Возвращение генерала Алексеева и государя в Ставку.

 

Закулисные маневры Гучкова заставляют задуматься о том, почему в середине февраля 1917 года Алексеев вернулся в Ставку, и тем более — почему неделей позже отбыл из Царского Села в Ставку царь.

Алексеев отсутствовал по болезни в течение трех месяцев, и хотя состояние его как будто улучшилось, он не был вполне здоров. Но если Алексеев надеялся лично руководить намеченным к весне наступлением, то у него были все основания поспешить с возвращением в Ставку. Он знал, что Гурко принял меры к перетасовке армии, с тем чтобы на треть увеличить количество фронтовых дивизий³⁶. Алексеев не одобрял этих мер. Возможно, что возвращение в Ставку, казавшееся преждевременным вследствие его нездоровья, было вызвано необходимостью остановить реформу Гурко и заняться разработкой предстоящих весенних операций.

Через неделю после того, как Алексеев вернулся в Ставку, из Царского Села отбыл в Могилев царь. Из имеющихся источников неясно, почему Алексеев настаивал на личном присутствии Верховного Главнокомандующего. Баронесса Буксгевден, в то время фрейлина императрицы, в своих мемуарах совершенно определенно говорит, что государь выехал по телеграфной просьбе генерала Алексеева, не зная, в чем именно заключается спешное дело, требующее его присутствия³⁷. Это обстоятельство обретает известное значение в связи с показанием Гучкова Муравьевской комиссии, что дворцовый переворот намечался на март и что для осуществления его предполагалось захватить императорский поезд по дороге между Петроградом и Могилевом. Была ли просьба Алексеева (он мог и не знать, что эта просьба передана царю) частью подготовки к перевороту? Во всяком случае, в этот момент никаких особо важных решений в Ставке, как будто, не принимали, и, судя по письмам Николая II жене, он надеялся скоро закончить текущие дела и вернуться в Петроград. Нет также указаний на то, что правительство, то есть Совет министров, или персонально кто-либо из министров, возражал против отъезда в Могилев. Напротив, министр внутренних дел Протопопов щеголял агрессивной самоуверенностью. Несмотря на все более тревожные донесения начальника петроградского охранного отделения Глобачева, Протопопов считал, что сумеет справиться с любыми демонстрациями с помощью полиции, используя, если понадобится, в достаточном количестве находящиеся в столице войска³⁸.

Совершенно обратно тому рисовалась обстановка генералу Спиридовичу, о чем свидетельствуют оставленные им и изданные посмертно воспоминания³⁹. Приехав в Петроград во второй половине февраля, он окунулся в атмосферу ходивших по всему городу слухов, но нигде они не изобиловали в таком количестве, как в управлении тайной полиции, где тогда у него было много друзей и знакомых. Спиридович описывает опасность сложившейся в Петрограде ситуации и совершенную неспособность министра внутренних дел, пребывавшего в состоянии непонятной эйфории, с этой ситуацией справиться. Спиридович видел дворцового коменданта Воейкова⁴⁰ и предупреждал его, что при создавшейся конъюнктуре государю опасно покидать столицу. И действительно, в свете последующих событий отъезд императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева, представляется фактом, имевшим величайшие последствия. Неудовлетворительность средств связи препятствовала обмену информацией между людьми, решения которых определяли ход событий. Не было никакой возможности контролировать надежность и точность поступавших из столицы в Ставку донесений — в ту пору, когда своевременная и полная информация была важнее всего. Отсутствие императора на сцене разыгрывающихся событий привело к совершенному непониманию между ним и его министрами, о чем свидетельствует последняя телеграмма Николая II, в которой он приказывает министрам оставаться на своих местах, в то время как некоторые из них уже скрывались. Более того, если бы император оставался в Царском Селе, то встреча с Родзянко, назначенная на 28 февраля, вероятно, состоялась бы и отвела политический ураган, готовый пронестись над Петроградом. И наконец, могло не быть гнетущих сорока почти часов пути через заснеженные равнины России, при том что каждую минуту события в столице принимали новый оборот; равно как могло не быть рокового личного вмешательства в драму со стороны генерала Рузского. Все это сказано не для того, чтобы утверждать, что исход февральского кризиса мог бы быть другим. Ни об этих, ни о любых других событиях историку нельзя писать с точки зрения «что бы было, если бы». Но историк не может также считать не относящимся к делу такой факт, как отъезд императора в Могилев; на общий ход событий он повлиял ничуть не меньше, чем, например, восстание роты Волынского полка 27 февраля.

Императорский поезд вышел из Царского Села в направлении Могилева вскоре после полудня 22 февраля. Если бы он на сутки задержался, то корь, которой заболели царские дети, особенно опасная для Алексея, могла бы еще отсрочить поездку; однако ясно, что царь решился ехать, движимый чувством долга перед теми, кто был на фронте, и ему было бы морально трудно отказаться от поездки «по чисто семейным обстоятельствам». И на этот раз проявилась характерная черта его поступков — их диктовало чувство священной, ритуальной непреложности.

Путешествие было тревожное, и приезд в Ставку немного снизил напряжение. Генерал Дубенский, исполнявший несколько причудливую должность официального историографа при Верховном Главнокомандующем, отметил в своем дневнике: «Наступила спокойная жизнь, как для государя, так и для всех нас. От него не ожидается ничего, никаких изменений» ⁴¹.

Упоминание о возможных изменениях было определенно связано со всеобщим ожиданием, что император внезапно объявит об образовании правительства, ответственного перед Думой. Впоследствии, в мемуарах, опубликованных в 1922 году, Дубенский дал несколько иное впечатление о первых часах возвращения государя в Ставку: С первого часа прибытия государя чувствовалась странная неуверенность относительно грядущих событий. Но это не касалось военного порядка в Ставке, а только общих условий государственной жизни в России»⁴².

 

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 9

¹ Шаховской, ук. соч. (см. прим. 4 к гл. 7), стр. 197: «Все гости собрались, ожидая появления его величества во дворце, искали предназначенные им места и стояли группами, ведя разговор. В одной из этих групп я увидел грузную фигуру Родзянко. Протопопов подошел к нему с пожеланиями счастливого Нового Года и протянул ему руку. Невежливый Родзянко, даже не повернувшись, провозгласил громким голосом: «Уйдите, не прикасайтесь ко мне». Я стоял в нескольких шагах от него. Я видел все это собственными глазами и слышал собственными ушами. Об этом инциденте стало известно повсюду во дворце, и к вечеру о нем говорил весь Петроград».

² Nicolas II, Emperor. The Letters of the Tsar to the Tsaritsa. 1914–1917. Ed.C.E. Vulliamy, London, 1929. См. письмо от 10 ноября 1916 года на стр. 297.

³ Протокол этого заседания см.: Шляпников, ук. соч. (см. прим. 55 к гл. 5), ч. 2, стр. 115–124.

⁴ Протопопов потом говорил, что просил государя разрешить ему вызвать Родзянко на дуэль, но что в этом ему было отказано. Родзянко, как всегда несколько грубо, сам рассказал государю об инциденте в Зимнем дворце во время следующего их свидания — будучи принят царем 10 января. Родзянко делал против Протопопова личный выпад, говоря, что не может уважать человека, проглотившего такое оскорбление. Тогда же Родзянко просил у государя прощения за свое поведение во дворце. Родзянко сказал, что Протопопов даже не подумал ему ответить — на это государь лишь осклабился и промолчал. В напряженной атмосфере этой встречи подобная улыбка говорила о большем, чем простой выговор. Самая безнаказанность, с какой допускали клеветать на членов правительства и оскорблять их, таила угрозу расплаты, которая наступит не раньше, чем прояснятся дела на фронте и победа будет обеспечена.

⁵ Спиридович, ук. соч. (см. прим. 1 к гл. 5), т. 3, стр. 14 и далее.

См. также статью С. Смирнова в русской парижской газете «Последние Новости» от 22 апреля 1928 года.

Мельгунов. На путях к дворцовому перевороту. — стр. 105 и далее.

⁶ Шаховской, ук. соч., стр. 181.

⁷ О московских заговорщиках см. у Мельгунова — «На путях к дворцовому перевороту».

⁸ Обвинил Милюков — см. гл. 12, § 9.

⁹ См. гл. 8, § 2 и далее.

¹⁰ Текст речи, подготовленной кн. Львовым, можно найти в приложениях к воспоминаниям Шляпникова (см. прим. 3), во 2-м томе.

Милюков в своих воспоминаниях (см. прим. 5 к гл. 8) приводит несколько отличную версию.

¹¹ О подготовке к выборам в Пятую Думу см. документы, опубликованные Семенниковым. — Семенников, ук. соч. (см. прим. 41 к гл. 8), стр. 233 и далее.

¹² См. гл. 1, §§ 2иЗ.

¹³ См. изложение этих доводов в письме Гучкова Алексееву, приведенном выше: гл. 8, § 5 и далее.

¹⁴ Здесь Родзянко особенно неискренен. Речи антиправительственного характера, подобные выступлению Милюкова 1 ноября 1916 года, не были «апокрифическими». Их публикация, разумеется, не допускалась цензурой, но председатель Думы сам отказался выдать Штюрмеру неправленную стенографическую запись речи, которая была нужна Штюрмеру для того, чтобы начать дело против выступавшего. «Невидимая рука», содействовавшая распространению речи в обществе и армии, был Гучков, организовавший дело в таком масштабе, что говорили, что в России не было пишущей машинки, не использованной для переписки милюковской обличительной речи. Разумеется, верно, что думские круги были более умеренны, чем некоторые газеты и некоторые революционные организации, но воздействие сказанного в Думе было гораздо более сильно, чем все, что могла написать левая печать, и потому неверно, что речи членов Думы служили «сдерживающим началом».

¹⁵ Из последнего «верноподданнического доклада» Родзянко — АРР, VI, 1922, стр. 335.

¹⁶ Незадолго до этого кн. Голицын употребил это выражение, пытаясь склонить Родзянко к примирению.

¹⁷ П.Б. Струве был известным членом кадетской партии, он занимал пост председателя комитета по экономической блокаде Германии, подчиняясь кн. Шаховскому. Должность связывала его с молодым британским дипломатом Сэмюэлем Хором, через которого и были переданы две записки лорду Милнеру, цитируемые в тексте. Сэмюэль Хор впоследствии опубликовал их в книге воспоминаний «The Fourth Seal» (Лондон, 1930). В девяностые годы Струве был одним из выдающихся деятелей раннего марксистского движения в России. Впоследствии он стал издателем влиятельного органа радикальной русской интеллигенции «Освобождение», выходившего в Штутгарте. Разочарование в теоретическом и философском содержании марксизма и отвращение к революционной практике привели Струве в кадетскую партию, именно в ее правое крыло. Как ученый и публицист, он считал уместным сообщить свою точку зрения на текущие дела лорду Милнеру и Сэмюэлю Хору.

¹⁸ Ноаіе, sir Samuel. The Fourth Seal. London, 1930, pp. 189-191.

¹⁹ Там же, стр. 194, 195.

²⁰ Особенно во время последнего его свидания с царем — 30 декабря 1916 года (12 января 1917 года по новому стилю). См.: G. Buchanan. My Mission to Russia. London, 1923, vol. II, ch. 22.

²¹ Полный текст по-русски — у Семенникова, ук. соч., стр. 77-85.

²² Один из них определенно был Струве, который настаивал, что нация должна объединить резервы военной и рабочей силы — об этом лорд Милнер тоже упоминал в своем меморандуме.

²³ Опубликованы в брошюре под названием «Размышления о русской революции» (София, 1921).

²⁴ Там же, стр. 9.

²⁵ Там же, стр. 33.

²⁶ Это необычное толкование революционной психологии было дано учеником Фрейда Н. Е. Осиповым в статье «Сон и революция» — «Труды русского народного университета», Прага, 1931.

²⁷ Флеер, ук. соч. (см. прим. 21 к гл. 1), стр. 285 и далее.

²⁸ Флеер, ук. соч., стр. 291.

²⁹ См. гл. 5, § 6.

³⁰ Граве, ук. соч. (см. прим. 7 к гл. 1), стр. 138 и далее.

³¹ Е. Мартынов. Царская армия в февральском перевороте. М., 1927. — См. также Граве, ук. соч., стр. 188 и далее.

³² Мы не нашли достоверного подтверждения позднейшим утверждениям Протопопова о том, что приказ царя об отправке с фронта кавалерийских отрядов был намеренно саботирован генералами, включая Гурко, и что вместо этого к городу были подтянуты менее надежные части.

³³ Флеер, ук. соч., стр. 309.

³⁴ См. выше, гл. 3, § 5, и дневник государя за 13 февраля 1917 года.

³⁵ О личных контактах в это время между генералом Гурко и Гучковым известно мало. Императрица, которая внимательно следила за попытками Гучкова получить поддержку Алексеева, предостерегала государя, когда Гурко стал исполняющим должность начальника штаба, не давать ему поддерживать связи, подобные тем, которые имел Алексеев (несмотря на то, что он это отрицал) с председателем Центрального военно-промышленного комитета. Императрица могла не знать, что отношения между Гурко и Гучковым чрезвычайно давние. См. гл. 3, § 3.

³⁶ См. гл. 3, § 5.

³⁷ Baroness Sophie Buxhoevden. The Life and Tragedy of Alexandra Feodorovna Empress of Russia. A Biography. London, 1928, p. 248. — См. также: В.Н. Воейков. С царем и без царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта государя императора Николая П. Гельсингфорс, 1936, стр. 192.

³⁸ См. гл. 9, § 7.

³⁹ Спиридович, ук. соч., том III, стр. 63 и далее. Генерал Спиридович был назначен в 1916 году в Ялту, на должность, соответствующую должности военного коменданта. Накануне февральских событий он приехал в Петроград, главным образом для того, чтобы обсудить вопрос — как мостить улицы Ялты: булыжником или асфальтом.

⁴⁰ Это подтверждается в мемуарах Дубенского — «Русская Летопись», Париж, 1922, № 3, стр. 18 и далее. — Подтверждается и самим Воейковым, ук. соч., стр. 197 и далее.

⁴¹ См. ук. соч. Е. Мартынова.

⁴² Ген. Дубенский. Как произошел переворот в России. Записки-дневники. — «Русская Летопись», Париж, 1922, № 3, стр. 11–111.

ЧАСТЬ III

Глава 10

ПЕТРОГРАДСКОЕ ВОССТАНИЕ

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться: