Владимир Евграфович Бугров

Владимир Евграфович Бугров

Марсианский проект С. П. Королёва

 

 

Владимир Евграфович Бугров

Марсианский проект Королёва

 

 

Рецензенты:

В. П. Савиных , летчик‑космонавт СССР, Дважды Герой Советского Союза, член‑корреспондент РАН, доктор технических наук, профессор;

А. Г. Милованов , главный ученый секретарь Научно‑технического совета Федерального космического агентства, доктор технических наук, профессор.

 

Предисловие

В 2007 году Россия отметит 100‑летие со дня рождения основоположника практической космонавтики – Сергея Павловича Королева – выдающегося русского советского ученого и конструктора, верного последователя другого нашего гениального ученого, отца теоретической космонавтики Константина Эдуардовича Циолковского, 150‑летие которого мы также отмечаем в этом году.

Во времена Циолковского суть космонавтики определялась однозначным понятием – «межпланетные полеты», предполагавшим ясную цель – достижение других планет. С. П. Королев глубоко осознал ее величие и значение самого факта посещения человеком Марса. Его путь к этой цели был тернист. Жизнь ставила новые ориентиры. Успешно выполняя задания по обеспечению обороноспособности страны, С. П. Королев продолжал двигаться по намеченному пути.

На основании Постановления правительства от 23 июня 1960 года С. П. Королев вместе с большой кооперацией смежных организаций, привлеченных к этим работам, со своими соратниками В. П. Мишиным и М. К. Тихонравовым приступил к созданию ракеты Н1 и тяжелого межпланетного корабля. Королевский проект марсианской экспедиции можно по праву назвать величайшим космическим проектом XX века.

В предлагаемой книге читатели впервые смогут познакомиться с этой неизвестной страницей творчества Королева. Основу книги составляют рабочие материалы марсианского проекта. В ней описываются важнейшие события на творческом пути Королева, предшествовавшие началу работ над проектом и сопровождавшие его разработку в период 1960–1974 годов, вплоть до прекращения работ. Взгляды автора на отдельные события может не совпадать с мнением других специалистов, но, безусловно, представляет интерес как точка зрения непосредственного разработчика марсианского и лунного проектов и ведущего конструктора по лунному экспедиционному комплексу Л3 и многоразовому ракетно‑космическому комплексу «Энергия – Буран».

Настоящая книга – хороший подарок к 100‑летию Сергея Павловича и к другим знаменательным датам 2007 года. Некоторые читатели, возможно, неожиданно для себя обнаружат собственную причастность к реальной попытке высадить советского человека на Марс, предпринятой Королевым почти полвека назад. Все, кому близка наша космонавтика, смогут испытать чувство гордости за своего великого соотечественника.

 

А. Н. Перминов

Руководитель Федерального космического агентства России

 

100‑летию со дня рождения СЕРГЕЯ ПАВЛОВИЧА КОРОЛЕВА, пионерам космонавтики, его ученикам и соратникам, руководителям государства, сотням тысяч гражданских и военных тружеников, создававшим ракетно‑космическую мощь страны, посвящена эта книга.

 

От автора

В 1933 году С. П. Королевым, М. К. Тихонравовым и их соратниками по Группе изучения реактивного движения (‑ГИРД), располагавшейся у Красных ворот, была запущена на полигоне в Нахабино первая советская жидкостная ракета – первый шаг к межпланетным полетам, о которых они мечтали. Я родился в Москве, на Покровке, в пятистах метрах от ГИРДа, в том же 1933 году. Это обстоятельство, видимо, «свыше» предопределило мою судьбу как непосредственного исполнителя проекта экспедиции человека на Марс – сокровенной мечты этих величайших конструкторов XX века.

В 1956 году я окончил МАИ. В 1955–1961 гг. работал в ОКБ С. А. Лавочкина как участник создания крылатой ракеты «Буря» и дальнего беспилотного перехватчика «Даль». В 1961–1964 годах в ОКБ‑1, в проектном отделе Тихонравова был основным разработчиком проекта экспедиции на Марс. В 1964–1966 годах – один из основных разработчиков проекта экспедиции на Луну. С 1964 г. – организатор и в 1966–1968 гг. – член отряда космонавтов ОКБ‑1. В 1968–1974 гг. – ведущий конструктор по лунному экспедиционному комплексу Л3 и ЛЗМ. В 1974–1988 гг. – ведущий конструктор по многоразовому комплексу «Энергия‑Буран». В 1988–1995 гг. – начальник отдела безопасности пилотируемых космических полетов, ведущий конструктор по конверсии НПО «Энергия». В 1995 году уволился из РКК «Энергия». По 1997 год – консультант технического директора АО ГАЗКОМ по комплексу «‑Ямал». Ученых званий и наград не имею. В КПСС не вступал.

Работая более двадцати лет ведущим конструктором и действуя от имени главного конструктора на всех уровнях руководства и на всех этапах работ, я имел уникальную возможность видеть в целом процесс создания сложных изделий. Мне посчастливилось наблюдать конкретные действия в этом процессе таких творцов ракетно‑космической техники, как С. А. Лавочкин, А. М. Исаев, Г. Н. Бабакин, С. П. Королев, М. К. Тихонравов, Г. Ю. Максимов, П. В. Цыбин, К. Д. Бушуев, И. С. Прудников, В. П. Мишин, М. С. Хомяков, В. П. Глушко, И. Н. Садовский, Г. Е. Лозино‑Лозинский, В. Д. Вачнадзе, Б. И. Губанов, Ю. Н. Коптев и многих других. На основании этих впечатлений у меня сформировалась вполне определенная комплексная оценка нашей космической истории. Она неизменна, и хотя это моя личная точка зрения, думаю, что другой человек, прошедший тот же путь, пришел бы к аналогичным выводам.

В 2003 году мой друг В. П. Никитский попросил сделать за него доклад о ракете Н1 на Королевских чтениях. Я выполнил его просьбу, рассказав заодно и о марсианском проекте. Тема вызвала интерес. Оказавшись участником чтений в Москве, в Гагарине и в Калуге, я обнаружил, что история нашей космонавтики, в самой гуще которой мне пришлось работать, деформирована, и центральные места в ней постепенно начинают занимать достойные, но не главные, с моей точки зрения, фигуры. Уже много авторов описали историю нашей космонавтики так, как она звучит сегодня: «Да, Королев запустил спутник и Гагарина, но потом проиграл американцам „лунную гонку“, Мишин не обеспечил, пришел Глушко и все наладил». С этим нельзя было согласиться, а попытки восстановить истину докладами и статьями вызывали сопротивление многих авторов.

Мои усилия поддержали организаторы чтений. B. Л. Пономарева (как и я, не летавший космонавт – дублер В. В. Терешковой) привлекла меня к сотрудничеству с Институтом истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова, где она возглавляла проблемную группу космонавтики. Директор института В. М. Орел в обстоятельной беседе высказал нам пожелание рассмотреть концепцию истории отечественной космонавтики не как хронологию событий, историю предприятий или биографий создателей ракетно‑космической техники, а как нечто целое, имеющее определенную логику развития. В качестве такой концепции была принята история трансформации идеи межпланетного полета человека. Отклонения от этой цели были обусловлены необходимостью решения текущих неотложных задач военного, научного и народно‑хозяйственного значения. Была разработана структура данной концепции, раскрывавшая не только состав работ по осуществлению межпланетного полета, но и других, связанных с решением упомянутых выше задач и с широким освоением космоса и выполненных различными организациями.

В связи с приближающимися юбилейными датами 2007 года, ряд фрагментов был разработан подробно, с акцентом на участие в реализации идеи межпланетного полета С. П. Королева – как новой неизвестной ранее страницы его многогранного творчества. Материал под названием «Марсианский проект Королева» был предложен заинтересованным организациям с перспективой издания книги, создания кинофильма и музейной экспозиции. Соответствующие предложения были направлены в комиссию Роскосмоса по подготовке к празднованию знаменательных событий в 2007 году и включены в план мероприятий.

Использовать предложенные материалы, сочли возможным следующие организации.

Журнал «Российский космос» (главный редактор В. П. Савиных, летчик‑космонавт СССР) – опубликовал серию статей «Марсианский проект Королева» (№№ 2, 3, 5, 6, 9 за 2006 г.). Студия «Роскосмос» (руководитель студии А. Н. Островский, советник руководителя Роскосмоса) – при создании документальных фильмов «Царь‑ракета» (режиссер И. Л. Денисов) и «Марсианские хроники Сергея Королева» (режиссер Т. И. Бочарова). Государственный политехнический музей (генеральный директор Г. Г. Григорян) – при подготовке новой экспозиции в отделе авиации и космонавтики (начальник отдела В. И. Макаров) под рубрикой «Величайший космический проект XX века», а также, при подготовке и проведении 11‑го выпуска программы «Трибуна Академии наук в Политехническом» – «Конструктор мечты», посвященного 100‑летию со дня рождения С. П. Королева. Московский авиационный институт (декан факультета летательных аппаратов О. М. Олифанов) – при реконструкции фрагментов марсианского проекта, в том числе конструктивного облика экспедиционного комплекса (С. О. Фирсюк, И. М. Горлин), для оформления экспозиции в Политехническом музее. Фонд содействия авиации «Русские витязи» – директор фонда Ю. М. Желтоногин, ознакомившись с материалами, счел возможным издать их в виде предлагаемой читателям книги.

Всех, кого я упомянул, и кто выразил готовность отдать в полной мере должное творчеству Сергея Павловича Королева, я искренне благодарю. Считаю необходимым также поблагодарить за содействие в том или ином виде появлению этой книги: Б. А. Адамовича, С. В. Александрова, В. Г. Алиева, И. В. Василенко, М. В. Гетмана, В. В. Глушкова, А. Н. Давидюка, Г. В. Малышева, Е. В. Маржецкую, И. А. Маринина, А. Г. Милованова, С. П. Назарова, Я. В. Нечесу, В. П. Никитского, B. Л. Пономареву, Н. Н. Протасова, В. П. Тарана, М. Шмитова.

 

Глава 1

«Лунная гонка» – миф, созданный конкурентами Королева

 

Гонка за Королевым

Начало космической эры ознаменовалось триумфальными полетами первых советских спутников и космических кораблей, космонавтов, автоматических аппаратов и межпланетных станций. Имя главного конструктора этих уникальных изделий – Сергея Павловича Королева – при жизни находилось в тени, да и истинный смысл и назначение проводившихся им обширных исследований также оставались за кадром. И сегодня важная часть и одна из главных целей творчества Королева по‑прежнему остаются под секретом. Многое из того, что сделал Сергей Павлович, что положило начало самостоятельным направлениям в ракетной и космической технике, на фоне блестящих достижений его соратников и последователей начало тускнеть.

Средствами массовой информации активно муссируется рожденный не без помощи наших специалистов миф о том, что Королев якобы проиграл «лунную гонку» американцам, допустив ошибку при выборе технических параметров ракеты‑носителя Н1. Утверждается, что эта уникальная ракета, со стартовой массой в десять раз большей, чем у доставившей на орбиту Юрия Гагарина (2800 т против 280 т), создавалась Королевым с 1960 года без определенных целей, для «всего и вся». И только в 1964 году советское руководство нашло ей применение, поставив задачу высадиться на Луну раньше американцев. Эти утверждения не имеют под собой серьезных оснований.

Абсурдно считать «гонкой» ситуацию, в которой Королеву отводилось времени в два с лишним раза меньше, чем потратили США на достижение той же цели. Те начали свой проект в 1961 году и высадились на Луну в 1969, Королеву же лишь в 1964 году предписали обогнать их и осуществить экспедицию в 1967–68 годах.

«Лунная гонка» действительно имела место, но соревновались в ней не СССР и США, а наши главные конструкторы друг с другом. Разработка тяжелых ракет и космических комплексов предполагала значительное финансирование, и на участие в перспективных космических программах, помимо С. П. Королева, претендовали главные конструкторы М. К. Янгель и В. Н. Челомей, имевшие возможность влиять на решения Н. С. Хрущева и других руководителей советского государства и отечественного военно‑промышленного комплекса. Так, председатель Военно‑промышленной комиссии Л. В. Смирнов в прошлом являлся директором днепропетровского завода № 586, где главным конструктором ОКБ был М. К. Янгель. В свою очередь, под руководством В. Н. Челомея работал сын главы государства, а кроме того, их поддерживал В. П. Глушко, который, рассорившись с Королевым по поводу выбора компонентов топлива для новой ракеты, активно противодействовал созданию Н1.

В 1962 году Н. С. Хрущев отдельными постановлениями поручает Янгелю и Челомею разрабатывать свои тяжелые ракеты, разделив и без того скудное, по сравнению с США, финансирование этих работ на троих (и, видимо, забыв, что девять женщин не в силах родить ребенка за месяц). Именно в этих условиях и началась «лунная гонка» между главными конструкторами – преимущественно в том, чья «бумага» произведет на Никиту Сергеевича наиболее благоприятное впечатление по срокам и стоимости.

М. К. Янгель и В. Н. Челомей предлагают Генеральному секретарю свои проекты тяжелых ракет для высадки на Луну, и в 1964 году он принимает решение: «Луну американцам не отдавать!» Головные институты отрасли, формировавшие стратегические планы освоения космоса, не возразили против этого абсурдного решения и, сделав заключение, что ракеты Янгеля и Челомея не выполнят задачу в требуемый срок, отдали предпочтение королевской Н1.

Постановлением правительства от 3 августа 1964 года впервые было определено, что важнейшей задачей в исследовании космического пространства с помощью ракеты‑носителя Н1 является освоение Луны с высадкой экспедиции на ее поверхность и последующим возвращением космонавтов на Землю. Таким образом, Королеву поручается высадиться на Луну раньше американцев – задача заведомо невыполнимая, однако отказаться от нее Сергей Павлович уже не может. Поскольку ракета Н1 для Луны была непригодна, предстояла ее серьезная модернизация, требующая немалых затрат сил, времени и средств.

Летные испытания ракеты Н1 начались в 1969 году, в том же году американцы высадились на Луну. Когда самый трудный период доводки Н1 завершился, и к 1974 году полностью модернизированная Н1 должна была, по общему убеждению, совершить успешный полет, запуск ее был отменен, а работы по комплексу Н1‑Л3 были прекращены.

Успешный старт Н1, к сожалению, устраивал не всех. Велико было желание оппонентов Королева показать, что «лунная гонка» была, что мы ее проиграли из‑за ракеты Н1, а конкретные виновники неудачи – С. П. Королев и его первый заместитель и преемник В. П. Мишин.

Хотелось бы спросить авторов вышеупомянутого мифа: если Королев с 1960 года делал носитель для «всего и вся», в том числе и для Луны, почему же тогда в 1964 году ракету пришлось кардинально переделывать? Неужели он не знал формулы Циолковского, по которой даже студент в состоянии рассчитать стартовую массу лунного комплекса на околоземной орбите?

Сторонники данной концепции отказываются признавать в творчестве Королева стройную систему, не хотят задать себе простые вопросы. Так какую задачу он ставил, создавая свою Н1? Какова была главная цель его деятельности? О чем он мечтал? Накануне 100‑летия со дня рождения Королева на эти вопросы должны быть даны честные ответы, которые помогут понять подлинную историю нашей космонавтики в первые десятилетия космической эры и истинное значение наследия Главного конструктора.

 

 

Глава 2

Путь к межпланетному полету

 

Глава 3

Планы экспериментальной отработки ТМК

С января 1964 года, в соответствии с главным выводом отчета 1962 года, были развернуты работы по двум направлениям: проектированию тяжелой орбитальной станции (ТОС) для отработки ТМК на ОИСЗ и проектированию ТМК для проведения его наземной отработки в ИМБП (рис. 3.8.1 ). При создании ТОС выбирались оптимальные высоты орбит станции с учетом ее торможения в атмосфере, необходимости одновременной доставки на нее экипажей и грузов и наличия вокруг Земли радиационных поясов.

Понимая, какие возможности открываются с появлением на орбите такой станции, Королев поручает сформировать комплексную программу исследований, проводимых на ТОС параллельно с отработкой ТМК. Мы ожидали большого интереса у заинтересованных организаций, однако наши надежды не оправдались. Академия наук и военные отнеслись к новым возможностям с прохладцей. Ни о каких официальных предложениях мне, по крайней мере, в то время не было известно. Тем не менее, такая программа в интересах науки, народного хозяйства и обороны была нами сформирована, и предполагаемые задачи были сгруппированы по следующим направлениям.

Летная отработка ТМК. Автономные и комплексные испытания по соответствующим программам должны были пройти все составные части ТМК: отсеки для отдыха, бытовых нужд экипажа и проведения работ с аппаратурой; оранжерея, силовые установки для проведения маневров, системы обеспечения жизнедеятельности, энергопитания, терморегулирования, ориентации и стабилизации, и другие.

Исследования и эксперименты по созданию новой техники. Проверка новых узлов и агрегатов. Испытания двигательных установок, материалов. Исследования по использованию солнечной энергии. Отработка технологии постройки, монтажа и ремонта внешних сооружений. Изучение принципов создания новой аппаратуры. Отработка системы обеспечения жизнедеятельности (СОЖ) для длительных полетов.

Обеспечение космических полетов. Предстартовый контроль и подготовка космических комплексов. Ретрансляция сигналов «земля – космос» и «космос – земля». Слежение за полетом объектов, определение параметров их движения.

Научные задачи. Изучение деятельности Солнца. Астрономические исследования. Геомагнитные исследования. Изучение космических излучений, микрометеоритов. Метеонаблюдения. Изучение распространения радиоволн. Медико‑биологические исследования.

Военные исследования и задачи. Исследование принципов решения военных задач. Испытания систем для решения военных задач. Ведение военной разведки. Оборона станции. Перехват космических аппаратов противника. Изучение принципов поражения наземных целей.

При формировании облика ТОС особое внимание уделялось модульности (рис. 3.8.2 ). Элементы ТМК и ТОС должны были создаваться независимо друг от друга, иметь возможность автономного изготовления, отработки, модернизации, замены, что должно было исключить срыв подготовки всего комплекса из‑за неготовности одного из них. Совместимость входных и выходных параметров, геометрия мест стыковки, габариты зон обслуживания составных частей ТМК, а также возможность их доставки на орбиту, стыковки и подключения к системам ТОС должна была обеспечить возможность их замены на модернизированные. А для заменяемых необходимо было предусмотреть возможность складирования, модернизации и ремонтопригодности на орбите.

При формировании перечня исследований особое внимание уделялось совместимости требований к условиям их проведения: к направлению и точности ориентации, к высотам орбит и участию экипажа.

В случаях, когда условия для проведения экспериментов были несовместимы с основным режимом работы станции, экспериментальная аппаратура могла быть размещена на универсальной платформе и доставлена на синхронную орбиту орбитальным буксиром, а при необходимости возвращена на станцию для профилактики и ремонта.

Модульная структура и другие принципы, положенные в основу проектирования ТОС в 1964 году Королевым как первым главным конструктором тяжелых орбитальных станций, на долгие годы определили основные принципы их создания. К сожалению, материалы по ТОС, как и по ТМК, в 1974 году были уничтожены, а идеи Королева начали реализовываться на станциях только через 25 лет – в 1986–1987 годах.

 

 

Требуется помощь страны

К лету 1964 года были разработаны теоретические чертежи корпуса станции для выпуска рабочих чертежей в конструкторских отделах (рис. 3.9.1 ). Рассматривалась возможность использования в качестве корпуса топливных баков верхней ступени ракеты‑носителя Н1. Были также определены основные положения по ТМК (рис. 3.9.2 ), применительно к его летной и наземной отработке, а также исходные данные для проектирования составных частей (рис. 3.9.3 ). Были подготовлены все необходимые исходные материалы, чтобы расширить фронт работ внутри ОКБ‑1 и, что гораздо важнее, обеспечить участие в проекте смежных организаций. Практически были созданы все условия для выпуска постановления правительства о привлечении к работам по марсианской экспедиции широкой кооперации предприятий других министерств и ведомств, многие из которых практически уже начали с нами работать.

Однако этим планам не суждено было сбыться. Прежде чем детально проанализировать конкретные причины и обстоятельства, помешавшие фактически начатому воплощению в жизнь грандиозного замысла Королева, хотелось бы показать, что называется «из первых рук», какие события разворачивались вокруг марсианского проекта.

 

Глава 4

Лунный орбитальный корабль

Лунный орбитальный корабль (ЛОК) (рис. 4.4.2 ) предназначался для полета экипажа к Луне, по орбите ее спутника и возвращения на Землю. Масса – 9850 кг, при старте к Земле – 7530 кг. Длина – 10,06 м. Хотя ЛОК и имел внешнее сходство с «Союзом», но практически был новым космическим кораблем следующего поколения. В его составе обитаемыми были два отсека – возвращаемый на Землю спускаемый аппарат и бытовой отсек.

Спускаемый аппарат – герметичный отсек длиной 2,19 м, диаметром 2,2 м, массой 2,8 т. Фарообразная форма СА и смещенный относительно его продольной оси центр тяжести создавали при спуске в атмосфере подъемную силу. Ее величина и направление действия могли меняться за счет изменения положения аппарата в набегающем воздушном потоке, что позволяло отклонять траекторию спуска в определенном направлении, обеспечивая посадку в заданном районе. Для изменения положения СА в специальных нишах были установлены 8 двигателей системы управления спуском, работающие на перекиси водорода, с тягой 7,5 кгс и 15 кгс. Экипаж – два человека – при старте располагался в креслах «Казбек» в полетных костюмах без скафандров. В верхней торцевой части СА предусмотрен люк для посадки экипажа во время старта, перехода в бытовой отсек и обратно в полете, и выхода из СА после посадки на Землю. В верхней боковой части – другой люк, закрывающий парашютный контейнер, утопленный в корпус СА, в котором размещалась плотно уложенная парашютная система – вытяжной, тормозной и основной купол (площадью около 1000 м²) с двигателями мягкой посадки. Внешняя поверхность СА покрыта толстым слоем специальной твердой теплозащиты. Донная часть его закрыта лобовым щитом с утолщенной теплозащитой, отделяемым на высоте 7 км при спуске на парашюте. В СА находится аппаратура и оборудование систем жизнеобеспечения, терморегулирования, управления бортовым комплексом, измерений, бортовая вычислительная машина, а также системы связи, дозиметрического контроля, телеметрии, медицинская аппаратура, ассенизационное устройство. Перед космонавтами расположен пульт управления системами корабля.

Бытовой отсек предназначен для отдыха космонавтов, для шлюзования при выходах членов экипажа в открытый космос. Он находится над СА и соединен с ним через люк. Состоит из двух полусфер радиусами 1,1 м и 1,15 м, с короткой конической вставкой. Верхняя полусфера такая же, как у БО корабля «Союз». Нижняя полусфера с увеличенным радиусом для люка диаметром 80 см, обеспечивающего проход космонавта в лунном скафандре. В БО размещены стойка для хранения скафандров «Орлан» и «Кречет‑94» (для пилота ЛК), запасы продуктов питания и воды, кинофотоаппаратура и другие системы, используемые до старта к Земле. На ЛОКе, в отличие от «Союзов», рабочее место космонавта при сближении и стыковке и соответствующая аппаратура находятся не в СА, а в БО, чтобы не возвращать их к Земле. На верхней полусфере установлен выпуклый сферический блистер с иллюминатором для прямого наблюдения за процессом сближения и стыковки, пультом управления и средствами фиксации космонавта в скафандре на рабочем месте. Снаружи на БО имеются антенны системы сближения «Контакт», радиосвязи, поручни для перемещения космонавта по внешней поверхности.

Кроме обитаемых в составе ЛОКа были следующие отсеки.

Приборный отсек с размещенной в нем основной частью аппаратуры расположен ниже СА. Агрегатный отсек с находящимся в нем ракетным блоком «И» с двигательной установкой для маневрирования на орбите спутника Луны, разгона корабля к Земле и коррекции траектории. Энергоотсек с электрохимическим генератором и баками для хранения жидкого водорода и кислорода. Над бытовым отсеком располагался отсек двигателей ориентации комплекса с запасом топлива и стыковочный узел. Корпус корабля покрыт многослойной экранно‑вакуумной теплоизоляцией. В нижней части ЛОК имеется базовый шпангоут, стыкуемый с верхней частью переходника, внутри которого находится ЛК.

 

 

Лунный посадочный корабль

Лунный посадочный корабль (ЛК) состоит из двух частей: лунного посадочного агрегата и лунного взлетного аппарата. Масса ЛК перед спуском на Луну 5560 кг, при взлете с нее – 3800 кг, высота 5,2 м, размер по развернутым опорам посадочного аппарата – 5,4 м (рис. 4.4.3 ).

Лунный посадочный агрегат (ЛПА) играет роль шасси при посадке ЛК и состоит из корсета ферменной конструкции максимальным диаметром 2,27 м и лунного посадочного устройства (ЛПУ). На ЛПУ имеются четыре опорные стойки с двумя подкосами каждая, снабженные амортизаторами. На нижних торцах стоек установлены полусферические опоры, заполненные алюминиевыми сотами, деформация которых при контакте с поверхностью Луны позволяет гасить значительную часть энергии. Около верхней части стоек на корсете установлены соплами вверх твердотопливные ракетные двигатели прижатия, которые включаются в момент касания опоры поверхности Луны и «припечатывают» ЛК к грунту, исключая его подпрыгивание и опрокидывание. На ЛПА размещается герметичный навесной приборный отсек с аппаратурой, комплексная исследовательская установка массой 105 кг и другое оборудование, предназначенное для использования до старта ЛК.

Лунный взлетный аппарат (ЛВА) состоит из кабины космонавта, приборного отсека, отсека двигателей ориентации и ракетного блока «Е».

Кабина космонавта – обитаемый герметичный отсек размером 2,3 × 3,0 м, собранный из двух полусферических сегментов. В передней части кабины имеется полусферическая вогнутость с иллюминатором. Космонавт в скафандре «Кречет‑94» специальным приспособлением фиксируется стоя перед иллюминатором. Кресло пилота отсутствует для экономии объема и массы. Широкий обзор и установленное на иллюминаторе коллиматорное устройство, на которое с помощью оптической системы проецируется место посадки с углом обзора 7°, позволяют космонавту наблюдать процесс автоматической посадки ЛК. В случае необходимости он может перейти на ручное управление посадкой, регулируя тягу двигателя блока «Е» и используя двигатели ориентации. Перед космонавтом расположена приборная доска, справа от него – пульт управления ЛК. Система управления позволяет выполнить всю программу полета ЛК в автоматическом режиме. В ее составе бортовая вычислительная машина и трехосная гиростабилизированная платформа. В верхней части кабины, над вогнутостью, имеется еще один иллюминатор и широкоугольный визир, позволяющий космонавту наблюдать процесс стыковки с ЛОК и ориентировать свой корабль. На левой стороне кабины расположен открывающийся внутрь овальный люк для прохода. В кабине размещается система жизнеобеспечения. Азотно‑кислородная атмосфера кабины с давлением 560 мм рт. ст. позволяет космонавту открывать гермошлем скафандра для приема воды и пищи. Над люком в задней части кабины снаружи установлена видеокамера, поле зрения которой позволяет наблюдать все действия космонавта при спуске и подъеме по трапу, а также на поверхности Луны.

Приборный отсек , герметичный, с размещенными в нем приборами и агрегатами, врезан снаружи в заднюю часть кабины за спиной космонавта. Отсек двигателей ориентации с запасами топлива и расположенным на верхнем торце стыковочным узлом, представляющим собой плоскую плату диаметром 1,08 м с сотовыми ячейками, находится сверху на кабине. Ракетный блок «Е» жестко крепится к нижней части ЛВА. Он обеспечивает гашение скорости спуска ЛК с высоты 1–3 км и горизонтальный маневр при посадке на дальности до нескольких сот метров, а также служит для старта и выведения ЛВА на окололунную орбиту. Масса блока «Е» – 2950 кг. Основной и резервный двигатели с тягой каждого 2050 кгс обеспечивают маневрирование ЛК массой 5560 кг при посадке и 3800 кг при взлете в условиях лунной гравитации.

 

 

Схема экспедиции на Луну

Экспедиция на Луну (рис. 4.4.4 ) должна была длиться 11–12 суток и предусматривала следующие этапы. Выведение Л3 на ОИСЗ ракетой‑носителем H1 (1). Через сутки – разгон Л3 к Луне блоком «Г» (2) и его отделение. Доразгон блоком «Д» до заданной скорости на траекторию полета к Луне, две коррекции траектории (3), торможение для перевода Л3 на круговую окололунную орбиту (4), коррекция орбиты для перевода на эллиптическую орбиту. Выход космонавта в скафандре (шлюзование через бытовой отсек) из ЛОКа и переход через открытый космос в кабину ЛК.

Отделение ЛК с блоком «Д» от ЛОКа (6). Ориентация ЛК, после включения двигателя блока «Д» торможение связки (блок «Д» – ЛК) и сход с орбиты (7). На высоте 1,5–2 км отделение пустого блока «Д» и увод его в сторону. С этого момента автономный полет ЛК: спуск с торможением блоком «Е», маневр, юстировка, посадка на лунную поверхность, амортизация, прижатие (8). В случае невозможности мягкой посадки предусматривалось увеличение тяги двигателя блока «Е» для возвращения ЛК на окололунную орбиту и встречи с ЛОКом.

Пребывание на Луне (9) предполагалось от 6 до 24 часов. Космонавту предстояло определить состояние систем ЛК и скафандра, выйти из ЛК, спуститься на лунную поверхность, установить государственный флаг СССР, развернуть научные приборы, собрать образцы лунного грунта, провести фотографирование ландшафта и телерепортажи с лунной поверхности. Закончив работы на поверхности, он возвращался в корабль, надувал кабину воздухом, закреплял контейнер с образцами лунного грунта, фиксировался сам и отдыхал.

При подготовке к старту необходимо было для включения двигателя выбрать момент определенного расположения ЛОК на орбите относительно ЛК на лунной поверхности. Перед включением двигателя блока «Е» откидывалась кабель‑мачта и разрывались электрические и пневмогидравлические связи между ЛВА и ЛПА. Чтобы упорядочить выход газов при работе двигателя, под его сопло выставлялся газоотражательный лоток. Корабль взлетал (10), траектория его выведения плавно изгибалась, и он выходил на исходную окололунную орбиту.

Сближение кораблей на орбите (11) происходило за счет маневров ЛОК. ЛК при этом выполнял лишь ориентацию. После стыковки космонавт из ЛК, взяв с собой контейнер с образцами, переходил через открытый космос в БО ЛОКа. После отдыха и подготовки к возвращению космонавты перемещались в СА, переносили образцы, занимали места в креслах. ЛК вместе с бытовым отсеком ЛОК отделялся, корабль ориентировался, после включения блока «И» разгонялся и переходил на траекторию полета к Земле (12). В полете проводились коррекции траектории (13). Перед входом в атмосферу Земли происходило отделение СА от отсеков (14). СА входил в атмосферу со второй космической скоростью (15), совершал управляемый планирующий спуск и посадку на территории СССР или в акватории Индийского океана.

 

 

Глава 5

Подготовка космонавтов к полетам на Луну

Подготовка по программе экспедиции на Луну должна была начаться осенью 1967 года. Заинтересованными ведомствами было принято решение о составе соответствующей группы космонавтов. В развитие этого решения В. П. Мишин приказом от 18 августа 1967 года в группу подготовки от ЦКБЭМ включил С. Анохина, В. Бугрова, Г. Долгополова, В. Никитского, В. Пацаева и В. Яздовского. Был определен состав группы Л3 и в ЦПК. По поручению С. Анохина я составил обширную программу подготовки, но не помню, чтобы ее утвердили.

Зимой проектанты ОКБ провели для военных и гражданских две ознакомительные лекции по лунным кораблям. На этом совместные занятия закончились – тренажеров не было, конструкторская документация только выпускалась, не говоря уж про эксплуатационную, а главное – все космонавты уже были записаны в экипажи и в дублеры на корабли 7К‑ОК и 7К‑Л1. Иногда вновь поднимался вопрос о составе группы (но не экипажей) Л3, появлялись новые фамилии, но все это было формальностью, никакой реальной подготовки, кроме физкультуры, не проводилось.

По стечению обстоятельств из всей нашей компании я оказался единственным, кто был задействован в отработке действий космонавта по программе Л3. Но должен подчеркнуть, что это была не подготовка космонавта к высадке на Луну, а отработка конструкции лунных кораблей с его участием. Конструкторы охотно принимали мое участие в испытаниях и как проектанта, и как космонавта, рассчитывая получить ценные замечания.

В 1967–1968 годах были проведены: оценка удобства внутренней компоновки и интерьеров обитаемых отсеков кораблей ЛОК и ЛК; удобства компоновки всех рабочих мест; отработка действий космонавта в ЛК после посадки, при выходе из корабля по трапу на поверхность Луны, при выполнении программы на ее поверхности. Все это проводилось на полу цеха 439 ЗЭМа (рис. 5.5.1 ). В этот же цикл была включена проверка удобства ручного инструмента и научного оборудования, а также выполнение действий при возвращении на корабль; отработка выхода космонавта из одного корабля и переход в другой в невесомости в скафандре – на летающей лаборатории Ту‑104; проверка возможностей скафандра на специальном стенде завода «Звезда», имитирующем лунную тяжесть.

Пришлось летать и на вертолете Ми‑4, но с иной целью, чем это делали в Летно‑исследовательском институте А. Леонов и В. Шаталов в 1966 году. Они отрабатывали посадку вертолета, снижающегося в режиме авторотации. Довольно опасное упражнение, которого в общей программе не было. Видимо, это частная программа ЦПК. Отработка посадки предполагалась на специальных тренажерах, а их в то время еще не было. В проектных подразделениях существовало мнение, что перед пилотируемым полетом район посадки тщательно обследуют автоматы, чтобы исключить препятствия, которые не сможет преодолеть лунный корабль. А высадка человека будет разрешена только после успешной автоматической посадки и взлета беспилотного корабля. Цель же наших полетов на вертолете – проверка возможности достоверного визуального определения высоты снижения над местностью, где отсутствуют привычные для глаза земные ориентиры. Как выяснилось, трава и песок в Капотне, где проводились полеты, достаточно хорошие ориентиры, а вот при их отсутствии ошибка в оценке высоты может быть в два раза и более.

По мере того как становилось ясно, что обогнать американцев в высадке на Луну не удастся, интерес к группе Л3 начал пропадать. Еще некоторое время в этот список дописывались и вычеркивались фамилии, но не более того. Экипажи на Л3 не назначались, и подготовка не проводилась. После двух неудачных запусков ракеты Н1 в 1969 году перспективы по экспедиции на Луну стали туманными, подготовка в лунной группе потеряла смысл и практически прекратилась. Все космонавты были заняты подготовкой по другим программам.

По программе облета Луны конкретные экипажи проходили интенсивную подготовку. Выезжали даже в Сомали для визуального изучения созвездия «Южный крест» и других особенностей небосвода южного полушария, которые нельзя наблюдать в Москве. Экипажи уже были готовы, а необходимой надежной техники все еще не было.

А. Леонов, проходивший подготовку в составе первого экипажа корабля 7К‑Л1 вместе с О. Макаровым, часто рассказывал впоследствии, как группа космонавтов, отчаявшись от бесплодных ожиданий, обратилась с письмом в ЦК КПСС с просьбой разрешить полет на не доведенном до нужного уровня надежности корабле 7К‑Л1, а попросту говоря, «рискнуть». И тут же он высказывает серьезные упреки главному конструктору В. П. Мишину, который не поддержал благородный порыв космонавтов пойти на риск во славу Родины, якобы не желая брать на себя ответственность за последствия возможных неудач.

Однако проблема была, разумеется, не в боязни Мишина взять на себя ответственность – он делал это всякий раз, подписывая заключение о готовности всего комплекса к полету, и даже не в том, что он лучше космонавтов понимал фактические шансы на успех. Просто последние неудачные пуски челомеевской ракеты‑носителя «Протон» заставили руководство всерьез задуматься о судьбе экипажа в случае аварии. Даже если система аварийного спасения уведет отсек с экипажем в безопасную зону, его и там может настичь ядовитое облако крайне агрессивных компонентов топлива, применяемых Челомеем и Глушко на «Протоне» (от них в свое время отказался Королев на Н1, поссорившись из‑за этого с Глушко). Сформировалось мнение, что нельзя доверять жизнь экипажа этому ненадежному носителю. С тех пор «Протон», как известно, не выводит на орбиту пилотируемые корабли.

Отсюда и появился двухпусковый вариант, ставший основным, – с подсадкой экипажа. Ракета «Протон» выводила на орбиту беспилотный облетный корабль 7К‑Л1 с разгонным блоком «Д», а экипаж доставлялся кораблем 7К‑ОК. Он должен был пересесть в 7К‑Л1 после стыковки. Но тут возникала новая проблема. Как экипаж, выйдя в скафандрах из 7К‑ОК через его бытовой отсек, служивший шлюзом, переместится к кораблю 7К‑Л1, на котором бытового отсека не было, и войдет непосредственно в его спускаемый аппарат? Таких действий прежде на орбите не выполняли. Мишин поручил нам экспериментально подтвердить возможность такой операции в невесомости на летающей лаборатории Ту‑104.

Вместе с будущим космонавтом В. Аксеновым, отвечавшим в отделе Анохина за все испытания наших изделий в ЛИИ, мы написали программу. Вскоре в салоне самолета был смонтирован фрагмент двух состыкованных кораблей – бытовой отсек 7К‑ОК и спускаемый аппарат 7К‑Л1 с имитацией их внутренних интерьеров, поручни для перехода. Мы выехали в институт и приступили к работе. После шести полетов было установлено: первый космонавт с некоторыми трудностями занимает свое место в СА, второй (в моем исполнении) помещался уже с большим трудом. Лишь на 5–6‑м полетах удалось установить некоторую нестабильную последовательность движений, позволяющую при значительных усилиях размещение второго космонавта в СА.

На Совете главных конструкторов, собравшемся, чтобы рассмотреть результаты наших испытаний и принять решение о возможности осуществления такого варианта облета, после небольшой полемики главный конструктор скафандров Г. И. Северин объявил, что не подпишет заключение на применение скафандра в таких условиях. Во‑первых, Бугров залез, но не уверен, что залезут другие, и, во‑вторых, после каждого полета у него на затылке гермошлема оставались вмятины глубиной 1,5 см. И напомнил собравшимся случай с парашютистом Долговым, который, выполняя прыжок с высоты 20 км, погиб при спуске, повредив гермошлем непосредственно перед прыжком. Я, как исполнитель операции, был с ним согласен. Мне поручили подтвердить возможность перехода – я подтвердил, но сделал это любой ценой. И вмятины действительно были. Я не стал выступать. Промолчали и Анохин с Аксеновым.

Мишин, поддерживавший эту схему, не получив от нас подтверждения ее надежности, должен был прислушаться к мнению Северина. Ни у кого не возникало мысли заподозрить Северина в перестраховке – он был человеком далеко не робкого десятка (в прошлом чемпион страны по горнолыжному спорту). Мишин, видимо, уже приняв решение, скорее всего для порядка, спросил и мое мнение. Я сказал, что мы ставили перед собой задачу определить стабильную последовательность простых движений, которые мог бы надежно выполнить любой космонавт, и которая гарантирует вход в СА. К сожалению, сделать этого не удалось. На этом совещание закончилось, и на советской программе облета Луны фактически была поставлена точка. Именно так она и завершилась на самом деле.

После закрытия проекта облета Луны на Л1, автономные полеты кораблей «Союз» не компенсировали досады от лунных успехов американцев. Полный провал бредовой идеи 1964 года заменить марсианскую экспедицию лунной и во что бы то ни стало обогнать США стал очевидным.

Высшее руководство обеими руками ухватилось за идею запуска долговременных орбитальных станций (ДОС). Они не решали новых технических или научных задач, но могли отвлечь общественное мнение и руководство страны от ощущения провала.

Космонавтов в ЦПК переориентировали на эту программу. Новых наборов до 1972 года не было. Реальные полеты на орбитальные станции начались в 1975 году и продолжаются почти 30 лет. 23 мая 2006 года отряд космонавтов РКК «Энергия» отметил свой 40‑летний юбилей (рис. 5.5.2 ). О конкретных экспериментах, которые выполняли космонавты нашего отряда в этих полетах, рассказано немало. Вписано много славных страниц в историю космонавтики, но ностальгия по первым задачам отряда иногда высказывается весьма определенно. Ветеран отряда Георгий Гречко в № 4 журнала «Российский космос» за 2006 год пишет: «Мой опыт работы на одномодульных станциях „Салют‑4“, „Салют‑6“ и „Салют‑7“ показал, что их кпд составляет всего несколько процентов – как у паровоза <…> КПД „Мира“ составлял около 1 %, то есть даже меньше, чем у „Салютов“. <…> Еще в 1978 году, сразу после окончания своего рекордного полета на „Салюте‑6“, я доложил генеральному конструктору В. П. Глушко, и в отчете написал, и в Америке, куда нас приглашали, говорил, что постоянно действующие пилотируемые орбитальные станции – это тупиковый путь в космонавтике <…> А что делать теперь? Мы вписали в историю космонавтики тупиковое ответвление – многомодульные постоянно действующие орбитальные станции. Настало время вернуться на магистральное направление, которое наметили еще в 60‑е годы прошлого века Королев и фон Браун, – пилотируемый полет и высадка на Марс».

Если бы проект марсианской экспедиции, уже реализуемый Королевым, Тихонравовым, Мишиным, не был торпедирован соперниками и соратниками Королева, у гражданских и военных космонавтов была бы настоящая работа на околоземных и межпланетных трассах на все времена. Наши конструкторы 45 лет назад ясно представляли себе эту красивую перспективу и практически воплощали ее в жизнь. После них уже 30 лет об этом, к сожалению, только мечтают и говорят.

 

 

5.6. Особенности подготовки лунного комплекса Л3 на Байконуре

Весной 1968 года военные и гражданские врачи продолжали обсуждать мое здоровье. Независимый академик признал его безукоризненным, но этого было мало. Мишин написал письмо заместителю министра здравоохранения А. И. Бурназяну с просьбой ускорить решение вопроса. Но время шло. В июле он встретил меня на лестнице и на ходу спросил: «Как у тебя дела? Зайди к Хомякову». М. С. Хомяков – ведущий конструктор первого спутника и многих наших изделий, занимал должность заместителя руководителя предприятия по координации, ему административно подчинялись ведущие конструкторы по всем изделиям. Поздоровавшись, Хомяков сказал: «Василий Павлович просил меня с тобой поговорить. Пока летать особо не на чем, может быть, согласишься возглавить работы по Л3 в качестве ведущего конструктора?» От таких предложений не отказываются. Я понимал, что если доведу машину до летных испытаний, то главный конструктор не откажет мне слетать на ней. Ошибся в одном – машину закрыли.

Подготовку к полету на Луну в отряде космонавтов пришлось временно отложить. Нужно было организовать на полигоне подготовку к летным испытаниям первого лунного комплекса Л3. Все его составные части были соединены между собой кабелями‑удлинителями для проведения комплексных электрических испытаний разобранного головного блока. Все было готово к началу испытаний, не хватало только подписи ведущего конструктора. Я был наделен соответствующими полномочиями и вылетел на Байконур, который впоследствии стал местом моей постоянной работы до 1974 года.

У трапа самолета меня встретил Юрий Лыгин – руководитель филиала нашего завода на полигоне. Проехали на площадку к монтажно‑испытательному корпусу космических объектов (МИК КО) и поднялись в кабинет Лыгина. Он раскрыл передо мной технологический паспорт изделия с подготовленным заключением о передаче разобранного комплекса Л3 на электрические испытания и показал, где я должен расписаться за главного конструктора (в кармане у меня была доверенность от Мишина). Расписаться, не задавая вопросов, что называется «не глядя», мне показалось неправильным, а какие можно было задать вопросы, если еще вчера я был в отряде космонавтов? Я робко спросил: «А можно посмотреть изделие?» Лыгин спохватился, кому‑то позвонил, мне принесли халат, и мы спустились в зал.

По дороге к нам присоединились сотрудники, образовав свиту человек в 15. Лунный орбитальный корабль, к которому мы подошли, стоял, собранный в стапеле. Никого не было. Я не знал, что мне делать дальше. Передо мной опять ненавязчиво положили открытый технологический паспорт. Нужно сказать, что ведущие конструкторы по изделиям при Королеве пользовались очень большим авторитетом. Не зря многие из них впоследствии возглавляли предприятия, которым Сергей Павлович передавал разработанные изделия, и добивались больших самостоятельных успехов. Правда, в последние годы их авторитет заметно упал. В некоторых подразделениях их считали «погонялами», интересующимися только сроками и слабо разбирающимися в технике. У меня в этот момент был шанс еще больше укрепить это мнение. Пытаясь оттянуть время, я тихо спросил, можно ли подняться на стапель. За спиной прошептали: «Ведущий „хотят“ осмотреть изделие». Мне дали тапочки и я в гордом одиночестве, переходя с площадки на площадку, отмечал про себя знакомые обводы, родившиеся четыре года назад у меня на кульмане. Вот отсек двигателей ориентации комплекса, бытовой отсек, спускаемый аппарат, пиронож, который должен перед отделением БО и стартом к Земле, перерубить кабельный жгут толщиной с руку между СА и БО. Вот остронаправленная антенна (ОНА), через которую осуществляется связь с Землей при возвращении корабля, вот кабели, идущие к антенне… Стоп!

Но почему кабели к антенне идут через пиронож? Ведь если кабели отрубить – связи с кораблем на обратной дороге не будет, и он может быть потерян. Спускаясь вниз, я лихорадочно соображал, что мне делать – ведь за то, что корабль собран в соответствии с документацией главного конструктора, расписались человек десять из тех, что стояли внизу и ждали моей формальной подписи. Может, я чего‑то не понял? Очень не хотелось при всех задавать глупые вопросы. Спустившись, я попросил показать чертеж прокладки кабелей к остронаправленной антенне. Его тут же принесли. Чертеж как чертеж – в нем кабели к антенне идут мимо пироножа. Я наклонился к Лыгину и тихо спросил: «А почему кабели к ОНА на изделии заведены в пиронож? На чертеже они проложены мимо». Лыгин, глядя на чертеж, держал паузу. На стапель подниматься и смотреть на кабели не стал, и так же тихо ответил: «Мы сейчас все исправим». Я сказал: «Ну, хорошо», – повернулся и пошел знакомиться с кабинетом главного конструктора.

Что сказал Лыгин после моего ухода подписавшимся в паспорте, не знаю, но на следующий день все здоровались со мной первыми с расстояния пяти метров. Этот эпизод значительно упростил взаимоотношения с коллективом при проведении серьезных мероприятий по изменению существовавшего на полигоне порядка.

Увиденные мной воплощенные в металл конструкции кораблей и другие элементы лунного комплекса, которые я легко рисовал в тетради и чертил на кульмане, привели в трепет своей масштабностью и технической мощью. Стало ясно, что мы перешли на другой уровень разработки – от орбитальных космических кораблей к межпланетным ракетно‑космическим комплексам.

С самого начала работы в новом качестве пришлось столкнуться с большими трудностями. Автоматические аппараты и корабли «Восток», «Восход» прибывали ранее на Байконур в более‑менее собранном и испытанном виде. Подготовка их к запуску проводилась совместно с военными по четко отлаженной Королевым схеме и занимала две‑три недели, но для Л3 эта схема оказалась непригодной из‑за его масштаба и сложности.

Наше изделие поступало на Байконур в виде многочисленных составных частей, которые должны были на месте собираться и испытываться в соответствии с требованиями конструкторской документации, то есть, по чертежам, схемам и заводской технологии. Но военные по ним не работали, их участие в заводском процессе предусмотрено соответствующими постановлениями только в качестве представителей заказчика, а не исполнителей заводских операций. Ответственность за качество изготовления изделия должен нести головной завод. Привычные ранее практические методы работы на полигоне потребовали серьезной корректировки.

В первую очередь, пришлось обратить внимание на процедуры изменения конструкторской документации. Ранее при подготовке изделий для устранения возникающих замечаний и выполнения новых работ выпускались технические задания. В них подробно описывались все процедуры, которые необходимо было осуществить для устранения замечания. Эти словесные описания фактически являлись корректировкой конструкторской документации (чертежей, схем и т. д.). При этом не перечислялась конкретно документация, в которую нужно было внести соответствующие изменения. Такой порядок был обусловлен тем, что военные по чертежам не работали, они действовали по инструкциям, и перечень работ, составленный в ТЗ и подписанный всеми участники подготовки, фактически являлся такой инструкцией. Утверждал ТЗ технический руководитель, то есть главный конструктор или заместитель технического руководителя по испытаниям в ранге заместителя главного конструктора. После завершения всех работ участники разъезжались, захватив с собой копии накопившихся за время подготовки десятков технических заданий, и уже у себя в подразделениях по своему усмотрению проводили необходимые корректировки, выпуская извещения на изменение чертежей или схем. Ведущий конструктор по изделию, подписывавший через полгода извещения на корректировку конкретного чертежа или схемы, видел ссылку на техническое задание, но однозначную привязку извещения к ТЗ установить порой было трудно. В этом закладывалась определенная порочная свобода выбора при проведении изменений, которая в дальнейшем превратилась в большую проблему.

Цикл подготовки наших изделий значительно удлинился. Здесь мы впервые столкнулись и с проблемой корректировки конструкторской документации. Приезжавшему к нам новому специалисту давалось задание подготовить решение по возникшему замечанию. Придя в архив, он должен был пролистать не только чертежи конкретного узла, с которым ему надлежало разобраться, но еще сотню накопившихся технических заданий, утвержденных руководителем испытаний, где он должен был разглядеть пункты, относящиеся к его чертежу. Да еще понять, реализованы они в чертеже, или еще нет. Это была сложная задача.

Попутно возникал другой серьезный вопрос – о правомерности утверждения руководителем испытаний технических заданий, которые фактически корректировали чужую конструкторскую документацию. Раньше, считая работы на полигоне по подготовке изделия к запуску очень ответственным этапом, Королев приезжал сюда вместе с ним. Под его непосредственным руководством и контролем шел весь процесс, выпускались все технические задания, поскольку считалось, что изделие сразу будет передано военным.

В нашем же случае аналогичный режим работы главного конструктора исключался из‑за длительного процесса подготовки изделия. Главный конструктор не мог целый год «сидеть» на полигоне. Он наделял полномочиями заместителя технического руководителя своего зама по испытаниям – в нашем случае Е. В. Шабарова. Но тот тоже не мог в течение года находиться на полигоне – ему был подчинен огромный комплекс, требовавший руководства, и он передоверял полномочия начальнику отдела испытаний, тот – начальнику сектора, а тот – начальнику группы. И в один прекрасный момент мы обнаруживали, что полномочиями технического руководителя, то есть главного конструктора, фактически наделен старший инженер из отдела испытаний, который определяет, кому и какую документацию нужно откорректировать и утверждать в ТЗ изменения на эту документацию. Естественно, что при возникновении сложных вопросов такой заместитель технического руководителя мог руководствоваться не только интересами своего отдела, но и своей группы.

Становилось понятно, что прежний порядок работы к новым изделиям неприменим. Но и поменять его было не просто, поскольку прежде он приводил к большим успехам, устраивал военных и главное – наших испытателей.

Нужно отметить, что к началу работ с комплексом Л3 на полигоне сложился определенный культ испытателей. Он был основан на традиции, которая повелась еще со времен Л. А. Воскресенского и была продолжена Е. В. Шабаровым, Б. А. Дорофеевым и А. И. Осташевым. Нелегкий труд испытателей – бессонные ночи в пультовых, поиски «бобов», плюсов и минусов и, в конце концов, установление дефекта и его причины снискали им заслуженный авторитет. Этому способствовало и то, что лицо, замещающее главного конструктора в его отсутствие с правом подписи технических и других документов, было руководителем испытательного куста.

По мере усложнения готовящихся изделий стали возникать противоречия. В отсутствие главного конструктора на технической позиции (ТП) результаты испытаний докладывал в Москву его заместитель по испытаниям. Естественно он не был заинтересован докладывать о промашках стоявших за его спиной коллективов. С усложнением техники эти ошибки стали все чаще списывать на приборы и конструкцию, что вызывало нарекания конструкторов и разработчиков.

Листая бортжурнал с отметками о ходе электрических испытаний, можно было обнаружить и такие записи: «Не горит транспарант 10» – «Провести частную программу. Для чего отключить разъемы…». – «Частная программа проведена. Не горят еще десять транспарантов…». – «Провести еще частную программу. Для чего отключить еще несколько десятков разъемов». И так целую неделю могли продолжаться поиски дефекта, при этом половина машины могла оказаться разобранной. Хорошо если возникал дефект в каком‑то не имеющем большого отношения к делу приборе, который срочно самолетом отправляли в Москву. Но все чаще после недели манипуляций с разъемами и завершения работ по частным программам, где‑то в углу бортжурнала появлялась скромная запись «Откорректирована Ин‑2». То есть транспарант 10 и не должен был гореть!

Такой протокол испытаний означал, что испытатели, расходуя в течение недели ресурс бортовых систем, выявляли ошибки в своей документации. Надо отметить, что проектно‑конструкторская документация в тот период была довольно низкого уровня. Выход из положения – изготовить для испытателей электрически действующий макет, на котором можно было бы корректировать их инструкции. В дальнейшем такие изделия – комплексные стенды – стали поступать, и они становились неотъемлемой частью процесса отработки не только изделий, но и эксплуатационной документации.

Когда возникавшие дефекты попадали в поле зрения высоких комиссий, а на роль их «автора» было несколько претендентов, борьба за «честь мундира» становилась ожесточенной. В июле 1969 года, перед вторым пуском Н1‑Л3, я находился в Москве и «выколачивал» из разработчиков заключения о допуске их систем к ЛКИ. Позвонил по ВЧ Лыгин, и каким то придушенным голосом телеграфно сообщил: «В приборном отсеке ЛОКа падает давление – похоже, что он худой. Шабаров запретил выходить на связь, составлена справка, что так и должно быть (из‑за изменения температуры в помещении). Он дал указание вывести головной блок на заправочную станцию. Идет заправка». По‑нашему, это называлось «приступить к необратимым операциям» – заправке изделия, после которой работы на изделии были ограничены. Шабаров спешил – он отвечал за готовность головного блока к стыковке с ракетой.

Я доложил Мишину о сложившейся ситуации. Реакция была быстрой и решительной: «Пусть сидят на заправочной станции, никуда не выезжают и ищут негерметичность, а не найдут, заставлю слить, вернуться в МИК и разобрать машину. Вылетай первым самолетом и докладывай». Это было очень крутое решение. До старта оставалась неделя, и на полигон уже прибывали члены госкомиссии. Если не найдем течь, а скорее всего лежа на заправке не найдем, или не сможем устранить, нужно будет возвращаться в МИК и у всех на глазах разбирать машину и переносить пуск на месяц. Мишин был сильно возбужден и без особой надежды на успех я начал: «Василий Павлович, мы ничего лежа на заправке не найдем. Как лезть с течеискателем в полуметровом зазоре между обтекателем и кораблем? Мы там больше наломаем, чем устраним. Нужно заканчивать заправку, ехать на старт, ставить машину и готовить к пуску. Вертикально цепляясь ногтями за внутренние шпангоуты обтекателя еще что‑то можно попытаться сделать. А нет, так все равно сливать и переносить на месяц. Неделей больше, неделей меньше». Мишин уже через секунду готов был что‑то ответить, но я успел с конкретной просьбой: «Вот только у нас на 13‑й площадке (площадка обслуживания орбитального корабля) нет 380‑ти вольт, от которых работает гелиевый течеискатель. Если бы вы позвонили Бармину…» Мишин тут же взял трубку: «Владимир Павлович, здравствуй. Слушай, выручай, мы тут вляпались как следует – нам нужно на 13‑ю площадку 380 вольт – без этого никуда не полетим. Я тебя прошу…»

Негерметичность нашли быстро. Единственная мелкая деталь – кому устранять. В полуметровом зазоре между кораблем и обтекателем примерно на 40 метров вниз просматривалась зона свободного падения, и посылать на такое задание молодого монтажника было некорректно. Возражали техники по безопасности, ОТК, заказчик. Начались обсуждения. Я записал в бортжурнале: «Работу выполнять ведущему конструктору Бугрову В. Е. и начальнику сборочного производства Кожухову В. И. под личную ответственность без контроля ОТК и Заказчика». Формулировка всех устроила. Прибыли из Москвы вызванные мной маститые альпинисты из нашего отдела – Федоров и Пенчук с альпинистским снаряжением. Провели инструктаж. Запустив гелий в приборный отсек и пройдя течеискателем по периметру его верхнего шпангоута, мы вышли на струйку гелия и по ней спустились по обечайке до разъема ЩГ‑95. Он и был негерметичен.

В тот самый момент, когда мы вылезли из‑под обтекателя с этим известием на свою площадку, появились испытатели, которые прозванивали машину с пятки, и заявили, что у них нет цепи в этом же разъеме. Это обстоятельство повлекло серию версий. Вся госкомиссия, у которой образовалось свободное время, с интересом следила за нашей эквилибристикой. На одном из заседаний потом при большом стечении участников Б. Е. Черток изложил основную версию случившегося – разъем был поврежден при монтаже на заводе, в результате чего во время испытаний образовалась вольтова дуга. Это и привело к нарушению электрической цепи и герметичности.

После таких явных обвинений в адрес завода Лыгиным заинтересовалась «ЧК». Из Москвы срочно были вызваны «для дачи показаний» директор ЗЭМа В. М. Ключарев, начальник ОТК завода Ф. И. Беляев и главный технолог В. Е. Гальперин. Под председательством Э. И. Корженевского была образована аварийная комиссия, я был его заместителем. Мы должны были перед вскрытием разъема рассмотреть возможные варианты его повреждения и определить конструктивные решения для восстановления электрических цепей и герметичности приборного отсека, вскрыть разъем, изготовить и проверить материальную часть для ремонта, произвести ремонт и необходимые проверки.

Дело в том, что ответная часть разъема была установлена изнутри приборного отсека, и это требовало аккуратных решений и действий. Сам разъем имел 7 штырьков диаметром по 3 мм, которые заварены в стеклянную перегородку, обеспечивавшую герметичность. По версии с вольтовой дугой, при чрезмерном нагреве перегородка имела право потерять герметичность, а вот куда делась цепь, предстояло выяснить. Когда мы с Кожуховым отсоединили разъем, мне на ладонь упал полностью перегоревший трехмиллиметровый штырек.

В 22 часа узким составом собралось техническое руководство: министр С. А. Афанасьев, новый заместитель начальника нашего главка (бывший начальник полигона) А. С. Кириллов, В. П. Мишин, Е. В. Шабаров, Э. И. Корженевский и я. Когда после рассмотрения текущих вопросов разговор возвращался к ситуации с негерметичностью, Корженевский, дремавший с опушенной на грудь головой, поднимал ее и просил Шабарова дать указание подготовить справку а том, какие токи проходили через разъем ШГ‑95 за весь период испытаний. Шабаров отвечал уклончиво, говорил, что не считает это нужным, так как токи слишком малы. Так повторилось четыре раза. Министр удивленно поворачивал голову от одного к другому, пытаясь понять подоплеку препирательства. В конце концов, Шабров вспылил: «Эдуард Иванович, любому сельскому электромонтеру ясно, что при наличии автоматов защиты и при малых токах невозможно сжечь такой разъем».

Оставалось изготовить детали, доработать и проверить изделие. В 7 утра мы стояли с Лыгиным на старте, ожидая бригаду с деталями, и любовались красавицей ракетой. Ни до, ни после, я не видел ничего красивее, чем Н1 на старте. Сзади остановилась «Волга», вышел министр, поздоровался, спросил, как дела. Лыгин ответил, что детали изготавливаются, проводятся испытания… «Поехали, посмотрим» – сказал министр, повернулся и пошел к машине. Открывшаяся в мастерской картина впечатляла. Все станки ревели, кругом была чистота, напротив входа за столом сидел начальник техотдела Николай Ашихменов. Перед ним лежала цветная схема спроектированного узла и блестели изготовленные детали.

Министру, как мне показалось, не понравилась идея обвинить в случившемся завод. Но кроме версии Чертока о вольтовой дуге, ничем не доказанной, но озвученной на большом совещании, других не было, и министр попросил Корженевского представить официальное заключение комиссии и приложить списки для наказания и поощрения.

Истина была установлена с большим трудом. Руководители нашего завода Ключарев, Беляев и Гальперин несколько суток внимательно изучали все записи в бортовых журналах, частные программы, технические задания и однозначно установили следующее. Нарушение целостности разъема ШГ‑95, с последующей потерей герметичности приборного отсека и нарушением электрической цепи в указанном разъеме, произошло (не помню какого числа, но еще при проведении электрических испытаний) в три часа ночи при выполнении частной программы двумя испытателями из подразделений Шабарова и офицером из отдела электрических испытаний Первого управления. В результате произведенной стыковки и расстыковки разъемов на головном обтекателе, находившихся под напряжением, произошло формирование разряда, которым и был выведен из строя разъем ШГ‑95.

Когда мы с Корженевским принесли министру заключение комиссии он, прочитав его, усмехнулся и сказал: «Так… значит сельский электромонтер…» – и, подписывая список, где все участники эпопеи премировались месячным окладом, спросил: «А где второй? Не забудьте мне его дать». Мы пообещали…

Мишин, прочитав заключение комиссии, задумался о чем‑то другом. Затем тихо, но твердо произнес: «Да, надо что‑то делать? Садитесь с Хомяковым… Думайте». Что делать и о чем думать, он не сказал, и я не спрашивал, видимо, у него был разговор с Хомяковым.

Эти неопределенные мысли главного конструктора я истолковал как одобрение программы действий, которая у меня сформировалась за год работы ведущим конструктором на самом бойком месте. Комплексная оценка процесса создания изделия, с успехом применявшегося ранее, привела к простому выводу, что он должен быть изменен, и что организация работ при сборке и испытаниях комплекса Л3 на технической позиции НИИП‑5 МО должна соответствовать установленному в головной организации порядку. Исходя из этого, я представил Мишину очень короткий и, на первый взгляд, незначительный приказ. Он предписывал: «Все изменения конструкторской документации при подготовке изделия Н0000‑0 (головной блок Л3) на технической позиции проводить в соответствии с установленным на предприятии порядком: извещениями и карточками разрешения». После моего комментария о дальнейших действиях и их последствиях Мишин подписал приказ.

В обеспечение приказа Лыгин начал создавать сборочное производство, технологическую службу, КИС для проведения пневмогидравлических и электрических испытаний, испытаний в барокамере. Руководители комплексов своими распоряжениями определили постоянно действующие полномочные представительства. Получили поручения в обеспечение работ и другие службы предприятия.

Схема стала простой и ясной. При возникновении замечания оно записывалось в технологический паспорт. Определялся конструкторский документ, подлежащий корректировке. Подписанное и утвержденное полномочными представителями извещение направлялось в Москву, где получало по второму кругу во второй графе подписи основных разработчиков и направлялось обратно к нам в архив под индексом И2Б. Если разработчики на предприятии были не согласны с извещением, они могли остановить нас и дать свое решение, но таких случаев практически не было.

Управление всеми работами осуществляли трое: ведущий конструктор, руководитель испытаний и руководитель филиала завода. Персонально это Бугров, Филин и Лыгин (рис. 5.6.1 ). В случае отсутствия нас кто‑то замещал. Единоначалия не было, и не было случаев, чтобы мы не решили сообща какой‑нибудь вопрос. При возникновении существенных замечаний всегда старались разобраться в них до конца, и сами принимали все необходимые решения по их устранению. Исходили при этом из того, что нам на месте виднее, а также стараясь максимально разгрузить руководителей в Москве от наших проблем. После проведенных работ мы сообщали на фирму, что произошло и что нами сделано для устранения замечания, заканчивая обычно доклад словами: «Просим подтвердить правильность нашего решения». Постоянство этой формулировки часто становилось поводом для шуток.

Однако внедряемый порядок не все участники подготовки воспринимали с удовлетворением. На первых порах недовольны были испытатели. Недовольство возникало и среди некоторых офицеров испытательного управления. Дело в том, что полигону для выполнения работ по Н1‑Л3 было выделена большое количество личного состава (на совещаниях озвучивалась цифра в 15 тыс. человек). Предполагалось в подчинении у молодых офицеров создать мощные отделы пневмогидравлических и электрических испытаний. Введенный порядок остановил организацию этих отделов, не характерные для военных работы были переданы заводу. Это, естественно, вызывало недовольство военных.

Неудовлетворенность армейских представителей методами наземной экспериментальной отработки наших изделий после второй аварии ракеты Н1 была выражена в письме главнокомандующего ракетными войсками маршала Н. И. Крылова на имя министра общего машиностроения С. А. Афанасьева. Был принят ряд конкретных мер по повышению надежности изделия. Среди прочих появилось и письмо заместителя министра Г. А. Тюлина на имя В. П. Мишина с предложением отменить введенный порядок подготовки головного блока. Письмо это вызвало определенную реакцию у военных, и Мишин вынужден был написать резолюцию: «Лыгину, Филину, Бугрову. К исполнению не принимать». Другие военные из представительства заказчика поддерживали наши нововведения.

Принятый нами порядок оказался устойчивым, не требовал никаких изменений и просуществовал до закрытия программы в 1974 году. Мы втроем стали друзьями на долгие годы, ездили в горы кататься на лыжах, выезжали на Куандарью, где великолепные условия для подводной охоты. За эти годы у нас сформировался дружный творческий коллектив (рис. 5.6.2 ). За шесть лет для многих наших сотрудников работа по Л3 стала высшей ракетно‑космической школой, а «двойка» на Байконуре – вторым домом. Умели не только трудиться, но и отдыхать. Летом играли по вечерам в футбол, а зимой – в хоккей на освещенной площадке, которую построил между гостиницами Лыгин. После возвращения с рыбалок, не прекращавшихся и зимой, гостиницы наполнялись запахом жареной рыбы и лука, а по коридорам деловито перемещались люди с графинами.

 

 

5.7. Как создавать межпланетные комплексы?

3 июля 1969 года отремонтированный герметичный приборный отсек ЛОКа сгорел в 2500 тоннах жидкого кислорода и керосина после взрыва едва поднявшейся над стартом ракеты Н1 № 5Л. Личный состав всех площадок, находившихся в районе старта, был эвакуирован в зону, расположенную на удалении в 20 км. Боевой расчет, участвующий в запуске, располагался в подземном бункере. Лыгин, Кожухов и я отвечали за эвакуацию всей команды из МИКа КО. Оставшись там, мы наблюдали старт и последующие события из торцевых окон с расстояния в 3 км. Скорее всего, мы были немногими, если не единственными свидетелями этого зрелища, видевшими его своими глазами с близкого расстояния.

Ракета, развернувшись, упала с высоты 50–100 метров на стартовую позицию и взорвалась. Начался пожар. В течение 30 минут происходили непрерывные взрывы, рвалась многослойная экранно‑вакуумная теплоизоляция и, поднимаясь вверх, сверкала, как сплошное северное сияние. Огромные окна в МИКе КО были открыты, чтобы уберечь стекла от ударной волны. При предыдущем пуске зимой ракета улетела со старта, но все окна в гостиницах на площадке 2Б были выбиты. На этот раз взрывная волна, беспрепятственно проникнув в помещения через открытые окна, выбила многие дверные коробки вместе с закрытыми дверями по всему длинному коридору. Если к этому ужасу добавить 2300 т агрессивных компонентов топлива, не уступающих отравляющим веществам времен первой мировой войны, на которых настаивал Глушко, то в этот день могла быть закрыта окончательно не только программа Н1‑Л3, но и все остальные программы, вместе с жилыми кварталами.

Несколько дней мы оставались под неизгладимым впечатлением от увиденного, и каждый раз, вспоминая о нем, невольно возвращались к одной и той же мысли: «А что, если бы это были не кислород и керосин, а компоненты, предложенные Глушко?» Трудно было в этом случае представить себе размер катастрофы.

Вернувшись в ОКБ и выполняя указание главного «садиться и думать», я пришел к Хомякову. Наш разговор затянулся и был сумбурным. Насколько откровенным он был с Мишиным, и насколько откровенно он рассказал о нем мне, не знаю. Чувствовалось, что Хомяков аккуратно выбирает, что можно передать мне из сказанного главным конструктором.

Из сообщения Хомякова я не смог сформировать для себя однозначного мнения. Отчетливая общая неудовлетворенность главного состоянием дел определялась не только неудачными пусками Н1, а в значительной мере общей обстановкой в КБ. Находясь большую часть времени на полигоне, я не был в курсе многих текущих событий, и мне трудно было сориентироваться в отдельных деталях. Не знаю, насколько верно, но я сделал для себя два основных вывода. Процесс создания всех наших изделий становится плохо управляемым, в некоторых сложных вопросах невозможно разобраться по документации и приходится все чаще зависеть от устных разъяснений разработчиков. Некоторые руководители подразделений по космической тематике, видя в Мишине «ракетчика», не считают нужным посвящать его в нюансы текущих проблем и в свои перспективные замыслы. Все это создает неуверенность и настороженность, не способствующие успешной работе.

Я поделился с Хомяковым своим взглядом на проблемы, мешающие работать, и выдвинул предложения по их устранению. Он, как мне показалось, отнесся к ним весьма серьезно и несколько раз нетерпеливо произнес: «Пиши, пиши подробную докладную главному». На этом мы разошлись.

Быстро подготовить докладную не получилось. Море экспериментальных изделий на производстве требовало ежедневного внимания. Проблема была сложной, нельзя было ее скомкать. Мишин вряд ли найдет время вдаваться в детали, нужно было хотя бы вооружить Хомякова.

И только в октябре на 10 листах докладная была готова. Мишина на месте не оказалось. Передавая записку Хомякову, я сказал, что ему лучше идти без меня. Во‑первых, это будет означать, что он лично вник в суть весьма сложной проблемы и сам без помощников знает, что надо делать. Во‑вторых, Мишину удобнее без свидетелей отвергнуть предложения, если они не годятся. И, в‑третьих, мое присутствие могло быть истолковано как то, что я «достал» Хомякова своими предложениями, и он вынужден привести меня к главному. На том и решили. Я еще раз проговорил устно основные моменты. Примеры срывов в работе и Хомяков, и Мишин знали – их знали все. Нужно было сосредоточить внимание главного конструктора на том, что предлагалось считать основными причинами этих срывов.

 

1. Отсутствие на ранних стадиях разработки изделия необходимого комплекта проектно‑конструкторской документации по полной иерархической структуре изделия (комплекс, объект, система, подсистема, прибор, агрегат).

2. Отсутствие единого порядка подготовки, выпуска и реализации технических решений, обеспечивающего комплектность при корректировке конструкторской документации.

3. Отсутствие требований к последовательности изготовления и испытаний экспериментальных изделий и установок, неудовлетворительная работа по устранению выявленных при испытаниях дефектов и замечаний на штатных изделиях.

4. Несоответствие прав ведущего конструктора по изделию его обязанностям. Невозможность организовать эффективный процесс создания изделия, контроль и управление этим процессом, то есть обеспечить практическую реализацию технической политики главного конструктора.

 

Основные меры по их устранению приводились в конце записки.

На следующий день Хомяков пригласил меня, вернул докладную (См. Приложение 3 ) и сказал, что Мишин прочитал ее и просил подготовить короткую записку с приложением отдельных проектов приказов по каждой конкретной проблеме.

В ноябре была подготовлена вторая короткая докладная и четыре проекта приказа. Все они получили одобрение Мишина, и я приступил к их подготовке для подписания в свободное от основной работы время. Первый приказ об утверждении «Положения о ведущем конструкторе по изделию» как о полномочном представителе главного конструктора, реализующем его права и обязанности на всех этапах создания изделия, потребовал долгих согласований и был выпущен лишь в феврале 1970 года. Положение определяло список технических, организационных и финансовых документов, подлежащих обязательному подписанию у ведущего конструктора. Все ведущие очень внимательно читали документ, а ведущий по кораблю 7K‑Л1 Ю. П. Семенов, увидев готовящееся положение (наши столы стояли рядом), попросил разрешения переписать ряд пунктов в приказ о своем назначении ведущим конструктором по ДОСам, который он готовил в январе 1970 года.

Второй приказ был посвящен перераспределению функций между ведущими конструкторами и отделами планирования и координации и являлся фактически дополнением к первому (См. Приложение 3 ).

Третий должен был определить порядок заказа экспериментальных изделий в производстве и упорядочить работу с замечаниями по результатам испытаний. Проблема здесь заключалась в том, что из огромного перечня экспериментальных установок по изделию плановые службы нашего завода выбирали по своему усмотрению для первоочередного изготовления установки с максимальной стоимостью. Как правило, это были почти полномерные корабли. Изготовление основной массы сравнительно дешевых экспериментальных установок для проведения испытаний отдельных узлов, механизмов, фрагментов конструкции отодвигалось на более поздний срок. После их изготовления, возникавшие во время испытаний замечания, часто вызывали необходимость многократной разборки комплексных изделий, их доработку и повторение испытаний.

Бороться с этим было невозможно, размахивая согласованными графиками на оперативках. Я просил конструкторов ввести в чертежи указания, устанавливающие последовательность изготовления крупных экспериментальных установок и привязку к ним мелких макетов. Они сопротивлялись, считая, что это вопрос согласования планов‑графиков, то есть задача ведущего конструктора. Корженевский встал на защиту конструкторов, и мы основательно переругались. Но в итоге он все‑таки поручил им разработать такой документ и лично принял в этом участие. Когда на заводе появилась большая «простыня» с названием «Логическая схема экспериментальной отработки изделия 11Ф93 (ЛОК)», ставшая частью технических требований чертежа, на Корженевского со всех сторон посыпались дифирамбы – документ оказался весьма полезным и совершенно необходимым для завода. Корженевский проникся сознанием правильности нашего решения, и наш конфликт с ним был полностью исчерпан.

Четвертый приказ касался двух главных проблем – неполноты проектно‑конструкторской документации и порядка выпуска технических решений. Работая над ним, я понимал, что приказ о порядке разработки и выпуска полного комплекта конструкторской документации больше касался будущих изделий и не мог быть реализован в тот период в масштабе всего предприятия. Большинство изделий по основным нашим темам находились на разных стадиях производства. И ставить вопрос об упорядочении производственного процесса создания всех разработок было бы неправильно. Приказ не удалось бы согласовать в обозримые сроки, хотя он касался всех. Дело было не в том, что разработчики не хотели выпускать необходимую документацию, существо было сложнее и заключалось в следующем.

Все составные части многоуровневого комплекса вплоть до каждого прибора и его элементов, установленные на изделии, должны обладать характеристиками и свойствами, обеспечивающими выполнение определенных взаимосвязанных функций. Чтобы все составные части были изготовлены, испытаны, установлены в изделие и оказались совместимыми во всех режимах и условиях работы, они должны быть изначально описаны на определенном языке, понятном всем разработчикам, и в этих начальных документах должны содержаться требования, гарантирующие в дальнейшем их совместимость.

По мере развития космической техники в ее составе стали появляться сложнейшие многоуровневые изделия со многими составными частями, разнородные по видам схемы (пневмогидравлическими, электрическими, кинематическими, оптическими) с преобладанием функциональных особенностей над геометрическими. Однако стандарты ЕСКД не устанавливали обязательных проектных документов для описания таких изделий. В ГОСТе же обязательными проектными документами на начальных стадиях разработки для любых изделий были определены пояснительная записка и чертеж общего вида.

Разработчик, скажем, клапана с дипломом механика мог разговаривать с коллегами с помощью чертежа общего вида, по которому они могли понять, как он работает. Разработчик же телевизора с дипломом электрика объяснить своему коллеге с помощью чертежа общего вида, как работает телевизор, не мог – у них был другой язык – схема. Но схемы не были определены ГОСТом как обязательные проектные документы, и выпуск их предусматривался на последующих стадиях.

Ряд систем космического корабля, такие как терморегулирования, ориентации, навигации и коррекции, электроснабжения на основе электрохимических генераторов, наконец, корабль ЛОК, лунный комплекс Л3, все эти изделия – «клапан» или «телевизор». С каким дипломом к ним подходить, и на каком языке действовать? Выпускники высших учебных заведений имели дипломы инженеров‑механиков или инженеров‑электриков, а инженеров‑системотехников не было, технологии их деятельности не существовало. Привлекаемые к проектированию таких систем механики или электрики выпускали проектную и конструкторскую документацию на сложные комбинированные системы, в меру своего понимания вопроса, на «своем родном языке». Поэтому в документации оставалось много «белых» пятен, которые разработчики стремились компенсировать личным сопровождением ее на всех этапах.

Оказавшись на гребне научно‑технического прогресса, они раньше специалистов других отраслей столкнулись с несоответствием уровней развития техники и организации работ. Это несоответствие под влиянием эйфории от успехов первых полетов в космос было обнаружено не сразу. Оно стало обозначаться лишь в конце 60‑х годов по мере появления на автономных и комплексных испытаниях большого количества систем комплекса Л3.

Было ясно, что усовершенствования следовало начинать с нового изделия. Мною был подготовлен проект приказа, которым поручалось в порядке эксперимента на моем изделии ввести в действие систему с названием «Этапная программа разработки изделия». Было подготовлено положение об этой системе, и прилагалась большая калька, на которой впервые была сделана попытка представить процесс создания изделия в виде сетевого графика узловых событий, обозначенных документами из положения о ведущем конструкторе (См. Приложение 3 ). Однако перспектива внедрения этой системы на моем изделии представлялась сомнительной – оно полностью увязло в производстве. А заниматься этим «из любви к искусству» я не имел возможности. После нескольких обсуждений с Хомяковым мы пришли к выводу, что по этому вопросу к главному идти было не с чем, и он был отложен «в долгий ящик».

Что касается вопроса технических решений, то здесь сама жизнь нас поторопила. 31 декабря лунный орбитальный корабль был сдан заводом на электрические испытания, а 5 января с него было снято на доработку 500 кабелей. Испытания были сорваны. Мишин собрал руководство. У всех был один вопрос: откуда взялись 500 кабелей? Я. И. Трегуб – руководитель испытательного куста предложил: «Василий Павлович, ведущий подписывает извещения – пусть Бугров объяснит». Я взял тайм‑аут и через день повесил перед руководством плакат на миллиметровке, на котором было показано, что заместители главного конструктора – Бушуев, Черток, Трегуб в феврале и марте прошлого года утвердили 6 технических решений, не поставив в известность ни главного конструктора, ни ведущего. Решения были зашиты в чьи‑то дела, и их бесконтрольная реализация продолжалась 7–9 месяцев. Многие извещения были сданы без подписи ведущего конструктора, некоторые придержал завод, видимо зная, что предполагаются новые доработки по кабелям. Я закончил тем, что сообщил: «Василий Павлович, и вы вчера подписали еще одно такое же решение на одном листе „Для повышения надежности…“». Мишин тут же дал указание: «Собери мне все извещения по этому решению, в производство пока не пускай. Посмотрим, что потянется за этим одним листом?»

Учитывая, что решение оказалось на контроле у главного, извещения были выпущены быстро. Уже через два месяца у меня на окне лежал рулон калек диаметром 10–12 см. Когда я показал его Мишину, он тут же сказал: «Отменяю решение – у нас и так все надежно, введем со следующего изделия». Вернувшись на место, я позвонил Чертоку (его отделы были инициаторами решения) и передал слова Мишина.

Через некоторое время главный конструктор пригласил меня с кальками. У него сидел Б. Е. Черток. Комментарий к калькам был коротким: «Василий Павлович, не губи машину, извещения нужно подписывать, иначе она никуда не полетит». Дело было в том, что в рулоне калек, содержавшем не одну сотню извещений, примерно 15 % можно было отнести к реализации решения, а остальные к нему отношения не имели. Разработчики выявляли ошибки в своей документации, но выпускать извещения и писать в графе «причина» «Ошибка в схеме…» не хотелось, поскольку завод, получив такие извещения, немедленно поднимал вопрос о корректировке сроков. Поэтому извещения, посвященные ошибкам, накапливались в столах и при случае подкладывались под очередное решение – лучше, если главного конструктора.

После установления истины Черток внимательно выслушал разъяснения Мишина и ушел, а я получил указание немедленно отдавать извещения в производство и подготовить приказ о необходимости комплектного проведения изменений. Характер приказа угадывался. Аналогичный приказ в связи с некомплектностью был выпущен еще до меня. Тогда во время электрических испытаний половину борта доработали, остальное забыли. Включились, сожгли массу приборов, написали на себя приказ с выговорами. С тех пор я часто слышал, как Мишин на совещаниях требовал комплектности при проведении изменений. Теперь и сам столкнулся вплотную с этим вопросом.

Вместе со мной указание готовить разгромный приказ про 500 кабелей и про это решение получил и Хомяков. Обсуждая поручение, мы с ним пришли к выводу, что ошибок в дальнейшем предвидится гораздо больше и что лучше сразу заказать в типографии трафарет приказа с выговорами, в который нужно будет вписывать только номера извещений, фамилии авторов и дату.

Придя на место под впечатлением шутки, я сел сочинять приказ и не мог отделаться от «трафарета в типографии». Постепенно стала появляться мысль, что трафарет – это неплохо, но не после, а «до того». То есть перед выпуском решения автору следует предложить заполнить некий бланк определенной формы, в котором необходимо перечислить заранее, что нужно сделать, чтобы решение было полностью реализовано на изделии, включая корректировку документации, доработку материальной части, повторение или проведение новых испытаний. Кстати, В. В. Путину не мешало бы попросить наших законодателей действовать по такой же схеме, чтобы если уж «хотели как лучше…», то чтобы было конкретно написано – как «хотели», чтобы не «получилось как всегда».

Типография быстро сделала бланк. Я написал короткий приказ – отныне все решения выпускать на бланке. Инструкция о порядке оформления решения из нескольких фраз была не в приказе, а в примечании бланка. Там же был самый важный пункт – номер решения, без которого оно недействительно, присваивает ведущий конструктор по изделию. Хомяков все одобрил, но напомнил, что Мишин поручил написать совсем другой приказ. Когда мы пришли к Мишину, Хомяков сказал: «Василий Павлович, по вопросу комплектности мы предлагаем сначала выпустить вот такой приказ для профилактики на будущее». Мишин прочитал проект, внимательно рассмотрел бланк и коротко кивнул: «Давайте, я подпишу».

Подготовив приказ начисто, я сделал небольшое дополнение и на следующее утро, представляя его на подпись, чтобы Мишин не подмахнул не глядя, сразу обратил внимание: «Василий Павлович, четвертый пункт прочитайте…» Он заканчивался фразой: «Все технические решения, оформленные с отступлением от установленного настоящим приказом порядка, в том числе утвержденные мной и моими заместителями, считать недействительными и к исполнению не принимать». Прочитав, Мишин взревел: «Ты кого из меня делаешь? Завтра все прочитают и скажут, что Мишин там вообще… Сам пишет, что его решения выполнять не надо!» Наметился вынос тела, но я успел: «Василий Павлович, завтра вас в коридоре остановит Бушуев и скажет, что у нас завал, что мы что‑то не выдали смежникам, и что они готовят письмо министру о переносе сроков, и чтобы закрыть вопрос вам нужно подписать короткое решение. И вы подпишете. На этом приказ можно будет похоронить». Экспромт, похоже, получился. Мишин подумал две секунды и, видимо, решив пожертвовать престижем ради дела, взглянул еще раз на четвертый пункт, на бланк, взял ручку и поставил подпись.

Мы вышли вместе из кабинета. В приемной было полно народу, все при параде – отмечалось столетие со дня рождения Ленина. Мишин с широкой добродушной улыбкой, здороваясь с находившимися поблизости замами, торжественно произнес: «А я вам к празднику подарок приготовил – завтра почитаете». Некоторые насторожились и проводили меня подозрительными взглядами. Но я уже шел в канцелярию сдавать приказ на рассылку.

После выхода этого приказа я в течение года на глазах изумленных руководителей рвал технические решения на белых бумажках, утвержденные Мишиным и его замами, и заставлял перевыпускать их как положено. Приходил к Мишину, молча клал ему на стол порванное решение и подготовленное новое и он, как правило, тоже молча, не задавая вопросов, подписывал его. Так за год удалось приучить всю фирму проводить изменения комплектно. Мне потом рассказывали, что Семенов, будучи генеральным конструктором, на каком‑то большом совещании сказал: «Бугрову за то, что он придумал технические решения, нужно памятник поставить». Но поскольку Семенов не оформил это решение как полагалось, оно также осталось нереализованным.

Вышеперечисленные приказы уже давали эффект, но это были лишь отдельные фрагменты в общем процессе создания изделий. Хомяков проникся необходимостью наведения порядка в основе этого процесса – в формировании полного комплекта конструкторской документации. Он должен был заниматься этим по долгу службы и обсуждал животрепещущие вопросы с Мишиным. На кораблях 7К, как и на Л3, заводить новый порядок было поздно. ДОСов Мишин старался не касаться. Они договорились «начать новую жизнь» с новых полезных нагрузок для ракеты Н1 и поручить это мне. «Я тебе обещаю, что мы будем заниматься этим вопросом как следует».

Действительно, в 1972 году в моем подчинении был образован отдел, куда были переведены все ведущие конструкторы по составным частям Л3 и водородным блокам, чтобы проводить единую техническую политику, однако вскоре работы по Н1‑Л3 были прекращены. Но Хомяков сдержал слово. В 1974 году у В. П. Глушко был подписан приказ о создании комиссии, в нее вошли все наши руководители, им поручалось представить свои предложения по улучшению организации работ. Хомяков как‑то вызвал меня и отвел к первому заместителю генерального конструктора Ю. Н. Труфанову – председателю этой комиссии. От него я получил задание разработать, используя подготовленные всеми материалы, эффективный процесс создания «Многоразовой космической системы Буран» (так она тогда называлась) и обеспечить его практическое внедрение в качестве ведущего конструктора по системе. Этим мне пришлось заниматься долгие годы, но это уже другая, не марсианская и не лунная история.

 

 

5.8. Ракета‑носитель Н1 – основа марсианского проекта Королева

Главная отличительная особенность марсианского проекта Королева от всех остальных в том, что он сразу становился реальностью. Через два года после выхода Постановления от 23 июня 1960 года, открывшего дорогу на Марс, в августе 1962 года был одобрен эскизный проект ракеты Н1, а в декабре этого же года на Байконуре началось строительство стартового комплекса. В кооперации по его созданию и техническому оснащению участвовало более 30 госкомитетов и министерств, около 120 КБ, научно‑исследовательских, проектных организаций и промышленных предприятий. Постановления по Луне в 1962 году еще не было. Для какой же цели создавались эти гигантские дорогостоящие сооружения?

В красиво оформленной книге «Мировая пилотируемая космонавтика» сказано буквально следующее: «…по замыслу С. П. Королева, ракета Н1 в советской программе фактически являлась основополагающим элементом для последующего развития „всего и вся“ – …Конкретных предложений, которые можно было противопоставить вызову, брошенному президентом Дж. Кеннеди и программой „Аполлон“, в советской программе не было». Авторы книги имеют право не знать, для какой цели создавалась Н1, если об этом до сих пор не в курсе большинство сотрудников нашего предприятия. Королев точно знал, для какой цели ему нужна эта ракета, иначе зачем в отделе Тихонравова четыре года специальная группа проектировала единственную полезную нагрузку для Н1 – марсианский экспедиционный комплекс?

Марсианская сверхтяжелая трехступенчатая ракета Н1 – главный элемент ракетного комплекса (рис. 5.8.1 ). То, что она действительно была марсианской нужно, наконец, признать, исходя не только из представленных документальных источников, но и учитывая выступления Келдыша перед первым и вторым пусками Н1. Он призывал отказаться от экспедиции на Луну как от первоочередной задачи и отдать приоритет разработанному при Королеве проекту полета к Марсу. В приложении к первому тому эскизного проекта носителя Н1, одобренном межведомственной комиссией в июле 1962 года, были помещены и материалы по марсианскому комплексу как приоритетной задаче Н1.

Как я уже упоминал, марсианский комплекс со стартовой массой на околоземной орбите в 500–600 т мог быть собран только на орбите, куда его элементы должны были доставляться новой космической ракетной системой, основу которой составляла ракета Н1. Масса полезного груза, выводимого носителем Н1, выбрана Королевым с учетом возможностей ее создания и отработки в кратчайший срок с максимальным использованием существующей производственной и экспериментальной базы. Она составляла 75 т (в постановлении указана масса 60–80 т).

Стартовый же вес Н1 для выведения 75 т на орбиту высотой 300 км на начальном этапе проектирования – 2200 т. Конструктивно ракета состояла из трех блоков с поперечным делением (рис. 5.8.2 ), представлявших собой силовые каркасные оболочки, воспринимавшие внешние нагрузки. Внутри через специальные термомосты подвешивались сферические топливные баки, располагались двигатели и другие системы.

Блоки соединялись между собой переходными отсеками ферменного типа, обеспечивающими выход продуктов сгорания при включении двигателей верхнего блока при «горячем» разделении ступеней (двигатели верхнего блока включались до отделения нижнего). Верхние баки горючего блоков «А» и «Б» защищались специальными отражателями. По наружной поверхности блоков, в обход баков окислителя под обтекателями, были проложены расходные трубопроводы для подачи горючего из верхнего бака к двигателям.

К нижнему торцу блока «А» крепилось переходное кольцо, соединявшее ракету с комплексом наземного оборудования. Ракета при старте отделялась от кольца, которое вместе с элементами разделения входило в ее состав. Тем самым за разработчиком носителя сохранялась ответственность за разделение ракеты с наземным оборудованием.

На блоке «А» устанавливались 24 двигателя по окружности диаметром в 13,4 м с шагом 15°, тягой 150 тс каждый. На блоке «Б» – 8, на блоке «В» – 4. На ракете имелась специальная система КОРД, которая должна была распознавать приближающуюся аварию двигателей по показаниям контрольных параметров и выдавать команды на их отключение. Многодвигательная установка первой ступени обеспечивала выведение полезного груза даже при отказе двух двигателей, которые отключались вместе с парой противоположных. Таким образом, высокая тяговооруженность первой ступени Н1 позволяла осуществлять полет при отключенных четырех двигателях.

Впервые в практике ракетной техники носитель управлялся по тангажу и рысканью посредством рассогласования тяги противоположных двигателей. Такое решение было возможно за счет удаления противоположных двигателей на расстояние 13,4 м друг от друга. Это значительно упростило конструкцию двигательной установки и хвостового отсека. Управление по крену осуществлялось с помощью специальных сопел крена.

В качестве топлива для двигателей была выбрана нетоксичная, наиболее дешевая и освоенная в производстве пара – керосин и кислород с перспективой применения водорода на блоках «Б» и «В». Разработка двигателей была поручена Н. Д. Кузнецову (ОКБ‑276), поскольку В. П. Глушко, чьи агрегаты применялись на предыдущих ракетах Королева, отказался разрабатывать двигатели для Н1 на принятых главным конструктором компонентах топлива. На мой взгляд, это обстоятельство, переросшее в неразрешимый конфликт между ними, отрицательно повлияло не только на результаты работ по Н1 и марсианскому проекту в целом, но и на судьбу созданного Королевым огромного коллектива в ОКБ‑1 и в смежных организациях, и предопределило закат нашего лидерства в космонавтике.

На базе Н1, используя ее верхние ступени, предполагалось создание унифицированного семейства ракет на тех же экологически чистых компонентах – кислороде и керосине, а в дальнейшем на водороде. Это ракеты Н11 со стартовой массой 700 т и полезным грузом 20 т, использующая вторую и третью ступени Н1 и дополнительную четвертую; H111 со стартовой массой 200 т и полезным грузом 5 т, использующая третью ступень Н1 и дополнительную четвертую, в качестве которой могли быть использованы проектировавшиеся в составе комплекса Л3 блоки «Г», а в дальнейшем водородные блоки «С» и «Р».

При разработке Н1 проявился новый подход в решении ряда научно‑технических и производственно‑технологических проблем: по статической и динамической прочности; вопросам аэро‑ и газодинамики; созданию новых типов сложнейшей крупногабаритной арматуры; базы для наземной экспериментальной отработки; уникальных сооружений на технической и стартовой позициях. Для изготовления баков и сборки крупногабаритных отсеков на полигоне создавались филиалы КБ и завода, что существенно изменило сложившуюся схему работ. Как показала жизнь, это было единственно правильным решением.

 

 

5.9. Доработки ракеты‑носителя Н1 под лунную программу

Пагубными для ракеты и марсианской программы оказались последствия необоснованного решения Хрущева, установившего приоритетной задачей для Н1 высадку человека на Луну с нереальными сроками 1967–1968 гг. Потребовалась немедленная коренная модернизация Н1, существенно задержавшая ее создание и отрицательно повлиявшая на надежность. Все это в итоге нанесло ущерб и нашей лунной программе.

Схема полета на Луну у нас с американцами была одинаковой, а вот условия ее реализации были несравнимыми не только по срокам и финансированию. Главная проблема заключалась в том, что американская ракета Сатурн, проектировавшаяся с 1961 года специально для лунной экспедиции, могла выводить на ОИСЗ 140 т, в то время как Н1, создававшаяся с 1960 года не для Луны, а для Марса – только 75 т, вполне достаточных лишь для сборки на орбите марсианского комплекса. Это обрекало отечественную лунную программу на жесточайший весовой дефицит на лунных кораблях, на проведение весьма болезненных мероприятий по форсированию мощности ракеты Н1 и, с учетом трех потерянных лет, на полную бесперспективность осуществления идеи обогнать в этих условиях американцев.

Начались мучительные доработки ракеты с целью увеличения массы выводимого полезного груза. Это, прежде всего, изменение наклонения плоскости трассы запуска, снижение высоты орбиты с 300 до 220 км, установка цилиндрических вставок в баки для увеличения запасов топлива, снижение температуры термостатирования горючего до –15–20 C°, переохлаждение кислорода до –190 C°, установка шести дополнительных двигателей в центральной части блока «А», форсирование тяги двигателей всех трех ступеней Н1.

Реализация этих мероприятий была материально затратной и привела в итоге к увеличению стартовой массы ракеты более чем на 25 % (почти 2800 т), что также красноречиво свидетельствует о «марсианском» предназначении Н1. Несмотря на все ухищрения, массу выводимого полезного груза удалось увеличить всего с 75 до 95 т.

 

 

5.10. Наземная экспериментальная отработка ракеты‑носителя Н1

Наземная отработка ракеты Н1 по размаху и сложности была несравнима со всеми известными ранее. Выбранная Королевым компоновочная схема с поперечным делением ступеней ракеты и начальная грузоподъемность в 75 т позволяли проводить параллельно отработку всех ступеней с максимальным использованием существующей экспериментальной базы НИИ‑229, полигона НИИП‑5 МО, ЦКБЭМ (ОКБ‑1), НИИ‑88 и других организаций.

Так, в НИИ‑229 (ныне НИИ Химмаш), что под Загорском, проводились испытания на действующей модели масштаба 1:10 пусковой установки стартового комплекса и ракеты с работающими пороховыми двигателями. Были получены ее аэрогазодинамические характеристики, определены нагрузки, действующие на элементы, собраны данные для расчетов баллистики и управления. В 1968 году проведены огневые испытания блоков «Б» и «В».

В ЦКБЭМ на механических, гидравлических, вибрационных и ударных стендах, в термобарокамерах и высокотемпературных установках проводились динамические, ударные, тепловые испытания узлов и агрегатов, испытания на герметичность, испытания систем разделения и стыковки кораблей ЛОК, ЛК, блока «Д» в штатных и аварийных ситуациях.

В НИИХСМ отрабатывались системы сброса хвостовых отсеков, разделения и сброса головного обтекателя, лунное посадочное устройство. На моделях масштаба 1:10 проводились исследования газодинамических процессов старта ракеты Н1.

В НИИП‑5 МО на технической позиции отрабатывались системы разделения ступеней Н1.

В ОКБ‑276 с 1962 года проходили экспериментальные исследования двигателей Кузнецова, конструкторско‑доводочные и межведомственные испытания. Всего было испытано 394 двигателя для первой и второй ступеней ракеты. В 177 огневых испытаниях участвовали датчики и приборы системы КОРД, проверялись и уточнялись алгоритмы контроля и работоспособность аппаратуры.

В НИИ‑88 проводилась наземная отработка комплекса.

В подтверждение заложенных в проект характеристик были проведены исследования и эксперименты по уточнению аэродинамики ракеты, нагрузок на нее и динамических характеристик. Статическая и динамическая прочность конструкции отрабатывалась на полноразмерных макетных изделиях Н1. К испытаниям привлекались различные специализированные организации.

К концу 1968 года была в полном объеме завершена отработка прочности ракеты применительно к ее первому пуску. Все последующие изменения конструкции проверялись на этих изделиях. В период с начала 1969 до середины 1974 года запланированная отработка прочности ракеты с учетом замечаний, выявленных в процессе наземных и летных испытаний, была завершена.

Следует отметить еще два важных момента, касающихся экспериментальной отработки ракеты Н1. Первый – Королев предполагал, не ограничиваясь только наземной стендовой отработкой блоков «Б» и «В», провести их опережающие летные испытания в составе двух созданных на их основе самостоятельных ракет Н11 и Н111. Однако принятое Хрущевым решение о создании челомеевской ракеты УР‑500 («Протона») перечеркнуло эти замыслы Королева.

Второй момент связан с отказом Королева от строительства стенда для наземных огневых испытаний блока «А», за что он подвергался систематической критике со стороны оппонентов. Не будем выстраивать предположения, что было бы со стендом при тех конкретных авариях, которые имели место в ходе летных испытаний ракеты, – возможно, технология их подготовки и проведения исключила бы его разрушение, аналогичное тому, что произошло при запуске второго изделия. Вопрос в другом.

При разработке ракеты «Энергия» этот недостаток отработки Н1 учли, и для проведения наземных огневых испытаний первой ступени («пакета» – блока «Ц» совместно с четырьмя блоками «А») было предусмотрено создание Универсального комплексного стенда‑старта (УКСС). И с большим трудом этот уникальный стенд был создан.

Однако главный конструктор комплекса и ракеты Б. И. Губанов выдвинул предложение отказаться от проведения наземных огневых испытаний всего пакета. Мотивировал он это тем, что неестественно ракету, развивающую тягу в несколько тысяч тонн удерживать на земле с таким же усилием. И ему удалось согласовать это решение со всеми заинтересованными сторонами, в том числе критиковавшими ранее Королева за отказ от подобных испытаний ракеты Н1.

При этом стендовую машину 6С, предусмотренную для проведения подобных испытаний, он предложил переделать в летную. Это было очень рискованное решение – на стендовое изделие могли быть разрешены конструкторами отступления недопустимые для летного. Руководитель КБ Куйбышевского филиала Б. И. Пензин категорически возразил против этого решения – ему необходимо было перевыпустить огромный объем документации. Я как ведущий конструктор его поддержал. В неофициальной беседе в присутствии своих помощников Борис Иванович выдвинул и такой мотив: «Володя, ты пойми, вот слетает „Буран“, и о ракете даже никто и не вспомнит, а я хочу, чтобы она прозвучала». С этим доводом главного конструктора можно было если уж не согласиться, то, по крайней мере, понять, да и корабль стоил очень дорого, а риск потерять его при первом пуске ракеты, не проходившей полномасштабную наземную отработку, все‑таки был.

Решения были приняты, ракета успешно слетала, как говорится – победителей не судят. Но последствия этих манипуляций с комплектами конструкторской документации «аукнулись» при первой попытке запуска комплекса «Энергия‑Буран» 29 октября 1988 года, когда за 51 секунду до старта прошла команда аварийного прекращения пуска (АПП), и он был отменен. К этому времени я, как начальник вновь созданного на предприятии, по решению министра и Глушко, отдела безопасности пилотируемых космических полетов, обязан был провести независимое расследование. Его результаты отражены в отчете. Было установлено, что документацией, утвержденной главным конструктором и находящейся в архиве на момент пуска, выдача команды АПП по факту неотвода от изделия площадки с приборами прицеливания не предусмотрена. В этом случае, при старте изделия с не отделившейся площадкой (по размерам чуть меньше «Жигулей»), ему грозила неминуемая катастрофическая ситуация вплоть до взрыва на старте. Появилась эта команда АПП в результате ошибки, допущенной исполнителями в «подпольном» извещении при выпуске его с нарушением установленного порядка и не санкционированным главным конструктором. Я привел этот эпизод, чтобы показать еще раз, к чему может привести несоблюдение требования о комплектности при проведении изменений.

 

 

Глава 6

Глава 7

Заключение

Приложения

 

Приложение 1

 

Подлежит возврату в течение 24‑х часов в Особую группу У. Д. Совета Министров СССР

Совершенно секретно (Особая папка)

 

СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР

Постановление № 1017‑419сс

Вопросы реактивного вооружения.

Считая важнейшей задачей создание реактивного вооружения и организацию научно‑исследовательских и экспериментальных работ в этой области, Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

 

 

I.

 

1. Создать Специальный. Комитет по Реактивной Технике при Совете Министров Союза ССР в составе:

т. Маленков Г. М. – председатель

т. Устинов Л. Ф. – заместитель председателя.

т. Зубович И. Г. – заместитель председателя, освободив его от работы в Министерстве электропромышленности

т. Яковлев Н. Д. – член Комитета.

т. Кирпичников Н. И. – член Комитета.

т. Берг А. И. – член Комитета

т. Горемккин П. Н. – член Комитета

т. Серов И. А. – член Комитета

т. Носовский Н. Э. – член Комитета.

2. Возложить на Специальный Комитет по Реактивной Технике:

а) наблюдение за развитием научно‑исследовательских, конструкторских и практических работ по реактивному вооружению, рассмотрение в представление непосредственно на утверждение Председателя Совета Министров СССР планов и программ, развития научно‑исследовательских и практических работ в указанной области, а также определение и утверждение ежеквартальной потребности в денежных ассигнованиях и материально‑технических ресурсах для работ по реактивному вооружению;

б) контроль за выполнением Министерствами и ведомствами заданий Совета Министров СССР о проведении научно‑исследовательских, проектных, конструкторских и практических работ по реактивному вооружению;

в) принятие совместно с соответствующими министрами и руководителями ведомств оперативных мер по обеспечению своевременного выполнения указанных заданий;

3. Специальный Комитет имеет свой аппарат.

4. Установить, что работы, выполняемые министерствами и ведомствами по реактивному вооружению, контролируются Специальным Комитетом по Реактивной Технике. Никакие учреждения, организации и лица, без особого разрешения Совета Министров, не имеют права вмешиваться или требовать справки о работах по реактивному вооружению.

5. Обязать Специальный Комитет по Реактивной Технике представить на утверждение председателю Совета Министров СССР план научно‑исследовательских и опытных работ на 1946–1948 гг., определить как первоочередную задачу – воспроизведение с применением отечественных материалов, ракет типа ФАУ‑2 (дальнобойной управляемой ракеты) и Вассерфаль (зенитной управляемой ракеты).

 

 

II.

 

6. Определить головными министерствами по разработке и производству реактивного вооружения:

а) Министерство вооружения – по реактивным снарядам с жидкостными двигателями;

б) Министерство сельскохозяйственного машиностроения по реактивным снарядам с пороховыми двигателями;

в) Министерство авиационной промышленности – по реактивным самолётам‑снарядам.

7. Установить, что основными министерствами по смежным производствам, на которые возлагается выполнение научно‑исследовательских, конструкторских и опытных работ, а также производство по заказам головных министерств, утверждаемых Комитетом, являются:

а) Министерство электропромышленности – по наземной и бортовой радиоаппаратуре управления, селекторной аппаратуре и телевизионным механизмам, радиолокационным станциям обнаружения и определения координат цели;

б) Министерство судостроительной промышленности – по аппаратуре гироскопической стабилизации, решающим приборам, корабельным радиолокационным станциям обнаружения и определения координат цели и расстояния до снаряда, системам стабилизации корабельных стартовых установок, головкам самонаведения реактивных снарядов для стрельбы по подводным целям и приборов;

в) Министерство химической промышленности – по жидким топливам, окислителям и катализаторам;

г) Министерство авиационной промышленности – по жидкостным реактивным двигателям для дальнобойных ракет и производству аэродинамических исследований и испытаний ракет;

д) Министерство машиностроения и приборостроения – по установкам, пусковой аппаратуре, различным компрессорам, насосам и аппаратуре к ним, а также другой комплектующей аппаратуре;

е) Министерство сельскохозяйственного машиностроения – по неконтактным взрывателям, снаряжению и порохам.

 

 

III.

 

8. В целях выполнения возложенных на Министерства задач, создать:

в Министерствах: Вооружения, Сельхозмашиностроения и Электропромышленности – Главные Управления по реактивной технике;

в Министерстве Вооруженных Сил СССР – Управление реактивного вооружения в составе ГАУ и Управление реактивного вооружения в составе военно‑морских сил;

в Министерствах: Химической Промышленности, Судостроительной промышленности, Машиностроения и Приборостроения – Управления по реактивной технике;

в Госплане Совета Министров СССР – отдел по реактивной технике во главе с заместителем председателя Госплана.

9. Создать в министерствах следующие научно‑исследовательские институты, Конструкторские Бюро и полигоны по реактивной технике:

а) в Министерстве вооружения – Научно‑исследовательский институт реактивного вооружения и Конструкторское Бюро на базе завода № 88, сняв с него все другие задания, с размещением этих заданий по другим заводам Министерства вооружения;

б) в Министерстве сельхозмашиностроения – Научно‑исследовательский институт пороховых реактивных снарядов на базе ГЦКБ‑1, Конструкторское Бюро на базе филиала № 2 Министерства авиационной промышленности и Научно‑исследовательский полигон реактивных снарядов на базе Софринского полигона;

в) в Министерстве химической промышленности – Научно‑исследовательский институт химикатов и топлив для реактивных двигателей;

г) в Министерстве электропромышленности – Научно‑исследовательский институт с проектно‑конструкторским бюро по радио и электроприборам управления дальнобойными и зенитными реактивными снарядами на базе лаборатории телемеханики НИИ‑20 и завода № 1. Поручить т. Булганину рассмотреть и решить вопрос о передаче Министерству электропромышленности завода № 1 Министерства вооружённых сил, с тем, чтобы выполнение программы этого завода было возложено на Министерство электропромышленности;

д) в Министерстве вооруженных сил СССР – Научно‑исследовательский реактивный институт ГАУ и Государственный Центральный полигон реактивной техники для всех министерств, занимающихся реактивным вооружением.

10. Обязать министерства: Вооружения (т. Устинова), Сельхозмашиностроения (т. Ванникова), Электропромышленности (т. Кабанова), Судостроительной промышленности (т. Горегляд), Машиностроения и приборостроения (т. Паршина), Авиапромышленности (т. Хруничева), Химпромышленности (т. Первухина), Вооружённых Сил (т. Булганина) утвердить структуры и штаты управлений, НИИ и Конструкторских Бюро соответствующих министерств.

 

 

IV.

 

11. Считать первоочередными задачами следующие работы по реактивной технике в Германии:

а) полное восстановление технической документации и образцов дальнобойной управляемой ракеты ФАУ‑2 и зенитных управляемых ракет – Вассерфаль, Рейнтохтер, Шметтерлинг;

б) восстановление лабораторий и стендов со всем оборудованием и приборами, необходимыми для проведения исследований и опытов по ракетам ФАУ‑2, Вассерфаль, Рейнтохтер, Шметтерлинг и другим ракетам;

в) подготовку кадров советских специалистов, которые овладели бы конструкцией ракет ФАУ‑2, зенитных убавляемых и других ракет, методами испытаний, технологией производства деталей и узлов и сборки ракет;

12. Назначить руководителем работ по реактивной технике в Германии т. Носовского с пребыванием его в Германии. Освободить т. Носовского от других работ, не связанных с реактивным вооружением. Помощниками т. Носовского назначить тт. Кузнецова (ГАУ) и Гайдукова.

13. Обязать Комитет по реактивной технике отобрать из соответствующих министерств и послать в Германию для изучения и работы по реактивному вооружению необходимое количество специалистов различного профиля, имея в виду, что с целью получения опыта к каждому немецкому специалисту должны быть прикреплены советские специалисты.

14. Запретить министерствам и ведомствам отзывать, без ведома Специального Комитета, своих работников, находящихся в Германии, работающих в комиссиях по изучению немецкого реактивного вооружения.

15. Министерствам: вооружения, сельхозмашиностроения, авиационной промышленности, электропромышленности, химпромышленности, машиностроения и приборостроения и вооружённых сил СССР в месячный срок подготовить и представить на утверждение Специального Комитета по реактивной технике конкретные планы конструкторских, научно‑исследовательских и опытных работ в Германии по реактивному вооружению, с установлением задания и сроков для каждого Конструкторского Бюро.

Для ознакомления с проводимыми работами по реактивному вооружению в Германии, в целях подготовки плана предстоящих работ, командировать в Германию тт. Устинова, Яковлева и Кабанова с группой специалистов, сроком на 15 дней.

16. Поручить Министерству вооружённых сил СССР (т. Булганину) сформировать в Германии специальную артиллерийскую часть для освоения, подготовки и пуска ракет типа ФАУ‑2.

17. Предрешить вопрос о переводе Конструкторских Бюро и немецких специалистов из Германии в СССР к концу 1946 года.

Обязать министерства: вооружения, сельхозмашиностроения, электропромышленности, авиационной промышленности, химпромышленности, машиностроения и приборостроения подготовить базы для размещения немецких Конструкторских Бюро и специалистов. Специальному Комитету по реактивной технике в месячный срок внести в Совет Министров СССР предложения по этому вопросу.

18. Разрешить Специальному Комитету по реактивной технике устанавливать немецким специалистам, привлекаемым к работам по реактивной технике, повышенную оплату.

19. Обязать Министерство вооруженных сил СССР (т. Хрулева) выделить для обеспечения всех советских и немецких специалистов, занятых на работах по реактивному вооружению в Германии:

бесплатных пайков по норме № 11 – 1000 шт.

по норме № 2 с дополнительным пайком – 3000 шт.

автомашин: легковых – 100 шт.

грузовых – 100 шт.

и снабдить горючим и водительским составом.

20. Обязать Министерство финансов СССР и Советскую Военную Администрацию в Германии выделить для финансирования всех работ, проводящихся Специальным Комитетом по реактивной технике в Германии, 70 миллионов марок.

21. Разрешить Специальному Комитету по реактивной технике и Министерствам заказывать в Германии различное специальное оборудование и аппаратуру для лабораторий Научно‑исследовательских институтов и Государственного Центрального полигона реактивного вооружения, в счёт репараций. Поручить Специальному Комитету совместно с Госпланом и Министерством внешней торговли определить перечень заказов и сроки их поставки.

22. Поручить Специальному Комитету представить Совету Министров СССР предложения о командировании в США Комиссии для размещения заказов и закупки оборудования и приборов для лабораторий Научно‑исследовательских институтов по реактивной технике, предусмотрев в этих предложениях предоставление Комиссии права закупки по открытой лицензии на сумму 2 миллиона долларов.

23. Обязать заместителя Министра внутренних дел т. Серова создать необходимые условия для нормальной работы конструкторских бюро, институтов, лабораторий и заводов по реактивной технике в Германии (продовольственное снабжение, жилье, автотранспорт и др.).

Министерству вооруженных сил СССР (т. Хрулеву) к Главноначальствующему СВА т. Соколовскому оказать т. Серову необходимое содействие.

 

 

V.

 

24. Обязать Специальный Комитет по реактивной технике учесть все вывезенное различными министерствами и ведомствами оборудование, приборы, аппаратуру, а также материалы и образцы по реактивной технике и перераспределить их между соответствующими министерствами и ведомствами в соответствии с возложенными на них задачами.

25. Поручить министерству вооруженных сил СССР (т. Булганину) внести в Совет Министров предложения о месте и строительстве Государственного Центрального полигона для реактивного вооружения.

26. Обязать Специальный Комитет по реактивной технике представить Председателю Совета Министров СССР на утверждение положение о премировании за разработку и создание реактивного вооружения, а также предложения о повышенных окладах для особо квалифицированных работников по реактивной технике.

27. Разрешить Специальному Комитету по реактивной технике приравнять вновь создаваемые Министерствами: вооружения, сельхозмашиностроения, авиационной промышленности, электропромышленности, машиностроения и приборостроения, химической промышленности и вооруженных сил СССР Научно‑исследовательские институты и Конструкторские бюро по реактивному вооружению, в отношении заработной платы и снабжения промышленными и продовольственными товарами, к научным учреждениям Академии наук СССР, в соответствии с Постановлением СНК СССР № 514 от 6 марта 1946 года.

28. Обязать Министерство авиационной промышленности (т. Хруничева) передать министерству вооружения специалистов по двигателям, аэродинамиков, самолётостроителей и др. в количестве 20 человек.

29. Обязать министра высшего образования т. Кафтанова организовать в высших учебных заведениях и университетах подготовку инженеров и научных работников по реактивной технике, а также переподготовку студентов старших курсов других специальностей на специальность по реактивному вооружению, обеспечив первый выпуск специалистов по реактивному вооружению по высшим техническим учебным заведениям не менее 200 человек и по университетам не менее 100 человек к концу 1946 года.

30. Поручить Специальному Комитету по реактивной технике, совместно с Министерством высшего образования, отобрать из научно‑исследовательских организаций Министерства высшего образования и других министерств 500 специалистов, переподготовить их и направить для работы в Министерства, занимающиеся реактивным вооружением.

31. В целях обеспечения жильём переводимых в СССР немецких специалистов по реактивной технике, поручить т. Вознесенскому предусмотреть в планах распределения выделение до 15 октября 1946 г. 150 разборных финских домов и 40 рубленых восьмиквартирных домов по разнарядке Специального Комитета по реактивной технике.

32. Считать работу по развитию реактивной техники важнейшей государственной задачей и обязать все министерства и организации выполнять задания по реактивной технике как первоочередные.

 

Председатель Совета Министров Союза ССР И. Сталин.

Управляющий Делами Совета министров СССР Я. Чадаев.

 

 

Приложение 2

 

 

Заметки

по тяжелому межпланетному кораблю и тяжелой орбитальной станции^[2]

[1962 г.]

14.9.62 г. Надо бы начать разработку «Оранжереи по Циолковскому» (ОР), с наращиваемыми постепенно звеньями или блоками, и надо начинать работать над «космическими урожаями» (?):

каков состав этих посевов, какие культуры?

их эффективность, полезность?

обратимость (повторяемость) посевов из своих же семян из расчета длительного существования ОР?

какие организации будут вести эти работы?

по линии растениеводства (и вопросов почвы, влаги и т. д.),

по линии механизации и пр. ОР,

по линии «свето‑тепло‑солнечной» техники и систем ее регулирования и т. д. для ОР.

^{__________________________}

Видимо, к ОР надо одновременно начать разработку и «космической фермы» (КФ) для животных и птицы. Надо бы эту задачу уточнить – имеет ли она практический смысл для экологического цикла (институты Академии наук и Академии медицинских наук).

^{__________________________}

Что можно иметь на борту ТМК или ТОС (либо в ОР) из декоративных растений, требующих минимума затрат и ухода?

^{__________________________}

Надо, очевидно, положительно решить вопрос о возможности выхода из аппарата человека в космическое пространство .

Основное здесь – скафандр и его системы автономного питания для жизнеобеспечения.

^{__________________________}

Как наладить постоянную радиационную службу на Земле?!

(и не только радиационную, но и по другим вопросам):

надо, очевидно, иметь систему постоянно (и очень длительно) работающих спутников для этой цели и систематически получать информацию, ее записывать, автоматически обрабатывать и т. д.

^{__________________________}

Надо решить проблему «постоянных спутников», или «орбитального пояса», для несения ряда функций в течение очень длительного времени.

Как их (эти спутники) ремонтировать, регулировать, перезаряжать и т. д.? Нужна целая система или служба около Земли .

^{__________________________}

Вопросы, связанные с невесомостью – основные!

Видимо, здесь опыты на «Союзе» и на ТОС дадут возможность получить большие и очень большие длительности (до 1 года) пребывания в условиях невесомости (что при 1 годе решает проблему полета к ближним планетам, так как сроки 3–5 лет будут уже примерно того же порядка).

Видимо, создание ТОС есть необходимый этап для длительных полетов в космическом пространстве , так как здесь будут отрабатываться у Земли (т. е. легко доступны с Земли) люди и вся техника.

Это важный методический шаг! , без которого не пройти.

Ему предшествовать должна тщательная и длительная подготовка

^{__________________________}

полет к Луне с созданием «спутника Луны»;

это будет репетиция к полету к планетам.

^{__________________________}

Вообще, похоже, что разработке ТМК (и ТОС, учитывая, что сегодня еще неясно: может быть, ТМК на первом этапе и станет ТОС, что очень будет способствовать надежной отработке всех систем около Земли, например, в течение 1 года) должен сопутствовать ряд работ, без которых просто нельзя идти в длительный космический полет, а именно:

надо тщательно исследовать радиационные облака, их форму и стабильность, поле напряжения и т. д.;

условия связи и прохождения радиоволн;

интенсивность солнечного излучения на высотах

^{__________________________}

Особое внимание необходимо уделить разработке кабины ТМК: что из себя должны представлять стены, пол, потолок, люки, окна и пр.?

как ходить в кабине? (магнитный пол либо искусственная тяжесть, искусственное ускорение, пусть небольшое!),

место командира, его пульт, его система управления

как вести вообще наблюдение вокруг ТМК и как его самого осмотреть (если где нужно?),

все оборудование (вплоть до мелочей, посуды и т. д.) должно быть приготовлено, закреплено, амортизировано,

^{__________________________}

Можно ли разрушать метеориты с борта ТМК? Какие это будут средства для их разрушения?

^{__________________________}

Конечно, важна типизация кабин, ракетных блоков, спускаемых аппаратов, танкеров, основных систем на борту и аппаратуры, вообще разного бортового оборудования и т. д.

Вообще по ТМК с самого начала надо вводить разумную систему нормализации и даже стандартизации многих узлов стыковки, оборудования, дверей, люков, мебели, поручней, аппаратуры и пр. и т. д., очень это важно!

^{__________________________}

Какие средства на борту ТМК надо предусмотреть для высадки на другие планеты, т. е. планетолеты, ну а для них, что надо, предусмотреть для пребывания на планете и, главное, для передвижения на ее поверхности.

 

Приложение 3

 

ГЛАВНОМУ КОНСТРУКТОРУ

тов. МИШИНУ В. П.

 

ЗАПИСКА

ЦКБ и Заводом Экспериментального Машиностроения проводится большая работа по созданию изделий 11Ф93 и 11Ф94. Комплексами КБ успешно решаются сложные технические задачи.

Значительно расширился фронт и взаимовлияние работ, для общей координации которых создана специальная служба. Регулярно составляются графики работ и строго контролируется их выполнение.

Все подразделения предприятия, как правило, выполняют порученные работы в сроки, установленные графиками. И, тем не менее, создание изделий ведется крайне медленно, со значительным отставанием от первоначально намеченных сроков.

Такое положение объясняется систематическими срывами работ, истинные причины и виновники которых зачастую остаются невыясненными.

Анализ природы наиболее характерных срывов показывает, что большинство из них связано с выявлением на поздних стадиях изготовления изделия несовместимости его узлов и систем, являющейся следствием либо неполноты решения технических и организационных вопросов на более ранних стадиях разработки, либо плохой их реализации.

Так, например:

В целях улучшения организационно‑технического руководства разработкой конкретных изделий предлагается:

1. Определить, как главную задачу ведущих конструкторов, – технический контроль, организационно‑техническое руководство и координацию всех работ по конкретным изделиям.

Положение о «Ведущем конструкторе по изделию» утвердить.

2. Считать основной задачей службы координации (отд. 005):

– создание в кратчайший срок методики оценки фактических потребных и располагаемых мощностей всех подразделений с учетом всех разрабатываемых тем;

– быстрейшее внедрение методов машинного расчёта сроков выполнения работ на основе реальных возможностей подразделений.

3. Руководителям комплексов и отделов обеспечить представление на рассмотрение ведущим конструкторам документации, указанной в разделе III «Положения о ведущем конструкторе».

4. Руководителям всех подразделений предприятия не представлять указанную документацию на утверждение ГК его заместителям без подписи или визы ведущего конструктора.

5. Начальнику технического отдела тов. ТИХОНОВУ Д. Д., нач. отд. 001 тов. БАЙКОВУ А. Ф., нач. канцелярии тов. ЛАРЬКОВОЙ В. В., нач. ППО тов. ОТРЕШКО А. П. не принимать для хранения, размножения, исполнения и рассылки документы перечисленные в разделе III «Положение о ведущем конструкторе», неимеющей подписи или визы ведущего конструктора.

6. Ведущий конструктор по изделию обязан рассматривать представляемые документы не позднее, чем в трехдневный срок.

7. Начальнику БОСНУ тов. ГРИЦАЕНКО П. Д. совместно с ведущими конструкторами разработать и внедрить, в соответствии с планом внедрения системы ЕСКД, руководящие материалы на все основные документы, перечисленные в разделе III «Положения о ведущем конструкторе».

8. Нач. отдела 001 тов. БАЙКОВУ А. Ф. по заявкам ведущих конструкторов организовать дела по «изделиям» для централизованного хранения основной документации по изделию и сообщить всем руководителям подразделений перечни документов, которые должны направляться после утверждения на имя ведущего конструктора.

9. Всем руководителям подразделений по требованию ведущих конструкторов производить повторный выпуск или корректировку документов, не имеющих подписи ведущего конструктора.

10. Ведущим конструкторам по изделиям 11Ф93, 11Ф94 дать конкретные предложения об усилении их групп с учетом возлагаемого объема работ, с правом привлечения к этой работе наиболее квалифицированных специалистов ЦКБЭМ. Зам. Главного Конструктора тов. ХОМЯКОВУ М. С. совместно с ведущими конструкторами по изделиям 11Ф93, 11Ф94 и нач. отдела 007 тов. МАМОНТОВЫМ А. М. представить на утверждение структуру взаимодействия ведущих конструкторов по изд. 11A52, 11Ф93, 11Ф94 и определить в ней распределение ответственности за комплексные вопросы по ГБ изд. 11A52.

11. Всем начальникам отделов направить ведущим конструкторам списки ведущих специалистов по разрабатываемым и курируемым системам и экспериментальным установкам (по согласованной форме).

12. Проработать вопрос о целесообразности внедрения на предприятии «Этапной программы разработки изделий типа 11Ф93, 11Ф94». (см. приложение) для чего, создать рабочую группу по прилагаемому списку, и поручить ей до 15 декабря 1969 года представить конкретные предложения.

 

 

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Изделия 11Ф93

ЦКБЭМ и Заводом Экспериментального Машиностроения проводится большая работа по созданию изделия 11Ф93. Комплексами КБ успешно решаются сложные технические задачи. Значительно расширился фронт и взаимовлияние работ, для общей координации которых создана специальная служба. Регулярно составляются графики работ и контролируется их выполнение. Все подразделения предприятия, как правило, успешно отчитываются в выполнении месячных заданий.

Тем не менее, создание изделий ведётся крайне медленно, со значительным отставанием от первоначально намеченных сроков. Ряд экспериментальных установок в среднем по 10–12 месяцев находится в сборочном цехе.

Такое положение объясняется как отсутствием поставок комплектующих элементов, так и систематическими срывами работ, истинные причины и виновники которых зачастую остаются невыясненными.

Последствиями таких срывов являются:

– приостановка работ в производстве и на испытаниях;

– срочное изменение большого количества выпущенной документации;

– доработки изготовленной материальной части;

– повторение ряда экспериментальных работ.

Это ведет к возврату изделия на начальные этапы изготовления, а при невозможности проведения необходимых доработок, влечет за собой неповторимость характеристик штатных и экспериментальных изделий, искажение результатов экспериментов и требует новых подтверждений надежности изделия в целом.

На ликвидацию последствий несвоевременного решения вопросов, затрачивается много усилий и времени. Внимание руководства предприятия, комплексов и отделов обращается, в основном, на решение «горящих вопросов».

Анализ наиболее характерных срывов приводит к следующим выводам:

1. Большинство срывов, значительно снижающих эффективность работы предприятия в целом, связано с выявлением на стадии изготовления изделия несовместимости его узлов и систем, являющейся следствием либо неполноты решения технических и организационных вопросов на ранних стадиях разработки, либо плохой реализации принятых решений. Профилактика выявления «нерешенных вопросов» на начальных стадиях разработки ведется неудовлетворительно.

2. Выявление, анализ и реализация замечаний по изделию в процессе изготовления и испытаний ведется стихийно и препятствует планомерной работе по созданию изделия и обеспечению его надежности.

3. Планирование и координация работ в КБ по конкретным изделиям ведется неоперативно и без учета реальных возможностей подразделений. Монтажная координация практически отсутствует.

4. Существующий порядок подготовки, оформления и реализации технических решений не обеспечивает нужной оперативности и полноты решения вопросов.

Причины перечисленных недостатков и предлагаемые меры по их ликвидации приводятся в приложениях.

 

Приложение № 1

 

ПРИКАЗ

НАЧАЛЬНИКА ПРЕДПРИЯТИЯ

Анализ хода работ по изготовлению экспериментальных изделий 11Ф93 показал, что одной из основных причин задержки их изготовления, помимо отсутствия комплектующих изделий от смежных организаций и срывов работ по вине завода, является большой поток изменений технической документации (извещений за 1969 г.).

Причина этих изменений – выявление при изготовлении изделия несовместимости его узлов и систем, являющейся следствием неполноты решения технических и организационных вопросов на ранних этапах разработки. Это объясняется недостаточным техническим контролем всех выполняемых работ на полноту решения вопросов, под которой понимается:

– наличие нерешенных вопросов и необходимость дальнейшего контроля за их решением;

– согласованность с другими работами, с требованиями на изделие и с исходной документацией;

– оценка объема изменений, вытекающих из результатов данной работы и сложности их последующей реализации;

– необходимость проведения новых работ, не предусмотренных ранее.

Такой контроль должны осуществлять как руководители отделов и комплексов, так и ведущие конструкторы по изделиям.

Для создании службы координации, ведущему конструктору представляется на рассмотрение большой объем выпускаемой технической документации. В настоящее время, подразделения КБ отчитываются за выполнение работ перед отделами 005 и 006, которые по своему положению не решают задач глубокого технического контроля работ по конкретным изделиям, а лишь проверяют сроки их выполнения.

Необходимость подписания документов у ведущего конструктора не определена официально, поэтому большинство из них сдается в архив без подписи ведущего конструктора. Так, например, из_______работ, выполняемых подразделениями КБ по изд. 11Ф93 в только_______подписаны ведущим конструктором.

Проводимая проверка отдельных документов после закрытия планов подразделений показала, что они нуждаются в корректировках и уточнении, а выполнение плана, в связи с этим, могло быть не засчитано. Например, инструкция на проверку герметичности изд. 11Ф93, Ии101 подготовленная отд. 822 (см. Петров В. И.) утверждается после всех согласований руководителем комплекса № 8, содержала много грубых ошибок (несоответствие обозначений кранов в системе и на схемах, возможность подачи воздуха высокого давления в магистраль низкого давления и т. п.) и была практически полностью переработана.

Такая практика отчетности подразделений в выполнении работ создает обстановку бесконтрольности, и предпосылки для возникновения нерешенных вопросов и лишает ведущих конструкторов возможности следить за ходом работ, способствовать наилучшему его регулированию и оказывать подразделениям КБ и завода действенную помощь в предупреждении возможных срывов.

 

февраля________70

 

 

В целях упорядочения организационно‑технического руководства разработкой конкретных изделий

 

 

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. «Положение о ведущем конструкторе по изделию» – утвердить.

2. Действие «Положения» распространить на ведущих конструкторов по изделию:

11А52 – КАШО А. С.

ГБМ 11А52 – ПЕТРОВА В. И.

11Ф93 – БУГРОВА В. Е.

11Ф94 – ВЯТКИНА Е. П.

11С824 – ИВАНОВА В. И.

ДОС – СЕМЕНОВА Ю. П.

Р5В – ПЕТРЯХИНА А. М.

8К98 – ТИТОВА Ф. А.

3. Руководителям всех подразделений предприятия проработать настоящее положение с личным составом своих подразделений и принять его к исполнению.

4. Руководителям всех подразделений предприятия с момента выхода настоящего приказа не представлять на утверждение мне и моим заместителям документов, перечисленных в разделе III настоящего «Положения» без подписи или визы ведущего конструктора.

5. Начальникам отделов 001, 006, 124 и канцелярии предприятия тт. БАЙБАКОВУ А. Ф., ОТРЕШКО А. П., ТИХОНОВУ Д. Д. и ЛАРЬКОВОЙ В. В. не принимать для хранения, оформления и рассылки документы, указанные в разделе III «Положения». Выпущенные ранее документы (вошедшие в раздел III «Положения»), в отдельных случаях, по представлению мне ведущим конструктором, подлежат корректировке или переизданию.

6. Ведущим конструкторам по изделиям представить мне на рассмотрение предложения о структуре и составе своих групп.

7. Начальнику отдела 001 тов. БАЙКОВУ А. Ф. по заявкам ведущих конструкторов организовать дела по «Изделиям» для централизованного хранения документации по изделию.

8. Начальнику БОСНУ‑3 тов. ГРИЦАЕНКО П. Д. совместно с ведущими конструкторами разработать и внедрить единую форму документов, перечисленных в разделе III «Положения».

9. По техническим и организационный вопросам корреспонденцию внутри предприятия по конкретным изделиям адресовать соответствующий ведущим конструкторам.

 

 

С целью упорядочения планирования и координации работ по изделиям 11Ф93 и 11Ф94

 

 

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Исключить из числа задач и обязанностей отд. 005 (т. Иванников А. Н.) и передать другим подразделениям нижеследующие работы:

– составление месячных планов подразделений на основании планов‑графиков отделу 006;

– рассмотрение и подписание месячных планов подразделений и оперативная корректировка ведущим конструкторам;

– контроль выполнения месячных планов подразделений по качеству (рассмотрение и подписание выпускаемых документов и отчетов о выполнении планов работ) ведущим конструкторам по изделиям;

– рассмотрение и подписание бланков‑заказов на изготовление материальной части на производстве ведущим конструкторам;

– согласование и регистрацию технических решений по изделиям ведущим конструкторам;

– рассмотрение и подписание документов о поощрении сотрудников предприятия за качественное выполнение работ по изделиям ведущим конструкторам;

– рассмотрение и подписание денежных договоров со смежными организациями ведущим конструкторам и отделу 006;

– рассмотрение и подписание денежных заводских актов о завершении этапных работ по сборке штатных и экспериментальных изделий ведущим конструкторам и отделу 006;

– подготовку оперативных докладов и справок о фактическом состоянии работ по изделию для руководства предприятия и вышестоящих организаций.

2. Начальнику отдела 005 (т. Иванников А. Н.) обеспечить разработку и практическое внедрение методики определения располагаемых мощностей подразделений и потребных трудозатрат на выполнение типовых работ.

3. Ведущим конструкторам по изделиям 11Ф93, 11Ф94 (т. Бугрову В. Е., Вяткину Е. П.) обеспечить подготовку полного комплекта планов‑графиков работ по изделиям в порядке, установленном «Положением о планировании работ по изделиям».

4. Отделу 005 (т. Иванников А. Н.) производить согласование планов‑графиков работ по конкретным изделиям, обеспечивая при этом соответствие располагаемых и потребных мощностей подразделений.

5. Руководителям комплексов взять под личный контроль документы, определяющие объем и взаимосвязь работ по изделиям по курируемым отделами комплекса системам и экспериментальным установкам.

6. «Положение о порядке планирования работ по изделию» ввести в действие с 1 апреля 1970 г. для изделий 11Ф93 и 11Ф94.

 

/МИШИН/

 

 

Приложение № 4

Проект.

 

 

ПРИКАЗ

НАЧАЛЬНИКА ПРЕДПРИЯТИЯ

№___

Усложнение состава и идеологии разрабатываемых ЦКБЭМ изделий, возникновение новых технических задач за последний период привело к значительному увеличению количества принимаемых технических и организационных решений.

Порядок подготовки и реализации технических решений не однотипен и не регламентирован, что значительно снижает их эффективность.

Анализ существующего порядка подготовки и принятия решений обнаруживает следующие недостатки.

При подготовке технических решений подразделения зачастую не решают полностью всего круга вопросов и не выявляют достоверно:

– перечня документов подлежащих выпуску и корректировке;

– перечня новых работ;

– возможных сроков реализации решения;

– исполнителей новых работ;

В таких случаях, хотя вопрос считается решенным, после принятия решения следует длительный этап его уточнения.

Реализация решений по аналогичным техническим и организационным вопросам различными подразделениями осуществляется по разному: приказами, решениями Г. К., решениями заместителей Г. К., протоколами совещаний, планами‑графиками, извещениями. Нет единого порядка оформления и реализации решений. Это приводит к тому, что технические решения, протоколы совещаний, определяющие изменение материальной части изделий не всегда попадают к исполнителям, зачастую остаются в делах отделов и отдельные вопросы, вытекающие из данных решений, долгое время остаются вне контроля и практически не решаются.

С момента принятия решения до воплощения его в производство проходит слишком длительный срок. В ряде случаев это объясняется тем, что соответствующая корректировка ряда документов ведется последовательно подразделениями‑держателями подлинников, после официального получения исходного документа, хотя техническое существо вопроса позволяет провести корректировку одновременно. При этом, принятое во внимание в момент утверждения решения состояние производства за время реализации существенно меняется, что приводит к новым доработкам.

Перечисленные недостатки во многом объясняются следующими причинами:

1. Отсутствует утвержденный состав документов для однотипных изделий, систем и узлов, определяющий процесс их создания.

2. Однотипные по существу документы не унифицированы по форме.

3. Не определена единая логическая последовательность выпуска документов.

4. Отсутствует полный перечень всех работ по изделию для всех этапов и реальная модель процесса создания изделия.

5. Отсутствует документ, позволяющий быстро и достоверно оценить перечень документации подлежащей корректировке в связи с принимаемым решением.

 

Для устранения указанных причин необходимо комплексное решение ряда вопросов, касающихся ведения организационно‑технических документов по изделию.

С целью проверки возможности внедрения и удобства практического использования на предприятии единой системы, повышаемой эффективность организационно‑технического руководства работами по созданию изделий

 

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Для изделий 11Ф93, в качестве эксперимента, параллельно с существующей системой документации ввести в действие «Этапную программу разработки изделия» (ЭПРИ).

2. Работы проводить в соответствии с «Временным положением об ЭПРИ» и утвержденным планом‑графиком.

3. Руководство работами и контроль за выполнением настоящего приказа возложить на ведущего конструктора и БУГРОВА В. Е.

 

НАЧАЛЬНИК ПРЕДПРИЯТИЯ /МИШИН/

 

 

Приложение 4

 

 

История марсианского проекта в зеркале стенной печати ОКБ‑1

В нашем 9‑м проектном отделе Тихонравова родилась традиция – выпускать к Новому году стенгазету, в которой не было ни заметок, ни подписей, а все основные события истекшего года представлялись в виде карикатур, причем главные персонажи были легко узнаваемыми. Тематика газет не ограничивалась интересами отдела, скорее это был взгляд на события в ОКБ глазами проектантов.

Основной состав редколлегии в 9 и 93 отделах – умеющие рисовать: Г. Алгунова, В. Бугров, Г. Балашова, Л. Горшков, В. Любинский, А. Максименко, А. Саркисьян, Г. Сизенцев, В. Шауров, Б. Шиманский. Участвовали и сотрудники, не отличавшиеся художественными талантами, но хорошо улавливавшие суть происходящего: Б. Адамович, В. Бобков, В. Иванов, Б. Сотников, В. Тимченко, К. Шустин и другие.

Эти газеты выпускались с 1962 по 1974 год, и со временем многие члены редколлегии «расползлись» по всему КБ. В том числе и ваш покорный слуга: был в отряде, потом, став ведущим по Л3, пропадал на Байконуре. Газеты уже не были изданиями проектного отдела, а стали «интернациональными». В коллектив вливались новые люди, но основной костяк редакции в целом сохранялся.

Чтобы очередная газета появилась, я должен был за две недели до Нового года составить общую композицию, подготовить комнату и планшет и «согнать» всех вместе для создания «критической массы». «Согнать» было не просто – не потому, что не хотели, а просто люди были заняты бесконечной текучкой, некоторые стали уже начальниками отделов. Но традиция неизменно сохранялась.

Коллективное творчество всем нравилось. Проводилось своеобразное подведение итогов достаточно осведомленными участниками прошедших за год событий. Честно говоря, в некоторых газетах усматривается склонность к представлению тех событий, ближе к которым оказывался я, но не потому, что они навязывались мной, а из‑за того, что маловато добавляли остальные в силу своей занятости.

Собравшись вместе, мы обсуждали общий замысел, добавляли фрагменты, устанавливали масштаб для каждого, распределяли их между нами и отправлялись по своим рабочим местам, где каждый творил по своему усмотрению. Единого стиля не было – у каждого был свой. Моих персонажей, например, можно отличить по обуви – такие ботинки были на карикатурах Бориса Ефимова. Портретного сходства добивались сообща. На куске пергамина кто‑то рисовал кружок. Другой, наложив сверху еще пергамин (рисунок не исправляли), добавлял характерный нос. Следующий на своем пергамине – другую деталь и через 2–3 минуты среди десятка рисунков портрет очередного героя становился узнаваемым всеми. Готовые фрагменты после обсуждения передавливались на планшет, обводились тушью и раскрашивались.

За день‑два до Нового года очередная газета размером 2 × 1 м висела в коридоре, и огромная толпа переменного состава часами (увы, в рабочее время) сдержанно гоготала, постепенно вникая в содержание. То, что газеты обходились без слов, представлялось удобным, но иногда в рисунках можно было увидеть второй смысл и услышать неожиданный комментарий. Тут вступали в полемику специально подготовленные нами «толмачи», которые достойно разъясняли, что на самом деле нарисовано и как это нужно «правильно» понимать.

Мы в полной мере пользовались свободой слова, недоступной тогда для обычной прессы (конечно, в рамках, установленных режимом секретности). Напомню, что в те времена громко произнесенное в коридоре слово «ракета» уже могло считаться нарушением режима. Это накладывало определенные условия. За многие годы у нас не было никаких противоречий с руководством. Лишь однажды по моему недосмотру мы слегка «съехали за грань», но вопрос был тут же исчерпан. Об этом эпизоде можно прочитать в Примечании , ознакомившись сначала с газетой за 1965 год.

Наши руководители, хотя и становились персонажами многих карикатур, относилось к газетам благосклонно. В них не было злобы, а был здоровый юмор. К. Д. Бушуев, обычно, подходя к газете и разглядывая ее через головы зрителей, спрашивал: «Так, ну, где здесь я?» Однажды, ближе к обеду, к нему в кабинет зашел другой заместитель Королева С. О. Охапкин, которому пришлось в коридоре протискиваться через толпу. Он возмутился: «Константин Давыдович, что у Вас за безобразие – толпы людей стоят в коридоре в рабочее время разглядывают газету, смеются…» Бушуев, взглянув на часы, с улыбкой ответил: «Сергей Осипович, мои с утра уже посмотрели, а это твои смотрят».

Газеты хранились у меня в специально сваренном алюминиевом тубусе. В результате моего длительного пребывания на Байконуре и неоднократных реорганизаций с переездами они исчезли, и я не мог их отыскать долгое время. В середине 80‑х их обнаружил Павел Владимирович Цыбин и передал мне. Но двух первых газет не было. Поэтому придется рассказать об их содержании устно.

Первая газета была выпущена в конце 1962 года. Главным его событием, я напомню, было утверждение эскизного проекта по ракете Н1 и в его составе проекта межпланетного комплекса для экспедиции на Марс на ЖРД. В газете был изображен красивый старинный парусник, который символизировал межпланетный корабль, отправлявшийся от Земли или от ОКБ‑1 в просторы вселенной. Саша Максименко, рисовавший этот парусник акварелью, теперь на компьютере воспроизвел его условную схему (только Новый год должен быть 1963). На палубе разворачивались события с участием сотрудников нашего отдела. Корабль уверенно шел вперед под парусами против ветра. На парусе по‑латыни было написано: «Через тернии к звездам». Этот девиз долгие годы кочевал из газеты в газету вместе с обрывками паруса.

Как‑то выйдя в коридор из комнаты, где рисовали газету, я столкнулся с Юрием Гагариным, приехавшим поздравить с Новым годом Михаила Клавдиевича. Пригласив его к нам в комнату, я показал ему газету и попросил пожелать что‑нибудь отделу к предстоящему празднику. Прямо во весь парус он написал длинное послание со словами благодарности отделу за корабль «Восток» и пожеланием новому кораблю дальнего счастливого плавания. Видимо, это красивое искреннее обращение к коллективу первого космонавта и стало причиной того, что наша первая, а вместе с ней и вторая газеты находятся по сей день в одной из частных коллекций.

Помню, по соображениям режима, я даже Гагарину не сказал, что это корабль для экспедиции на Марс. Никаких марсианских признаков не было заметно, и зрители воспринимали его как символический корабль. Более того, Максименко, рисовавший парусник 45 лет назад, теперь искренне убеждал меня, что он рисовал тогда «Восток» (он не работал в группе по ТМК) и что было это в 1961 году. Но общий замысел рисовал я, знал о нем и Адамович, бывший тогда редактором ежемесячных стенгазет. Максименко согласился со мной, не найдя объяснений тому, почему обломки этого корабля кочуют из газеты в газету, почему рядом с ними изображены Лавров, Алгунов (занимавшийся ТМК) и НЭК, не имеющий к «Востоку» отношения, и, наконец, что за отчет П‑583 торчит из земли около останков корабля в газете 1967 года. Я показал, как сложно было рисовать «совсекретные» события и как легко можно было принять миф за истину, а истину за миф.

Вторая газета за 1963 год отражала противоречия, выявившиеся в отношении военных к мирным замыслам Королева. Их, естественно, больше интересовало развитие боевых ракетных комплексов, а в возможность превратить Н1 в грозное оружие они верили слабо, кстати, как и мы сами. На газете была нарисована передняя часть прошлогоднего парусника, а вместо кормы к ней была добавлена передняя часть броненосца, символизируя единство основы для достижения разных целей и стремление к компромиссам.

Последняя газета вышла к 1974‑му году. В 1972 году газета не выпускалась (я так и не смог выбраться перед Новым годом с Байконура). Выпускать газету за 1974 год у меня не поднимались руки. После того как сменивший Мишина Глушко запретил дальнейшие работы по Н1 и по всем проектам, построенным на ее основе, не нужно было иметь большого воображения, чтобы представить, что мы могли нарисовать про чужого человека, пришедшего на фирму, чтобы разрушить все, что мы огромным трудом создавали целых 15 лет. Независимо от наличия у Глушко чувства юмора, рисковать и ставить под удар нашу команду не хотелось. Ни я, ни кто другой не проявили инициативы, и газеты больше не выпускались.

 

 

Примечание

В первый рабочий день нового 1966 года меня пригласил зайти Константин Давыдович Бушуев. В его кабинете были С. С. Крюков, И. С. Прудников, К. П. Феоктистов и секретарь партбюро. Перед ними у стены на стуле стояла наша новогодняя газета. Исключительно вежливо Бушуев сказал: «Владимир Евграфович, вот мы тут рассматриваем вашу газету, и некоторые фрагменты вызывают у нас вопросы. Вы можете нам пояснить?» Первым начал Крюков: «Вот вы елку (Н1) изобразили лежа, Сергей Павлович увидит – решит, что у нас все развалилось, а мы уточненные данные на доработку уже подготовили…» Бушуев посетовал по поводу эпизода свадьбы корабля с «Протоном», сказав, что приезжали «челомеевцы» и обиделись на то, что неверно отражены отношения между нашими фирмами. Феоктистов по поводу его битвы со Змеем Горынычем, на туловище которого я в последний момент увидел и попросил убрать номер почтового ящика фирмы Н. А. Пилюгина, вопросов задавать не стал – этот сюжет рисовали его подчиненные. На мой взгляд, он был самым ехидным. А вот третий вопрос просто отправил меня в «нокдаун». Дело в том, что в газете показано внедрение сетевых методов управления, которые начало насаждать министерство. Нарисовали фигуру Королева, как он затягивает все предприятие в сеть. Не получалось похожим лицо. Мне пришлось пройти к Королеву со «срочным» производственным вопросом. Во время визита он 30 секунд говорил по телефону, удачно повернувшись ко мне в профиль. Вернувшись, я быстро нарисовал профиль, который сочли похожим на СП. Стали прилаживать фигуру в сюжет и сообразили, что этими делами больше занимается Мишин. Нескладно нарисовали его фигуру без лица. Кто‑то предложил поместить и Королева – раз уж сделали – жалко выбрасывать. А куда поместить? Ну, вот как будто он ходит и всеми руководит. Где ходит и кем руководит? Словом, всем захотелось поместить в газете дружеский шарж на главного конструктора. Я понимал, что делаем что‑то не то, был бы сюжет с его участием – другое дело. Но согласился – всем хотелось. Когда газета уже висела, я увидел несуразный замкнутый кружок следов от его ног (так творчески воплотили идею – «ходит и руководит»). Сказал, чтобы стерли, но, видимо, не успели. Похоже, что именно этот бездумный и бессмысленный сюжет и возбудил наших руководителей: «А что СП подумает, когда увидит». Вопросы были очень простые: «А что означают эти следы перед фигурой Сергея Павловича – Главный топчется на месте или круг замкнулся?» Я не стал объясняться – что тут скажешь. Вместо отрезанного куска с подозрительными фрагментами, нарисовали красивую елку.

Иногда мы делали в газете некий прогноз развития событий. Через 10 дней 12 января 1966 года ребята остановили меня, когда я порывался изорвать отрезанный кусок газеты. Уж больно зловещим оказался прогноз: круг действительно замкнулся. А провиси газета с этим сюжетом до 12‑го – ее бы всю изорвали.

 

Пролистав газеты, я вдруг обнаружил, что они удивительным образом действительно рассказывают о судьбе марсианского проекта. Не могла же вся редколлегия 40 лет назад, создавая эти газеты, предполагать, что события сегодняшнего дня потребуют доказательств существования проекта Королева экспедиции человека на Марс?! Может быть, теперь, вместе с тетрадями и газетами любители мифов поймут, что их жалкие выдумки не вычеркнут из нашего прошлого эти славные и дорогие нам страницы.

 

Приложение 5

 

 

Комментарий к портрету

На обложке книги использована репродукция с картины автора, имеющей свою любопытную историю.

Летом 1968 года, я прилетел на Байконур в качестве ведущего конструктора по лунному экспедиционному комплексу Л3. Работа была очень напряженная, и в небольшое свободное время хотелось чем‑то отвлечься. Я привез масляные краски, холст 50 × 35 и начал у себя в номере рисовать портрет Сергея Павловича Королева. Когда он был готов в карандаше, ко мне в номер зашел Юрий Иванович Лыгин – руководитель служб нашего завода, находящихся на Байконуре, мой близкий друг с первых дней нашего знакомства. Надо сказать, что он был в любимчиках у Сергея Павловича и, естественно, питал к нему особые чувства. Придя ко мне, он долго молча смотрел на карандашный рисунок. Когда я сказал, что собираюсь писать маслом, он со словами: «Дай сюда, не надо маслом – ты испортишь», – забрал портрет к себе в номер.

Я взял другой холст. Второй портрет уже был выполнен в масле в красных напряженных тонах и почти подсох, когда на Байконур прилетел главный конструктор Василий Павлович Мишин. Прямо с аэродрома он приехал к нам в МИККО, и мы доложили ему обстановку. Мы – это Юрий Лыгин, я, непосредственно подчиненный Мишину, и Борис Филин – руководитель электрических испытаний. Выслушав наши доклады, уходя, он многозначительно бросил мне: «Я там в гостинице тебе подарок привез». Вернувшись вечером в гостиницу, мы обнаружили, что Василий Павлович привез из Евпатории мою жену. Тут я вспомнил, что сегодня 18 января – день моего рождения, и что мы родились в один день с нашим главным. Поняли, что допустили ошибку еще в МИКе, не поздравив его. Ведь мы руководили всеми работами по Л3 от ЦКБЭМ. Надо было срочно исправлять ошибку. Время уже позднее, магазины на «двойке» закрыты, на «десятку» за 80 км ехать бесполезно – не успеть. Идти поздравлять главного с пустыми руками – неудобно, а с бутылкой спирта, оставшегося от технологических операций на изделии, – аморально. Положение казалось безвыходным. Коллеги, не сговариваясь, посмотрели на портрет Королева и, не спрашивая меня, сели сочинять поздравительную надпись на его обороте.

Оставив затею с холстами, я увидел красивый значок, сделанный ребятами из ЦКБ «Геофизика». Переговорив с ними, я нарисовал силуэт Королева, в «Геофизике» изготовили 20 красивых разноцветных значков. Я показал их главному, они ему понравились, и он велел заказать партию. Руководитель организации, которому я показал эскиз, сказал: «хороший портрет, только лучше, чтобы Ваш руководитель утвердил, что это действительно Королев». Я ввел на эскизе подпись Мишина, но, явившись утром к нему, а это было 22 мая 1974 года, узнал, что его освободили от должности. Обращаться к нему с пустяками в такой обстановке я не смог. Но партия значков все же впоследствии была изготовлена по указанию нашего генерального директора Вахтанга Дмитриевича Вачнадзе.

Спустя несколько лет я взялся за третий холст. На этот раз портрет был написан на фоне казахстанской степи. И ситуация магическим образом повторилась. Поздно вечером я узнал, что у Вахтанга Дмитриевича назавтра круглая дата, а мы с ним учились в МАИ на одном факультете и вместе участвовали в самодеятельности: он в танцколлективе, а я в драматическом. Оставить событие без внимания было неправильно. Но время позднее, а рано утром мне в цех. Вариант оставался один – подарить портрет.

Осенью 1982 года я, как ведущий конструктор по комплексу «Энергия‑Буран», был снова командирован на Байконур и на этот раз у меня был четкий замысел картины и ее эскизы. Специально поселившись в гостинице на 113 площадке в номере с окнами на запад, я старался к 9 часам вечера закруглить производственные дела и бежал в гостиницу, чтобы успеть сделать эскиз казахстанского заката в тех цветах, которые мне были нужны, и который длился всего 5–7 минут. Потом, когда я смотрел на картину, у меня самого порой возникала мысль – нет, так не бывает, но, тем не менее, закаты в степи под Байконуром именно таких невероятных цветов, какие запечатлены на картине, и я больше не видел нигде ничего подобного. Картину размером 1 × 0,5 м – уже четвертый портрет – я писал в Москве. Она даже стала лауреатом конкурса, посвященного 80‑тилетию Королева.

В октябре 1987 года в кинотеатре «Россия» собралась общественность по поводу 30‑летия запуска первого искусственного спутника Земли. Был запланирован сеанс прямой связи с экипажем орбитальной станции, на которой находились Александр Александров и Юрий Романенко. Я уже не помню, как возникла эта идея, но мы с Виктором Благовым – руководителем полета – придумали отправить картину на борт орбитальной станции. Лишиться четвертой картины было жалко, но грела мысль, что на станции будет висеть портрет Сергея Павловича, и что этот портрет нарисован мной. Связь с бортом была установлена, и Алексей Леонов, который находился с нами на сцене (вместе с картиной), торжественно сообщил экипажу, что их ждет сюрприз. Во исполнение творческого замысла, я сделал легкий каркас из тонких алюминиевых трубок. Все было упаковано в компактный сверток. Объяснили задачу ведущему конструктору по грузовику Евгению Вяткину, который сказал, что можно без проблем отправить ближайшим грузовиком. Но я, как бывалый ведущий конструктор решил, что нужно все сделать, как положено: оформить техническое решение, предъявить заказчику – словом, соблюсти необходимые формальности. Пошли оформлять решение. Когда Вяткин явился за подписью главного конструктора станций Юрия Павловича Семенова, тот, прочитав, спросил: «Это кто придумал?» Вяткин ответил, что Благов с Бугровым. «Ну, вот пусть Благов с Бугровым и идут к Глушко объяснять, что они хотят на станцию отправить портрет Королева». Предполагаемая реакция Валентина Петровича была предсказуемой – вопрос на этом был закрыт.

Сергей Павлович так и не слетал в космос. Картина с его портретом висит в гостиной моего дома в тверской деревне. Глядя на нее, я вспоминаю эту историю и думаю, что еще ждет ее в связи с приближающимся 100‑летним юбилеем самого Королева.

 

Приложение 6

 

 

Королев Сергей Павлович

• Впервые в мире предпринял реальную попытку практически осуществить вековую мечту человечества о полете на другую планету.

• Главный конструктор советского ракетно‑ядерного щита.

• Основоположник практической космонавтики.

• Главный конструктор пилотируемого ракетно‑космического комплекса для экспедиции человека на Марс.

• Дважды Герой Социалистического Труда, академик, лауреат Ленинской премии.

 

Мишин Василий Павлович

• 20 лет с 1946 г. – бессменный первый заместитель Королева. Его преемник 8 лет в 1966–1974 годах.

Обеспечил:

• Ввод в эксплуатацию пилотируемого ракетно‑космического комплекса (ракеты и корабля) «Союз».

• Проведение летных испытаний корабля для облета Луны 7К‑Л1.

• Начало летных испытаний долговременных орбитальных станций (комплекса ДОС‑7К)

• Проведение летных испытаний (четырех пусков) марсианской ракеты Н1.

• Проведение комплекса намеченных Королевым работ.

• Герой Социалистического Труда, академик, лауреат Ленинской премии.

 

Иллюстрации

 

 

Рис. 1.1.

 

 

Рис. 1.2.

 

 

Рис. 1.3. «Совсекретная» рабочая тетрадь сотрудника 9‑го отдела ОКБ‑1 В. Е. Бугрова.

 

 

Рис. 1.4. Служебная записка с просьбой передать тетрадь В. Бугрову.

 

 

Рис. 2.1.1. Ранние работы Королева.

 

 

Рис. 2.2.1. Совет главных конструкторов: В. П. Глушко, Н. А. Пилюгин, В. И. Кузнецов, С. П. Королев (председатель), М. С. Рязанский, В. П. Бармин, Б. Е. Черток (не член Совета).

 

 

 

Рис. 2.2.2. Баллистические ракеты дальнего действия.

 

 

 

Рис. 2.4.1. Межконтинентальные баллистические ракеты.

 

 

Рис. 2.5.1. Геофизическая ракета Р‑2А на старте и ее головная часть.

 

 

Рис. 2.5.2. Спутники, автоматические аппараты и станции.

 

 

Рис. 2.5.3. Пилотируемые космические корабли.

 

 

Рис. 3.1.1. Общий вид марсианского пилотируемого космического комплекса.

 

 

Рис. 3.1.2. Схема марсианской экспедиции.

 

 

Рис. 3.3.1. Первые компоновочные схемы ТМК.

 

 

Рис. 3.3.2. Компоновочные схемы ТМК с вращением жилых отсеков в плоскости траектории.

 

 

Рис. 3.3.3. Компоновочная схема ТМК в начале 1962 года.

 

 

Рис. 3.3.4. Месячные планы работ по ТМК (первое полугодие 1962 года).

 

 

Рис. 3.3.5. Теоретический чертеж ТМК.

 

 

Рис. 3.3.6. Весовая сводка по конструкции.

 

 

Рис. 3.4.1. Содержание проспекта «План освоения Марса и Венеры».

 

 

Рис. 3.4.2. Черновик таблицы «План освоения Марса и Венеры».

 

 

Рис. 3.4.3. Текст записки Королева. Июнь 1962 года.

 

 

Рис. 3.5.1 План работы на июнь 1962 года.

 

 

Рис. 3.5.2. Исходная масса на ОИСЗ для перемещения 20 т.

 

 

Рис. 3.5.3. Сводная таблица для выбора схемы полета на Марс с применением ЖРД.

 

 

Рис. 3.5.4. Проблемы экспедиции и пути решения.

 

 

Рис. 3.6.1. Расчеты аэродинамического торможения.

 

 

Рис. 3.6.2.а‑б. Первые схемы ТМК с аэродинамическим торможением. 1962–1963 гг.

 

 

Рис. 3.6.2.в‑г. Первые схемы ТМК с аэродинамическим торможением. 1962–1963 гг.

 

 

Рис. 3.6.3. Схема и общий вид МПКК после старта с ОИСЗ. 1964 год.

 

 

Рис. 3.7.1. Расчеты характеристик систем ТМК.

 

 

Рис. 3.7.2. Весовые сводки ТМК и посадочного комплексов.

 

 

Рис. 3.7.3. Весовая сводка МПКК.

 

 

Рис. 3.7.4. Сравнительные весовые харакктеристики.

 

 

Рис. 3.8.1. Начало работ по тяжелой орбитальной станции (ТОС).

 

 

Рис. 3.8.2. Модульные элементы ТМК и ТОС.

 

 

Рис. 3.9.1. Теоретический чертеж на корпус станции.

 

 

Рис. 3.9.2. Основные положения для разработки ТМК.

 

 

Рис. 3.9.3. План подготовки исходных данных на составные части.

 

 

Рис. 4.3.1. План первоочередных работ по проекту Л3. Сентябрь 1964 года.

Рис. 4.3.2.a‑б. Состав документов и материалов предэскизного проекта.

 

 

Рис. 4.3.3. Первые черновики документов лунного проекта: заголовок в тетради, эскиз компоновки Л3, схема полета Л3, весовая сводка Л3, первый ТЧ Локка, ТЧ спускаемого аппарата.

 

 

Рис. 4.4.1. Лунный экспедиционный комплекс Л3.

 

 

Рис. 4.4.2. Лунный орбитальный корабль – ЛОК.

 

 

Рис. 4.4.3. Лунный посадочный корабль – ЛК.

 

 

Рис. 4.4.4. Схема экспедиции на Луну.

 

 

Рис. 5.3.1. На парашютных прыжках на аэродроме г. Серпухова. 1966 г. Справа налево: С. Анохин, В. Волков, В. Бугров, А. Елисеев, Г. Гречко, В. Кубасов, Г. Долгополов, О. Макаров.

 

 

Рис. 5.5.1. В. Бугров отрабатывает выход космонавта на поверхность Луны на макете лунного корабля.

 

 

Рис. 5.5.2. Космонавты отряда РКК «Энергия» на юбилейной встрече 23 мая 2006 года. В центре (пятый слева) президент РКК Н. Н. Севастьянов.

 

 

Рис. 5.6.1. В. Е. Бугров, Ю. И. Лыгин, Б. Н. Филин.

 

 

Рис. 5.6.2. Группа участников подготовки лунного комплекса Л3 в МИКе КО. В первом ряду: А. Д. Шатский, Б. Н. Филин, В. Е. Бугров, В. И. Кожухов, Ю. И. Лыгин, В. М. Ключарев, Ф. А. Беляев, А. П. Собко, В. Е. Гальперин; второй ряд: Е. И. Зыков, В. Н. Керносов, В. И. Писаренко, Е. И. Ковтуненко, Л. М. Александров, Ф. А. Куприянов, В. П. Шинкин, Б. В. Шагов, А. А. Васильев. Н. А. Ашихменов, Е. Б. Наумов, В. В. Ерпылев, А. Д. Фролов, И. С. Ефремов, Г. В. Вишняков. Ю. А. Воробьев, Б. Е. Волков.

 

 

Рис. 5.8.1. Ракета‑носитель Н1.

 

 

Рис. 5.8.2. Ступени ракеты‑носителя Н1:

Блок А : максимальный диаметр 16,8 м (размер по стабилизаторам 22,33 м), высота 30,1 м, 30 двигателей НК‑15 тягой по 153 тс на земле;

Блок Б : максимальный диаметр около 10,3 м, высота 20,5 м, 8 двигателей НК‑15В тягой по 180 тс в пустоте;

Блок В : максимальный диаметр около 7,6 м, высота 11,5 м, 4 двигателя НК‑19 тягой по 41 тс в пустоте.

 

 

Рис. 5.12.1. 25 июня 1975 года. Москва. ИМБП. После завершения 90‑суточного эксперимента в макете марсианского корабля ТМК. Экипаж испытателей. Слева направо: В. А. Корсаков, бортинженер Б. М. Абушкин, врач В. И. Макаров.

 

 

Рис. 6.3.1.

 

 

1964 год (С новым 1965 годом). Главное событие уходящего 1964 года – постановление по Луне. Трещина символизирует разделение отдела Тихонравова. Центральный фрагмент – плот под парусом символизирует постройку лунного комплекса на обломках марсианского. Марсианский корабль сел на мель, идет выпуск документации на макет ТМК для испытаний в ИМБП. Избушка – лунный корабль. Катают на бильярде шары – «Востоки» В. Молодцов и В. Благов. Вокруг марсианского утенка – Г. Максимов с группой. Преждевременное ликование ракетчиков С. С. Крюкова по поводу успешного снаряжения трехступенчатой елки – Н1. Дед Мороз несет «подарки» (доработки ракеты Н1 под лунную программу). По обуви угадывается В. П. Мишин. В гуще событий можно увидеть и наших художников: В. Бугрова, Л. Горшкова, В. Любинского, А. Максименко, А. Саркисьяна, Г. Сизенцева, В. Шаурова, Б. Шиманского.

 

 

1965 год (С новым 1966 годом). Фрагменты этой газеты убедительно показывают, что работа над лунным проектом в ОКБ‑1 началась только в 1965 году. Американцы работают уже пятый год. Ни о какой «лунной гонке» не может быть и речи. Наша марсианская елка «развязалась», и разработчики смотрят американский фильм о том, как надо «завязывать» лунную (перед новым годом в ОНТИ показали фильм про «Сатурн»). Центральный фрагмент – конвейер по производству лунных проектов под руководством Бушуева и Прудникова. Сохранение тайны гарантировано. ТМК к наземным испытаниям в ИМБП готовит Лавров. Максимов под флагом ТМК проводил в полет последние межпланетные автоматы ОКБ‑1. Его новорожденное межпланетное дитя подбросили на «Лавочку» (передали работы в КБ им. С. А. Лавочкина). «Свадьба» нашего корабля 7К‑Л1 с челомеевской ракетой «Протон» – неравный брак. С Луной происходит что‑то непонятное. «Вышестоящие», глядя на обстановку в космонавтике, заготавливают «арбузы», но раздавать их, кроме как в ОКБ‑1, больше некому, Главный конструктор – «ходит и руководит».

 

 

1966 год. (С новым 1967 годом). Главное трагическое событие года мы решили не затрагивать. Мишин образовал отряд космонавтов ОКБ‑1. По мостику из паруса старого марсианского корабля в отряд перешли четыре проектанта, и эта новая тема отражена в рисунках и в номере отдела. Наш старый парусник обветшал и растаскивается. Максимов не видит пути вперед. Елка приобретает форму. Предусмотрены и бочка с песком и пожарник в хороводе. Задуманная сказочная птица может превратиться при реализации в ящик. Стол пуст, «шары» закончились. Часть проектантов свои противоречия с главным представляла так. Мишин мог их представить по‑другому. Осел отпиливает козлу рога по совету мартышки, «мишка» не вмешивается. Вывеска: «Квартет не работает, реорганизация». Фрагмент появился в связи с несколькими реорганизациями. На газете намечена «Линия отреза». Напряженный труд врачей по отбору космонавтов. Гречко на прыжках сломал ногу – наших вычеркнули из экипажа. Один Елисеев пробился в «бочку», несмотря на длинную очередь. Стыковку кораблей и переход из корабля в корабль уже отработали.

 

 

1969 год. (С новым 1970 годом). Главные события года – два неудачных пуска Н1 сдержанно отображены морем огня из задней части лошади и позой А. П. Абрамова, оценивающего перспективы строительных работ в связи с разрушением старта. Высадка американцев на Луну затронута вскользь – две встречные команды космонавтов – наши «туда», а те «оттуда». Общая компоновка навеяна поручением Мишина и Хомякова (раздел 5. 7.) дать предложения по упорядочению работы предприятия. Предприятие видится как единый четко отлаженный механизм. Принципы получения выходной мощности на валу представлены кинематической схемой. Центральный фрагмент за круглым столом – упорядоченная процедура принятия технических решений. Чтобы включилось сцепление нужно все нерешенные вопросы решить и переложить из левого мешка в правый. Это функцию выполняют: Я. И. Трегуб, С. О. Охапкин, Б. Е. Черток, К. Д. Бушуев, М. В. Мельников. (Приказ по оформлению решений будет подписан через три месяца). Рулевой ведет корабль строго по курсу, указанному компасом с внешним управляемым магнитом. Для оперативного решения вопросов предусмотрен инструмент справа. Сзади рулевого противоречивый Феоктистов. Готовится новая «голова» но не на Марс, а на ОИСЗ – 100‑тонный многоцелевой орбитальный комплекс. (Комплекс Л3 мы будем делать еще 5 лет). Брак 7К‑Л1 и Ур‑500 распался, наша программа облета Луны закрыта. На попоне скакуна новый девиз: «В своих дерзаниях всегда мы правы». Воз по‑прежнему везет «старая кляча» семерка, побуждаемая Э. И. Корженевским, кнутом и пряником. От широкой и мировой общественности П. В. Цыбин отстреливается «Союзами» на обочину вместе со знаком «Основная дорога». Выброшен на обочину не только марсианский проект, но и лунный. По нему работать еще 4 года.

 

 

1970 год. (С новым 1971 годом). Это номер наглядно показывает, что произошло на предприятии после несанкционированного главным конструктором обращения к Д. Ф. Устинову с предложением по ДОСам. Четкий механизм принятия коллегиальных решений. Варят их в проектных отделах. Могут снести золотое яйцо и в центральном проектном подразделении В. К. Безвербого. Поступившие блюда, будут рассмотрены. Незаконнорожденное дитя «аист» с фирмы отнес прямо к Д. Ф. Устинову. Ведущий конструктор Ю. П. Семенов при поддержке «сверху» с зеленым светофором прокладывает на предприятии Мишина «магистральный путь освоения космоса» для ДОСов. Обманутое руководство отстраняет несогласного В. П. Мишина на обочину вместе со знаком «Основная дорога». Выброшен на обочину не только марсианский проект, но и лунный. По нему работать еще 4 года.

 

 

1973 год. (С новым 1974 годом). Общую компоновку этой газеты также делал не я. Она создавалась в службе главного конструктора В. А. Борисова, образованной летом 1972 года, которая стала правопреемником проектов на Н1. В 1964 году марсианская команда была остановлена. На прямом пути воронки с обломками елки. Пришлось идти в обход. Часть коллектива, помимо брошенной на ДОСы, свернула на дорогу за океан (намечался «Союз‑Аполлон»). Основная часть коллектива на разбитом грузовичке вырулила на прямую дорогу. За рулем главный конструктор В. А. Борисов, в кузове много знакомых лиц. Впереди грузовичка ведущий конструктор по полезным нагрузкам Н1. Вот только куда он выведет в наступающем 1974 году?

 

 

[1] Именно на этом планере летчик В. А. Степанчонок впервые в мире выполнил петлю Нестерова.

 

[2] Выдержки из записных книжек С. П. Королева. Публикуются впервые.

 

Владимир Евграфович Бугров

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: