Итоги итальянской формулы

Два дня шла малорезультативная борьба по поводу отношения к Германии. Когда американцы подняли вопрос о нормализации отношений с Италией, Сталин ответил, что его нужно решать в связке с вопросом нормализации отношений с Венгрией, Румынией и Болгарией. Это противоречило общей линии американской политики в Восточной Европе. Бирнс прямо заявил, что не признает указанные восточноевропейские страны с их нынешними правительствами.

Исключив Советский Союз в сентябре 1943 г. из участия в итальянских делах, США получили немало времени и, возможно, конкретных примеров того, сколь обидно и неправомочно чувствовать себя удаленными от конкретных дел. Речь шла о Венгрии, Румынии, Болгарии, об управлении ими номинально Союзными Контрольными комиссиями, а фактически советской военной администрацией в указанных странах (и в Чехословакии). Мы ощущаем человеческую злобу президента Трумэ-

291

на: Сталин подчиняет все подконтрольное ему «политикой железного каблука»¹. Трумэн вполне очевидно рассчитывал на экономические рычаги — на наличие американских инвестиций в этих странах, на создание некоего компрадорского строя, на налаживание связей с финансово-промышленными кругами в этих странах. Но у англо-американцев была ахиллесова пята. Рядом, в Греции и Италии, шел далекий от демократического процесс вытеснения с политической арены левых. Что могли предложить американцы в странах — вчерашних сателлитах Германии, если в союзной Греции английским ответом на социальное движение была лишь гражданская война.

Не будем рисовать советскую сторону ангелами, но в советском руководстве весьма отчетливо понимали нежелательность отчуждения могучих американцев. В свете неудовольствия заокеанских союзников советское руководство 12 июля 1945 г, предложило реорганизовать Контрольную комиссию для Венгрии в направлении увеличения американского и английского участия во внутренних венгерских делах. Через четыре дня подобное же предложение поступило по поводу Румынии. Шла речь и о Болгарии. Заметим, это было еще до открытия Потсдамской конференции.

В первый же день Потсдамской конференции американская делегация распространила заявление, в котором говорилось, что Россия не выполняет решения Ялтинской конференции по поводу освобожденной Европы — о реорганизации правительств Болгарии и Румынии, с тем чтобы согласовать их с Декларацией об Освобожденной Европе. Американцы фактически потребовали реорганизации правительств Болгарии и Румынии, с тем чтобы привести их в соответствие с принципами, которые удовлетворяли Вашингтон. (О Венгрии американцы пока молчали.) Требования американцев вызвали протест не только у советской стороны, но и лидера весьма консервативной румынской Национальной крестьянской партии Юлиу Маню, который до сих пор был подлинным фаворитом американской стороны. 20 июля 1945 г. советская сторона формально отвергла требования, выдвигаемые американцами, требуя от Вашингтона немедленного признания трех стран — прежних союзниц Германии и Финляндии. Раздражение советской стороны сказалось в том, что она уведомила мир о «терроре», имеющем место в Греции.

¹ Truman H. Memoirs, p. 364.

292

Англичане помнили «Договор о процентах», и Идеи отрицал жестокости, чинимые в Греции. Тогда советская сторона повернула западнее и дала свою оценку ситуации в Италии: эта страна освобождена ранее любой другой — и в то же время в ней еще не проведены свободные выборы. Советская сторона напомнила также, что только проанглийское греческое правительство предъявило территориальные претензии к соседним странам. В ответ государственный секретарь Бирнс предложил включить Италию и Венгрию в систему международного контроля над проведением политических выборов.

Советская сторона еще раз напомнила, что не она создала критический по важности прецедент в Италии — ту схему, которой державы-победительницы следовали во всех остальных освобожденных странах: «условия в Италии создали модель для Контрольных комиссий в Румынии, Болгарии и Венгрии»¹. Молотов объявил, что он готов изменить сложившуюся схему, начиная с Италии. Американцы скрежетали зубами, но пойти на радикальное изменение системы управления Италией они не осмеливались. Можно себе представить, что Сталин знал, что его тактика в данном случае — безусловно выигрышная.

Когда советская сторона открыто начала привязывать события в Восточной Европе к событиям в Италии, Греции и даже Испании, хладнокровие покинуло президента Трумэна. Его слова зазвучали угрожающе: «Если все не вернутся непосредственно к обсуждаемым пунктам, я собираюсь упаковать вещи и отправиться домой. Я говорю это серьезно»². Советская сторона никак не могла понять, почему она обязана идти на уступки далекой заокеанской державе, чья безопасность никак не затрагивалась ситуацией на Балканах. Трумэн же все больше сжимал свои губы и сидел в позе глубоко обиженного человека. Подобного никогда не было с Рузвельтом, который, как представляется, всегда помнил, чьими жертвами был освобожден данный регион.

Сталин не видел особого смысла в американском предложении превратить Дунай в международный водный путь. Всем было ясно, что это была попытка привязать страны дунайского региона к западным странам. Почему Сталин должен был быть

¹ Potsdam Papers, v. II, p. 230; 150-155; 207-232.

² Truman H. Memoirs. The Year of Dercisions. Garden City, 1955 p. 360.

293

счастлив? Более всего американцев выводило из себя, как новые доминирующие на Балканах силы относились к их нефтяным интересам в Румынии. Не все американцы были довольны тем, что эти требования высветили экономические интересы США и Британии в Восточной Европе. Возвратиться к довоенному статус-кво означало вернуть назад и прежний политический режим — все это ставило американцев и англичан в довольно неловкое положение. Вопрос порождал взаимное раздражение. Бирнс не сказал русским прямо, что американцы боятся введения государственных монополий в бывших странах «оси», «что может осложнить американцам допуск на равных к торговле, сырьевым материалам и индустрии»¹. На данном этапе дело завершилось созданием совместной комиссии по изучению фактов².

Важнейшее обстоятельство: советская сторона весьма отчетливо ощущала свою уменьшающуюся значимость для Соединенных Штатов, она впервые встречала немыслимую прежде грубость американской стороны. В этой ситуации следовало полагаться на себя и на свои возможности. И на своих потенциальных союзников. Следовало ли раздавать их природные богатства, которые только что так послужили гитлеровскому рейху? Прямолинейный нажим американцев на Потсдамской конференции теперь давал все меньше результатов. Трумэн и его окружение не могло не видеть, что советская сторона приняла лишь малую толику американских требований. Структура Союзной Контрольной комиссии не претерпела серьезных изменений; американцы могли отыгрываться, лишь выдвигая дополнительные требования к восточноевропейским странам в процессе их дипломатического признания. (Непризнание же неизбежно бросало эти страны в объятия СССР.)

Заключительный документ конференции был мало похож на согласование интересов союзников.

Италия

Одним из наиболее острых вопросов был итальянский. В этом вопросе Америка столкнулась не только с Советской Россией, но и с Британией. На глазах у всех американцы усили-

¹ Potsdam Papers, v. II, p. 738-742, 234-236.

² Byrns. Speaking Frankly, p. 75.

294

вали свое влияние на Апеннинском полуострове до такой степени, что теперь Рим не мог решить ни одного важного вопроса без согласования с американским правительством.

15 июля 1945 г. американское руководство оповестило Лондон, что намерено двумя днями позже рекомендовать принятие Италии в Организацию Объединенных Наций; Англию просили поддержать американскую инициативу. Лондон агонизировал: Италия традиционно была зоной повышенного британского интереса, и полное замещение англичан американцами вызывало у первых возмущение. Односторонняя рекомендация в ООН! Просьба о содействии! Первым жестом британского Форин оффиса было требование отложить этот процесс. Находясь во все более сложных отношениях со Сталиным, Трумэн был вынужден согласиться с англичанами. Но дальше отступать американцы не намеревались, они жестко нацелились «построить здравый демократический и экономический порядок в Италии, независимый от Англии и России»¹. Для укрепления своих позиций в Италии американцы хотели использовать итальянский национализм — отсюда и обещание пригласить Италию в ООН, обещание защитить Италию от жаждущих репараций русских, ослабление оккупационного режима.

17 июля президент Трумэн предложил декларацию о принятии Италии в Организацию Объединенных Наций. Черчилль, чьи мысли были в основном заняты национальными выборами в Британии, не смог все же сдержаться. Он напомнил, что Италия вступила в войну на стороне Германии значительно раньше, чем это сделала Америка на противоположной стороне. На следующий день британское посольство в Вашингтоне выступило с формальным протестом. Особенно возмущал британскую дипломатию туманный намек на возможность возвращения Риму итальянских колоний, обещание «политической независимости и экономического восстановления»².

Советский Союз по-своему использовал удивительное нетерпение американцев. Отныне он связывал дипломатическое признание Италии с признанием Болгарии и Румынии. Это была убийственная для дипломатического признания итальянцев тактика. Но американцы ощущали уже не так много препятствий в мире. Они начинали действовать своим собственным об-

¹ Woodward L. British Foreign Policy, p. 550.

² Churchill W. Triumph and Tragedy, p. 547.

295

разом, обращая все меньше внимания на союзников военных лет. Постепенно распадается союз военных лет, прагматизм становится знаменем великих членов антигитлеровской коалиции. Америка решительно показывает, что будет поддерживать всякого, кто в свою очередь поспособствует реализации американских интересов.

Бревном в глазу западной защиты демократии в Потсдаме была Греция. В стране разворачивалась фактическая гражданская война, но, желая помочь прозападным правым, США (помогая Британии) никак не проявляли того пуризма, той демократической истовости, которую они немедленно выказывали, скажем, в Польше.

А рядом разгорался югославский костер. Запад все более приходил к выводу, что коммунистическая сущность Тито начинает заглушать тот национализм, на который так надеялись Черчилль и Рузвельт. Западные державы бросились к сопернику Тито Шубашичу — политику, не имевшему массовой поддержки. Но тот был доволен своей договоренностью с Тито и заявил западным представителям, что классическая западная демократия, видимо, не подходит для этнически и социально пестрой Югославии. Ведь единственная альтернатива — жестокая гражданская война — не слишком ли дорогая плата за опущенные бюллетени? И затем, чтобы противостоять Тито, оппозиция будет нуждаться в «вооруженной военной поддержке»¹. Именно в этот момент англичане потеряли веру в свои 50 процентов в Югославии, они увидели все Балканы, направляемые не из западных столиц, как это было до Второй мировой войны.

Сталин предложил провести закрытые переговоры с югославским руководством. Англичане в это уже не верили. Они тайно совещались с американцами. Те демонстрировали новую жесткость в отношении посягательств югославов на Триест. 25 июля 1945 г. Пентагон предложил «ликвидировать» югославские комитеты освобождения в области Венеция-Джулия; американцы предложили «проявить твердость и сокрушить поддерживаемую югославами систему»². Но Пентагон не заручился поддержкой Государственного департамента.

В этот день Тито, с его чрезвычайным политическим чутьем, вместе с Шубашичем написал президенту Трумэну, что итальян-

¹ Potsdam Papers, v. II, p. 1208.

² Potsdam Papers, v. II, p. 1209—1213.

296

цы восстанавливают на спорных территориях фашистские организации; Тито предлагал провести под опекой англо-американцев референдум — пусть население сделает демократический выбор.

30 июля Сталин в Потсдаме поддержал идею демократических выборов в спорных между Италией и Югославией районах под международным контролем. На Западе подсчитали — районы останутся за Югославией. Госдепартамент был категорически против этих выборов. Американцы выпустили вперед англичан: новый министр иностранных дел Эрнест Бвиен предложил снять проблемы Югославии с обсуждения в Потсдаме. Американцы 31 июля активно поддержали англичан. Советская сторона не желала раскола по относительно маловажному вопросу и присоединилась к своим англосаксонским соседям.

Но остался вопрос: борцы за демократию в Восточной Европе забыли об этой демократии, как только ее реализация стала означать их отход, потерю подопечной Италией части территорий. Этот поворот не мог не оставить следа. Напомним, что Сталин поддержал демократические выборы под международным контролем. Мир сдвинулся к «холодной войне» на значительный шаг.

Греция

Еще больший шаг заставила сделать Греция. В день открытия Потсдамской конференции американский посол в Греции Линкольн Маквей прислал государственному секретарю Бирнсу детальный доклад, тщательно подготовленный штатом американского посольства в Афинах, в котором признавались «недостатки нынешней греческой администрации и судебной системы в отношении гражданских свобод левых и славофонов (македонцев)... Существующий полицейский механизм — особенно это касается Национальной гвардии — проявляет себя в высшей степени негативно. Многие из национальных гвардейцев служили жандармами при обоих Метаксах и при немцах». Нестабильность в стране требует введения иностранных войск «для поддержания мира и порядка» ради поддержания существующего правительства. «Что же касается греческого экспансионизма, то необходимо сказать хотя бы одно: возбудимое состояние ума публики используется и стимулируется до крайности общественными лидерами и издателями ради тактических побед во

297

внутренней борьбе» — используется в борьбе против ЭАМ. Американское посольство в Албании объясняет свои сложности деятельностью британских офицеров¹.

Именно в такой обстановке обсуждались греческие дела в Потсдаме. 19 июля 1945 г. государственный секретарь Бирнс прислал Молотову письмо, в котором просил СССР участвовать в четырехстороннем наблюдении за выборами в Греции. Едва ли мы ошибаемся в том, что предполагаем возможное участие Советского Союза в этих не самых важных процедурах, но лишь в том случае, если бы США пошли навстречу СССР в польском вопросе или в иной проблеме. Но просьба была выражена на фоне растущей американской жесткости. Все предпосылки развертывания «холодной войны» были налицо. Это и обусловило поведение советской стороны. Молотов послал Бирнсу отказ участвовать в наблюдении за греческими выборами.

Демократические претензии Америки и Британии становились издевательством, как только речь начинала заходить о демократических нормах в Греции. Стоило американским и британским дипломатам начать уж более самоуверенно и «праведно» упрекать Восточную Европу в неадекватности демократических норм, как Сталин и Молотов поднимали греческие вопросы. В июле 1945 г. Греция была наилучшим примером лицемерия западных стран, хладнокровно душивших левую оппозицию в стране, — картина неприкрытых репрессий, использования националистических лозунгов ради победы прозападных правых сил.

Британский министр иностранных дел Идеи со страстью отрицал обвинения в греческий адрес, как и упреки в греческом экспансионизме. Черчилль вложил весь свой полемический талант в ответ на советский меморандум. Он обвинил ЭАМ-ЭЛАС в кризисе декабря 1944 г. и приложил как бы подтверждающие его тезисы доклады фельдмаршала Александера и профсоюзного лидера сэра Уолтера-Ситрина. Но даже западные авторы согласны в том, что советская сторона обращалась к греческой теме «только в случае обвинений в адрес других восточноевропейских стран»².

30 июля 1945 г. советская сторона предложила выступить с

¹ Potsdam Papers, v. II, p. 1361.

² Kolko G. The Politics of War. The World and United States Foreign Policy, 1943-1945. New York: Random House, 1968, p. 584.

298

совместным заявлением относительно восстановления общественного порядка в Греции, расширения политической базы правительства за счет включения в него демократических элементов. Под давлением американцев проблема многострадальной Греции, в которой западные державы были целиком на стороне правых сил, была исключена из потсдамских обсуждений.

Турция и Испания

Значительную часть времени — почти всю первую половину Второй мировой войны Турция размышляла над возможностью вступления в войну против Советского Союза. Неудивительно, что окончание войны застало турецкое руководство в несколько смятенном состоянии. Ведь в ходе войны западные союзники (в Ялте) пообещали СССР пересмотреть «конвенцию Монтре» от 1936 г. в пользу расширения советских прав на проливы. Неудивительно, что 7 июня 1945 г. турецкий посол в Москве навестил Молотова с предложением заключить новый мирный договор между двумя странами, который заменил бы Договор от 1921 г. Молотов ответил положительно, во многом полагаясь на западных союзников, столь «щедрых» в годы битвы с нацизмом.

Заметим, что не советское правительство, а турецкое предложило пересмотреть прежние договорные отношения. Но турки подали позитивный ответ советской стороны как незамаскированную угрозу и немедленно обратились в Лондон и Вашингтон с жалобами на потенциальную советскую экспансию. Между тем никто еще не показал советских ультиматумов и советских требований. Строго говоря, СССР был вполне удовлетворен своим соседом и давления на Анкару не оказывал. Но турки подтянули к границам войска и буквально истерически оповещали об угрозе со стороны Советского Союза. Именно турки первыми стали говорить о глобальной советской экспансии «от Финляндии до Китая»¹. Пока союзники не выходили за пределы реального и скептически восприняли жалобы турок. Заместитель государственного секретаря США Дж. Грю 7 июля 1945 г. напомнил турецкой стороне, что «никаких конкретных угроз сделано не было»².

¹ Kirk G. The Middle East, 1945-1950. London, 1954, p. 23.

² Potsdam Papers, v. I, p. 1031 — 1035.

299

Определенно зная о преувеличенных страхах турок (говорила ли в них больная совесть? — ведь именно они намеревались напасть на СССР в период его крайнего напряжения) замгоссекретарь Грю уверил турецких дипломатов, что Соединенные Штаты испытывают симпатию к Турецкой республике. Но тем не менее даже в конце июня 1945 г. государственный департамент считал прежнюю «конвенцию Монтре» «устаревшей», а определенные исправления в ее текст «желательными».

Американские военные (Координационный комитет госдепа, военного министерства, министерства военно-морского флота) внимательно изучили ситуацию и пришли к выводу (в первый день начала работы Потсдамской конференции), что русские не предпримут военных действий по указанным вопросам и турки не правы в своей панике. Комитет пришел также к выводу, что не в американских интересах изменять статус-кво; следует отложить дело до просьб Советского Союза относительно расширения прав на проход по Кильскому каналу. Вообще говоря, не в интересах Америки поощрять изменения турецкого статуса. Америке следует забыть об обещаниях, данных в Ялте. Делегация Соединенных Штатов именно этой линии придерживалась в ходе всей Потсдамской конференции.

23 июля советская делегация распространила ноту, предлагающую прямые двусторонние переговоры между Турецкой республикой и СССР для модификации «конвенции Монтре». Предлагалось создать совместные базы в черноморских проливах. Объясняясь с Черчиллем, Молотов указал, что турки первыми подняли данный вопрос, что СССР согласен на участие в переговорах других черноморских держав, таких как Болгария и Румыния. На следующий день Сталин постарался снять страхи Черчилля, касающиеся возможности советского вторжения на турецкую территорию. Трумэн выступил с впоследствии часто цитировавшимся предложением интернационализировать все водные пути. 24 июля адмирал Леги — советник президента — довольно ясно обозначил цель Соединенных Штатов: интернационализировать вход в Черное море. В тот день конференция обсуждала эту проблему в последний раз. Трумэн выступил за создание международной организации, целью которой был бы контроль над черноморскими проливами. Молотов спросил Черчилля, человека, который обещал России пересмотреть «конвенцию Монтре», готов ли тот гарантировать подобные же права Суэцкому каналу. После того как Черчилль отверг это предло-

300

жение, Сталин предложил оставить эту проблему. Было достаточно очевидно, что Сталин предпочитал существующий режим вмешательству других великих держав.

Финальный протокол Потсдамской конференции говорит только о том, что три великие державы «признают необходимость ревизии Конвенции о проливах» посредством переговоров между этими тремя великими державами и турецкими представителями; никаких более точных указаний такого рода в документе не содержится. Американцы и англичане за спиной России информировали турок, требовали «держаться»¹. В Турции у власти находились чрезвычайные противники России. Особенностью американской и британской позиции было то, что они требовали от Анкары «несгибаемой жесткости» в отношении СССР. Такую позицию заняли страны, которые в годы войны обещали пересмотреть «конвенцию Монтре» в пользу Советской России.

Особая ситуация сложилась вокруг Испании, чьи войска («Голубая дивизия») воевали против Советской армии под Сталинградом. Можно себе представить, какой была бы позиция США, если бы дивизии Франко воевали бы против американцев вместе с Гитлером или микадо. В первый же день Потсдамской конференции Сталин дал понять, что он поднимет вопрос о ликвидации фашистского режима Испании. Через два дня советская делегация предложила осудить франкистский режим как недемократический, как продукт вмешательства в испанские дела фашистской Италии и нацистской Германии. Прекрасный случай проверить приверженность англоамериканцев демократическим ценностям, идеалам свободы в Западной и Восточной Европе. Черчилль тут же привлек Хартию Организации Объединенных Наций, не позволяющую вмешиваться во внутренние дела суверенных стран. Британский премьер предостерег от возобновления гражданской войны в Испании. Той же позиции придерживался и президент Трумэн.

Сталин ответил, что речь идет не о внутренних делах, а о режиме, который Гитлер и Муссолини незаконно навязали Испанской республике. Речь не идет о возобновлении гражданской войны, а о международном осуждении авторитарного режима. Народ Испании должен знать, что он может рассчитывать на симпатию и помощь трех великих держав, если решит реали-

¹ Potsdam Papers, v. I, p. 1434—1437.

301

зовать демократические чаяния. В последовавшей дискуссии Трумэн и Черчилль прочно оседлали тему неприкосновенности внутренних порядков и желательности сохранить испанский статус-кво. Западные державы высоко отозвались о «ценных торговых отношениях, которые Британия поддерживает с Испанией». Черчилль высоко отозвался и о соседней португальской диктатуре¹. США категорически отказались прервать дипломатические отношения с Мадридом. Жесты франкистского правительства, готового предоставить Соединенным Штатам транспортные и прочие базы на испанской территории, укрепили решимость Вашингтона не подрывать основ франкистского режима. Американский посол в Испании Карлтон Хейс, а затем посол Норман Армор предупреждали от «коммунистического проникновения и нескрупулезного использования национальных чувств в Марокко, способных ослабить режим Франко: «Это будет способствовать мировой нестабильности во времена, когда именно стабильность становится главной ценностью»².

Примечательно отношение западных союзников к вопросу о подмандатных территориях и бывших колониях стран «оси». Вопрос об опеке занял значительное место в переговорах Америки с Британией, но с Советским Союзом эта тема не обсуждалась никогда. Поразительно то, что англичане намекнули на возможность для Италии снова получить Ливию и Триполи в качестве подмандатной территории уже в октябре 1944 г. Несколько позже и американцы, всячески стремившиеся укрепиться в Италии, также стали намекать на возможность сохранения Римом своих колоний и подмандатных территорий. Во время Сан-Францисской конференции советский представитель А.А. Громыко информировал американскую делегацию, что Россия хотела бы получить некоторые подопечные территории. Пусть эти территории получат страны в соответствии с вкладом, который они внесли в общую победу.

Первой своего рода спорной территорией стал Танжер. Напомним, что после поражения Франции в июне 1940 г. Мадрид послал войска в эту французскую колонию. Понятное дело, весной 1945 г. испанские войска были готовы покинуть Танжер. Дело обсуждалось в Париже 3 июля 1945 г. всеми, кроме тех, кто

¹ Potsdam Papers, v. II, p. 1173—1176; Truman H. Memoirs, p. 358— 359.

² FRUS, 1944, v. IV, p. 336-338; FRUS, 1945, v. V, p. 667-679.

302

фактически вернул Франции Танжер, — кроме Советского Союза. Хотя США не принимали участия в решении судьбы Танжера в 1923 г., государственный департамент США в 1945 г. заявил, что «лидирующая роль, которую Соединенные Штаты приняли на себя в мировых делах в результате войны... делает логичным принятие нами особой позиции в международной зоне Танжера, позиции, сопоставимой с нашей мощью и престижем». В то же время британское, французское и испанское правительства категорически воспротивились участию России в решении этой проблемы. Американцы сообщили Москве, что они готовы информировать ее о происходящих переговорах при условии, что Россия не проявит к Танжеру никакого интереса.

Участники конференции сообщили России о созыве всего лишь за три дня до начала ее работы. 2 июля 1945 г. удивленные русские выслали ноты протеста своим союзникам. Громыко выразил Джозефу Грю особо отчетливо выраженный протест. Американцы оправдывались тем, что не представляли, что дело привлекает интерес России. Теперь интерес России к Средиземноморью был продемонстрирован. Госдепартамент и Форин оффис несколько дней искали благовидное объяснение игнорирования России. Выбор был между общим резким расширением круга приглашенных или приглашением России в качестве наблюдателя. Всех напугал американский посол в Испании: «русские используют Танжер в качестве базы для подрывной деятельности с целью ослабить режим Франко»¹. Перед самым открытием Потсдамской конференции конференция по Танжеру была отложена до нахождения устраивающего всех решения.

Советская сторона на этот раз не прятала своего разочарования по поводу грубого пренебрежения союзниками ее интересами. Россия участвовала в положившей начало международному обсуждению проблемы Алхесирасской конференции 1906 г., на которой была создана «зона Танжера»; СССР в 1926 г. подтвердил свой интерес к данной проблеме. Тогда далекая Россия приглашалась регулярно. Ныне же, игнорируя роль СССР в только что закончившейся войне, западные державы хотели пересмотреть роль Советского Союза.

20 июля уже на Потсдамской конференции советская делегация потребовала своего полного участия в решении судьбы итальянских колоний в районе Средиземноморья, в установле-

¹ Woodward L. British Foreign Policy, p. 531—534.

303

нии системы трехсторонней опеки — индивидуальной или совместной. Еще двумя днями позже Молотов поднял вопрос о будущности итальянских колоний в Африке, которые, согласно прежним договоренностям, не могли быть определены односторонне. Черчилль немедленно напомнил присутствующим, что британские вооруженные силы завоевали Ливию, Триполи и Киренаику. На это Молотов ответил, что именно Советская армия завоевала Берлин, предоставила позднее зоны своим союзникам.

Представляется, что агрессивная тактика Черчилля в данном случае впервые шокировала Сталина, и он предложил обоим спорящим оставить эту тему. В Сан-Франциско СССР напомнит о своем существовании при рассмотрении вопроса о подопечных территориях. Желательно предварительно создать механизм распределения подопечных территорий. Трумэн явственно кусал губы, он был уязвлен. И все же пикировка имела положительный результат. На следующий день британское правительство официально пригласило Россию на возобновленные переговоры по Танжеру, намеченные на август 1945 г. Молотов спросил, будут ли завоеванные англичанами колонии рассматриваться на переговорах? На что Иден сказал, что согласен с советским планом передачи подобных дел Совету министров иностранных дел. Но в последний день конференции государственный секретарь Бирнс высказался против передачи проблемы опеки министрам иностранных дел. Он настаивал на том, что судьба итальянских колоний должна быть решена на Мирной конференции с Италией. Поскольку никто не рискнул оспорить американскую позицию, она как бы стала «последним словом» по данному вопросу. Италия владела своими колониями¹.

Итак, тот, кто владел территорией, имел легальные преимущества. Кто первым выдвинул этот принцип? Москва не могла не уловить господствующей на Западе логики. Глава советской делегации И.В. Сталин согласился с возможностью отмены оккупационного режима в Италии и предложил отменить оккупационный режим и осуществить нормализацию отношений соответственно также с Румынией, Венгрией, Болгарией и Финляндией.

На это предложение американская делегация ответила резко негативно. Официальное объяснение звучало смехотворно: Тру-

¹ Potsdam Papers, v. II, p. 282—283, 1409-1417.

304

мэи заявил, что следует учитывать тот факт, что США планируют израсходовать на помощь Италии продовольствием около 1 млрд. долл. И, хотя США богаты, они все же не могут бесконечно осуществлять помощь в таких объемах. Но почему же подобные соображения применимы к Италии и неприменимы, например, к Румынии? 21 июля президент США заявил, что малые страны — бывшие сателлиты Германии не могут быть признаны, поскольку в них не были проведены «свободные выборы».

Фактор атомной бомбы

На пути в Прагу правительство Бенеша навестило Москву и подписало в высшей степени секретное соглашение с советским правительством, дававшее право использования урановой руды на шахтах в Яхимове (до войны они давали 20 тысяч тонн окиси урана в год). Советская сторона знала, что эти же шахты хотела использовать Британия. Представляется, что Бенеш и его коллеги не представляли себе всей значимости урана и данной сделки.

Доклад, представленный президенту Трумэну 1 июня 1945 г. временным комитетом по выработке американской политики в ядерной сфере, содержал три главные директивы: атомная бомба должна быть использована против Японии; ее использование не должно предваряться специальными объяснениями природы нового оружия; для демонстрации возможностей бомбы в радиусе ее действия должны быть и промышленные объекты, и жилые постройки. Комитет пришел к выводу о том, что применение атомного оружия против Японии оказало бы негативное воздействие на советско-американские отношения. В докладе содержалась рекомендация ознакомить советское руководство с результатами американских достижений в ядерной области и указать на намерение использовать атомную бомбу против Японии¹. В ходе беседы, состоявшейся 6 июня 1945 г. между Г. Трумэном и Г. Стимсоном, рассматривалась возможность добиться от Советского Союза уступок в Маньчжурии, Польше, Румынии, Югославии в обмен на предложение о некоторых формах сотрудничества в области использования ядерной энергии.

¹ Hewlett D. and Anderson J. The New World. New York, 1961, p. 369-372.

305

Находясь в Потсдаме, Трумэн очень надеялся на то, что атомное оружие будет создано до окончания конференции. Одновременно, в июне 1945 г., Фукс информировал советскую сторону, что на испытаниях первого атомного устройства, названного «Тринити», будет произведен взрыв, эквивалентный 10 тысячам тонн тринитротолуола, и сообщил, где это испытание будет проведено, сообщил, что если испытания окажутся успешными, то бомбы будут применены против Японии.

В июне 1945 г. Клаус Фукс передал русским ученым отчет, написанный в Лос-Аламосе, в котором полностью описал плутониевую бомбу, которая к тому времени была полностью сконструирована и должна была пройти испытания. Представлен был набросок конструкции бомбы и ее элементов, приведены важнейшие размеры. Бомба имеет твердую сердцевину из плутония, а инициатор содержал полоний активностью в 50 кюри. Были приведены сведения об отражателе, алюминиевой оболочке и системе линз высокоэффективной взрывчатки.

Американское руководство этого не знало. Президент Трумэн доверяет дневнику: «Хорошо, что люди ни Гитлера, ни Сталина не создали атомную бомбу. Кажется, что это самое ужасное из всех изобретений в мире, но оно может оказаться самым полезным». Трумэн сделал все, чтобы быстро завершить Потсдамскую конференцию. Потсдамская декларация в отношении Японии предлагала «возможность завершить войну». То, что случилось с Германией, должно служить наглядным уроком Японии. Полное приложение союзных вооруженных сил, «поддержанных нашей решимостью, будет означать неизбежное и полное крушение японских сил, равно как и истребление всего находящегося на японской территории». Предлагалось разоружить вооруженные силы страны. Суверенитет Японии будет распространяться лишь на Японские острова. Но японцам будут сохранены фундаментальные гражданские права. Сохранены будут отрасли экономики, необходимые для ее жизнедеятельности. Альтернатива — «полное разрушение».

Генерал Гроувз — глава атомного проекта говорит американским ядерным физикам 14 июля: «Верхняя корочка желает, чтобы все произошло как можно скорее». В Аламогордо, Нью-Мексико 16 июля произошел взрыв «ярче, чем тысяча солнц, более мощный, чем ожидалось»¹. Вечером 16 июля 1945 г. к

¹ Sherwin M. A World Destroyed. New York: Knopf, 1975, p. 222-224.

306

военному министру поступили долгожданные сообщения об успешном испытании атомного оружия. Стимсон тотчас же послал детализированное сообщение к президенту в Потсдам.

Именно накануне встречи с И.В. Сталиным Г. Трумэн получил «невинную» телеграмму: «Операция прошла этим утром. Диагноз еще не совсем завершен, но результаты кажутся удовлетворительными и уже превосходят ожидания». Соединенные Штаты стали ядерной державой. Американские руководители получили возможность упиваться иллюзией, что ход исторического развития в грядущие годы будет зависеть преимущественно от них. Президент был в превосходном настроении, он рассказал историю об утопившейся девушке, бросившейся в воду, узнав, что она беременна. Молодой человек сказал, что это сняло с его плеч большой груз.

Следовало оповестить единственных союзников — англичан. На следующий день во время ланча с британским премьером, чтобы не привлекать лишнего внимания, военный министр Стимсон написал на листе бумаги: «Дитя родилось благополучно». Это было так неожиданно, что Черчилль ничего не понял. Тогда Стимсон объяснил, что речь идет об экспериментах в пустыне. Черчилль и Трумэн 18 июля в течение двух часов беседовали наедине. Предмет разговора — атомное оружие. «Президент показал мне телеграммы о последних экспериментах и попросил совета, сообщать ли об этом русским... Я ответил, что если президент решил рассказать, то лучше подождать окончания эксперимента». Трумэн спросил, как отвечать на требование русских поделиться германским флотом? Черчилль считал, что «следует приветствовать выход русских на широкие мировые воды и сделать это следует в великодушной манере. Это затронет проблему Дарданелл, Кильского канала, Балтики, Порт-Артура. Трудно отрицать за русскими права на треть трофейного флота». Но вопрос этот следует связать с развитием событий в Центральной Европе.

Черчилль подошел к вопросу, которому придавал чрезвычайное значение. В Организации Объединенных Наций нельзя видеть панацею; соглашения бессмысленны, если к ним может присоединиться каждый. Он желал заключения двустороннего англо-американского соглашения, включающего в себя вопрос о совместном пользовании военно-морскими и военно-воздушными базами. Британия, хотя она является меньшей державой по сравнению с Соединенными Штатами, может дать многое.

307

«Почему американский линейный корабль, подходящий к Гибралтару, не может получить там торпеды в свои боевые отсеки и снаряды для своих орудий? Почему бы нам не поделиться взаимными услугами для обороны в глобальном масштабе? Мы можем увеличить на 50 процентов мобильность американского флота». Трумэн ответил, что все это близко его сердцу, но он хотел бы избежать открытой формы военного «альянса вдвоем». Черчилль же продолжал развивать тему. «Следует сохранить Объединенный комитет начальников штабов до тех пор, пока мир не успокоится после великого шторма». Трумэн сказал, что «это был самый восхитительный ланч, который он имел за многие годы».

Но Запад еще сам толком не понимал, что приобрел. Еще примерно пять дней (до прибытия детализированного описания испытаний) американцы терялись в догадках относительно подлинной мощи и возможностей нового оружия. Однако новый привкус американской дипломатии был весьма ощутим. Настроение американских руководителей стало эйфорическим, о причинах которого знали немногие. Но многие ощутили беспрецедентную жесткость американской стороны, ее безапелляционность, стремление к диктату, потерю интереса к выработке компромиссных решений.

17 июля, когда Сталин как бы повернул внимание присутствующих к Китаю, Стимсон убедил и Трумэна, и Бирнса встать на защиту принципов «открытых дверей» — то есть полной прозрачности для американцев всего Китая. Это очень ярко было продемонстрировано тут же, в Потсдаме.

Утром 21 июля 1945 г. военный министр Стимсон получил графические детали ядерного взрыва и немедленно ознакомил с ними президента Трумэна и госсекретаря Бирнса. Мощность бомбы была между 15 и 20 килотоннами — значительно более ожидаемого, она действительно могла уничтожить целый город. Всем было видно, как изменился Трумэн. Он щедро хвалил Стимсона¹. Испытания превзошли все ожидания.

У президента сидели военные. Теперь они знали, что бомба будет скоро готова к использованию. Черчилль пишет, что после этого Трумэн «был другим человеком. Он указал русским на их место и вообще отныне выглядел боссом». 22 июля Трумэн от руки написал приказ об использовании бомбы еще в ходе кон-

¹ Potsdam Papers, v. II, p. 1361.

308

ференции, — очевидно, для демонстрации ее мощи участникам Потсдама. Сообщение о создании могучего нового оружия изменило американские цели на конференции. Прежде следовало вовлечь Россию в войну с японцами. Здесь произошла перемена.

Разумеется, всех занимала мысль о том, что кошмар высадки на Японских островах исчезает. «До этого момента, — пишет Черчилль, — мы основывали наши идеи в отношении высадки на внутренние острова Японии на предшествующей сокрушительной бомбардировке и на десанте очень больших армий. Мы подразумевали отчаянное сопротивление японцев, сражающихся до конца с самурайской решимостью не только в местах высадок, но и в каждом окопе и пещере. У меня в сознании была картина Окинавы, где многие тысячи японцев предпочитали не сдаваться, а уничтожать себя ручными гранатами после того, как их командиры торжественно совершали харакири. Сокрушить японское сопротивление посредством битвы «человек за человека» и завоевать страну метр за метром требовало потери миллиона американцев и полумиллиона британцев — или даже больше». Место этого сценария стала занимать, по новому мнению Трумэна и Черчилля, «новая картина — яркой и прекрасной она нам казалась — окончания всей войны после одного-двух страшных ударов».

Теперь Бирнс пишет, что США могут выиграть войну и без русских. 24 июля 1945 г. Трумэн и Бирнс уже знали, что Стимсон и Маршалл уже не требуют русского участия в войне на Дальнем Востоке. Маршалл говорит, что «бомба, а не русские, сделает полумиллионные потери ненужными». Трумэн говорит, что нужно скорее применить бомбу, чтобы если не отменить наступательное движение русских, то ослабить это движение советских войск в Восточной Азии'.

Черчилль больше думал не о японцах. Возможно, он первым осознал революцию в военном деле. Фельдмаршал Аланбрук даже начал беспокоиться о душевном состоянии впавшего в экстаз политика: «Он уже видит себя способным уничтожить все индустриальные центры России... Он мысленно уже рисует восхитительную картину — себя как единственного обладателя этих бомб, способного применить их по своему усмотрению»². Д. Йе-

¹ Ehrman J. Grand Strategy, v. 6, London: Her Majesty.

² Bryant. Triumph in the West, p. 364.

309

ргин: «Надежда на то, что русских можно будет сдержать в Азии, была дополнительной причиной использования бомбы»¹.

После обеда началась очередная пленарная сессия конференции. Язык западных союзников стал заметно жестче. Черчилль тотчас же увидел перемену в Трумэне: «Это был совсем другой человек. Он указал русским на их место и в целом доминировал на заседании». Трумэн и его государственный секретарь Бирнс сошлись на том, что конференцию нужно заканчивать, что с атомной бомбой Америка уже непобедима и на Тихом океане — в боях против Японии, и повсюду.

Узнав о новости, Черчилль немедленно сделал свой вывод: необходимость в русском вступлении в войну на Дальнем Востоке отпала. Трумэн задумался. Стимсон обратился к генералу Маршаллу. Генерал не был столь быстр на союзнические перемены. Он сказал, что русские так или иначе будут очень нужны для сдерживания японских армий в Китае. Президент Трумэн информировал Хэрли в Чунцине: пусть Чан Кайши расслабится, от него не будут требовать большего, чем прежде. Но послу Сунгу желательно возвратиться в Москву на случай возникших противоречий. Черчилль из всего этого сделал вывод, что «Соединенные Штаты в наступившее время уже не желают русского участия в войне с японцами»².

В это время Стимсон связался со своим помощником Гаррисоном: когда бомбы можно будет использовать против Японии? Тот ответил, что между 1 и 3 августа и уж совсем определенно до 10 августа 1945 г. Перед американцами встал вопрос, нужно ли привлекать Советский Союз к войне против Японии?

При оценке возникающей ситуации нетрудно — в свете будущего — представить себе косвенную угрозу самому Советскому Союзу. Но июль 1945 г. не был августом 1949 г., Россия только что вынесла на себе бремя чудовищной войны, и угроза (хотя бы косвенная) применения против нее нового американского оружия была пока немыслима. Тем более что военные пока еще настаивали на привлечении Советской армии к боям против Квантунской армии, без чего не мыслилось освобождение Китая. При этом «вовлечь Россию в атомную войну в условиях, когда Европа была на грани истощения, а могучая, закаленная в

¹ Yergin D. Shattered Peace. The Origins of the Cold War and the National Security State. Boston: Houghton Mifflin Company, 1977, p. 116.

² Potsdam Papers, v. II, p. 738—742.

310

боях русская армия стояла огромной силой — эту мысль мог рассматривать только Черчилль, а он потерпел сокрушительное поражение на всеобщих выборах в Англии 24 июля»¹.

Западные союзники не знали, что советское руководство ожидает успешного развития атомного оружия на Западе и базирует свою стратегию, строго говоря, на двух пунктах: признание мощи Соединенных Штатов и обеспечение безопасности собственной страны.

У американцев были уже совсем другие цели. Первая, и в тот момент наиболее актуальная, — сохранить все американские интересы в Маньчжурии. При этом 23 июля состоялось важное совещание, на котором после долгого обсуждения было решено, в присутствии Трумэна, Объединенного комитета начальников штабов и Черчилля, «стимулировать русское вступление в войну против Японии»². Тут же американцы решили исключить Британию из большой стратегии в отношении Японии. Было решено, что ситуация еще Требует вторжения на Японские острова, причем контингент вторжения не может быть менее миллиона. Пока никто не ожидал, что применение атомной бомбы изменит всю ситуацию.

Во второй половине дня американские генералы встретились с начальником Генерального штаба Советской армии генералом Антоновым. Американцы еще очень нуждались в привлечении северного союзника, а советские генералы еще ощущали свою нужность. Антонов сказал, что наступление Советской армии на Дальнем Востоке начнется скорее всего во второй половине августа. И условием этого наступления будет договоренность с китайцами.

В этот же памятный день президент Трумэн послал инструкции военно-воздушным силам — сбросить первую атомную бомбу «примерно в районе 3 августа»³. Обедая 23 июля с начальниками штабов, адмирал Канингхем отмечает состояние необыкновенного подъема Черчилля: «Он питает огромную веру в эту бомбу. Сейчас он думает, что хорошо бы русским узнать о ней, они были бы скромнее».

Между тем Сталин почти перестал скрывать свое намерение

¹ Kolko G. The Politics of War. The World and the United States Foreign Policy, 1943-1945. New York: Random House, 1968, p. 561.

² Potsdam Papers, v. II, p. 1463.

³ Truman H. Year of Decisions. Garden City, 1955, p. 420.

311

выступить против Японии. На банкете вечером он при всех официантах провозгласил тост за следующую встречу в Сеуле или Токио. Черчилль налил две рюмки коньяка и предложил ему выпить вдвоем. «Я посмотрел на него многозначительно. Мы оба осушили наши рюмки залпом и одобрительно посмотрели друг на друга. После паузы Сталин сказал: «Если для вас неприемлемо создание нами базы в Мраморном море, не могли бы мы построить базу в Дедеагаче? » Я удовлетворился таким ответом: «Я буду всегда поддерживать Россию в ее стремлении к свободе морей».

К послевоенному планированию Вашингтон приступил энергично и без раскачки. Во-первых, уже в самых первых документах, вышедших из недр Объединенного комитета начальников штабов после 2 сентября 1945 г., уделялось особое внимание интеграции атомной бомбы в американскую военную доктрину.

Во-вторых, «медные каски» не долго ломали голову над тем, кто же должен стать главным противником Америки в послевоенном мире. Показательным для настроений в ОКНШ осенью 1945 года, на наш взгляд, является меморандум полковника Р. Вандевантера из стратегического подразделения ОКНШ генералу Норстаду от 20 сентября 1945 г., в котором, в частности, говорилось: «Все основные районы, где сконцентрировано население Соединенных Штатов и располагаются их промышленные центры, находятся на расстоянии в 5000 миль от материковой территории, находящейся во владении СССР. Наличествующие в настоящее время на вооружении Соединенных Штатов самолеты имеют радиус действия в 5000 миль. Если допустить, что авиация у русских развивается в том же направлении и они готовы к одноразовым полетам, то в настоящее время Россия может атаковать любой район в Соединенных Штатах... Представим себе наш ужас, когда русский посол внезапно вручит нам ультиматум, в котором будет сказано, что огромная воздушная армада приближается к нашим берегам и что, если мы не капитулируем немедленно, они одновременно уничтожат сто наиболее важных наших городов... Следует отметить, что эти методы применения атомной бомбы лучше подходят для страны-агрессора, управляемой диктатором, который может действовать в полной секретности и не оглядываясь на общественное мнение» (1).

312

Свидетельством того, что в конце 1945 года полковник Р. Вандевантер не был одинок в своих взглядах, является целый ряд документов, разработанных аппаратом ОКНШ. Так, в «Стратегической концепции и плане применения вооруженных сил Соединенных Штатов» (JCS 1518/2) от 10 октября 1945 года отмечалось, что после разгрома держав — членов «оси» Соединенные Штаты и СССР остались ведущими мировыми державами, и поэтому «в случае, если отношения между великими державами нарушатся, Россия будет представлять собой наиболее сложную проблему с военной точки зрения. Наиболее вероятной причиной войны с Россией могло бы стать продемонстрированное ею намерение захватить Западную Европу или Китай... Если Соединенные Штаты будут в состоянии справиться с любой проблемой, вызванной возможным конфликтом с Россией, то они будут в состоянии справиться с любой другой державой ввиду сравнительно более слабой позиции всех других держав» (2).

Как видно, «Стратегическая концепция» была составлена в достаточно осторожных выражениях, однако вывод, к которому ее авторы стремились подвести читателя, не вызывает сомнений: Советский Союз является главной военной угрозой для Соединенных Штатов. Однако уже через 13 дней аппарат ОКНШ выдал на-гора куда более откровенный документ, а именно «Возможности России» (JIS 80/7). Авторы этого меморандума, подготовленного разведывательным подразделением ОКНШ, пришли к выводу, что «советская внешняя политика является экспансионистской, националистической и империалистической по своей сути, причем нет оснований рассчитывать на перемены в обозримом будущем... СССР предположительно в состоянии захватить всю Европу сейчас или к 1 января 1948 г... СССР в состоянии увеличить свои нынешние силы на Ближнем и Среднем Востоке и добиться по крайней мере своих первоначальных целей в Турции и Иране между нынешним временем и 1 января 1948 г... Советы, видимо, в состоянии создать атомную бомбу через 5 или 10 лет и сделают все, что в их силах, чтобы сократить этот период» (3).

А уже через месяц с небольшим тот же Объединенный разведывательный комитет ОКНШ пошел еще дальше, подготовив документ под названием «Стратегическая уязвимость СССР по отношению к ограниченному воздушному нападению». Этот документ, видимо, был первым планом атомной войны против Со-

313

ветского Союза. Этот план интересен еще и тем, что содержащиеся в нем выводы на многие годы были положены в основу стратегического планирования высшего американского военного руководства: «Ввиду характерных особенностей атомных бомб и их ограниченного количества, они в целом должны быть использованы только против таких стратегических целей, в которых имеется большая и значительная концентрация персонала и сооружений и которые трудно атаковать с применением иных имеющихся средств. Для достижения быстрейшего, непосредственного и определенного воздействия на те наступательные возможности СССР... которые представляют наиболее серьезную угрозу для Соединенных Штатов, и для обеспечения наступательных возможностей авиации Соединенных Штатов и Британии, удары с применением атомных бомб должны быть сконцентрированы на тех целях, которые вносят важный вклад в производство или разработку атомных бомб, самолетов или авиационного оборудования, вооружений или оборудования для ПВО, электронного оборудования, моторного транспорта, управляемых ракет и, возможно, иных типов вооружений» (4).

В дополнении «А» к приложению «В» этого плана содержался перечень из 20 советских городов (среди них — Москва, Ленинград, Новосибирск, Горький, Баку, Ташкент, Тбилиси, Омск, Челябинск), на которые предлагалось сбросить атомные бомбы. По данным американской разведки, в этих 20 городах было сконцентрировано производство 90% самолетов, 73% орудий, 86% танков, 88% грузовиков, 42% производства стали, 65% продуктов перегонки нефти и свыше 50% шарикоподшипников, выпускаемых в Советском Союзе (5).

Итак, через несколько месяцев после окончания Второй мировой войны ОКНШ определил врага номер 1 Америки в следующей, Третьей мировой войне (Советский Союз), а также оружие номер 1 этой новой войны (атомную бомбу, доставляемую к цели стратегическими бомбардировщиками). При этом американские военные аналитики отдавали себе отчет в том, что недавно закончившаяся война разорила СССР дотла, что «советская экономика, по-видимому, не способна обеспечить крупную войну в течение следующих 5 лет», и именно поэтому, «за исключением сугубо оборонительных причин, СССР будет избегать риска крупного военного конфликта на протяжении от 5 до 10 лет» (6).

Разработка планов атомной войны против СССР оставалась

314

в центре внимания высшего американского военного руководства и в последующие годы. Эти планы становились все более детальными и многостраничными, снабжаясь при этом многочисленными картами и таблицами. К каким же выводам пришли пентагоновские планировщики? Насколько реалистичными были их планы?

Впервые

Стимсон уже начинал раздражать Трумэна, но именно Стимсон убедил Трумэна в самых широких выражениях сообщить Сталину о создании в США атомного оружия. Научный руководитель американского проекта Оппенгеймер полагал, что «мы могли бы сказать русским, какие огромные усилия всей страны были приложены ради осуществления этого проекта и выразить надежду на сотрудничество с ними в этой области»¹. Председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Маршалл предложил пригласить двух видных советских ученых на испытания в Аламогордо.

18 июля Трумэн спросил мнение Черчилля, и тот согласился с необходимостью хотя бы намекнуть Сталину. Трумэн решил сделать это вечером 24-го. Американский президент сказал Сталину, что в Соединенных Штатах создано новое оружие огромной разрушительной силы. Трумэн не употреблял слова «атомный». Но Сталин не выразил чрезвычайного удивления.

Знаменитую сцену в конце восьмого пленарного заседания Черчилль описывает так: «Мы стояли по двое и по трое, прежде чем разойтись». Премьер заметил, как Трумэн подошел к Сталину, и они говорили вдвоем с участием переводчиков. «Я был, возможно, в пяти ярдах и следил с пристальным интересом за этим важным разговором. Я знал, что собирается сказать президент. Было чрезвычайно важно узнать, какое впечатление это произведет на Сталина. Я вижу эту сценку, словно она была вчера! Казалось, что он в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! Возможно, это решающее обстоятельство во всей войне с Японией! Что за везение! » Чуть позднее, ожидая автомобиль, Черчилль подошел к Трумэну: «Как все прошло? » — спросил я. «Он не задал ни одного вопроса», — ответил президент.

¹ Shervin M. A World Destroyed. New York: Knopf, 1975, p. 300.

315

В свете этого я считал, что Сталин не знает об огромном исследовательском процессе, осуществленном Соединенными Штатами и Британией».

На самом деле все произошло достаточно нескладно. Американское руководство знало, что советская разведка ищет пути к информации о проекте «Манхэттен» и, возможно, знает нечто об оружии, которое почти готово к бою. Но при этом у Трумэна и его окружения была боязнь того, что Сталин прямо спросит о параметрах и особенностях нового оружия. Как отказать ближайшему союзнику? С другой стороны, постыдным было и укрывательство мощнейшего оружия перед лицом русских жертв. Итак, повторим сцену с другой стороны. После окончания пленарной сессии 24 июля Трумэн самым беззаботным образом подошел к Сталину и как бы невзначай заметил, что у США есть бомба огромной разрушительной силы. Сталин ответил, что это хорошо. Он надеется, что американцы используют ее. Из этого Трумэн и Бирнс вынесли заключение, что Сталин не придал значения словам президента.

Американцы ошибались. Сталин, как уже было сказано выше, знал, о чем идет речь. Сразу же после конференции Сталин обсудил проблему с Молотовым. Тот ответил, что нужно ускорить собственные работы. (Напомним, что еще 9 сентября 1943 г. и 31 декабря 1944 г. Стимсон сообщал Рузвельту, что русские ведут разведывательную работу в отношении проекта «Манхэттен»; известно было и то, что французские участники проекта делились сведениями с членом французской компартии Фредериком Жолио-Кюри, а тот сообщал эти сведения по цепочке.)¹

Между 16 июля и 20 августа 1945 г. советское руководство окончательно поняло важность нового мирового оружия. 20 августа Государственный комитет обороны принял постановление, учреждающее новые органы управления советским атомным проектом.

28 июля 1945 г. посол Гарриман посоветовал государственному секретарю Бирнсу, что, «хотя нам неудобно в настоящий момент выражать некие сомнения относительно русского вступления в войну против Японии», желательно было бы добиться согласия между русскими и китайцами по поводу «открытых дверей» в Маньчжурии, что позволило бы Соединенным Штатам «контактировать непосредственно с советским правительст-

¹ Sherwin M. World Destroyed. New York: Knopf, 1975, p. 132—135.

316

вом, а не со слабым китайским правительством». Бирнс немедленно связался с китайским дипломатом Сунгом, обязав того прибыть в Москву сразу же по возвращении в советскую столицу Сталина. Китайцев немедленно следовало «приковать» к русским, с тем чтобы те не превзошли себя в овладении контроля над Китаем. Американцы были реально обеспокоены тем, что разгоряченные битвой с японцами китайцы могут отдать Дайрен русским. Это вредило американскому потенциальному влиянию на Северный Китай. Советская сторона дала Вашингтону лишь словесные обещания придерживаться доктрины «открытых дверей». Что будет на самом деле? Пока ничего не было на бумаге, официально зафиксировано.

Трумэн уже кривился, слыша новый тон советских руководителей, уверенных в том, что их помощь на Дальнем Востоке будет высоко оценена. Его госсекретарь Бирнс уже полагал, что дело можно решить и без русских. Но Трумэн в данном случае прочно сомкнулся с военными чинами, которые никак не хотели терять фантастического союзника в борьбе с самоотверженными японцами. 29 июля Молотов попросил американцев не забыть об официальном приглашении советской стороны к боевым действиям против Японии — формальное извинение выхода СССР к боевым позициям на Дальнем Востоке.

Трумэну не нравилось «тихое ликование» в тоне советских гражданских и военных чинов, увидевших шанс отомстить за Цусиму. Но он все же вынужден был приказать Бирнсу составить то, что должно было явиться легальным обоснованием вступления Советской России в войну. Глубоко за полночь Бирнс и его юрист Коэн составили проект приглашения России на основе ее обязательств согласно Хартии Объединенных Наций. 31 июля президент Трумэн вручил этот документ Сталину, который выразил глубокое удовлетворение. Россия имела право выдвинуть и собственные соображения².

Американская сторона представила Молотову текст ультиматума Японии только после того, как другая копия была передана прессе. Молотов не знал последнего обстоятельства и попросил своих западных союзников задержать публикацию текста на два-три дня. Поздно. Утешением служило то, что, почти по всеобщему убеждению, японская сторона не намерена была сда-

¹ Potsdam Papers, v. II, p. 1244.

² Byrnes. Speaking Frankly, p. 208—209.

317

ваться. Русские танки еще не вышли из-за Амура, а «Энола Гэй» не поднялась в воздух. Три тысячи лет боги хранили японский архипелаг, возможно, эта страна непобедима. Но в текущей ситуации и японское руководство утратило веру в богов. Премьер просил у Москвы пригласить к себе принца Коноэ, многолетнего премьера. Примечательно, что Гарриман и Форрестол крайне не хотели участия советской стороны в процессе сдачи Японии — это давало ей дополнительные шансы и несколько ослабляло всевластие США.

Влиятельная группа в американском руководстве уже не желала участия Советской армии в окружении и сдаче Японской империи. Но обстоятельства имеют свою инерцию. Просить Россию четыре года помочь союзникам на Дальнем Востоке, а затем внезапно отказаться от уже обещанной помощи — это был далеко не грациозный пируэт в дипломатии, в союзнических отношениях. И, потом, значительная часть военных специалистов считала участие СССР в китайских сражениях абсолютно необходимым, особенно в том случае, когда война с Японией может принять затяжной характер. И бомба, и русские — так решило американское руководство к началу августа 1945 г.

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться: