Боевой порядок войск для штурма Измаила. 1790 г.

 

I. Правое крыло Генер. Павел Потемкин. 1, 2, 3 колонны (15 баталионов, 1, 000 арнаутов) всего 7, 500 человек. 1-я колонна. Г. м. Львов. (5 батал. с 250 фашинами). 150 Апшеронских стрелков. 50 рабочих. 1 батальон Белорусских егерей. 2 бат. Фанагорийских гренадер. 2 бат. Фанагорийских гренадер в резерве. 2-я колонна. Г. м. Ласси. (5 батал. с 300 фашинами и 8 лестницами в 3 сажени длины). 128 стрелков. 50 рабочих. 3 батал. Екатеринославских егерей. 1 батал. Екатеринославских егерей в резерве. 1 батал.Белорусских егерей в резерве. 3-я колонна. Г. м. Мекноб. (5 батал. и 1, 000 арнаутов, с 500 фашин и 8 лестн. в 4 саж. длины). 128 стрелков. 50 рабочих. 3 бат. Лифляндских егерей. 2 бат. Троицких мушкетер. в резерве. 1, 000 арнаутов под начальством майора Фалькенгагена в резерве.	II. Левое крыло. Ген. Самойлов. 4, 5 и 6 колонны (7 батал. 8, 000 казаков, 1, 000 арнаутов) всего 12, 000 человек. 4-я и 5-я колон. Г. м. Безбородко. 4-я колонна Бригадир Орлов. (2, 000 казак. и 1, 000 арнаутов с 600 фаш. и 6 лестн. в 5½ саж. длины). 150 отборных казаков. 50 рабочих. 1, 500 Донских казаков. 500 Донских казаков в резерве. 1, 000 арнаут. под началь. подполк. Соболевского в резерве. 5-я колонна. Бригадир Платов. (2 бат., 5, 000 казак., 100 арнаутов с 600 фаш. и 8 лестн.). 150 казаков. 50 рабочих. 5, 000 казаков. 2 бат. Полоцких мушкетеров в резерве. 6-я колонна. Г. м. Голенишев-Кутузов. (5 бат. и 1, 000 казак. с 600 фаш. и 8 лестн. в 4 саж. длины). 120 стрелков. 50 рабочих. 100 охотников. 3 бат. Бугских егерей. 2 бат. Херсонских гренадер в резерве. 1, 000 казаков в резерве.	III. Речная сторона. Генерал майор Рибас. 1, 2, 3 колонны (11 батал., 4, 000 казаков), всего 9, 000 чел. 1-я колонна. Г. м. Арсеньев. (3 батал. 2, 000 морских казаков). 300 морск. казаков, под нач. полковника Головатого. 2 батал. Николаевских морских гренадер (1, 100 чел.). 1 батал. Лифляндских егерей (546 чел.). 2, 000 черноморских казаков. 2-я колонна. Бригадир Чепега. (3 бат., 1, 000 морских казаков). 2 бат. Алексопольских мушкетер (1, 150 чел.). 1 бат. Днепровских гренадер (200 чел.). 1, 000 морских казаков. 3-я колонна. Гвардии майор Марков. (5 бат., 1, 000 морск. каз.). 2 бат. Днепровских гренадер (800 чел.). 1 бат. Бугских егерей (482 чел.). 2 бат. Белорусских (810 чел.). 1, 000 морских казаков.
Кавалерийские резервы. Бригадир Вестфален (11 эскадр. и 4 казач. полка) всего 2, 500 лошадей. 6 эскадронов Севского карабинерного и 5 эскад. Воронежского гусарского полков; 4 полка Донских казаков. Общее число войск: 31, 000 чел. Пехоты: 33 батальона, 12, 000 казаков, 2, 000 арнаутов. всего 28, 500 чел. Конницы: 11 эскадрон., 4 казач. полка, всего 2, 500 чел.

 

[54] Каждая колонна состояла из 5 батальонов; в голове должны были идти 128 или 150 стрелков, за ними 50 рабочих с шанцевым инструментом, затем 3 батальона с фашинами и лестницами; в хвосте — резерв из двух батальонов, построенных в одно общее каре.

Большая часть донских казаков потеряла своих лошадей во время осады Очакова в 1788г.; эти казаки были сведены в пешие полки и назначены в штурмовые колонны. 4-я колонна бригадира Орлова из 2 т. казаков назначена для атаки вала (толгаларское укрепление) восточнее Бендерских ворот²⁴ и движения влево для поддержки 5-й колонны бригадира Платова из 5 т. казаков, которая должна взойти на вал по лощине, отделяющей старую крепость от новой, и затем помогать частью высадке с флотилии, а частью овладеть новой крепостью. Резервом для 4 и 5 колонн служили 2 батальона Полоцкого мушкетерского полка. Обеими колоннами командовал дежурный²⁵ генерал-майор граф Безбородко. Перед каждою колонною шло по 150 отборных казаков с ружьями, за ними 50 рабочих, а затем остальные казаки пешком, из них пятая часть с длинными, а прочие с укороченными до 5 ф. пиками «для способнейшего действия оными». 6-я колонна генерал-майора Голенищева-Кутузова [55] (5 батальонов и 1, 000 казаков) атакует вал у Килийских ворот и распространяется вправо и влево.

Кавалерия Вестфалена (2, 500 коней) распределялась так: 10 эскадронов — 3 резерва против бросских, хотинских и бендерских ворот, далее к востоку — 4 казачьих полка, эскадрон гусар при вагенбурге.

С речной стороны 1-я (правая, восточная) колонна генерал-майора Арсеньева (3 батальона и 2, 000 казаков) — против новой крепости, кавальера и ближайшего к берегу бастиона (сигнал пашинского); часть черноморских казаков должны были сделать демонстрацию против вала, примыкавшего к Дунаю. 2-я — бригадира Чепеги (3 батальона и 1, 000 казаков) против средней части; 3-я — гвардии секунд-майора Маркова (5 батальонов и 1, 000 казаков) — против старой крепости. Флотилии назначено было идти, построившись в 2 линии: в первой — 145 легких судов и казачьих лодок с десантными войсками, во второй — 58 судов больших размеров, которые огнем своих тяжелых орудий должны были прикрывать десант²⁶.

Свое место Суворов назначил на северной стороне, близ 3-й колонны, приблизительно за срединою всех колонн левого берега. При Суворове должны были находиться «для примечания военных действий, для журнала и абресса»: полковник Тизенгаузен и камергеры граф Чернышев (по особливому искусству) и князь Волконский с несколькими штаб и обер-офицерами и 30 конными казаками и унтер-офицерами.

Для обеспечения лагеря приказано оставить по 100 человек от каждого из резервных батальонов. Обоз приказано «построить в вагенбург, за 4 версты, в закрытом месте». [56]

Дабы сделать нападение внезапным и уменьшить потери от огня, Суворов задумал начать штурм ночью; но темнота собственно была нужна для первого удара, для овладения валом; затем уже вести бой в темноте, среди лабиринта крепостных верков и городских улиц, — не выгодно: управление войсками затрудняется в высшей степени, объединить действия отдельных колонн невозможно. Вот почему Суворов задумал окончить бой днем. Начать штурм пораньше необходимо было еще и потому, что опытный полководец предвидел упорное сопротивление, которое сломить нельзя в короткое время, следовательно, нужно было иметь в распоряжений возможно больше светлой части дня, который зимою непродолжителен: в Измаиле 11 декабря солнце восходит в 7 ч. 40 м. и заходит в 4 ч. 20 мин. Начать штурм предполагалось примерно за 2 часа до рассвета по сигналу, поданному третьей ракетой.

Для одновременности атаки частей войск, раскинутых на большом пространстве, весьма важно установить общий сигнал, который не мог бы подать повод к недоразумениям. Между тем, как показывает военная история, эти печальные недоразумения бывают весьма нередко. Устанавливая сигнал ракетами, Суворов вместе с тем приказывает: «учредя на то карманные часы равнообразно, дабы единовременно на крепость напасть по данному сигналу, которой последует в пять часов».

Так как ракеты могли встревожить турок и уничтожить внезапность штурма, то велено было «ракетами приучать бусурман, пуская оные в каждую ночь во всех частях перед рассветом».

Колонным начальникам предоставлена свобода в распоряжении своими резервами не только в достижении поставленной им цели, но и для поддержания соседних колонн. Начальники должны были подвести в определенное время свои войска и положить их в ожидании сигнала в 300 саженях от контр-эскарпа, который должны смело обрекогносцировать. [57] Однако запрещено приводить войска слишком рано, не более как за ¼ часа, «чтобы людей не удручить медлениями к приобретению славы».

Войскам даны были наставления, чтобы стрелки, шедшие в голове колонн, рассыпались вдоль контр-эскарпа и огнем поражали обороняющегося в то время, когда штурмующие колонны будут переходить ров и влезать на вал; указано, где следует нести штурмовые лестницы; 7-футовые фашины приказано укладывать по две в ряд, чтобы колонны могли переходить ров в 8 рядов по фронту; начав атаку, колонны нигде не должны останавливаться напрасно, а когда взойдут на вал, то не ходить внутрь города без приказания и пока не будут отворены ворота и впущены резервы.

Стрелки должны были отыскивать пороховые погреба и ставить к ним караулы, чтобы воспрепятствовать неприятелю взорвать; точно также оставлять караулы в пристойных местах на бастионах, батареях, у ворот и на площадях, когда вал будет занят и начнется движение внутрь города. Наконец, особенно приказано беречься от пожара, действовать оружием только против защитников крепости; безоружных, женщин, детей и христиан не предавать смерти²⁷. Диспозиция была передана начальникам частей войск и колонн, все были ознакомлены со своими обязанностями (на основании суворовского правила: «каждый солдат должен знать свой маневр»), заблаговременно розданы по колоннам фашины, штурмовые лестницы и шанцевый инструмент.

Большинство старших начальников, людей с большим боевым опытом, принимало участие в штурме Очакова, в 1788 г.; на этом штурме была и часть пеших казаков; остальные казаки были молодежь, никогда еще не видавшая неприятеля.

Под Измаилом собралось много посторонних офицеров и знатных иностранцев (они группировались преимущественно на флотилии), наехавших отовсюду в армию и жаждавших отличий, славы или сильных ощущений. Каждый из них желал получить какую-нибудь часть в команду, вследствие чего создано несколько должностей чисто искусственно. Например, должность Безбородко, командовавшего 4-ю и 5-ю колоннами, была излишняя; некоторые полковники командовали батальонами, даже сотнями стрелков или просто состояли при колоннах²⁸.

Во всяком случае, все эти люди оказались храбрецами во время штурма, неоднократно принесли большую пользу, так как при больших потерях оказывалась крайняя необходимость в начальниках; наконец, многие из них кровью запечатлели свой подвиг. Из иностранцев упомянем храброго Ланжерона, Рожера Дамаса, принца Карла де-Линя и неразлучного с ним герцога Фронсака, сделавшегося впоследствии известным на государственном поприще под именем герцога Ришелье, принца Гессен-Филиппстальского, прославившегося со временем защитою Гаэты; из русских — флигель-адъютанта полковника Валериана Зубова, Гудовича, Лобанова-Ростовского.

10-го декабря с восходом солнца началась подготовка штурма огнем с фланговых батарей, с острова и с судов флотилии (всего около 600 орудий), продолжалась почти сутки и окончилась за 2½ часа до начала штурма²⁹.

В городе произведены сильные повреждения. Неприятель сперва отвечал энергически, потом пальба стала ослабевать и, наконец, совсем прекратилась. Однако одна из неприятельских бомб попала в крюйт-камеру бригантины «Константин» и взорвала судно. Потери русских в этот день: убитых — 3 офицера и 155 нижних чинов, раненых [59] — 6 офицеров и 224 нижних чинов³⁰ всего 388 человек.

Суворовым был отдан следующий приказ, который произвел на войска сильное впечатление: «Храбрые воины! Приведите себе в сей день на память все наши победы и докажите, что ничто не может противиться силе оружия российского. Нам предлежит не сражение, которое бы в воле нашей состояло отложить, но непременное взятие места знаменитого, которое решит судьбу кампании, и которое почитают гордые турки неприступным. Два раза осаждала Измаил русская армия и два раза отступала; нам остается, в третий раз, или победить или умереть со славою»³¹.

Закончился тревожный день 10-го декабря, на землю спустилась темная ночь. Чрез непроглядную тьму только виднелся там и сям вспыхивающий огонь выстрелов. В крепости все темно и тихо — доносится лишь глухой шум, обличающий признаки жизни, оклики часовых, лай и вой собак.

Для турок штурм не был неожиданностью; все это время в крепости поддерживалась бдительность, так как нападения ожидали каждую ночь и, хотя с истинно восточным спокойствием готовы были встретить решение своей судьбы, но все-таки сила русских заставляла их задумываться: почему-то турки считали у Суворова 20 т. пехоты, 50 т. казаков и на флотилии до 15 т., всего 85 т. Кроме обыкновенных караулов, половина остальных войск гарнизона бодрствовала целую ночь и сидела в землянках, освещенных огнем. Деятельный сераскир два или три раза в ночь объезжал всю крепость: в полночь и за два часа до рассвета. Когда сераскир подъезжал, то очередная половина выходила из землянок в готовности. Татарские султаны и янычарские агаси посменно один за другим поверяли [60] часовых. Дозоры для поверки посылались всю ночь от бастиона к бастиону. Хотя жители сами по себе и не желали защищаться, женщины даже убеждали пашей сдаться, но войска были исполнены энтузиазма и надеялись на свои силы³².

С приближением ночи на 11-е декабря к туркам перебежало несколько казаков, и, таким образом, осажденные окончательно были убеждены, что штурм последует немедленно. Внезапность до некоторой степени исчезла³³.

В русском лагере тоже мало кто спал. Сам Суворов был настолько озабочен предстоящим событием, что, говорят, получив за несколько часов перед штурмом от императора Леопольда письмо, спрятал его в карман, не прочитавши. Полководец пошел к бивачным огням: офицеры и солдаты стояли вокруг, грелись и разговаривали о предстоявшем важном событии. Одни ободряли других, рассказывая про штурм Очакова, как там перед русским штыком нигде не могла устоять турецкая сабля. «Какой полк? » подходя, спрашивал Суворов и, получив ответ, хвалил каждую часть особенно, припоминал минувшие дни, когда он вместе с ними сражался в Польше, Турции, под Кинбурном. « Славные люди, храбрые солдаты, — восклицал он — тогда они делали чудеса, а сегодня превзойдут самих себя». — И всех воспламеняли его слова, все жаждали показать себя достойными похвалы³⁴. Дух войск был превосходен, не смотря ни на какие лишения: 8 месяцев войска не получали жалованья, офицеры обносились и не имели белья, служба была тяжелая, а в продовольствии недостаток, но каждый готов был сложить голову на приступе³⁵.

 

Взятие крепости Измаила.

 

[61] [62] [63]

Примечание. Прилагаемый рисунок снят с гравюры 1791 г. На этой гравюре помещена следующая подпись на немецком языке:

Взятие крепости Измаила. Русская 28, 000 армия под командой Генерал-Аншефа графа Суворова 22-го декабря 1790 г. штурмовала крепость с 5 час. утра до часу пополудни и завладела ею. Покорила 36, 000 армию Великого Визиря из избранных воинов, составляющих гарнизон, и взяла в плен 11, 000 чел.

-----

№ 1) Крепость Измаил. 2) семь наступающих колонн, каждая в 2, 500 челов. 3) Две колонны 3 раза отбиты упорным сопротивлением турок. 4) Каменный казематированный бастион, на котором во время штурма оборонялись 700 турок, но наконец должны были сдаться. 5) Флот из 70 кораблей под начальством генерала Рибаса. 6) Батарея полковника князя Карла де Линь. 7) Русский лагерь.

 

 

В 3 часа пополуночи 11-го декабря 1790 г. взвилась первая сигнальная ракета, по которой войска оставили лагери и, перестроясь в колонны, выступили к назначенным по диспозиции местам; в 5½ час. колонны двинулись на приступ³⁶. Ночь была темная, ясное перед тем [64] небо заволоклось тучами, густой туман совершенно скрывал приближение русских, наступавших с соблюдением возможной тишины. Но вдруг гром 250 орудий из крепости и более 500 с флотилии нарушил эту торжественную тишину, а светящие снаряды, отражаясь в тихих водах Дуная, но всем направлениям бороздили темное небо! «Тогда крепость, по описанию Смитта, казалась настоящим волканом, извергавшим пламя; казалось, все стихии разрушения исторглись на свободу, для борьбы между собою. Мужественно, в стройном порядке, решительно наступали колонны, — живо подходили ко рву, бросали в него свои фашины, по две в ряд, — спускались в ров и спешили к валу, у подошвы его ставили лестницы (которые, однако, на большей части пунктов оказались слишком короткими, и нужно было связывать их по две вместе), лезли на вал и, опираясь на свои штыки, всходили на самый верх. Между тем стрелки оставались внизу и отсюда поражали защитников вала, узнавая их по огню их выстрелов».

Прежде других подошла к крепости вторая колонна Ласси. Предварительно он подвел войска так близко к крепости, что до рва оставалось шагов сто. По совету принца де Линь Ласси повел колонну не на куртину к бросским воротам, а на соседний бастион (Мустафа-паша), вследствие чего не мог подвергнуться перекрестному огню³⁷. Вследствие тумана в ней не заметили третьей ракеты; секунд-майор Неклюдов, командовавший стрелками, подошел к начальнику колонны и, указывая на часы, спросил: «Кажется пора — прикажете начинать? » — «С Богом! » отвечал Ласси, и Неклюдов двинулся вперед.

Подойдя ко рву, Ласси приказал Неклюдову отражать стрелками неприятеля, а л.-гв. Измайловского полка прапорщику князю Гагарину приставить лестницы к валу, как [65] скоро ров будет завален фашинами. Под градом неприятельских пуль егеря взбираются на вал, и в 6 ч. утра Ласси уже наверху. Теперь только начался самый жестокий бой. Обе боковые колонны (I и III) были еще назади. Пользуясь этим, турки кидаются со всех сторон на русских, поражают их кинжалами и саблями, стараются сбросить в ров копьями. Много убитых и раненых. Неклюдов тяжело ранен. Гагарин собрал рассеявшихся при эскаладе егерей, атаковал неприятельские толпы и, отразив их, соединился с Ласси, который едва удерживался на валу.

Первой колонне Львова пришлось преодолеть чрезвычайные затруднения. Войска собрались у западных фланговых батарей, построенных принцем де Линь и по сигналу двинулись вперед³⁸. Турки заметили движение противника и открыли огонь. Широкий ров русские наполнили фашинами и перешли, но за ним был крепкий палисад от каменного редута Табия до берега Дуная; палисад надо было обходить поодиночке. Львов понял, что на это потребуется слишком много времени, а успех основывался на быстром ударе; он перескочил через палисад, его примеру последовали солдаты. За палисадом был второй меньший ров, который перешли под картечным огнем с Табия. Тогда неприятель «великою толпою» устремился с саблями на колонну. Но Львов принял их в штыки. Апшеронские стрелки и Фанагорийские гренадеры «дрались как львы», опрокинули неприятеля, овладели первыми батареями, но так как взять каменного редута все равно не могли, то обошли его под самыми стенами, несмотря на картечный огонь и на то, что человек 300 турок бросали в них гранаты. Колонна направилась к бросским воротам, но в это время генерал-майор Львов и командовавший апшеронскими мушкетерами полковник князь Лобанов-Ростовский [66] были ранены³⁹ и начальство над колонной перешло к полковнику Золотухину, неоднократно служившему в штабе Суворова. Полковник Золотухин, опрокидывая штыками преграждавшего ему путь неприятеля, занял бросские ворота, а затем дошел до хотинских ворот, которыми также овладел с боя. После этого II колонна соединилась с I, а хотинские ворота Золотухин отворил для пропуска кавалерии.

Одновременно с атаками I и II колонн, на противоположном конце крепости VI колонна Голенищева-Кутузова⁴⁰ произвела отчаянную атаку на бастион у Килийских [67] ворот. Когда колонна дошла до рва под картечным и ружейным огнем, был убит командовавший егерями бригадир Рибопьер. Смерть его произвела минутную остановку колонны, но Кутузов увлекает людей в ров и с помощью лестниц овладевает бастионом. Выбитый неприятель получил подкрепления и вследствие своей многочисленности воспрепятствовал на некоторое время распространиться войскам по валу⁴¹. Тогда Кутузов призвал из резерва Херсонский гренадерский полк, оставив из него 200 чел. при пушках на контр-эскарпе, а с остальными опрокинул штыками собравшегося неприятеля, после чего VI колонна распространилась по валу к соседним бастионам.

Успех этих трех колонн положил первое основание победы.

Наибольшие трудности достались на долю III колонны Мекноба. Он штурмовал большой северный бастион, одетый камнем, соседний с ним к востоку и куртину между ними⁴². В этом месте глубина рва и высота вала были так велики, что 5½ саж. лестницы оказались коротки и [68] пришлось их под огнем связывать по две вместе. Егеря двинулись вперед; много офицеров и солдат пали убитыми и ранеными, между последними принц Гессен-Филипстальский; но Мекноб ободряет людей и сам указывает дорогу. Наконец, они всходят на вал и здесь встречают неодолимое сопротивление: сам седой сераскир сражался здесь со своими лучшими янычарами. Мекноб, чтобы удержаться, вынужден призвать свой резерв и, отразив неприятеля, берет главный бастион; в это время рана пулею в ногу навылет повергает его без чувств на землю. Команду принимает Троицкого мушкетерского полка полковник Хвостов и мужественно продолжает борьбу⁴³. Суворов, получив донесение, что переранены все батальонные командиры Лифляндского егерского корпуса, составлявшего главную часть колонны, прикомандировал для командования им Воронежского гусарского полка подполковника Фриза. Хвостов распространил действия своей колонны по куртине.

IV колонна бригадира Орлова подошла ко рву толгаларского укрепления левее Бендерских ворот; часть ее уже взошла на вал по приставленным лестницам, тогда как остальная часть колонны была еще по сю сторону рва. Тогда Бендерские ворота растворились, сильная толпа неприятеля спустилась в ров, двинулась вдоль него и ударила во фланг казачьей колонне, угрожая разрезать ее пополам; положение колонны сделалось отчаянным; пики казаков разлетаются под ударами сабель, казаки остаются безоружными и гибнут во множестве. Казаки и турки перемешались между собою, победа колеблется то на одну, то на другую сторону, то слышится громче «ура», то «аллах». Суворов мгновенно понял опасность и принял меры к ее отражению. В помощь IV колонне двинут Воронежский гусарский полк, бывший [69] в резерве за III колонною, 2 эскадрона Северского карабинерного полка и конный казачий полк подполковника Сычова; вся эта конница карьером мчится от правого крыла, получив приказание врубиться в вылазку; кроме того, от левого крыла посланы все конные резервы, наконец, беглым шагом прибыли два батальона Полоцкого мушкетерского полка, составлявшие резерв казачьих колонн. Под начальством храброго своего полковника Яцунского, Полоцкий полк ударяет на неприятеля в штыки, но в самом начале атаки Яцунский смертельно ранен, солдаты колеблются; видя это, полковой священник высоко поднимает крест с изображением Искупителя, воодушевляет солдат и бросается с ними на турок. Все это вместе дало возможность Орлову отбить вылазку, вышедший же из крепости противник частью погиб, а частью прогнан обратно в крепость; однако турки успели затворить и завалить за собою бендерские ворота. При содействии Платова Орлов овладел наконец валом.

V колонна бригадира Платова, при которой находился Безбородко, направилась к крепости по низине, отделяющей старую крепость от новой, и подошла к куртине, пересекающей лощину; куртина образовала как бы плотину, запрудившую протекающий здесь ручей, и таким образом получилось впереди вала наводнение, глубиною по пояс. Оно не остановило казаков: в намокшей и обременившей их одежде они взошли на вал куртины и овладели стоявшими там пушками. Безбородко был ранен в руку и вынесен из боя. Услышав справа от себя громкие крики «аллах» и шум боя в колонне Орлова, казаки Платова, видя множество убитых и раненых товарищей (колонны подвергались перекрестному огню с двух ближайших бастионов), несколько поколебались, но Платов увлек их за собою с криком: « С нами Бог и Екатерина! Братцы, за мною! » Порыв казаков, а также пришедшее подкрепление из одного батальона Бугских егерей, который Кутузов послал, узнав о трудном [70] положении соседей, решили дело: неприятель повсюду оттеснен, часть колонны идет направо в помощь бригадиру Орлову, а другая часть по лощине проникает через город до самого берега реки и вступает в связь с десантными войсками генерал-майора Арсеньева.

Десантные войска генерал-майора де Рибаса в 3 колоннах, под прикрытием гребного флота, двинулись по сигналу к крепости и построились в боевой порядок в две линии: в первой на 100 лодках находились регулярные войска, а нерегулярные — на 45 остальных, распределенных равными частями в середине и по флангам; во второй линии находились 58 судов больших размеров (бригантины, плавучие батареи, дубель-шлюбки и лансоны). Флотилия двигалась к крепости на веслах, производя сильную пальбу. Турки отвечали на огонь русских с большой живостью, не нанося однако большого вреда вследствие темноты. Туман и обломки разбитой турецкой флотилии несколько препятствовали движению больших судов. Когда суда приблизились к берегу на расстояние нескольких сот шагов, тогда вторая линия разделилась пополам, примкнула к обоим флангам первой и затем все суда, образовав обширное полукружие, открыли огонь, под покровительством которого около 7 часов утра началась высадка; она производилась быстро и в порядке, не смотря на сопротивление более 10 т. турок и татар. Успеху высадки не мало способствовала колонна Львова, атаковавшая во фланг береговые дунайские батареи, и действия сухопутных войск с восточной стороны крепости.

Первая колонна генерал-майора Арсеньева, подплывшая на 20 судах, вышедши на берег, разделилась на 4 части: одна часть (начиная счет с востока), батальон херсонских гренадер под командой ее Императорского Величества флигель-адъютанта Валериана Зубова, атаковала весьма крутой кавальер и овладела им, опрокинув неприятеля штыками, но и сама потеряла две трети людей; другая часть [71] [72] [73] подполковника Скарабелли⁴⁴ и третья — полковника Митусова овладели лежавшими перед ними укреплениями; четвертая — из одного батальона лифляндских егерей, полковника графа Рожера Дамас, заняла батарею, которая анфилировала берег. Полковник Головатый, а также вторая колонна бригадира Чепеги (казак) очень успешно высадились и храбро атаковали батареи⁴⁵.

Третья колонна бригадира Маркова, сосредоточившись предварительно у левого берега Дуная, против западных фланговых батарей, построенных принцем де Линь, спустилась затем вниз по течению и высаживалась у западной оконечности крепости под картечным огнем с Табии. Принц де Линь, выскочивший здесь на берег одним из первых, был ранен в колено, а бригадир Марков — пулею в ногу в ту минуту, когда приказывал унести принца. Колонна, предводимая теперь подполковником Эммануилом Рибасом, овладела быстро назначенными ей батареями. Часть колонны, под начальством молодого герцога Фронсака, не зная в темноте куда направиться, устремилась на выстрелы на главный вал и там соединилась с Ласси. Начальники с трудом удерживали в порядке солдат, которые рассыпались между домами, причем некоторые уже начинали грабеж. Точно также трудно было удержать от бесполезной стрельбы в темноте и заставить работать штыком; многие начали эту работу только тогда, когда расстреляли все патроны.

Наступивший дневной свет, рассеяв туман, начал освещать окружающие предметы. Вал был взят, неприятель вытеснен из крепостных верков, но все еще более сильный, чем штурмующие войска, отступал во внутренность [74] города, который тоже нужно было брать с оружием в руках и за каждый шаг платить потоками крови.

Еще во время боя на валах были подтянуты резервы. По приказанию генерал-поручика Потемкина, 180 пеших казаков открыли бросские ворота, чрез которые вступили 3 эскадрона Северского полка под командой полковника Меллина, а в хотинские ворота, которые были отворены колонною полковника Золотухина, введены 130 гренадер и 3 полевых орудия под руководством премьер-майора Островского; в то же время в бендерские ворота введены 3 эскадрона Воронежского гусарского полка и два эскадрона Северских карабинер, под начальством полковника Волкова, который открыл заваленные камнем ворота и поправил мост. Однако Суворов воспретил коннице идти внутрь города, пока пехота штыками не очистит ей путь.

После нескольких минут отдыха колонны с разных сторон двинулись вперед. С ружьями наперевес, с музыкой, русские неудержимо двигались к центру города, опрокидывая все на пути: справа Потемкин, с севера казаки, слева Кутузов, с речной стороны Рибас. Начался новый бой, закипел на жизнь и смерть, и особенно ожесточенное сопротивление продолжалось до 11 часов утра. Узкие улицы были полны защитников, из всех домов производилась стрельба, во всех более обширных зданиях сильные толпы засели, как бы в укреплениях, на всех площадях был неприятель. Сколько улиц, — столько отдельных отрядов и битв; в узких переулках сопротивление еще сильнее. Почти каждый дом приходится брать с бою. Врагами являются не только мужчины, но и женщины, которые с ножами и кинжалами в руках бросаются на русских, как бы в отчаянии ища смерти; они скоро находят ее.

Горящие крыши домов падают; нередко люди проваливаются в погреба; несколько тысяч лошадей, выскочивших из горящих конюшен, в бешенстве мчались по улицам и увеличивали смятение. [75]

Около полудня Ласси, первым взошедший на крепостной вал, первым же достиг и середины города. Здесь он наткнулся на 1000 татар, вооруженных длинными пиками и засевших за стенами армянского монастыря, под начальством Максуд-Гирея, князя чингисхановой крови. Он защищался достойным образом и только тогда, когда егеря Ласси выломали ворота и перебили большую часть оборонявшихся, сдался с 300 чел., оставшихся в живых.

Казаки IV и V колонн и в городе потерпели более других. На большой площади они внезапно были окружены толпою турок и, вследствие плохого вооружения, погибли бы все, если бы не спас их подоспевший батальон Бугских егерей.

Для поддержки пехоты и для обеспечения приобретенного успеха Суворов приказал ввезти в город 20 легких орудий, чтобы картечью очистить улицы от турецких скопищ.

В час пополудни, в сущности, все главное уже было сделано, и вся крепость, тот неприступный Измаил, на который Порта возлагала все свои надежды, пала перед несокрушимой доблестью русского солдата и непобедимым гением Суворова.

Немедленно на всех бастионах, где находились пороховые погреба, он приказал поставить сильные караулы, что было совершенно кстати, ибо турецкие партии несколько раз пытались проникнуть туда, чтобы вместе с пороховыми складами взорвать на воздух и себя, и русских.

Бой далеко не был кончен. Еще много неприятельских сил оставалось в городе: они или пытались нападать на отдельные русские отряды, или засели в крепких зданиях (ханах, казармах и мечетях), как в цитаделях.

Попытку вырвать обратно Измаил из рук русских делает Каплан-Гирей, брат татарского хана, победитель Австрийцев при Журже в 1789 г. Собрав несколько тысяч конных и пеших татар и турок, он повел их [76] навстречу наступавшим русским. Прежде всех он встретил отряд черноморских казаков; под звуки дикой янычарской музыки он бросился на них, многих собственноручно изрубил и отнял две пушки. Но 2 батальона Николаевских гренадер и батальон Лифляндских егерей спешат на помощь казакам, и тут завязывается отчаянный бой. Каплан-Гирей, не щадя себя, сражается, окруженный пятью сыновьями; все пятеро на его глазах убиты; он сам ищет смерти; на требование сдачи отвечает сабельными ударами и, наконец, пронзенный многочисленными ударами штыков, падает на трупы сыновей; более 4 т. мусульман, окружавших Гирея, умирают вместе с ним.

Килийский паша с 2 т. турок и несколькими орудиями заперся в крепком хане поблизости Бендерских ворот. Батальон Бугских егерей и два спешенных эскадрона Северских карабинер штурмовали хан при помощи лестниц, которые встащили на вал. Паша и большая часть защитников убиты, около 250 чел. сдались и отведены в лагерь. То были первые пленные в этот день.

Самое сильное сопротивление оказали турки в хане близ Хотинских ворот; в него отступил из северного каменного бастиона непреклонный старец Айдозли-Мегмет с 2 т. лучших янычар. Полковник Золотухин атаковал хан одним батальоном храбрых Фанагорийских гренадер. Целых 2 часа продолжался бой и все без успеха. Известно, что атака строения прочной постройки является задачей весьма трудной; особенно важно в этом случае содействие артиллерии, которая может пробить брешь. А между тем Фанагорийцы долгое время атаковали без такой подготовки удара. Только тогда, когда ворота были выбиты пушечными выстрелами, гренадеры ворвались в хан с ружьями на перевес. Большая часть защитников была переколота, несколько сот оставшихся в живых стали просить пощады; их вывели из хана, чтобы удобнее отобрать оружие; здесь же находился Мегмет-паша. В это [77] время пробегал мимо какой-то егерь. Заметив на паше богато украшенный кинжал, он подскочил и хотел вырвать его из-за пояса; тогда один янычар выстрелил в дерзкого, но попал в офицера, отбиравшего оружие. В суматохе этот выстрел был принят за вероломство; солдаты ударили в штыки и начали без пощады колоть турок. Мегмет-паша пал, пораженный 16 штыковыми ударами. Офицерам едва удалось спасти не более 100 человек из свиты Мегмет-паши.

В 2 часа пополудни все колонны проникли до центра города. Тогда Суворов приказал 8-ми эскадронам карабинер и гусар, вместе с двумя конными казачьими полками, проехать по всем улицам и совершенно их очистить. Понадобилось время для исполнения этого приказания; отдельные люди и небольшие толпы защищались как бешеные, другие прятались, так что приходилось спешиваться для их отыскивания.

В одной мечети засела толпа турок, чтобы найти в ней спасение от русского оружия; эти турки сами прислали к генерал-поручику Потемкину просить пощады и были отведены в плен премьер-майорами Денисовым и Чехненковым.

Другая толпа в несколько тысяч человек собралась в одном из ханов с целью напасть на рассеянные толпы русских. Заметив это, генерал-майор де Рибас с трудом собрал человек 100 под начальством подполковника Мелиссино и поставил их в улице так, чтобы они имели вид головы сильной колонны; затем Рибас хладнокровно приблизился к хану, принял гордый вид и приказал туркам немедленно положить оружие, если не хотят, чтобы их всех изрубили. Турки повиновались беспрекословно.

Таким же образом де Рибас взял в плен еще несколько сот человек в другом хане.

Дольше всех держался в каменном редуте Табия старик [78] мухафис (губернатор) города, трехбунчужный паша Мегмет с 250 чел.

Рибас подошел к Табии с тремя батальонами и 1, 000 казаков. Получив предложение сдаться, мухафис спросил, покорен ли остальной город? Когда он узнал, что город действительно покорен, то поручил нескольким из своих офицеров вступить в переговоры с Рибасом, а сам продолжал сидеть на ковре и курить трубку с таким спокойствием, как будто все, происходящее вокруг, для него совершенно чуждо. Капитуляция заключена, турки отведены в плен⁴⁶.

В 4 ч. пополудни победа была решена окончательно, Измаил покорен; теперь продолжались только убийства и грабеж.

Невзгоды осадного времени и упорное сопротивление неприятеля раздражили победителя до последней степени: он не давал никому пощады; под ударами рассвирепевших солдат гибли все, — и упорно оборонявшиеся, и безоружные, даже женщины и дети⁴⁷; горами лежали груды трупов, частью раздетых донага. Даже офицеры не могли удержать людей от бесцельного кровопролития и слепого бешенства.

Согласно заранее данному Суворовым обещанию, город был предоставлен на 3 дня во власть солдат, — таков был [79] обычай того времени; поэтому на другой и на третий день продолжались еще случаи насилий и убийства, а в первую ночь до самого утра раздавалась трескотня ружейных и пистолетных выстрелов. Грабеж принял страшные размеры. Солдаты врывались в дома и захватывали всевозможное имущество, — богатые одежды, драгоценное оружие, украшения; купеческие лавки были разбиты, и по трупам их владельцев новые хозяева стремились к добыче; многие дома стояли полуразрушенными, обитатели их лежали в крови, повсюду слышались вопли о помощи, крики отчаяния, хрипение умиравших; покоренный город представлял ужасающее зрелище.

Немедленно после совершенного покорения крепости Суворов распорядился мерами по обеспечению порядка. Кутузов назначен комендантом Измаила, расставлены в важнейших местах караулы, по разным направлениям города посланы патрули. Убитые прибирались, раненым подавалась помощь. Огромный госпиталь был открыт внутри города, потому что количество раненых было огромно. Тела убитых русских вывозились за город и погребались по церковному обряду. Турецких же трупов было такое множество, что предать земле всех убитых не было никакой возможности, а между тем разложение их могло повлечь распространение заразы; поэтому приказано бросать тела в Дунай и на эту работу употреблены пленные, разделенные на очереди. Но и при таком способе, только через 6 дней Измаил был очищен от трупов.

Пленные направлялись партиями в Николаев под конвоем казаков, уходивших на зимние квартиры, причем были приняты меры к достаточному содержанию несчастных турок⁴⁸. [80]

12 декабря, на другой день после штурма, было отслужено благодарственное молебствие при громе взятых орудий. Богослужение совершал священник Полоцкого полка, геройски шедший на штурм с крестом в руках. В это время много было неожиданных, радостных встреч между людьми, считавшими друг друга убитыми; много было и тщетных розыскиваний товарищей, погибших смертью храбрых.

После молебна Суворов направился к главному караулу, к своим любимцам фанагорийским гренадерам, благодарил этих храбрецов, недосчитывавших более 400 из своих однополчан. Благодарил Суворов и другие войска, потому что в этот день все были героями.

Первое донесение Потемкину было весьма кратко: «Нет крепче крепости, отчаяннее обороны, как Измаил, падший пред высочайшим троном ее Императорского Величества кровопролитным штурмом. Нижайше поздравляю вашу светлость».

Потери турок были громадны, одних убитых более 26 тысяч человек. Эта цифра столь велика, что даже трудно ее себе представить; довольно сказать, что Дунай, река весьма значительная, сделался красным от человеческой крови. В плен взято 9 т., из них на другой день 2 т. умерли от ран; несколько тысяч женщин, детей, евреев, армян и молдаван водворены в городе на жительство. Из всего гарнизона спасся только один человек. Легко раненый он упал в воду и переплыл Дунай на бревне; в Бабадаге он сообщил об ужасной участи Измаила⁴⁹. Орудий взято в Измаиле (на основании реляции) 265⁵⁰, пороху до 3 т. пуд., 20 т. ядер и множество других боевых припасов, до 400 знамен, обагренных [81] кровью защитников⁵¹, 8 лансонов, 12 паромов, 22 мелких судна и множество богатой добычи, доставшейся на долю войск (золота, серебра, жемчуга и драгоценных каменьев), всего на сумму до 10 миллионов пиастров⁵². Впрочем, значительная часть этой добычи быстро перешла в руки оборотливых евреев.

Потери русских показаны в реляции: убитых — 64 офицера и 1, 815 нижних чинов; раненых — 253 офицера и 2, 450 нижних чинов; вся потеря 4, 582 человека. Есть известия⁵³, определяющие число убитых до 4 т. и раненых до 6 т., всего 10 т., в том числе 400 офицеров (из 650).

Разумеется, потери русских немалы, но при оценке этих потерь следует иметь в виду и размер подвига [82] войск. Русские уже понесли значительные потери от огня еще ранее, нежели добрались до крепостного вала; турки до этого времени почти не имели потерь, а потому разница в числе между противниками увеличилась в пользу турок. Упорство и ярость обороны турок были нечеловеческие, число их было больше, защищались они за крепостными верками. Чтобы одолеть все это, нужно было проявить высшую степень энергии, вcе могущество нравственной силы. Храбрость русских под Измаилом дошла как бы до совершенного отрицания чувства самосохранения. Офицеры и генералы дрались, как рядовые; число раненых и убитых офицеров составляет огромный процент; убитые до того изувечены зияющими ранами, что многих нельзя было узнать. Солдаты рвались за офицерами и проявляли чудеса храбрости среди ночной темноты, когда паника вообще распространяется очень легко, а инстинкт самосохранения, не сдерживаемый наблюдением начальников и товарищей, говорит необыкновенно сильно. С изумлением смотрели потом русские на глубокие рвы, на высокие и крутые валы и стены тех грозных укреплений, которые взяты ими в темноте ночи. под градом пуль и картечи, под кинжалами и саблями отчаянных защитников города. Глядя на те места, где взбирались на верки, многие говорили, что вряд ли они рискнули бы на повторение штурма днем. Участники очаковского штурма 1788 г. считали его игрушкою сравнительно с измаильским. Сам Суворов, не останавливавшийся перед каким бы то ни было смелым предприятием, смотрел на измаильский штурм, как на дело чрезвычайное и говорил впоследствии, что «на такой штурм можно пускаться один раз в жизни. Так же смотрела и Екатерина. В рескрипте к Потемкину от 3 января 1791 г. она пишет, еще не зная подробностей: «Измаильская эскалада города и крепости с корпусом в половину противу турецкого гарнизона, в оном находящимся, почитается за дело едва ли еще где в истории находящееся [83] и честь приносит неустрашимому российскому воинству. Дай Боже, чтобы успехи ваши заставили турок взяться за ум и скорее заключить мир⁵⁴».

В письме к Циммерману от 6 февраля 1791 г. Екатерина выражается так: «Г. Циммерман. Я вижу из вашего письма от 28 Января, что взятие Измаила произвело на вас такое же впечатление, как и на всех остальных. Благодарю вас за ваше поздравление по этому случаю. В военной истории до сих пор не было примера, чтобы восемнадцать тысяч человек, без открытой траншеи и бреши, взяли бы приступом крепость, которую энергично защищало в продолжение четырнадцати часов тридцатитысячное войско, засевшее в ней. Я от души желаю вместе с вами, чтобы это достопамятное событие содействовало заключению мира и, без сомнения, оно само по себе могло бы повлиять в этом смысле на турок, которым мир со дня на день делается все более и более необходим⁵⁵».

Несомненно, что покорение Измаила имело большое политическое значение, так как оно повлияло на дальнейший ход войны и на заключение мира в 1791 г., и если влияние это не обнаружилось скорее, немедленно, то причина заключается в неумении воспользоваться плодами победы для энергического развития военных операций..

В самом деле. Впечатление, произведенное штурмом Измаила на Турцию и Европу, было просто оцепеняющее. Систовские конференции прервались, и Луккезини уехал поспешно в Варшаву⁵⁶, из Мачина и Бабадага турки стали разбегаться⁵⁷, в Бухаресте просто не верили случившемуся⁵⁸, в Браилове, несмотря на 12 т. гарнизон, «обыватели просили пашу, когда российские (войска) придут [84] под крепость, чтоб он сдался, дабы с ними не была участь равная Измаилу»⁵⁹. В Константинополе вспомнили предание, что с севера придет белокурый народ, который вытеснит их в Азию; поэтому в турецкой столице господствовал страх и уныние, ежеминутно ожидали возмущения; строжайше запрещено было говорить о действиях русских; когда слух о взятии Измаила все-таки распространился, то волнение народа достигло крайних размеров. Заговорили о необходимости укрепления столицы, о всеобщем ополчении⁶⁰, но созвание войск не имело успеха⁶¹. Было совершенно ясно, что путь за Дунай к Балканам и далее открыт для русских. Оставалось произвести последнее, хотя бы небольшое, усилие, и оно принудило бы турок к миру. И Екатерина отлично понимала это, когда писала Потемкину: «Если хочешь камень свалить с моего сердца, ежели хочешь спазмы унимать, отправь скорее в армию курьера и разреши силам сухопутным и морским произвести действие, наискорее, а то войну еще протянем на долго, чего конечно, ни ты, ни я не желаем». Но, по мнению Потемкина, позднее время года требовало расположения войск на зимних квартирах. Через неделю после взятия Измаила граф Суворов выступил с своими войсками к Галацу на зимние квартиры. Князь Потемкин передал, временно, начальство над войсками князю Репнину, а сам поехал в Петербург сводить свои личные счеты с Зубовым⁶².

Многочисленные и щедрые награды были рассыпаны участникам измаильского штурма. Нижним чинам розданы овальные серебряные медали, с вензелем Императрицы на одной стороне, а на другой с надписью: «За отменную [85] храбрость при взятии Измаила декабря 11, 1790»⁶³. Для офицеров установлен золотой знак, подобный очаковскому, с надписями: «За отменную храбрость» и «Измаил взят декабря 11, 1790». Начальники получили ордена или золотые шпаги, а некоторые и чины.

Что же получил сам Суворов?

Суворов приехал в Яссы к Потемкину. Потемкин поспешил на лестницу, но едва успел спуститься несколько ступеней, как Суворов взбежал наверх. Они обнялись и несколько раз поцеловались. «Чем могу я наградить ваши заслуги, граф Александр Васильевич, » — спросил Потемкин. «Ничем, князь», отвечал Суворов раздражительно: «я не купец и не торговаться сюда приехал; кроме Бога и Государыни никто меня наградить не может». Потемкин побледнел, повернулся и пошел в зал⁶⁴. [86]

Суворов рассчитывал за измаильский штурм получить чин генерал-фельдмаршала, но Потемкин, ходатайствуя о награждении его, писал Императрице: «Если последует высочайшая воля сделать медаль Суворову, то этим будет награждена служба его при Измаиле. Но так как из генерал-аншефов, он один находился в действиях в продолжении всей кампании и, можно сказать, спас союзников, ибо неприятель, видя приближение наших, не осмеливался [87] их атаковать, то не благоугодно ли отличить его чином гвардии подполковника или генерал-адъютантом». Медаль была выбита, Суворов назначен подполковником Преображенского полка. Следует заметить, что таковых подполковников было уже десять, Суворов приходился одиннадцатым.

Потемкин, приехав в Петербург, получил в награду фельдмаршальский мундир, шитый алмазами, ценою в 200 т. руб., Таврический дворец; положено в Царском селе соорудить князю обелиск с изображением побед и завоеваний.

 

 

Примечания

 

¹ Петрушевский, стр. 382.

² Так назывались милиционеры из молдаван, валахов и других племен Балканского полуострова, поступавшие по найму на русскую службу.

³ Смитт, стр. 328.

⁴ Дело Военно-Ученого Архива №893, лист 227.

⁵ «Русский Инвалид» 1827 г., № 10.

⁶ Зачеркнуто: «и щастия Вашей Светлости».

⁷ Дело Военно-Ученого Архива №893, лист 229.

⁸ Петрушевский, 384.

⁹ «Русский Инвалид» 1827 г., № 9.

¹⁰ Смитт, 331, 333 и Дело Военно-Ученого Архива № 893, л. 237.

¹¹ Дело Военно-Ученого Архива №893, листы 228 — 230.

¹² Там же, лист 233.

¹³ Н. Дубровин «А. В. Суворов среди преобразователей Екатерининской армии». Спб. 1886 г., стр. 145 и Дело Военно-Ученого Архива №891, лист 482.

¹⁴ Смитт, 329.

¹⁵ Петров, 176.

¹⁶ Леер «Стратегия» часть I, стр. 309-312, Спб. 1885 г.

¹⁷ 11 сентября 1789 г. князь Репнин подошел к Измаилу. Желая побудить турок к сдаче крепости, он приказал подвезти 58 орудий на 200 саж. от вала и открыл по укреплениям и городу канонаду, продолжавшуюся 3 часа, от которой произошел большой пожар; но как неприятели не обнаруживали ни малейшей наклонности к сдаче, то Репнин, не имея средств к ведению правильной осады и не отваживаясь штурмовать сильную крепость, обороняемую многочисленным гарнизоном, отошел от Измаила к Сальче 20 сентября. — Другой раз отступили по решению совета в конце ноября 1790 г.

¹⁸ Платов род. 1751 г., 13 лет поступил урядником и вскоре произведен в офицеры; действовал против Крыма в 1-ю турецкую войну, затем против Пугачева; за службу на Кавказе против лезгинцев пожалован в майоры, а в 1787 году произведен в полковники; во вторую русско-турецкую войну отличился под Очаковым, Бендерами, Паланкою, Аккерманом, и в 1789 г. произведен в бригадиры. Быстрота и решительность — отличительные черты действий Платова, на казаков он всегда имел сильное влияние.

¹⁹ Богданович, 237. Смитт, 332. Петрушевский, 386.

²⁰ Дело Военно-Ученого Архива № 893, лист 234.

²¹ В книге Глинки «Жизнь Суворова» (Москва, 1819 г.) приведены отрывочные распоряжения Суворова на 8, 9 и 10 декабря; здесь же помещена им диспозиция с прибавлением к ней. Она вызывает много недоумений. По словам Глинки, напечатанное им есть «драгоценный отрывок, отысканный в бумагах Суворова и доставленный издателю сей книги (т. е. Глинке) генерал-майором Писаревым». Не есть ли это один из набросков, может быть потом выправленных, а не подлинная диспозиция? Однако этим документом приходится пользоваться за неимением другого.

²² Фамилию этого генерала, шотландского происхождения, правильнее произносить Лэсси.

²³ Относительно направления колонны Мекноба существует недоразумение. На планах у Смитта, Богдановича и Петрова (также и на планах Военно-Ученого Архива) эта колонна показана направляющеюся на самую средину крепости. Между тем это не согласуется с текстом диспозиции и книги Смитта. В диспозиции (Глинка. стр. 125) сказано: «взойти на куртину к Хотинским воротам, а взойдя на вал, занимает влево до туров, отделяющих по лощине старую от новой крепости», т. е. по тексту диспозиции это место находится от показанного на плане на расстоянии 330 саж. по прямому направлению и на версту, считая по валгангу. Смитт говорит (стр. 335): «Мекноб должен был взойти на крепостной вал с северной стороны, где ров был всего глубже, правее большого бастиона с казенною одеждою, взять этот бастион и войти в связь с второю колонною». Который же это бастион? В описании Измаила Смитта (стр. 326) он обозначен так: «крайний северный, у которого сходились углом оба сухопутные фронта», т.е. вовсе не тот, против которого на плане показан Мекноб, а соседний (бендерский), находящийся западнее. В таком случае Смитт верно говорит, что «правее», но только значительно правее. Выражение «войти в связь с второю колонною», т. е. двинуться вправо, Смитт выдумал, вероятно, не умея объяснить второй половины вышеприведенного текста диспозиции. В самом деле, если предположить Мекноба на том месте, где он показан на плане у Смитта, то движение по диспозиции влево оторвало бы его от отряда Потемкина и привело к Самойлову; поэтому Смитт для правдоподобия и повернул Мекноба вправо. А между тем текст диспозиции верен, если представить себе, что Мекноб идет к хотинским воротам; отсюда он, согласно с общей идеей движения колонн правого крыла, двигается влево и распространяется до остатков старого вала крепости (вероятно, это и названо турами), которые показаны на плане направляющимися к лощине Вале-Броска.

Богданович относительно направления Мекноба берет у Смитта, Петров и Петрушевский вовсе не говорят о предположенном направлении, а в описании боя выражаются так неопределенно, что нельзя вывести никакого заключения.

На плане у Ланжерона колонна Мекноба показана также, как и у нас; в тексте Ланжерон говорит согласно с планом, но приводит случившееся в действительности так, как бы оно было отдано заранее в диспозиции.

²⁴ По первоначальному предположению этой колонны вовсе не было, она была сформирована дополнительно (Глинка, 132 и 134).

²⁵ Т. е. занимавший должность в штабе.

²⁶ По словам Ланжерона (лист 95) накануне приступа Рибас сделал репетицию посадки войск, причем турки могли видеть какой страшный беспорядок господствовал при этой репетиции. Конечно, тем более репетиция была необходима.

²⁷ Глинка, 120 — 138; Смитт, 333-336, Петров, 179 — 181.

²⁸ «Русский Архив» 1876 г, № 6.

²⁹ Петров, 177.

³⁰ Депо Военно-Ученого Архива № 893, лист 258.

³¹ Петров, 179.

³² Дело Военно-Ученого Архива № 893, лист 231

³³ Смитт, 337.

³⁴ Смитт, 338.

³⁵ Langeron, лист 94.

³⁶ У Петрова на стр. 181 сказано, что «в 6½ третья ракета возвестила начало штурма»; но этому противоречит стр. 186, где говорится: «в половине 7 часа, т. е. спустя 3/4 часа по открытии штурма», следовательно, выходит, что штурм начался в 5¾ ч. Мы придерживаемся показания реляции Потемкина в Деле Военно-Ученого Архива № 893, лист 239.

³⁷ Langeron, лист 107.

³⁸ Langeron, лист 102.

³⁹ Ланжерон (лист 103 и 104) уверяет, что генерал Львов, фаворит князя Потемкина, только притворился раненым. Один из офицеров расстегнул ему мундир и отыскивал рану. Пробегавший мимо солдат принял в темноте Львова за турка, которого грабили, и ударил штыком генерала, но только разорвал рубашку. После этого Львов укрылся в одном из погребов. Впоследствии хирург Массо не нашел у Львова признаков ран.

⁴⁰ Кутузов родился 1745 г., в 1759 г. поступил в инженерный корпус кондуктором, а в 1760 г. произведен в прапорщики. В 1-ю турецкую войну исполнял в армии Румянцева обязанности офицера генерального штаба. Неуместная шутка на счет главнокомандующего, произнесенная в кругу товарищей, побудила Румянцева перевести его в крымскую армию Долгорукого. Случай этот сделал Кутузова на будущее время осторожным до крайности. В бою с татарами Кутузов был ранен: пуля ударила в левый висок и вышла у правого глаза. Для излечения императрица отправила его за границу, где Кутузов сошелся с некоторыми из военных авторитетов иностранных армий и удостоился внимания Фридриха Вел. и Лаудона. Возвратясь в Россию, продолжал службу в Крыму, под нач. Суворова, и в 1784 г. произведен в ген.-майоры. В 1788 г., при осаде Очакова, пуля попала Кутузову в щеку и вылетела в затылок; но раненый выздоровел и продолжал отличаться и в следующие годы войны. При храбрости и опытности в военном деле отличительною чертою Кутузова была осторожность.

⁴¹ Распространен анекдот, будто Суворов в это время, заметив колебание в колонне Кутузова, послал ему сказать, что «назначил его комендантом Измаила и уже послал в Петербург известие о покорении крепости». Все это мало вероятно, ибо в темноте Суворов не мог видеть действие колонны Кутузова, а за подкреплением он не посылал.

⁴² Langeron, лист 107. Не этим ли объясняется существующее на различных планах разнообразие в обозначении направления колонны Мекноба? Вероятно, Мекноб не попал на куртину к хотинским воротам, как следовало по диспозиции, а взял левее.

⁴³ Мекноб умер от ран через два месяца в Килие. Ланжерон уверяет, что полковника Хвостова, который за выбытием Мекноба остался старшим, долгое время искали, наконец, нашли в хвосте колонны и с трудом заставили идти в голове ее.

⁴⁴ Ланжерон (лист 100) говорит, что часть солдат Скарабелли высадилась правее Зубова и помешала вылазке турок, которые хотели ударить с тыла на Зубова, когда он атаковал кавальер.

⁴⁵ По словам Ланжерона, запорожцы, назначенные в авангард, пропустили вперед регулярную пехоту и ни за что не хотели высаживаться первыми.

⁴⁶ Донесение Потемкина от 8 января 1791 г. Дело Военно-Ученого Архива № 893, листы 236 — 248. Смитт, стр. 333 — 348. Петров, стр. 179 — 187. Langeron, листы 97 — 110.

⁴⁷ Смитт пишет (стр. 347): «бейте маленьких басурманов, чтоб из них не выросли нам враги! — кричали солдаты друг другу». В книжке «Geschichte des Oesterreich-Russischen und Turkischen Krieges» Leipzig, 1792г., стр. 179, говорится: «Свирепые казаки хватали детей за ноги и разбивали им головы об стену». Известия эти весьма сомнительны, ибо подобные действия не в характере русского человека: известно, что русские войска неоднократно во время многих войн принимали к себе на воспитание вражеских детей; конечно, при подобной суматохе, как в Измаиле, несомненно погибло много и детей, а это, вероятно, подало повод писать о зверстве русских.

⁴⁸ Так говорит реляция, но Ланжерон (листы 114, 115) свидетельствует о великих несчастиях турок на пути через Бендеры внутрь России; ужасы этого путешествия, по его словам, превосходят даже картины резни в Измаиле.

⁴⁹ Дело Военно-Ученого Архива № 893, лист 262.

⁵⁰ В донесении Энгельгардта Потемкину показано 183 пушки и 11 мортир, но может быть здесь упомянуты не все.

⁵¹ Знамена находятся в Петропавловском соборе в С.-Петербургской крепости, на некоторых знаменах были точные следы окровавленных рук.

⁵² «Суворов, с своим обычным бескорыстием, пренебрег всяким участием в ней; он удержал за собой только то, что пребывает на веки — славу. Когда его уговаривали, он отвечал: На что мне это? я и без того буду превыше заслуг награжден моею всемилостивейшею государынею. — Ему привели отличного, богато убранного коня и просили принять по крайней мере хоть его. — Нет, возразил он, не нужно мне его; донской конь привез меня сюда, донской конь и увезет отсюда. — Но теперь, льстиво заметил один из генералов, тяжело ему будет везти новые лавры. — Донской конь всегда выносил меня и мое счастие, — отвечал он». Смитт, стр. 353.

⁵³ Петрушевский (стр. 396) полагает, что эти цифры вернее. Ланжерон (лист 111) приводит следующие цифры: 4, 100 солдат убитых, 4, 000 умерших от ран, 2, 000 легкораненых. Напр., из батальона (500 чел.) Лифляндских егерей, о которыми Ланжерон шел на приступ, выбыло 63 солдата убитых, 190 умерших от ран и ранено 9 офицеров из 13. Многочисленность умерших от ран зависела от недостатка врачей; небольшое число невежественных лекарей резали раненых без толку и являлись скорее их палачами, чем исцелителями. Искусные хирурги Массо и Лонсиман находились в Бендерах при Потемкине, у которого болела нога, и прибыли под Измаил только через два дня после штурма. — После штурма многие были убиты случайно разрывавшимися бомбами и гранатами, валявшимися во множестве по улицам города, — явление обыкновенное в городах, подвергавшихся бомбардированию.

⁵⁴ «Русская Старина» 1876 г., декабрь стр. 645.

⁵⁵ «Русская Старина» 1877 г., Август, стр. 316.

⁵⁶ Дело Военно-Ученого Архива № 893, лист 259.

⁵⁷ Там же, лист 261 и 262.

⁵⁸ Там же, лист 264.

⁵⁹ Там же, лист 267.

⁶⁰ Брикнер, стр. 490.

⁶¹ Дело Военно-Ученого Архива № 893, лист 259.

⁶² Петров, стр. 189 — 191.

⁶³ Описание и рисунок медали есть в журнале «Славянин» 1827 г. т. II, стр. 10.

⁶⁴ Петрушевский, стр. 401, Богданович, стр. 257. Петрушевский, тщательно изучивший характер победителя Измаила, объясняет столкновение Суворова с Потемкиным так: «Случай этот иначе не объясним, как характеристикой того века, века искательств, подслуживания, лести и всяких кривых путей. Существовали эти пороки в русском обществе и раньше, и позже, но никогда не имели такой благодарной почвы, как в XVIII столетии, после Петра Великого. Ничто не доставалось тогда прямо; даже богато одаренным людям приходилось держаться общей колеи. Суворов, искавший исхода своим внутренним силам с самого вступления в действительную жизнь, успел уже состариться, когда сделался человеком известным. Путы, которые мешали ему развернуть все свое дарование, он мог ослаблять и понемногу сбрасывать только с помощью испытанных приемов века. Но прошли долгие годы, а он все еще не добился надлежащего положения. Еще недавно, в прошлом году, принц Кобургский был возведен за Рымник в фельдмаршалы; он, главный виновник победы, нет. Поэтому, когда Суворову привелось совершить в Измаиле новый подвиг, более крупный и блестящий, чем все предшествовавшие, он вздохнул свободно: давно искомая цель не могла теперь миновать его рук.

Суворов ошибся, не смотря на то, что знал Потемкина с его завистью и властительным эгоизмом. Потемкин не терпел около себя равного по положению, особенно равного с громадным перевесом дарования. В кампанию 1789 г. он оттер от дела князя Репнина, дабы, как потом говорили, отнять от него возможность производства в фельдмаршалы.

Суворов же был гораздо способнее Репнина и следовательно еще неудобнее для Потемкина. Иметь его под своим начальством, отличать, ценить, осыпать милостями Императрицы, — Потемкин был согласен, потому что победы подчиненного ставились в заслугу главнокомандующему, но поставить его рядом с собой, на равной ноге, — ни в каком случае. Контраст был бы слишком велик. Поэтому ждать от Потемкина производства Суворова в фельдмаршалы было бы пустым самообольщением; оставалось возложить всю надежду прямо на Императрицу. Суворов на этой мысли и остановился, вдаваясь в другое самообольщение. Он не знал, что всеми предшествовавшими отличиями и наградами обязан был исключительно Потемкину; что самое графство и Георгий I класса были, так сказать, продиктованы им же: истинная по этому предмету переписка между Государыней и подданным конечно содержалась в секрете; подобными вещами не хвастают. Некоторые из его биографов говорят, что когда Суворов отказывался от всякого участия в дележе измаильской добычи, то произнес слово: «я и без того буду награжден Государыней превыше заслуг».

Питая такую надежду иди, вернее сказать, уверенность, Суворов, однако, не поднял носа, не изменил ни на волос своих отношений к Потемкину и в письмах к нему употреблял прежние льстивые, изысканные приемы. Это между прочим свидетельствует, говоря мимоходом, что они постоянно имели у него чисто внешнее значение; век временщиков и фаворитов делает такую оболочку обязательною. Но едучи к Потемкину, он, настроенный как сказано, ожидал, что его начальник поймет разницу между своим подчиненным теперешним и прошедшим и оттенит ее в своем обращении.

Новое самообольщение; Потемкину подобные тонкости и в голову не могли придти. Он видел перед собой того самого Суворова, которому несколько времени назад жаловал шинель со своего княжеского плеча, а потому обошелся с ним весьма любезно, но совершенно по прежнему, в чем никто никогда не находил ровно ничего обидного, ниже сам Суворов. Потемкин был вполне прав со своей точки зрения, а Суворов, рассчитав неверно, поступил заносчиво и из прежнего протектора сделал себе жестокого врага».

 

V. Заключение.

 

 

[88] Славный штурм Измаила, как военная операция, представляет много поучительного. Нерешительный полководец, Потемкин был человек огромного ума и всегда прекрасно умел оценивать обстановку и людей. Ведя войну, он обыкновенно тянул операции, если ничто чрезвычайное не побуждало его к решительным действиям; но когда дело доходило до крайности, он принимал правильные и энергические решения, хотя исполнение их предоставлял другим. Так в 1788 г. он действовал крайне нерешительно под Очаковым, полагая овладеть им помощью блокады и осады, хотя первая была неполная (турки имели сообщения морем), а для второй не было достаточных средств; он не решался на штурм, опасаясь больших потерь, а между тем понес [89] еще большие потери от тягостей и невзгод осады, хотя и не сразу, а незаметно, изо дня в день; но когда приблизилась зима, дороги испортились, подвозы прекратились, армии грозила гибель от голода и стужи, Потемкин решается на штурм, душою которого явился Меллер-Закомельский.

В 1790 г. князь Таврический тоже действует вяло, но когда дело доходит до крайности, то предписывает штурм Измаила и назначает для исполнения его Суворова, — решение совершенно правильное при данной обстановке.

Из своей главной квартиры, довольно удаленной и безопасной, он дает указания Суворову, как будто бы последний в них нуждался: «есть слабые места, лишь бы дружно шли», на что Суворов потом отвечал: «крепость без слабых мест».

В заслугу Потемкину, который во всяком случае хорошо понимал военное дело, надобно поставить, что отправляя Суворова под Измаил, он предоставил ему совершенную свободу действий, «полную мочь»; конечно, это было необходимо, чтобы не сковать операцию распоряжениями издалека, несоответствующими обстановке, чтобы не повредить ее цельности: единая воля и единая мысль должны господствовать над операцией.

Потемкина можно упрекнуть за то, что он назначил для такого отчаянного предприятия, как штурм Измаила, слишком мало войск. Он смело мог послать туда на усиление значительную часть войск, из числа бездействовавших на Днестре. В том то и заключается искусство главнокомандующего, чтобы в точке главного удара сосредоточить большую часть своих сил, оставляя меньшую для выполнения второстепенных задач. В сущности под Измаилом собрались с разных сторон случайные войска: Потемкин не обдумал всего предприятия, он не отдавал себе отчета в предстоящем ходе событий. То он говорил: «Я возьму Измаил, но я не хочу терять для этого [90] и 10 человек»; а после штурма он же восклицал: «Эх! что значит 10 — 12 тысяч человек при такой победе?! » Конечно, если бы под Измаилом было сосредоточено больше войск, то штурм был бы сопряжен с меньшим риском¹. Если бы штурм входил в планы Потемкина, то не следовало терять времени, так как турки воспользовались им для усиления береговой части крепости и вообще приготовились к встрече противника; надобно было атаковать тотчас после успехов на нижнем Дунае, которые произвели сильное впечатление на измаильский гарнизон. Предварительное бомбардирование было бесцельно, ибо не могло произвести серьезных повреждений в Измаиле, а большая часть флотилии была уничтожена Рибасом еще 20 Ноября. Потемкин знал, кому поручал дело. Суворов, получив назначение, проявляет деятельность в высшей мере, ни одной секунды времени у него не потеряно. Ордер был дан 25 ноября, а 30-го Суворов уже «отправился к стороне Измаила». Этот промежуток времени в 4 — 5 дней пошел на доставление ордера Потемкина из Бендер в Галац (около 200 верст по осенним дорогам Молдавии), сдачу командования Голицыну и Дерфельдену, назначение войск для следования под Измаил, заготовку штурмовых лестниц и фашин и пр. 2 декабря на рассвете Суворов прибывает под Измаил, проехав 100 верст верхом менее чем в 2 суток — труд не малый при 60-летнем возрасте. Через 9 дней после прибытия Суворова. т. е. 11 декабря, произошел штурм. Срок невелик, если сообразить, что только 6-го прибыли войска из-под Галаца. что только 9-го можно было окончить постройку демонстративных батарей на флангах крепости и что в этот короткий промежуток времени Суворову нужно было окончить всю сложную подготовку штурма, обучить и даже перевоспитать [91] войска. Немудрено, что Суворов «против своего обыкновения» дал Мехмету-паше лишний день сроку для размышления о сдаче, день этот был просто напросто нужен самому полководцу. События оправдали кипучую деятельность генерала, ибо, как свидетельствует историк Смитт (стр. 353), «будь это предприятие отложено только на 24 часа — и оно становилось невыполнимым, потому что в тот же день вечером наступил густейший туман, который не только все предметы почти совершенно скрыл от глаз, но и самую почву растворил до того, что при штурме невозможно было бы ни видеть валов, ни взобраться на них. И такое состояние погоды продолжалось почти всю зиму». Теперь ясно, что Суворов с точки зрения уменья пользоваться временем безупречен.

С полным уважением отнесся он к принципу сосредоточения сил («на поле сражения не может быть ни одного лишнего батальона или эскадрона»). Он воспользовался всем, чем мог. Из-под Галаца он приводит на усиление войск под Измаилом отряд, хотя и не многочисленный (больше он не мог взять оттуда), но состоящий из лучших частей (фанагорийские гренадеры, апшеронские охотники); на штурм он назначает все, что только можно было назначить, в том числе множество пеших казаков, дурно вооруженных, но сделавших свое дело в нужную минуту; не назначить их на приступ Суворов не мог, так как число его войск было и без того не велико. Артиллерия подготовляла атаку целый день 10 декабря и часть ночи на 11-е, но в начале штурма, вследствие темноты, принять участия не могла; за то с рассветом Суворов сейчас же вводит в крепость часть полевых орудий. Конница ночью и притом против крепостных верков действовать не могла, но Суворов пользуется ею в начале штурма как резервом для отражения вылазок (атака конницы на вылазку из бендерских ворот), а днем, когда уже завладели крепостной оградой, для работы внутри города, [92] для очистки улиц; словом, коннице работы было довольно. Каждый род оружия был употреблен на своем месте и в свое время.

Подготовка штурма была произведена весьма тщательно, — Суворов всегда старался сделать все для обеспечения успеха, и если ему приходилось отваживаться на предприятия рискованные с малыми сравнительно силами (в сущности Измаил был таким же рискованным предприятием), то он был вынуждаем к этому обстановкой. С материальной стороны Суворовым не упущено ничего: из-под Галаца призваны маркитанты для обеспечения продовольствия, оттуда же привезены 30 лестниц и 1, 000 фашин, после заготовлены еще 40 лестниц и 2, 000 фашин, на ученьях показаны приемы эскалады, рекогносцировки выяснили местоположение крепости и роль каждой колонны, наконец в виде диспозиции было дано целое наставление для производства штурма.

На подготовку моральной стороны, пред которою Суворов постоянно преклонялся и на ней главным образом основывал успех своих действий, обращено особенное внимание: речи к солдатам, сообщение им гордого ответа Мегмет-паши, приказ перед штурмом, военный совет, воспламенивший старших начальников, наконец, слава непобедимости самого вождя, все это должно было поднять дух отряда до высокой степени, а усиленная деятельность в последние дни перед приступом помогла стряхнуть уныние, навеянное предшествовавшими невзгодами.

Выбор времени суток для приступа совершенно отвечал обстоятельствам: предположено начать штурм ночью и кончить днем.

В сущности Суворов задумал произвести внезапное нападение; этим он желал, между прочим, восполнить недостаток числа своих сил и уменьшить преимущества, предоставляемые неприятелю укреплениями; наконец, внезапность была у Суворова любимым способом подготовки [93] атаки (он же и наилучший). Бежавшие к туркам казаки сообщили им о времени, назначенном для штурма, таким образом внезапность уничтожилась, но только отчасти, потому что нападение произошло с нескольких сторон; турки не знали, куда будут направлены главные усилия, да и вообще не знали с точностью предположений для атаки; кроме того, ночная темнота не давала им возможности заметить заблаговременно движения атакующего. Впрочем, вообще полной внезапности нападения можно достигнуть не часто. «Весьма редко могут встретиться случаи, чтобы одна армия, вообще значительные массы захватили бы совершенно врасплох неприятельскую армию или значительную часть ее. За особенный успех уже можно принять, если неприятельская армия в меньшей степени, чем мы. готова к бою»². Именно, на эту меньшую степень готовности турок и можно было рассчитывать.

Нападение предположено произвести с нескольких сторон, на тыл (речная сторона) и на фланги крепости; однако подобный план не порождал никакой сложности, ибо войска должны были двигаться прямо перед собою, — самое естественное движение от исходных пунктов.

Сигнал для одновременного начала штурма избран удачно: ракеты дополнялись выверенными часами. Хотя, начало штурма и не вышло вполне одновременно (колонна Ласси атаковала раньше), но тут-то именно и обнаружилась правильность распоряжения: вследствие тумана Ласси не видал ракеты, но часы сослужили службу, —; крупного недоразумения не произошло.

Распределение войск в боевом порядке следует признать весьма подходящим: сильная боевая часть для успеха первого удара и резервы на близком расстоянии за каждой колонной. В самом деле, центр тяжести боя должен был оказаться на окраине крепости, на крепостной ограде; [94] к борьбе за нее сводилась вся операция; понятно, насколько важно было обеспечить успех первого удара; резервы же, как показал штурм, понадобились весьма скоро, чтобы утвердиться на занятой окраине, а потому и расположение их было очень выгодно. Общего резерва не было, потому что нельзя же считать общим резервом незначительную часть армии — 2, 500 чел. конницы, распределенной к тому же частями за всем боевым порядком сухопутной стороны. Конница нужна была на случай отражения вылазки. Протяжение боевого порядка сухопутной стороны было так велико (до 4 верст, а поддержка необходима была быстрая), что только конница могла поспеть своевременно на пункт, угрожаемый вышедшим из крепости неприятелем. Кроме того, частным резервам колонн предоставлено поддерживать соседей, что и действительно случилось, когда Кутузов послал батальон Бугских егерей на помощь казакам.

Но все же общего резерва не было, полководец как бы выпускал управление боем из своих рук и предоставлял его на волю судьбы. Объяснить это можно отличительной чертой тактики того времени (еще господствовали приемы фридриховской, линейной тактики) — обычным отсутствием общего резерва в боевом порядке. Сверх того, искусно расположив войска перед штурмом, подведя их на 300 саж. от рва крепости и приступая прямо к решительному периоду боя, к удару, Суворов естественно заботился об одновременности этого удара, для чего и вводил в дело разом возможно большее количество сил, чем обеспечивался успех удара и достигалось единство действий. Так оно вышло и в действительности: в то время, когда правое крыло Потемкина и левое — Самойлова уже завладевали валом, войска Рибаса производили высадку с речной стороны; одни помогали другим, принцип взаимной поддержки нашел полное приложение.

Самое ведение измаильского боя заслуживает внимательного изучения: назначение рабочих команд, которые шли [95] под прикрытием охотников или отборных стрелков, предводимых лихими начальниками; занятие стрелками контр-эскарпа для покровительства огнем тем людям, которые бросали фашины и приставляли лестницы; спокойствие и порядок при эскаладе вала, — иногда под огнем приходилось связывать лестницы по две или при неудаче приставлять второй раз; систематичность боя на валах, — сначала овладевают валом и воротами, открывают их и впускают резервы; войска находятся в руках начальников, заветы и наставления Суворова не забываются и исполняются, — так, овладев валом, атакующие устремляются в город только по приказанию начальников, что способствует одновременности действий на разных пунктах, совокупности усилий, единству в исполнении предприятия; порядок в войсках³ сохранялся превосходно; конечно, порядок не внешний, ибо колонны скоро превратились в толпы, но внутренний, который доказывает сплоченность масс и так необходим для дружных усилий; замечательно, что при грабеже, принявшем невероятные размеры, пожаров было мало; разнообразные способы овладения ханами, составлявшими как бы цитадели крепости, представляют высокую поучительность, как примеры атаки отдельных строений. Во время штурма Суворов не остается бездеятельным, он не предоставляет события собственному течению, — находясь на кургане в 7 2 версте от крепостной ограды, он управляет войсками; правда, он не становится во главе одной из штурмующих колонн (в этом и не было надобности), но управляющая его рука неоднократно проявляется в различные периоды боя; он постоянно посылал своих многочисленных адъютантов осведомляться [96] о положении дел в различных колоннах и всегда знал обстановку.

Действия турок отличались полной пассивностью. Они допустили разбить свою сильную флотилию по частям; кавалерия в Измаиле оставалась совершенно бесполезною, а между тем ее можно было бы с успехом употребить для вылазок против разбросанного расположения русских лагерей; высадившись на остров Сулин в то время, когда его только что занял Арсеньев, турки могли совершенно уничтожить эту часть русских, отделенную Дунаем от помощи сухопутных войск левого берега. Наконец, отбитие штурма велось без всякого плана, беспорядочно, с совершенным [97] отсутствием единства в действиях. Блистательная храбрость турок не могла восполнить недостатка в высшем командовании.

 

----------------------

 

Со времени измаильского штурма прошло ровно 100 лет, но он не потерял своего значения и для настоящего времени как образец искусства. Отличительная черта образцов в каком бы то ни было искусстве и заключается, между прочим, в том, что они никогда не могут состариться, а служат вечным источником вдохновения для будущих поколений. Неужели в настоящее время не придется штурмовать крепостей? Конечно, формы такого предприятия должны измениться, как изменились в настоящее время и формы самих крепостей, но сущность дела останется та же.

В современной военной литературе мы часто встречаем мнения о необходимости штурмов. Шейберт в сочинении своем «Die Befestigungskunst und die Lehre von Kampfe», 1881, говорит: «Против современных крепостей постепенную атаку должно предпринимать лишь в исключительном случае. Их следует или брать открытою силой, или вовсе не атаковать».

В другой брошюре⁴ читаем: «Время удачных штурмов долговременных укреплений еще не прошло; напротив, последние усовершенствования в тактике и технике значительно облегчают исполнение подобных предприятий. Речь, очевидно, не об исходе штурмов a la Plewna, ибо столь же очевидно, что штурмы должны основываться на внимательном изучении дела, на действительном знании, должны быть обдуманы, рассчитаны и заботливо приводимы в исполнение».

Полагаем, что штурм Измаила именно таков и может [98] служить прекрасной иллюстрацией к выводам теории. Успех измаильского приступа достигнут, благодаря сочетанию изумительной нравственной силы русских войск и вождя их с дивно составленным, подготовленным и исполненным планом действий.

 

Примечания

 

¹ Ланжерон (лист 113) говорит, что русские генералы того времени обыкновенно рассчитывали на храбрость солдат и на Николая-Угодника.

² Леер «Записки тактики» Спб. 1866 г., стр. 331.

³ Порядок тот, который возможен в бою; люди, попадающие в бой в первый раз, смущаются иногда кажущимся беспорядком, — они думают найти на поле сражения правильные линии мирного плаца. Нам кажется излишним опровергать заявление одного современника (Петрушевский, стр. 398), что порядка при штурме было мало.

⁴ Moriz Ritter v. Brunner. «Sind Festungen ersturmar» Wien. 1882.

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: