Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Гучков и армия в 1916 году.



 

Улучшение военно-экономического положения не улучшило, однако, отношений между правительством и общественностью. После замены Горемыкина Штюрмером (январь 1916 года), и особенно после отставки военного министра Поливанова (его заменил генерал Шуваев), министры, председательствовавшие в четырех Особых Совещаниях, пытались свести на нет выгоды политического характера, которые общественные организации могли извлечь, продолжая заниматься своим законным делом. Это приравняли к умышленному саботажу работы общественных организаций. Министры пытались контролировать расходы общественных организаций, так как большая часть средств поступала из казны. Такой контроль тоже не нравился, в нем видели попытку поставить деятелей общественности в положение государственных служащих. В этой тяжбе обе стороны взывали к главнокомандующим разных фронтов, напирая на разногласия и осыпая друг друга обвинениями.

По характеру деятельности общественных организаций, они имели непосредственный доступ к главнокомандующим, но отношение к ним генералов было зыбко. Общественные организации добились больших успехов в организации ухода за ранеными, помогали в эвакуации беженцев, ускорили снабжение. Они всегда готовы были поддержать требования военных, если в этих требованиях отказывало правительство, просто ради поддержания тактики оппозиции. Они всеми силами старались заручиться поддержкой военного командования, чтобы получить признание в качестве независимой экономической и политической силы. И наконец, кое-кто рассчитывал на поддержку армии в государственном перевороте, планы которого вынашивались Гучковым, кн. Львовым и другими.

Но и для взаимной настороженности тоже были основательные причины. Военные лучше кого бы то ни было знали, что общественные организации и правительство дополняют друг друга и что они не могут друг друга заменить. Ясно было, что патриотические по видимости побуждения либеральных лидеров сводятся на нет соображениями политики и честолюбия, что их вклад в военные усилия в значительной мере рассматривается ими как средство добиться желанных политических уступок. С точки зрения генералов, настоящей необходимости в проведении конституционной реформы во время войны не было, если только для умиротворения либералов. И им, очевидно, не нравилось, что заговорщики повторно и настойчиво пытаются заручиться их поддержкой в своих затеях. Но армия так зависела от работы Гучкова, Львова и других, что генералы, хоть и отказывались принять участие в заговорах, все-таки не доносили ни царю, ни охранке, хотя долг требовал от них именно этого.

Излюбленным методом Гучкова в распускании слухов и вовлечении влиятельных лиц в его замыслы было распространение напечатанного на машинке или мимеографированного материала, воспроизводящего частную переписку. Еще в 1912 году в правительственных кругах считали, что именно он пустил в ход мимеографированные копии писем, написанных несколько лет тому назад царицей и ее детьми Распутину; это был сильный, можно сказать, вероломный, удар по престижу монархии36.

В сентябре 1915 года Гучков воспользовался тем же самым приемом, взявшись распространять от имени общественных организаций нецензурованные думские речи. А через год, в августе 1916-го, начал широкую кампанию, основываясь на одном из собственных своих писем. В этом письме, адресованном генералу Алексееву, Гучков яростно нападал на тогдашнего товарища военного министра, Беляева, и на правительство вообще. Еще до того, как письмо попало в руки публики, ему приписывалось значение документа государственной важности, составленного представителем московских либеральных кругов для передачи кому-то в Ставке, возможно самому государю. Охранка подхватила слух об этом документе фактически до того, как он стал ходить по рукам. К концу сентября копии письма Гучкова Алексееву появились в самых разных кругах, и разговоры о нем начали ходить открыто.

Письмо длинное и запутанное; оно начинается с порицания способа, которым военный министр управился с заказом на английские винтовки. Доводы Гучкова неубедительны37, но нападки на военного министра — лишь введение к гневной филиппике, которой письмо заканчивается38. Гучков писал:

Чувствуете ли Вы, в далеком Могилеве, то же, что чувствуем здесь мы — мы, которые ежедневно и даже ежечасно находимся в контакте с (военным) департаментом и со всеми другими правительственными органами?

Ведь в тылу идет полный развал, ведь власть гниет на корню. Ведь, как ни хорошо теперь на фронте, но гниющий тыл грозит еще раз, как было год тому назад, затянуть и Ваш доблестный фронт и Вашу талантливую стратегию, да и всю страну, в то невылазное болото, из которого мы когда-то выкарабкались со смертельной опасностью. Ведь нельзя же ожидать исправных путей сообщения в заведывании г. Трепова, — хорошей работы нашей промышленности на попечении кн. Шаховского, — процветания нашего сельского хозяйства и правильной постановки продовольственного дела в руках гр. Бобринского. А если Вы подумаете, что вся власть возглавляется г. Штюрмером, у которого (и в армии и в народе) прочная репутация если не готового предателя, то готового предать, — что в руках этого человека ход дипломатических сношений в настоящем и исход мирных переговоров в будущем, — а, следовательно, и вся наша будущность, — то Вы поймете, Михаил Васильевич, какая смертельная тревога за судьбу нашей родины охватила и общественную мысль и народные настроения.

Мы в тылу бессильны, или почти бессильны, бороться с этим злом. Наши способы борьбы обоюдоостры и, при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализировать. Я уже не говорю, что нас ждет после войны — надвигается потоп, — и жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм мерами, которыми ограждают себя от проливного дождя: надевают калоши и открывают зонтик.

Можете ли Вы что-нибудь сделать? Не знаю. Но будьте уверены, что наша отвратительная политика (включая нашу отвратительную дипломатию) грозит пресечь линии Вашей хорошей стратегии в настоящем, и окончательно исказить ее плоды в будущем. История, и в частности наша отечественная, знает тому немало грозных примеров.

Простите мне это письмо и не обижайтесь на мою горячность. Никогда, как в этот роковой час, я не был так уверен, что обеспокоенность общественности, распространяющаяся на всех нас, хорошо обоснована.

Храни Вас Господь.

 

Когда обличения Гучкова достигли тех, кому были адресованы, в правительстве вспыхнули испуг и негодование.

Министр торговли и промышленности князь Шаховской говорит в своих воспоминаниях, что в сентябре 1916 года им были получены копии двух писем Гучкова Алексееву39. Ввиду того, что в этих письмах содержались непосредственные нападки на него самого, он, через посредство Вырубовой, попросил аудиенции у государыни и 20 сентября был Милостиво принят. Излив государыне душу, он сказал, что считает своим нижайшим долгом предостеречь государя, ибо у него есть серьезные сомнения в преданности генерала Алексеева. Шаховской был уверен, что Гучков действует заодно с председателем Думы Родзянко и бывшим военным министром Поливановым. Он передал государыне для препровождения царю копию одного из двух писем (в 1952 году он все еще имел в своем распоряжении это письмо). Царица уже раньше слышала о письмах и рада была получить доказательство этой последней интриги ее заклятого врага Гучкова. Она немедленно написала государю:

Для начала посылаю тебе копию одного из писем Гучкова к Алексееву — прочитай его, пожалуйста, и ты поймешь, что бедный генерал выходит из себя, — а Гучков говорит неправду, подстрекаемый Поливановым, с которым он неразлучен. Предостереги серьезно старика против этой переписки, ее цель энервировать его — и все это его не касается, потому что для армии все будет сделано и ни в чем не будет недостатка... Этот паук Гучков и Поливанов явно плетут паутину вокруг Алексеева и хотелось бы открыть ему глаза и освободить его. Ты бы мог его спасти40.

У нас, к счастью, имеются косвенные данные для собственного истолкования отношений между государем и его начальником штаба41. 9 октября премьер-министр Штюрмер явился в Ставку для очередного доклада и сослался, среди прочего, на письмо, в котором содержались нападки и на него. Государь сказал Штюрмеру, что он ему полностью доверяет, попросил Штюрмера посмотреть ему в глаза и всячески успокаивал старика. Государь сказал Штюрмеру, что ему уже приходилось слышать об этих письмах и что он говорил о них с Алексеевым. По рассказу Штюрмера, государь сказал, что когда он спросил Алексеева об этом письме — вероятно, в конце сентября, т.е. по крайней мере за месяц до его широкого распространения, — Алексеев отвечал, что впервые узнал о нем только тем же утром, и из двух разных источников: из письма жены и из письма главнокомандующего Западным фронтом генерала Эверта, который послал ему копию гучковского письма, так как оно ходит среди его офицеров. Эверт укорял Алексеева за переписку с таким негодяем, как Гучков.

Согласно Штюрмеру, Алексеев сказал государю, что никогда не переписывался с Гучковым. Когда государь спросил, посылал ли Гучков письмо, о котором идет речь, ему лично, Алексеев ответил, что не знает, и, порывшись в ящиках стола, этого письма не нашел! Государь заметил Алексееву, что переписка такого рода с человеком, ненависть которого к монархии и к династии хорошо известна, — недопустима.

По рассказу Штюрмера — а он безусловно точен, — государь, когда ему сообщили о противоправительственной кампании Гучкова на недавних заседаниях военно-промышленного комитета в Петрограде, спокойно заметил, что Гучкова надо предупредить, что если он будет продолжать в том же роде, ему будет запрещено жить в столице.

Этот инцидент чрезвычайно показателен. Разумеется, главной заботой Николая II было утихомирить оскорбленного премьер-министра и предотвратить дальнейшие недоразумения между ним и Алексеевым. Поэтому в разговоре со Штюрмером он преуменьшил значение своего объяснения с Алексеевым по поводу гучковского письма. Может быть поэтому он и уклонился от истины, сказав, что Алексеев отрицал переписку с Гучковым. Чтобы отрицать ее, Алексеев должен был совершенно потерять голову или солгать своему государю. Криминальное письмо начинается со ссылки на предыдущее, и Шаховской тоже упоминает о наличии второго письма. В воспоминаниях историка Лемке, военного корреспондента Ставки в 1916 году, отмечается, что в это время Алексеев и Гучков встречались лично и вели переписку42. При том, что Гучков был председателем Центрального военно-промышленного комитета, вряд ли могло быть иначе. Гучков несомненно пользовался любой возможностью заручиться доброжелательством военных кругов, это был необходимый элемент его замыслов, он вполне мог вести переговоры и переписку с Алексеевым, что и поставило последнего перед дилеммой. Алексеев мог либо скрыть эти переговоры от государя, либо обвинить Гучкова и его единомышленников в попытке завлечь его, Алексеева, в антиправительственный заговор. Очевидно, Гучков решил пустить в ход письмо от 15 августа, не спрашивая согласия Алексеева, чтобы заставить его действовать. Это, несомненно, поставило Алексеева в невыносимое, с моральной точки зрения, положение, и его замешательство должно было ужаснуть государя. Вполне возможно, что ухудшение здоровья Алексеева и его отъезд в Крым в ноябре 1916 года объяснялись, во всяком случае отчасти, моральным напряжением, испытанным в результате этого инцидента. Должно быть, те же причины определили его поведение в момент отречения, 1-го и 2-го марта 1917 года.

Мы почти ничего не знаем о том, что думал и чувствовал генерал Алексеев, находясь в Крыму. Единственное свидетельство принадлежит А.И. Деникину43. Он пишет, что представители «некоторых думских и общественных кругов» обращались к Алексееву, прося его поддержать политическое решение вопроса, аналогичное тому, которое 1 января было предложено великому князю Николаю Николаевичу44. Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны». Но и на этот раз не сообщил ничего ни государю, ни министру внутренних Дел. По словам Деникина, эмиссары кн. Львова и позже продолжали вербовать сообщников среди высших офицеров, находившихся на Фронте.

 


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-06-19; Просмотров: 267; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.014 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь