталина не было в Кремле впервые дни, то какой возникнет первый вопрос? Где он был на самом деле? А дальше пойдут следующие вопросы. А как это могло случиться? Кто стоял за этим? Разве, это надо вышеперечисленным товарищам? Нет! Пусть Сталин будет в Кремле с первого дня, — так спокойнее. Пусть начало войны будет таким, каким его было принято считать после Хрущева. Были ошибки, но кто, как говорится, не без греха?

А как же, в таком случае, историческая истина, вправе спросить читатель? Ведь по этому делу, отсутствие Сталина, действительно возникает много вопросов? Но им то, этим группам все это зачем, если они и собираются скрыть сам факт отсутствия Сталина? Эти вопросы нужны нам, гражданам своей страны, пытающимся разобраться в существе данной проблемы. Поэтому, давайте-ка, рассмотрим еще один из поднятых вопросов, чтобы их число сократилось, хотя бы на единицу.

Итак, сначала факты по данному событию. Действительно ли имело место Послание патриаршего Местоблюстителя Сергия пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви 22 июня 1941 года? Обратимся, к неоднократно цитированной мною БСЭ за 1947 год. Думаю, ни у кого не возникнет сомнения по этому поводу, тем более что она, еще раз хочу подчеркнуть это, была издана при жизни Сталина.

«В дни Великой Отечественной войны православная церковь и почти все остальные религиозные объединения не на словах, а на деле показали, что они поддерживают патриотические усилия советского народа. 22 /VI 1941, т. е. в первый день войны, глава православной церкви в Советском Союзе митрополит Сергий обратился к духовенству и ко всем верующим с посланием, призывая к оказанию вооруженного сопротивления немецким захватчикам и патриотическим подвигам в труде для защиты страны.

В этом документе, положившем начало патриотической работе православной церкви в большом масштабе, митрополит Сергий определил участие в войне против немецких захватчиков как «священный и обязательный долг для каждого христианина».

Примеру митрополита Сергия тотчас последовали руководители почти всех других церквей и религиозных объединений в СССР».

Как видите, хотя и очень скромное описание данного события 22 июня, но факт Послания отмечен. Только, обратите внимание. Ведь, могли же, если бы наличествовало это неординарное событие, как встреча уважаемых обществом людей, упомянуть Сталина — однако нет. Можно, конечно привести довод в пользу того, что о встрече нет упоминаний в силу того, что наше государство светское, а не клерикальное, и Сталин не хотел связывать свое имя с церковью. Еще бы! Как бы высоко прозвучало это в церковных кругах! Сам Сталин, в начале войны, дескать, благословил на подвижничество митрополита Сергия, главу в то время, Русской Православной Церкви.

Давайте, обратимся к другим источникам. Вот отрывок из статьи «Русская Православная Церковь в Великую Отечественную войну» (журнал Московской патриархии № 5 за 2005 год):

«… 22 июня 1941 года, в день Всех святых, в Земле Российской просиявших, Германия напала на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война. Во второй раз за XX век Германия вступила в смертельную борьбу с Россией, обернувшуюся для нее новой национальной катастрофой. Предстоятель Русской Православной Церкви митрополит Сергий в первый же день войны написал и собственноручно отпечатал на машинке «Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви», в котором призвал православный русский народ на защиту Отечества.

В отличие от Сталина, которому понадобилось десять дней, чтобы решиться обратиться к народу с речью, Местоблюститель патриаршего престола сразу нашел самые точные и самые нужные слова. Патриотизм Церкви традиционен. Вождю коммунистов, которые привели Россию к поражению в Первой мировой войне, катастрофе и распаду, а незадолго до Отечественной войны утверждали, что такие понятия, как Родина и патриотизм, — буржуазные и фальшивые, теперь нелегко было соединить в своей речи имя воинствующего атеиста и создателя партии большевиков со святыми именами Александра Невского и Димитрия Донского, хотя в конце концов он сделал это. Не по случайному совпадению, а по сознательному заимствованию повторены были Сталиным в обращении к соотечественникам некоторые мысли Предстоятеля Православной Церкви».

 

Как видно и современная Православная церковь не только не отрицает данного факта с Посланием митрополита, а даже наоборот, подчеркивает свою, как бы значимость Церкви в деле начинания осознанного сопротивления врагу на ниве патриотизма. Более того, проявляет даже определенное пренебрежение к вождю советского народа, отодвигая его, как бы на второй план. К сожалению, по данному отрывку приходится отмечать присутствие в нем некоторого антисталинизма в высказываниях представителя современной Православной Церкви и наоборот, отсутствие маломальских конкретных фактов, подтверждающих подобное утверждение. Где же, например, проходило такое важное, с точки зрения церкви, событие, как написание Послания? И о встрече, данная статья ответа, как видите, не дает. Зато, читателю подсовывают осовремененную трактовку истории окончания первой мировой войны со стороны России, где все промахи правящей верхушки государства переложили на довольно скромную, даже по меркам того времени, партию большевиков. Приятно пнуть бывшую власть, даже в скромной публикации.

А вот в статье из «Русского Дома» № 6 за 2001 год, журнала стоящего на позициях русского православного патриотизма, данный факт излагается более лояльно по отношению к товарищу Сталину, в чем хочется поблагодарить его редактора А.Крутова и автора Н.Леонова.

«22 июня 1941 года Митрополит Московский и Коломенский Сергий, тогдашний фактический глава РПЦ, написал и разослал по всем приходам обращение «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви». Он благословил «всех православных на защиту священных границ нашей Родины», настойчиво напоминая им о долге следовать примеру святых вождей русского народа — Александра Невского и Дмитрия Донского… И в заключении выразил твердую уверенность, убежденность: «Господь нам дарует победу!». Обратите внимание, эти слова были сказаны прежде, чем прозвучали ставшими известными слова И.Сталина: «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!».

Конечно, надо поправить автора, в том, что слова призыва «Наше дело правое!» и т. д. прозвучали впервые в речи Молотова. Но, думается, автор исходил, видимо, из своего благоволительного отношения к Сталину и решил приписать эти слова ему, очевидно решив, что хуже не будет.

Но и здесь, ко всему прочему, тоже не указано интересующее нас место действия.

Разумеется, современный читатель (вкупе, надо полагать и с современными военными историками) может сказать: «Чего голову ломать? Где ж ему было находиться, митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию, как не Московском Кремле? Не в Коломне же? Не скажите!

Вот что мы читаем в «Очерках по истории Русской Православной Церкви. Выпуск 2. Издание 1988 г.»

«О нападении фашистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. Митрополит Сергий узнал, вернувшись в свою скромную резиденцию из Богоявленского собора, где он служил Божественную литургию в Неделю Всех святых, в земле Российской просиявших. Первосвятитель ясно сознавал, что в этот тяжкий час испытаний для всего народа Русская Церковь, верная своим традициям, должна быть вместе с народом, питая его духовные силы. Митрополит Сергий ушел к себе в кабинет и, вскоре, его близкие услышали стук пишущей машинки. Патриарший Местоблюститель писал Послание к Церкви по случаю начала войны.

«Невзирая на свои физические недостатки — глухоту и малоподвижность, — вспоминал позднее архиепископ Димитрий (Градусов), — Митрополит Сергий оказался на редкость чутким и энергичным: свое Послание он не только сумел написать, но и разослать по всем уголкам нашей необъятной Родины в первый же, день войны».

Как, видите, ни о каком Московском Кремле речь не идет, более того, как отмечает свидетель архиепископ Димитрий, митрополит Сергий, после утренней литургии, возвратился «в свою скромную резиденцию», которая, вряд ли сопоставима с покоями митрополитов за красными стенами. Вообще, слухи о любви Советского правительства, читай, Советской власти к церкви, даже уважаемого нами Иосифа Виссарионовича, сильно преувеличены.

 

Богоявленский кафедральный собор

Давайте, в связи с этим положением, почитаем отрывки из статьи игумена Дамаскина (Орловского) «Гонения на Русскую Православную Церковь в советский период» с моими комментариями.

«С приходом советской власти начались гонения на Русскую Православную Церковь. Гонения, начавшись с конца 1917 года, приняли массовый и ожесточенный характер уже в 1918 году, когда был принят декрет об отделении Церкви от государства, ставивший Церковь в бесправное положение, и продолжались на протяжении всего советского периода, т. е. семидесяти лет».

Чтобы не накалять страсти по поводу притеснения церковных служителей и верующих в 20-х годах прошлого столетия, я опускаю данные по арестам и расстрелам лиц, каким-либо образом относящихся к церкви. Эта не тема нашей работы, тем более оценка событий гражданской войны в обществе, всегда затруднена, так как претензий бывает в избытке, как со стороны «белых», так и со стороны «красных». Можно сказать одно, что много «дров» было наломано в то время, с обеих сторон, но нас, конечно же, в большей степени заинтересуют события приближенные к началу Великой Отечественной войны. Однако, все же следует сделать некоторые пояснения относительно событий начального периода Советской власти.



Противостояние большевистской власти и Православной церкви, как обычно, рассматривают только с точки зрения идеологической составляющей: атеизм и религия, — сводя все в рамки, якобы, борьбы за умы верующих. Но в основе всех неурядиц тех лет лежали и экономические причины, о которых церковники предпочитали умалчивать, а представители власти, бывшие «коммунисты», так мимикрировали за последние десятилетия, превратившись в капиталистов, что на сегодняшний день, вообще предпочитают не говорить на эту тему. Поэтому придется уделить этому вопросу некоторое внимание. Противостояние возникло по причине национализации имущества принадлежащего РПЦ. В первую очередь, по Декрету о земле подлежали конфискации церковные земли, составляющие более 8 млн. десятин, которые поступали в распоряжение Комитетов бедноты в сельской местности. Далее шли, крупные многомиллионные денежные вклады, как самой Церкви, так и личные сбережения ее высшего духовенства в банках сначала царской, а затем буржуазно-демократической России, что тоже составляло огромные деньги. Затем 84 завода (пусть даже, все свечные) приносящие, однако значительные доходы. Кроме того, 1816 доходных домов и гостиниц (доходный дом — жилое помещение, комнаты которого сдаются внаем жильцам на длительное время). О прочих больницах, приютах и другом недвижимом имуществе церкви можно просто сказать, что они находились в ведении церкви, но затем были отчуждены в пользу государства, но отнюдь не в пользу частных лиц, «эффективных» собственников, как сейчас.

Не каждый гражданин смирится с утратой денег, пусть даже нажитых не праведным путем. Как показывает история, высшее духовенство все же отдало предпочтение земным благам, — а отнюдь не небесным, и поэтому вступило в острую конфронтацию с новой властью. Не секрет, что в большинстве своем духовенство принимало позицию белого движения, что и не удивительно, так как, именно, оно, в определенной степени и стояло на реставрации существующего, на тот момент, общественного строя. Кроме того, начавшаяся гражданская война внесла полную сумятицу в определение лиц, занимающихся конфискацией церковного имущества. А это, ведь, и разгул бандитизма, продолжавшийся не один год и, даже, после окончания гражданской войны. Он, тоже, никоим образом не способствовал уменьшению самопровозглашенных экспроприаторов, «положивших глаз» на Божьи храмы с их кладовыми. И лишь к середине 30-х годов, когда возникла определенная стабильность в обществе, отношения власти и церкви приняли относительно спокойный характер.

Я и привожу эти отрывки из статьи игумена Дамаскина с целью показать, в каком состоянии находились взаимоотношения сторон, чтобы правильно оценивать позиции и действия, как советской власти, так и церковного руководства.

«В начале 1937 года власти поставили вопрос о существовании Русской Православной Церкви как Всероссийской организации. Как и раньше в случаях принятия широкомасштабных решений, тех, которые называются историческими и государственными и приводят к гибели миллионов людей (ради сохранения власти), инициативу возбуждения вопроса Сталин поручил другому, в данном случае Маленкову.


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-06-10; Просмотров: 289; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.072 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь